Утром интерн-Кривулина засобиралась на работу. Она чувствовала себя разбитой после ночи, проведённой в неудобной позе в старом жёстком кресле. День снова выдался ясным. Май вступил в свои права. Маша сама разбудила Якова, показала ему, где помыться и как воспользоваться плитой и микроволновкой. Сегодня её дорогому Борису Владимировичу не придётся лакомиться её пышными булочками и аппетитными пирожками. Она ничего не приготовила. Но на то была причина. Провести день с пришельцем из другого мира (а в то, что это действительно так, Маша успела поверить) – это вам не шутки!
Девушка оставила гостю книги по истории государства, несколько художественных книг. Но настоятельно рекомендовала прочесть те, что по истории. Велела поесть еду из холодильника (сыр, колбасу, купленные по случаю накануне и позавчерашние тефтели). И наказала строго-настрого никуда не выходить до её прихода. А то ещё потеряется или под машину угодит.
По пути на работу девушка всё-таки решила подумать о том, что же ей делать с её гостем. То, что Якову надо социализироваться как-то, Маше в голову пришло только сейчас. Вот как ему жить и где? Не у неё же дома. Надо работать в конце концов. А как же документы? У него ведь нет их. Есть только имя. Да…, наверное, если он обнаружит себя, то сразу попадёт под пристальное внимание спецслужб. Или учёных? Не важно. Ясно одно: нельзя пока никому рассказывать о нём, пока она что-нибудь не придумает. Правда, думать у Маши не очень хорошо получалось, причём на любые темы.
Весь день Мария была рассеянной, истории болезней пациентов заполняла медленно и нехотя. Поприсутствовала на одной операции, стоя за спинами других троих хирургов-интернов, лишь изредка заглядывая через плечо ассистента хирурга на операционное поле. После часа дня Мария решила отпроситься домой. На душе было как-то неспокойно, так и чувствовала, что надо торопиться к Якову. Как он там один? Конечно, хотелось побыть подольше с любимым доктором, «своим» Борей, но теперь ведь на ней лежала ответственность! И Маша не ошиблась. Войдя в сени, она почувствовала запах газа. Оказалось, Яков безуспешно пытался воспользоваться электрической зажигалкой, в ней что-то сломалось, заискрило. В общем, пламя никак не разгоралось, а завернуть краник на плите Яков не догадался. Хорошо, что окна были открыты! Сам парень лежал, скрючившись на полу в зале и тихо постанывал, держась за живот.
– Господи, Яков! – запричитала Маша. Она не на шутку испугалась. Сначала девушка выключила газ и открыла настежь все три окна своего дома и дверь на улицу. Ругать гостя за неосторожность не было смысла. Затем бросилась к нему, присела на корточки и спросила встревоженно: – Что с тобой?
– А-а-а… Больно-о…
– Где больно? Дай посмотрю!
– А-а-а… В животе. И рвало. Извини, там во дворе. Я выбежать успел… О-о-х.
– Яков, встать сможешь? Надо на кровать лечь. Ой, что ж мне делать – то с тобой?
И опять Мария побоялась вызвать «скорую». В такой ситуации Кривулина ещё не была. На её руках буквально умирал человек. Она видела, как он корчится от боли, как часто дышит и стенает. Что же могло случиться? В голове возникла здравая мысль. Надо позвонить Борису. Обратиться-то больше и не к кому! Не помочь он просто не может! Для Кривулиной хирург Зорин был не только предметом обожания, но и непререкаемым авторитетом в профессии.
Звонок от Кривулиной прозвучал в три часа дня, когда Борис делал перевязки. В перевязочном кабинете суетилась медсестра Ирина, между делом демонстрируя доктору идеально прямые длинные ноги, которые то и дело оголялись почти до основания, когда девушка нагибалась или тянулась за каким-то инструментом на перевязочном столике. Их Борис конечно же заметил и оценил, но про себя посчитал, что такой короткий халатик носить не пристало всё-таки. Хотя ладно… Для него старается.
– Да, Маш, – ответил в трубку Зорин, бросив в таз использованные перчатки.
– Борис Владимирович, мне срочно помощь нужна!
– Ну конечно. А что случилось? – ответил Борис. Он отметил крайнюю степень тревоги в её голосе.
– Понимаете, я не могу по телефону. Вы бы могли приехать ко мне? Прям сейчас. Пожалуйста!
– Что, домой? – изумился Зорин. Он увидел, как медсестра Ирина скривила свои соблазнительные пухлые губы в саркастической усмешке, от чего её красивое лицо потеряло шарм и стало каким-то злобным и несексуальным. Он отвернулся к окну. Тем более блуждать взглядом по оголённым ногам ему надоело, он изучил их вдоль и поперёк.
– Да, домой! – продолжала настаивать Маша.
– Ну… Что, так надо? Ты знаешь, у меня дела. – Борис терялся в догадках, для чего он так срочно понадобился Марии. Да и знал он в глубине души, что девушка эта немного придурочная… Поэтому связываться с ней не хотелось.
Он не заметил, как вышел из перевязочной, автоматически кивнув Ире, оставшейся наводить там порядок. (Он, кстати, не догадывался, что медсестра сегодня собиралась сама пригласить его к себе…) Но, это уже не важно. А Кривулина, продолжая разговор, перешла практически на крик, что было на неё не похоже:
– Борис Владимирович! – кричала она, – Неужели вы мне откажете в помощи?! Я так надеялась. Мне больше некого просить. У меня беда!
– Маша! Сначала скажи, что произошло! Ты меня пугаешь! Ты ушла час назад, все было в порядке.
– Ну ладно, скажу. Понимаете, у меня дома человек умирает. Ему очень плохо, живот болит и рвота. Ему нужен хирург!
