Леон

Глава 3

Леон

Нажав пару кнопок на панели, запускаю механизм открытия крыши «серебряной пули», что всего за минуту способна превратиться из спортивного болида в роскошный и пафосный кабриолет.

Пуля — не просто машина, она стоит почти как маленький самолет, и я готов порвать в клочья человека, который посмел залезть под ее капот и поставить под удар не только меня, первенство в гонке, но и Эми.

К слову, с тех пор, как мы отъехали от трека, она ни слова не произнесла. Нам обоим нужно время, чтобы успокоиться после гонки, перевести дух. Только вот Эми решила справиться с выбросом адреналина весьма токсично. Понятия не имею, откуда она взяла эту бутылку вина, которую поглощает прямо из горла. Хорошо, что маленькими глотками, иначе от ее осознанного взгляда бы остались красивые, но пустые стеклянные глазки.

Я не знаю, что может быть более возбуждающим, чем ее губы, мягко обволакивающие горло бутылки. Мозг автоматически рисует горячие картинки, где вместо бутылки ее маленькие пальчики и рот обхватывают мой член.

Стоит быть предельно осторожным. Если я перейду дорогу Моранам и Гуанмину, мой отец этому не обрадуется. Несмотря на то, что Эмили сидит всего лишь в метре от меня, она по-прежнему — запретный плод.

Все могло бы быть иначе. Я бы мог заключить помолвку с ней, если бы то, что я испытываю рядом, не пугало бы меня больше всего на свете.

Рядом с ней я глупый мальчишка. Для короля этот образ — не комильфо.

Наконец, Эмс окончательно плывет и расслабляется. Она по-прежнему не разговаривает со мной, но начинает потихоньку пританцовывать на кресле, реагируя на трек, который ей нравится. Прибавляю громкость, когда из колонок доносится Swedish house mafia and the weeknd — moth to a flame. Звуки мягких басов и приглушенных электронных ритмов добавляют какой-то особый вайб этому моменту.

Никогда не хотел стать актером, но кажется, все вокруг настолько красиво, что мы снимаемся в фильме. Эмили всему придает какой-то особый смысл и звучание. Обычно, я пишу картины, когда хочу запомнить то, что вижу перед собой.

Остановить время.

Но сейчас мне это время хочется заморозить и спрятать. Украсть ее, забрать ото всех. Сделать только своей.

Еще через пять минут, Эмс расплывается в расслабленной улыбке. Градус алкоголя в ее крови превысил допустимые показатели, иначе она бы не отстегнула ремень безопасности и не забралась бы на кресло с ногами.

— Смотри, Лео! Я лечу, — заливаясь смехом, она поднимает руки вверх и расправляет в стороны. — Я никогда не чувствовала себя настолько свободной! Йху! — кричит девушка, совершенно не стесняясь проезжающих по встречке машин. Мы давно выехали за пределы города.

Ее светлые волосы отлетают назад, а короткая юбка то и дело предательски поднимается. Я уже успел заценить ее маленькие трусики и округлые ягодицы, едва поборов в себе желание хорошенько хлопнуть по одной из них.

Пусть пока расслабляется, девочка. Всему свое время, Леон. Только с фастфудом стоит расправляться быстро… изысканное королевское блюдо стоит смаковать и пережёвывать не спеша, наслаждаясь каждым кусочком.

Я останавливаюсь недалеко от своего загородного небольшого дома, расположенного на обрыве над атлантическим океаном. Он слегка заброшен и нуждается в реновации. Я купил его в качестве творческой отшельнической мастерской у одного пожилого писателя. До него, он принадлежал музыканту. Так называемый «творческий дом», где просыпается вдохновение. Не удивительно, поскольку вид из окон там открывается потрясающий. Также, он находится в относительной дали от людей, города и можно сказать, цивилизации — поэтому такие творцы, как я, могут расслабиться только в полной тишине и спокойствии.

Не доезжая до дома примерно пятьдесят метров, я останавливаю машину на обрыве — здесь есть специальная площадка, куда раньше приезжала молодежь и студенты, с целью устроить пикник или ночевку с палатками. Сейчас, это огороженная, охраняемая и принадлежащая мне территория.

О безопасности я думаю двадцать четыре на семь. Обычно, меня сопровождает машина, забитая охраной и бодигардами. Сегодня я сделал исключение, поскольку не хочу смущать Эмили присутствием посторонних людей.

— И куда это мы приехали? — Эмс смеряет меня подозрительным взором, прищурив веки, когда я открываю ей дверь и протягиваю своенравной леди свою ладонь.

Мне приятно ощущать ее холодные пальцы, эти касания отзываются незнакомым эмоциональным током по всему телу.

Я молчу, просто наблюдаю за тем, с каким любопытством она озирается по сторонам. Площадка представляет собой поляну, на которой прорастает с десяток деревьев. Позади нас — трасса и небольшой серпантин, а впереди — нехилый обрыв, ведущий в объятия острых скал, утопающих в буйных атлантических волнах. Всего в паре километров от этого клиффа находится вполне себе мирный пляж с нежным спуском в воду, но подобная опасная местность вдохновляет меня куда больше.

