Легенды Земель Рассвета

ГЛАВА ВТОРАЯ

Не явится на турнир по случаю Дня Рождения императора аристократом было нельзя – это считалось, чуть ли,не государственной изменой. Поэтому в путь отправился и единственный королевский родственник, принц Монийский Эльвин, со своей дочерью, Оделией. Этот немолодой уже человек, двоюродный брат императора, жил, вместе с дочкой, в уединении, в глуши, в поместье у озера. Поселились они там из соображений безопасности, что бы быть подальше от двора и светской жизни. Остаться единственным родственником императора и претендентом на престол опасно… При дворе они появлялись раз в год, в празднование Дня Рождения императора, но каждый раз Элвин отправлялся туда, не зная, вернется ли домой. Положение усугублялось еще одним обстоятельством – красивая и умная Оделия, появляясь при дворе, вызывала нежелательные разговоры. «Вот такую бы нам принцессу!», говорили и в народе, и при дворе, намекая, что Оделия, во многом, превосходит принцессу Сильвану, дочь императора, единственную наследную принцессу. До Сайроса такие разговоры доходили, и конечно, раздражали. Он не мог избавиться от родственников, из—за проблем с престолонаследием – если бы с его единственной дочерью что—нибудь, не дай бог, случилось, как когда—то произошло с маленьким принцем, сыном Сайроса, императорская династия могла прерваться, и в стране начался бы хаос. Поэтому, до замужества своей дочери и рождения внуков император родственников не трогал.

Оделия и ее отец спешили, поздравив Его Величество, как можно быстрее покинуть дворец. Но, на этот раз, они задержались, что бы побывать на турнире – дочь очень хотела, и упросила Элвина.

… Напрасно Гвен боялась опоздать на турнир – аристократы, обычно, прибывали к его середине, пропуская состязания лучников и групповые поединки.

Прибыв на Главную арену, где и проходили соревнования, семья Барно поклонилась императору и принцессе, раскланялась с другими знатными семьями, и заняла свою ложу.

На арене заканчивались индивидуальные бои всадников, которые, несясь навстречу друг другу, пытались выбить противника из седла. Это были увлекательные зрелища, но Барно ждали состязания холодным оружием, где всегда блистал Ланс.

Пока зрители ахали, кричали и хлопали, матушка оглядывала ложи знатных семей, и обмениваясь с дамами определенными знаками. Кому—то улыбалась, кому—то просто кивала, а некоторым приветственно махала.

Не смотря на малочисленность, отношения между аристократическими домами были сложные. Они враждовали, интриговали, создавали союзы или наоборот, разрывали отношения. Делалось это, во первых, от скуки – не все имели должности при дворе, позволяющие заниматься хоть каким—то делом, во вторых, из—за пафосности – каждая семья считала себя выше и главнее других. Разобщенности аристократов способствовал и император, возвышая, или ввергая в опалу, то одних, то других – если аристократы объединятся, они смогут диктовать Двору свою волю, и даже императора, пожалуй, смогут сменить…

Из—за сложных отношений, выбор партии для своих отпрысков у знатных домов был непростым. А именно этим – поиском жениха для Гвен – графиня Барно и принялась заниматься, едва усевшись в ложу, и мало обращая внимания на арену.

Гвен тоже смотрела на бои без особого внимания – она, как и матушка, улыбалась и кивала знакомым девушкам, подругам по академии, ревностно отмечая про себя, кто из них во что одет, у кого какая прическа, и предвкушая, как после турнира, на Большом Императорском Обеде, они с подругами будут болтать обо всем, что видят, и о том, что произошло в их жизни после окончания академии.

Также, семья Барно, как и все прочие зрители турнира, поглядывали на ложу принца Монийского, не частого гостя при дворе, но, рассматривали они не Элвина, а его дочь, красивую высокую девушку двадцати лет, с роскошными золотистыми волосами, стекающими волной по белоснежным плечам. И отец и дочь держались отстраненно, и на взгляды аристократов внимания не обращали.

Глава семейства Барно тоже не обращал ни на кого, и ни на что, внимания – он не отводил взгляда от арены, поглощенный зрелищем – интригами и союзами мужчины займутся после турнира.

Между тем, многие участники турнира прибыли на поединки прямо с поля боя. Но большинству зрителей не было до войны никакого дела, гораздо важнее для них затмить соседей нарядами, знатностью, раскритиковать недругов, и создать важные коалиции.

Наконец, всадник—победитель получил свою награду из рук принцессы Сильваны, девушки гренадерского роста, и такой же стати, и начались пешие бои, разумеется, как и предыдущие, с применением магии.

Большинство участников использовало мечи, и только Ланс сражался шпагой, хотя одинаково хорошо владел всеми видами холодного оружия. И, он почти всегда побеждал. Козырем молодого Барно была скорость – он двигался, буквально, молниеносно, вызывая восхищенные ахи и вскрики дам, и аплодисменты зрителей.

