Летние каникулы

Меня зовут Анни. Родилась я в семье лесника. Дом наш, где мы жили, находился в глуши, вдали от проселочной дороги, и до 16 лет мне редко приходилось видеть посторонних людей. Моя жизнь и учеба проходили в закрытом женском конвете. Только раз в год, на летние каникулы, меня забирали домой, и я в течении двух месяцев пользовалась полной свободой в лесу.

Жизнь текла однообразно: учение, молитва, и тяжелый труд на поле. в течении 10 месяцев никого, кроме монахинь мы не видели. Родителям не разрешалось нас посещать. Мужчин в конвете не было ни одного. Так однообразно протекали наши молодые годы.

Мне исполнилось 16 лет, когда во время пожара погибли мои родители. Меня до совершеннолетия взял на себя дальний родственник матери — дядя Джим. Благодаря строгому режиму и физическому воспитанию я была хорошо развита: мои подруги с завистью смотрели на мою фигуру, у меня небольшие красивые груди, хорошо раздвинувшиеся широкие бедра, стройные ноги, а все тело мое было очень нежным. Пришло время каникул, и за мной приехал мой дальний родственник дядя Джим. Это был красивый мужчина 40-лет. Приехав в его большое имение, расположенное в живописном уголке, я познакомилась с его племянником — Робертом, в это время гостившим у дяди. Роберт был старше меня на 3 года. Моим знакомым стал духовник дяди Джима — брат Петр. Он жил в двух милях от имения, в монастыре, ему было 35 лет.

Время проходило быстро и весело. Я каталась на лошадях дяди Джима, которые были запряжены в прекрасную упряжку, купалась в пруду, иногда проводила время в саду, собирая ягоды и фрукты. Я очень часто ходила в сад, ничего не надевая на себя, кроме платья, так как было очень жарко. Однажды, это было недели через две после моего приезда, сидя под деревом на корточках, я почувствовала укус какого то насекомого на месте, покрытом курчавыми волосиками и через мгновение ощутила зуд. Я тут же присела на траву, прислонившись к стволу дерева, приподняла платье, и пытаясь посмотреть укушенное место, инстинктивно провела указательным пальцем вверх и вниз по укушенному месту между двумя влажными губками. Меня словно ударило током от прикосновения моего пальца к этому месту, которое я раньше никогда не трогала. Я вдруг почувствовала сладкую истому, и забыв об укусе, начала нежно водить по своему розовому телу, и ощутила не испытанное мною до сих пор наслаждение. Из-за охватившего меня ощущения я не заметила Роберта, тихо подкравшемуся к тому месту, где я сидела, и наблюдавшему за мной. Он спросил:

— Приятно, Анни?

Вздрогнув от неожиданности, я мгновенно опустила свое платье, не зная что ответить. Роберт следил за мной, потом сказал:

— Я все видел, тебе было очень приятно?

С этими словами он придвинулся ко мне, обнял меня за плечи и сказал:

— Тебе будет еще приятней, если то, что ты делала буду делать я! Только дай я тебя поцелую, Анни.

Не успела я сказать и слова, как его жаркие губы впились мне в рот. Одна рука, обняв мои плечи, легла на грудь и начала гладить, другая рука прикоснулась моего колена и неторопясь начала приближаться к влажному углублению. Я как бы случайно потянулась, к низу разняв нежные губки. Мягкие пальцы коснулись моего влажного рубинового тела. Дрожь прошла по всему моему телу. Роберт языком разжал мои зубы и коснулся моего языка. Рука его, лежавшая на моей груди, проскользнула под платье, нашла соски и начала их приятно щекотать, затем его два пальца гладили мое розовое тело, принося неистовую мне до сих пор сладость. дыхание мое участилось, и видно почувствовав мое состояние, Роберт участил движения своего языка, отчего мне стало еще сладостней. Не знаю сколько это еще бы длилось, но вдруг во мне все напряглось до предела, я вздрогнула всем телом, почувствовав как все мышцы расслаблены, и приятная нега разлилась по всему моему телу.

Дыхание Роберта прекратилось, он замер, а затем осторожно выпустил меня из своих объятий, некоторое время мы сидели молча, я чувствовала полное бессилие и не в состоянии была сообразить что со мной произошло.

Вдруг Роберт спросил:

— Тебе было приятно, правда, Анни?

— Да, но я ничего подобного до сих пор не испытывала. Роберт, что это такое?

— А это значит, что в тебе проснулась женщина, Анни. Но это еще не полное удовольствие, которое при желании ты можешь получить.

— Что же это может быть? — спросила я в недоумении.

— Давай встретимся в 5 часов вечера и я научу тебя кое-чему, хорошо?

После этого Роберт ушел. Собрав полную корзину слив я последовала за ним. За обедом я была очень рассеяна. После обеда я с нетерпением стала ждать отъезда дяди Джима. Наконец я услышала шум отъезжающей кареты Я бросилась к окну и увидела как дядя Джим с братом Петром выезжали за ворота.

Было 17 часов. Я незаметно вышла из дома, пробралась через сад и вышла в рощу. Сразу же я увидела Роберта, сидящего на старом пне. Роберт встал, обнял меня за талию и повел меня в глубину рощи. по дороге он несколько раз останавливался и крепко прижимал меня к себе, нежно целовал мои глаза, губы, волосы.

Придя к старому дубу мы сели на траву, оперевшись спинами о ствол могучего дуба.

— Видела ли ты голого мужчину? — после некоторого молчания спросил Роберт.

— Нет, конечно — ответила я.

— Так вот, чтобы тебе все стало ясно и понятно, я тебе сейчас покажу, что имеет мужчина, предназначенное для женщины.

