Ледяное сердце

5

Пол опустил Джима на пол.

— Мартин должен быть в гостиной.

— Не смей притворяться, будто не заметил того, что сейчас произошло! — Слезы страдания наполнили глаза Николь. — Могли вы с Мартином хоть на минуту задуматься о том, как отец прореагирует на мое появление здесь?!

— Я сочувствую человеку, который считает, что нужно избрать такой странный способ, чтобы продемонстрировать свое осуждение, — проговорил Пол с ухмылкой. — Но эта маленькая сцена была возмутительным фарсом.

— Папа не считает, что я принадлежу к этой части дома. Честно говоря, он, очевидно, не хотел бы видеть меня где бы то ни было под этой крышей. Так чья же это вина?

— Эндрю, — мрачно ответил Пол. — И в большей степени твоя собственная. Твои отношения с отцом были натянутыми даже до того, как ты ушла.

— Они всегда были такими, — проговорила Николь с полной откровенностью. — Если бы ты узнал отца только в тринадцать лет, посмотрела бы я, как бы ты повел себя. Он всегда был мне совершенно чужим.

— Бартон обломается… у него нет выбора, — заключил Пол с непоколебимой уверенностью. Он был поражен поведением слуги.

— Не смей ему ничего говорить. Не смей его унижать! — предупредила Николь с яростью, в которой сквозило беспокойство за отца. — Меня не волнует, что он относится ко мне как к невидимке. Я перенесу это. Но ты, Пол, не смей вмешиваться!

Пораженный, Пол рассматривал ее лицо, выражающее страстную готовность защитить отца.

— Господи! Ты так глубоко привязана к отцу!

Устав дергать Пола за брюки, чтобы привлечь внимание, путающийся у них под ногами забытый малыш широко простер вперед руки почти в театральном жесте и пролепетал:

— На лучки, Пол.

Очнувшись от своих мыслей, Николь посмотрела на ребенка, не веря тому, что слышит.

— Хочу на лучки, — уже не так жалобно сказал Джимми, подходя бочком к коленям Пола и просяще глядя на него. — Хочу поносить. Николь потянула сына к себе, но он отчаянно стал сопротивляться.

— Хочу Пола, — настойчиво сказал он, поражая мать столь явно выраженным предпочтением.

— Он просто не привык к мужчинам, — торопливо сказала она. — Джордж Кларк редко бывал дома, чтобы замечать даже собственных детей, не говоря уже о еще одном лишнем. Извини.

— Почему ты должна извиняться? Мы с Джимом познакомились, пока ты спала.

— Я как раз не хотела, чтобы он беспокоил тебя, — пробормотала Николь.

— Я люблю детей, хотя и не имею чести быть ответственным за твоего ребенка. Но, уверен, мы с ним подружимся, — сказал Пол уверенно.

Но тут Николь опять увидела, как ее сын выразительно простирает руки и разводит маленькими ладонями, удивительно точно подражая Полу. От этой картины нервы Николь напряглись до предела. Чувство вины и страха охватило ее. Мартин Уэббер очень проницательный старик. Что, если он увидит сходство и отгадает загадку, которую ей пока что позволено задавать? А не может ли, что более вероятно, случиться так, что он просто бросит удивленный взгляд на темноволосого смуглого Джима и сердито объявит о своем полном неверии в то, что его светловолосый голубоглазый внук может иметь отношение к отцовству ребенка, столь непохожего на него?

Пол распахнул дверь в гостиную. Снедаемая мрачными предчувствиями, Николь опередила его, схватив за руку сына. Дед Пола стоял у камина. Рука его опиралась на трость, но прямая осанка, гордая посадка седой головы и острота взгляда орлиных глаз отвергали тот факт, что ему далеко за восемьдесят.

Николь стояла в нерешительности. Пол подтолкнул ее вперед и закрыл дверь. Пока Мартин Уэббер изучал малыша, освободившего руку, чтобы подбежать к огромной собаке, вяло поднимающейся со своего места, в комнате повисла электризующая тишина. Потом, когда Николь двинулась вперед в страхе за Джима, слишком близко подошедшего к животному, старик резко поднял руку, чтобы остановить ее.

— Барс любит детей, а мальчик бесстрашен. Ты должна гордиться им.