— Дай угадаю: в место, куда ты водишь на свидание мою сестру? И других девушек? — фыркает Эмили, встав в позу и скрещивая руки на груди.

— Ты уже ревнуешь? — подлавливаю девушку на плохо скрываемой эмоции, не спеша приближаясь к ней. Боюсь, если я прикоснусь к Эмс, то уже не смогу остановиться.

Я еще не уверен, что вся эта игра стоит выделки. Если я испорчу ее, то могу столкнуться с непоправимыми последствиями. Вплоть до того, что отец лишит меня всех прав на наследство, а своим приемником назначит брата или вовсе — Драгона.

— Ревную к тебе? Я тебя знать не знаю, Леонель Голденштерн, — с напускным равнодушием отмахивается леди, еще до конца не осознающая, что загнана в ловушку. — Симпатичной рафинированной мордашки недостаточно для того, чтобы завоевать мое расположение, — парирует девушка.

— Вау. Я тебе уже симпатичен. И мы пришли к этому всего за сутки, от лютой ненависти. Еще вчера ты плескала в меня ядом, сегодня — танцуешь в моей машине. Я уже в предвкушении того, что будет завтра, — я бы добавил, что завтра она может прыгать на моем члене, но промолчу.

Я все-таки джентльмен сейчас. А мне нравится эта роль. К удивлению для самого себя, я иногда, могу быть разным.

И даже живым, черт возьми.

— А «завтра» для нас не будет. Отвези меня домой, — закусив губу, выдыхает Ми. По выражению ее лица очевидно, что «домой» она совершенно не хочет.

Она ненавидит эту тюрьму. В отличие от меня, светская жизнь не приносит ей удовольствия. А я… честно признаться, осознаю, что человек у власти априори не может быть свободным. Я готов ко всему и пойду на все, даже по трупам и головам.

Не хотелось бы идти по трупам родных и приближенных, разумеется. Есть во мне что-то святое?

Поэтому свободы я не хочу с рождения, меня устраивают рамки, если мне суждено стать тем, кто устанавливает их для других.

Только лишь мне будет закон не писан. Бог и дьявол, вершитель реальности. На самом деле, между ними нет разницы — оба будут жить вечно и это именно то, что мне нужно. И когда придет время умереть физически, мое имя уже будет навечно высечено на страницах истории.

— Ты действительно этого хочешь? Как насчет небольшой экскурсии? — я киваю в сторону своего творческого пространства.

— Ты про этот заброшенный жутковатый дом, где горит свет? — Ми с опаской разглядывает мое тайное убежище. — Только сумасшедший будет жить в деревянном домике на обрыве. Здесь бывают ураганы… удивительно, что он еще жив и его не разнесло в щепки.

— Это точно, ветра здесь бывают сильные, жуткие, буквально сбивающие с ног. Но я не боюсь холода, — делюсь я, заскучав по дождю и морозному воздуху.

— Ты и есть холод, — приподняв брови, отрезает девушка.

— Все еще так думаешь? — встаю вплотную к Эмили, оказываясь в опасной близости. Ее аромат кружит голову, проникает в каждую клетку легких. Она пахнет клубникой. Между ее бедер также сладко?

— Ну, на треке ты был не похож на того, кого обычно из себя строишь, — вслух рассуждает Эмили, поднимая светлую голову к ночному небу. Как по моему заказу, сегодня особенно хорошо видно звезды. Еще один плюс этого места — за чертой города, на возвышении и у воды, нашему взору открываются сотни небесных созданий. Лунный свет красиво перекликается на моих картинах, когда пробивается в мастерскую.

— Я никого из себя не строю, Эмс. Как ты уже сказала: ты ничего обо мне не знаешь. Зато я знаю о тебе очень многое, — на доли секунды в ее глазах отражается откровенный страх, но она тут же скрывает его за надменно-царским выражением лица.

— Что? — сделав вид, что ей совсем не любопытно, она расправляет руки и, закинув голову к небу, начинает кружиться на одном месте. Юбка ее при этом поднимается вверх, снова открывая мне вид на округлые ягодицы. Дразнит меня, пьяная царевна. Видит, что глаз от нее отвести не могу. А я и, правда, дал себе в этом волю. — Откуда?

— Ну, я тщательно выбирал себе невесту. Изучить пришлось каждую претендентку на мое сердце.

Не совсем здоровое, в отличие от другой жизненно важной мышцы.

— И что же написано в досье обо мне, которое составили твои лакеи? — манерно, изображая светскую даму, уточняет Эми.

— Я его даже не читал, — спокойно отзываюсь я, и с удовлетворением замечаю в глазах Эмили едва заметные оттенки обиды. Она ожидала услышать, что я изучил ее вдоль и поперек. Так и было. Но ей не понравится тот способ, каким образом я это сделал.