Не дав мне ничего сообразить, Роберт ловким движением расстегнул брюки и схватив мою руку, сунул себе в брюки. Мгновенно я ощутила что-то длинное, горячее, и твердое. Моя рука ощутила пульсацию. Я осторожно пошевелила пальцами. Роберт прижался ко мне, его рука как бы невзначай проскользнула по моим ногам и пальцы коснулись моего влажного рубинового тела. Чувство блаженства вновь охватило меня. Уже знакомая ласка Роберта повторилась, так прошло несколько минут. Все во мне было напряжено до предела. Роберт, уложив меня на траву, раздвинул мои ноги, завернул платье высоко на живот, и встав на колени между ног, спустил брюки. Я не успела как следует рассмотреть то, что впервые предстало моим глазам, как Роберт наклонился надо мной и одной рукой раздвинув мои пухлые губки, другой вложил свой инструмент между ними. затем просунул руку под меня. Я вскрикнула, сделала движение бедрами, пытаясь вырваться, но рука Роберта, схватившая меня, держала крепко. Рот Роберта накрыл мой, другая рука его была под платьем и ласкала мою грудь Роберт то приподнимался, то опускался, отчего его инструмент плавно скользил во мне. Все еще пытаясь вырваться я шевелила бедрами. боль прошла, а вместо нее я начала ощущать знакомую мне истому. Не скрою, что она мне теперь была гораздо сладостней. Я перестала вырываться и обхватив Роберта руками еще теснее прижалась к нему. Тогда вдруг Роберт замер, а потом движения его становились все быстрее и быстрее, во мне все напряглось. Вдруг Роберт с силой вонзил свой инструмент и замер Я почувствовала как по телу разливается тепло и обессилила, но не успев опомнится, над нами раздался строгий крик и я с ужасом увидела наклонившегося над нами дядиного духовного брата Петра.

— Ах вы негодники, вот вы чем занимаетесь!

Роберта мгновенно как ветром сдуло. Я же от испуга осталась лежать на траве, закрыв лицо руками, даже не сообразив опустить платье, чтобы прикрыть обнаженное тело.

— Ты совершила большой грех, — сказал Петр. Голос его как бы дрожал. — завтра после мессы придешь ко мне исповедываться ибо только усердная молитва может искупить твой грех. Теперь ступай домой и никому ничего не говори. Дядя ждет тебя к ужину.

Не ожидая моего ответа он круто повернулся и зашагал в сторону монастыря.

С трудом поднявшись на ноги я побрела домой. Придя домой я отказалась от ужина и поднялась к себе. Раздевшись, я увидела на ногах капельки засохшей крови. Потом пошла принять ванну.

Холодная вода немного успокоила меня. Утром проснулась поздно и едва успела привести себя в порядок что бы успеть с дядей Джимом к мессе. Во время молитвы меня не столько занимали молитвы, сколько мысль о предстоящей исповеди у брата Петра. Когда кончилось богослужение, я пошла к брату Петру, сказав дяде Джиму, что останусь исповедываться.

Брат Петр жестом велел следовать за ним и вскоре мы оказались в небольшой комнате, все убранство которой состояло из кресла и длинного высокого стола. Войдя в комнату, брат Петр сел в кресло. Вся дрожа, я остановилась у двери.

— Войди, Анни, закрой дверь, подойди ко мне, опустись на колени! — один за одним раздавались его приказы. Страх все больше и больше охватывал меня. Закрыв дверь, я опустилась перед братом Петром на колени. Он сидел широко расставив ноги, которые закрывала, касаясь пола, черная сутана. Робко взглянув на брата Петра, я увидела устремленный на меня пристальный взгляд, повыдержав его, снова опустила глаза.

— Расскажи подробно, ничего не утаивая, как произошло с тобой все, что я видел вчера в роще, — потребовал брат Петр.

Не смея ослушаться, я рассказала о тех чувствах, которые неожиданно вспыхнули во мне после укуса насекомого и дойдя до происшествия с Робертом, я заметила вдруг, что сутана брата Петра как-то странно зашевелилась. Дерзкая мысль о том, что шевелится такой же инструмент как у Роберта, заставила меня умолкнуть.

— Продолжай, — услышала я голос брата Петра и почувствовала, как его рука осторожно легла мне на голову, чуть притянув к себе. Невольно коснувшись рукой сутаны, я почувствовала что-то твердое и вздрагивающее под ней. Теперь я поняла и не сомневалась, что он есть у каждого мужчины. Ощущение близости инструмента пробудило во мне вчерашнее желание, я сбилась и прервала рассказ.

— Что с тобой, Анни? Почему ты не продолжаешь рассказывать? — спросил брат Петр. Голос его был нежен, рука гладила мне голову, касаясь шеи и левого плеча. Краска стала заливать мне лицо и я в смятении призналась о вновь охватившем меня желании вчерашнего чувства.

— Огонь, зажженный в тебе Робертом, как видно очень силен и его надо непременно остудить. Скажи мне, желаешь ли ты повторить случившееся вчера? — спросил брат Петр.

— Этот грех очень приятен, если можно, я бы хотела избавиться от него.

— Это действительно большой грех, Анни, ты права, но ты права в том, что он приятен и можно не расставаться с ним, только огонь, который горит в тебе сейчас, нужно потушить.

— Будет ли это похоже на вчерашнее? Если да, то я очень хочу этого, воскликнула я.

— Конечно, — сказал брат Петр, — но только я освещу тешение огня и тем самым избавлю от огня и греха.

Встав с кресла брат Петр вышел с комнаты. Во мне горело желание и я забыла страх с которым шла на исповедь. Нисколько не сомневаясь что последует после возвращения Петра, я сняла трусики и положила их в карман платья, стала ждать, горя желанием брата Петра. Он отсутствовал недолго, войдя, в руках он держал какую-то баночку, закрыл дверь на задвижку и подошел ко мне.

— Сними с себя все, что мешает тушить пожар- прошептал он.

— Уже готово — ответила я, впервые улыбнувшись.

— О, да ты догадлива, садись быстрее на стол и подними платье.

Я не заставила его долго ждать, мигом села на стол и как только обнажила ноги, приподняв платье на живот, брат Петр распахнул свою сутану и я увидела его инструмент. Это была копия того инструмента, что я видела у Роберта, но этот был несколько больших размеров и более жилист. Брат Петр открыл коробочку, смазал головку своего инструмента, этим-же пальцем провел по моим влажным губкам и розовому телу, взял меня за ноги, подняв их положил себе на грудь, отчего я вынуждена была лечь на спину на стол. Инструмент брата Петра вздрагивал, касаясь моих пухлых губок и рубинового горячего влажного тела. Наклонившись вперед и взявшись за мои плечи, Петр осторожно начал погружать свой инструмент, раздвинув пухлые губки в горячее и влажное углубление, касаясь рубинового тела. Боли, испытанной вчера от Роберта уже не было, а меня охватило неистовое желание, инструмент, пульсируя, погружался все глубже и глубже, и вскоре я почувствовала как комочек под инструментом приятно щекочет меня своими волосами. На какое-то время инструмент замер, а потом так же медленно стал покидать меня. Блаженство было неописуемое, я прерывисто дышала, руки мои ласкали лицо Петра, я обнимала его плечи, стараясь прижать его плотнее к себе. Платье мое распахнулось, обнажив левую грудь с торчащим набухшим соском. Увидев это, Петр впился в него страстным поцелуем, вобрав в рот половину груди, мурашки пошли по моему телу. Инструмент начал двигаться все быстрее и быстрее. От полноты чувств я плотнее прижималась к нему и нежно шептала:

— Быстрее, быстрее.

Брат Петр следовал моему призыву, мне казалось что я вот-вот потеряю сознание от блаженства и вдруг вздрогнула, почувствовав приятную теплоту и бессилие разливается по телу: брату Петру это передалось и он вздрогнул, задрожав всем телом и вонзив в меня свой инструмент, набухший и пульсирующий, замер. Я почувствовала как из инструмента Петра с большим напором брызнула струя теплой влаги, и раздался стон Петра. Несколько минут мы не шевелились, затем я почувствовала, как инструмент начал сокращаться и выходить из меня. Брат Петр выпрямился и поднял голову, я увидела небольшой, обмякший и мокрый инструмент. Шатаясь брат Петр отошел от меня и сел в кресло. Опустив ноги на пол я почувствовала как теплая влага стекает по ногам.

— Ну как, Анни, понравилось? — спросил брат Петр.

— Очень было приятно, — восторженно ответила я.

— Ты еще многого не умеешь и не знаешь, Анни, хотела бы ты знать и научиться тушить огонь с большим чувством?

— О, да! — воскликнула я и подойдя к брату Петру села ему на колени.

— Почему ваш инструмент стал таким некрасивым и мягким?

— Он отдал тебе всю свою силу, Анни, но ты не унывай, пройдет немного времени и он снова станет упругим и твердым, красивым.

Прошло 15 минут в течении которых Петр нежно ласкал мои груди, целовал их, а затем прильнув к одному из сосков, почти втянув всю грудь в себя, взял мою руку и положил на свой инструмент. Раздвинув мои ноги и пухлые губки, взял пальцем горячее рубиновое тело и начал нежно и приятно ласкать его. Нежно гладя его инструмент, я вскоре почувствовала как от моей ласки он увеличивается в размерах и становиться тверже. От ласки Петра моего рубинового тела, от прикосновения к инструменту, который стал твердый и длинный, желание возбудилось во мне. Угадав мое состояние, так как я стала потихоньку шевелится у него на коленях, Петр выпустил изо рта сосок и прошептал:

— Сядь ко мне лицом, Анне.

Чувствуя что-то новое, я быстро пересела, прижавшись животом к инструменту, чувствуя его теплоту и упругость, мое желание стало неистерпимым. Петр крепко обнял меня и чуть приподняв со своих коленей, опустил От неуловимого движения бедер, головка инструмента оказалась между пухлыми губками, косаясь горячего розового зрачка. Взявшись за мои плечи, Петр резко нажал на них вниз, колени мои прогнулись и инструмент, как мне показалось, пронзил меня насквозь, войдя в углубление во всю свою длину и толщину, распоров мои пухлые губки. Минуту мы сидели не шевелясь, я чувствовала как инструмент упирается во что-то твердое внутри меня, доставляя мне неописуемое блаженство. Я почувствовала что скоро потеряю сознание от этого. Сквозь тяжелое дыхание Петр прошептал:

— Теперь поднимайся и опускайся сама, Анни, только не очень быстро.

Взяв меня за ягодицы, он приподнимал меня со своих колен так, что инструмент чуть не выскакивал из меня. От испуга потерять блаженство я инстинктивно опустилась вновь на его колени, почувствовав как головка инструмента что-то щекочет внутри меня, затем я сама без помощи стала приподниматься и опускаться. Сначала я два раза сумела приподняться и опустится медленно, но на большее у меня не хватило сил, так как головка все сильнее щекотала что-то внутри меня и мои движения стали все быстрее и быстрее, как сквозь сон я услышала голос Петра:

— Не торопись, продли удовольствие, не так быстро.

Однако я была в экстазе и не обратила внимания на его просьбы, так как не слышала их, будучи в полуобморочном состоянии и двигалась все быстрее и быстрее. Скоро я почувствовала как нега разливается по всему моему телу и я резко опустилась на инструмент, замерла, теряя сознание, обхватила Петра за шею, тесно прижалась к нему. Петр, глядя на меня, не шевелился и только инструмент нервно вздрагивал во мне. Это удивило меня. Немного погодя, придя в себя я вопросительно посмотрела на Петра, а он словно угадав мой вопрос улыбнувшись сказал:

— Ты торопилась, милая Анни, мой инструмент еще полон сил, отдохни немного и как только желание вновь проснется в тебе, мы повторим все сначала.

Не помню сколько времени прошло, мы молча смотрели друг на друга, вдруг Петр взял меня за ягодицы и начал медленно приподнимать и опускать меня на свой инструмент, после нескольких таких движений меня вновь охватило желание. Теперь Петр сам руководил движениями — то приподнимая, то опуская, то заставляя меня делать бедрами круговые движения. Когда инструмент был полностью во мне, упираясь и щекоча что твердое внутри, он давал мне блаженство и шептал:

— Быстрее, быстрее.

Петр участил свои движения, возбуждение начало достигать предела, я почувствовала как бессилие приходит ко мне и я начала терять сознание от полноты чувств. Вздрагивая, я обхватила Петра руками и ногами, затем, теряя сознание, замерла в таком состоянии. Петр тоже несколько раз вздрогнул, качнул инструментом вверх и вниз, прижался к моему соску и замер. Приходя в себя я чувствовала вздрагивание инструмента внутри себя. Это было приятное наслаждение и блаженство, продлявшее мое бессилие. В таком положении, прижавшись друг к другу, мы просидели некоторое время и я почувствовала как теплая влага вытекает из меня, скатываясь по курчавым комочкам Петра, течет по моим волосам к отверстию ниже углубления, в котором торчит инструмент, и капает на пол. Петр приподнял меня и ссадил на пол. Я взяла свои трусики, намочила их и привела в порядок инструмент Петра, который от моих прикосновений к нему им от теплой воды начал понемногу набухать, приласкав его немного я пошла к раковине. Сняв туфлю, я поставила одну ногу на раковину и стала приводить себя в порядок — мыть в углублении рубиновое тело. Очевидно моя поза возбудила его. Не успела я снять с раковину ногу и вытереть углубление и ноги, как Петр, подойдя ко мне, попросил меня чуть отставить правую ногу. Думая, что он хочет помочь мне, я отставила ногу. Петр немного перегнулся и я почувствовала, как инструмент плотно входит между пухлых губок. Поза не позволяла мне помогать ни бедрами, ни чем. Тогда нагнувшись еще ниже я стала ласкать комочки Петра, а другой рукой плотно сжала вверху углубления пухлые губки, еще плотнее обтянув ими инструмент. Двигая инструментом взад и вперед, Петр доставал им что-то твердое внутри меня еще сильнее, чем до этого, головка щекотала меня внутри. Но вот я почувствовала, что скоро потеряю сознание, Петр ускорил движения, потом вдруг застонал, вонзил инструмент и замер, теряя сознание, я бросила сжимать губки и выпустила комочки, начиная терять сознание. Петр подхватил меня, не спуская с инструмента, давая мне кончить. Придя в себя я чувствовала как инструмент, упершись в твердое во мне, щекочет меня. Петр почувствовал, что я очнулась, осторожно снял меня с инструмента, а потом с раковины, а так как я не в состоянии сама была идти, он меня и усадил в кресло.

— Отдохни, Анни, я поухаживаю за тобой, — взяв мои трусики и смочив их теплой водой, поднял меня на ноги, протер углубление и ножки.

Развалившись в кресле я блаженно отдыхала, а Петр, подойдя к раковине, стал мыть обмякший инструмент и комочки под ним. Одев меня, и сам одев сутану, он сказал:

— Анни, меня ждут монастырские дела. Продолжать наши уроки мы не смогли и расстались с ним, договорившись встретится завтра после богослужения и продолжать уроки.

На другой день, придя в монастырь, я не столько слушала богослужение, сколько искала глазами брата Петра и думала о предстоящих уроках с ним. Но вот окончилась служба и не найдя брата Петра я разочарованно пошла к выходу. И в этот момент меня кто-то остановил за локоть, я остановилась и повернулась. Передо мною стоял красивый монах лет 28–30. Он назвался Климом. Улыбнувшись, он подал мне письмо. Развернув письмо я поняла, что оно от брата Петра. Он извинился, что неожиданно уехал по делам, и не может продолжать со мной уроки, но добавил, что тот, кто передаст это письмо мне, вполне может заменить его и дать мне полезные уроки. Я посмотрела на Клима, он улыбнулся и спросил:

— Ну как, Анни, ты согласна?

Глядя на него и его стройную фигуру я убедительно кивнула головой, он взял меня за руку и повел в одну из монастырских комнат. Войдя в комнату, он нежно прижал меня к себе. Я очень отчетливо почувствовала его стоящий инструмент. Клим взял меня на руки и подойдя ближе к скамье поставил меня на пол, затем сбросил сутану и то, что открылось моему взору превзошло все мои ожидания. Инструмент был какой-то не такой как у Роберта и Петра. Длиной он был около 22 см, головка блестела, а чем дальше к основанию все толще, образуя как бы конус. Лаская меня, Клим попросил меня нагнуться и опереться на скамью. Сгорая от любопытства и желания, я нагнулась и одной рукой взялась за инструмент, а другой подняла платье, стараясь направить инструмент в углубление. Почувствовав тепло и нежность, Клим не дав мне направить инструмент, начал быстро двигать им между ног. Он проходил между ног и упирался в живот. Нагнувшись, я увидела как он вздрагивает и скользит мимо углубления. Тогда и прогнулась и направила его рукой, благодаря чему он стал скользить по моим нежным губкам. В этот момент инструмент Клима был огромен, его основание было сильно утолщено. Почувствовав инструментом влажную щель, Клим направил свой инструмент во внутрь ее, но не стал вгонять его со всего разгона, боясь причинить мне боль, делая малые движения взад и вперед постоянно всовывал его все глубже и глубже. Наконец утолщение прикоснулось вплотную к моим губкам, растягивая их, а огромная, блестящая головка сильно упиралась во что-то твердое внутри меня. Я почувствовала это и пошире расставила ноги, а руками сильно раздвинула натянувшиеся губки, давая возможность инструменту войти еще глубже, хотя мне было немного больно. От быстрых толчков утолщение инструмента погрузилось в мое тело и я с блаженством почувствовала как сильно растянувшиеся губки плотно обхватили утолщение. В этот момент инструмент почти с силой выйдя из меня вонзился вновь, щекотя что-то внутри меня. От полноты чувств ощущения блаженства я стала терять сознание, но Клим плотно держал меня за бедра, как бы надев меня на кол. В этот момент наступило бессилие. Очнувшись, я почувствовала как что-то теплое пульсирует во мне. Мы оба были в оцепенении сладострастия, движения прекратились, мы некоторое время стояли неподвижно, не имея сил двинуться, наслаждались этим явлением. Приведя в порядок свою щель и инструмент Клима, мы оделись. Клима отозвали в приход и наши занятия с ним закончились. Больше я не виделась с Климом.

