Леди Возмездие

ГЛАВА 7

– Все мои ценности, включая фамильные бриллианты, находятся у меня в спальне, в сейфе, моя дорогая,– продолжил Маркус, не утруждая себя тем, чтобы изменить свою излюбленную позу: он сидел за письменным столом, вытянувшись в кресле. На какой-то момент он засомневался, а не слишком ли воспалено его воображение и не почудилось ли ему, что она и в самом деле пришла сюда? Селия стояла так тихо, что ему пришлось пристально присмотреться, чтобы убедиться в том, что она действительно дышит.

Она явилась словно из грез. Ее тонкая муслиновая сорочка почти не скрывала восхитительной прелести ее тела, которое он пытался представить себе, пока сидел и напивался до бесчувствия. Когда Селия на какое-то мгновение задержалась у стола, он не мог понять, простое ли это совпадение, или она как раз это и хотела сделать?

У нее были великолепные ноги. По крайней мере, он мог сделать такой вывод, глядя на ее щиколотки и икры в момент, когда она нечаянно приоткрыла их. А нечаянно ли? К счастью, она отвела руку в сторону, и предательский свет свечи больше не падал на нее. Но то, что Маркусу удалось увидеть, продолжало распалять его воображение.

– Ах, вы не собираетесь разговаривать, милое привидение? Вы что же, так и будете стоять и изводить меня своим молчанием?

От этих вопросов Селия часто заморгала, затем помотала головой, и ее стянутые в косичку волосы начали качаться из стороны в сторону. Она слышала его, но отказывалась верить в его присутствие. Маркус резко поднялся и тотчас же пожалел об этом. Только чудом ему удалось сохранить равновесие. Сколько же бренди он выпил, пытаясь прогнать от себя мысли об этой женщине? Глядя на графин, Маркус прикинул, что проглотил уже примерно половину его содержимого, хотя и этого ему было недостаточно.

– О чем вы, милорд? Чего недостаточно? – спросила его мучительница, дав понять, что последние слова он произнес вслух.

– Ничего, это я так… А не слишком ли мы официальны для такой встречи? – Маркус с трудом поставил на стол свой бокал.– Хотя я и не пойму, что именно происходит.

– Я спустилась, чтобы взять что-нибудь почитать,– ответила Селия, держа перед собой обеими руками свечу и сжимая ее изо всех сил.

"Неужели она надеется, что свечка защитит ее от меня?" – подумал Маркус, обходя вокруг стола.

– Я не могла уснуть.

– Да, да, я тоже. В этом мы с вами схожи, не так ли? Правда, ваш способ вернуть сон более утонченный, нежели мой. Я собирался напиться до потери сознания. Нельзя же всю ночь напролет так терзать мозг! Не угодно ли немного бренди?

– Нет, благодарю вас, милорд. Думаю, мне лучше вернуться к себе.

Было ясно, что она прикидывает, далеко ли ей до двери, и размышляет о том, как бы поскорей до нее добраться.

– Мне кажется, после того, как мы стали не чужды друг другу, вы можете звать меня Маркусом. Я же начиная с этой минуты намерен обращаться к вам по имени,– сказал он, сам не понимая, почему расстояние между ними не сокращается. Ведь он идет к ней, ведь идет же?

– Селия, вы отступаете назад! – объявил он тоном триумфатора. При каждом его шаге она отходила от него ровно на шаг, все время сохраняя дистанцию между ним и собой. Маркус улыбнулся, зная, что у него все же есть преимущество. Селия внимательно следила за каждым его шагом, и по мере того, как он приближался, отступала назад и чуть в сторону. Двигаясь спиной вперед, она не знала, куда отступает, но он-то все прекрасно видел!

– Маркус, слишком поздний час для ссор. Поговорим завтра утром.

Он улыбнулся, а она напряглась еще больше.

– Нет, так ничего не выйдет. Вы скроетесь у себя в спальне или спрячетесь за юбки моей матушки.– Он понимал, что говорит как обиженный ребенок, но ведь и она вела нечестную игру. Стало быть, эту игру без правил можно было продолжать.– Я вас не обижу.

– Да ведь я вам не нравлюсь!