У меня везде глаза и уши. Кто владеет информацией, тот владеет миром.

— Сам себе противоречишь, — хмыкает строптивая леди.

— Именно тебя я изучал другим способом, — признаюсь откровенно.

— С чего вдруг? Почему меня? Каким способом?

Она не помнит. Иначе бы знала, почему ее. Она не помнит ту ночь в больнице.

— Ты задаешь слишком много вопросов. Пожалуй, я подержу интригу.

— Ты просто нагло лжешь, чтобы произвести на меня впечатление, — усмехнувшись, она взмахивает волосами, и резко разворачивается, медленно устремившись к обрыву. Я понимаю, что привлекло ее внимание на самом краю поляны.

Гигантские качели, возведенные в паре метров от края земли. Предыдущий владелец дома был родом из другой страны, кажется, из России. Он говорил, что местные скалы напоминают ему горную местность его родины, а на подобных качелях, своих литературных муз он качал и соблазнял еще в юности. Женщины из его края в основном мусульманки, живущие в патриархальном обществе, поэтому подобного рода развлечение — лучший вариант для девушек, которые жаждут ощутить полет и настоящую свободу.

Обычно, я просто сижу на них, набрасывая эскиз заката.

— Осторожно, только не подходи к краю, — словив легкую паранойю, предупреждаю девушку об опасности.

Учитывая, в каком состоянии я застал ее тогда, в танцевальном зале, от Ми всякого можно ожидать. Не хотел бы я так нелепо убить наследницу Моранов.

По крайней мере, не физически.

Куда приятнее будет раздавить ее морально. Разрушить нас обоих, вкусивших наивысшую страсть, и резко утративших ее из-за роковых семейных договоренностей.

Драма в духе Шекспира — то, что нужно творческой личности вроде меня.

Я хочу эту боль.

Ее, мою, нашу.

Я буду хранить ее в сердце, как доказательство того, что оно живое. Что оно не превратилось в пустой механизм, перекачивающий кровь после операции.

Эмили

— Я не самоубийца, Леон. То была минутная слабость. Меня накрыло вчера из-за давления родителей, эмоции переполняли. Даже твоя подколка была не причем. Я уже заранее была на грани. Меня бы все равно откачали, я не всерьез хотела… — резко замолкаю, вспоминая то, как насыпала гору таблеток в свою ладонь. Уверенные шаги Лео позади, заставляют мою кожу на затылке волнительно онеметь.

— Я знаю, — прерывает Леон, останавливаясь за моей спиной. Я опускаюсь на сидение качели и крепко хватаюсь за толстые веревки этого увлекательного и необычного аттракциона. — Ты любишь жизнь, — произносит Лео со стопроцентной уверенностью. — Тебе нравится танцевать, когда ты одна. И каждую ночь, закрывая глаза, ты видишь себя на сцене современных мюзиклов. Классическая балерина, мечтающая о роли свободолюбивой женщины в «Мулен-Руж», — его шепот звучит громко, фактически оглушает меня.

Но дело не в его тоне, а в том, насколько пронзительно Леон чеканит фразы. С тем же успехом, можно точить лезвия о мою голову. Каждым движением и словом словно проникает под кожу. Завораживает, гипнотизирует, дурманит. Как змей, способный струится по жилам души.

Внешность льва, распушившего гриву, даже волосы длинные. Хитрость змея. Адовое сочетание.

— Неплохо, — тяжело сглотнув, выдыхаю я, пытаясь понять, откуда он это знает. Я обожаю пересматривать «Мулен-Руж», устраивая себе чит-мил во время критических дней. Забираюсь с ведром попкорна в кровать и ем без остановки, наблюдая за одной из любимых историй. От мысли о том, что Леон мог каким-то чудесным образом установить камеры в моей комнате, меня бросает в холодный пот. — Что еще?

— Ты включаешь Drunk in Love на полную громкость, берешь в руки расческу и зачитываешь реп часть круче Beyonce, — продолжает морально вскрывать мне вены он. — И танцуешь ты совершенно не балет. Уверен, что ты не такая милая и покорная, какой хочешь казаться родителям. Ты другая, Эмс. Ты куда ближе ко мне, чем думаешь.

Я заливаюсь самым жутким румянцем в своей жизни, мне даже отражение видеть не надо. Господи, если он видел мои концерты, то я готова соскочить с этих качелей в пропасть прямо сейчас. Мне так стыдно.

— То, что говорят о тебе и твоем отце — это правда? — решаюсь спросить у Леона я. Даже мускул не дрогнул на его лице:

— Мы говорим о тебе, — жестко, даже жестоко осаждает меня он.

— Что еще ты обо мне знаешь? — пытаюсь сохранить самообладание, мысленно пропевая фразу из песни Drunk in love: «Я, как животное, в клетку к которому понаставили камеры».

— Тебе нравится читать книгу лежа на ковре. И ты надеваешь очки, когда читаешь, но не для зрения, а по привычке. Каждое утро ты делаешь забавную гимнастику для глаз, но она необходима тебе, потому что ты боишься потерять зрение, — я отчаянно закрываю лицо руками, когда его шепот становится ближе, а дыхание обжигает мой затылок.

— Хватит.

— Ты спишь с ночником и зажигаешь семь свечей, потому что до смерти боишься темноты, когда находишься одна. И да, семь — это твое любимое число. Они пахнут табаком и ванилью, как парфюм твоего отца, который, несмотря на дикую любовь к тебе, не уделяет внимание дочери. В детстве вы были ближе, и ты полюбила этот аромат, потому что чувствовала его любовь, только когда он обнимал тебя.

Нет, это уже слишком. Как ты посмел лезть туда? Как ты можешь знать это, ведь на мои чувства не могут быть направлены камеры.

— Хватит! — уже кричу я, только сейчас осознав, что все это время он слегка раскачивал меня.

Не только мою психику, но еще и на качелях. Цепляюсь крепче за поручни, ощущая, как внизу живота каждый раз схватывает во время падения.

— Идем дальше. У тебя есть особый ритуал. Ты каждый вечер зажигаешь целый алтарь из этих свечей, расчесываешь свои великолепные волосы, абсолютно голая. Ты придирчиво рассматриваешь свое отражение, хотя признаюсь, оно идеально и наносишь крем на обнаженное тело. Ты любишь ходить по своей комнате в костюме Евы и спишь точно также, зажимая между ног вторую подушку. Ох, Ми, не красней, многие так делают. И то, что дальше делаешь… тоже, — его голос повсюду, это уже не шепот, потому что я отлетаю все дальше от Леона на качели и испытываю двойной стресс из-за морального и физического давления.

Но я не чувствую страха. Так странно. Мне даже нравится бесконечное ощущение полета, и даже тьма звездного неба не кажется мне устрашающей, когда Леон рядом. Я боюсь темноты, когда я одна. Потому что в слепой темноте больше никого нет рядом.

В детстве я плохо видела, но все же видела, и врачи совершили чудо во время операции. Я сделала ее вовремя, несмотря на то, что риски были огромны. Засыпая в спальне ночью, когда была ребенком — я ощущала этот мир так, словно его нет. Кромешная тьма, которая приводила меня к паническому страху, настолько сильному, что я была не в силах позвать на помощь.

В тот момент, когда я начинаю ловить нереальную эйфорию от ощущений полета, Леон резко останавливает движение качели.

— Ты трогаешь себя перед сном, чтобы крепче заснуть. Твои губы кричат имя… какое имя, Эмили? — вкрадчивый шепот заставляет меня замереть, только тяжелое дыхание выдает весь спектр эмоций.

— Имени нет, — тихо признаюсь я. — Правда.

Когда я фантазирую, удовлетворяя потребности своего тела, я никогда не делаю это представляя с собой конкретного мужчину. Обычно, это собирательный образ. Так называемый идеал.

— Теперь оно будет.

— Леон, — я ощущаю его ладонь, обхватывающую мою шею, мягко и жестко одновременно.

— Неправильный ответ.

— Леонель?

— В нашей семье все мужчины имеют двойное имя.

— Почему? Какое второе?

— Древнее поверье. Наши предки считали, что посторонним нельзя знать имя, данное ребенку при крещении. Таким образом, недоброжелатели якобы могли наслать порчу или сглазить будущего наследника. Поэтому первое имя всегда обрамляли защитой. И оно оставалось только для избранного круга лиц, или официальных документов. К тому же, часто ребенка называли так, как хотели и в честь кого-нибудь выдающегося в истории рода.

— Ты скажешь мне? — мой голос предательски дрожит. Не знаю почему, но я покупаюсь на такой банальный прием, в голове неистово мелькают мысли, что я особенная. Он расскажет мне свое второе имя, о котором не знает Келли.

— Дэмиан. Дэмиан Леонель Годенштерн, — из его уст все звучит как завораживающая музыка, или это алкоголь в моей крови все делает таким интересным и захватывающим. Не скажу, что выпила много, но эффект определенно есть.

— Хочешь, можешь задать мне любой вопрос. Несправедливо, что я знаю о тебе куда больше.

— Скольких женщин ты регулярно приводишь сюда, и устраиваешь им допрос с пристрастием? — спрашиваю первое, что приходит в голову.

— Ты первая, — ни секунды не думая, выдает Дэмиан.

— Ну нет. Не поверю никогда, — презрительно фыркаю.

— Клянусь своей кровью, — на одном дыхании отрезает Леон. — Более того, для меня самого это особенное место. Можно сказать — храм души. И когда-нибудь ты узнаешь, почему.

Господи, с таким умением закручивать интригу на пустом месте, ему нужно писать триллеры.

Аж под ложечкой сосет — настолько я хочу узнать, почему.