Так, как брат Петр отсутствовал, то я проводила время в прогулках по саду и за чтением книг, думая об инструменте Клима. В один из жарких дней я читала в жаркой гостиной книгу и незаметно уснула, а так как было очень жарко, я была совершенно голая — укрылась только простыней. Проснулась я от ощущения на себя чьего-то взгляда. Осторожно приоткрыв глаза я увидела дядю Джима, стоящего надо мной и пристально смотрящего на меня. Взгляд его был устремлен не на лицо. Проследив за ним, я заметила, что простыня сбилась, обнажив мое тело до живота. Однако дядя Джим не видел что я проснулась и наблюдаю за ним. Мгновенно поняв, что это прекрасно, я как бы во сне сделала движение ногами и широко расставила их, давая возможность дяде Джиму увидеть всю прелесть между ног. В полумраке я увидала, как дядя Джим вздрогнул, но не пошевельнувшись и присмотревшись я увидела что дядя Джим одет в жилет, который на животе как-то неестественно оттопырен. Поняв, что это топыриться готовый инструмент, сознавая прелесть своего тела и желая еще больше развлечь дядю, я движением руки сбросила с себя простынь, обнажив полностью свое тело. Постояв в неподвижном оцепенении, дядя Джим не спуская взгляда с раздвинувшихся губок, из которых выглядывал нежный розовый глазок, развязав пояс своего халата и выпустив на свободу свой инструмент вдруг стремительно бросился ко мне и к моему удивлению прильнув и раздвинув шире губки своими губами к влажному рубиновому глазку, втянул его в рот и начал ласкать языком. Ни с чем не сравнимое чувство охватило меня. Первые минуты я не шевелилась, но по мере того, как от ласки дяди желание во мне все возрастало, я несколько раз тихо шевельнулась, желание возросло так, что я забыла про осторожность, прижала голову дяди к себе сильнее. Почувствовав мое прикосновение, дядя Джим смело протянул руки к моим грудкам и найдя набухшие соски начал их нежно ласкать. Охваченная сильным желанием и страстью, движением бедер я начала помогать ему ласкать языком свое нежное тело, жар истомы необычно медленно возрастал, делая ласку сладострастнее, чем движение инструмента, но к моему большому желанию это не могло длиться слишком долго и дойдя до предела кончилось моим бессилием. Конец был таким бурным, что лишаясь сознания, я прижала голову дяди еще сильнее к углублению. Втянув влагу нежного тела и сделав глоток, Джим снова ше

Дядя поднялся с колен и лег рядом со мной. Увидав его инструмент, полный сил, который вздрагивал, я повернулась к его груди, обхватив его бедро нежным телом. Обхватив меня он прильнул нежным поцелуем. Так мы пролежали довольно долго. Джим давал мне отдохнуть, лаская мои соски языком и я вновь почувствовала желание. Обхватив руками голову Джима, оторвав его от груди я в порыве страсти начала целовать его лицо, его губы нашли мои и он страстно впился в них. Языком раздвинув зубы он проник в мой рот и начал ласкать мой язык. Не в силах больше оторваться, Джим повернул меня на спину и лег на меня. Я широко раздвинула ноги, подогнув колени. Джима эта поза не удовлетворила, он велел поджать ноги на живот и придерживать руками. В таком положении пухлые губки раздвинулись и рубиновый глазок манил к себе инструмент, оставляя щель открытой для инструмента. Увидав это, Джим ухватился руками за спинку дивана и его красивый инструмент вошел наконец в меня. Вогнав его во всю длину, Джим не вынимая его начал делать круговые движения бедрами и большая головка инструмента уперлась во что-то твердое во мне — в такой позе я могла помогать ему, от этого ощущение было потрясающее.

— Быстрее, быстрее, — шептала я. На мой призыв Джим ответил яростным движением бедер. Я чувствовала что не в силах сдержать настоящую истому и шептала:

— Джим, милый, я теряю силы.

И как раз в этот момент его тело судорожно забилось и он вогнал инструмент с силой, потом замер…

Стараниями Джима я в течении бурной ночи обессилила шесть раз. Так необычно хорошо окончились мои занятия, прекрасные занятия в эту ночь. Утром я не могла выйти к завтраку, чувствуя слабость во всем теле. Мне казалось, что в моей щели торчит что-то толстое и огромное, мешая мне передвигать ноги, но к обеду все прошло, я окрепла и помеха между ног исчезла.

В течении пяти дней, неутомимо лаская меня, Джим проводил со мной каждую ночь. Кроме неоднократного повторения из пройденных уроков, я приобрела новые знания. Мы решали задачи лежа, меняясь местами — то, то Джим были на верху, в последнем случае, сажая меня на инструмент, Джим предоставлял мне возможность действовать самой, оставаясь неподвижным. Это давало возможность продлить блаженное состояние, а так как бессилие наступало при таком положении быстро, то я, оставаясь на инструменте, продлевала блаженство, а потом валилась рядом с Джимом, предоставляя ему ухаживание за моим углублением и за своим обмякшим инструментом. Он брал чистое полотенце и смочив его водой вытирал опухшие губки, а потом, раздвинув их пальцами, вытирал рубиновый глазок и мокрое углубление.