Ланс был, в некотором роде, шоуменом, и понимая, что интересно и зрителям, и императору, старался не побеждать быстро, часто поддавался в начале поединка, вызывая испуг у своих поклонников, что бы эффектно победить в конце. Впрочем, когда соперники были достойными, а победа сложной, юному графу нравилось больше.

И в этот раз, все было как всегда, пока граф не обратил внимания на ложу принца Монийского, и в этот момент даже споткнулся, на ровном месте – он увидел глаза девушки, сидящей рядом с принцем. Огромные, синие, и холодные, как горные озера. И, все пошло наперекосяк. Кое—как отбивая атаки противников, Ланс, снова и снова, возвращался взглядом к принцессе. Граф ее знал, их даже представляли – но раньше не обращал внимания, не замечал.

Так продолжалось до тех пор, пока меч очередного противника едва не пригвоздил Ланса к стене зрительской трибуны.

"Черт!"– подумал граф, разозлился, тряхнул головой, и ринувшись в бой, быстро разделался с везунчиком, едва его не убившим.

Победив всех, Ланс долго раскланивался, принимая изящные позы, и красиво поправляя блондинистые прядки, романтично и трогательно падающие на лоб. Затем наступила кульминация представления – в его руках появилась роза, и он направлялся к зрительницам, что бы одарить цветком одну из них. И, хотя все знали – если на турнире Гвен, то розу получит она – но, ловя томный взгляд победителя, каждая из поклонниц надеялась, что на этот раз, цветок и сердце красавца достанутся ей.

И Ланс разжег эту искру надежды в девичьих сердцах до пламени – он прошел мимо ложи своей семьи, вызвав удивление и негодование сестры, и дрожь в сердцах всех прочих девушек и дам – роза для кого—то из них!

Ланс миновал императорскую ложу, не одарив цветком и принцессу Сильвану. Над трибунами повисла тишина, зрители застыли в ожидании – кому?

– Вот умеет же! – крякнул граф Барно, думая, что сын продолжает шоу.

Ланс остановился возле ложи принца Монийского, поклонился, преклонил колено, и кинул розу к ногам Оделии.

Зрители ахнули – кто удивленно, кто разочарованно, а император нахмурился.

Оделия не поддержала игру Ланса, и не исполнила положенный ритуал – не подняла цветок, и не дала победителю поцеловать свою руку. Девушка даже не посмотрела на графа – и розу, и Ланса она проигнорировала.

Барно, оказавшийся в неловком положении, еще раз поклонился девушке, и быстро покинул арену. Он опять ругался на себя – надо же так опозориться! Холодность Оделии привела молодого графа в замешательство – никогда не бывало, что бы розу не приняли – и послужила причиной мрачного настроения. Он решил немедленно поговорить с принцессой – о чем, не важно, лишь бы пообщаться. Но, Монийских не было видно. Оказывается, сразу после турнира принц, вместе с дочерью, отбыл в свое поместье, не оставшись на праздничный обед.

Император уже пребывал в хорошем расположении духа: благодаря юному графу Барно принцесса Оделия показала всем свой истинный характер – гордыню и высокомерие.Ланс же, вместо того, что бы радоваться победе, мрачно напивался. А многочисленные поклонницы раздражали его больше обычного.

…Вечером, вернувшись домой после турнира и обеда, Гвен пришла в покои Ланса, который, против обыкновения, не кутил с друзьями, празднуя победу, а был дома, и, с задумчивым видом, лежал на кровати.

– Переживаешь?– спросила сестра, усевшись рядом с ним – Так тебе и надо, раз не мне розу подарил! Вот и получил! Такой позор!

Ланс молчал, и Гвен продолжила :

– Но принцесса—то какова! Ей такая честь, а она и цветок не подняла, и даже не поблагодарила!

– И правильно сделала! – сказал Ланс – Она же не собака, брошенное поднимать!

Гвен хотела было возмутится, но не нашла что ответить – ее саму всегда веселило, что дамы поднимают розу, брошенную к их ногам. Самой Гвен брат вручал цветок в руки.

– Но ты права! – продолжил Ланс – Я сам виноват! Не надо было кидать! Но, ближе было не подойти.

Действительно, Монийские сидели в соседней с императорской ложе, а приближаться к императору во время турнира нельзя – за соблюдением дистанции следили стражники, и Ланса не подпустили бы, хоть он победитель.

– Ну и что! – упрямо возразила Гвен – Эта Оделия могла хоть поблагодарить, хоть кивнуть!

– Она такая красивая! – произнес Ланс, не слушая сестру – Такие глаза! Как озера!