Внезапно, я запрыгиваю на качели, вставая на сидение ногами. Хочу сама покачаться, уже соскучилась по ощущению полета. Вошла во вкус.

Леон обходит аттракцион и встает напротив меня — между качелями и пропастью, преграждая мне путь к обрыву. Судя по его взгляду, он больше не хочет, чтобы я рисковала жизнью. Очевидно, что делать это я могу лишь в его руках и под четким контролем.

Так странно… сейчас, я нахожусь выше него, и смотрю на него слегка сверху вниз. Приятно ощущать свое превосходство над столь энергетически сильным молодым мужчиной. Страшно представить, каким он станет через лет пять. Сейчас я еще ребенок, да и у него, судя по гоночным увлечениям, преобладает вальс гормонов и юношеский максимализм. Сколько ему? Двадцать один? На несколько лет старше меня…

Мой мыслительный процесс резко обрывается, когда Дэмиан обхватывает мои бедра ладонями. Тянет на себя, заставляя инстинктивно обвить его торс ногами. От испуга и неожиданности, я буквально падаю в его руки. Не проходит и десяти секунд, как Лео преодолевает расстояние от качели до «серебряной пули» и опускает меня задницей на капот.

— Drunk in love, — усмехнувшись у моих губ, произносит он, заставляя «пулю» сменить негромкий трек.

— We be all night. Looooove, loooooove, — начинаю напевать я, испытывая не только жуткое желание сбежать прямо сейчас, но и безудержное веселье.

Алкоголь словно срывает внутри защитные механизмы и предохранители.

— Заметь, не я это сказал, детка.

— Мы не можем, Леон, — упираюсь ладошками в его грудь. И весьма зря. Это восхитительное чувство — ощущать под своими пальцами его крепкую мускулистую грудь, словно выкованную из стали. — Мы не можем, я помолвлена.

— Я тоже, — тихо отвечает он, словно приглашая меня сохранить наш секрет.

Леон

Смотреть в ее сапфировые глаза даже приятнее, чем на все картины в моей коллекции. По крайней мере сейчас, когда я возбужден до предела и мечтаю оказаться внутри ее сопротивляющегося, невинного, податливого тела. Насыщенно синий, словно разбавленный молоком — ее глаза меняют цвет. Рисуя их, я бы работал мелкими мазками, а в конце добавил бы сияющих вкраплений. Два гребанных бриллианта, у которых нет дна и огранки… но я отточу каждую эмоцию, что отражается в ее глазах. Они для меня, только для меня сейчас.

— Лео, не смотри на меня как зверь на свой ужин, — тихо просит она, стараясь воздвигнуть стену между нами. Часть ее до сих пор верит, что эта ночь не разделит ее мир на «до» и «после».

— Тебе не повезло, потому что я очень голоден, — признаюсь я, бесстыдно разглядывая каждый обнаженный миллиметр ее тела. Хочу сорвать все жалкие тряпки и скинуть их в пропасть. И одновременно, не тороплюсь, наслаждаясь видом холеной, гладкой, слегка загорелой кожи. Облизываю глазами, пока только ими. Я ждал слишком долго, довольствовавшись пиксельными изображениями с камер. И я не наблюдал за ней часто. Это шоу по названием «Эмили Моран» всегда было для меня личным guilty pleasure. Нечто виновное, запретное, но до боли манящее. Вредная привычка или та самая «запрещенка», от которой хочется избавиться или хотя бы не злоупотреблять.

Я трахал десятки девушек и женщин: юных, зрелых, невинных, опытных, силиконовых и натуральных — и все они были способны лишь приглушить, но не утолить мой голод.

Многих из их лиц я не помню.

И я не уверен, что она утолит. Не за тот срок, что нам отмерен.

От одной лишь мысли об этом из моей груди вырывается отчаянно-возбужденный стон, совпадающий с моим движением фаланг пальцев по ее выпирающим ключицам. Сдвигаю края кроп-топа по ее плечам, спуская с них. Пуговица, что все это время держала его края на одном честном слове рвется, освобождая округлые полушария.

— А мне плевать, что ты голоден, — все еще пытается противостоять моему напору Эмс, но я в ответ лишь усмехаюсь около ее губ, едва касаясь их и отдаляясь. Она тянется за моими губами, с головой выдавая свое желание и даже необходимость ощутить мои губы на своих.

— Но ты тоже голодна, не так ли? — дразню ее легкими касаниями, не решаясь впиться в этот розовый бантик. Я не смогу, блядь, остановиться. Здравый смысл кричит, что надо бы. Если я, черт возьми, одержим ей, мне стоит политически нагнуть ее жениха, отказаться от помолвки с Келли, пережить весь этот пиздец и только потом выебать свою новую невесту.

Долго. Но безопасно. И благородно, черт подери, а я все-таки наследник.