– Кривулина, ты с ума сошла? «Скорую» вызывай быстрее! Мало ли что?
– Нет, не могу «скорую»! Это не простой человек!
– Это твой друг?
– Да.
– Так в чём же дело?
– У него документов нет.
– Ну и что? Какая разница, если у него «острый живот»? Его примут в стационар в любом случае.
– Да нельзя же! Он не обычный человек!
– Пришелец что ль?
– Можно и так сказать. Борис Владимирович, умоляю! Не время шутить. Я Вам потом всё расскажу.
– Маш, ну чем я дома смогу помочь-то? Пощупать ему живот и объявить о том, что нужна операция и его надо госпитализировать?
В трубке послышались всхлипывания. «Рыдает. Этого ещё не хватало!» – разозлился Борис. Терпеть не мог он всякие неопределённости, но то ли чувство профессионального долга, то ли жалость к бедной непутёвой помощнице, то ли просто доброта сделали своё дело. В конце концов, какая бы она не была странненькая, она просит о помощи. Как потом ей в глаза смотреть? Да и совестно…
– Ладно, Маш. Не плачь. Приеду я. Адрес говори.
– Спаси-и-бо-о-о, – проплакала почти отчаявшаяся Мария, – улица Чехова, дом 2.
– Квартира?
– Это частный дом. Там, от автобусной остановки два квартала пройти пешком или через пустырь. Так быстрее. Только вы лучше быстрее приезжайте. На такси!
– Я за рулём, Маш. Жди.
Борис стал спешно собираться. Из больницы он вышел в четвёртом часу, завёл «Ниву», включил навигатор и определил, что у дома Кривулиной он будет через пятнадцать минут. В том районе он не бывал, так как там находился частый сектор, состоящий из пары десятков дощатых одноэтажных развалюх и несколько девятиэтажек, построенных при Хрущёве, в которых никто из его знакомых не жил. День сегодня выдался каким-то напряжённым. Во-первых, банальная холецистэктомия осложнилась кровотечением, и всю операцию Борис корил себя, что не обследовал систему гемостаза у пациента, и не выявил проблемы со свертываемостью крови. В результате после несложной операции пришлось поместить пациента в реанимационное отделение. Во- вторых, вспомнился жуткий случай, который потряс буквально всех сотрудников. У санитарки из приёмного отделения Галины (пьющей женщины) погибла единственная дочь. Да такой жуткой смертью. На пустыре собаки загрызли живьём. Изуродованный труп девочки где-то в посадках полиция ночью нашла. Скидывались всем коллективом на похороны, так как у бедной семьи не было средств на траурные мероприятия. Борис не вникал в подробности инцидента, но искренне пожалел несчастную женщину-мать. На работе санитарка естественно не появилась, а вот тело её дочери лежало в их морге. Он в морг как раз сегодня ходил по поводу умершего в выходные пациента, разговаривал с патологоанатомом, и тот обмолвился о том, что ему предстоит вскрывать труп ребёнка не в первый раз, но таких страшных повреждений он ещё не видел. Борис даже хотел полюбопытствовать и взглянуть на тело девочки, но передумал. Забот и своих хватает, ему готовиться к операции надо было, а перед этим в кабинет УЗИ сбегать, на обход в реанимацию, и что-то ещё. Да и санитарку эту он знал «постольку-поскольку», она как тень ходила, худющая, в тёмно-синем халате выцветшем, постоянно лицо отёкшее под маской прятала.
Когда проезжал мимо пустыря, издали заметил, что в центре, за деревьями стоит патрульная машина, суетятся какие-то люди в форме и в штатском. Пустырь огорожен чёрно-жёлтой лентой. «А не здесь-ли на того ребёнка собаки напали?» – подумал Борис. Ну да ладно. Ага, вон Кривулина стоит на дороге. Его встречает. Припарковав авто на обочине, Борис вышел и направился к Маше. Она потащила его в свой убогий домишко, лицо девушки пылало от возбуждения и страха, губы дрожали.
– Борис Владимирович, – тараторила она, – Вы только не удивляйтесь. На самом деле я с этим человеком только вчера познакомилась. Он в посадках лежал рядом со старым коллектором. Он был слаб, у него глаза не видели почти. Я шла с работы, а там… Ну, я не могла пройти мимо. Так жалко стало его.
– Зачем же ты его к себе домой повела, если ничего о нём даже не знаешь?
– Знаю теперь. Он жил с самого рождения в подземелье, там целый народ жил, понимаете? Я тоже не верила.
Борис, в который раз убедившись, что Маша Кривулина – это девушка «не от мира сего», тем временем прошёл в сени. Он вымыл руки, вскользь пробежав взглядом по ветхим стенам съёмного Машиного жилища, и вошёл в комнату. На диване лежал, поджав ноги к животу, молодой паренёк. На лбу его проступила испарина, понятно, что человеку действительно больно и плохо. Борис присел на край дивана, попросил больного перевернуться на спину и расслабить живот. Парень был очень бледен, маленького роста, однако сложен атлетически. Борис, увлекавшийся в юности бодибилдингом, всегда чисто автоматически оценивал фигуру любого пациента-мужчины при осмотре. И если человек был крепким и мускулистым, автоматически начинал его уважать. А если у молодого здорового мужика висело пивное пузико, тело было дряблым и обрюзгшим, то не уважал… Конечно, эти ментальные процессы происходили у Бориса в мозгу на заднем фоне, он их не контролировал. К этому пареньку доктор проникся симпатией. Борис помог ему снять майку, расстегнул и приспустил брюки. Он сначала проверил пульс, потом стал медленно и вдумчиво пальпировать живот пациента, следя за его реакцией. Парень «ой» -кал и морщился. Борис одновременно собирал анамнез заболевания, пытаясь поставить диагноз: