Летняя рапсодия

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Когда по городу прокатился слух, что вернулся Люк Бранниген, салон красоты Хетти вдруг в одночасье заполнился посетительницами.

— Дикси Мэй видела, как он сошел с автобуса, правда, Дикс? — Бет Армор оживленно ерзала в кресле, пока Хетти наносила на ее волосы мусс для укладки.

— Ага, видела. — Сидевшая рядом с ней Дикси с восхищением разглядывала свое отражение в зеркале. — Вообще‑то издали, но эта его сексуальная походочка… — Она выразительно пожала плечами, давая понять, что ошибки быть не может.

— Куда же, интересно, он шел? — спросил кто‑то. — Домой?

— Похоже на то. Он сошел там, где начинается дорога через виноградники, что ведет к поместью Браннигенов.

— Ему, наверно, сообщили, что его бабушка умерла, — раздался голос Пэтси Смит из‑под одной из сушилок. — Но если он только что слез с автобуса, то на похороны явно опоздал… Богатенький будет, — добавила она мечтательно. — И опять все женщины в долине начнут за ним гоняться, как и раньше.

— Все, кроме Уитни Маккензи.

На мгновение все замолчали.

— Точно, — раздался тихий голос Бет. — Они терпеть не могли друг друга. А теперь, когда он вернулся, ей придется собирать вещички! Хотя, конечно, трудно его винить, после того как…

— Не надо было Крессиде Бранниген брать эту девчонку в дом, — вздохнула Пэтси. — Если бы не это, Люк никогда бы не бросил все и не уехал. Они с бабкой были так привязаны друг к другу… Очень привязаны до того, как…

— Я бы все отдала, — Бегония Брайт высунула голову из‑под последней в ряду сушилки, и ее глазки‑бусинки блеснули, — чтобы быть хотя бы мухой на стене в комнате, где эти двое снова встретятся.

И, хотя Бегонию никто особо не жаловал, все женщины в душе пожелали того же самого.

Уитни Маккензи освободила усталые ноги от черных туфелек на высоких каблуках и утомленно откинулась в старинном кожаном кресле. Похороны Крессиды совершенно опустошили ее эмоционально, как и весь год, им предшествующий. Теперь ей были нужны спокойствие и тишина, чтобы по‑настоящему почувствовать постигшую ее утрату.

И наконец‑то спать, спать, наверстывая упущенное.

Подавив зевок, она постаралась изобразить на лице сосредоточенное внимание. Вынув документы и оставив кейс на украшенном затейливой резьбой китайском письменном столе Крессиды, Эдмунд Максвелл из единственной в городе Эмералд, Британская Колумбия, юридической конторы «Максвелл и Максвелл» перешел, ссутулясь, к камину и мрачно взглянул на трех женщин, сидящих перед ним в библиотеке поместья Браннигенов: Уитни, кухарку Элис и горничную Мирну.

— Теперь не принято зачитывать вслух завещание, — начал он, — однако, как вам всем хорошо известно, покойная Крессида Бранниген не особенно блюла обычаи. Так что в соответствии с ее требованием я намерен сейчас зачитать ее последнее завещание и…

Дверь позади Уитни со стуком распахнулась.

Эдмунд Максвелл поднял голову и, нахмурясь, взглянул поверх очков на вошедшего.

Расслабившись в кресле, Уитни закрыла глаза. Усталость, казалось, расползалась по всему телу.

— Что, черт побери, здесь происходит? — раздался в наступившей тишине агрессивный и странно знакомый мужской голос. Уитни моментально открыла глаза. — И где, хотелось бы мне знать, — продолжал голос так же вызывающе, — моя бабка?

Уитни резко выпрямилась. Бабка?

Ошеломленная, она осторожно взглянула из‑за высокой спинки кресла на стоящего в дверях человека, и ее сердце застучало в груди с такой силой, что у нее перехватило дыхание.

Он вернулся!

Люк вернулся!

В ее сознании, словно освещенные вспышкой фотоаппарата, возникали знакомые черты.

Вьющиеся темные волосы до воротника рубашки — щелк! Худощавое загорелое лицо с высокими скулами, ярко‑голубыми глазами и тонкими чувственными губами — щелк!

Широкие плечи — щелк!

Узкие бедра — щелк!

Длинные сильные ноги — щелк!

Уже в семнадцать лет Люк отличался высоким ростом; а сейчас он был значительно выше шести футов, но петушиная задиристость, отличавшая его в юности, сменилась чем‑то более опасным…

— Лукас! — Голос адвоката дрогнул. — О Боже. Я пытался связаться с тобой, хотел дать тебе знать…

— Знать что?

…чем‑то гораздо более опасным. Уитни вздрогнула при виде холодной угрозы в его глазах. С возрастом лицо Люка приобрело выражение жесткости и надменности, и вся его фигура, казалось, излучала несгибаемую мощь. Такой не пройдет незамеченным. При этом он отнюдь не выглядел рекламным красавцем — нет, абсолютно!

Щеки и подбородок заросли щетиной, рубашка в пятнах пота, голубые джинсы протерты почти до белизны. И все же…

Какое‑то движение за плечом Люка привлекло ее внимание. Взгляд скользнул вверх, и голова пошла кругом.

Ребенок?

Он принес домой ребенка?

О да. Уитни постаралась трезво осознать факт: Люк Бранниген действительно вернулся домой с ребенком.

Она увидела крошечный кулачок, высунувшийся из‑за одного его плеча, — ребенок, наверно, сидел в чем‑то вроде рюкзака, — а затем и маленькое личико под кривовато надетой забавной голубой панамкой.

— Я повторяю, — резко произнес Люк, — объясните мне, что здесь происходит?

Он все еще ее не заметил; его прожигающий насквозь взгляд ни на секунду не отрывался от адвоката. Она повернулась, чтобы взглянуть на Эдмунда Максвелла. Но тот встретил ее взгляд молчаливой просьбой в глазах… и кивком в ее направлении. Уитни испуганно прижала руки к груди. Я? — беззвучно спросила она.

Максвелл кивнул.

Уитни нервно сглотнула. Ей хотелось сжаться в кресле, чтобы взгляд Люка Браннигена ее не нашел… Но выхода не было: в конце концов, она здесь ответственное лицо — по крайней мере до тех пор, пока не зачитано завещание и не назван новый хозяин поместья. Конечно же, им станет Люк. Он как‑никак Бранниген и, насколько известно, последний из их рода; так что, даже несмотря на их разногласие, Крессида не оставила бы поместье никому, кроме Люка.

Уитни сунула ноги обратно в туфли, разгладила руками юбку и встала, чтобы встретиться взглядом со своим заклятым врагом. Его глаза казались необыкновенно синими, на загорелом лице они сияли как сапфиры. Синие, как сапфиры, и холодные, как лед.

Он моргнул. Посмотрел на нее как на пустое место. Потом снова моргнул.

В ту же секунду Уитни поняла, что он ее узнал… И по усмешке, искривившей его губы, догадалась, что ничего не изменилось.

Между ними все осталось по‑прежнему.

Она глубоко вздохнула.

— Твоя бабушка умерла три дня назад. Похороны состоялись сегодня утром, а сейчас мистер Максвелл собирается зачитать завещание Крессиды, так что, если ты сядешь где‑нибудь, мы могли бы продолжить…

— Умерла? — Люк побледнел. — Значит, я опоздал…

— Да, да. — Бумаги в руках Эдмунда Максвелла задрожали. — К сожалению, ты опоздал. Итак… завещание. Все готовы слушать?

Люк был слишком потрясен услышанным, чтобы ответить.

Уитни кивнула и села. Сплетя пальцы на коленях, она изо всех сил пыталась забыть о присутствии этого человека и сосредоточиться на Эдмунде Максвелле.

Адвокат начал с зачитывания пунктов завещания, касающихся доли наследства кухарки и горничной, обеим было уже за семьдесят. Затем зачитал список наследников, также получивших незначительные суммы, — часть денег оказалась завещанной нескольким старинным друзьям, а кроме того, церкви и начальной школе Изумрудной долины.

— И Уитни Маккензи…

Уитни попыталась проглотить болезненный комок, вставший в горле. Что бы она ни получила, это наследство никогда не заменит ей женщины, которую она так любила. Она сморгнула, чтобы отогнать набегающие слезы, «…моей дорогой Уитни я оставляю поместье Браннигенов, виноградники Изумрудной долины и остаток состояния».

Все мысли в мгновение ока вылетели у нее из головы… кроме одного‑единственного вопроса, который метался в ее мозгу, вызывая головокружение: Почему не Люку?

Адвокат продолжал говорить, но она уже ничего не воспринимала, не способная справиться с чудовищностью того, что только что услышала.

— Мисс Маккензи?

Она чуть не подпрыгнула от неожиданности и поняла, что Эдмунд Максвелл закончил. И теперь стоял, наклонившись над ней.

— Моя дорогая, — сказал адвокат, — не проводите ли вы меня до двери… мне хотелось бы поговорить с вами… частным порядком.

Уитни с трудом удалось подняться, выжать из себя слабую улыбку, принимая поздравления от кухарки и горничной. Люка в комнате уже не было. Ушел ли он сразу, как стало ясно, что ему ничего не досталось? О Господи, сделай, чтобы так оно и было, взмолилась она.

Она тепло попрощалась с Элис и Мирной. За ними пришло такси, и они навсегда покидали поместье Браннигенов. После их отъезда Уитни проводила адвоката через холл к тяжелой дубовой двери.

Он остановился на пороге, ссутулившись, и поднял воротник пальто, загораживаясь от резковатого весеннего ветра.

— Это обуза, — сказал он, — и, конечно, Крессида сама виновата. Она сумела сохранить дом в порядке, но вот виноградники… увы, она отстала от времени. Доход был слишком маленький, и я боюсь, что весь капитал израсходован. Прямо скажем, скончалась она вовремя. После выплаты завещания на ее банковском счету не останется ни гроша.

— Я понятия об этом не имела. — Уитни вздрогнула, холодный ветер пронизал ее сквозь тонкую шелковую блузку. — Она всегда была так щедра… Я думала, что у нее много денег.

— В свое время так оно и было. — Он засунул кейс под мышку и стал натягивать поношенные кожаные перчатки. — Вы должны хорошенько обдумать все возможности, дорогая. Лучше всего было бы продать поместье, но с внезапным появлением Лукаса… увы, могут возникнуть трудности. Вам придется с ним это обговорить. И дайте мне знать, что вы решите.

— Да, конечно, — пробормотала Уитни.

Но она уже воспрянула духом. Эдмунд Максвелл, очевидно, не заметил, что, кроме его собственной, других машин перед домом не стояло. И он ошибается, думая, что с появлением Люка могут возникнуть трудности.

Этот человек — слава Богу! — уже уехал.

Прием после похорон провели в гостиной.

Уитни подкинула в камин побольше дров еще до того, как перейти с адвокатом и прислугой в библиотеку. Сейчас же, вся в беспокойных мыслях, она вернулась в гостиную. Вздохнув, закрыла за собой дверь, подошла к пылающему камину, чтобы согреться, и, обхватив себя за талию, стала смотреть на пляшущие язычки пламени.

— Ох, Крессида, что же ты наделала, — пробормотала она.

— Да уж, действительно! — протянул у нее за спиной циничный голос.

Уитни ахнула и стремительно обернулась.

Люк Бранниген поднялся с дивана с высокой спинкой, где он уложил спящего ребенка. Рядом с диваном стояла огромная грязно‑белая полотняная сумка, совершенно неуместная, как машинально отметила Уитни, в этой элегантной комнате. Он подошел к ней, отсекая путь к двери, а значит, и возможность бегства.

Интересно, почему это она должна думать о бегстве? О, она прекрасно это знает! Его наглый взгляд обшарил ее откровенно и неторопливо… И Уитни физически ощутила на себе этот дерзкий мужской оценивающий взгляд. Она напряглась.

— Да, действительно, что же это она наделала, — повторил он с издевкой. — Но хвала Господу за приписку к завещанию.

— Что ты имеешь в виду?

Он нахмурился, словно растерявшись, потом вдруг насмешливо воскликнул:

— Ах, ты не слышала! Настолько была вне себя от радости, что огребла такое состояние, что даже не выслушала Максвелла до конца! А ведь он зачитывал весьма немаловажные детали завещания.

— Детали?

— Приписку. Все‑таки Крессида питала ко мне слабость, несмотря на разрыв отношений.

— Что за приписка?.. — Уитни изо всех сил старалась скрыть поднимающуюся панику. — О чем она?

— Налей мне выпить, и я тебе расскажу.

Уитни на секунду смешалась, потом, плотно сжав губы, подошла к шкафчику с напитками.

— Тебе чего? — коротко бросила она.

— Скотч. Чистый.

Она налила виски.

— А себе ты что же, не нальешь? — прежде чем принять от нее стакан, спросил он.

Что ж, пожалуй, ей тоже не помешает что‑нибудь выпить: это поможет ей успокоиться и приготовиться к любой неожиданности. Она плеснула себе виски, разбавив содовой. Потом поставила стакан на камин и подошла к окну, встав так, что свет падал на нее сзади.

— Ну, так что же? — Уитни сделала глоток и почувствовала, как тепло растекается по всему телу.

— А знаешь, я ведь тебя вначале не узнал. Когда я уезжал, ты была неуклюжим двенадцатилетним подростком, с ножками как палочки и соломенного цвета хвостиками на голове. А сейчас…

— Да? — Уитни вздернула подбородок. Она прекрасно знала, как она теперь выглядит, но из мелочной мстительности хотела услышать, что он об этом сможет сказать. Она ведь действительно очень похорошела за эти годы.

— Ты сногсшибательна, — тихо сказал он. — Даже в скучном черном наряде ты выглядишь совершенно потрясающе. Фигура, эти зеленые глаза и сливочного цвета кожа, золотистые волосы… Леди, ты удивительно хороша… и, очевидно, сама это знаешь. Так же как и то, что ты, — и голос его стал снова холодным, — точная копия своей покойной мамаши.

Ощущение было такое, будто он скинул ее с лестницы.

— Да, я знаю. — Она постаралась заставить себя говорить твердо. — Я знаю, что похожа на нее.

— Кристал могла бы гордиться тобою. — Его голос пробирал ее до костей. — Ты преуспела там, где ей не удалось. Поместье Браннигенов и виноградники Изумрудной долины теперь твои. Твоя красотка мамаша разбила мою семью в попытке присвоить чужое состояние, а тебе все преподнесли на блюдечке. Так что давай, расскажи‑ка мне…

Он залпом проглотил свой скотч и начал катать стакан в ладонях.

— Уж не продала ли ты душу дьяволу, чтобы заполучить этот рай на земле?

Что он себе позволяет, черт возьми?! Будто специально пытается разозлить ее, зная, что у нее вспыльчивый характер. Обычно ей удавалось себя контролировать. Но сейчас она не могла позволить этому человеку говорить ей гадости!

— Сам сказал, что дом теперь мой, и ты не имеешь никакого права меня оскорблять! — Она не обратила внимания на неожиданный укол совести. Но хоть у Люка и больше прав унаследовать имение, чем у нее, она обязана чтить условия завещания. — Я иду наверх переодеться, — резко продолжила она, — и к тому времени, как я вернусь, надеюсь, тебя уже здесь не будет. Если ты не…

Внезапно Люк схватил ее за плечо и резко развернул к себе лицом, так что она даже вскрикнула от неожиданности.

— Кое о чем ты забыла, — с тихой яростью сказал он.

— О чем?

Люк улыбнулся, и Уитни содрогнулась при виде триумфа в его глазах.

— Приписка, — со значением произнес он. — Условия в приписке.

— Я уверена, ко мне это не имеет отношения!

— Очень даже имеет. В ней сказано, что…

— Эдмунд Максвелл оставил копию завещания в библиотеке. — Уитни резко освободила плечо. — Я могу и сама прочитать!

Библиотека была пуста, и она почти бегом устремилась к столу. Схватив завещание, она быстро пролистала его до последней страницы. И ей показалось, что она ступила в зыбучие пески, и они сомкнулись над ее головой. Она ухватилась за стол.

— Как видишь, — раздался голос Люка позади нее, — я буду жить здесь, в поместье Браннигенов, вместе с тобой. И пока я здесь, ты не имеешь права его продавать.

— Здесь сказано, — Уитни тщетно пыталась побороть панику, — что, если ты появишься в день похорон без гроша в кармане и без крыши над головой, я не имею права тебя не впустить… и только при таких обстоятельствах я не могу ничего продать. — Она язвительно взглянула на него. — Тебе сейчас двадцать девять…

— Тридцать. — В его глазах мелькнула насмешка. — Только что исполнилось.

— И ты хочешь, чтобы я поверила, что после тринадцати лет отсутствия ты вернулся домой с пустыми руками…

— Ну почему же с пустыми, — усмехнулся он. — Я вернулся с девятимесячным сыном, которого нужно вырастить. Крессида, царствие ей небесное, должно быть, знала, что однажды я…

— Знала, что ты ничего не добьешься в жизни, Люк Бранниген! — бросила Уитни. — Слава Богу, что твоя бабушка до этого не дожила!

— Ну, в этом я с тобой не согласен, — спокойно сказал он. — Но сейчас мне не до споров. Я в дороге со вчерашнего дня и совершенно вымотался. Если ты покажешь, где бы мы могли устроиться… — Он подошел к дивану, осторожно взял на руки малыша и легко закинул за плечо огромную и битком набитую полотняную сумку. — Я бы не прочь отдохнуть.

Уитни приложила руку ко лбу и почувствовала, что ее пальцы дрожат. Неужели ей от него не отделаться? Неужели она действительно не может продать поместье? Как же ей в таком случае быть? Эдмунд Максвелл сказал, что у Крессиды совсем не осталось денег; у нее самой на счету всего около двух тысяч, это почти что ничего, принимая во внимание, сколько денег понадобится, чтобы восстановить виноградники Изумрудной долины.

— Можешь расположиться в комнатах отца. — В смятении она отбросила волосы назад за спину.

— Я бы не хотел жить в комнатах отца. — Он сжал зубы. — Как насчет той, с видом на бассейн?

— Нет, — сказала Уитни жестко. — Она — моя.

— Тогда я займу соседнюю. — Он вопросительно поднял брови. — Есть возражения?

«Да, — хотелось ей закричать. — Есть, и большие».

Ей вовсе не улыбалось, чтобы он расположился в соседней с ней комнате.

— Пожалуйста. Пока что — пожалуйста.

Ребенок зашевелился, захныкал. Люк рассеянно чмокнул его в макушку, прикрытую смешной голубой панамкой. Глядя на них, Уитни почувствовала, как что‑то сжалось у нее в груди. Люк же повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Она смотрела ему вслед и никак не могла понять, почему это вдруг так расчувствовалась. Может, из‑за контраста — Люк так жесток и неуязвим, а малыш доверчив и беспомощен? Или заботливый отцовский жест так тронул ее сердце? Ей не хотелось верить, что он способен на нежность, — она предпочитала считать его ужасным, высокомерным, несносным…

Только тогда с чистой совестью она использует любую хитрость, чтобы избавиться от неожиданного гостя. Где же мать ребенка? Жива ли она? Женаты ли они? Разведены? А может, они до сих пор в браке, но тогда почему она не здесь, с ним и сыном?

Только один вопрос ей не нужно было себе задавать, потому что она уже знала на него ответ. Люк все еще ее ненавидит… Так же как ненавидел тринадцать лет назад, когда Крессида Бранниген только взяла ее в дом.

Сейчас, с точки зрения взрослого человека, поведение Люка уже не поражало ее. В конце концов, она действительно явилась причиной разногласий между ним и его бабушкой и, более того, виновата в той ссоре, что привела к ультиматуму Крессиды и уходу Люка из родного дома.

И Уитни всегда чувствовала на себе бремя вины, так как Люк исчез и никто больше о нем не слышал.

До сегодняшнего дня.

Узнав о смерти бабушки, он, казалось, был потрясен.

В самом ли деле? Или он просто хороший актер?

Может, слухи о том, что Максвелл пытается его найти, все же достигли его ушей. Но возможно также, что его приезд домой именно в этот день — это не что иное, как совпадение. Всем известно, что правда иной раз более невероятна, чем вымысел. Но так или иначе — это ничего не значит! Главное, что Люк все же появился, как чертик из табакерки, и совершенно некстати. Уитни нахмурилась. Он сказал, что у него нет денег. Если это правда, значит, он с полным правом может здесь поселиться.

Но она не собирается верить ему на слово. Она обязана убедиться, что все условия завещания выполняются. Это ее долг перед Крессидой.

Она попросит Эдмунда Максвелла немедленно этим заняться: навести справки… и вытащить правду на свет Божий.

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Черт, я поражен…

Уитни не слышала, как Люк появился в кухне. При звуке его голоса она вздрогнула, и ей понадобилось несколько мгновений, чтобы собраться и спокойно повернуться к нему.

— Поражен? Чем же?

Он взглянул на ряды чисто вымытых тарелок и несколько дюжин хрустальных бокалов, которые Уитни вымыла и до блеска протерла льняным кухонным полотенцем.

— Твоими попытками произвести впечатление.

Она повернулась к нему боком и взяла стопку тарелок.

— Извини, мне нужно убрать это в шкаф.

Он посторонился и открыл дверцу шкафа.

— Тебе не надо мне ничего доказывать, — сказал он спокойно. — Я прекрасно знаю, что ты собой представляешь. Расслабься, дорогая… Иди, налей себе чего‑нибудь выпить, и пусть экономка сама здесь все закончит.

Стараясь подавить закипающую ярость, Уитни взяла вторую стопку тарелок. Делая вид, что Люка в кухне нет, она расставляла посуду на полочках шкафа. Закончив с тарелками, она принялась за бокалы, уставляя ими большой деревянный поднос. С усилием подняла его и понесла через холл в комнату, чувствуя, что Люк идет следом за ней. Пока она ставила бокалы в буфет, он даже не пошевелился, чтобы ей помочь.

— Ну, вот мы и одни дома, дорогуша. — Его голос был полон сарказма.

— Я не настроена на шутки.

— Это вовсе не шутка. Кто бы мог подумать в тот день, когда ты впервые появилась в этом доме подростком с глазами как блюдца, что в один прекрасный день мы будем вместе хозяйничать в этом доме.

— Я не собираюсь с тобой здесь хозяйничать. Просто в данный момент у меня нет другого выхода, как дать тебе комнату. Во всем же остальном тебе придется обходиться самому. Сам на себя готовь, стирай и…

— Для этого есть прислуга. Им за это и платят.

Уитни насмешливо взглянула на Люка.

— Никто не собирается тебе прислуживать. Кухарка и горничная уже уехали и возвращаться не думают. Они обе уже давно в пенсионном возрасте и здесь оставались только потому, что любили твою бабушку.

Она повернулась на каблуках и, помахивая подносом, решительно прошла обратно в кухню. Там она принялась нагружать поднос оставшимися бокалами.

Закончив на кухне, Уитни предполагала понежиться в горячей ванне и пораньше лечь спать. Она так устала, что, казалось, стоит ей присесть, и она уже не найдет сил подняться.

— Я пытался залезть на чердак, — раздался позади голос Люка, и она скрипнула зубами, — но он заперт. У тебя есть ключи?

Не глядя на него, она продолжала заниматься бокалами.

— Что тебе нужно на чердаке?

— Насколько я помню, бабуля никогда ничего не выбрасывала, так что есть слабая надежда, что моя старая мебель из детской может быть там — во всяком случае, она была там до моего отъезда. Ты не…

— Мебель все еще на чердаке… и старая коляска тоже. Но, наверно, все покрыто пылью. У меня не нашлось времени почистить чердак в этом году, а горничная не смогла бы вскарабкаться наверх по узкой крутой лестнице.

— Так где же ключ?

— На полочке возле двери. — Она повернулась к нему. — Ты собираешься залезть на чердак сегодня? Имей в виду, что сначала все нужно проветрить и вымыть, сегодня вечером ребенка в кроватку класть не годится.

Он потер затылок, и впервые за целый день она заметила, какое осунувшееся у него лицо и какие усталые глаза. Если бы не его враждебность и высокомерие, может быть, она бы и посочувствовала ему…

— Что ж, ты права, — сказал Люк. — Тогда утром.

— Где же ты уложишь малыша?

— Он может поспать со мной.

Повезло малышу! — внезапно подумала Уитни и тут же сердито одернула себя: ну и мысли у нее! Она поспешно повернулась и протянула руку к подносу, но неловким движением опрокинула хрустальный бокал для шерри. Он со звоном грохнулся на кафельный пол и разбился на мелкие осколки.

Шепотом выругавшись, Уитни присела, чтобы подобрать осколки, но тут же почувствовала боль. На порезанном пальце выступила кровь, и девушка с досадой прикусила губу.

Сильная рука резко поставила ее на ноги.

— Дай‑ка сюда руку, — грубовато приказал Люк. Он слегка сжал ее палец. — Внутрь стекло не попало, — сказал он. — Во всяком случае, я ничего не вижу.

Люк подтащил Уитни к раковине, включил холодную воду и сунул ее палец под струю. Нетвердо державшаяся на ногах девушка подчинилась. Люк стоял к ней вплотную, так близко, что она ощущала тепло его тела, чувствовала жаркое дыхание на своих волосах, слышала, что его сердце начинает биться быстрее.

— Ты пахнешь персиками.

Какой низкий и чувственный у него голос! Ей хотелось отодвинуться, но впереди была раковина, а позади — он. И еще она сомневалась, что сможет уйти далеко на внезапно ослабевших ногах. Палец под ледяной струей почти совсем онемел, кровотечение остановилось, и Уитни попробовала освободиться.

Люк развернул ее к себе, и она увидела, как потемнели его глаза.

— А на вкус ты тоже как персик?

Держа девушку за одно плечо, он пальцем осторожно провел по ее щеке, по губам и на мгновение задержался в уголке рта.

— Ты хочешь, чтобы я попробовал, не так ли? — Голубые глаза смотрели на нее гипнотизирующе, и Уитни не находила в себе сил отвернуться.

— Люк, ты сумасшедший!

— Я знаю, как тебя ко мне тянет… Я видел, как расширились твои зрачки, когда мы обсуждали, кто и где будет спать — и с кем…

Уитни чувствовала, что последние силы покинули ее.

— Ты сумасшедший, — повторила она прерывающимся шепотом.

— Да? — Кончиком ногтя он дотронулся до ее зубов. — А как насчет тебя? Какая же тогда ты? Алчная?.. — Голос внезапно утратил мягкость и стал злым и горьким. — Такая же алчная… как твоя мать?

Да он же просто играет с ней! Испытывает ее!

С горящими от унижения и обиды щеками Уитни резко вырвалась.

Люк сухо засмеялся, и его смех неприятно резанул ее слух. Девушке хотелось зажать руками уши, чтобы не слышать, но она не собиралась доставлять ему такого удовольствия.

— Если ты потрудишься убраться отсюда, — холодно сказала она, — я здесь подмету. День был очень тяжелый, я устала и хочу пораньше лечь спать.

— Я сам это сделаю.

— Нет, я сама!

— Ты уже успела порезаться. Или тебе нравится, как я играю в доктора? Еще хочется? Ну тогда давай, действуй.

Уитни поняла, что бессильна… бессильна против этого человека. Ведь она почти что сдалась ему; еще какая‑то минута, и он бы…

— Ну? — нетерпеливо рявкнул он.

— Ладно, я ухожу. — Она помедлила. — Но… как насчет… тебе не надо помочь… с ребенком?

— Благодарю, я прекрасно справлюсь без чьей‑либо помощи, особенно женской.

— Что ж, отлично! Но не забудь… Я предлагала.

Выходя, она громко захлопнула за собой дверь… Очень громко.

«Сногсшибательна…» — так он ей сказал.

И «…копия матери…»

Уитни огорченно провела щеткой по блестящим рыжим волосам и швырнула ее на туалетный столик. Поднявшись из‑за стола, она открыла дверцу платяного шкафа и выдвинула нижний ящик. Там, запрятанная под стопкой кашемировых свитеров, лежала обрамленная в серебряную рамку фотография.

Фотография ее матери… и отца Люка, Бена.

Все тринадцать лет Уитни приходилось эту фотографию прятать, доставая, только когда оставалась одна… и быстро класть обратно в ящик при любом стуке в дверь.

Она терпеть не могла что‑либо делать украдкой, хотя бы и из лучших побуждений, и даже сейчас, зная, что ничто уже не может расстроить Крессиду, все равно чувствовала себя виноватой.

Без всякого основания.

Она не совершила ничего плохого.

Такого, что совершила ее мать. Прелюбодеяния нельзя простить, каковы бы ни были причины.

Уитни встряхнула головой и собралась с мыслями. Так, сейчас надо лечь спать: завтра ей снова придется бороться с Люком Браннигеном.

Пока Эдмунд Максвелл будет собирать информацию, необходимую ей, чтобы навсегда отделаться от непрошеного гостя, она должна найти выход из создавшейся ситуации. Лучше всего, если они сумеют поделить дом между собой и поменьше встречаться. Конечно же, это ему не понравится. Он наверняка захочет быть хозяином в доме, как было и раньше, до его отъезда. Ей придется быть постоянно настороже: Люк противник очень ловкий.

Уитни решительно встала, снова вынула из ящика фотографию и открыто поставила ее на столик.

Ей больше нет нужды ее прятать. Только один‑единственный человек может быть оскорблен присутствием этой фотографии в поместье Браннигенов…

Люк.

Но в чем она может быть уверена на все сто процентов: только после дождичка в четверг у этого человека появится шанс оказаться в ее спальне!

— Ага, ты уже встала! — Люк как раз закрывал за собой дверь своей комнаты, когда Уитни вышла из спальни. — Ты всегда так долго валяешься в постели?

Уитни быстро и молча прошла мимо него и стала спускаться по лестнице. Чтобы прийти в себя, ей всегда требовалось выпить с утра хотя бы чашку кофе… Но сегодня она особенно в этом нуждалась: ей ведь предстоит сражаться с Люком.

— Ты так шумел на чердаке, что, наверно, разбудил всю округу, — бросила она через плечо. Люк топал вниз по лестнице следом за ней. — Надеюсь, ты нашел, что искал?

— Нашел. Все уже вымыто, вычищено, и матрас сохнет в гостиной перед камином.

Она остановилась и взглянула на него, иронически приподняв бровь.

— Ты уже и камин успел разжечь?

— Не поспешишь, дьявола не догонишь.

— Приходится спешить, когда дьявол подгоняет.

— О, я вижу, ты получила неплохое образование, пока меня не было. И кто же за это платил, могу я спросить?

Она удостоила его суровым взглядом, но, прежде чем отвернуться, успела заметить, что на нем ослепительно белая футболка и черные джинсы. Также она заметила, что волосы у Люка еще слегка влажные после душа и что он чисто выбрит, даже ямочка на подбородке стала видна, ямочка, о которой она уже успела забыть. В день их знакомства ей было всего двенадцать лет, с тех пор прошло еще тринадцать, а это долгий срок.

Знакомства… Она насмешливо улыбнулась. Слишком сильно сказано! На самом деле они практически никогда и не были знакомы! Они прожили несколько месяцев под одной крышей, и все; и надо сказать, эти несколько месяцев были самыми ужасными в ее жизни. Она только что потеряла мать, а когда Крессида решила взять ее в дом, Люк так яростно этому сопротивлялся, что Уитни тряслась от страха. Как же он ее ненавидел!

Самая неприятная ссора произошла, когда он кричал на нее и обзывал ужасными словами ее мать и Бена Браннигена. Она прежде никогда не слышала этих слов и даже не поняла их смысл.

Но Крессида слышала… и все поняла.

Дрожа от гнева, она приказала Люку извиниться или убираться вон.

Он крикнул, что уезжает.

Вдогонку она велела ему не возвращаться, если он не извинится.

Он явно и не собирался этого делать.

Только когда Уитни исполнилось четырнадцать, она поняла, что отъезд Люка разбил сердце его бабушки.

— Вы могли бы попытаться найти его, — запинаясь, сказала однажды девочка.

— У меня есть своя гордость, милая, — отвечала Крессида. — У меня есть своя гордость.

Не из‑за такой ли гордости Люк и не возвращался?

Но даже если б она знала ответ на этот вопрос, подумала Уитни, что бы это изменило?

— Я сварю кофе. — Она открыла дверь кухни и вошла внутрь. — А потом поговорим. Нам многое надо обсудить.

Он прислонился спиной к холодильнику, наблюдая за тем, как Уитни наливает в кофеварку холодную воду.

— Расскажи мне о бабушке, — потребовал он. — Она долго болела?

— В прошлом году она упала и сломала шейку бедра. Оно долго не заживало, и врачам пришлось провести дополнительные обследования. Обнаружилась опухоль… — Ее голос внезапно сел, и девушка прокашлялась. — Тебе кофе покрепче?

— Чем крепче, тем лучше.

Она насыпала в фильтр восемь ложек и включила кофеварку.

— Когда ее привезли из больницы, она была очень слаба и последующие десять месяцев не вставала с постели.

— Она очень страдала?

— Да, — коротко ответила Уитни.

— Почему, черт побери, ты не могла со мной связаться?

— Она этого не хотела.

Он зло выругался.

— Тебя не было тринадцать лет. — Уитни и не старалась скрыть обвинительные нотки в голосе. — Почему ты ни разу не приехал?

— Она же велела мне убираться.

— Ради Бога, Люк! Тебя послушать, так ты словно не тридцатилетний взрослый мужчина, а испорченный ребенок! Тебе всего‑то и нужно было что извиниться.

— Мне не за что было извиняться. — Он отошел от холодильника к раковине. Ухватившись руками за край, он уставился в окно, и Уитни заметила, как побелели костяшки его пальцев. — То, что она сделала, взяв тебя в дом, было непростительно.

— Твоя бабушка была доброй и сердечной женщиной. — Она изо всех сил старалась овладеть нахлынувшими чувствами. — Я знаю, что тебе было трудно примириться с ее решением, тебе же стукнуло тогда всего семнадцать, и после того потрясения…

— Я не думал тогда о себе! — Он резко развернулся лицом к ней, и вся застарелая, приумноженная за тринадцать лет обида полыхнула в его глазах. — Я думал о своей матери. О том, что они — мой отец и твоя мать — сделали с ней.

— Не надо! — Дрожа, Уитни подняла руки, словно пытаясь остановить его. — Пожалуйста, Люк, не начинай все заново. Я понимаю, почему ты так оскорблен, но, Люк, ты же сойдешь с ума, если не постараешься забыть…

— Думаешь, я не пытался? Думаешь, я не хотел простить? Забыть и простить? Как по‑твоему, что я чувствовал, уходя от бабушки, единственного в мире человека, который что‑то для меня значил? И наконец, — он бешено взмахнул рукой, — наконец‑то вернуться в этот дом и обнаружить, что опоздал. Господи, это разрывает мне сердце!

Напряженное молчание последовало за выплеском Люка; казалось, оно никогда не кончится, но вдруг откуда‑то донесся тихий плач ребенка.

Уитни растерянно оглянулась.

Люк тяжело вздохнул.

— Это монитор малыша, там, над хлебницей, — устало проговорил он.

Уитни посмотрела туда и увидела бело‑голубой приборчик с мигающим красным огоньком.

— Я такого еще ни разу не видела, — как‑то неловко сказала она. — Значит, ты оставляешь микрофон в комнате ребенка, а приемное устройство повсюду таскаешь с собой?

— Ну да. Ладно, пойду принесу его.

— А как его зовут?

— Трой, — кинул он через плечо и вышел.

Трой. Уменьшительное от Траяна? Имена Траяна и Крессиды тесно связаны в мифологии; неужели Люк, несмотря на ссору с бабушкой, все же вспоминал о ней с любовью, выбирая имя для сына?

Он вернулся с малышом на руках. Уитни уже успела сварить кофе, наполнить две кружки и добавить сахар и сливки.

Она решила свести любое общение между ними на чисто деловой и безличный уровень, но тут же допустила большую ошибку, взглянув на ребенка.

— Ой, какой он темненький!

— Ну да, ты же не видела его вчера без панамки.

Люк взъерошил кудрявые черные волосы своего сынишки, и тот радостно гулькнул и выпустил пузырь. У него были отцовские голубые глаза, опушенные густыми ресницами, такими же черными, как и волосы. Люк нарядил его в красную майку и ярко‑красный вельветовый комбинезончик, и при виде хорошенького малыша сердце Уитни растаяло.

— Ты не установишь столик, чтобы я мог посадить его на сиденье? — попросил Люк. — Что‑то я никак не разберусь с этими защелками.

Ей пришлось повозиться пару минут, прежде чем она сама поняла, как устроен столик, и Люк наконец смог усадить ребенка.

— И что же у него будет на завтрак? — Уитни неловко отступила, внезапно ощутив его близость.

— Сегодня в меню банан, тост и молоко…

— Но у меня нет бананов.

— Я захватил еды, которой ему хватит на пару дней. И я подумал, — продолжал он, вынимая бумажный пакет из холодильника, — что, может, ты отвезешь меня в город и я запасусь провизией. В угловом магазине Стэнли у меня всегда был неплохой кредит, и я уверен, что…

— Джим Стэнли давно умер. Магазин снесли, и на его месте теперь супермаркет. Если у тебя нет денег, то тебе сначала придется пойти в банк и взять заем.

Он продолжал выкладывать содержимое пакета на стол: гроздь спелых бананов, маленькую буханку хлеба, коробку с пшеничными хлопьями и упаковку с молоком.

— Чтобы получить заем в банке, у человека должна быть собственность. Похоже, что тебе придется нас подкармливать. Но мы с Троем не такие уж обжоры, правда, чудо‑юдо?

Он улыбнулся малышу, и тот заулыбался в ответ двумя белыми зубами, словно они обменялись какой‑то веселой шуткой.

Уитни почувствовала, как в ней волной поднимается возмущение. Интересно, он что же, думает, они будут жить здесь и она на свои деньги будет их кормить?..

Не выйдет.

Он уже успел очистить и порезать банан и теперь обмакивал кружочки в молоко и посыпал хлопьями. Она невольно залюбовалась его движениями и сильными загорелыми пальцами с гладкими короткими ногтями, — вот так стояла бы и смотрела! Но вместо этого она поставила его кружку с кофе на стол рядом с молочником и сахарницей.

— Я пошла в гостиную, — сказала она сухо, глядя, как малыш сосредоточенно засовывает в рот кусочки банана с хлопьями. — Мне надо кое‑куда позвонить.

— Если ты собираешься позвонить Максвеллу, чтобы он навел обо мне справки, то разреши мне сэкономить твое и его время. — Люк вытер руки о джинсы и вынул из кармана бумажник. Выудив из него визитку, он бросил ее на стол. — Дэйл Грегг — работает в банке, куда я кладу деньги… когда они у меня есть, и… — на стол полетела вторая визитка, — Элиза Томсон, адвокат, к которой я недавно обращался. Они оба полностью в курсе моей финансовой ситуации. Как только я покормлю Троя, я им позвоню и попрошу помочь Максвеллу, когда он с ними свяжется. Он получит всю необходимую информацию.

Уитни взяла со стола карточки и прочла адреса.

— Все это время ты был в Калифорнии? — взглянула она на Люка.

— Ага, в стране прибоя и загорелых красоток.

— Пляжный бездельник.

В ответ на ее презрительное замечание он только уклончиво улыбнулся.

— В общем, — продолжала она, — за тринадцать лет тебе нечего показать, кроме загара, пустой чековой книжки и…

— И ребенка.

Уитни качнула головой.

— Невероятно.

— Он действительно невероятный, правда?

— Невероятно, что человек с таким потенциалом мог так низко пасть, — взорвалась она. — Это только испорченные девчонки‑подростки убегают из дома, потому что не хотят подчиняться родителям. А потом возвращаются, поджав хвост и с незаконнорожденным ребенком на руках. Наоборот обычно не бывает… Но ты исключение.

— Ты думаешь, — он посмотрел на нее широко распахнутыми глазами, — что кто‑то воспользовался моей невинностью и сделал мне ребенка?

— Такие люди, как ты, своим безнравственным поведением разлагают саму структуру североамериканского общества…

— О, я думаю, ты малость преувеличиваешь! Я только…

— Ты хочешь только развлекаться, а если прокол, кто‑то другой должен тебя вытягивать. Мало того, что ты так себя вел, когда был один, но с появлением ребенка…

Малыш захныкал.

Уитни кинула взгляд на Троя и почувствовала угрызение совести. Личико малыша скуксилось, губки дрожали и глаза наполнились слезами. «Как ты могла?» — словно говорил его взгляд, устремленный на Уитни.

Она опомнилась. Действительно — как?

Как могла она забыть, что находится в одной комнате с ребенком? Она прекрасно знала, что для психики малыша вредно быть свидетелем ссоры взрослых, и сама же раскричалась.

— Дети очень чувствительные создания, — тихо сказал Люк. — Когда я с ним, то всегда стараюсь быть спокойным и любящим, даже несмотря на… трудности. Я буду очень тебе благодарен, если ты постараешься делать то же самое. Нам обоим непросто, и давай вести себя по‑человечески, идет?

В горле у нее застрял болезненный комок, и, хотя она попыталась его проглотить, он не исчезал.

Люк склонился над сыном, гладил его по темной головке, шептал ласковые слова. Утешал.

Уитни взяла свою кружку и, расстроенная, вышла из кухни.

Неважно, сколько времени Люк пробудет в поместье Браннигенов, и неважно, насколько она будет рассержена, но никогда, поклялась она, никогда она не выйдет из себя при нем!

Во всяком случае, в присутствии ребенка!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Эдмунда Максвелла не будет две недели. Он в отпуске. — Уитни поставила кружку в посудомоечную машину. — Это дает тебе время найти себе работу. Как только у тебя появится работа, сможешь уехать.

— Работу?

Услышав удивление в голосе Люка, она повернулась и холодно взглянула на него.

— Да, работу. Тебе объяснить, что это такое? Даже пляжным бездельникам приходится однажды повзрослеть!

— Вовсе не обязательно. — Он пожал плечами и откинулся на стуле. — Да и кто захочет меня нанять? Меня же из школы выгнали.

— На дальнем конце озера идет большое строительство, ты мог бы наняться разнорабочим. Ты для этого в достаточно хорошей форме. — Она отвела глаза от его широкой груди и сильных рук. — И я не думаю, что у тебя будут проблемы с трудоустройством.

— А автобус сюда ходит? — поинтересовался Люк и почесал затылок. — Раньше не ходил.

— Со временем ты сможешь купить подержанную машину.

— Ну тогда это палка о двух концах. Чтобы найти работу, мне нужна машина, но я не смогу купить машину, если у меня нет постоянной работы, за которую мне платят. И еще одна проблема…

Трой что‑то залопотал и выплюнул кусочек тоста.

— Как видишь, — сухо продолжил Люк, — его нельзя оставить без присмотра.

— Отдай его в ясли. Именно это люди в твоем положении и делают, чем же ты лучше?

Трой недовольно завозился на стульчике, переводя взгляд с Уитни на отца. Это напомнило девушке о ее клятве никогда не ссориться с Люком в присутствии ребенка. Она глубоко вздохнула.

— Мы продолжим этот разговор, когда он заснет.

Люк поднялся на ноги, крепко взял ее за руку и вывел в коридор, плотно закрыв за собой дверь.

— Разговаривать бесполезно, — натянуто сказал он. — Если ты думаешь, что я доверю сына посторонним, ты совсем ненормальная.

— Совершенно не обязательно оставлять его с посторонними. — Уитни с вызовом вздернула подбородок. — Имя Дикси Мэй тебе о чем‑нибудь говорит?

— Дикси?

— Рост около пяти футов, белокурые волосы взбиты вот досюда и вот такой бюст.

Он улыбнулся.

— А, теперь я вспоминаю. Дикси Мэй Бест. Она была…

— …одной из твоих многочисленных подружек.

— Дикс все еще здесь?

— Все еще здесь. И она владелица лучшего в Эмералде детского садика. Она пару раз неудачно выходила замуж, но очень любит детей.

— Она все такая же?.. — Он сделал в воздухе несколько округлых движений, словно рисуя пышные женские формы.

— Почему бы тебе самому не посмотреть и не убедиться?

— Пожалуй, я так и сделаю. Но я тебе сразу говорю, что не собираюсь отдавать Троя в ясли. Он останется со мной.

— Ну тогда у тебя связаны руки. Ты действительно…

— Пойдем прогуляемся, — прервал он ее.

— Прогуляемся? Я совершенно не хочу гулять! Я занята, мне еще много чего нужно сделать.

— Когда я вчера шел по дороге от шоссе, то обратил внимание на виноградники. Давай посмотрим их поближе. И, может, ты объяснишь, почему…

— Если ты хочешь поговорить о делах, лучше обратись к Эдмунду Максвеллу, когда он…

— Раньше виноградники Изумрудной долины были самыми доходными в округе Оканаган. А что теперь? Виноградники до сих пор полны «бако нуар», «верделэ» и «сэйв‑виллар» — сортов, которые высаживал отец шестнадцать лет назад и которые теперь совершенно не котируются на рынке. Черт побери, бабушка‑то уж должна была это знать! Она должна была…

— У твоей бабушки была полоса неудач как раз незадолго до ее травмы. Она наняла управляющего, но тот не оправдал надежд, и после этого у нее руки опустились…

— А тебя что, судьба виноградников не интересовала? В конце концов, именно благодаря деньгам Браннигенов ты здесь так неплохо устроилась!..

— Знаешь что, Люк! Когда я еще работала учительницей, то большая часть моей зарплаты шла на расходы по дому.

— …и именно на проценты от капитала Браннигенов ты сможешь жить в роскоши!

— Капитала Браннигенов больше не существует! Так мне вчера сказал Эдмунд Максвелл на прощание. Так что ты ничего не выиграешь, если и попытаешься мне помешать с продажей имения.

— Моя бабушка израсходовала капитал? Вы прожили капитал? Господи, я не верю!

Он был так взбешен, что Уитни невольно сжалась.

— Так что видишь: кроме продажи, выхода нет. Даже при желании я не смогла бы содержать поместье.

— Да‑да‑да…

Жалобный плач донесся из кухни.

— Надень куртку. — Сурово сжав губы, Люк взглянул на нее сверху вниз. — Я хочу посмотреть, что у нас еще есть. Но я тебе сразу могу сказать — о продаже забудь! Этого не произойдет.

Поместье Браннигенов располагалось на северном конце плато Нарамата. Виноградники были высажены на крутых склонах, спускающихся к Изумрудному озеру. Аккуратные ряды виноградных лоз напоминали ковер из тяжелого зеленого вельвета.

Уитни накинула парку поверх футболки и джинсов, и хотя Люк тепло одел малыша и нахлобучил ему на голову голубую панамку, сам он был без куртки.

Он нес сына в рюкзачке, и Уитни подумала, что его спине, во всяком случае, не холодно. Они спускались вниз по дороге, идущей через виноградник.

— Значит, говоришь, виноградниками ты не занималась, — не глядя на нее, сказал Люк.

— Не то чтобы меня это не интересовало, — спокойно возразила Уитни. — Просто я моментально сгораю на солнце, поэтому никогда не могла работать на воздухе…

— Ну да, ты всегда была книжным червем, — грубо прервал ее он. — Сидела, уткнувшись носом то в одну, то в другую книжку. Ты закончила школу в Пентиктоне?

— Я проучилась там год, потом Крессида отправила меня в пансион на острове Ванкувер. После окончания я поступила в УБК… И, прежде чем ты начнешь язвить, знай, что при этом я работала официанткой и платила за учебу сама.

— О, Университет Британской Колумбии! Значит, даже там ты сумела занять мое место.

— Твое место всегда было для тебя открыто, Люк, стоило тебе захотеть. — Она искоса взглянула на него и увидела, что Трой ухватил отца за выгоревшие от солнца волосы и с удовольствием дергает их.

— Ну а потом что? После УБК?

— Год я путешествовала по Европе. А когда вернулась домой, то получила место учительницы в школе Пентиктона.

— Когда же ты выйдешь снова на работу?

— Я не собираюсь возвращаться.

Он кинул на нее циничный взгляд.

— Ты уволилась с работы в надежде получить виноградники Изумрудной долины? Надеялась стать богатой бездельницей?

— Я уволилась, чтобы ухаживать за твоей бабушкой.

— А обратно тебя не могут принять?

— Ты что, совсем не в курсе того, что происходит в округе? Конечно, не могут. Когда я уволилась, то на мое место тут же набежала дюжина желающих.

— Значит, мы с тобой в одинаковой ситуации. Без работы, без перспектив… Слава Богу, хоть крыша над головой имеется. — Он свернул с дороги и пошел между рядами виноградных лоз, не оборачиваясь и не возобновляя разговора.

Уитни это вполне устраивало.

Время от времени Люк останавливался и осматривал лозу, вытягивая из земли корень, брал на ладонь немного сухой земли и задумчиво разминал ее пальцами или осматривал прогнувшиеся шпалеры.

Когда он в очередной раз остановился, Трой обернулся и сверху взглянул на Уитни. Она улыбнулась ему. Какой же он чудесный малыш! «Ку‑ку!» — тихонько, чтобы не услышал его отец, проворковала девушка. Мальчик улыбнулся в ответ и снова занялся волосами Люка.

Минут через десять Люк так внезапно повернулся, что Уитни чуть в него не впечаталась.

— Пошли обратно, — сказал он. — Я увидел достаточно.

— Я пойду вниз к озеру. — Ей хотелось побыть одной и все спокойно обдумать.

Трой широко зевнул.

— А малыша лучше уложить, — быстро продолжила она, опасаясь, как бы Люк не переменил своего решения и не потащился за ней. — Тебе хватает одеял? Если нет, то одеяла хранятся в большом шкафу наверху, рядом с…

— Мне не нужна карта поместья, Уитни. Я не заблужусь, — резко заявил он. — Я здесь родился. Я знаю все вдоль и поперек, в том числе и шкафы.

— Я приму это к сведению. Но тебе совершенно не обязательно грубить! Ты‑то здесь родился. А я никогда не собиралась здесь жить. Мне было двенадцать лет, и моего мнения никто не спрашивал. И, если хочешь знать, — она зло сверкнула глазами, — это было бы последним местом на земле, которое я бы выбрала! Ты был самым жестоким мальчишкой из всех, кого я знала, зацикленным на своей ревности и неуверенности в себе, и тебе всегда было наплевать на…

— Кажется, ты говорила, что нам следует постараться забыть прошлое!

Его ледяной голос подействовал на нее как пощечина.

Она метнулась мимо него и побежала вниз с холма между рядами винограда.

Хватит с нее! Она не может выносить этого человека рядом с собой! Нет, она не собирается ждать, когда Эдмунд Максвелл вернется из отпуска! После обеда она сама поедет в город, зайдет в его офис и попросит партнера Максвелла навести справки о финансах Люка.

Она попросит его позвонить кому надо и подождет результатов. И когда она получит ответ, которого ожидает: что Люк врет о своем пустом банковском счете, — тогда она вернется домой и предложит Люку выметаться.

И если он попросит подбросить его до ближайшей автобусной остановки, она с удовольствием это сделает.

Через десять минут она добралась до озера. В своем любимом тихом уголке, надежно защищенном от ветра, девушка уселась на траву и прислонилась спиной к стволу дерева. Она задумалась, но вовсе не о Люке Браннигене, а о его бабушке.

После похорон Крессиды к ней подошел доктор Джек Маккэй и сказал: «У нее были ужасные боли, Уитни. Радуйся, что она избавилась от страданий».

И лучшие подруги Крессиды, Амелия Питт и Марта Грей, тоже сказали, что все к лучшему. «Это ведь ни для кого не было неожиданностью, дорогая. Радуйся, что все наконец‑то закончилось. Тебе трудно пришлось последние месяцы».

Да, этот год выдался нелегким, но, несмотря на то что порой она уставала почти до смерти, проводя с Крессидой ночи, заполненные агонией, Уитни знала, что никогда не сможет порадоваться ее смерти. Она рада за Крессиду, но не за себя. Ей ужасно ее не хватает.

И только здесь, где никто не мог ее услышать или увидеть, кроме пары реполовов, нескольких диких уток на озере и одинокой черной белочки, только здесь она наконец‑то позволила себе разрыдаться.

Когда Уитни вернулась в дом, был уже полдень.

Во дворе стоял незнакомый пикап, и она недовольно поморщилась.

Посетители. Только этого ей не хватало! Но когда она решила обойти дом и воспользоваться черным входом, дверь главного входа распахнулась и из нее вышли двое: Люк и Дикси Мэй Бест.

При виде соблазнительной блондинки Уитни чуть не споткнулась. Да, она всегда знала, что Люк скор в подобных делах, но это уж чересчур!

К сожалению, они оба ее заметили, и, подавив вздох раздражения, Уитни сунула руки в карманы парки и зашагала им навстречу.