Как то поутру, когда я, утомленная ночными занятиями крепко спала, свернувшись калачиком, спиной к Джиму, он сумел вонзить мне инструмент так далеко, что я проснулась, почувствовав легкую боль, но это не помешало мне два раза впасть в полуобморочное состояние, пока Джим трудился над одним. На пятую ночь он попросил меня стать на колени на край кровати и положить голову на постель, пообещав мне новый вид ласки. Я, согнув колени и немного раздвинув их, стала на край кровати, упершись локтями в постель, положила голову как он мне сказал. Джим встал на пол сзади и крепко взял меня за бедра. Ничего не подозревая, я ждала нового урока, чуть прогнулась и подалась назад, чтобы облегчить ему направить инструмент в открывшуюся щель. Джим буквально с силой надел меня на инструмент и сделал несколько обычных в этой позе движений, вдруг вынул его из меня, и вонзил в отверстие, которое в моей позе находилось чуть выше влажного углубления и одновременно вместо инструмента вонзил два пальца. От неожиданности я чуть дернулась, но Джим не шевелясь крепко прижал меня к себе. Пальцы в углублении зашевелились и я почувствовала — моя тонкая пленка отделяет их от инструмента. Вскоре инструмент медленно задвигался. От двойной ласки ощущение было непередаваемое, потрясающее. Бессилие, наступившее у Джима, было несколько бурным, что не удержавшись, он рухнул на пол. Я же успела в это время обессилить дважды, пока Джим трудился над одним уроком. Последнее бессилие было настолько сильным, что я машинально протянула руку между своих ног и пожав Джима за отвисшие клубочки в экстазе сильно сдавила их рукой Джим от боли перестал шевелится и в этот момент я обессилила. Поднявшись с пола, Джим намочим полотенце, хорошо протер оба мои отверстия, так как я не в силах была даже пошевелится, потом крепко уснула. Мне этот урок очень понравился и я попросила Джима повторить его в следующий раз. Утром, придя к завтраку я узнала, что Джим на рассвете уехал по делам и вернется только к ночи. Бесцельно проведя день, я рано поднялась к себе и легла спать. Меня разбудил приход Джима. Как обычно он пришел в халате и быстро сняв его проскользнул в постель прямо в мои объятия. Обняв меня одной рукой и прижав к себе, другой потянулся к ягодицам и вместо голого тела он нащупал трусики. Удивленный столь необычным явлением, он спросил:

— Что это значит?

Я улыбнулась, объяснила почему я в трусиках.

— Жаль, Анни, что я не знал об этом раньше, я с нетерпением ехал домой в надежде решить с тобой несколько уроков. Посмотри как он хочет тебя ласкать, — и откинув простыню он показал мне вздыбившийся с огромной головкой инструмент.

— Мне и самой хочется тебя приласкать! Что мне делать? — спросила я и протянула руку, начала нежно гладить головку и весь инструмент.

— Меня радует твое желание, и ты его можешь удовлетворить, посмотри на свое состояние.

— Что я должна делать?

— Поцелуй его, — прошептал Джим, выпустив меня из объятий, он лег на спину, широко раскинув ноги, я скользнула вниз и углубилась между ними так, что мои губы оказались как раз над инструментом. Взяв его в руки, я поцеловала в огромную блестящую головку. Незнакомый, но приятный вкус, чуть солоноватый, ощутила я от этого поцелуя. Джим взял мою голову в руки и прошептал:

— Открой, Анни, рот и приласкай его языком. Едва я успела выполнить его просьбу, как он пригнул мою голову, инструмент, упершись мне в горло, заполнил весь рот — нечем было дышать, я интенсивно отклонилась, не выпуская его изо рта.

— Продолжай ласкать его языком, — прошептал Джим. В моем рту поместилась огромная головка и часть инструмента. Держа его в руке, я начала медленно водить языком по головке и под ней. Сквозь прерывистое дыхание и стоны Джим не переставал шептать:

— О,какое блаженство, о какое неописуемое блаженство, сильнее сожми губы, быстрее ласкай языком.

Он чуть опускался и приподнимался, отчего инструмент скользил во рту. Его дыхание и движения доставляли мне удовольствие и вскоре меня охватило огромное желание — прижавшись к Джиму я терлась сосками о его ноги, добралась рукой до комочков под инструментом и нежно ласкала их. От блаженства Джим перестал шептать и только стонал. Наконец инструмент напрягся до предела и из него брызнула горячая жидкость, которая заполнила мой рот, я сделала второй глоток и в этот момент почувствовала бессилие. В экстазе я сильно сжала зубами ниже головки и по моему телу разлилась приятная истома. Через несколько дней мое влажное розовое тело поправилось и готово было принять в свои горячие объятия с огромной грибковидной головкой инструмент Джима. Истосковавшись по ласкам инструмента я так была готова к новым бурным урокам и с нетерпением ждала в своей постели Джима Когда вечером зашел Джим, сбрасывая на ходу халат, я сгорала от нетерпения и желания. Он лег в постель и как коршун набросился на мое изголодавшиеся розовое тело. Раздвинув мои пухлые губки, он двумя пальцами начал ласкать мой рубиновый глазок, нежно смотревший на его инструмент с огромной блестящей головкой, похожей на гриб. Мы повторили с ним урок с ранее пройденного, во время которого я успела дважды обессилить Джим поднялся, намочил полотенце, протер мой рубиновый глазок, потом хорошо протер, раздвинув губки, углубление, протер свой обмякший, но еще торчащий инструмент и комочки одеколоном и потом смешав одеколон с водой протер мои пухлые губки вокруг и лег рядом со мной. Отдохнув, он затем попросил меня забраться на него так, что мои пухлые губки и розовый глазок оказались у его лица. Повернувшись в обратную сторону и раздвинув ноги так, что-бы его голова оказалась между ними а пухлые губки напротив рта, я приготовилась к всепоглащающему блаженству и Джим не заставил меня долго ждать, нежно коснулся моего розового глазка языком. Потом слегка толкнул меня в спину, отчего я упала между его широко раздвинутыми ногами и мои губы оказались над его инструментом. Мигом поняв намерения Джима я не ожидая его наставлений, схватила инструмент руками и открыв рот забрала сколько могла. Джим взял за мои набухшие соски и языком проник, раздвинув мои пухлые губки в горячее углубление. Началось невероятное, я никогда не могла представить, что этот урок принесет столько блаженства. Полнота ощущений от прикосновений к глазку языка и губ Джима настолько сильна, что я даже не заметила как обессилила во время этого урока. Он почувствовал это и продолжал свои ласки. Желая повторения я не выпускала его инструмент изо рта и он постепенно начал утолщаться, а вскоре вновь стал способен к работе. Крепко сжав и не переставая работать языком, я начала быстрыми движениями рук двигать кожицу на инструменте вверх и вниз, а в ответ язык Джима и его губы удвоили ласку рубинового глазка и язык глубоко проник в углубление, доставляя мне наслаждение. От нетерпения я быстрыми движениями помогала ему. Мое нежное розовое тело касалось не толь ко губ и языка Джима, а всего лица, от обильной влаги оно вскоре стало мокрым. С каждым мгновением приближалось желаемое чувство бессилия, а затем Джим в полном изнеможении кончил свой неистовый урок. В эту ночь у нас уже не было желания продолжать уроки, так как мы устали, особенно я. Я не могла даже пошевелить ногой, все было как ватное.