Слова, сказанные с таким вызовом, удивили его, но не заставили умолкнуть или остановиться. Селия ослабила пальцы, сжимавшие свечу, и опустила ее на уровень талии. Она не замечала, что накидка ее слегка распахнулась и взгляд Маркуса, ничем более не сдерживаемый, упал на ее великолепную, не стесненную более одеждами грудь. Полукруг мечущегося пламени высвечивал теперь и ее атласную кожу, все больше и больше соблазняющую Маркуса.

Как и в ту первую ночь он понял, что ему открывается истинная красота. Теперь-то он убедился в том, что ее поступки, от которых он сходил с ума, не были хитроумной уловкой. Он едва не застонал, почувствовав, что тело его наливается горячей тяжестью.

– Я не могу сказать, что вы мне не нравитесь, милая Селия. Вот прямо сейчас я готов признаться вам, что это ваше предположение совершенно противоположно моим мыслям о вас.– Он понимал, что нечестно пользоваться своим положением – до нее оставался один лишь шаг,– но ему было просто необходимо прикоснуться к ней.

– Маркус, я прошу вас, это ведь смешно…– Она вдруг умолкла, упершись спиной в край стола,– Маркус загнал ее в западню. Она не сводила с него глаз, и гнев в ее едва освещенных пламенем свечи глазах смешался с какими-то смутными подозрениями.– Вы… вы неприлично одеты.

– А, теперь я понимаю, почему вы никогда не смотрите мне прямо в глаза. Наверное, что-то мешает вам рассмотреть меня как следует?– Он протянул руку и с легкостью распустил узел своей косынки. До сих пор Маркус и не вспоминал, что, отправившись искать забвения в бренди, он сорвал с себя галстук и расстегнул пуговицы на груди. Жест этот, казалось, давал ему еще одно преимущество: теперь его грудь была полностью открыта ее взору. А сняв повязку, он мог кое-что сделать и правой рукой.

Подойдя поближе, он взял свечу из рук Селии. Девушка ничего не сказала даже после того, как он задул пламя и поставил бронзовый подсвечник на край стола.

– Что вы делаете? – Голос ее сошел на шепот.

Маркус стоял в каких-нибудь нескольких дюймах от нее. Жар ее тела обдавал его, и он снова услышал пение сирен– то самое пение, которое раздавалось в ту минуту, когда она вошла в комнату.

Он накинул черную материю повязки ей на шею, сведя концы у нее под подбородком.

– Вашей коже нравится шелк, моя дорогая? Шелк на шелке,– пробормотал он рассеянно, склоняясь все ниже, пока не перестал ощущать ничего, кроме ее запаха,– запаха роз и сирени.

– Маркус, я – гостья в вашем доме.

– Эта мысль занимает меня уже долгое время. Я понял, что не смогу устоять против соблазна, даже если это выдает мои плохие манеры.– Сказав это, он овладел ее губами, а правой рукой обнял ее за талию. Закрыв глаза, он стал наслаждаться этой минутой. Все поплыло у него перед глазами.

Губы ее были нежны и, казалось, просили большего. Он провел губами по ее щеке и отодвинул назад шелковую повязку, открывая своими губами нежную девичью шею.

– Но я же прошу вас, Маркус,– прошептала Селия. Язык плохо повиновался ей, и говорила она почти беззвучно.

– Я хочу только доставить вам удовольствие, моя дорогая.

Он продолжал ласкать ее источающую ароматы кожу. Рука его недолго оставалась бездейственной. С жадностью он схватил Селию за плечо и стал стаскивать с него материю, обнажая и гладя шелковую кожу. Девушка подняла руку, чтобы остановить его, но безуспешно. Маркус стиснул ее запястье и лихорадочно прижал к своим губам, словно подсказывая, что – хочет, чтобы ее ладонь прикоснулась к его покрытой грубыми волосами груди.

Почувствовав ее прикосновение, он тяжело вздохнул– ее пальцы опустились ниже и, дрожа, легли ему на ребра. Его язык скользнул в ложбинку между ее грудей, и Маркус почувствовал, что вот-вот сойдет с ума от переполнявших его ощущений. До чего же быстро эта таинственная женщина сумела изменить все его представления о страсти! Он понятия не имел, как это могло произойти, но догадывался, что ему предстоит пройти через безумие.