Дикси Мэй кокетливо смеялась, но, увидев Уитни, тут же посерьезнела.

— Мисс Маккензи, я вам очень сочувствую.

— Благодарю вас, Дикси.

— Ну, — блондиночка взглянула на свои наручные часики, — мне пора бежать, Люк. Здорово, что ты вернулся. Обязательно расскажу Пэтси.

— Пэтси Смит? Она тоже все еще здесь?

— Ну да. И Бет, и Лиз, и Рози Макджи, и… О, да вся наша старая компания: Лаура Логан, и близняшки Паттерсон, и… — она презрительно скривилась, — и даже Бегония Брайт.

— Старушка Бегония, — засмеялся Люк.

Дикси встряхнула головой, и ее густо накрашенные глаза блеснули.

— С ума сойти! Люк Бранниген стал папочкой!

Покачивая бедрами, туго обтянутыми ярко‑розовой мини‑юбкой, Дикси направилась к пикапу. Усевшись за руль, она опустила боковое стекло.

— Позвони мне, ладно? — крикнула она, отъезжая.

Пикап выпустил облако дыма и укатил, оставив Люка и Уитни одних. Напряжение между ними достигло предела.

— Пару дней ты мог бы и потерпеть, — с трудом сдерживаясь, сказала Уитни. — А потом бы и расслаблялся сколько угодно.

— Это почему же, интересно?

Но Уитни не стала отвечать. Она заметила, как прищурились его глаза, устремленные на нее, и вспомнила, что недавно плакала и что глаза у нее, наверно, красные и опухшие.

Она прошла мимо и, не обращая внимания на его «Эй, подожди!», стала подниматься по лестнице.

В своей комнате она решила, что не будет больше ждать. В конце концов, есть ей совершенно не хочется, и обедать она не станет… А Люк и сам может себя обслужить! В холодильнике полно еды, оставшейся после вчерашнего траурного приема.

Она же прямо сейчас поедет в город и поговорит с партнером Эдмунда Максвелла — его старшим братом Чарлзом.

Если она срочно не избавится от Люка, то в один прекрасный день она приедет домой и обнаружит уже обживающую его спальню Дикси Мэй… И похоже, это случится очень скоро.

Дикси Мэй, Пэтси Смит, Рози Макджи… и «всю старую компанию». Включая Бегонию Брайт!

— Люк говорит правду. — Чарлз Максвелл откинулся в кресле и через стол посмотрел на сидящую перед ним Уитни. — И адвокат, и банковский поверенный подтвердили слова Люка.

У Уитни внутри словно все оборвалось. Она с трудом поднялась на ноги.

— Значит… я должна разрешить ему остаться. И я не могу продать ни виноградники, ни дом…

— Ты можешь подать в суд и опротестовать приписку. — Чарлз Максвелл тяжело встал с кресла.

— Нет, я не могу. Так хотела Крессида, и я не имею права об этом забывать. Она ведь приютила меня, после того как мама погибла. Я могла оказаться в детском доме. Так что теперь я не могу отказать Люку в крыше над головой… Особенно теперь, когда он вернулся с малышом. — Она подняла с пола сумочку и повесила ее на плечо. — Спасибо большое, мистер Максвелл. Я очень вам благодарна за помощь.

— Уитни. — Старик обошел вокруг стола. — Прежде чем вы уйдете…

— Да? — Она остановилась.

— Адвокат Люка, по‑видимому, решила, что я в курсе того, что привело его к финансовому краху, и из ее слов я понял, что его брак…

— Я ничего не хочу об этом знать, — поспешила сказать Уитни. — И так уже неприятно, что я попросила вас проверить правдивость рассказанной им истории, и я не собираюсь копаться в его личной жизни.

— Но, возможно, это поможет вам понять Люка.

— В этом нет никакой необходимости. — Она дотронулась до руки адвоката, пытаясь убедить его, что совершенно не расстроена, а если даже и расстроена, то его вины здесь нет. — Я прошу вас поставить вашего брата в известность о нашем разговоре, мистер Максвелл.

— Разумеется. Если у вас появятся новые вопросы, то, пожалуйста, не стесняйтесь, звоните.

Выйдя на улицу, Уитни криво усмехнулась. Она не была бы женщиной, если бы у нее не было вопросов. Конечно же, ей хотелось узнать о браке Люка. Ей хотелось спросить о его жене, почему она не здесь с ним… почему не заботится об их ребенке. Но она поступила правильно, прервав старого юриста. Она не смогла бы смотреть на себя в зеркало по утрам, если бы дала волю любопытству, возбужденному словами Чарлза Максвелла.

— Скажи на милость, чем ты тут занимаешься? — Уитни уперла руки в бока и посмотрела на спину и ноги Люка.

Голова, плечи и вся верхняя часть его тела находились под открытым капотом черного пикапа. Весь последний год пикап простоял в гараже. Очевидно, Люк там его и нашел и теперь вывел наружу и взялся за починку. Он явно не слышал, как она подошла, но стоило ей резко задать этот вопрос, как Люк поднял голову и выпрямился.

— А‑а, ты вернулась. — Он вытер рукой лоб, оставляя на нем широкую черную полосу. — Кто водил этот пикап?

— Твоя бабушка. Слушай, ты не имеешь права…

— Так вот почему он не хотел сразу заводиться! Все понятно. — Он засунул тряпку в карман джинсов. — Теперь он будет бегать, как молодой конь. Я видел, как ты уезжала в шикарном «мерседесе». Твоя машина?

— Ты сказал правду.

— Я всегда говорю правду. Но ты вообще‑то о чем?

— У тебя нет денег, и тебе негде жить.

— Денег нет, это точно, но вот насчет того, что негде жить… — Он усмехнулся и погладил пикап. — А теперь у меня есть и колеса.

Уитни хотелось напомнить, что машина на самом деле принадлежит ей, как и все поместье, но она сдержалась.

— Отлично, теперь ты можешь подыскать себе работу.

— Ха‑ха. Не выйдет. Я же тебе уже говорил, что буду сам растить Троя. Никаких нянек или воспитательниц.

— Что ж, тогда тебе придется трудно. Вряд ли кому понравится приходить на свидания к папаше с ребенком… Хотя я догадываюсь, куда ветер дует! Даже и не вздумай приглашать своих подружек сюда! Если уж ты и живешь здесь пока что, то это не означает, что ты имеешь полное право приводить в поместье своих дам.

— Своих дам? — Уголки его губ дернулись.

Его самодовольная улыбка еще больше вывела Уитни из себя.

— Твоя бабушка, наверно, перевернулась бы в гробу, если бы знала, что меньше чем через двадцать четыре часа после похорон ты уже приглашаешь Дикси Мэй Бест в ее дом. Господи, ты как похотливый семнадцатилетний мальчишка, и меня поражает, что… — Она прикусила губу, чтобы слова не сорвались с ее языка.

— Что?

Она раздраженно пожала плечами.

— Я прекрасно знаю, зачем сюда явилась эта женщина!

— Дикси приехала, потому что я ей позвонил.

— Ну‑ну, рассказывай!

— Я ей позвонил, потому что ты сказала…

— Я сказала? А какое я к этому имею отношение?

Он схватил ее за руку и подтащил к пикапу. На пассажирском месте стояло детское сиденьице для машины, а в нем, удобно устроившись, сидел пристегнутый ремнями безопасности полусонный Трой.

— Ты сказала, что Дикси — хозяйка детского сада, и я подумал, что она могла бы одолжить мне сиденье для малыша.

Уитни уставилась на него.

— О‑о! — только и сумела она из себя выдавить.

— О‑о? И это все, что ты можешь сказать?

— Прости, — нехотя и еле слышно извинилась она. — Я только подумала…

— Какое же у тебя испорченное воображение, Уитни Маккензи! И какого же ты высокого мнения о моих сексуальных качествах! Я польщен, что ты думаешь обо мне как о новоявленном донжуане… Хотя, с другой стороны, — его легкомысленный тон вдруг сменился на резкий, — я оскорблен тем, что ты считаешь меня способным на такую распущенность.

— Такая у тебя репутация. Чего другого ты можешь от меня ожидать! — отозвалась она, не желая оставлять за ним последнее слово. — Совершенно естественно допустить, что именно так ты бы и поступил!

— Надеюсь, ты пересмотришь свое мнение обо мне, — заявил Люк. — Я тоже смотрю, какой ты стала… и не могу сказать, что мне очень нравится то, что я вижу. Но меня это ничуть не удивляет. В конце концов, ты же дочь своей матери.

Ее рука была в каком‑то дюйме от его лица, прежде чем она сумела опомниться и удержаться от пощечины. Но Люк этой тонкости не уловил и… среагировал мгновенно. Не успела она отдернуть руку, как он стальной хваткой сдавил ее запястье. В его синих глазах полыхал яростный огонь.

— Чтобы больше этого не было, — процедил он сквозь зубы. — Или я не отвечаю за последствия.

— Я тебя не боюсь! — с вызовом крикнула Уитни. — Может, когда‑то и боялась, но теперь ты ничего не можешь мне сделать.

— Попробуй‑ка вот это.

Он дернул ее к себе и в мгновение ока прильнул к ее губам. Все мысли Уитни разом улетучились, зато предательски ожили чувства. Она в ужасе ощутила, как напряглись ее груди, затвердели соски, чуть не разрывая тонкий шелк ее бюстгальтера.

Нет, это невозможно!

Уитни с трудом вырвала руку и отшатнулась. Она стояла тяжело дыша, невольно сжимая кулаки.

— Ты скоти…

— Получила? — Он пожал своими широкими плечами. — Если ты хочешь, чтобы с тобой обращались как с леди, веди себя как леди.

— Ты меня спровоцировал!

— А ты меня не провоцировала?

— Ты первый начал!

— И кто же ведет себя как ребенок? — В его голосе явственно слышалось презрение. Он отвернулся.

— Ничего из этого не выйдет, — в отчаянии сказала она.

Люк снова взглянул на нее.

— Из чего?

— Из того, что мы живем вместе.

— Если ты не выносишь жара, убирайся из кухни.

— Надеюсь, ты не имеешь в виду, что я вообще должна уйти?

— А что, мне нравится эта идея. Вообще‑то я уже подумывал об опротестовании бабкиного завещания. — Он улыбнулся так же холодно и жестоко, как улыбался тринадцать лет назад. — Довольно несправедливо, что ты заполучила поместье Браннигенов. Виноградники Изумрудной долины всегда передавались по наследству, а у тебя в жилах, мисс Маккензи, нет ни капли крови Браннигенов.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Было приблизительно около шести вечера, и Уитни возилась на кухне, когда услышала шаги Люка в коридоре. Весь день его не было: тотчас после их ссоры он уселся в пикап и с грохотом укатил вниз по дороге. И вот вернулся…

Уитни выпрямилась на стуле, положила на тарелку сэндвич и приготовилась к нелегкому разговору, который им предстоял. Он неизбежно воспротивится тому плану, который она собиралась ему предложить и который созрел у нее в голове в его отсутствие, — разделить дом пополам.

Ее комнаты… и его комнаты.

Ее части дома… и его части дома.

И только кухня общая.

Она напряженно смотрела на дверь, чувствуя, как ее кровь наполняется адреналином.

Дверь открылась, и Люк по‑хозяйски ввалился в кухню. В руках он держал битком набитые пакеты из супермаркета.

— Привет, — равнодушно бросил он.

— Где Трой?

Он поставил пакеты на противоположный конец стола.

— Я только что уложил его.

Он включил монитор малыша над хлебницей, и тут же послышалось сладкое сонное посапывание.

— Пока тебя не было, приезжал грузовик с какими‑то ящиками. Я попросила шофера все отнести в твою комнату.

— Да, я уже заметил. Премного благодарен. Там в основном одежда и личные вещи — мои и Троя, — наконец‑то их доставили из Калифорнии. — Он бросил взгляд на содержимое ее тарелки. — Подъедаешь остатки?

— Ммм. — Она взяла малоаппетитный сэндвич с тунцом и откусила кусочек. Из‑под ресниц она наблюдала, как Люк выгружает из пакетов бройлерного цыпленка, упаковки бифштексов и ребрышек и седло барашка в полиэтилене.

— Итак, — он хитро посмотрел на нее, — какую половину холодильника ты выбираешь? Если хочешь, бери верхние полки, нижние полки — мои. То же самое с морозилкой.

Уитни казалось, что из нее выпустили весь воздух. По ироничной усмешке в его глазах она поняла, что он предвидел ее план и, вместо того чтобы защищаться, решил атаковать. Ну что ж, это сражение она не позволит ему выиграть.

— Мне все равно.

В этот момент один из бумажных мешков опрокинулся и несколько чистеньких шампиньонов покатилось к краю стола.

— И еще я подумал, — с улыбкой продолжал Люк, — что в любом случае ты встаешь так поздно, что имеет смысл мне использовать кухню рано утром — скажем, с семи до восьми. Днем с двенадцати до часу, а по вечерам с шести до семи.

— Значит… все оставшееся время кухня — моя. — Она с отвращением отложила свой сэндвич. Еще кусок — и она бы подавилась.

— Ну уж нет, не забывай, нас же трое. Малышу тоже надо когда‑то есть. Обычно он встает около шести, но у него еще не выработался постоянный режим, так что я никогда не знаю заранее, в какое время его надо кормить.

Уитни отодвинула стул и встала из‑за стола.

— То есть тебе нужен неограниченный доступ в кухню?..

— Насчет же всего остального, — не слушая ее, Люк вертел в руках коробку с мороженым, — гостиная твоя, а я возьму себе библиотеку…

— Но телевизор стоит в библиотеке!

— Ты не можешь жить без телевизора?

— Конечно, могу. В конце концов, — легким тоном сказала она, — это же ненадолго.

— Может быть, и на гораздо более долгий срок, чем ты можешь себе представить. — Он наклонился и сунул мороженое в морозилку. — Я утром заехал в Пентиктон, нашел себе адвоката. — Люк выпрямился и с вызовом посмотрел на нее. — Я собираюсь опротестовать завещание моей бабушки.

Сообщение тяжким грузом легло ей на сердце. Господи, как она ненавидит ссоры! Но она не может позволить Люку ее запугать, как он запугивал ее тринадцать лет назад.

— Ты же говорил, что у тебя нет денег. — Она крепко ухватилась за спинку стула. — А чтобы нанять адвоката, деньги вдруг нашлись. Чем же ты собираешься ему платить?

— Ей.

— А! — Уитни презрительно рассмеялась. — Все понятно! Не обладая финансовыми средствами, тебе пришлось использовать свои физические, чтобы получить, что тебе надо! Очаровательно!

— Эх ты! Такая молодая — и такая циничная! Вообще‑то Марилла Итон согласилась работать на следующих условиях, ну понимаешь, — медленно, словно объясняя несмышленышу, продолжал он. — Если я выиграю, то она получит свой процент, а если проиграю… она ничего не получит.

Уитни нахмурилась.

— Но… если ты начнешь процесс, то имущество будет…

— …заморожено.

— А это означает, что ты и я…

— …будем продолжать жить здесь вместе довольно длительный срок.

Невыносимо. Уитни выпрямилась во весь свой рост.

— Если ты думаешь, что перспектива судебного разбирательства может меня испугать, то ты глубоко заблуждаешься. Крессида оставила все состояние мне. И ни один судья не опровергнет…

— Нет никакого смысла пытаться угадать, что судья собирается решить. Будущее покажет… А пока давай сосредоточимся на настоящем. Мы поделили первый этаж, давай делить второй. Итак, спальни. Я остаюсь в своей, а Трой спит в той, что рядом. Со временем я ее переделаю в детскую. — Он говорил так быстро и уверенно, что мысли Уитни смешались, она явно не поспевала за ним. — И, — невозмутимо продолжал он, — твои комнаты будут…

— Это не твое дело, Люк! — взвизгнула Уитни. Господи, что случилось с ее голосом! Она сама себя не узнавала!

— Конечно! — Он поднял руки. — Разве я что‑то не так сказал? Конечно, не мое дело… пока…

— Пока что!

Повернувшись к ней спиной, он открыл дверь морозилки и принялся запихивать внутрь цыпленка.

— Пока ты сама не пригласишь меня к себе, милочка.

Какая самоуверенность! Поразительный нахал!

— Тебе придется чертовски долго этого дожидаться! — Если бы взгляд мог жечь, его спина уже давно превратилась бы в пепел. — Для тебя, возможно, это удар, но, во всяком случае, одна женщина в Изумрудной долине абсолютно невосприимчива к твоим чарам.

— О! — Люк повернулся к ней и ехидно улыбнулся. — Значит, ты признаешь, что у меня есть чары?

От раздражения у нее заломило в висках.

— Ты невозможен! — Она схватила со стола тарелку, выкинула в мусорное ведро недоеденный сэндвич и кинулась к раковине. — И откуда у тебя деньги на все эти продукты? — Уитни бросила на него уничтожающий взгляд. — Ты же уверял, что…

— Будучи в городе, я заложил свой «Ролекс». — Он поднял вверх левую руку. — Убедилась?

— Да, убедилась, — прошипела она. — И сколько же ты за него получил?

— Достаточно… на ближайшее время. — Он закончил укладывать в морозилку баранину и ребрышки.

— А когда они кончатся?

Он неторопливо снял с упаковки бифштексов пленку и наклонился, чтобы выкинуть полиэтилен в мусорное ведро.

— На чердаке я нашел коллекцию хоккейных сувениров, оставшуюся мне от деда, и альбомы с марками. Теперь это стоит целое состояние.

— А не лучше ли тебе сохранить это для Троя? — невольно спросила она. — Наверняка…

— Приходится спешить, когда дьявол подгоняет, — с абсолютной точностью воспроизвел он тон, каким Уитни поправила его.

— Какие же мы способные!

— А вы думали, просто красавчик с журнальной обложки? — Ехидная ухмылка. — А сейчас, — он подчеркнуто взглянул на электронные часы на плите, — пардон, но уже шесть часов.

Непонимающе она уставилась на него.

— Мое время ужинать, — рявкнул Люк и вынул из пакета большую луковицу. — Время пошло.

— Но…

— Ты уже хочешь нарушить нашу договоренность?

— Конечно, нет! — Она проглотила слюну: одного‑единственного сухого сэндвича для ужина было явно недостаточно. Ее раздражение возросло настолько, что она с трудом удерживалась, чтобы не затопать ногами, как капризный ребенок. — Ты в самом деле умеешь готовить? — Несмотря на ее попытки оставаться равнодушной, вопрос, сорвавшийся с языка, прозвучал довольно жалобно.

— Ага.

Ей хотелось гордо промолчать, но любопытство победило:

— И где же ты учился?

— На кухне одного очень шикарного отеля.

— А‑а.

Он поднял брови.

— Еще вопросы будут?

— Нет. — Она махнула рукой в сторону плиты, надеясь, что жест вышел достаточно безразличным. — Это все в твоем распоряжении.

— Благодарю.

— Не стоит благодарности!

Ее преисполненная сарказма реплика осталась без ответа. Люк уже успел включить вытяжку над плитой, и ее мягкое жужжание заглушило слова Уитни.

Бифштекс с луком. Вот что Люк собирался приготовить себе на ужин.

Она еще раз проглотила слюну, и ее решимость утроилась.

Сражение продолжается.

Уитни поднялась к себе наверх почистить зубы и наконец‑то избавиться от привкуса рыбы во рту; но, проходя мимо приоткрытой двери спальни Люка, не смогла удержаться и проскользнула в комнату поглядеть на малыша.

Трой сидел в кроватке, сосредоточенно пытаясь засунуть желтую пластмассовую кружку внутрь ярко‑красной несколько меньшего размера. Когда девушка подошла к нему, малыш поднял голову и не моргая уставился на нее.

— Здравствуй, котенок, — сказала Уитни.

Какое‑то время он молча смотрел на нее своими огромными синими глазами, словно решая, стоит ли она его дружбы.

Похоже, что она выдержала испытание.

Он уронил кружки и, ухватившись за вертикальную решетку своей кроватки, пыхтя и переваливаясь, неуклюже поднялся на ножки и попытался вцепиться в ее золотые локоны.

— Тебе нравятся мои волосы, шалунишка? — засмеялась она. — А мне очень нравятся твои. — Она ласково дотронулась до его макушки, наслаждаясь теплым детским запахом и шелковистостью его тонких волосиков. — Ты такой хорошенький, — прошептала она и скривилась. — Ну как у такого чудесного и сладкого малыша может быть такой отвратительный папочка!

Трой хмыкнул, словно понял, что она сказала.

Она посмотрела вокруг и покачала головой. Даже и без четырех огромных ящиков, доставленных сюда шофером, комната выглядела так, словно в ней разорвалась бомба. Старая полотняная сумка стояла рядом с платяным шкафом Люка, из которого кучей вываливалось все содержимое. Постель была не убрана, и несколько предметов одежды Троя валялось на ковре. Ей очень захотелось навести здесь порядок, но она сдержалась. Если Люку нравится жить в таком свинарнике, это его дело, а она не собирается за ним прибирать!

— Твой папуля, — снова повернулась она к Трою, который потерял интерес к ее волосам и плюхнулся опять на попку, — не только мерзкий тип, но к тому же и неряха! Кроме того, грубый и дерзкий… А когда он был мальчишкой, то за ним бегали все девчонки в долине… все, кроме меня! Он был известным сердцеедом… но даже в двенадцать лет я терпеть его не могла!

Трой насупил бровки, и Уитни улыбнулась.

— Ты считаешь, что я не права? Тебе, наверно, хочется, чтобы я сказала что‑нибудь приятное о твоем старичке? Ну ладно, вот что я тебе скажу. — Она выпрямилась, чтобы уйти. — Если когда‑нибудь я обнаружу в нем что‑то хорошее и достойное упоминания, обещаю, что расскажу тебе первому. Но думаю, что вряд ли это случится…

На следующее утро, когда Уитни появилась на кухне, Люк стоял у раковины и тщательно мыл противень из микроволновой печки.

— Вчера вечером, — он вытер поднос и водрузил его на место, — я придумал план.

Аромат поджаренного бекона еще витал в воздухе, смешиваясь с запахом свежего кофе; но, как увидела Уитни, кофейник был пуст… Пуст, вымыт и снова готов к употреблению. Неужели так трудно было приготовить кофе на двоих?

Уитни подавила вздох. Она даже собиралась обратиться к нему вчера вечером с этой просьбой. Перед тем как лечь спать, она столкнулась с ним у лестницы и была готова опуститься настолько, чтобы попросить об этом Люка, когда тот с гнусной усмешкой сказал:

— Я не был бы джентльменом, если бы не предупредил тебя, Уитни, что слышал всю твою болтовню. Когда ты в моей комнате сладко беседовала с моим сыном, через монитор я слышал все до последнего слова.

Она ахнула… и почувствовала, как ее щеки заливает румянец. Черт, что же она там наговорила? Он насмешливо улыбнулся.

— Ничего хорошего я от тебя не услышал. Но не волнуйся, наши чувства вполне взаимны.

Уитни кинулась вверх по лестнице, ощущая себя сейчас более круглой идиоткой, чем когда‑либо в жизни. Из‑за этого она отвратительно спала и сегодня утром встала совершенно разбитой. Весь ее организм настойчиво требовал свою порцию кофеина.

— Уитни, ты меня слышишь? Эй, ты здесь? — Люк помахал рукой у нее перед глазами. — Я говорю, у меня появился план…

Он уже обнаружил, что по утрам она всегда туго соображает. А сейчас у него была прекрасная возможность убедиться, что, пока она не влила в себя хотя бы одну чашку кофе, с ней вообще лучше не находиться рядом.

— А вчера вечером мы наметили план, — отрезала она, доставая упаковку фильтров из шкафчика. — И, согласно этому плану, в восемь часов утра духу твоего не должно быть на кухне!

— А что, уже восемь? — невинно осведомился он. — Надо же, как неудобно без часов!

— На плите есть электронные!

— Елки‑палки, а я и не заметил!

Она предпочла проигнорировать смех в его голосе и подозрительно посмотрела по сторонам.

— Где Трой?

Не собирается ли Люк заявить, что как раз пора малышу завтракать? Похоже, он намерен и дальше болтаться на кухне!

— Трой наверху, играет в своей кроватке. Слушай, то, что я собираюсь тебе сказать, не займет много времени. Мы можем поговорить, пока ты будешь есть свой завтрак.

— Нет никакого смысла в установлении правил, если никто не собирается их соблюдать! Кроме того, я никогда не завтракаю. — Открыв холодильник, она высматривала зеленую банку, в которой хранила молотый кофе. Уитни всегда ставила ее на нижнюю полку дверцы, а сейчас ее там не было. — Ты брал мой кофе? — гневно взглянула она на Люка.

— Твой кофе стоит на верхней полке дверцы.

— Слушай, если ты берешь мои вещи, то хотя бы ставь потом на место.

— Но нижняя часть холодильника моя, ты уже забыла?

Он опять говорил этим тоном — спокойным, примирительным, как говорят с упрямым ребенком. Грубое слово вертелось у нее на языке, и она прикусила губу, чтобы оно не сорвалось.

Уитни достала банку, открыла ее и отсыпала три ложки в фильтр. Потом поставила банку на место.

— А слово «извини» тебе вообще незнакомо? — мягко поинтересовался Люк.

Повернувшись к нему спиной, она включила кофеварку.

— Вообще‑то тебе уже давно положено отсюда убраться.

Она посмотрела в окно… но ее внимание привлекло не ясное весеннее утро, а отражение Люка в стекле. Она уже заметила, что сегодня на нем голубая футболка, от которой его синие глаза сияют еще ярче, и черные вельветовые брюки. И, несмотря на свое кислое настроение, девушка была вынуждена признать, что никогда еще он не выглядел так привлекательно.

Его губы сложились в насмешливую улыбку, и она поняла, что он заметил ее внимание к своей персоне.

Уитни повернулась к нему лицом, сложила руки на своей изумрудно‑зеленой блузке и вызывающе уставилась на Люка.

— О'кэй. — Он отошел к двери. — Но все же я подкину тебе пищу для размышлений. Нам придется жить здесь вместе довольно длительное время — может быть, несколько месяцев…

— Особо на это не рассчитывай!

— …может даже, несколько лет. — Он встал прямо перед ней, так близко, что она слышала пряный запах его одеколона и ощущала тепло его кожи. — Нам надо что‑то предпринять с виноградниками. У меня есть идея, но осуществить ее можно, только если ты согласишься со мной сотрудничать. Мы можем поговорить?

— Только не сейчас. — Когда ты так близко, подумала она, мои мозги превращаются в картофельное пюре. — Попозже.

— Когда попозже?

— После того, как я выпью чашку кофе.

— А, ты одна из этих!

— Из каких этих?

— Когда ты выпьешь вторую чашку, — уголки его губ насмешливо дрогнули, — приходи в библиотеку. Я обрисую тебе мой план. — Прихватив мониторчик, он вышел.

— Одна из этих? — все более раздражаясь, повторила Уитни.

Но дверь уже захлопнулась за ним, и единственным ответом на ее вопрос было эхо его издевательского смеха.

— Заходи!

Как только Люк ответил на ее громкий стук, Уитни распахнула тяжелую дверь библиотеки и вошла.

Он стоял у окна, глядя на расстилающуюся перед ним долину с виноградниками, и не сразу повернулся к ней.

С чашкой в руке она подошла к кожаному диванчику напротив газового камина. Искусственный огонь, пляшущий на фальшивых дровах, тем не менее давал достаточно жара и освещал все вокруг теплым сиянием. Она уселась, вытянула длинные ноги и, взяв в обе ладони чашку тонкого фарфора, глянула на Люка.

— Ну так что за план, о котором ты хочешь поговорить?

Люк отвернулся от окна и перешел к резному письменному столу своей бабки. Он сел за стол, удобно откинулся в кресле и заложил руки за голову.

— Предположим, что мое внезапное появление в поместье не состоялось. — Полузакрытыми глазами он лениво изучал сидящую на диване девушку. — Что бы ты тогда сделала с поместьем?

— Наверно, продала бы.

— По твоему тону слышно, что тебе не хотелось бы так поступать.

— Конечно, не хотелось бы! За последние тринадцать лет поместье стало мне домом. Все корни здесь…

— Ладно, нет необходимости поднимать твое прошлое. Короче, тебе пришлось бы выставить недвижимость на продажу, потому что…

— Потому что у меня нет денег содержать такое имение. Ты сам сказал, что виноградники не в том состоянии, чтобы приносить доход.

— Поэтому тебе пришлось бы их продать. У тебя не было бы другого выхода из‑за нехватки денег.

— Если бы у меня появились деньги, — Уитни отпила глоток своего кофе, наслаждаясь живительной влагой, — я бы наняла управляющего, вырвала бы старые кусты и посадила бы новые.

— И получила бы урожай не раньше чем через пять лет.

— Я полностью сознаю, что в данной финансовой ситуации у меня такой возможности нет, — пожала плечами Уитни.

Люк резко подался вперед и сложил руки на столе.

— Есть другой выход, — глядя на нее ледяными синими глазами, сказал он.

Уитни бросила на него скептический взгляд.

— Да? Какой же?

— Мы можем привить черенки тех сортов винограда, которые пользуются на рынке спросом, на старые корни. До недавнего времени в округе Оканаган никто этого еще не проделывал — во всяком случае, успешно.

— Почему же это не получалось?

— Считается, что из‑за климата, сильных зимних морозов.

— А на самом деле?..

— Один из наиболее прогрессивных хозяев решил, что неудача вызвана не морозами, а тем, что специалисты, проводящие прививку, недостаточно квалифицированны и технически умелы. Поэтому он пригласил опытных специалистов и доверил им половину своей плантации.

— И успешно?

— На редкость успешно. Так что, если мы проведем прививку уже этой весной, мы вполне можем рассчитывать на отличный урожай осенью следующего года. Первоначальный расход, будь то прививка или пересаживание, приблизительно одинаков. Но после этого мы сумеем добиться солидной экономии продукции и потрясающей разницы в расходе наличных. Ну… как ты думаешь?

Его энтузиазм был заразителен, но Уитни заставила себя подавить поднимающееся в ней воодушевление.

— Но это совершенно бессмысленно обсуждать, у нас ведь нет денег. Кроме ежедневных расходов нам понадобятся деньги, чтобы купить черенки для прививки…

— Ну да, конечно.

— Потом нужно нанимать специалистов. И причем опытных. Чем ты собираешься им платить?

Люк заколебался… и Уитни медленно опустила свою чашку. Она поняла, что он предвидел ее вопрос и уже подготовил ответ — ответ, который ей, скорее всего, не понравится. Напряжение между ними росло.

— Ну и?.. — не выдержала она.

— «Мерседес», — сказал он. — Он на твое имя?

— Да, но…

— Машину бабушка тебе купила?

— Это был подарок в честь окончания колледжа, когда я вернулась домой с дипломом, — словно защищаясь, пояснила Уитни.

— Это меня не интересует. Я пытаюсь определить, что принадлежит лично тебе.

— «Мерседес» мой, — холодно сказала девушка. — Ему всего два года. Сколько он может стоить, ты сам знаешь.

— А сколько у тебя на счету в банке?

— Только около двух тысяч.

Интересно, к чему это он клонит?

Люк уставился в пространство, явно что‑то подсчитывая. Не в силах вынести напряженного молчания, Уитни помахала рукой у него перед глазами.

— Очнись, Бранниген!

— Извини. — Он задумчиво провел ладонью по отливающим золотом волосам. — Я пытался подсчитать расходы, и если мы начнем этой весной с прививания половины виноградника, а затем следующей весной… да я думаю…

Уитни резко поднялась на ноги.

— А я думаю, — вспылила она, — что ты слишком многое считаешь само собой разумеющимся! — Ей так хотелось его ударить, что она непроизвольно сжала кулаки, но, сдерживаясь, опустила руки. — Может, этот план и кажется тебе осуществимым, но, согласно твоим измышлениям, если кому‑то и придется чем‑то жертвовать, то это буду я! Я продаю свою машину, мы тратим мои деньги, мы живем в пока еще моем доме! — Она усмехнулась. — А что ты собираешься делать, кроме того что сидеть на моей шее?

Он вскочил на ноги.

— Минутку, Уитни!..

— И что я получу в конце концов, если судья объявит завещание недействительным? Ноль! Я вылетаю ни с чем!

— Ровно столько же у тебя было, когда ты появилась здесь тринадцать лет тому назад!

Внезапная тишина была так насыщена грозовым электричеством, что Уитни чуть не задохнулась. Она потрясенно уставилась на Люка. На его сурово сжатые губы, неприязненность в глазах, на непреклонно застывшие плечи.

— Это низко, — тихо сказала она. — Во всяком случае, я сумела чего‑то добиться в жизни за эти годы. Я горжусь тем, чего я достигла. И твоя бабушка тоже мною гордилась. Я уже говорила тебе, Люк, ты не можешь больше меня оскорбить. Единственный человек, которого ты оскорбляешь своими подлыми выпадами, — это ты сам!

Она повернулась и пошла вон из комнаты, всем своим видом показывая, что презирает и отвергает его… и его план.

Смешно, но когда она смотрела на него, такого воодушевленного своими идеями, то почувствовала, как сомнения закрадываются ей в голову.

Справедливо ли отказывать ему в том, что принадлежит ему по праву рождения? Но этот всплеск неприязни Люка к ней очень быстро раздавил все угрызения совести, и в результате его идеи рассыпались в прах.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Их размолвка могла бы затянуться на недели, если бы не случайное вмешательство Дикси Мэй Бест.

Симпатичная блондинка позвонила спустя несколько дней, когда Люк наверху купал Троя. Уитни подняла трубку в гостиной и внутренне напряглась, услышав знакомый хрипловатый голос на другом конце провода.

— К сожалению, Люк сейчас занят, — сказала она. — Я попрошу его перезвонить.

— Подождите, не вешайте трубку, мисс Маккензи, я вообще‑то с вами хотела поговорить!

— Со мной?

— Пэтси Смит, и Рози Макджи, и все остальные… даже Бегония Брайт… мы тут говорили о Люке и решили пригласить его на душ. [1]

Душ! О, представляю — все эти гладкие обнаженные тела, блестящие под горячими струями воды. Люк… и вся компания. Все они, вместе взятые, вполне могут войти в Книгу рекордов Гиннесса за наибольшее количество людей, влезших одновременно в душевую кабинку…

— Мисс Маккензи? Вы меня слышите?

Уитни нашарила рядом кресло.

— Да, — слабо прошептала она. — Я слушаю… Этот душ…

— Ну да, детский душик. Для малютки Троя.

— О! — Уитни закатила глаза. — Такой душ!

— Слушайте, я не могу долго говорить, я уже должна быть у Хетти, чтобы украсить салон — она предоставила его для вечеринки. А вас я хочу попросить привезти Люка и малютку завтра вечером в шесть тридцать к ее салону.

У Уитни было такое чувство, словно по ней проехались паровым катком.

— Вряд ли у меня получится…

— У вас другие планы на вечер?

— Нет, но… Люк и я… мы вообще‑то не разговариваем! Я не могу даже представить, как…

— Вы такая умная леди, с кучей дипломов — вы наверняка найдете выход!

Уитни открыла было рот, чтобы очень твердо и решительно заявить, что ничего подобного делать не собирается, но туг Дикси тихо сказала:

— Бедный малыш, пока что его жизнь нельзя назвать очень счастливой, не правда ли?

Казалось, она вот‑вот заплачет. У Уитни по коже побежали мурашки. Что означают слова Дикси? Она явно думает, что Уитни в курсе. Но пока Уитни собиралась с мыслями, блондиночка мягко продолжила:

— Ну, вы понимаете, почему мы все так хотим повозиться с птенчиком?.. Чтобы он почувствовал, что его любят и о нем заботятся. Мисс Маккензи, мы все на вас рассчитываем! Значит, договорились, завтра вечером. Не подведите!

И, прежде чем Уитни снова обрела голос, Дикси повесила трубку, оставив ее одну ломать голову над множеством вопросов.

В четыре часа следующего дня Уитни отправилась на поиски Люка. Она обнаружила его с сынишкой на кухне.

Похоже, что они только что вернулись с прогулки под дождем: розовощекий и довольный Трой сидел на полу, а Люк стаскивал с него крошечные красные резиновые сапожки.

Конечно же, он слышал, как она вошла в кухню, но проигнорировал это так же, как они игнорировали друг друга последние несколько дней после той ссоры.

Зачем она согласилась? — спрашивала она себя. Но это же не ради Люка! Ради малыша.

Заставив себя утвердиться в этой мысли, Уитни сглотнула и посмотрела Люку в спину.

— Я хочу тебя кое о чем попросить.

Тот стянул с Троя дождевик, посадил сына в высокий стульчик и пристегнул ремень.

— Да?

— У меня запись в салон красоты к Хетти. На стрижку. — Вранье, но вполне невинное и необходимое. — А с моей машиной что‑то случилось. — Еще вранье. — Я попыталась ее завести, но у меня ничего не вышло.

— Ты хочешь, чтобы я посмотрел? — Он медленно повернулся и внимательно взглянул на нее. Синие глаза смотрели без тени приветливости, как если бы перед ним стоял посторонний человек. — Конечно. Я могу…

— Нет!

Он поднял брови.

— Я не прошу тебя копаться в моей машине. Я уже позвонила в мастерскую в Пентиктоне. — Вранье номер три. — Они пришлют механика завтра утром.

— Но, может, там ничего серьезного.

— Ты подбросишь меня?

— Ну как же я могу отказать, — сардонически ответил он, — если ты так мило просишь!

— Спасибо, — чересчур сварливо поблагодарила она. — Мне нужно там быть в шесть тридцать. — И она повернулась, чтобы уйти.

— Тебе совершенно ни к чему стричься.

Она застыла: неужели он понял, что она врет?

— И так очень красиво. Какого черта ты хочешь их стричь?

Колкие нотки в его голосе заставили ее слегка вздрогнуть. Ну почему даже комплимент из его уст звучит словно оскорбление? Она решила оставить его слова без внимания.

— Я бы попросила тебя привезти меня и обратно, — сказала она. — Ты найдешь чем заняться в Эмералде?

Он взял яблоко из корзины с фруктами, стоящей на столе.

— Я позвоню Дикси Мэй, — ответил он и вонзил крепкие белые зубы в яблоко. — Она будет рада меня видеть.

— Прекрасная идея! Хочешь совет? Предупреди ее заранее о своем приезде. Может, она постелет красные ковровые дорожки!

Ровно в шесть тридцать Люк остановил пикап возле белого дома на окраине Эмералда, — дома с вместительной стоянкой, канареечно‑желтой дверью и древней неоновой вывеской, гласящей, что внутри скрывается салон красоты.

— Ага! — Люк выключил мотор и откинулся на сиденье, свободно положив руки на руль. — Я вижу, салон Хетти до сих пор ютится в подвале?

— Правильно.

— Странно, что ты предпочла парикмахерскую такого уровня.

Уитни что‑то невнятно промычала, не желая признаваться, что в жизни не переступала порог заведения Хетти.

Люк вышел из машины и открыл дверцу со стороны Уитни, чтобы помочь ей слезть с высокого сиденья. Его ладонь крепко обхватила локоть девушки. И, как обычно в такой близости от него, ее голова закружилась.

— Ты… позвонил Дикси? — спросила она, сердясь на саму себя за прерывающийся голос.

— Нет. Я поеду домой и позже вернусь за тобой.

Люк все еще придерживал ее за локоть, хотя в этом и не было никакой необходимости. Он смотрел на нее, и от его пальцев словно электрический ток пронизывал все ее существо. Чувствовал ли Люк эту нить, протянувшуюся между ними? Его участившееся дыхание было ей ответом. Она освободила локоть и отступила.

— Ты только зря потратишь бензин. Почему бы тебе не пойти со мной — я ведь ненадолго. Я уверена, что Хетти напоит тебя кофе. Ведь ей наверняка захочется посмотреть на Троя.

— Нет, я не…

— Да ладно, — прервала она его нетерпеливо. — Не будь занудой. Ничего с тобой не случится, если ты немножко меня подождешь. Хетти рада будет тебя видеть. Забирай Троя — я подожду на стоянке под навесом.

Не дав ему времени ответить, Уитни быстро пошла по направлению к дому. Ей показалось, что она услышала сдавленное проклятье. Через несколько мгновений дверца машины захлопнулась, и она уже было решила, что затея провалилась. Но тут позади послышались шаги Люка, тоже спешащего укрыться от дождя.

Слава Богу. Она все же сумела добиться своего и, как только передаст его в руки подружек, тут же постарается улизнуть.

Она позвонила, и Хетти открыла ей дверь. На парикмахерше был обтягивающий белый свитер и синтетические брюки такого же жгуче‑черного цвета, как и ее прическа «пчелиный улей». Накрашенные алой помадой губы радостно заулыбались и карие глаза засияли при виде Уитни и Люка с сыном.

— Входи, дорогой! — Она обняла Люка вместе с Троем. — Ну‑ка, дай мне посмотреть на твоего мальчугана, Дикси Мэй нам все уши прожужжала про него! Ой, какие мы сладенькие!..

Из‑за широкого плеча Люка она одобрительно махнула Уитни.

— Пошли вниз. Мой салон прямо здесь, — сказала она, когда они спустились по узким ступенькам в подвальное помещение. — Идите за мной.

Покачивая бедрами, Хетти провела их через небольшую переднюю к закрытой двери, распахнула ее и быстро отступила в сторону.

— Заходи, Люк, горячий кофе уже ждет. — И с этими словами втолкнула ничего не подозревающего мужчину в ярко освещенный и ярко украшенный салон.

— Сюрприз! — тут же закричал хор высоких женских голосов.

— Что за черт? — пробормотал ошалевший Люк.

— Вечеринка, золотце мое, для Троя, — радостно выпалила Хетти. — Прием в честь тебя и твоего малыша.

Стоя в передней, Уитни увидела, как не меньше пятнадцати женщин сгрудилось вокруг Люка, обнимая, целуя, смеясь, некоторые даже смахивали слезы. Дикси Мэй, улыбаясь, стояла чуть поодаль — точь‑в‑точь как наседка со своим выводком, наконец‑то собравшимся вместе и радостно щебетавшим.

Зрелище, несомненно, было трогательное. И даже Уитни расчувствовалась, к собственному своему удивлению.

Подростком она ненавидела Люка, он всегда был так с ней жесток. А вместе с тем, несмотря на все его дикие мальчишеские выходки и репутацию сердцееда, все эти девчонки — теперь уже женщины, — с которыми он вместе ходил в школу, его обожали.

И до сих пор сохранили к нему теплую привязанность.

Потрясенная сумбуром собственных чувств, Уитни повернулась и заспешила вверх по лестнице.

Тихо прикрыв за собой дверь салона Хетти, она побежала к пикапу. Когда Люк соберется домой, он может ей позвонить, впрочем, скорей всего, недостатка в желающих подбросить его до дома не будет. Хотя бы Дикси Мэй — уж она‑то точно не откажется отвезти почетного гостя домой.

Уитни залезла в машину, захлопнула за собой дверь и включила зажигание.

Она не пользовалась пикапом уже больше двух лет, поэтому ей понадобилось несколько минут, чтобы сообразить назначение рычажков и клавиш на приборной доске. Отыскав кнопку для управления «дворниками», она включила их, потом положила руку на переключатель скоростей и…

Кто‑то резко распахнул дверцу с ее стороны, и Уитни вскрикнула от неожиданности.

Рядом с машиной стоял Люк. Дождь нещадно хлестал его по спине.

Почти одновременно с ее возгласом он протянул руку, выключил зажигание и сунул ключи себе в карман.

— Не выйдет! — Он покачал головой. — Не выйдет, черт возьми. Ты меня сюда затащила… так что оставайся и страдай вместе со мной. Вечеринка в курятнике! — Его губы насмешливо дрогнули. — Сожалею, мадам!

Он схватил Уитни за руку и, невзирая на ее протесты, вытащил из машины.

— Пошли. — Он захлопнул дверцу. — Хетти ждет. Они все хотят, чтобы ты осталась с нами.

— Но у меня нет подарка для малыша…

— Господи, это что — прием у королевы?! Просто подержи Троя… он дичится незнакомых…

Что тут возразить? Тем более что с Люком ей все равно не справиться: если она не пойдет с ним добровольно, то он потащит ее силой, она это чувствовала.

— Ну ладно! — Она уныло улыбнулась. — Тогда чего же мы ждем? Пошли внутрь, а то заработаем воспаление легких!

— Молодчина! — Люк схватил ее за руку, и, как дети, они вместе побежали под дождем по лужам к входной двери салона.

У Уитни дико и странно начинала стучать в висках кровь… и ее вдруг переполнило чувство головокружительного счастья, давно уже позабытое.

— Спасибо за отличную вечеринку, девочки!

Люк высунулся из окна отъезжающей машины и замахал рукой группе женщин, толпившихся возле салона Хетти, а Уитни откинулась на сиденье и улыбнулась.

Вообще‑то вечеринка действительно удалась. Она пила дешевое шампанское, ела купленный в супермаркете шоколадный торт и качала на коленях сонного Троя, в то время как Люк, в огромной короне из золотой фольги и в белом фартуке с оборочками, принимал подарки для своего сына. И после был поздравлен всеми по очереди с тем, что он такой чертовски классный парень!

Когда они уже выехали из Эмералда и катили по дороге, ведущей к поместью Браннигенов, Люк вдруг сказал:

— Ты мне должна, Уитни.

— Подарок для Троя? Конечно, я знаю.

— Нет, не подарок для Троя. Ты мне должна за то, что заманила меня в ловушку. — Его руки твердо сжимали руль. — Ловко, мисс Маккензи, очень ловко.

— Ну… и чего же ты хочешь?

— Мое требование очень просто…

— Да?

— Выслушай мой план насчет виноградников. И на этот раз выслушай спокойно, не выливая на меня ушат проклятий.

— Я ничего не выливала! Я слушала тебя спокойно, внимательно и…

— Да, по виду. Внутри же ты вся бурлила, как кастрюля с кипятком.

Он, конечно, прав. Тогда она действительно была вне себя от гнева. И, хотя Уитни старалась не думать, в какую переделку она попала, тревога за будущее нет‑нет да и всплывала из глубин ее подсознания.

— Хорошо, я выслушаю тебя. Но ничего не обещаю.

— Просто послушай, — сказал Люк. — Это все, чего я прошу.

Они приехали домой, и Люк поднялся наверх уложить Троя.

Уитни сняла куртку, повесила ее в шкаф. Взглянув на свое отражение в зеркале, она достала из сумки щетку и расчесала влажные волосы. Щеки ее порозовели, а глаза казались огромными, яркими и неправдоподобно зелеными. Люк сумел прочитать гнев в ее глазах, когда они ссорились; может ли он с такой же легкостью читать в них и другие эмоции? Уитни затрепетала…

Она должна быть очень осторожной. Если он поймет, как чувствительна она к его сексуальному магнетизму, то наверняка воспользуется ее уязвимостью.

Девушка сунула щетку обратно в сумку и услышала голос Люка с лестницы.

— Я рад, что ты их все‑таки не обрезала, — сказал он.

Чувствуя, как подпрыгнуло ее сердце, Уитни защелкнула сумку и отвернулась от зеркала.

— Трой спит?

— Так действительно очень красиво. — Люк уже спустился вниз. — Как правило, блондинки не в моем вкусе, но в данном случае…

— В твоем вкусе блондинки или нет, меня совершенно не интересует. — Ее прохладный тон явственно давал понять, что нет никакой необходимости продолжать этот разговор. Она направилась в гостиную. — Мы можем поговорить здесь. Только сначала я разожгу камин.

Подойдя к камину, она наклонилась, чтобы открыть ящик с поленьями, и вдруг сообразила, что Люк стоит прямо за ее спиной. Он мягко положил руку на ее плечо.

— Сядь, я сделаю это сам.

Девушка опустилась в удобное низкое кресло, скинула кроссовки и, поджав ноги, стала внимательно наблюдать, как Люк укладывает в камине дрова.

Вскоре ярко запылал огонь. Несколько мгновений Люк смотрел на пламя, потом отряхнул руки и повернулся к ней:

— Хочешь чего‑нибудь выпить?

— Нет, спасибо, но себе налей.

Он отрицательно покачал головой.

— Ну… как тебе понравилась вечеринка?

— Очень.

Люк сощурил глаза.

— Ты ведь не слишком хорошо знакома с Хетти и остальными, не так ли?

— Когда твоя бабушка вернулась из больницы, Хетти раз в неделю приезжала к ней сделать прическу. До этого… да, до этого я почти ее не знала. Крессида обычно отвозила меня к своему парикмахеру в Пентиктон.

— А Дикси Мэй?

— Они все заканчивали школу, когда я была еще в седьмом классе. Мы ездили в школу на одном автобусе, но они никогда не обращали на меня внимания. А я всегда на них пялилась. Даже завидовала им. — Ее губы сардонически скривились. — Как ты сам сказал — у меня были ножки как палочки и соломенного цвета косички. А они все были такие хорошенькие, особенно Дикси Мэй с ее белокурыми кудрями, модной одеждой и ее… ну, ты знаешь!.. — Она передразнила жест Люка, описав в воздухе несколько округлых движений.

— Но ты их недолюбливала, да? Эту компанию?

— Они были частью твоего окружения, так что… да, недолюбливала. Кроме того, они были слишком громкими и самоуверенными.

— А сейчас?

— Громкие и самоуверенные они все до сих пор, но на самом деле они отличная компания, Люк. Они сделали все, чтобы я чувствовала себя свободно и уютно.

— Вначале они присматривались к тебе, но потом ты им понравилась. Это было заметно.

— А почему бы и нет? — смущенная внезапной натянутостью в его голосе, подчеркнуто небрежно сказала Уитни.

Он смотрел на нее, словно задавая себе тот же самый вопрос. Но вот он встряхнул головой, будто прогоняя эти мысли, и девушка поняла, что неважно, к какому выводу он пришел, делиться этим с ней он не собирается.

Вместо этого он опустился в кресло напротив нее. Расставил колени, оперся о них локтями и внимательно посмотрел на Уитни сияющим взглядом синих глаз.

— Я знаю, — сказал он, — что ты боишься продавать машину и вкладывать всю выручку в виноградники, но могу гарантировать, что, к какому бы выводу ни пришло судебное разбирательство, в финансовом отношении ты не пострадаешь. — Он наклонился вперед. — Ты мне веришь?

Уитни смешалась, но только на секунду.

— До сих пор ты мне не давал повода тебе не верить.

— О'кэй. Тогда — план. Я попрошу моего адвоката составить контракт, согласно которому ты получаешь каждый доллар, вложенный тобою в дело, обратно с процентами, если суд решит дело в мою пользу.

— Если судья объявит завещание не имеющим силы, то ты автоматически наследуешь поместье?

— Если судья решит, что завещание недействительно, то вступает в силу предыдущее. Согласно словам Максвелла, никакого предыдущего завещания не было. Похоже, моей бабуле не хотелось думать о том, что однажды она может умереть…

— Очевидно, ее настроение изменилось после того, как врачи обнаружили опухоль. Она составила завещание дня через два после возвращения из больницы. Она была очень подавленна и плохо себя чувствовала. — Печальные воспоминания нахлынули на Уитни, но она постаралась отогнать их. — Продолжай, — сказала она. — А если нет другого завещания?

— Тогда будет считаться, что бабушка умерла, не оставив завещания. И поскольку у нее нет в живых мужа или детей, то наследство отойдет к ее внуку.

— Тебе.

— Да.

Он так уверен в выигрыше, отметила про себя Уитни. Но откуда у него эта уверенность? Чем больше девушка думала об этом, тем больше тревожилась. Она только что сказала Люку, что верит ему… но как далеко он готов зайти, чтобы достичь желаемого?

— Уитни?

— Извини, я задумалась. Вернемся к твоему плану о виноградниках… какова будет твоя доля участия в работе?

— Мои связи. Мой опыт. И мой тяжелый труд.

— Связи?

— Я здесь родился и вырос, Уитни. Я знаю кучу народу в этой сфере деятельности. Я уже прощупал почву, поговорив с Викторией Мосс с Полынных виноградников. Она согласна снабдить нас черенками «пино бланк» и «пино гри». Она даже подумывает о предоставлении нам кредита.

— А твой опыт?

Люк сухо рассмеялся.

— Я начал работать на виноградниках с тех пор, как мне стукнуло два года, когда сумел выдернуть первый сорняк! А в двенадцать лет я уже мог и починить шпалеру, и обрызгать составом лозу, и управляться с трактором. Учась в старших классах, я каждое лето проводил на виноградниках.

— Но это было столько лет назад! С тех пор многое изменилось, методы и оборудование ушли далеко вперед…

— Последние годы я работал на виноградниках долины Напа. Особенно часто я имел дело с прививкой, учился у специалистов.

— Ты же утверждал, что все это время валялся на пляже?! — Уитни негодующе взглянула на него.