Но все мысли резко покидают чат, когда она сама тянется ко мне за поцелуем, словно девственница, жарко мечтающая о первом поцелуе. Почему, словно? Уверен, что да. Такая голодная, чистая, невинная девочка.

— Я не знаю, я просто пьяна. Ты меня провоцируешь, — жалобно вставляет Эмс, выдавая всю внутреннюю борьбу между телом и разумом, что сейчас происходит внутри нее.

— Ты не трахалась раньше, правда? — уточню на всякий случай, запуская ладонь в распахнутые края кроп топа. Невыносимо гладкая на ощупь, черт. Я даже прикрываю глаза от удовольствия, взвешивая аккуратную и круглую грудь в ладони. Высокая, упругая, идеальная.

— Леон, ты же не собираешься… — как и подобает девственнице, она краснеет и отводит взгляд, закрывает глаза, не находя себе место. Глупая, ее место подо мной, на мне, со мной — запомнить не трудно.

— Тише, отвечай на вопрос. Смотри мне в глаза, — обхватываю свободной рукой подбородок, направляя к себе.

— Нет, и сейчас не собираюсь, — пытаясь говорить твердо, обозначает свои границы. Но для меня их нет и не может быть.

— Я не собираюсь тебя трахать сегодня, — иступлено шепчу я, прижимаясь скулой к ее щеке. Моя ладони скользят по талии, атласная кожа отзывается на мои ласки, отвечая мурашками. Я чувствую, как Эмс инстинктивно прогибается в пояснице прямо на капоте, отчего ее грудь прижимается к моей. Не теряя момента ее открытости, опускаю руки к ягодицам и, обхватывая их, толкаюсь вперед, вжимаясь членом в развилку между бедер. Одежда чертовски мешает, но ее искреннее и нежное «ахх» срывает мне крышу настолько, что еще чуть-чуть и член прорвется сквозь застегнутую ширинку гоночных брюк.

— При всем моем гребаном желании трахнуть тебя, — нервно сглатывая, признаюсь я. — Никогда не хотел никого так трахнуть, Эми.

— Я должна растаять? — вспыхивает Эмс. — Прекрати трогать меня, выпусти. Отпусти! А если кто-то приедет сюда? А если за нами наблюдают? — старается вразумить меня и избежать своей участи.

— Тут никого нет, — уверяю я девушку. — Только ты и я, малышка, — шире развожу ноги девушки, пристально глядя в сияющие глаза. Она плывет вся, так хочет. Я не могу не ощущать ответные реакции тела, взгляд, дыхание. Она стесняется, боится, пытается увернуться и спастись… уверен, что низ ее живота пылает от возбуждения и прилива крови, но скоро я избавлю ее от этих мучений позволив ей кончить, выкрикивая мое имя.

— Сколько уверенности, — она осекается и заканчивает свою фразу очередным приглушенным «ахх, да», как только мои пальцы ненавязчиво проскальзывают по внутренней стороне ее бедер и находят чувствительное влажное местечко между ног, прикрытое трусиками.

Другой рукой сжимаю бедра, сильнее толкаясь пахом вперед. Мой язык танцует по пульсирующей вене на ее шее, наслаждаясь уже хорошо знакомым ягодным вкусом.

— Ты мокрая, насквозь просто, — тихо шепчу в ее губы, со смертельным наслаждениям скользя фалангами по прикрытому тканью клитору. Не спешу, подразнивая ее до предела.

— Неважно, я не хочу этого, Лео. Или ты собираешься меня изнасиловать? Забыл кто я? — она вновь пытается меня оттолкнуть, но мне лишь приято, когда она касается ладонями моей груди. Проводит по шраму.

Забыл, кто я?

Наши взгляды пересекаются в резком перекрёстном выстреле. Земля уходит из-под ног, потому что ее вопрос слегка отрезвляет меня. Глубоко дышу, не сводя с нее глаз и ощущая, как трепещет она в моих руках, и как может извиваться подо мной позже. Это длится, словно целую вечность, на моей внутренней моральной чаше весов качается здравый смысл и одержимое желание съесть ее. Затрахать, сделать своей, сделать так, чтобы испорченная она уже не понадобилась этому ублюдку.

— Я не собираюсь тебя насиловать, мотылек, — с нежностью шепчу я, позволяя ей растаять и поверить в мои слова. Дьявол вершит судьбы устами, но она слишком юна, чтобы заподозрить подвох. — Я хочу медленно войти в тебя, наслаждаясь каждым миллиметром твоей нетронутой дырочки, — ее волосы щекочут нос и горло, но я знаю, что ее ломает от моего шепота в ее ухо. — Я хотел этого целую вечность, — а это уже правда. — И ты первая, кого я привожу сюда, — и это тоже.

Я словно срываю невидимый замок со стены, которую она возвела перед нами. Эмили резко обхватывает мою шею, сильнее выгибается на моей «пуле» и не смело проводит языком по моим губам, раскрывая их. Позволяю ей попробовать меня на вкус, но тут же затыкаю ее рот ладонью.