Когда огромный дог любезно опустился на ковер, так что мог тереться головой о грудь Джима, Николь успокоилась.

— Я и горжусь, — сказала она несколько вызывающе.

Мартин обозревал мальчика и собаку несколько напряженных мгновений, а затем буркнул с явным удовлетворением:

— Он очаровательный малыш с сильно выраженными фамильными чертами. Как ты думаешь, Пол?

Николь затаила дыхание.

— Он привлекательный ребенок, — сказал Пол без каких-либо эмоций в голосе.

— Я узнаю нос Уэбберов сразу, — закончил знакомство с малышом его прадед, дергая за шнур колокольчика. — От моих глаз мало что может ускользнуть.

Николь замерла. Но Мартин Уэббер повернулся к ней с ласковой улыбкой.

— Ты хорошо поступила, Николь, сумев так долго воспитывать его в одиночку. Это, должно быть, не легко.

Николь подумала, что было бы безумием представлять себе, что эта улыбка может быть не искренней. Ее встречают с гораздо большей приветливостью, чем она ожидала.

— Не легко.

— Ну, сейчас это в прошлом. Твоя жизнь скоро изменится, — сообщил Мартин.

— Я не уверена, что хочу…

— Я действительно хочу, чтобы малыш оставался в доме в течение всего Рождества, — спокойно продолжал Мартин, будто не слышал ее. — Такие дни совсем не воспринимаются как праздник, когда в семье все выросли.

Николь была захвачена неожиданным всплеском чувств. Рождество в замке «Старое озеро». Каким тусклым показался бы этот праздник в любом другом месте!

— Ты, наверное, хочешь освежиться перед обедом, — сказал Мартин, отрывая ее от воспоминаний, отчего Николь снова напряглась. — Надеюсь, вам будет удобно здесь. Ты, должно быть… В общем, мы наняли тебе в помощь няню.

— Няню? — воскликнула с недоверием Николь.

— Мелани Форд работала у одного из соседей и имеет отличные рекомендации. — Мартин одобрительно кивнул самому себе. — Она просто горит желанием приложить руки к этому пареньку.

Когда Николь уже открыла рот, чтобы высказать свои соображения, дверь открылась, и округлое, полное сосредоточенной озабоченности лицо няни Мелани оказалось в поле зрения. Она подарила Николь широкую улыбку, но ее внимание почти незамедлительно переключилось на ребенка, сидевшего на корточках возле собаки.

— О, какой милашка, — пропела она с умилением. — Какой портрет можно было бы сделать, сэр!

— Няня будет приглядывать за нами обоими, пока я и Джим хорошенько познакомимся, — объявил Мартин, подчеркивая равные прерогативы величия и тем заключая разговор.

Пол просунул худую ладонь под локоть Николь и вывел ее из комнаты.

— Джиму не причинят никакого вреда, — сказал он, заметив ее замешательство, — и ты не будешь трудиться день и ночь, обслуживая малыша, пока вы здесь. Я покажу твою комнату.

— Сейчас, когда ты разлучил меня с ребенком, твоя миссия завершена, так? — сказала Николь, следуя за ним по лестнице.

— Если бы моя миссия была завершена, — Пол остановился в галерее, ожидая ее. Обрамленные густыми ресницами черные глаза изучающе скользили по ее красивому лицу. Он смотрел на нее улыбаясь, — я не шел бы с тобой, сгорая от желания.

Сердце Николь готово было выскочить из груди, когда ее взгляд встретился с его пылающим взором. Струя предательского тепла размягчила ее тело, и она затрепетала.

— Пол…

— В последний раз удовлетворение не привело к пресыщению, — нашептывал Пол сокровенные воспоминания. — Я не получил всего, чего хотел. И ты тоже не могла полностью получить удовлетворение. В тебе живет огромная женская потенция. Ни один мужчина не смог бы забыть того, что между нами было.

Николь сделалась пунцовой от смущения при этом напоминании, ее соски набухли, а тело покрылось испариной.

— И если я хочу повторить все это снова, кто меня осудит? — мягко спрашивал Пол. — Ты будешь вруньей, если притворишься, что хочешь этого меньше меня. И зачем тебе врать? Нет ничего постыдного в том, что испытываешь сексуальный голод… и удовлетворяешь его.