— Это ты так решила. Я только сказал, что Калифорния — это страна прибоя и загорелых красоток. Ты же предположила и остальное…

— Ну все равно! Если бы ты был аккуратнее с деньгами, то не вернулся бы домой без цента на банковском счету.

— Пойми, я готов работать как черт, чтобы поставить поместье на ноги, — не обращая внимания на ее насмешку, продолжал Люк. — Я найму опытных специалистов из Калифорнии, найду бригаду хороших местных рабочих и сам буду вкалывать всю неделю круглосуточно.

— По‑моему, ты кое‑что забыл! — прервала его Уитни. — Вернее, не кое‑что, а кое‑кого.

Люк настолько увлекся, излагая свой план, что несколько мгновений смотрел на нее совершенно непонимающим взглядом.

— Трой? — наконец сказал он и тряхнул головой. — Нет, конечно, я не забыл о Трое.

— Но ты же сам все время твердил, что не отдашь его в ясли; так кто же будет сидеть с ним, пока ты работаешь?

— Ты.

— Я?

— Он привык к тебе, ты же сама это видела на вечеринке у Хетти! Они все пытались его потискать, а он тянулся к тебе. Ты же говорила, что шансы получить работу учительницы равны практически нулю, и вообще через какие‑то два месяца начинаются школьные каникулы… — Он пожал плечами, словно хотел сказать: «О чем тут можно спорить!»

Уитни медленно поднялась на ноги.

— Ты все продумал, не так ли, Люк Бранниген!

Он тоже встал и подошел к ней вплотную.

— Да. — Его глаза напряженно блестели. — Ты согласна мне помочь?

Уитни подмывало отступить на шаг назад, вырваться из‑под влияния его властной ауры, но она заставила себя не двинуться с места.

— Я не могу ничего сейчас сказать. — Уитни почувствовала, как напряглись мышцы у нее на шее, когда она посмотрела на Люка. — Но я подумаю.

— Не затягивай. Если мы возьмемся за дело, то надо начинать срочно. Апрель — лучший месяц для прививок. Уитни, у меня долг перед бабушкой за все годы моего отсутствия. Я чувствую… я просто обязан добиться успеха, чтобы почтить ее память. Кроме того, пусть меня черти возьмут, если я позволю нашим виноградникам сгнить на корню, а именно это и произойдет, если мы не объединим усилия…

Объединим усилия. Слова повисли между ними в воздухе.

— Я отвечу тебе утром. — Уитни отчаянно пыталась стряхнуть с себя невидимую руку, давящую ей на затылок и толкающую к Люку. — Я… пошла спать.

Ей хотелось протянуть руку к его лицу, дотронуться пальцами до его щеки, хотелось почувствовать его губы на своих… Вряд ли соображая, что она делает, Уитни кончиком языка провела по вдруг пересохшей верхней губе.

— Ты нарываешься на неприятности, — тихим голосом произнес Люк. — Не делай так… и не смотри на меня таким взглядом… если не готова к последствиям.

Последствиям! О, она прекрасно понимала, что он имеет в виду… но нет, ни за что!

Ее щеки запылали, она резко развернулась и устремилась к двери.

Если она в конце концов и решит объединить силы с Люком, то должна будет сделать все возможное, чтобы их связь была чисто деловой. Более близкие отношения неминуемо приведут к разбитому сердцу и катастрофе.

Когда Уитни на следующее утро вошла в кухню, Люк убирал тарелки в шкаф.

— Можешь налить себе кофе, — сказал он рассеянно.

Ее взгляд метнулся к кофейнику, и девушка увидела, что тот наполовину полон. Господи помилуй, неужели он сварил и на ее долю?!

Она налила себе полную кружку, добавила сахар и торопливо отхлебнула глоток.

— Ммм, — смакуя крепкий ароматный напиток, невнятно промычала Уитни. — Спасибо.

— Пожалуйста.

Трой сидел на своем стульчике, весь вымазанный в каше, и широко распахнутыми голубыми глазами неотрывно смотрел на нее. Уитни поставила кружку на стол и подошла к малышу.

— Привет, дружочек… как ты сегодня?

— Ма‑ма‑ма! — Трой увидел у нее в волосах заколку, тут же уронил ложку и протянул ручонки к золотым кудрям Уитни.

Девушка ловко уклонилась от его липких ладошек и мягко рассмеялась.

— Эй, это нельзя! — Она взглянула на Люка. — Он…

Она резко осеклась, с удивлением увидев блеск чувственности в его глазах, и дрожь пробежала по ее телу. У Уитни появилось странное ощущение, что он взглядом раздевает ее — раздевает и наслаждается каждым сладким моментом.

Колени ее задрожали, и она, взяв тряпочку с раковины, принялась вытирать ручки Троя… втайне пытаясь унять бешеный стук сердца.

— Вот так. — Она стерла мазок каши с волос мальчика и слегка отступила от него и Люка, вроде чтобы полюбоваться произведенным эффектом.

— Ох, — сказала она, — ну какой же ты очаровательный молодой человек!

— Весь в папу! — шутливо откликнулся Люк.

Сделав глубокий вздох, Уитни метнула осторожный взгляд в его сторону и с облегчением заметила, что мужчина смотрел на нее весело и чуть насмешливо, без всякого намека на сексуальность.

— Конечно, — произнесла она с нарочитой небрежностью. — Вы очень привлекательная пара, отрицать нельзя. — И подчеркнуто взглянула на электронные часы на плите. — Уже начало девятого.

— Я ждал тебя. — Люк облокотился о стол. — Ты приняла решение?

Уитни насмешливо подняла брови.

— Ты специально сварил на мою долю кофе, чтобы подмаслить меня, поднять мне настроение и добиться таким образом объединения усилий?

— И не на такое пойдешь, чтобы добиться своего.

— Мог бы не утруждать себя, — сказала она сухо, взяла со стола свою кружку, обхватила ее обеими ладонями и посмотрела на Люка сквозь пар, поднимающийся от горячего кофе. — Я решила принять твой план.

— Вот и славненько. — Он ухмыльнулся. — Ты об этом не пожалеешь.

— Но я хочу, чтобы составленный адвокатом контракт лежал передо мной, прежде чем я приму окончательное решение.

— Справедливо.

— И если я продам «мерс», то хочу пользоваться пикапом на равных с тобой правах.

— Без проблем. Но при условии, что в первую очередь бизнес, а потом уже удовольствия.

— Конечно. — Она вздохнула. — Но кое‑что все еще меня беспокоит.

— Я думал, что мы достигли соглашения по всем основным проблемам…

— Мне не нравится наша договоренность насчет Троя…

Услышав свое имя, малыш залопотал и стукнул кулачком по вымазанному кашей столу.

— Ма…

— Если я буду проводить с ним много времени, — продолжала Уитни, — то он очень быстро ко мне привяжется. И для него будет большим ударом, когда нам со временем придется расстаться.

— У тебя есть лучшее предложение?

— Как насчет его матери?

Трах! Она как будто бросила в него гранату. Его взгляд стал тяжелым, а лицо потемнело.

Уитни ухватилась за свою кружку, отчаянно желая, чтобы из нее вылетел джинн и унес ее куда‑нибудь подальше, лишь бы скрыться от свирепого взгляда Люка.

— Это, — резко сказал он, — исключено.

— Ладно. — Уитни постаралась придать своему тону легкость, чтобы сгладить напряжение, которое сама же и вызвала. — Давай подумаем еще. Как насчет постоянной няни?

— Нет.

— Но…

— Если ты не хочешь ухаживать за Троем, то план целиком снимается. Мы просто сидим здесь, ничего не делая, и ждем, что решит судья.

— Но если мы так поступим…

— Да?

— …то мы опоздаем с прививкой. Во всяком случае, в этом году.

— Правильно.

— Но это… такая потеря времени. И с финансовой точки зрения очень неразумно.

Трой сбросил со столика свою ложку, и она со звоном упала на пол. Малыш испугался и заплакал.

Люк посмотрел на Уитни. Она вздернула брови, а увидев вызов в его глазах, вздернула их еще выше. Они долго смотрели друг на друга, потом, резко выдохнув, Уитни поставила кружку на стол. Вынув Троя из стульчика, она легонько подбросила его в воздух.

Малыш перестал плакать и радостно запустил пальцы в ее волосы — наконец‑то вожделенная блестящая заколка оказалась у него в руках!

Уитни крепко держала ребенка и смотрела в упор на Люка.

— Я в жизни не ухаживала за детьми, — сказала она. — Все, что я знаю о детях, может быть написано на острие иглы.

Улыбка Люка преобразила все его лицо. Он оторвался от стола.

— Значит, придется тебе пройти курс ускоренного обучения. Урок номер один: купание.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Подъем, подъем! Просыпайся…

Уитни протестующе застонала и потянула на себя одеяло, пытаясь накрыться с головой.

Зашуршали, раздвигаясь, шторы, и она страдальчески поморщилась.

— Прекрати, — сонным голосом сказала она. — Уходи!

— Я принес тебе чашку кофе.

— Кофе?

Уитни выпростала из‑под одеяла руки и сладко потянулась. Взглянув на часы, она обнаружила, что еще нет и шести, и удивленно раскрыла рот. Господи!

Неловко приподнявшись на локте, Уитни увидела, что Люк направляется к двери. Еще полностью не проснувшись, она успела заметить плотно облегающую плечи белую футболку, узкие синие джинсы, подчеркивающие мускулистость сильных ног, и энергию, которая исходила от него электрическими волнами. Дрожь пробежала по ее телу.

— Подожди! — хрипло сказала она ему в спину. — В чем дело?

Он обернулся.

— Трой проснулся, — сказал он. — Я переменил ему подгузник, так что он еще поиграет в кроватке, — в глазах Люка появился опасный блеск, — пока ты пьешь кофе и быстренько принимаешь душ.

Уитни откинула с лица спутанные волосы, и взгляд Люка опустился на ее еле прикрытую грудь.

Сердце у нее заколотилось быстрее, когда она сообразила, что ночная рубашка соскользнула с ее плеча. Первым порывом было тут же натянуть на себя одеяло, но она сдержалась. Если этот мужчина вторгся в ее личную комнату — даже с лучшими намерениями… а она надеялась, что так оно и есть, не похоже, чтобы Люк был любителем подсматривать в замочную скважину, — и если он вдруг увидел какую‑то часть ее тела и нашел ее волнующей, то это целиком и полностью его трудности.

— Спасибо за кофе. — Она потянулась к ночному столику за чашкой. — Но ты наверняка забыл про сахар. — Она попробовала напиток… и подняла брови. — Ура!

— Да уж, ура! — Его глаза все так же жадно смотрели на ее полуодетое тело. — Ладно, я пошел. — Он прокашлялся. Потоптался на месте. Неловко посмотрел в сторону.

Уитни почувствовала, как ее щеки заливает румянец, и понадеялась, что Люк этого не заметит. Он слишком далеко от нее, да и смотрит вовсе не на ее лицо!

— Ну… пока. — Она отпила еще глоток и посмотрела на мужчину поверх чашки.

— Ты больше не завалишься спать, я надеюсь?

— Нет. И не волнуйся насчет Троя. Твой ускоренный курс оказался весьма интенсивным. Мы прошли все детали его дневного режима, и теперь я вполне справлюсь — мы вполне справимся, твой сын и я!

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Тогда я пошел. Я оставлю дверь открытой, чтобы ты слышала Троя.

И он ушел. Но ушел, едва передвигая ноги. Вся эта энергия, бившая ранее через край… куда же она пропала?

С насмешливой улыбкой Уитни рассеянно посмотрела вниз… и ее лицо застыло в ужасе. По‑видимому, когда она тянулась за чашкой, ее ночнушка соскользнула еще ниже с плеча, и маленький розовый сосок торчал всем напоказ. «А‑ах!» Она лихорадочно принялась оправлять рубашку… Но слишком поздно.

Слишком, слишком поздно.

Уитни поморщилась. Что подумал Люк? Что она бесстыжая. Слово само возникло у нее в мыслях, а вслед за ним и еще несколько, совсем уж неприличных.

Но, в конце концов, в этом нет ничего нового!

Она одним большим глотком допила оставшийся кофе, выпрыгнула из постели и поспешила в ванную.

После обеда Люк заявил, что собирается в Пентиктон. Вернулся он около пяти, но за ужином ни словом не обмолвился о результатах своей поездки.

Вечером, когда Уитни поднималась вверх по лестнице в свою спальню, он появился на пороге библиотеки.

— Задержись на минутку, — сказал он.

Держа в одной руке кружку горячего шоколада с расплавленным суфле, а другую засунув в карман махрового халата, Уитни остановилась на ступеньках.

— Итак, — сказал он, — как тебе сегодня в няньках?

— Твой сын загонял меня с самого рассвета, да и днем решил проснуться пораньше. Не знаю, кто из нас в настоящий момент больше вымотан!

— Я как раз шел в кухню за пивом. Ты не слишком устала для разговора?

— Разговора о чем?

— О завещании.

— О, — Уитни пожала плечами. — Да, я устала… но это ничего. — Она повернулась и пошла обратно на кухню.

Там она уселась на один из стульев, стоящих у кухонного стола.

Люк открыл холодильник, достал банку пива и, с треском открыв ее, сделал внушительный глоток. На его верхней губе осталась пивная пена, и Уитни обнаружила, что смотрит на нее как завороженная… Люк рассеянно слизнул пену кончиком языка.

— Марилла Итон представила к рассмотрению мое заявление о вызове в суд и иск о незаконном владении.

Наблюдая за его языком, Уитни ощутила горячую волну желания где‑то внизу живота. Но эти спокойно произнесенные слова мгновенно уничтожили зарождающийся огонь.

Конечно, она знала, что Люк планировал опровергнуть завещание. Но все же известие о том, что он уже запустил механизм в действие, потрясло девушку. Она постаралась сохранить и внешнее, и внутреннее спокойствие и спросила:

— И что от меня требуется?

— Максвелл представит твое заявление о защите. Состояние будет заморожено, и суд назначит распорядителя — Марилла заверила меня, что у нас не будет проблем в получении от него полномочий в управлении виноградниками так, как мы захотим на этот период времени.

— И день слушания дела?..

— Не раньше чем через год. — Он досадливо сдвинул брови. — Без сомнения, будет куча бумажной волокиты… и если дело затянется, знаешь, кому это будет выгоднее всего?

Уитни цинично засмеялась.

— Конечно, тебе, если ты выиграешь.

— Нашим адвокатам. Мисс Итон загребет примерно двадцать процентов всего, что я получу, если выиграю, ну а Эдмунд Максвелл вне зависимости от результата получит свою долю.

— Но ты же не рассчитываешь, что они станут работать за просто так? У юристов огромные накладные расходы.

— Но я знаю, как мы с тобой можем сохранить все хозяйство.

— И как же мы это сделаем? — Уитни и не пыталась скрыть скептицизм в голосе.

Люк поставил банку с пивом на стол и уперся руками в бока.

— Мы могли бы разобраться и без суда.

Что за очередной хитрый план он придумал? Наверняка для нее ничего хорошего!

— Я тебя слушаю.

— Меня просто бесит мысль о том, чтобы платить такую кучу денег неизвестно ради чего…

— Как это «неизвестно»? Слушай, мы попусту теряем время. Судья решит, кому достанется поместье; и поскольку у меня в руках все карты, почему я должна быть заинтересована в улаживании этого дела вне суда?

— Уитни, — он упрямо сжал губы, — мое положение устойчиво, как скала.

— Положение? Люк, у тебя вообще нет никакого положения. Или ты думаешь, что только потому, что ты Бранниген и поместье принадлежало вашей семье столько поколений, судья опровергнет завещание? Ни в коем случае…

— Прежде чем отправиться к адвокату, я нанес визит доктору Маккэй, и он сказал мне кое‑что… интересное. За несколько дней до случая с переломом ты, похоже, появилась в его приемной и попросила выписать для бабушки снотворное.

— Она страдала бессонницей. — Почему, черт побери, Люк нашел это таким интересным? — Мы тогда не знали, что у нее опухоль, а, возможно, именно она и доставляла Крессиде… неудобство. В общем, когда я предложила купить снотворное, она согласилась.

— Так это… была твоя идея?

Его тон слегка изменился, но Уитни не могла истолковать это изменение, хотя ей и показалось, что в нем был странный подтекст типа: «Ага! Интересно».

— Да. Она не захотела сама обращаться к доктору, не хотела, чтобы он начал «совать всюду свой нос», как она выразилась, — поэтому он выписал снотворного только на пару недель.

— И она принимала эти таблетки?

— Наверное. Не знаю.

— Не все, конечно… По крайней мере до несчастного случая, если он выписал на пару недель. Ну и… когда она выписалась из больницы, продолжала она их принимать? Те, оставшиеся в бутылочке?

Куда он клонит?

— Это было почти год назад… Я действительно не помню… Может, она и пила их…

— Когда бабушка выписалась из больницы, хирург прописал ей сильное болеутоляющее. Она принимала это болеутоляющее?

— О да. — При воспоминании у Уитни защемило сердце. — Она очень в нем нуждалась.

— И может, ты заодно давала ей и снотворное, когда она просила… чтобы ей было легче?

— Я в самом деле не помню, Люк, это было такое тяжелое время…

— Она составила завещание через два дня после возвращения из больницы, так?

— Ну да, — непонимающе нахмурилась Уитни.

— Принимая во внимание, что она сильно постарела, возможно, что во время написания завещания она была не только ослабевшей и усталой, но и в полном упадке духовных сил, как ты мне сама сказала. А значит, она была очень восприимчива к влиянию, и к тому же, принимая одновременно болеутоляющее и снотворное, вряд ли была в здравом уме. Так что…

— В здравом уме? — Сердце Уитни бешено заколотилось. Ее охватила ярость.

— Когда я поговорил об этом с Мариллой, она сказала…

Уитни вскочила на ноги.

— О, я точно могу угадать, что сказала твоя мадам адвокат! «Люк, дорогой, это замечательно! Мы развалим завещание твоей бабули на кусочки за несколько секунд! Она была не в своем уме, бедная старушка, и не только не в своем уме, но и под наркотиком, так что для безнравственной Уитни Маккензи провернуть все это дело ничего не стоило». Оказать давление — так это называется, Люк? — С горящими глазами она трясущейся рукой откинула со лба волосы. — Господи! Надеюсь, ты шутишь? Я не верю, что это и есть основание для твоего иска!

— Да, — спокойно ответил он, — это и есть основание для моего иска.

Мощно, как отбойный молоток, стучала кровь в висках Уитни.

— Боишься, что судья не пойдет у тебя на поводу, вот меня сейчас и шантажируешь, угрожаешь вывалять мое имя в грязи, надеешься, что я сдамся и не стану с тобой судиться.

— Ну‑ка, погоди минутку. Я только хочу сказать, что, вместо выплачивания нашим адвокатам кучи денег, мы можем уладить дело без суда. Я хочу это поместье, и оно будет моим… Оно принадлежит мне по праву рождения. Но я готов предложить тебе отступного — десять процентов от стоимости виноградников…

— Забудь об этом! — Гнев полыхал в ее глазах. О, она не сражалась с ним из‑за поместья — во всяком случае, не из‑за его стоимости; даже если бы оно стоило один доллар, она бы вела себя так же. Она сражалась с ним из‑за того, что презирала его методы… и потому, что считала себя правой. — Твоя бабушка захотела, чтобы поместье принадлежало мне — все поместье, а не десять, не двадцать, не тридцать процентов! Все сто процентов, Люк, и ни ты, ни твоя драгоценная адвокатша не в силах это изменить!

Люк возвышался над ней как рассвирепевший великан.

— Так же как ничто не в силах изменить тот факт, что твоя мать разбила мою семью, и если бы не это — ни ты, ни я не были бы сейчас в такой идиотской ситуации! — Его руки сжались в кулаки, и Уитни поняла, что будь она мужчиной, то уже валялась бы сейчас распластанная на полу. — Она совратила моего отца, и именно она была причиной самоубийства мамы — и в конечном счете отец погиб из‑за нее! Если бы она не заставила отца поехать кататься на лыжах в тот день, он не погиб бы под обвалом…

— Но моя мать погибла вместе с ним, Люк, и поэтому твоя бабушка и приютила меня здесь. — Лицо Уитни побелело, как тот снег, что похоронил ее мать и Бена. — И ты не можешь этого простить, не так ли, Люк? Ты не можешь простить свою бабушку, что она взяла в дом ребенка женщины, которую ты ненавидел. О, я до сих пор помню твое лицо в тот день, когда мы впервые встретились. Если я видела убийство в чьих‑либо глазах, так это в твоих. — Опустошенная своим гневом, она устало покачала головой. — Я не она, Люк. И я никогда не отвечала… и не буду отвечать за ее поступки. И пока ты это не поймешь, — заключила она, направляясь к двери, — мы никогда ни до чего не договоримся… Независимо от того, будет ли суд или нет.

На следующий день их общение было холодно‑отстраненным, за исключением тех моментов, когда Трой находился рядом. Тогда по молчаливому согласию они оба сохраняли видимость нормальных отношений.

Но, однако, под этой видимостью бушевало море эмоций, и присутствие Люка было для Уитни совершенно невыносимым. Но, несмотря на взаимную враждебность, его сексуальный магнетизм продолжал притягивать девушку так же упорно, как блесна притягивает беспомощную рыбу. Иногда со смешанным чувством отчаяния и страха Уитни задумывалась, сможет ли она противостоять Люку, если он когда‑нибудь попытается ее добиться.

Назавтра Люк кратко сообщил ей, что нашел в Пентиктоне покупателя «мерседеса». После оформления всех необходимых документов Люк взялся доставить машину новому владельцу.

Вернулся он за рулем маленькой красной «хонды».

— Для тебя, — сказал он. — Тебе будет нужна своя машина. Я буду пользоваться пикапом практически каждый день — придется постоянно ездить на Полынные виноградники за свежими черенками, — а вы с Троем не можете безвылазно сидеть в поместье все лето. Машине двенадцать лет, и на спидометре больше ста тысяч километров, но она в отличном состоянии снаружи и внутри и прекрасно бегает.

— Мы можем это себе позволить? — натянуто поинтересовалась Уитни.

Он протянул ей на ладони ключи.

Девушка посмотрела на него. Во всей фигуре Люка чувствовалась напряженность, ожидание. Она поняла, что он предлагает ей не только ключи, но и оливковую ветвь примирения.

— Спасибо, — тихо сказала она, беря ключи. — И… Люк…

— Да?

— Давай забудем о кухонном расписании дежурств и прочем. Поскольку ты будешь работать на полях с утра до вечера, я беру готовку целиком на себя.

— Вполне справедливо.

Она прокашлялась.

— Но по вечерам…

— Ты в своем маленьком замке, а я в своем? — Он сухо улыбнулся. — Конечно, нет проблем.

Она узнала эти слова, но не могла вспомнить, откуда они. Может, из старинной детской песенки? Стишок? Неважно. Важно то, что Люк так запросто принял проведенную ею линию между часами их работы и часами отдыха.

После обвинения в том, что она оказала давление на его бабушку, последнее, чего ей хотелось, так это проводить свое свободное время в его компании. Отношения между ними чисто деловые, и именно так она и собиралась вести себя с Люком.

Следующие недели Уитни видела Люка очень мало.

Он рано вставал и уже в пять тридцать уходил. Опрыскивание гербицидами должно было проводиться в эти ранние часы, когда еще нет ветра, разносящего отраву.

Вовремя прибыла из Калифорнии бригада специалистов по прививке и установила свои трейлеры внизу у озера. Они работали сверхурочно, вместе с бригадой местных рабочих, обрезая каждую лозу и удаляя сухую кору.

Люк работал вместе с ними, но этим не ограничивалась его деятельность. Уитни знала, что он следил за доставкой качественных черенков, за их сортировкой и правильным хранением во влажных опилках. Он также обеспечивал бригады инструментами; на специальном тракторе подстригал траву между рядами… и совершал еще очень много других операций. По сравнению с разнообразием его занятий уход за Троем казался сплошным отдыхом.

В мае потеплело, а в июне зацвел виноград.

Настало время долгих, подернутых дымкой дней и сладостных летних ночей. И если, лежа в своей постели, Уитни и чувствовала странное беспокойство, то она пыталась не думать о причине… вернее, о мужчине, спящем в соседней комнате.

Вместо этого она направляла всю свою энергию и мысли на его сына.

Трой рос быстро, и каждый день доставлял ей все новые радости. В конце июня он сделал первый нетвердый шажок, и она знала, что еще чуть‑чуть — и малыш начнет ходить все увереннее.

Однажды днем, после долгой прогулки в коляске по саду, Уитни посадила мальчика на лужайку и кинула на траву его яркий разноцветный мячик.

— Ну давай, — подбодрила она Троя. — Иди, достань его!

Явно забыв о собственной неустойчивости, Трой с писком заковылял за большим мячом. Сделав восемь или девять шагов, он споткнулся и растянулся на траве. Лежа на животе, малыш со смехом попытался дотянуться до мяча, но тот откатился от прикосновения его ручки.

— Какой умница! — воскликнула Уитни и поспешила поднять ребенка. Потом снова толкнула мяч, и мальчик опять устремился за ним. Радостно смеясь, девушка наблюдала за своим воспитанником.

— Как приятно это видеть, — раздался за ее спиной спокойный голос Люка.

— Люк! — Она повернулась к нему. — Я не слышала, как ты подошел.

— Я не хотел отвлекать Троя.

Может быть, он не хотел отвлекать ее, подумала Уитни, стараясь унять вдруг участившееся биение сердца. Его лицо находилось в тени широких полей поношенной соломенной шляпы, но, когда он смотрел на нее, она могла видеть чувственный блеск в его глазах. От этого по ее телу от нерва к нерву побежали вспышки возбуждения.

К счастью, Трой заметил отца, издал радостный звук и, точно краб, на четвереньках поспешил к нему. Напряженность между Люком и Уитни растаяла.

— Привет, парень, как дела? — Люк поднял малыша к себе на плечи. — Сам уже ходишь, да? Еще немножко — и придется брать тебя с собой на виноградники, будешь мне помогать. — Он повернулся к девушке: — Жаль, что нет видеокамеры, я бы…

— Ну да, заснял бы момент. Я знаю, это очень волнующе — видеть, как твой малыш делает первые шаги.

— Не только Троя. Тебя. Вас вместе.

О Господи, подумала она, только не смотри на меня так. Еще немного — и я упаду к твоим ногам, умоляя сделать со мной все, что ты, злодей, так хорошо умеешь.