Много дней мы с Джимом продолжали повторять пройденное, закрепляя по несколько раз. Много говорили с Джимом и главным его решением было не возвращать меня в конвент. Он обещал устроить меня в одну из школ для девочек, с тем, чтобы я жила в его городском доме. Это меня очень обрадовало, так как я привыкла к занятиям с Джимом и мне очень не хотелось прекращать их по окончанию каникул. За два дня до моего отъезда в город, случилось неожиданное — приехал из монастыря брат Петр. Они с Джимом о чем-то беседовали около часа в кабинете, затем Джим поднялся в мою комнату, лицо его было нахмуренным. Тяжело вздохнув, он сказал:

— Анни, брат Петр мне все рассказал и хуже всего то, что ему известно о наших занятиях. Он угрожал мне скандалом, он требует моего согласия повторить с тобой несколько уроков. Выхода нет, придется согласиться, приготовься, я сейчас приду с ним.

— А как же ты, Джим? — в смятении воскликнула я.

— Не знаю, посмотрим, сейчас не время об этом думать.

Не смея ослушаться и боясь потерять расположение Джима, я разделась, накинув халат, села в кресло. Невольно вспомнив о прошлых уроках Петра я вынуждена была признаться себе, что я ничего не имею против пары уроков с Петром, но меня очень беспокоило и смущало, что об этом будет знать Джим. Еще я недоумевала, почему Петр сам не сказал мне о своем желании, а обратился к дяде. Так ничего и не поняв, я с нетерпением стала ждать их прихода. Вскоре раздался стук и в комнату вошел Петр с Джимом.

— Здравствуй, Анни, дядя Джим сказал, что ты согласна — весело сказал он улыбаясь. Не зная, что ответить, я робко взглянула на Джима, он утвердительно кивнул головой.

— Да, конечно, — все больше смущаясь, сказала я.

— Тогда не будем терять времени, раздевайся и иди ко мне, — сказал Петр. Джим был рядом с ним. Не зная, что делать, я сначала посмотрела на Джима и прошептала:

— Разве ты не уйдешь, Джим?

— Нет, я буду с вами выполнять желания Петра, — сказал он, и отошел к окну, оказавшись за моей спиной. Немного поколебавшись и покраснев, я сняла халат и подошла к Петру. Он обнял меня, крепко прижав к себе, потом присел и стал нежно целовать мой рубиновый глазок, поднялся и стал целовать грудь, шею а рукой ласкать мой глазок. Прижавшись к нему плотнее, я почувствовала сквозь сутану его твердый инструмент, готовый к работе, вспомнила как он глубоко вонзился в меня. Забыв обо всем, о Джиме, я с жаром ответила на его ласку. Все так же прижимая меня к себе, Петр стал отступать к кровати. Подойдя к ней, он лег поперек кровати, распахнув сутану, оставил ноги на полу, широко раздвинув их, а мне велел стать между ними и повернуться к нему спиной. Взявшись обеими руками за мои бедра, он пригнул меня вниз. Нагнув голову я увидела его инструмент, торчащий против моего углубления, из которого нежный зрачок манил к себе. Петр не шевелился, а набухший с огромной блестящей головкой инструмент непрерывно вздрагивал. Терпение иссякло и я раздвинув пухлые губки, резко опустилась на ноги Петра, с удовольствием почувствовала, как инструмент плотно вошел в углубление. Не имея во что упереться руками, я широко раздвинула ноги Петра и начала делать бедрами кругообразные движения, но заметив рядом стоящий столик, я оперлась на него и с блаженством начала шевелится на инструменте, Незаметно посмотрела на Джима, взгляд его был устремлен на мое нежное тело. Вдруг он сделал стремительное движение вперед, молниеносно расстегнул брюки, освободил вздыбившийся инструмент, схватил мою голову руками, прижал своим инструментом к моему лицу. Угадав его желание и чувствуя себя виноватой перед ним, и желая угодить ему поймала его головку губами и принялась ласкать ее языком. Но я не забывала об инструменте Петра, находившимся глубоко во мне, не на мгновение не прекращая движений.

