— Согласен, но у меня есть довольно простое условие — помирись с Зойкой.
— Чего?
— С Зойкой, говорю, помирись. Тебя глушняк долбит?
— Ничего меня не долбит, кроме тебя, дятел. Ты хоть представляешь, о чем просишь? Она же меня теперь ненавидит. Я уж молчу про Леху. Тот меня сразу закопает, если я к его Зоеньке приближусь. Цербер, блин, озабоченный.
— А ты что, думала, я тебе за просто так сдамся? Если уж рисковать своей шкурой, то хоть за что-то стоящее. Ты не представляешь, какая будет развлекуха смотреть, как ты обламываешься, — ухмыльнулся Мишка.
— Так уж и шкурой рисковать? Всего лишь помыться-побриться. А меня на амбразуру, как пионера-героя.
— Из тебя героиня, как из моей бабки футболистка. Так согласна или нет?
— А куда мне деваться-то? Моя смерть будет на твоей совести, — пригрозила Ленка.
— Не боись, я буду тебе цветочки на могилку таскать. Правда-правда.
— Лучше бы просто так принес, — пробурчала Ленка.
— Нет, спасибо. У меня после того раза месяц лицо заживало, неделю остатки шипов ковырял.
— Ладно, договорились, но смотри, как попадешь мне в руки — не сбежишь, везде выловлю.
И на том, пожав руки, они разошлись.
— Чертов Леха! — орала Ленка, мечась по квартире. — Зараза такая! Легче в Форт-Нокс проникнуть, чем его обойти. Нет, ну я понимаю, после свадьбы люди едут в свадебное путешествие, но туда, куда хотя бы дозвониться можно. А этот гад увез ее в какую-то Тмутаракань, до которой ни один таксист ехать не хочет, а уж тем более — ждать, пока я веду осаду…
— Я же предлагал тебя свозить, — перебил ее Мишка.
— Ага, щас. Мне только на твоем байке трястись по кочкам не хватало. Отбить задницу, а потом заблевать окрестности, приходя в себя.
— Ну почему обязательно трястись? Я ж тебя не на мопеде повезу.
— Миш, я на эту железяку не сяду, видела, как ты носишься. Я еще жить хочу. Так на чем я закончила?
— На том, как «этот гад» ее увез, — напомнил парень, ухмыляясь.
— Ладно, привез он ее потом обратно через месяц. Но что, нельзя ее и ни на минуту оставить? И на работу везет, и с работы ждет, и в магазине-то скачет около нее с глу́пой рожей, и за талию поддерживает, как будто ее с перепоя ноги не держат и она сейчас мордой запашет. Мало того, чуть за угол завернули, враз целоваться кидается, как неделю не видел. Я уж не говорю про то, что он ей симку на мобиле, наверное, сменил — дозвониться не могу. Ладно, пошла к нему на работу, чтобы хоть его телефончик узнать. Так там какой-то дедок обозвал меня шмарой и велел не соваться со своей озабоченностью к семейному человеку. Он еще что-то там нес, только я уже слушать не стала. Сунулась к Зойкиной матери, так она мимо меня, как крейсер «Аврора», проплыла, будто не видела, хорошо хоть залп из главного калибра не дала.
Устав метаться, Ленка без сил рухнула на диван рядом с Мишкой и положила голову ему на плечо. Тот осторожно обнял ее и погладил по спине.
— Миш, и это еще не все. Я тут вчера ее видела, она че-то растолстела — ужас, и лицо какое-то зеленое. Чем он там ее кормит, чернобыльскими грибами, что ли?
Мишка откинулся на спинку дивана и громко заржал. Ленка аж вздрогнула от неожиданности:
— Миш, ты чего, тоже их наелся?
— Чудны крестьянские дети, — сказал, продолжая хохотать, Мишка.
— Идиот, да чего смешного-то?
— Ты что, вчера родилась? Сама же говорила, что Леха от нее оторваться не может. Ленусь, а чего бывает, когда трахаются, как кролики? — Он взглянул в ошеломленные Ленкины глаза. — Правильно, солнышко. Дети бывают.
— Ты хочешь сказать, что она беременна?
— А ты думаешь, она жрет, как полковая лошадь? — задал Мишка встречный вопрос.
— Все, облом, — скорбно сказала Ленка. — Теперь Леха с берданкой будет ее охранять и еще минное поле около квартиры установит. Похоже, Миша, не светит тебе человеком стать, так по гроб жизни и останешься чудищем.