— Что ж, спасибо, — сказала она неловко. — А сейчас… прошу нас извинить, но я хочу поплавать с Троем в бассейне, а потом уложу его спать. — Она помедлила. — А почему ты дома в это время? Ты же обычно…

— Мне надо сделать пару звонков. — Он прищурился на солнце, и Уитни увидела полоску пота у него на лбу. — Хотя, признаться, мне нравится идея насчет поплавать. Пойду позвоню. — Он передал Троя на руки Уитни. — И присоединюсь к вам в бассейне.

Он повернулся и зашагал к дому на своих длинных ногах.

Боже мой! Наблюдая за ним, Уитни наморщила носик. У Люка никак не хватало времени заняться бассейном, и он открыл его только недели две назад. И все эти дни она старалась плескаться с Троем или плавать одна, когда Люка не было рядом. Но если она откажется, Люк тут же поймет, насколько она уязвима. А ей совсем не хотелось, чтобы Люк об этом догадывался!

Вздохнув, она принялась усаживать Троя в коляску и тут услышала звук машины, подъезжающей к дому. Она оглянулась и увидела старый розовый «кадиллак» Хетти. Парикмахерша, затянутая в летнее платье в цветочек, вылезла из машины.

— Привет, мисс Маккензи! — весело крикнула она и направилась по лужайке к Уитни. Тиская Троя, Хетти спросила: — А Люк дома, милая?

— Он только что пошел в дом. Если вы присмотрите за Троем, я схожу приведу его.

— Ах, не беспокойтесь. — Покопавшись в своей огромной сумке, Хетти достала журнал и сунула его в руки Уитни. — Ему будет интересно на это взглянуть, может, он уже видел, конечно, а может, и нет.

Уитни покосилась на яркую обложку «Новостей долины Напа».

— Разумеется, я передам ему журнал. Почему бы вам не зайти и не выпить стаканчик чего‑нибудь прохладительного?

— Спасибо. — Хетти качнула головой, и прическа «пчелиный улей» дрогнула. — Мне нужно спешить, моя сестра приехала в отпуск. Она живет в Лос‑Анджелесе и всегда привозит мне журналы для салона. Вот этот, — она кивнула на журнал в руке Уитни, — вышел еще весной. На странице девяносто четыре фотография Люка. Ну ладно, мне действительно пора. Было приятно вас повидать!

— До свидания, Хетти.

Голос женщины доносился до Уитни словно из космоса. Фотография Люка? Она не слышала, как Хетти отъехала. Дрожащими пальцами пролистав журнал, она нашла страницу 94.

Ее взгляд остановился на двух ярких фотографиях. На одной был великолепный, в средиземноморском стиле дом с красной черепичной крышей. На другой был вид с высоты: виноградники размером не меньше, чем половина виноградников Изумрудной долины.

Мысли Уитни смешались. Хетти, наверно, ошиблась, это не могло принадлежать Люку. Он же сказал, что у него нет ни денег, ни собственности.

Под фотографиями шла короткая статья.

Она прочла заголовок, ощущая, как ее охватывают тревога и мрачное предчувствие. «Рай на продажу». Хмурясь, она стала читать:

Журнал выскользнул из пальцев Уитни и с шелестом упал на землю. Пораженная, она наклонилась, чтобы поднять его… и, словно пробудившись ото сна, услышала, как хнычет Трой.

Сколько же времени она простояла, в изумлении глядя на 94‑ю страницу?

Солнце еще вовсю сияло в летнем небе, но ей стало холодно.

Он ей врал.

Он ее одурачил.

Он не только сумел одурачить ее, но каким‑то образом ухитрился втянуть в свое вранье и адвоката, и поверенного из банка.

Но как же так? Ведь ни один юрист, ни один банкир не позволят вовлечь себя в такую игру; об этом не может быть и речи. Скорее всего, он наврал им тоже.

Как только догадка осенила ее, холод, парализовавший ее тело, отступил и на смену пришел гнев. Гнев кипел внутри ее с такой силой, что ей хотелось закричать, выплеснуть из себя все чувства, от ярости и возмущения до… презрения.

— Ма‑ма‑ма… — Тихий, словно ребенок почувствовал ее страдания, голосок Троя заставил ее отключиться от своих мыслей.

Стиснув губы, Уитни свернула журнал и засунула его в сумку на коляске. Хетти просила передать это Люку? О, конечно же, она с удовольствием это сделает… Она буквально не может дождаться этой минуты.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда она подкатила коляску с Троем к бассейну, Люк был уже в воде.

Он плавал кролем и заметил их прибытие, только когда Уитни сняла одежду с малыша и надела на него детские плавочки. Она хотела было снова усадить его в коляску, чтобы раздеться самой, но тут их увидел Люк.

Он подплыл к ним, вылез из воды, и солнце засияло на его мокрой коже.

— Давай его сюда. — Он протянул руки. — Я подержу его, пока ты раздеваешься.

Передавая ребенка отцу, Уитни почувствовала прикосновение его пальцев, и по ее рукам пробежала дрожь; до визита Хетти это могло бы быть проявлением чувственного возбуждения, но теперь скорее эта была дрожь отвращения.

— Спасибо, — сказала она нарочито ровным голосом и отвернулась.

Она уже с утра надела купальник под шорты и рубашку. Бикини было черного цвета, из шелковой ткани, достаточно открытое… Она знала, что выглядит в нем очень эффектно.

Если бы не визит Хетти, девушка отправилась бы раздеваться на веранду, и ей не пришлось бы снимать с себя одежду в присутствии Люка, хотя бы и в уже надетом купальнике.

Теперь же она вовсе не собиралась скромничать.

Наоборот, она с удовольствием разоблачится перед ним. Она уже давно поняла, что Люк ее хочет, и возбудить его стриптизом будет… достаточно забавно и интересно, с холодным цинизмом думала девушка.

Она медленно прошлась по керамическим плиткам бассейна к трамплину на противоположном конце. Встав там, она лениво скинула с ног сандалии, притворяясь, что совсем не смотрит на Люка, играющего с мальчиком. Он крепко держал радостно вопящего сынишку, раскачивал его на вытянутых руках и окунал в воду снова и снова, с каждым разом увеличивая размах.

Он посмотрел в ее сторону.

— Парень наверняка станет олимпийским чемпионом, у него уже сейчас виден талант! — громко сказал он Уитни и улыбнулся так заразительно, что ей трудно было удержаться от ответной улыбки. Или было бы трудно, если бы не появление розового «кадиллака» возле дома полчаса тому назад…

Уитни, как сумела, улыбнулась в ответ. И, запустив пальцы в волосы, вызывающе распустила золотую гриву по плечам. Соблазнительный жест роковой женщины, женщины‑вамп… и она заметила, что Люк это увидел. Его брови слегка, но все‑таки приподнялись.

Уитни почувствовала первую маленькую волну радости и удовлетворения.

Шорты были на резинке, и она могла бы скинуть их в одну секунду. Вместо этого она повернулась так, чтобы показать себя в профиль, — она не видела теперь Люка, но была абсолютно уверена, что он за ней наблюдает, — затем взялась за пояс шортов и сосчитала до двадцати трех, прежде чем небрежно уронить их на голубую с золотом плитку бассейна.

Люк все еще с размаху плюхал Троя в воду, но уже не так равномерно, явно сбиваясь с заданного ритма.

На рубашке Уитни было пять пуговиц. Она расстегнула первую и неторопливо подошла ближе к трамплину. Расстегнула вторую, прошлась еще немного. Расстегнула третью и четвертую и широко раскрытыми невинными глазами взглянула на Люка.

Тот по‑прежнему окунал Троя в воду, но все медленнее — видимо, уже машинально.

Уитни подошла к краю трамплина и открыто улыбнулась Люку. Затем подняла плечи и слегка ими повращала, словно для разминки.

— У‑ух, — сдавленно произнесла она. — Какой чудесный день.

Закрыв глаза, она расстегнула пятую пуговицу и откинула назад голову. Стряхнув рубашку с плеч, она позволила ей соскользнуть на пол. Ее волосы мягко касались гладкой кожи ее спины, а жаркое солнце нежило и ласкало обнаженные возвышенности грудей над вырезом купальника.

Она почти физически ощутила взгляд Люка на себе и вздрогнула, словно он провел ногтем по ее спине.

Уитни выпрямилась, слегка раскачала трамплин и подняла вверх руки, готовясь к прыжку в воду.

В самый последний момент она приоткрыла глаза и метнула быстрый взгляд на мужчину в бассейне. С ошеломленным выражением лица тот смотрел на нее потемневшими глазами. Губы крепко сжаты, тело напряжено…

Прыжок в воду был безупречен. Она вынырнула прямо перед ним — так близко, что увидела нервное подергивание мышцы у него на щеке.

Со слегка учащенным дыханием Уитни откинула назад мокрые волосы и принялась без особой необходимости поправлять тонкие бретельки купальника. Ее грудь упруго и соблазнительно подрагивала.

— Ты называешь это купальником? — хрипло спросил Люк. — Почтовые марки и то, наверно, большего размера.

Она рассмеялась грудным смехом.

— Тебе не нравится?

— Я этого не сказал.

— А‑а! — Трой раздраженно завертелся в руках у отца. — А‑а!

— Ну что, с тебя хватит, человечек? — Уитни взяла протянутую к ней пухлую ручонку. — Я думаю, — сказала она, кокетливо глядя на Люка, — что он готов идти в постель.

— И не только он.

Она изобразила на лице довольную улыбку.

— Тогда почему бы тебе не отнести его в кроватку… и не вздремнуть самому?

Он не мог оторвать от нее глаз. Уитни прекрасно сознавала, насколько откровенен ее купальник. Как, должно быть, мучительно для него видеть так много… и думать о большем, скрытом под черным шелком бикини. Так близко… и так далеко. Если бы он только знал… насколько далеко!

Здесь, в бассейне, она под защитой Троя. Пока малыш у Люка на руках, ей ничто не угрожает.

Она легко пробежалась пальцами по руке Люка, сильной мужской руке, словно сбрызнутой жидким золотом.

— Ты иди, — промурлыкала она. — А я хочу еще немного поплавать, потом поднимусь наверх.

В его глазах было странное выражение: казалось, он уже видит, что будет дальше. Люк откашлялся.

— Ладно. Пока.

— Пока.

Она наблюдала, как он шел к лесенке с Троем, крепко уцепившимся за его шею. Она смотрела, как играют его мускулы, когда он поднимался по лесенке наверх, и не отрывала от него взгляда, пока он не скрылся в дверях веранды. И, несмотря на всю свою неприязнь к нему, была невольно заворожена совершенством его обнаженного тела.

Как печально, что за такой великолепной оболочкой скрывается гнилая сердцевина.

Она стояла не двигаясь, пока он не закрыл за собой дверь веранды. И тут ее колени подогнулись. Она слабо откинулась назад на воду и легла на спину, едва двигая руками и ногами, чтобы удержаться на поверхности.

Она не способна быть женщиной‑вамп, но ее попытка удалась. Люк явно возбудился. О, да еще как возбудился! Он позволил себе комментарии насчет ее купальника… но не ему бы критиковать.

Она усмехнулась. Нет, не ему!

Его плавки тоже не верх скромности. Но то, что она собирается ему сказать, загасит его страсть так же быстро, как если бы она окатила его ледяной водой.

В доме было тихо.

Поднимаясь легкими, бесшумными шагами по лестнице, она не слышала ни звука. Дверь спальни Люка была закрыта, и она быстро проскользнула мимо.

В своей комнате она достала из шкафа чистое белье и прошла в ванную. Для грядущей битвы ей хотелось выглядеть наилучшим образом. Уитни решила надеть серовато‑зеленое платье, которое купила два года назад у Холта Ренфрю; оно стоило бешеных денег, но, надевая его, она всегда чувствовала себя на высоте.

Уитни приняла душ, высушила феном волосы и расчесывала их до тех пор, пока ее золотые кудри не заблестели искрами ноябрьского заката. Надев кружевные трусики и лифчик, она побрызгалась духами. Взглянув на себя в зеркало, Уитни заметила, что ее изумрудные глаза ярко сияют, а губы кажутся почему‑то полнее, придавая лицу более страстное выражение.

Удивительно, подумала она, так как не чувствовала никакой страсти. Что она чувствовала, так это бешенство. Бешенство достаточно сильное, чтобы разбить об стенку антикварный фарфор Крессиды, сколько бы он ни стоил! Она открыла дверь ванной и босиком прошла обратно в комнату.

— Наконец‑то…

Она резко остановилась и широко раскрыла глаза. В спальне, прямо возле кровати, с ухмылкой на лице стоял Люк. Из одежды на нем были только старые джинсы — молния застегнута, слава Богу… но верхняя пуговица небрежно расстегнута.

— Люк! — Каким‑то образом ей удалось сохранить самообладание, хотя бы внешне. — Quelle surprise! [2] — небрежно добавила она.

— Никак нет. — Он направился к ней. — Я получил приглашение.

Она отвернулась и подошла к платяному шкафу.

— Что‑то я не припоминаю никакого приглашения. — Она открыла дверцу, взяла зеленое платье, и тут же его сильные пальцы обхватили ее запястье.

— Игры кончились, — сказал он. — Ты не ребенок, Уитни. Своим маленьким стриптизом ты явно рассчитывала меня соблазнить.

Она вырвала руку и отступила.

— Ты сам напросился поплавать с нами в бассейне. Ты что, думал, я прыгну в воду прямо в одежде и…

— Раздеться можно по‑разному. — Он крепко сжал губы. — А ты…

— А я тебя раздразнила. Ты это хочешь сказать?

— Именно это я и хочу сказать. — Он положил руки ей на плечи и притянул ее к себе так близко, что она чувствовала его дыхание на своих полуоткрытых губах.

Уитни нервно сглотнула и напряглась.

— Пусти меня, — сказала она. — Прежде чем мы продолжим разговор, я хочу тебе кое‑что сказать.

Какое‑то мгновение Люк не двигался, и ее сердце тревожно застучало; потом он вдруг отпустил ее, отошел к закрытой двери и прислонился к ней спиной, блокируя выход из комнаты.

Уитни отвернулась от него и вцепилась в платье. Быстро натянув его, она принялась застегивать ряд пуговок спереди, но впервые этот дорогой наряд не оказывал своего магического действия. Она явственно ощущала, что вся ее уверенность в себе куда‑то испарилась и образовавшуюся пустоту стремительно заливает предчувствие опасности.

Она повернулась к Люку лицом.

— Ну? — Его голос был спокоен.

Уитни пожалела, что на платье нет карманов, потому что ей вдруг стало некуда девать руки. Она сплела пальцы, потом вдруг сообразила, что этим выдает свою нервозность, и снова расцепила их, подошла к туалетному столику и взяла журнал, принесенный Хетти. Быстро и бессмысленно перелистав его, она подняла глаза и пристально посмотрела на Люка.

— Я хочу, чтобы ты убрался, — сказала она.

— Ты же сказала, что хочешь поговорить…

— Я имею в виду, чтобы ты не просто вышел из этой комнаты. Я имею в виду… чтобы ты совсем уехал из этого дома. Сегодня.

Он уставился на нее.

— Я не понимаю…

— Как долго, ты надеялся, об этом никто не узнает? Как долго ты собирался морочить мне голову, пока я не соображу, наконец, что ты врешь?

— Вру? — Он оттолкнулся от двери и кинулся к девушке с помрачневшим лицом и свирепым взглядом. — Что ты, черт побери, мелешь?

Уитни внутренне сжалась, но не дрогнула. Она вздернула голову и смело посмотрела в его злые глаза.

— Хватит играть в эти игры. Пока ты звонил, приезжала Хетти, — она сунула Люку журнал, — и дала мне это. Для тебя.

Он взял журнал, перелистал страницы.

— И что я должен здесь увидеть?

— Страница девяносто четыре.

Нахмурясь, он зашелестел страницами. Уитни на журнал не смотрела, она смотрела на его лицо и сразу поняла, когда он нашел страницу 94. Его лицо застыло. Явно он никогда раньше не видел эту статью.

Пока он читал, в комнате стояла тишина.

Чтение не заняло много времени.

Когда Люк снова посмотрел на девушку, она заметила, что из обычных синих его глаза стали холодно‑серыми.

— Значит, ты это прочитала, — сказал он. — И сделала собственные выводы.

— Ты лжец, Люк. У тебя нет больше права оставаться в этом доме. Я удивляюсь, как тебе только не стыдно при таких обстоятельствах…

— Обстоятельствах? — Его голос был еще холоднее выражения его глаз. — И каких же это обстоятельствах? Что, интересно, ты, ничего обо мне не зная, решила себе?

— Ты не беден. Далеко не беден. — Она презрительно махнула в сторону журнала в его руке. — У тебя, должно быть, столько денег, что ты не знаешь, что с ними делать. Ты скрываешь свое настоящее лицо. Ты насквозь лживый и низкий. Я тебя презираю. — Она повернулась, чтобы уйти. — Я не желаю больше тебя ви… — От звука ударившегося в стену журнала она чуть не подпрыгнула. Крепкая рука Люка опустилась на ее плечо. — Пусти! — Она отбежала от Люка и, оказавшись по другую сторону кровати, бросила на него гневный взгляд. — Никогда больше ко мне не прикасайся, ты… ты лжец, ты обманщик, ты…

Люк перепрыгнул через кровать и снова так крепко схватил ее, что Уитни невольно вскрикнула. Его пальцы сжали ее предплечье.

— Прекрати! — процедил он сквозь зубы. — Хватит орать, ты разбудишь Троя.

— Ты твердил, что у тебя нет денег! — яростно выкрикнула она.

— Но у меня нет денег!

— Я не верю тебе! С момента продажи твоей земли и до твоего прибытия сюда прошло совсем немного времени, и ты не мог истратить все до последнего цента. И даже если ты все и истратил, то, черт побери, на что? Что же ты приобрел, Люк? Что же тебе так понадобилось? — насмехалась она. — Что оказалось таким необходимым и желанным, что ты остался без цента на счету?

Он так внезапно ее отпустил, что она упала на кровать. Он словно… получил пощечину. Или удар в солнечное сплетение. Его лицо побледнело и стало еще мрачнее. Он отошел от нее к окну и встал спиной к ней.

— Люк, — ее голос дрогнул, — Люк, я… что‑то не так сказала? — Он не ответил, но между ними возникло такое напряжение, какого Уитни до этого ни разу не ощущала. Она неуверенно встала с кровати. — Что случилось, Люк? Скажи мне, прошу тебя…

Только после продолжительного молчания он наконец заговорил:

— Я действительно истратил все свои деньги. — Его голос звучал глухо. — На… нечто очень для меня ценное.

— Я… не понимаю.

Словно ища поддержки, Люк оперся рукой об оконную раму.

— Этой весной я развелся с женой. Чтобы дать ей то количество денег, что она потребовала при разводе, мне пришлось продать все, что у меня было.

— Все, что было? — Уитни надеялась, что он повернется к ней лицом и ей не надо будет говорить ему в спину. — Но… разве при разводе все имущество не делится пополам? Кажется, так теперь улаживаются все имущественные вопросы, когда люди расходятся?

— Не так, если жена хочет… иначе.

— Что значит «иначе»? — Уитни подошла поближе к нему.

— Она хотела денег, — устало сказал он. — А я хотел Троя.

— То есть она не хотела… — И несмотря на недоверие, в памяти всплыли слова Дикси: «Бедный малыш, пока что его жизнь нельзя назвать очень счастливой…»

Люк не ответил, но ответ явственно читался в его напряженно сгорбленной спине. По телу Уитни пробежал озноб.

— Господи, — прошептала она. — Почему же ты мне ничего не сказал?

Наконец он повернулся… и когда она увидела, каким затравленным был его взгляд, то почти пожалела, что он не остался стоять лицом к окну.

— А ты смогла бы запросто всем рассказать, — спросил он, — что тебе пришлось купить собственного ребенка?

Уитни подошла к Люку и взяла его руки в свои.

— О, Люк, — мягко, с состраданием сказала она, — я же не знала… — В ее глазах задрожали слезы, когда она взглянула на него. — Пожалуйста, прости меня за все, что я тебе сказала.

— Ты можешь назвать меня как угодно, Уитни, но не лжецом.

— Я знаю. — Ее голос дрогнул. — Мне так жаль. Мне очень хотелось бы…

— Что?

— Взять свои слова назад. Надо было спросить тебя о статье, вместо того чтобы делать выводы.

— Ну, мне тоже не стоило так срываться.

Она вдруг увидела, что все еще держит его руки. Она отпустила их и как‑то неловко сложила свои на груди.

— Я рада, что Хетти привезла этот журнал, — сказала она. — Благодаря ему я наконец‑то смогла… понять тебя.

Его губы сложились в ироническую гримасу.

— Ну что там понимать? Я лишь простой парень…

Он говорил небрежно, и Уитни постаралась придать своему голосу такое же звучание:

— А вот с этим можно поспорить!

Но, хотя буря эмоций уже улеглась, ей показалось, что напряжение совсем иного рода начинает сформировываться в пространстве между ней и Люком. И она словно другими глазами вдруг увидела его обнаженную грудь в каких‑то сантиметрах от себя.

Ей нужно было срочно спасаться бегством…

— Ну хорошо, — сказала она. — Я рада, что мы наконец все выяснили. — Надеясь, что улыбка на ее лице выглядит достаточно естественной, Уитни отвернулась от него и пошла к двери. — И теперь, когда все улажено… — Она положила пальцы на ручку двери… и тут же обнаружила, что широкая ладонь Люка уже крепко держит ее запястье.

— Не совсем все, — сдавленно выговорил он. — У нас еще осталось… незаконченное дело.

Сердце Уитни понеслось бешеным галопом. Она испуганно прислонилась к стене.

— Да? — шепнула она. — Я не думаю…

— Отлично, — сказал Люк. — Я и не хочу, чтобы ты сейчас думала. — И, как только она приоткрыла рот, чтобы запротестовать, его губы прижались к ее губам с такой мужской самоуверенностью, что ноги у нее подкосились.

Поцелуй был чувственным и страстным. Люк дерзко прижался к ней всем телом, зажав словно тисками ее руки, и его почти неуловимые, но такие соблазнительные движения зажгли в ее крови огонь.

Уитни прерывисто вздохнула и почувствовала исходящий от его волос слабый запах хлора, а от рук сладкий запах детской присыпки. Оторвавшись от ее рта, его губы скользнули к шее за ухом, где она побрызгала ранее духами.

— Ммм, — промычал он. — Ты так хорошо пахнешь. Прямо хочется тебя съесть…

Застонав, она откинула назад голову… и, принимая это как приглашение, Люк провел губами по шее, лаская белую гладкую кожу, спустился вниз к ключицам, к глубокому вырезу ее платья… Только тогда он наконец отпустил ее руки. Но, не отрываясь от нее, он принялся расстегивать пуговки ее платья — так же нарочито медленно, как она ранее расстегивала свою рубашку, прогуливаясь по краешку бассейна. Хоть он и освободил ее руки, у Уитни не было сил оттолкнуть его.

— Не надо. — Ее шепот прозвучал томно и неуверенно. — Не делай этого. Ты не должен…

Он справился с последней пуговицей на ее платье и распахнул его.

Уитни закрыла глаза и еще дальше запрокинула голову, целиком захваченная своими ощущениями.

Он так нежно заключил ее груди в ладони, словно это было самое хрупкое, что он когда‑либо держал в руках. Потом Уитни почувствовала, как он завозился с передней застежкой ее бюстгальтера. С легким щелчком застежка расстегнулась, и ее груди освободились от тесного плена кружев. Уитни чувствовала горячее дыхание Люка на своей нежной коже, и ее соски, еще минуту назад такие шелковисто‑мягкие, сжались в тугие розовые бутоны.

— Прекрасно, — хрипло пробормотал Люк. — О, это так прекрасно…

И он прильнул губами к напряженному кончику ее груди. Невидимые серебряные иглы словно коснулись каждого нервного окончания, и электрические разряды пронзили ее тело. У нее было странное чувство: будто она плывет… Ласкающие движения языка на груди. Мучительная, сладкая и чувственная дрожь. Удовольствие такое утонченное и такое сильное, что почти сродни боли…

Лишь бы оно никогда не кончалось!

— Не останавливайся, — прошептала она. — О, прошу тебя, не…

Но тут громко завопил Трой.

Уитни застыла. Губы Люка были все еще на ее груди, и она чувствовала их влажное тепло на своей коже.

— Черт! — сказал Люк так тихо и невнятно, что она еле услышала его. Он поднял голову, и их взгляды встретились. Уитни заметила, что его глаза затуманены. Он застонал. Поцеловал ее в губы долгим поцелуем… хозяйским жестом провел ладонями по ее груди еще раз и мягко одернул платье.

Уитни тяжело дышала, ее лицо горело огнем. С бешено стучащим сердцем она смотрела, как Люк выходит из комнаты.

Ноги отказывались ее держать. Трясущимися пальцами она застегнула лифчик и пуговицы платья.

Что за неожиданное спасение!

Что она едва не натворила! Если бы не плач Троя, разбивший чары…

Девушка задрожала, как в ознобе. То, что она позволила Люку, хуже некуда. Она не могла представить, как теперь будет смотреть ему в глаза.

Она надела босоножки и вернулась в ванную. Привела в порядок волосы, припудрила разгоряченное лицо и аккуратно накрасила губы помадой цвета персика. И, только проверив, что все пуговицы на ее платье аккуратно застегнуты, она решилась выйти в коридор.

Чтобы попасть к лестнице, ей пришлось пройти мимо комнаты Троя.

Ее шаги были совершенно беззвучны на ковровом покрытии коридора, и она приостановилась около открытой двери.

Люк стоял, нагнувшись над кроваткой сынишки, и что‑то успокаивающе ему нашептывал. Вскоре хныканье совсем затихло. Уитни услышала, как он мерно засопел, и поняла, что малыш уснул. Люк поправил одеяльце на маленькой фигурке и выпрямился. С лицом, полным нежности и любви, он долго стоял, глядя вниз на своего спящего сына.

При виде этой сцены у девушки дрогнуло сердце; сильная тоска наполнила все ее существо… Легкий всхлип непроизвольно вырвался из ее горла.

Люк повернулся на звук, увидел ее, и его лицо изменилось. Она отступила обратно в коридор. Люк вышел вслед за ней.

Очень тихо он прикрыл за собой дверь.

— Ему, наверно, приснился дурной сон, — прошептал он.

Они стояли неподвижно, и знакомое напряжение снова возникло между ними. Уитни чувствовала, как оно задрожало в воздухе… и в ее крови.