Пол пытается представить все это таким легким, таким простым. Секс, по его понятиям, обычный голод, который надо удовлетворять. В то же время легкость, с которой она однажды отдала ему свое тело, отрицательно повлияла на мнение Пола о ней. Он был противоречив: мог казаться таким свободомыслящим, но не мог полюбить или жениться на женщине свободных взглядов. Эндрю часто отпускал ехидные шутки по поводу целомудрия отношений между Полом и Сильвией до брака.

— Это так много говорит о настоящем Поле, — говорил Эндрю. — У него было множество романов, но, когда дело дошло до устройства жизни, он отправился в Италию и выбрал миленькую девушку с висячим замком на поясе невинности.

При этом воспоминании Николь почувствовала себя неуютно.

— Где я буду ночевать? На чердаке?

Вместо ответа Пол сделал шаг вперед и широко открыл дверь в роскошную китайскую спальню. Николь застыла на пороге, окидывая взглядом тонкий рисунок обоев ручной работы и изысканный старинный гарнитур из какого-то экзотического дерева, дополнявший огромную кровать с изящно расшитым покрывалом.

— Поспи немного перед обедом, — почти нежно предложил Пол.

Оставшись одна, Николь с чувством непонятной вины ступила на роскошный восточный ковер. За внутренней дверью находилась просторная ванная комната и туалет.

Это было южное крыло здания, где располагались комнаты для гостей. Построенное как дань торжеству классицизма, южное крыло являло резкий контраст с мрачноватыми, обитыми дубом комнатами основного здания.

Ее отец и мачеха жили в полуподвале северного крыла.

Разрыв между ее родителями был горьким и окончательным. Мать сама подала на развод и никогда не стремилась вернуться обратно. Квалифицированный провизор, она открыла собственную аптеку и смогла направить семилетнюю Николь на учебу в специальный пансион. Только тогда она рассказала дочери, что ее отец, которого та никогда не видела, — дворецкий, но что это большой секрет, потому что школьные друзья будут смеяться над ней, если случайно узнают об этом.

Одним словом, Николь под влиянием матери стала стыдиться отца и его способа добычи средств существования. Но, когда девочке исполнилось тринадцать, мать внезапно умерла от сердечного приступа, и таким образом Николас Бартон появился в жизни своей подрастающей дочери.

Николь переехала жить к отцу в «Старое озеро» и пошла учиться в местную школу.

Как слишком ярко раскрашенный и шумливый попугай, она внезапно вторглась в тихую жизнь отца и мачехи со своими привычками, ожиданиями, со своими взглядами и представлениями о себе, совершенно чуждыми им. Промозглая маленькая квартирка, в которой очутилась девочка, пугала ее мать, она не испытывала никакого почтения к непреклонной преданности отца хозяину имения.

Открытие, что отец вторично женился, само по себе было ударом, но неприметная, бесцветная и тщедушная Глория ничем не напоминала злую мачеху. Достаточно великовозрастная дочь ушедшего на пенсию рабочего имения Уэбберов и настолько же преданная традиции услужения господам, как и ее муж-дворецкий, Глория казалась подходящей женой, точно подогнанной под образ жизни старомодного человека — Николаса Бартона.

Нервно покусывая нижнюю губу, Николь повела плечами при мысли о мачехе — женщине, которую почти не знала. Она посмотрела в окно на виднеющиеся вдали заросли леса, который когда-то очень любила. Старинный замок был подобен сосуду, заполненному замечательными личными предметами тех людей, которые когда-либо жили в нем.

Но примерно четыре года назад некоторые из этих неповторимых предметов стали исчезать, вспоминала с горечью Николь. Началось с небольших латунных каретных часов, а вскоре пропал и маленький серебряный маникюрный набор. Обе вещи были взяты из редко используемых спален. Потом наступила новая полоса краж, когда предметы выбирались явно за их высокую стоимость: дрезденская пастушка, пара изящных солонок, грузинская сахарница в форме груши и другие.

— Это должен быть кто-то хорошо знающий дом, — сказали Мартину полицейские.