— Ну, это я как-нибудь переживу. Только я первый раз вижу, чтобы ты так легко сдалась, — сказал он, притягивая девушку ближе к себе, и она задумчиво положила голову ему на грудь.
— Мишенька, какое быстро? Я уже полгода партизаню. А результата ноль. Этот Леха, как черт из табакерки, выскакивает в самый неподходящий момент. Я же не коммандос, неделями в засаде лежать, у меня работа. Да и родаки уже ноют, что я целыми днями где-то пропадаю. Можно подумать, я затворницей жила.
Тут вошла Ленкина мать:
— Миша, ты сегодня у нас будешь обедать, или вы с Леночкой к тебе пойдете?
— У вас, Светлана Сергеевна, разве я могу пропустить случай насладиться вашей стряпней?
Ленкина мать зарделась от похвалы. Надо сказать, что Светлана Сергеевна (ЭсЭс, как называли ее за спиной Ленкины ухажеры) была женщиной пусть уже и не молодой, но видной, которой вслед оглядывались даже молодые парни. И если она по какой-то причине вас невзлюбила, то суши весла. А кличку эту она получила от Ленкиных кавалеров потому, что ее рентгеновский взгляд вышибал холодный пот даже у самых стойких. Мишку же она по неизвестной причине безоговорочно любила и, как Ленка ни пыталась ее переубедить, мнения своего не меняла. А так как последнее время Мишка стал частым гостем у них, исполняя роль жилетки для разочарованной в своих потугах Ленки, то Светлана Сергеевна просто сияла как медный грош, видно, имея какие-то одной ей ведомые резоны. Мишка обедал у них по выходным, а вечером засиживался допоздна, выслушивая Ленкины стенания. Ленка и не заметила, как его присутствие в квартире стало чем-то привычным. Она даже пару раз засыпала на диване, прислонившись к Мишке. А утром, обнаружив себя в кровати, понимала, что возмущаться такими действиями Мишки глупо, да и поздно. Как-то незаметно у них наметилось общение, причем Мишка словно каким-то шестым чувством знал, до каких границ может дойти в подколах, сколько просидеть, чтобы не надоесть, когда посочувствовать, а когда пожурить. Между ними установилось некое хрупкое перемирие, которое держалось в основном на Мишке, потому что если бы все зависело от Ленки, она наверняка ухитрилась бы все испортить. Но самым странным для Ленки было то, что она начала видеть Мишку во сне. Сны были жаркие, крайне эротичные, но заканчивались на самом интересном месте, и Ленка вставала утром злая, озабоченная и с непоколебимым желанием наорать на Мишку. Но стоило вернуться, уставшей после работы и слежки за Зойкой, как почти следом на пороге появлялся он, сразу же шел на кухню и вскоре входил в комнату с чашкой кофе или зеленого чая, который Ленка очень любила. И всегда угадывал, что именно она сегодня хотела, а может, и не хотела, но просто этот заботливый жест начисто отбивал желание спорить и капризничать. Тепло напитка и веселый Мишкин взгляд как будто возвращали ей силы, и уже вскоре она выкладывала ему все, что произошло за день. Мишка внимательно слушал, местами подшучивая над ней, иногда и вообще хохотал что есть силы, иногда сочувственно, нежно гладил по спине, уверяя, что все образуется. Но за все эти полгода он ни единого разу не переступил грань просто дружеских отношений. Временами Ленке казалось, что он совершенно не видит в ней женщину, хотя даже ее матери говорил комплименты, от которых Светлана Сергеевна краснела, а Ленкин отец хмурил брови. А вот с Ленкой — другое дело, кроме шуточек и иногда поглаживаний по спине, он ничего не предпринимал. Однажды Ленка из чистого любопытства попыталась с ним пококетничать, похлопать глазами, надуть губки. В ответ парень поинтересовался все ли у нее в порядке со здоровьем, типа, выглядит она паршиво.
Казалось, Мишка вел какую-то странную игру, цель и смысл которой девушка была не в состоянии понять. Уверена она была лишь в одном: ей в этой игре отводилось не последнее место.
Не успела Ленкина мать выйти из комнаты, как раздался телефонный звонок, и она вернулась назад со странным выражением лица и телефонной трубкой в руке.
— Доченька, тебя какой-то парень требует к телефону.
Мишка нахмурился при этих словах:
— Кто?
— Не говорит, сказал только, что это важно и для нее, — ответила Светлана Сергеевна, протягивая трубку дочери.
Ленка взяла ее:
— Да?