Его затуманенный взгляд скользнул по ее тщательно причесанным волосам, подведенным помадой губам.

— Ты… идешь вниз?

Желание в его взгляде разом вынуло всю энергию из ее тела. Ей хотелось бессильно прислониться к стене… но она заставила себя стоять прямо.

— Я думаю, это будет… разумно.

— Разумно? — Люк обнял ее. — А кто хочет оставаться разумным?

За гулкими ударами собственного сердца Уитни едва расслышала его вопрос.

— Секс без… любви… это не для меня.

— По‑твоему, это нехорошо?

— Я не собираюсь никого судить, но для меня… для нас… это неприемлемо.

— А чем мы так сильно от всех отличаемся? — Он попробовал было притянуть ее ближе к себе, но Уитни не поддавалась.

— А секс, когда один ненавидит… другого… это отвратительно.

Она сразу поняла, что попала в точку. Поняла по тому, как потускнел его взгляд, хотя рука и не ослабила своей хватки.

— Ненавидит? — Он потряс головой. — Может, когда‑то я тебя и ненавидел, но это было из‑за… Я не питаю к тебе ненависти, Уитни. Я…

— Да, но, когда ты смотришь на меня, ты все еще видишь мою мать.

Его веки затрепетали.

— Я уже говорил, что не лжец, не собираюсь лгать тебе и сейчас. Да, когда я смотрю на тебя, я вижу твою мать. А разве может быть иначе?

Да уж, действительно! Уитни прекрасно знала, что внешне они с матерью очень похожи.

— Ты видишь женщину, разбившую твою семью, — безжизненно сказала она.

Люк уронил руки.

— Я не могу этого отрицать.

— Никто не может разрушить семью, если в ней нет трещины.

— Это не оправдывает…

— Не оправдывает, но… объясняет. Может быть, помогает простить. Если ты не сумеешь простить Люка, хуже будет в первую очередь тебе. Отцу своему ты не можешь причинить боль… его больше нет.

— По‑твоему, я причинил ему боль?

— Когда ты отказался жить с ним — с нами — после того, как умерла твоя мать… Да, ты очень обидел его.

— Но не мог же он ожидать…

— Он надеялся.

— Черт! — Люк ударил кулаком в стену. — Неужели это никогда не кончится? — Лицо у него было совершенно измученное.

— Кончится, — тихо сказала Уитни. — Когда ты сам все это похоронишь.

Она пошла прочь, и Люк не попытался ее остановить.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Этим вечером — так как было воскресенье, единственный день недели, когда Люк не уходил после ужина снова на работу, — этим вечером Уитни постаралась приготовить особенные блюда.

Когда он пришел с виноградников, она как раз спускалась вниз, положив Троя спать. Он посторонился, чтобы пропустить ее на ступеньках, и Уитни была поражена, увидев его пустой взгляд. Неужели он весь день думал о том, что она сказала ему про его отца? Люк действительно причинил ему боль… но может, ей следовало помолчать об этом?

Со смешанным чувством вины и беспокойства она решила накрыть стол в столовой, а не в кухне. Возможно, приятная обстановка поднимет Люку настроение.

Она поставила на стол бутылку охлажденного белого вина и тут услышала, как он прошел через холл и направился в кухню.

— Иди сюда, — позвала она.

Шаги его затихли, потом возобновились.

Когда он вошел в столовую, Уитни стояла за стулом возле полированного стола из красного дерева, положив руки на высокую спинку.

Люк переоделся в чистые джинсы и аккуратно выглаженную сине‑фиолетовую рубашку. Он окинул взглядом элегантную комнату с палевыми стенами и палево‑кремовыми занавесями и уставился на красиво сервированный стол. Он поднял брови.

— Какой повод?

— Ничего особенного. Просто я подумала, что, может, разнообразия ради тебе понравится поужинать не по соседству с кухонной раковиной?

— С тех пор как вернулся домой, я здесь ни разу не был… Но сколько воспоминаний связано с этой столовой! — Он подошел ближе. — Именно в этой комнате бабуля учила меня, как надо вести себя за столом. И правило номер один гласило: «Всегда вначале усади дам».

Уитни отступила, чтобы Люк смог отодвинуть для нее стул. На нее повеяло запахом его одеколона, смешанным со свежим запахом мыла. И каким‑то мужским ароматом, присущим только Люку. Волнующая смесь.

— Спасибо.

Ей показалось, что он легонько дотронулся до ее плеча.

На закуску она приготовила свежий зеленый салат, на горячее — острое куриное жаркое, которое она подала со спаржей, морковкой и коричневым рисом.

Люк не сделал ни единого комментария к ее кулинарным достижениям вплоть до самого кофе.

— Как я вижу, моя бабушка научила тебя готовить, — сказал он. — И ты оказалась способной ученицей.

— Догадываюсь, что это комплимент! Но как ты узнал, что именно Крессида учила меня готовить?

— Когда я был ребенком, кухарки в поместье не было, так как бабуля обожала готовить. В числе ее любимых блюд было и куриное жаркое, и, насколько я помню, это блюдо ее собственного сочинения.

— Но разве это не твоя мама… Я думала, что это она обычно…

— О, — он пожал плечами, — она терпеть не могла домашнюю возню. Она вся была в искусстве, музыке, изящном рукоделии… ну знаешь, всякое такое… А бабуля была гораздо более земной, деятельной, буквально вихрь положительно заряженной энергии. И с такой жадностью к жизни! — Он замолчал, а когда заговорил снова, то его голос звучал сдавленно: — Во всяком случае, такой я ее помню.

— Держись за эти воспоминания, Люк, дороже их нет ничего. Даже в самые последние дни она поражала нас. Крессида цеплялась за жизнь с невероятным упорством, а ведь она так страдала!

Уитни прикусила язык, видя отчаяние в глазах Люка. Она чувствовала, как он раскаивается, что не вернулся в поместье Браннигенов раньше. Возможно, они с бабушкой и не помирились бы, но хотя бы были вместе. Теперь уже слишком поздно каяться.

Уитни поспешила переменить тему:

— Когда ты уехал отсюда, то сразу направился в Калифорнию?

Похоже, что Люк тоже был рад оставить неприятный разговор.

— Нет, я поехал в Ванкувер на черном «БМВ», подаренном мне бабушкой на семнадцатилетие. Один из моих старых друзей, Рамон, переехал туда ранее. Я знал, что могу на него рассчитывать.

— А деньги у тебя были?

— Чуть‑чуть… Но я связался с одной компанией, и денег надолго бы мне не хватило. Рамон пригрозил выкинуть меня вон, и это меня отрезвило.

— И что же ты сделал?

— Я получил работу на кухне в отеле «Ванкувер», о которой тебе говорил. И продал машину.

— Ой!

— Ага. — Усмешка блеснула в его глазах. — Вот тебе и «ой». Я выручил за нее неплохие деньги и заплатил депозит за небольшой домик. Потом я устроился на курсы барменов, начал работать в баре отеля. Познакомился с несколькими постоянными посетителями — один из них был преуспевающим биржевым маклером, не без его участия я заинтересовался игрой на бирже. Через семь лет с его помощью и известной долей везения у меня уже был весьма солидный счет в банке. Благодаря высокому спросу на жилье мне удалось очень выгодно продать домик. В тот момент я серьезно собирался вернуться в долину, купить маленький виноградник и «показать бабке»! Глупо, да? Но тут вмешалась судьба в лице Фелиции Оррин.

— Фелиции Оррин?

— Моя жена. Я познакомился с ней в мою самую последнюю смену работы в баре. — Он потряс головой, как будто до сих пор не веря в иронию судьбы. — Она сидела за стойкой бара одна — ее знакомая не пришла. И была не прочь поболтать.

— И наверняка она очень привлекательная? — Ну какая женщина удержалась бы от этого вопроса, словно оправдывая себя, подумала Уитни.

— Темноволосая, яркая и дорого выглядящая — как горький шоколад высшего сорта. Так получилось, что наша встреча произошла в очень подходящее время: одна глава моей жизни закончилась, другая еще не началась, и все это было так дьявольски возбуждающе! Я был жаден до жизни и ночного веселья. Она прилетела из Калифорнии и на следующее утро должна была вернуться обратно. — Он отодвинул от себя чашку с блюдцем. — Короче, когда ее самолет поднялся в небо, я был на нем.

— Она работала?

— Ее дяде Ксавье принадлежал виноградник в долине Напа. Она числилась секретарем в его офисе. Ксавье был симпатичный малый, и к тому же я ему понравился. Он предложил мне место на любой срок.

— Его племяннице ты тоже очень понравился!

— Фелиция была не прочь выйти замуж. Сначала мне не хотелось оседать в Калифорнии, но чем дольше я жил вдали от Изумрудной долины, тем менее реальной она мне начинала казаться. Моя бабушка — единственная живая родственница — меня предала, и я решил, что идея создать новую семью, на которую я смогу опереться, может быть, не так уж и плоха. Так что… мы с Фелицией поженились, и я купил «Горный рай».

— Как давно это было?

— Почти пять лет назад.

— Вы… не хотели иметь детей?

Люк резко отодвинулся на стуле и поднялся на ноги.

— Давай отнесем грязные тарелки на кухню.

Уитни подавила готовое сорваться с губ раздосадованное восклицание. Она явно коснулась болезненной темы, и Люк дал задний ход. Дверь закрылась. Что ж, она сама виновата: у нее нет никакого права задавать такие личные вопросы.

В молчании они перенесли посуду на кухню. Когда Уитни принялась загружать посудомоечную машину, Люк сказал:

— Я пошел в библиотеку. Надо еще поработать с документацией.

— Отлично, — отозвалась Уитни, не оборачиваясь. И через секунду осталась одна.

Она дольше, чем обычно, не ложилась в этот вечер, занимаясь делами, на которые в течение дня у нее не хватало времени из‑за Троя.

К тому времени, как она закончила гладить огромную кучу выстиранной одежды, было уже совсем темно. Уитни знала, что давно пора ложиться спать, а не то на следующее утро она не сможет продрать глаза. Но хотя она и устала, спать не хотелось. Еще нет. Оборвавшийся разговор с Люком не давал покоя.

Пожалуй, бокал вина, оставшегося от ужина, поможет ей расслабиться.

Она достала из холодильника бутылку и как раз наливала вино в бокал, когда Люк вошел на кухню.

— Ага‑а! — протянул он. — Поймана на месте преступления! Ну кто бы мог подумать — вся такая правильная и чопорная мисс Маккензи оказалась тайной пьяницей!

— Вот так! — весело сказала Уитни. — Ну и кому же ты собираешься наябедничать?

— Никому — если и мне нальешь стаканчик!

— Ты закончил дела в библиотеке?

— Так точно, мэм!

Улыбаясь, она налила второй бокал и протянула ему.

— Давай посидим на улице, — сказал он. — Хочется глотнуть свежего воздуха. — Он открыл входную дверь и посторонился, пропуская Уитни.

— Может быть, сядем вон там, под окном Троя, тогда мы услышим, если он заплачет, — предложила она.

Люк притащил два садовых кресла и поставил их в дальнем конце площадки.

— Ну как?

— Чудесно. — Уитни села. Это был прекрасный вечер, легкий ветерок приносил из сада запах левкоев. Взошел молодой месяц, и через несколько мгновений девушка увидела миллиарды мерцающих звезд Млечного Пути.

— Ты спрашивала, хотели ли мы с Фелицией иметь детей.

Удивленная, Уитни моргнула. Значит… он все‑таки не закрыл дверь. Или, может, закрыл, но потом изменил свое решение. Она взглянула на него и увидела, как в сумерках блестят его глаза.

Ей хотелось, чтобы он продолжал.

— Наш брак был ошибкой, — прямо сказал он. — Я очень скоро обнаружил, что у нас нет ничего общего. Я мечтал осесть и завести семью, а Фелиции хотелось веселиться. Я хотел детей — а она сказала, что дети подождут, пока она не будет к этому готова. Наш брак был пуст. Фарс. После четырех лет практически раздельного сосуществования я заявил, что выхожу из игры.

— Но вы же, наверно, потом помирились? Я имею в виду… у вас же родился Трой.

— Фелиция умоляла дать ей шанс. Она была полна раскаяния и так уверяла меня, что готова начать все заново, что я согласился. Она тут же забеременела, и я чуть не сошел с ума от радости.

— Что же произошло дальше?

— После того как Трой родился, Фелиция совершенно им не интересовалась. Ее никогда не было дома. Она могла оставить ребенка с кем угодно, хоть с посторонним человеком. Все, на что она была способна, так это иногда нарядить его и демонстрировать своим друзьям. Гвоздь программы. В конечном счете я понял, что моя жена не просто не желает дарить свою любовь, а не может, так как в ней вообще любви не было. — Он мрачно рассмеялся. — Но только когда я подал на развод, я обнаружил, насколько она на самом деле холодна.

Далеко внизу в долине послышалось урчание двигателя большой машины — возможно, грузовика на улицах Эмералда.

— Она не давала тебе развода?

— Она заявила, что если я не прекращу процедуру, то она обчистит меня догола. Как‑то она даже призналась, что забеременела только потому, что понимала, что разрыв неизбежен и что если она родит ребенка, то я буду у нее под каблуком: она знала, что я заплачу любые деньги, лишь бы оставить Троя у себя.

Люк устало вытянул вперед ноги. Уитни увидела, как свет месяца блеснул на бокале, когда Люк поднес его к губам, и услышала легкое дзиньканье стекла о кирпич, когда он поставил бокал обратно на землю рядом со стулом.

— Ты так и сделал?

— Так и сделал.

— А Фелиция? Она согласилась вообще никогда не общаться с Троем?

— Таков был наш договор.

— Когда же был день слушания?

— Накануне того дня, как я вернулся сюда.

Уитни отмахнулась от мошки.

— Ты казался таким потрясенным, когда узнал, что твоя бабушка умерла.

— Я и был потрясен. Понимаешь, мы с Рамоном всегда поддерживали связь, а он подписывался на газету Эмералда, так что я был уверен, что в случае чего он мне сообщит. Он ничего не сообщал, и я думал, ну знаешь: отсутствие новостей — уже хорошие новости.

Оба помолчали, Уитни медленно потягивала вино, пока ее бокал не опустел.

— Почему же ты вернулся в долину? — наконец спросила она.

— Из‑за Троя. Я знал, что бабушка не выкинет своего внука из‑за наших с ней разногласий. Я знал, что она примет нас, и знал, что она полюбит Троя. Так же, как она приняла тебя, и так же, как она любила тебя. — Его голос посуровел.

— Твоя бабушка умерла без обиды на тебя, Люк.

— Но она ни разу не попыталась со мной связаться.

— Я уже объясняла… в ней было слишком много гордости.

— Гордости. Этой проклятой гордости Браннигенов!

— Да, — тихо произнесла Уитни. — Гордость причинила вашей семье немало сердечной боли.

На какое‑то время они оба замолчали, и только поднявшийся ветер шелестел листвой и цветами в саду. Уитни чувствовала, как все громче бьется ее сердце. Лунный свет, вино и этот мужчина, сидящий так близко от нее, — смертельное сочетание! Оно лишало ее способности контролировать себя.

Как обычно, безопаснее всего — вовремя уйти. Она встала.

— Я пошла.

Люк вытянул руку и взял ее за запястье. Его рука была теплой, но твердой.

— Еще рано.

В ее теле разгорался огонь желания. Она страстно мечтала сдаться… позволить ему усадить ее к себе на колени, обвить его шею руками, ощутить на губах его поцелуй.

И не только.

О Господи, да… отдаться ему, быть с ним. Полностью. Под звездами, в свете луны…

Она освободила руку.

— Мы это уже проходили, — тихо сказала она. — Ничего же не изменилось. Правда? — «Ты все так же видишь во мне мою мать?» Именно об этом она спрашивала на самом деле.

Он откинулся в кресле, и, даже если глаза его и были открыты, Уитни не могла больше видеть лунный свет, отраженный в них. Его лицо оказалось полностью в темноте.

Он не ответил. Но ответа и не требовалось.

Ничто не изменилось. И никогда не изменится.

Прошлое лежало между ними непреодолимой преградой.

На следующий день, пока Трой спал после обеда, Уитни решила заняться разборкой стола Крессиды в библиотеке — китайского стола с его затейливо вырезанными гроздьями винограда и лозами, стола, в котором Крессида хранила свою личную переписку.

После смерти старой женщины Эдмунд Максвелл проверил все его содержимое в поисках деловых бумаг, но ничего не нашел. Он посоветовал Уитни, прежде чем сжечь личные письма, прочесть их — вдруг в них встретится что‑нибудь важное. Она до сих пор откладывала это дело, но рано или поздно ей все равно придется им заняться.

Было очень странно усесться на стул красного дерева с зеленым бархатным сиденьем, стул, на котором всегда сидела Крессида. Сколько раз Уитни входила в библиотеку и обнаруживала ее за этим столом — узкая прямая, как у солдата, спина, тонкие серебряные волосы уложены в безупречный «французский» валик… и, как всегда, на губах приветливая улыбка.

Горло Уитни сжалось при этих воспоминаниях. С тяжелым сердцем она подняла крышку и достала первое письмо.

Следующие два часа пролетели незаметно.

Как Уитни и ожидала, никаких сюрпризов она не обнаружила. Вместо этого несколько раз она чуть не расплакалась, читая письма, полученные Крессидой от многочисленных друзей во время своей болезни.

Там же она наткнулась на пачку фотографий, никогда ею прежде не виденных, — фотографии Бена, Лу, матери Люка и самого Люка. Семейные фотографии, снятые, когда они еще были семьей. Может, Люк захочет их взять? Или один их вид слишком его расстроит?

Во всяком случае, следует ему о них сказать. Хотя бы для Троя их сохранить стоит. Уитни положила фотографии в стопку, которую мысленно назвала «оставить на хранение».

Из мониторчика на крышке стола донеслись слабые звуки — Трой… пыхтящий, ворчащий и сопящий, как, впрочем, всегда после сна. Скрипнул матрас — это он поднялся на ножки, — и Уитни улыбнулась, представив маленькие пухлые пальчики, ухватившиеся за бортик кроватки, и его розовое личико с еще сонным выражением.

Уитни закрыла стол, потянулась и поднялась на ноги.

Если у Люка не будет возражений, то сегодня вечером она закончит с разборкой стола, и этот груз наконец‑то свалится с ее плеч.

Когда Люк заявился вечером домой, Трой уже был в постели. Люк открыл дверь и вошел в кухню. Сердце Уитни учащенно забилось.

Он закатал рукава своей рабочей рубашки, выпущенной поверх старых джинсов, потрепанных и с дырой на одном колене. Никогда еще она не видела его излучающим такую сексуальность…

Люк бросил на стул драную соломенную шляпу и принялся мыть руки, прежде чем сесть за стол.

— Я видела, как ты возвращался с виноградника, — сказала Уитни. — Ты выглядел здорово усталым. — Она выложила на тарелки омлет и салат и села за стол напротив него.

— Ага, — сказал он. — Денек выдался жаркий. Ну… а чем ты занималась весь день?

— Я начала разбирать стол Крессиды, — сказала она. — И мне хочется поскорей закончить. Ты не против, если я после ужина покопаюсь в библиотеке еще немного?

— Конечно, нет проблем. — Люк отправил в рот полную вилку поджаренных грибов в растопленном сыре. Пока он жевал, они молчали, потом он взглянул на нее. — Удивительно! Самый вкусный в мире омлет! Что‑то я не припомню, чтобы бабуля готовила что‑нибудь подобное.

— Шон научил меня готовить омлет.

— Шон?

— Мы вместе снимали квартиру, когда я училась в УБК. По выходным он работал в фирме «Лучшие в мире омлеты»… и парочку сверхсекретных рецептов он мне доверил.

— А что же ты ему доверила в ответ? — Глаза Люка иронически блеснули.

— Как — что? Мое тело. — Она взглянула на него вызывающе. — Что же еще?

Люк расхохотался.

— Тогда Шону больше повезло в этой сделке — несмотря на бесподобность этого лучшего в мире омлета. — Он лениво откинулся на стуле. — Какова же твоя цена?

— На что?

— На передачу секретов? Таких, как у Шона?

Румянец опалил щеки Уитни.

— Не скажу.

— Дай мне знать, — его голос по мягкости напоминал шелковистый бархат, — если ты когда‑либо переменишь свою позицию.

— И не мечтай.

Он опять рассмеялся.

Уитни почувствовала, как в душу проникает тепло; ей нравилось это ощущение взаимопонимания, возникшее между ними. Долго это, конечно, не продлится — им еще предстоит жестокая битва в суде.

— Нашла что‑нибудь интересное в этом столе? — как бы невзначай спросил Люк.

— В основном там письма от друзей, ну все такое, и… — Она смешалась.

— И?..

— …у твоей бабушки сохранились… семейные фотографии тех времен, когда… ты был ребенком. Хочешь их взять?

— Нет. — Ответ вылетел со скоростью пули.

В последовавшем молчании она слышала только мерное сопение спящего Троя, доносящееся из монитора.

— Когда твой сын подрастет, может быть, он захочет их увидеть. — Она сама поразилась собственной смелости.

Люк не ответил, продолжая поглощать омлет. Голову он опустил так низко, что она не могла видеть выражение его лица.

Уитни доела ужин и встала, чтобы приготовить кофе. Как только она включила кофеварку, Люк принес свою пустую тарелку, и Уитни отодвинулась, чтобы он мог подойти к посудомоечной машине. Люк захлопнул дверцу, и Уитни ожидала, что Люк снова отойдет, но он не двинулся с места.

— Ну хорошо, — нетерпеливо сказал он. — Я просмотрю их позже.

— Ладно. — Она улыбнулась, и напряжение между ними спало.

— Ну и как себя вело сегодня маленькое чудовище? — Люк сложил на груди руки и облокотился на стол.

— Как ангел.

— Он очень к тебе привязался.

— А я тебя предупреждала об этом с самого начала. Тебе бы действительно следовало попробовать найти ему няню. Кого‑нибудь постоянного.

— Но ты тоже к нему привязалась.

— Это уже моя проблема. — И это действительно становится проблемой: Трой целиком и полностью завладел ее сердцем и будет очень трудно и больно окончательно с ним распрощаться. Она быстро сморгнула, чтобы Люк не увидел несколько повисших на ресницах слезинок. Взяв две кружки, она поставила их на стол.

— Я тут подумал… — медленно начал он.

— Почему‑то каждый раз, когда ты так говоришь, — отозвалась она с еле заметной улыбкой, — у меня появляется чувство, что я не обрадуюсь тому, что ты мне скажешь.

Он оттолкнулся от стола и встал прямо перед ней. Он даже не дотронулся до нее, и все же сознание его присутствия — его сексуальная аура — ударило ее, будто он уже прижал ее к своему худощавому крепкому телу.

— Это твой дом, — сказал он, — здесь твои корни. Ты любишь долину… Но ты сама говорила, как трудно найти место учительницы в этой местности…

— Если бы я захотела найти место по своему профилю, то да… скорей всего, мне пришлось бы уехать. Ничего не поделаешь.

— Но если завещание будет опровергнуто… как тебе понравилась бы идея все‑таки здесь остаться?

— Остаться? Здесь?

— В поместье Браннигенов.

— В… каком качестве?

— Быть хозяйкой в доме.

Все еще не улавливая смысла его предложения, она эхом повторила его последние слова.

— …хозяйкой в доме?

— У тебя будет своя комната и питание, я буду тебе платить за управление домом, платить очень хорошо…

— Служанкой? Ты хочешь, чтобы я для тебя готовила, убирала за тобой, стирала твое грязное белье и носки, а ты бы в это время развлекал Дикси Мэй и прочих своих подружек?

— А что, ты думала, я собираюсь тебе предложить, черт побери, замужество?

— Замужество? — Ее смех прозвенел, как злой колокольчик. — Да я бы не вышла за тебя замуж, даже если…

— А тебе никто и не предлагает. Я уже побывал в роли мужа, благодарю покорно, с меня этого вполне достаточно! Я даже не просил тебя стать моей любовницей. Все, что я предложил, так это дом. Место, где можно жить. Спокойно, надежно.

— Милосердие! — кинула на него взгляд Уитни. — Именно это ты мне предлагаешь. Милосердие. Ты действительно думаешь, что я останусь жить в доме, где хозяином будешь ты? А если бы все было наоборот, ты бы принял такую милость от меня? Можешь даже не отвечать. Я прекрасно знаю, что твоя дурацкая фамильная гордость не позволила бы тебе! Может, я и не Бранниген, но у меня тоже есть гордость. Я никогда не стану твоей домоправительницей… или кем бы там ни было! А кем я стану, так это победительницей в этом судебном процессе. Ты собираешься дать мне бой? Ха! Посмотрим!

Удивительно, как мгновенно изменилась атмосфера. Только что они были почти друзьями, объединенными теплым взаимопониманием, и вдруг — бах! — воздух буквально трещит от электрических разрядов. С обеих сторон.

Губы Люка плотно сжались, на висках вздулись вены.

— Итак, — сказал он, глядя на нее сверху вниз. — Возвращаемся к нашим баранам, да?

— Возвращаемся, черт возьми!

— Значит, увидимся в зале суда. — Его голос обжег ее словно кнут.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Было уже почти девять тридцать к тому времени, когда Уитни закончила возиться по дому. Она слышала, как Люк пришел с полей полчаса назад, и ничуть не удивилась, услышав его отрывистое «заходи», когда постучалась в дверь библиотеки.

Она вошла и увидела, что Люк стоит возле окна. Он уже успел принять душ и переодеться в темно‑бирюзовую рубашку и защитного цвета шорты. Щелкнула закрывшаяся дверь, он повернулся, но его лицо оставалось в тени.

— Я пришла, чтобы закончить разборку стола Крессиды, — холодно сообщила она. — Если ты, конечно, не возражаешь?

Он махнул рукой.

— Стол в твоем распоряжении.

Уитни уселась, подняла крышку… и первое, что она увидела, была пачка семейных фотографий. Не глядя на Люка, она протянула ему пачку.

— Вот, — сказала она. — Фотографии.

Нехотя он подошел к столу и с невнятным «благодарю» взял сверток. Боковым зрением она видела его высокую фигуру и ждала, когда он отойдет. Он продолжал стоять рядом. Она нахмурилась и подняла на него глаза.

— Завтра день рождения Троя, — грубовато сказал он.

— О, я не знала…

Он похлопал тяжелым конвертом по бедру.

— Я хочу устроить вечеринку.

— Да… конечно. А какую конкретно вечеринку ты хочешь устроить?