Вся прислуга не раз допрашивалась с пристрастием. И Николь вызывали дважды. Когда ее отец обнаруживал и заявлял о каждом новом исчезновении, все домочадцы приходили в волнение. Подозрение разделило всех на враждующие группы.

Неделями Николас Бартон крался ночью по дому, пытаясь изловить злодея. На эти кражи реагировал так, будто именно он персонально не справляется со своими обязанностями. И никто, кроме одного из всех обитателей дома, насколько знала Николь, даже не заподозрил того человека, у которого она в конце концов обнаружила одну из пропавших миниатюр.

Николь была очень расстроена, но отчаянно пыталась замять это дело. Она поспешила вернуть миниатюру на место до того, как пропажа будет замечена, но Мартин застал ее врасплох с маленьким портретом в руках и сделал единственно возможный вывод, что все было украдено ею. Николь слишком поздно оценила риск, на который пошла. Она никогда не забудет момента, когда ее поймали: изумление и ярость старика и ее собственный ужас, толкнувший на то, чтобы объявить о своей беременности.

Николь схватилась за голову, пытаясь освободиться от неприятных воспоминаний, и сосредоточилась на трех фигурах, медленно идущих в сторону конюшни в увядающем свете дня: Мартина, ее сына и замыкающей процессию няни Мелани.

Голова отяжелела. Решив, что может ненадолго прилечь, Николь разделась… Она посмотрела на огонь, горящий в мраморном камине, и оглядела всю спальню. Слишком роскошно для дочери дворецкого! Она всего лишь случайный попутчик в экипаже собственного сына, разочарованно напоминала себе Николь. Осторожно отвернув роскошное покрывало, она села на хрустящую простыню.

Мартин пережил собственных детей, разлучился с одним из внуков и пережил смерть первой правнучки, грудной дочери Пола. Сейчас он собирался приютить Джима у себя в доме, невзирая на то, как тот появился на свет! Почему же она сомневается в перемене, произошедшей в Мартине? Ее сын — продолжение рода старика, а время творит чудеса.

Когда мысли перескочили на отношения с Полом, Николь опять захлестнуло чувство острого стыда. Здесь ничего не изменилось: когда Пол смотрел на нее, она загоралась.

Молодая женщина прислонила горящее лицо к прохладной подушке, но это не освободило ее от гнетущего предчувствия. Один лишь момент слабости, и она поставит и себя и своего сына в невыносимое положение.

Еле уловимый звук разбудил Николь. Лампа у кровати горит, занавеси на окнах зашторены. Пол сидит у камина с грустным раздумьем на смуглом лице, моментально исчезнувшим в тот миг, когда он встретился с ее удивленным взглядом. Красивые черты лица смягчились.

— Что ты тут делаешь? — сердито спросила Николь.

— Зашел посмотреть, как ты себя чувствуешь, и задержался, чтобы подложить дров в огонь.

— Хорошо, — соврала Николь, воспитанная в убеждении, что признак дурного тона говорить о плохом самочувствии в присутствии посторонних.

— Ты так не выглядишь. Я бы предложил тебе пропустить обед и остаться в постели.

Николь резко села.

— О, я думаю, это произвело бы большое впечатление на твоего деда, не так ли? Гостья, только что появившаяся и тут же прямехонько улегшаяся в постель. Такого здесь не бывало.

— Сейчас главный герой — Джим. Я думаю, тебе не следует беспокоиться о впечатлении, которое производишь ты.

— Я и не беспокоюсь. — Ее голос погрубел, потому что ей очень не нравилось, когда Пол замечал ее слабость и тревогу.

— Ты гоняешься за собственной тенью с тех пор, как появилась здесь, — невозмутимо продолжал Пол. — Мир и тишина успокоят твои нервы.

— У меня нет нервов.

— Их предостаточно на каждом сантиметре твоего исключительно чувствительного тела, включая самые привлекательные и неожиданные места, — сказал Пол с кажущейся холодностью. Взгляд его задержался на залившей щеки Николь краске, когда он проходил мимо кровати.

— Не приближайся, — предупредила Николь голосом, поднявшимся на целую октаву.

Пол сбросил пиджак и присел на край постели.

— Я тебя так сильно обидел? — мягко осведомился Пол. — Ты проглотила со мной больше, чем могла прожевать, Ники, разве не так? Около трех лет назад ты хотела просто поиграть, а я выдернул ковер у тебя из-под ног и взял больше, чем, думаю, ты намеревалась мне дать.