— Ты просто умница, Анни, — услышала я голос Петра. Держа одной рукой меня за бедра, как бы направляя мои движения, он другой рукой сжимал внизу мои губки, чтобы плотнее обхватить инструмент. Я почувствовала как пухлые губки трутся об инструмент Петра. Джим, держа меня за голову, двигал свой инструмент у меня во рту. От двойного удовольствия мое неописуемое блаженство было коротким, и блаженно простонав, я обессилила, но желание мое не утихло и я продолжала жадно принимать ласки моих учителей, отвечая им всем своим неукротимым желанием и страстью. Но всему бывает конец. Сначала Джим, затем я и одновременно Петр, обессилили. И в этой истоме ослабились наши тела. Выпив влагу инструмента Джима, я выпустила его изо рта. Джим помог мне освободится от инструмента Петра, т. к. я не в силах была встать сама, мои ноги были ватными. Джим осторожно положил меня на кровать. Блаженно отдыхая, я лежала с закрытыми глазами. В таком положении я пролежала пол часа, и вдруг я почувствовала, что мой сосок, а затем и другой очутились во рту Джима и Петра. Руки их потянулись по моему телу, приятно лаская его и пальцы добрались до моих курчавых волос, раздвинув пухлые губки, углубились в мое влажное горячее тело, щекоча рубиновый глазок. Широко раздвинув ноги, я с нетерпением и трепетом прижала их руки, чтобы пальцы их углубились в углубление, а пальцы Петра щекотали рубиновый глазок. Желание вновь проснулось во мне, с нетерпением протянув руки и взяв оба инструмента я начала с азартом нежно ласкать их, гладя по мягкой кожице под возбухшими грибовидными головками. Мое желание росло с неимоверной быстротой, т. к. я в обеих руках ощущала инструменты, готовые к работе. Мне очень хотелось, чтобы они побыстрее что-нибудь делали для удовлетворения моего нарастающего желания. Но инструменты были полувозбуждены. Он моей неистовой и горячей ласки они начали твердеть, наливаться кровью. Как только инструменты были готовы к занятиям, Джим, оторвавшись от моего соска, шепнул:

— Ласкай Петра языком, Анни.

Сразу выпустив изо рта мои соски, Петр встал с кровати так, что его ноги оказались широко расставленными на полу. Став между ними, нагнувшись и переместившись назад, я увидела прекрасный, с огромной головкой инструмент. Сгорая от нетерпения, я раздвинула пухлые губки и постепенно начала опускаться на торчащий и манящий мое розовое тело инструмент. Почувствовав, что большой гриб начал с трудом раздвигать мои и без того раздвинутые пухлые губки, я шире расставила свои ножки, облегчая ему ход в углубление, но гриб настолько разбух, что моих мер оказалось недостаточно, и он не мог постепенно войти в мое жаждущее тело. Решив помочь ему, я приподнялась и подалась назад. Головка инструмента, выйдя из углубления, тоже подалась назад, щекочя рубиновый глазок. Сделав несколько скользящих движений рубиновым глазком по головке, я вновь приподнялась и направила головку в углубление, начала вновь опускаться на инструмент. Влажная головка начала все глубже и глубже входить, растягивая мои опухшие губки и заполняя влажное углубление. Но все же терпения хватило не на долго, я резко опустилась на инструмент. Мне показалось, что вместо инструмента я сильно вогнала что-то похожее на кол. Эта громадина распирала настолько мои опухшие губки, доставляя мне удовольствие, что мне казалось, что они вот-вот лопнут и он пронзил меня насквозь. Огромная головка уперлась во что-то твердое во мне, невольно вздрагивая, приятно щекочет. Петр попросил меня перевернуться на инструменте Джима, чтобы я была к нему лицом. Перевернувшись, я увидела инструмент Петра, который вздрагивал. Схватив его, я взяла в рот и начала ласкать языком и двигать кожицу рукой, доставляя Петру неописуемое удовольствие. Мы повторили последний урок, Петр и Джим поменялись местами. Эта перемена доставила мне большое удовольствие, хотя я почувствовала легкую боль. Этот урок я готова повторять без конца. За это время я дважды теряла сознание, а инструменты моих учителей были еще в полной силе. Очнувшись в третий раз я почувствовала, что инструменты скоро сработают. Желая не отстать от них удвоила свои ласки и чтобы повторить блаженство, стала шевелить бедрами на инструменте Джима, хотя губки были разжаты до предела, углубление было заполнено инструментом. Я попросила Джима, чтобы он мне помог не отстать от него. Джим постепенно добрался до рубинового глазка и начал ласкать его. Одной рукой он держал меня за голову и двигал инструмент взад — вперед, другой рукой ласкал мои набухшие соски. Вскоре я почувствовала как струя из инструмента Петра хлынула мне в рот, а вместе с этим стон от блаженства и бессилия. Кажется это длилось вечность, но я потеряла сознание. Когда я очнулась, сколько было времени я не знаю. Петра не было, а Джим одетый сидел нп кровати, опустив голову, глубоко задумавшись.

Дорогие мои сверстницы! Я описала вам свои уроки, но то что можно переживать физически нельзя передать на бумаге. То блаженство, которое испытываешь, когда постепенно инструмент раздвигает пухлые губки, входит в тебя и упирается во что-то твердое внутри, когда вздрагивая, что-то щекочет, доставляя неописуемое удовольствие и блаженство.

На протяжении нескольких лет я продолжала уроки, доставляя себе и ему огромное удовольствие.

С Петром я встречалась несколько раз в монастыре и так же продолжали с ним несколько занятий, преподанных мне. Джим не хотел расставаться со мной, но закон религии не позволял соединить нашу жизнь. Через 10 лет после окончанию каникул, которые мы провели с Джимом, я вышла замуж. Но наши встречи не прекратились. У меня родилась дочь и в честь Джима я ее назвала Джиной. Когда она подрастет, я постараюсь передать ей все, что испытала сама. Мне не жаль того, что было со мной сама часто, лежа в постели, вспоминала свою юность, которая прошла так интерестно. Вспоминая блаженство, пережитое с Джимом, не жалею, а радуюсь, что испытала его. Будьте благоразумны, не жалейте то, что все равно придется отдавать. Но отдавать нужно так, чтобы в старости было не жаль своей мо?одости, а то в старости будете жалеть, что упустили момент молодости и не взяли от нее все, что можно было взять.