Это сложно, до боли сложно. Но мне нужна ее полная капитуляция передо мной. Моральная и душевная, я не отделаюсь влагой на трусиках — это нихера не трофей.

— Но ты права, — демонстрация легкого отказа ранит ее, я вижу по нахмуренным бровям. — Мы оба не готовы к последствиям. Я не готов стать тем, кто разрушит твою жизнь. А ты не готова попрощаться с ролью хорошей девочки, — полностью отпускаю Эмс, и пытаюсь развернуться.

— Стой, — она сжимает меня ногами, не позволяя уйти. Держит за плечи, бросая быстрый взгляд на огромный шрам, рассекающий мою грудную клетку. Их даже несколько, но в темноте они не выглядят так непривлекательно, как при дневном свете.

— Я чувствую себя самой ужасной сестрой на свете, но должна это сказать: это всего лишь помолвка, все всегда можно изменить. Все в твоих руках, Леон. Ты же Леонель Дэмиан Голденштерн — будущий апексар наших семей, медленно произносит девушка, и я, наконец, получаю, то, что мне было необходимо. Она сдается, когда сама полностью снимает с себя кроп-топ и швыряет его за мою спину.

Свет, исходящий от фар красиво ложится на ее грудь. Блядь, я должен зафиксировать это глазами, нарисовать, ощутить, пропустить через себя. Каждый дюйм. Я не видел ничего совершеннее, чем ее тело. Жадно изучаю каждую родинку, рисунок кожи, прозрачную вену. Почему мой глаз не умеет фотографировать? Потому что я хочу запомнить этот момент, снять на камеру, спрятать. Еще с секунду я любуюсь ее маленькими окружностями с сосками-пиками, к которым наклоняюсь и вбираю ртом. Сладкая, соленая, нежная… она тает и стонет от каждого движения моего языка по бархатной юной коже. Всасываю сильнее, грубее, параллельно сжимая задницу, ощущая, как она выгибается в моих руках, словно змея. Нет, я не выдержу. Мой член таранит ширинку, пока Эмс сладко постанывает от моих ласк.

— Ты меня спровоцировала, — рычу я. — Ахуительная девочка, — не церемонясь и захлебываясь от жажды, я глажу, кусаю, терзаю и жамкаю все, что попадается мне под руку на ее теле. Талия, бедра, задница, грудь, шея — перед глазами мелькают красные всполохи, по спине струится обжигающий пот.

— Говори со мной, трогай меня, люби меня, — в беспамятстве шепчет она, зараженная моей жадностью. — Трахай… — осмеливается добить и у нее это получается.

— Невероятна горячая, — глажу бедро, задирая короткую юбку до талии. — Раздвинешь ножки для меня? — умоляю я, начиная спускать с нее трусики и бросая их в сторону кабриолета.

— Только аккуратнее, — кусая губы, переживает она. — Я боюсь боли.

— Ты полюбишь эту боль, — обещаю ей, усмехаясь и вставляя два пальца в ее горячие, теплые и мокрые тиски. Эмили жадно хватает ртом воздух и вскрикивает на высоких тонах. Одержимо наблюдая за ее реакциями: за трепетом опущенных ресниц, открытыми губами, которые могли бы сейчас скользить по моему члену и обязательно будут. Без труда нахожу внутри нее набухшую точку, интенсивно надавливая и загибая пальцы. Она давно готова, о чем мне буквально кричат влажные хлюпающие звуки, которые способны заглушить только наши совместные стоны.

— Руки назад, — сатанею я, когда она пытается прикоснуться к моей обнаженной груди и случайно задевает шрам. — Выгнись всем делом, держи руки сзади, малышка, — приказываю ей я, поскольку знаю, в какой позе ей будет максимально хорошо и приятно. Пока мой член изнывает от боли, я ритмично трахаю ее пальцами, наблюдая за тем, как призывно она кричит и раздвигает ноги. Как подпрыгивает ее грудь при каждом сильном толчке.

— Больно тебе, Эми? — издеваясь, уточняю я.

— Только от мысли, что хочу внутри большего, — шепчет она, когда я замираю с толчками и ласкаю ее клитор большим пальцем, оттягивая оргазм. — Думаешь, ты бы поместился во мне? — кажется, она научилась дразнить у меня.

— А у вас грязный язык, леди. Ты хочешь проверить? Прямо сейчас?

— Не уверена. Ты знаешь причину…

— Черт, — проскользнув от одного конца ее губ до другого. — Но я так хочу, маленькая. Потрогаешь меня? — беру ее ладонь и направляю к своему паху. Не помню в какой момент я приспустил штаны, но это было очень кстати, потому что сейчас нас разделяет ткань моих боксеров.

Она так робко гладит мой ствол, но я все равно умираю от наслаждения. Меня буквально изнутри выворачивает, я едва стою на ногах от возбуждения.

— Господи, я не умею…делать это, — наивно и неловко мямлит Эмили.