— Остановись, Пол! — Николь откинулась обратно на подушку с побелевшими и перекосившимися от боли губами.

— Я спрашиваю тебя сейчас… Что ты ожидала от человека, похоронившего жену и ребенка всего несколькими месяцами раньше? Я хотел быть один, а ты все время вертелась передо мной. В какой-то мере я даже возненавидел тебя за это, но и тогда не мог отрицать, что хочу того же, чего добивалась ты.

— Все, чего я хочу сейчас, это чтобы ты оставил меня в покое!

Пол дотронулся указательным пальцем до ее тонкой руки, лежавшей на простыне, и Николь отдернула руку так, будто его теплое прикосновение обожгло ее.

— Ты научилась быть осторожной, а сейчас еще и напугана.

— Я не напугана.

— Нет? — Пол посмотрел на нее, и весь мир потонул в глубине его красивых глаз. — Тргда почему каждый раз при моем приближении ведешь себя как испуганный ребенок?

— Это чепуха.

Пол медленно погрузил смуглые пальцы в копну ее светлых волос, а другой рукой властно притянул к себе. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Легкие с трудом справлялись с дыханием. Она знала, что, если он сейчас же не отпустит ее, она пропала, и все же не могла найти в себе сил вырваться из объятий.

— Ты женщина в каждом своем проявлении, Николь. Ты таешь в моих руках, — ласково выдохнул он. — Так и должно быть.

Звонок тревоги загудел в голове Николь.

— Это так и есть… чертовски опасно.

— Безопасные вещи так скучны, — с трудом выговорил он. Красивая темная голова Пола склонялась к ней, пока его жаждущие губы не сомкнулись с ее губами.

Она растворилась в этом поцелуе. Биение сердца штурмовало барабанные перепонки, и собственное желание росло внутри Николь, переполняя и готовясь вот-вот вырваться наружу… Пол сорвал с нее простыню, обхватил руками округлые бедра, крепко прижал Николь, чтобы дать ей почувствовать силу своего возбуждения. Она закрыла глаза, и тело вспомнило все, что было между ними в те далекие дни.

Его язык продолжал дразнящую игру с ее чувственным нёбом. Николь судорожно вздрагивала и извивалась от этого, как от пытки, слабые крики наслаждения вырывались из самой глубины гортани.

— Тебе это нужно не меньше, чем мне.

Опытной рукой Пол мгновенно стянул с Николь одежду, глядя ей в глаза расстегнул лифчик, снял бретельки с вытянутых рук и отбросил его. Его горящий оценивающий взгляд, как огненный поцелуй, прошел вниз, по набухшим, вздувшимся холмикам ее грудей, увенчанных тугими розовыми сосками. Николь сделала инстинктивное движение закрыться простыней от этого взгляда. С нервным смехом Пол взял ее руки в свои и не дал этого сделать.

— Я сгораю. Я хочу чувствовать каждую твою клеточку, — признался Пол. — Но в то же время хочу заставить тебя саму взмолиться о близости.

Его напряженная чувственность посылала мучительные импульсы возбуждения, воспринимаемые ею. А когда он склонил голову над ее обнаженной грудью и кончиком языка дотронулся до упругих розовых сосков, спина Николь выгнулась. Она освободила руки, чтобы положить их на голову Пола и притянуть к себе. Он нежно играл ее горящими от напряжения сосками. Она думала, что лишится сознания от ощущения острой неудовлетворенности.

Николь услышала, что кто-то стонет, не сознавая, что стонет сама. Она издала крик удовлетворения, когда Пол вдруг устремился вниз, к треугольнику меж бедер, прижимаясь лицом и страстно целуя. Ощущение его языка в самой чувствительной точке тела превратило ее в дикого зверя. Невыносимый жар пылал во всем теле, но Пол вдруг отпрянул от нее с негромким, но выразительным ругательством.

Только тогда Николь услышала стук в дверь. Возвращенная к реальности, Николь пришла в себя, но даже сейчас каждый ее нерв стонал от саднящего чувства неудовлетворенности и ужаса от собственного откровенного и неукротимого желания.

— Не смей отвечать, — прошептала она, встав с кровати и прижав палец к его губам. — Я не хочу, чтобы хоть кто-то знал, что ты был здесь.

Прикрывшись простыней и потянув дверь, она приоткрыла ее не более чем на пару сантиметров, но так, чтобы тот, кто стоял за ней, видел, что она полуодета. Николь просунула нос в образовавшуюся щель и сказала почти беззвучно:

— Прошу прощения, я была в ванной.

— Миссис Форд просила передать вам, что она скоро будет укладывать ребенка в постель, — сообщила ей незнакомая девушка, одетая в униформу прислуги.

— Спасибо. Я присоединюсь к ней через десять минут, — пообещала Николь, подавленная чувством материнской вины, и закрыла дверь.

Пол подался вперед с пылающим взглядом.

— Я же просил не беспокоить тебя…

— Как жаль, что ты сам не придерживался этого. — Ее лицо мертвенно побледнело, когда она взглянула на бесстыдную наготу вспухших сосков и, поспешно защищаясь, повернулась к нему спиной. — А теперь не будешь ли ты так любезен уйти. Хватит и того, что произошло.

— До следующего раза и до после следующего, — пообещал Пол самоуверенно. — Некоторые желания невозможно побороть, а это одно из них. Теперь ты моя, и можно было бы уже примириться с этой мыслью. В конце концов, я могу так много тебе дать. Я предлагаю, чтобы, уложив Джима, ты снова вернулась сюда и пропустила обед. Признаться, ты выглядишь неважно.

Он нежно поцеловал ее и вышел из спальни.

Голова ее была все еще тяжелой, в горле першило, но Николь не могла сослаться на обычную простуду, чтобы уклониться от приглашения на обед. Однако, натягивая черную кофту и длинную хлопчатобумажную юбку, — единственные предметы ее гардероба, приличествующие такому случаю, она подумала, что надо было прислушаться к совету Пола о приобретении одежды.

Мартин Уэббер презирал трусость и, если она не явится, сочтет, что она избегает предложенной ей роли обычной гостьи. Стараясь не думать о том, что чуть не случилось между ней и Полом, Николь провела щеткой по растрепанным волосам и поспешила по коридору в комнату к сыну.

Мелани Форд читала Джиму сказку. Он был уложен в постель с защитной сеткой, его сонные черные глазки уже закрывались. Малыш резко поднялся при появлении матери и начал бормотать с несусветными подробностями что-то о лошадях, которых видел. Через некоторое время, устав от впечатлений дня, он уже сладко спал.

Николь двинулась по коридору, ступая теперь гораздо медленнее. Пол, думала она с внезапно подступившей к сердцу разрывающей болью, использует ее слабость против нее. У него нет и тени сомнения, что она сдастся. У него не было сомнений и тогда, когда в далеком прошлом в течение сорока восьми часов он удовлетворял свое любопытство и жажду, чтобы затем покинуть ее.

Бледная и дрожащая, Николь дошла наконец до первого этажа, разрываемая между желанием снова увидеть Пола и сознанием, которое настойчиво требовало от нее держать дистанцию и защищаться. Собрав в кулак волю, она выпрямилась и с гордо поднятой головой вошла в гостиную.

Пол повернулся, и она увидела только его, преображенного, в хорошо сшитом обеденном пиджаке, подчеркивающем могучее телосложение, одаривающего ее теплым взглядом темных глаз. Сердце Николь подпрыгнуло, но она заставила себя успокоиться. Дрожащей рукой она взяла бокал «шерри» с подноса, протянутого служанкой, а Пол обнял ее за талию с неожиданной интимностью.

— Николь, ты? — с сомнением произнес знакомый мужской голос.

При этих словах она оглядела комнату и увидела худощавого высокого мужчину, стоявшего чуть поодаль от Мартина. Николь побледнела. Эндрю! Его лицо тоже выдавало смущение от ее внезапного появления в семейной гостиной. Ужас объял Николь. В этот момент она осознала, в какой опасности находится, и, надеясь справиться с охватившим ее страхом, постаралась предположить, какую цену заломит сейчас Эндрю за признание отцовства Джима. Когда Эндрю раньше объявил об этом, он, несомненно, рассчитывал, что Николь предпочтет сделать аборт. Он вряд ли мог предположить, что его собственная ложь будет преследовать его. Знал ли Эндрю, что она родила и этот ребенок, которого и Мартин и Пол считают его сыном, спит сейчас наверху?

— Кто-нибудь из вас мог бы сказать мне, что Николь вернулась. — Эндрю выглядел испуганно, но принудил себя улыбнуться.

— Рождество — пора воссоединения, — мягко заметил Мартин.

— Обед с нами обоими? — натянуто продолжил Эндрю. — Что-то здесь изменилось, о чем я должен знать.

— Безусловно, Пол держит Николь на коротком поводке по причине, лучше известной ему. — Дед бросил насмешливый взгляд в их сторону.

Николь покраснела и отстранилась от Пола, из-за двери снова раздался звук гонга.

Эндрю, насупившись, посмотрел на Николь.

— Ты здесь с Полом? Николь подавленно усмехнулась.

— Боже мой, ты шутишь? Пол и я? — сказала она с явно преувеличенным отрицанием.

Секундой позже Николь воровски взглянула на Пола, но лучше бы она этого не делала. Пол ответил ей такой натянутой улыбкой, которая заставила ее желудок сжаться в судороге. Ей стало холодно.

— Пойдемте обедать, пока прислуга не разволновалась, — объявил Мартин, казалось безучастный к происходящему в гостиной.

Эндрю рванулся вперед и встал рядом с Николь, видя, что она выходит из комнаты.

— Что за черт, что здесь происходит? — шепнул он почти неслышно одними уголками рта.

Николь проигнорировала его вопрос. Отвращение и горечь охватили ее: Эндрю, ревновавший ее к Полу! Лучше бы он молчал в свое время. А что же Пол, почему не предупредил о том, что Эндрю здесь? Или его настойчиво повторенное предложение остаться наверху и было вызвано появлением его двоюродного брата?

Обед был подан в мрачной обитой дубом столовой. Несмотря на то что Николь сосредоточила все внимание на мужчинах, она заметила, что число прислуги в доме значительно увеличилось. До ее отъезда из имения отец обслуживал трапезы при содействии помощника повара. Сейчас он стоял у стола, надменно хмурясь и поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, словно дирижируя всем представлением как церемониймейстер.

Николь пропустила первое блюдо и выпила лишь два бокала вина, ожидая, когда упадет меч возмездия. Эндрю бросал на нее любопытные взгляды, но в основном был занят длинным рассказом о своей работе служащего по рекламе в Париже, изо всех сил пытаясь создать о себе впечатление как о человеке, сделавшем ошеломляюще успешную карьеру.

С видимой учтивостью Пол задал Эндрю несколько ничего не значащих вопросов. Ответы Эндрю на них выглядели хвастливыми, самодовольными и пустыми. Мартин реагировал на этот поток информации обычным кивком. Правда, было не ясно, одобряет ли он внука.

— Правда, сейчас я рассматриваю вопрос о переезде в Торонто, — сообщил Эндрю с улыбкой, когда подали второе блюдо. — Невозможно передать, до чего хорошо снова оказаться дома, дедушка. Я смотрю, тут тоже есть кое-какие изменения.

— Может, даже их больше, чем ты себе представляешь, — заметил дед.

— Старое местечко нуждалось в кое-каком обновлении. Если хочешь, Пол, давай прогуляемся после обеда и ты покажешь мне, что сделано, — снисходительным тоном произнес Эндрю.

— Я думаю, ты будешь весьма удручен, — сухо проговорил Пол. Его сильное смуглое лицо казалось вылитым из стали.

— Если есть что-то, чему меня научила жизнь за границей, то это необходимость ценить собственный дом.

— Боюсь, слишком поздно, Эндрю, — как-то уныло сказал Мартин. — Два года назад я продал дом, двор и замок Полу.

Рука Николь дрогнула, и бокал с вином чуть было не опрокинулся. Эндрю смотрел на деда, не веря услышанному. Мрачноватая улыбка удовлетворения тронула губы Мартина, и она была, как почувствовала Николь, единственным проявлением эмоций старика за все время, пока она его знала. И только Пол абсолютно не реагировал на разыгравшуюся сцену.