И Гвен опять не нашла что ответить – принцесса Монийская, действительно, была красавицей, а Ланс, до этого, никогда ни о ком так не говорил.

– Ты влюбился, что ли? – спросила она.

– Нет, просто говорю, что Оделия красивая! – ответил Ланс и перевел разговор на другое.

Он вдыхал и страдал весь вечер, а на следующий день отправился с друзьями праздновать победу в турнире. О происшествии с розой Ланс, казалось, забыл.

Компания закатились в таверну "Золотой петух", где приятели заказали вина, и принялись сдвигать столы, образуя из них один, наподобие круглого стола короля Артура из древних земных сказаний – в честь одного из его рыцарей, Ланселота, имя которого носил Ланс. Но, в таверне уже были посетители, пришедшие до них – юный представить аристократического дома барона Линдсни, со своей свитой. Линдсли был именно тем, кто едва не победил Ланса на турнире, когда тот засмотрелся на принцессу Монийскую. И эта"чуть ли не победа" вознесла юного барона, не имеющего особых заслуг и умений, на новую высоту. Юноша и сам уверился в своей крутости, и заважничал.

Линдси и его свита не пожелали прерывать свое пиршество, но и терпеть другую компанию тоже не хотели.

Началась словесная перепалка, в которой Ланс участия не принимал – на то есть миньоны, перешедшая в драку. Так как в таверне было тесно, потасовка вылилась на улицу, и сразу собрала зевак – выяснили отношения участники турнира, и эта драка была, как бы, его продолжением.

Закончилось все тем, что отпрыск Линдсли усомнился в честности побед молодого Барно, о чем и стал орать во всеуслышанье.

– Вы, граф, – кричал барон – любимчик императора, поэтому многие воины, более искусные в магии, чем Вы, поддаются, что бы угодить Его Величеству!

Этого Ланс стерпеть не мог. Он атаковал барона, легко выбил у того меч, и прижав болтуна к стене таверны, приставил шпагу к его горлу. Юноша притих, и косился на своих приятелей, ища у них помощи, но члены его свиты или трусливо разбежались, или были заняты выяснением отношений с миньонами Ланселота.

Ланс усмехнулся, и позорно отстегал Линдсли шпагой, как кнутом, на глазах его и своих приспешников, а также собравшихся у таверны зрителей, под их хохот и ехидные комментарии. Юному барону только и оставалось, закрывая руками голову, спасаться бегством. Ланселот преследовал его, и продолжал наносит удары, под хохот и улюлюканье , пока несчастный отпрыск Линсли не покинул площадь, и не скрылся в одном из узких переулков столицы.

Изгнав наглецов, посмевших им препятствовать, Ланселот и его свита пировали в "Петухе" до утра, потом отправились в другую таверну, затем в следующую. Когда граф вернулся домой, там его встретили разгневанный отец и рассерженная матушка – семья Линдсли пожаловалась императору, и выразила возмущение произошедшим родителям Ланса.

Отец прочитал сыну нотацию.

– Ссорится с дружественным домом Линдсни нельзя! – говорил он – Мы теряем союзников! А позорить аристократа перед лицом черни – последнее дело! Вот! – добавил он, размахивая зажатой в руке бумагой – Пришло письмо от Императорского Блюстителя Нравов, где указано на недопустимость подобного поведения!

Ланс сделал печальное лицо, и виновато смотря на родителей, произнес:

– Простите меня, недостойного сына, позорящего семью!

– Вот именно! – воскликнула матушка – Ты, будущий глава дома Барно, и гордость этого дома! И вдруг такой низкий поступок! Не ожидала от тебя, столь недостойного поведения!

Ланс извинялся, смотрел глазами, полными раскаяния, и был прощен – как всегда. Но, старший Барно настоял, что бы молодой граф прекратил кутежи и веселья, и вместе с отцом занялся управлением поместьем, в котором, в связи с войной, дела были не очень хороши. Старому графу требовалась помощь, да и Ланселоту пора было, как будущему главе дома, учится управлять делами семьи. Ланс согласился, и некоторое время занимался только домом, почти не покидая поместье. Но, это длилось не долго – друзья скучали без своего предводителя, а он без них, и в скором времени Ланс вернулся к прежней жизни.

Следующий скандал не заставил себя ждать.

По настоянию отца, и вместе с ним, Ланс отправился на деловой ужин в поместье барона Кирми, для заключения дружественного союза. Ланселоту среди важных стариков было невыносимо скучно. Не помогало и присутствие молодой и хорошенький жены Барона Мардж – молодыми и хорошенькими Ланса не удивишь, а баронесса была очень глупой. Когда, выйдя на балкон, он застал там леди Кирми, то, из вежливости, завел с ней беседу. Мардж пожаловалась, что умирает от скуки – ей совсем нечего делать.