— Господи, ты идеально все делаешь, — окончательно спускаю боксеры и держу ее ладонь на своем члене, чтобы она не прекращала эту пытку из-за своих страхов и мыслей.

Она берет его в ладонь, а я подыхаю, не забывая целовать.

— Боже, он сам шевелится, — нервно дыша, глупо улыбается она. Маленькая еще. Неопытная. Чудесная. Золотая девочка.

— Боишься его?

— Немного, — продолжает смущаться Эмили. — Но еще больше хочу ощутить в себе, — она шире разводит ноги, буквально направляя меня в себя. Я блядь чувствую ее влагу и тепло.

Секунды превращаются в минуты.

Я не уверен, что могу сделать это так. Трахнуть и вышвырнуть ее, оставив испорченной. Этот долбанутый Джин узнает об этом, если он так помешан на ней, как рассказывают.

— Стой. Я сам, доверься мне. Тебе будет очень хорошо, — обещаю ей, вновь заводя ее руки за спину. — Откинься назад, и раздвинь широко ноги. Только не смей прикасаться ко мне. Поняла? В глаза смотри, — поддевая ее подбородок.

— Почему? — одними губами.

— Я так решил.

Если она начнет прикасаться ко мне, я точно ее выебу по-взрослому. Но что-то в ее глазах заставляет во мне зацвести нежности, о которой я не подозревал до этой ночи.

Вновь осматриваю свой «трофей». Юбка бесстыдно задрана, щеки пылают, ноги раздвинуты, как у отменной шлюшки. Наконец, я даже замечаю пирсинг в ее пупке, который говорит о многом.

— Плохая девочка, — кончиками пальцев прикасаюсь к пупку, устраиваясь членом в развилке ее бедер. Немного замедляюсь, опуская голову вниз и бросая взгляд на наши тела. Кожа к коже, мой член скользит по ее блестящим лепесткам. Она повторяет мой взгляд, шепча:

— Господи, нет. Он точно никогда во мне не поместится.

— Не сейчас, — обхватывая ее талию, я забываю обо всем на свете, даже о своем имени. Нет ничего, только ее дрожащее тело, откликающееся на каждое движение моего члена по ее клитору. Электрический ток бежит по венам со скоростью «пули», и я не выдерживаю, ускоряясь до предела, представляя как вбиваюсь внутри нее, как это делали пять минут назад мои пальцы.

— Господи, да. Лео, я умираю. Мне так хорошо, до безумия, — кричит Ми, вбрасывая сладкий шепот в мои уши.

— Это только демо-версия, крошка, — последнее, что успеваю сказать я. Дальше из горла вырывается только рык и стоны, каких давно не было. Хотя это даже сексом назвать сложно. Я вообще не помню, чтобы у меня был такой опыт «без проникновения». Эмили и тут отличилась.

Когда она кричит «Дэйм» и начинает неистово извиваться на капоте машины, умоляя трахать ее сильнее, я изливаюсь на ее живот, освобождаясь на область живота ниже пупка. Небывалое ощущение глубокого удовлетворения не может не будоражить мой разум: я бесстыдно пометил свой невинный трофей.

Забронировал.

Она стонет и трясется, пока я целую ее в губы, все еще потираясь внизу и обмениваясь жидкостями. До тех пор, пока наши тяжелые дыхания не стихают.

Она дрожит, когда спустя долгие минуты я прижимаю к себе ее обмякшее тело. Из глаз Эмили текут слезы, и я так ненавижу эти моменты.

Обычно, мне хочется отдалиться, уйти, включить режим заморозки, но я перебираю ее волосы между своих пальцев, нехило испугавшись всего этого дерьма, что я чувствую.

Я всегда знал: если это случится — все это вскроется.

Бежал от этого, но то был бег по кругу.

— Что мы делаем, Леон? — с немного отрезвевшим сознанием, переживает Эмс. — Я помолвлена. Лучше бы ты и дальше меня игнорировал. Целую вечность.

— Все будет хорошо, мотылек. Мы ничего плохого не сделали, — мой голос звучит немного бесцветно, и ее это задевает, я чувствую. Но моя безэмоциональность не связана с равнодушием по отношению к ней. Скорее с тем, что в моей голове идет перебор разных планов.

— Я чувствую себя такой виноватой. Я не знаю, что будет завтра, — девушка стыдливо закрывает лицо руками.

— Я тоже не знаю. Но я не хочу с тобой расставаться. И я сделаю все для этого, — ее глаза переливаются оттенками недоверия, очевидно, потому что она смотрит в мои прозрачные глаза и не видит там прежних эмоций.

Всегда так…после сильного эмоционального раскрытия, моя психика блокирует внутреннюю систему. Не думаю, что это излечимо. Она может блокироваться на сутки, месяцы, годы.

— Правда? Ничто нам не помешает?

— Если тебе нужна стопроцентная гарантия, то я могу тебе ее дать. Даже смерть не разлучит нас.