Спустя мгновение Маркус услышал ее глухой стон. Он начал медленно стягивать легкую материю ночной сорочки с ее вздымающейся груди. Низ ее тела потянулся навстречу его восходящей силе, все тесней прижимаясь к его бедрам. Словно изголодавшийся путник, которому нужно подкрепиться, он прижался губами к ее груди, чувствуя, что вот-вот лишится разума. Селия прижималась к нему и издавала тихие звуки, которые говорили ему, что и ей это приятно. А когда ее пальцы стали гладить его волосы, он едва не закричал от радости. "Неужели победа?!" Казалось, ответный трепет заполонил ее тело.

Маркус был в таком возбуждении, что едва не лишился чувств. Он не помнил, чтобы испытывал что-нибудь подобное с другими женщинами. Как это ей удается, так быстро и так сильно?

– Боже мой, ты нужна мне, Селия! Мне грезилось, что твои черные волосы будут покрывать нас и ты будешь извиваться подо мной,– прошептал он, прижимаясь к ее уху. В следующий миг он уже не мог произнести ни звука – ее обнаженные груди прижались к его груди. У него больше не было сил сдерживаться.

Он наклонил ее назад и, уложив на гладкую поверхность стола, попытался погрузить свое восставшее естество в тепло женского тела. Ноги ее с готовностью разошлись, уступая его настойчивости. Он проклинал материю своих брюк и ее сорочки, не дававших свободы их порыву. Девушка изогнула спину, и его пылающему взору открылась ее золотистая кожа. Прижимая воспаленные страстью губы к атласной глади ее манящей груди, он попросил:

– Скажи мне, о чем ты думаешь? Скажи же мне!

– С Дэниелом у меня никогда такого не было. Слова ее были едва слышны, это были какие-то отрывистые звуки, но они подействовали на чувства, бушевавшие в нем, так, словно его обдали холодной водой.

– Дэниел! – Он, казалось, поперхнулся, повторив это имя, и мгновенно выпрямился. Всего лишь раз она произнесла это имя, но он понял, о ком идет речь. Не в силах совладать с мучительным желанием видеть ее полуприкрытое тело, он отвернулся. Все это время, пока он мучался неведомыми пьянящими чувствами, она думала о своем покойном муже!

Пошатываясь, он направился к камину и рухнул в кресло. Уставившись на тлеющие угольки, он услышал, как Селия движется у него за спиной. В библиотеке воцарилась тишина. Что он мог сказать этой женщине? В своем ослеплении он забыл и о необходимости разумно мыслить, и об обычаях высшего общества. Это было слабое извинение, но ничего другого предложить своей смертельно раненой гордости он не мог. Мысли, которые не давали ему покоя ни днем, ни ночью, мечты о том, что он снова обнимет ее, довели его до этого состояния. Ни о чем другом теперь он не мог думать.

Когда дверь за ней закрылась и среди оглушительного безмолвия щелкнул замок, Маркус наконец поднял голову. Черная косынка лежала на ковре, и это было единственное напоминание о минуте их страстного безумия. Если что-то и могло утешить его, то только мысль о том, что он был с ней. Может быть, ей померещилось, что она снова была со своим покойный мужем? Или все же то, что произошло между ними, было предназначено ему, и никому другому.

И бренди тут ни при чем. Он понимал, что, будь у него снова такая возможность, он поступит точно так же. Теперь ему, как никогда прежде, хотелось большего. Ему теперь просто необходимо узнать, кому отдавала сегодня Селия Трегарон пыл своей любви. Может быть, это и не столь важно для удовлетворения собственной гордости, но об этом ему почему-то было неинтересно думать. Довольно и того, что он нарушил табу, налагаемое обществом, и был готов отдать свою любовь женщине, находящейся под покровительством его семьи. Но он желал только одного – быть с ней.

Устало поднявшись с кресла, он побрел к себе в спальню, понимая, что толку от этого не будет. Заснуть ему не удастся. Вместо этого он станет вновь и вновь переживать трепетное ощущение, возникшее в его душе, когда эта черноволосая колдунья оказывалась у него в объятиях. Что это – волшебный сон или кошмар наяву? "А может быть, я все-таки сошел с ума",– подумал он, нагибаясь и поднимая с полу свою черную косынку. Или же Селия на самом деле застрелила его в ту первую ночь, и он, наконец, попал в ад?

– Маркус, ну вот и ты, мой дорогой. Как раз ты мне нужен. Как удачно!

Всегда ласкавшие слух звуки материнского голоса теперь словно обожгли его. Он остановился на верхней ступеньке лестницы и посмотрел на леди Ноулз мутными глазами. Когда Маркус наконец вышел из своей спальни, уже миновал полдень. Его слуга Фостер все еще не вернулся из своей деревни, и ему пришлось обходиться без этого весельчака. По утрам тот действовал на него лучше любого эликсира. Голова трещала, и у Маркуса было такое чувство, что он вот-вот выскочит из собственной кожи. Со времени учебы в университете алкогольный демон никогда еще не укладывал его так надолго.

– Доброе утро, мамочка,– с огромным усилием вымолвил он. Язык словно обложило ватой, и он так распух, что стал втрое больше прежнего.

– Дорогой мой, уже второй час! – весело откликнулась она, кажется не замечая, что ее сыну в эту минуту было не до веселья. Она взяла его под руку и едва ли не силой потащила по коридору.

Поскольку голова у него почти не работала, он не сразу сообразил, куда это она его ведет, пока, наконец, они не оказались у распахнутой двери. На какой-то миг ему захотелось проделать любимый школьный трюк, вжавшись каблуками в толстенный ковер, чтобы больше ни на дюйм не сдвинуться с места. Зачем это матушка тащит его в комнату Селии? Уж не наговорила ли ей чего-нибудь эта мамзель об их вчерашней позорной встрече?

– Так вот, Маркус, нам нужно знать мнение мужчины.

В ответ на это заявление леди Ноулз какой-то человек, стоявший подле камина, негодующе зашипел. На нем были бриджи до колен и накидка отвратительнейшего шартрезного оттенка.

– Нам нужно, чтобы ты сказал, не перестарался ли Рафаэль, или же это и вправду шедевр?

И только тут до Маркуса дошло, что этот худощавый, болезненного вида джентльмен был парикмахером его матери. Этот идиот заламывал за свои услуги непомерные цены и почитал себя истинным артистом. Он и одевался соответственно.

С нарастающим чувством неприязни Маркус обвел взглядом комнату, ища очередную жертву Рафэля, и, наконец, обнаружил ее, тихо сидящую у окна. В иной ситуации он ее просто бы не узнал.

– Черт побери, что он сделал с вами? – выдохнул Маркус, чуть ли не бегом направляясь к ней через всю комнату. Каждый шаг отзывался в его голове резкой болью.

Услышав его вопрос, Селия и бровью не повела. Она все так же напряженно сидела, вскинув подбородок, словно готовясь отразить любую его атаку,– словом или делом. Но Маркусу было не до нападений – он был в ужасе и не мог оторвать глаз от ее волос, вернее, от того, что от них осталось. Куда-то исчезли ниспадавшие водопадом локоны цвета воронова крыла, которые он запомнил с первой же их встречи и о которых так часто думал. Теперь ее головку окружали колечки темных волос, бывшие ненамного длинней, нежели завитки его собственных волос, остриженных по тогдашней моде, "под Брута".

– Я слышал, что в колониях за океаном туземцы снимают с пленных скальп, но никак не мог предположить, что этот обычай дошел и до нас! – гаркнул он, едва сдержавшись, чтобы не протянуть к ней руку и не прикоснуться к остаткам ее волос.

– А мне нравится! – откликнулась Селия, подняв на него пылающие зеленым огнем глаза, умеющие сказать то, что не сказали бы сотни книг.

Итак, это был ответ на его пьяные приставания прошлой ночью: за то, что он задал в минуту страсти свой вопрос, она позволила уничтожить свои прекрасные волосы. Селия отомстила за его глупую ошибку.

Не говоря ни слова, Маркус отвернулся. Приблизившись к самодовольному цирюльнику, он остановился, как вкопанный.

– Только попробуйте прикоснуться еще хоть к одному ее волосу, и я прикажу вас самого обрить с головы до пят!

Выходя из комнаты, он услышал слова матери:

– Как странно! Видимо, мне больше не следует разговаривать с Маркусом о серьезных вещах после того, как он пообщается с бренди.

В такую минуту было бы и впрямь неплохо выпить чего-нибудь, но у Маркуса были дела поважнее, и занятья ими было необходимо как можно раньше. Он должен отправиться в Уайтхолл и разузнать, известно ли кому-нибудь об этом Этане Трегароне. Чем скорее он узнает правду о судьбе юноши, тем скорее женщина, которая сводит его с ума, покинет его дом.