— Возле бассейна — ты же знаешь, как он любит воду. Я попросил Дикс, Пэтси и Бет приехать завтра днем на пару часов: у них у всех малыши — ровесники Троя. Я думаю, будет очень здорово, если они все вместе немного поиграют.

— Конечно, — слегка скованно согласилась Уитни. — Я постараюсь не высовываться из комнаты.

— Это совершенно не обязательно, — возразил Люк так же скованно. — Все будут рады тебя увидеть.

— О, я уверена, что ты сможешь как‑нибудь объяснить мое отсутствие.

— Ты будешь нужна Трою… для моральной поддержки.

Уитни вздохнула: она не могла отказать малышу в своем присутствии на его дне рождения.

— Хорошо, я присоединюсь… только ради Троя. Что ты думаешь подать к столу?

— Хот‑доги, торт и мороженое. Согласно моей книжке, для дня рождения такого малыша нужно все устроить достаточно просто.

— Книжке?

— Книжке по воспитанию детей, — явно подшучивая над самим собой, улыбнулся Люк. — Литература, рекомендуемая на сон грядущий для отцов‑одиночек.

Черт побери — слишком легко этот мужчина добрался до ее души! Только мысленная картина его, лежащего в кровати с сосредоточенно нахмуренными бровями над главой «Детские вечеринки», полностью растопила злость, все еще сковывающую льдом ее сердце.

— Хочешь, чтобы я испекла торт?

— А ты сама этого хочешь?

— Конечно.

— Отлично, — сказал он. — Спасибо.

Он повернулся было от стола, но под влиянием какого‑то импульса Уитни его окликнула.

— Да?

— Я терпеть не могу быть в ссоре.

Он поднял брови.

— Обычно для ссоры необходимы два человека.

— Да, но чтобы начать — достаточно одного.

— В чем дело? Не любишь штормовую погоду?

— Нет, — тихо сказала Уитни. — Не люблю, когда ты приносишь с собой свои собственные шторма.

Она увидела, как начинает багроветь его лицо, но, прежде чем он смог ответить, прозвенел звонок входной двери.

— Кто бы это мог быть? — Уитни встала со стула. — Я никого не жду.

— Сядь. Это ко мне. Я сообщил Виктории Мосс, как успешно принялись ее черенки, и она собиралась заехать сегодня вечером, чтобы взглянуть на виноград.

Он вышел. У Уитни мышцы шеи застыли от напряжения, вызванного их разговором. Она поднялась со стула, потянулась и покрутила головой, чтобы размять затвердевшие мышцы.

Люк оставил конверт на столе. Она взяла его и подошла к окну, чтобы положить фотографии на столик рядом. Уже поворачиваясь обратно к письменному столу, краем глаза она заметила какое‑то движение в окне и, выглянув наружу, увидела Люка с молодой женщиной, прогуливающихся по площадке перед домом.

Значит… это Виктория Мосс. Почему‑то Уитни всегда представляла ее гораздо старше. И некрасивой. И толстой.

А теперь ее сердце упало — слегка, но несомненно, — когда она поняла, как ошибалась.

Хозяйка Полынных виноградников оказалась молодой эффектной женщиной, очень высокой, с длинными черными волосами. Одета она была в ярко‑алую шелковую блузку, поблескивающую при каждом движении ее великолепного пышного бюста. Такие же шорты, соблазнительно коротенькие, открывали твердые, упругие бедра и подчеркивали длину стройных загорелых ног.

Разговаривая с Люком, она повернулась к Уитни боком, и девушка увидела профиль Клеопатры. Женщина положила руку на руку Люка. Язык ее тела был настолько красноречив для Уитни!.. Да и для любого другого. Люк наверняка знает, что достаточно его малейшего желания — и Виктория Мосс будет его.

А может, она уже его.

И неоднократно…

У Уитни вдруг заныло в животе, она повернулась и направилась обратно к столу.

Что Люк Бранниген делал — или не делал — с Викторией Мосс, ее лично совершенно не касается.

С удвоенным рвением, от которого у нее снова свело шею, Уитни приступила к дальнейшей разборке стола… но вскоре обнаружила, что внимание покинуло ее. Снова и снова возвращалась она мыслями к Люку и Виктории Мосс и наконец в ужасе поняла, что почти физически ощущает боль в сердце, какой до этого никогда не испытывала. Она отчаянно пыталась сосредоточиться на чтении одного из писем, но вместо этого слезы выступили у нее на глазах, заструились по щекам и закапали на бумагу.

Бессмысленно уставилась она на расплывающиеся чернила: что это… слезы жалости к себе? Но она ведь никогда раньше не замечала наличия в себе такой унылой эмоции! Что же с ней творится? Что происходит? Почему вид Люка, гуляющего с Викторией Мосс, так сильно ее расстроил?

Ответ на этот вопрос, внезапно возникший у нее в голове, потряс ее, как удар молнии с небес — или из ада! Все дело в том, что ответ был там и раньше, но она не хотела в этом себе признаваться.

Все эти недели, когда ее так непреодолимо влекло к Люку, ей ни разу не пришла в голову мысль, что это ее влечение гораздо больше, чем просто физическое желание…

Дело зашло гораздо дальше…

Сама того не подозревая, она отдала свое сердце… отдала полностью и навсегда.

И из всех мужчин в мире как раз тому, кто в нем совершенно не нуждается.

— Куда ты пропала вчера вечером? — Позевывая, Люк наливал кофе в термос. — Вики хотела с тобой познакомиться.

Значит, это уже Вики. Как мило!

— Я рано ушла спать. — Уитни ловко засунула ложку с кашей в открытый рот Троя. — Подумать только, когда‑то я могла ложиться за полночь каждый вечер, — добавила она небрежно. — С появлением малыша привычки меняются.

— Да, ты быстро привыкла вставать рано.

— В шесть утра вместе с жаворонками!

Люк засмеялся.

— Что тут смешного? — вскинулась она.

— Ну, твоя прическа сейчас действительно слегка напоминает птичье гнездо! И ты не только до сих пор разгуливаешь по дому в халате. — Он подошел поближе и уставился на нее, прищурив глаза. — У меня также есть сильное подозрение, что ты даже еще не умывалась!

Уитни негодующе отпихнула Люка.

— Благодаря твоему сыну у меня не было пока времени, — парировала она. — Он захотел завтракать, и причем срочно. Я едва успела выпить чашку кофе, как он начал вопить.

Кофе. Ее не переставал удивлять тот факт, что, несмотря на их нынешние отношения, период ссор или примирения, каждое утро без исключения Люк ставил ей на ночной столик ее первую утреннюю чашку кофе…

Хотя с самого первого ужасного утра он ни разу больше не задерживался в ее спальне!

— Да ладно тебе, — сказал Люк. — Ты с ним справишься даже со связанными за спиной руками.

Ей действительно не доставляло особого труда ухаживать за Троем. Но как бы Люк был поражен, если б узнал, как хочется ей навсегда остаться с малышом…

— Ну ладно, я пошел. — Он закрутил крышку термоса и сунул его в рюкзак. — Я приду пораньше, чтобы успеть принять душ перед тем, как приедут гости.

Он взял свою соломенную шляпу и небрежно нахлобучил на голову, глядя на Уитни сверху вниз. Его нахальная улыбка творила странные штуки с ее сердцем, не говоря уж о прочих частях ее тела.

— Отлично, — ответила она, чувствуя, словно весь воздух вылетел из ее легких. Тяжело сглотнув, она обратила все свое внимание на Троя… как раз вовремя, чтобы увидеть, как малыш, в точности повторяя движения своего отца, надевает себе на макушку тарелку с кашей.

Днем Уитни уложила Троя спать раньше, чем обычно, и около трех он уже проснулся.

Она была в его комнате и усаживала мальчика обратно в его кроватку, предварительно нарядив в новый бело‑желтый костюмчик, когда вдруг услышала легкий стук в дверь позади себя.

Уитни повернулась и увидела Люка, стоящего в проеме открытой двери.

— Привет. — Пот блестел у него на лбу и груди, в вороте расстегнутой синей рубашки. — Тебе помочь?

— Нет, все в порядке. — Кроме, конечно, ее собственной реакции на него. Ей совсем до этого не было жарко, сейчас же капельки пота выступили у нее над верхней губой.

— Куда ты ездила утром? — спросил он. — Я был на верхнем винограднике и видел, как ты ехала в машине вниз по дороге.

— В Эмералд. Надо было купить красивую свечку и украшения для торта… и подарок Трою.

Люк наклонился над кроваткой и покрутил ручку новой музыкальной шкатулки.

— На моем автоответчике было сообщение от Мариллы, — пробормотал он, не глядя на Уитни.

— Да, мне звонил Эдмунд Максвелл. День слушания назначен на…

— Тринадцатое июля следующего года.

— Я отметила дату в своем календарике. — Уитни уставилась на его широкие плечи, загипнотизированная зрелищем пропотевшей рубашки, прилипшей к твердым мускулам его тела. — Это будет пятница.

— Пятница, тринадцатое. — Он взъерошил темные волосенки Троя. — Символично.

Уитни отчаянно захотелось тем же жестом взъерошить волосы Люка.

— Ты приглядишь за сыном? Я хочу спуститься вниз и накрыть стол во дворе.

— Конечно.

Девушка направилась к двери.

— Мы с ним пойдем в ванную, и он посмотрит, как папа быстренько примет душ.

Уитни чуть не споткнулась, невольно представив обнаженного Люка в душевой кабинке. Что за чудесное зрелище это должно быть!

Она не сообразила, что Люк идет следом за ней, пока Трой не дернул ее за волосы. Сильно.

— Ай! — Вскрикнув, она обернулась и чуть не столкнулась с Люком, несущим на закорках сынишку. Она попыталась отцепить маленькие пальчики от своих кудрей, но Трой явно не желал разжимать ладошку.

— Дай‑ка я, — пробормотал Люк.

Он протянул руку, чтобы помочь ей, и в момент освобождения их пальцы сплелись вместе. Разряд электричества, проскочивший между ними, был настолько силен, что Уитни вздрогнула. А возможно, это вовсе не электричество, а искра страсти заставила кожу ее руки покрыться мелкими мурашками… Искра, блеснувшая еще ярче, когда Люк, с шумом втянув в себя воздух, крепче сжал ее пальцы своими и приложил ее руку к своей щеке.

Уитни широко раскрыла глаза… и почувствовала, как земля уходит у нее из‑под ног.

Желание — горячее и безумное — закипало у нее глубоко внутри. И когда он еще крепче сжал ее пальцы, это кипение превратилось в страшную потребность, стучащую у нее в висках… потребность, тут же вышедшую из‑под ее контроля, стоило Люку прижаться ртом к ее губам.

Его поцелуй был так требователен, а вкус так сладок… От Люка шел запах виноградников и земли, солнечного света и мускуса… и это сочетание делало его совершенно неотразимым. С легким стоном Уитни положила другую руку ему на плечо… и, почувствовав жар, идущий от него, и стук его сердца под джинсовой рубашкой, потеряла голову.

Он не спешил. Она тоже. Она была бы счастлива, если бы поцелуй длился целую вечность.

И, наверно, так бы оно и было, если бы звонок в дверь не нарушил тишины дома.

Сначала Люк никак не отреагировал на громкий звенящий звук, только поцелуй его стал еще глубже и требовательнее, словно он пытался проникнуть в ее самую сокровенную глубину. И только когда она издала протестующий звук и попыталась с силой оттолкнуть его, Люк наконец ее отпустил.

Он смотрел на нее, и, хотя его взгляд был все еще слегка затуманен, в синеве его глаз уже плясали искорки смеха.

— Продолжим попозже, — приглушенным и полным обещания голосом сказал он.

— Только через мой труп! — отрезала она, тщетно пытаясь вернуть дыхание, и, высоко вздернув подбородок, поспешила прочь, благодаря Бога за то, что Люк не знает, как бешено стучит ее пульс.

— Прости, дорогая, — преследовал девушку его дразнящий голос. — Я пока не некрофил. И когда целую женщину, то предпочитаю, чтобы она была вполне живая.

— Ну что ж, во всяком случае, пока женщина вполне живая, — язвительно бросила Уитни через плечо, — она будет брыкаться!

— Брыкаться? — удивленно протянул он. — Что ж, я люблю, когда брыкаются. Это меня здорово заводит.

Уитни невольно улыбнулась.

И она продолжала улыбаться, чувствуя, словно ходит по воздуху, пока открывала дверь и приветствовала гостей.

Праздник удался на славу, и веселые вопли детишек и взрослых, плавающих и плещущихся в бассейне, наверняка достигали Эмералда.

Около пяти часов, все еще в купальниках и плавках, они сели за стол, а после этого Дикси раздала детишкам красные ведерки, принесенные из своего детского садика, и буквально через несколько минут малыши уже наполняли их водой и увлеченно лепили пирожки из песка в песочнице Троя.

Взрослые — Люк, Уитни, Пэтси и Бет — расположились в патио под тенью огромного полосатого зонта.

Когда Уитни уселась там с бокалом прохладительного напитка в руке, наблюдая за Люком, болтающим с двумя другими женщинами, ей вдруг пришло в голову, как она была не права, предположив, что кто‑нибудь из старой «компании» Люка может быть для него больше чем просто хорошим другом. Между этими старыми школьными приятелями существовало то чувство непринужденности и взаимопонимания, которое могло возникнуть только из общего прошлого. Общих воспоминаний. Счастливых воспоминаний.

Ничего большего. Но и ничего меньшего.

Она неловко поерзала в своем кресле, когда поняла, что Пэтси и Бет увлеклись какими‑то сплетнями и внимание Люка теперь полностью сфокусировано на ней самой.

Люк лениво раскинулся на своем сиденье, одетый только в черные плавки, и когда его внимательный взгляд оторвался от созерцания ее еле прикрытой купальником фигуры и он посмотрел ей в лицо, то она увидела в туманных синих глубинах его глаз приглашение. Дерзкое и эротичное приглашение. Тайное, но несомненное. Ее глаза расширились, и вдруг все ее тело свело таким ответным желанием, какого она и сама от себя не ожидала. Она отчаянно пыталась отвести взгляд, но не могла. Безумно хотела как‑то прикрыться, но не двинулась с места. В висках застучало, словно раздался барабанный бой перед кульминацией событий…

Уитни могла бы поклясться, что он видел сквозь тонкую ткань ее купальника твердеющие кончики ее грудей. Сглотнув, она попробовала отвлечься от ощущений, в которые повергал ее взгляд Люка. Но безрезультатно. Каждая клетка ее тела ныла от незнакомого и все возрастающего возбуждения.

Люк откашлялся. И, видя, как он снимает с ручки кресла висящее там пляжное полотенце и обматывает им талию и бедра, Уитни догадалась, что у него возникли собственные… проблемы.

Проблемы, которые могли возникнуть единственно… из безудержного желания схватить ее и…

Голова Уитни закружилась. Ей казалось, что она уже в его объятиях! От одного взгляда его горящих глаз она обессилела так же, как от самой интимной ласки. Почти беззвучный стон вырвался из ее горла, когда она увидела, как понимающе дрогнули в улыбке его губы, и она почувствовала, что краснеет. Он услышал… и понял… этот примитивный животный звук. И понял его как утвердительный ответ на свое немое приглашение.

Краем глаза заметив какую‑то тень рядом с ними, Уитни силой заставила себя вернуться к действительности. Она моргнула… и увидела Джейсона, трехлетнего сынишку Бет, стоящего рядом с Люком. Малыш притащил с собой красное ведерко, до самого верха наполненное водой. Что он собирается делать?..

И хотя Бет уже вскочила на ноги с криком «О нет, милый!», Джейсон радостно завопил и опрокинул ведро на колени Люку.

— Эй! — рыкнул Люк. — Что за шутки? — Он тряхнул головой и попытался схватить проказника. Слишком поздно. Джейсон с веселым визгом уже несся к песочнице, так быстро, как только коротенькие ножки могли его нести.

Пэтси тоже поднялась.

— Пожалуй, пора убираться.

— Давно пора! — откликнулась Бет.

Женщины засмеялись и, взявшись под руки, направились к песочнице.

— Да ладно, девчонки, — добродушно крикнул им вслед Люк. — Не спешите. Ничего страшного не случилось.

Но его не послушали.

Люк плюхнулся обратно на сиденье, с кривой улыбкой стряхнул с себя мокрое полотенце и бросил его на землю. Уитни с интересом вытянула шею… и еле сумела сохранить невозмутимое лицо. Совершенно не нужно было обладать рентгеновским зрением, чтобы увидеть, что если полотенце и сослужило Люку добрую службу, то теперь он в этом абсолютно не нуждался.

Она наклонилась к Люку с притворной заботой на лице.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — прошептала она таким приглушенным и печальным голосом, словно он только что излечился от какой‑то ужасной болезни. — Бедный Люк… должно быть, для тебя это был сильный… шок.

Он взглянул на нее… а потом вдруг откинул назад голову и громко расхохотался.

Не успело еще стихнуть эхо, вызванное его смехом, а он уже вскочил с кресла и встал, возвышаясь над ней, высокий и статный, как древний викинг.

— Именно в шоке, — хрипловато сказал он, — я и нуждался. И мне кажется, что это и тебе пойдет на пользу. — В его глазах запрыгали чертенята.

Он сдернул ее с кресла и подхватил на руки.

— Пусти меня, чудовище! — завопила Уитни, и едва она успела сделать глубокий вдох, как «чудовище» швырнуло ее в прохладную глубину бассейна.

Вечером явилась Хетти с подарком для Троя.

Полная фигура, затянутая в малиновое платье, а прическа по‑прежнему уложена в «пчелиный улей». Уитни пригласила ее зайти на чашку кофе и кусок праздничного торта. Болтая, они сидели на кухне, когда с работы вернулся Люк.

Он отказался от кофе и сказал, что намерен принять душ. Он потер рукой висок, и Хетти спросила:

— Голова разболелась, дорогой?

— Немного.

Уитни показалось, что он чуть бледнее обычного.

— Ты принял что‑нибудь от головной боли?

Он помотал головой.

— Я схожу наверх, принесу тебе аспирин.

— Я как раз туда и иду, — сказал он. — Где хранятся медикаменты?

— В ванной твоей бабушки в аптечке. — Люк повернулся было, чтобы уйти, но Уитни протянула руку к пакету на столе. — Хетти привезла подарок для Троя.

— Спасибо, Хет. — Люк слегка похлопал женщину по плечу. — Это очень мило с твоей стороны.

Прошло более двадцати минут, прежде чем Люк спустился вниз. Он переоделся в шорты и черную футболку, и его волосы были еще влажны после душа. Он пересек кухню и облокотился о стойку. Уитни заметила, что Люк как‑то странно напряжен, и почувствовала укол тревоги.

— Как твоя голова? — нахмурив брови, спросила она.

— Лучше, спасибо.

— Ты принял аспирин?

— Пару таблеток, — нетерпеливо, как показалось Уитни, ответил Люк. — Больше не болит.

Но если головная боль больше его не мучает, беспокойно думала девушка, то почему же он бледнее прежнего?

— Мне всегда так нравилась эта кухня, — оглядываясь по сторонам, промурлыкала Хетти. — Я даже по ней соскучилась. И мне не хватает твоей бабушки, Люк, — печально добавила она. — Уитни тебе говорила, что я приезжала сюда каждую неделю и делала ей прическу? Как бы Крессида себя ни чувствовала, она всегда хотела выглядеть как положено! Гордая женщина была твоя бабушка.

— Да, — отрывисто бросил Люк. — Она была гордая.

Уитни поняла, что ему не хочется говорить о своей покойной родственнице, но Хетти была не так чувствительна и продолжала тему:

— Но все же она рассказывала мне кое‑какие секреты, ну вы знаете, как старушки судачат со своими парикмахершами. — Она усмехнулась. — Мы как духовники или что‑то в этом роде.

Уитни заметила, что Люк беспокойно зашевелился, и решила отвлечь внимание говорливой гостьи.

— Я всегда была тебе очень благодарна за твои приезды, Хетти, — сказала она. — В те часы я могла с легкой душой съездить в Эмералд в магазин и не тревожиться, что могу понадобиться Крессиде. Только благодаря тебе и ее знакомым по приходу это было для меня возможно.

Но Хетти и не собиралась уходить от выбранной темы:

— Она постоянно твердила, как Уитни добра к ней. Рассказывала мне о долгих ночах, когда Уитни сидела с ней, такая терпеливая и заботливая, держала ее за руку, помогала ей во всем…

Смутившись, Уитни поморщилась.

— Хетти, не надо.

Но та только отмахнулась от ее протестов.

— Миссис Бранниген сказала мне, — решительно продолжала она, — что никто в мире даже и представить не может, что за ангел Уитни. Она оставила работу, очень хорошую работу, чтобы за ней присматривать. А одна подруга в Пентиктоне рассказала мне, что когда Уитни вернулась сюда ради твоей бабушки, то ее бросил жених…

— Хетти, пожалуйста! — Горло сдавило болезненной судорогой, Уитни отодвинула свой стул и встала.

— Извини меня, дорогая. — Хетти мягко коснулась ее руки. — Но Люку следует знать, чем ты пожертвовала ради его бабушки. Ты жертвовала не только своим здоровьем, без устали ухаживая за ней все те долгие месяцы страданий, но и многим другим. В конце концов, немало девушек мечтало бы обручиться с мужчиной вроде Брендона Маккиллопа.

— О черт! — Ничего не видя вокруг, Уитни отошла к раковине и уставилась в окно слепыми от слез глазами.

Долгое время на кухне не раздавалось ни звука, за исключением тиканья часов на плите и прерывистого дыхания Уитни. Натянутость повисла в воздухе густым туманом, и она чувствовала, как задыхается в нем.

Молчание наконец прервал Люк.

— Хетти, — сказал он негромко, — давай мы с тобой пойдем немного прогуляемся и дадим Уитни время успокоиться и прибраться. У нее был очень утомительный день со всей этой кутерьмой, детишками и прочее. Она, должно быть, очень устала.

— Конечно. — Голос Хетти дрогнул. — Конечно, Люк. — Она смешалась и наконец сказала: — Ну, всего хорошего, Уитни.

Та еле могла выдавить из себя сдавленное «Всего хорошего», так больно сжались мышцы ее горла.

Когда Люк с Хетти вышли, она доковыляла до ближайшего стула и села. Эмоции так переполняли ее, что девушке казалось, будто ее сердце рвется на части. Пока Крессида была жива, у Уитни просто не оставалось времени думать о разорванной помолвке… а после ее смерти сразу же появился Люк с малышом, и в вихре забот и проблем она задвинула эти мысли в дальний угол памяти. Сейчас же ей поневоле пришлось их вынуть и беспристрастно пересмотреть.

Брендон Маккиллоп был ошибкой. Если бы он действительно ее любил, то поддержал бы в ее решении взять на себя заботу о Крессиде, а не выдвинул бы вместо этого жесткий ультиматум:

«Детка, или я, или она. Я хочу на тебе жениться, и как можно скорее. Не собираюсь сидеть и ждать, пока ты играешь в сестру милосердия с какой‑то старухой, которая вполне может прожить еще лет десять».

Она пыталась объяснить ему, как многим она обязана Крессиде, но он не желал ничего слушать. До этого она была уверена, что любит его, но когда обнаружила, насколько он эгоистичен и лишен сострадания, то поняла, что никогда его по‑настоящему не знала.

И ни разу не ощутила даже слабого сожаления об их разрыве.

Но почему же тогда сейчас она чувствовала себя такой несчастной и удрученной? Может быть, потому, что, так эмоционально отреагировав на слова Хетти, она создала у Люка ложное впечатление, что до сих пор влюблена в своего бывшего жениха?

Ну и что! Чувства самого Люка к ней были лишь плотскими — ничего более. Стеклянная стена прошлого все так же возвышалась между ними, и всякий раз, когда Люк смотрел на Уитни, он видел отражение ее матери.

Боже, как же ей хотелось — и хотелось безумно, — чтобы в ее власти было бы разбить это стекло!

Через полчаса Уитни услышала, как розовый «кадиллак» Хетти с пыхтением укатил вниз по дороге.

Она как раз закончила убирать посуду и вытирать стол, когда Люк вернулся на кухню. Уитни взяла себя в руки, не желая больше ничего обсуждать. К ее удивлению, он просто стоял в дверном проеме и смотрел на нее так пристально и мрачно, что волосы у нее на затылке слиплись от испарины.

— Люк… что случилось?

— Это правда, что сказала Хетти? Ты была обручена?

— Да — несколько месяцев.

— С Маккиллопом из «Супермагазина компьютеров»?

— Да, — сказала она подчеркнуто терпеливо, — с Брендоном Маккиллопом из «Супермагазина компьютеров Маккиллопа».

— Как ты с ним познакомилась?

— Через одну приятельницу, она преподает в старшей школе Пентиктона.

— Но ты никогда не говорила о разорванной помолвке! — Его голос прозвучал так осуждающе, будто Люк бросил в нее россыпью мелких камней.

— Потому что это, черт возьми, абсолютно тебя не касается! — выкрикнула она в ответ.

— Тебе следовало мне все рассказать! И тебе следовало мне объяснить, что именно здесь творилось. Во имя Господа, почему ты не наняла медсестру для ухода за моей бабкой?

— Она не хотела никаких медсестер!

— Только представить себе, — пробормотал он и снова уперся в нее взглядом. — Этот парень стоит миллионы!

Дался ему этот Брендон Маккиллоп!

— Это всего лишь деньги, Люк, — устало сказала Уитни. Она могла бы объяснить ему, что вовсе не деньги Брендона привлекли ее, а его целеустремленность, внешнее обаяние темноволосого мужчины и его настойчивое ухаживание.

— Всего лишь деньги… — Он беспомощно потряс головой, словно только сейчас сообразив, что Уитни вовсе не была охотницей за состоянием, какой он ее представлял.

— Я не говорю, что деньги не имеют значения, Люк. Но есть вещи гораздо более важные.

— Ага. — Его голос звучал устало. Из нагрудного кармана рубашки он достал прозрачную пластиковую бутылочку с какими‑то розовыми таблетками. — Я нашел это в аптечке, когда искал аспирин.

— Что это? — нахмурилась Уитни.

— Это снотворное, которое доктор Маккэй выписал бабушке за два дня до ее травмы.

Уитни взяла бутылочку и встряхнула ее, чтобы взглянуть на таблетки; они загремели, как град по железной крыше.

— Тебе не обязательно их пересчитывать, — мрачно сказал Люк. — Их двенадцать. Маккэй выписал четырнадцать…

— Ох, — с огромным облегчением вздохнула девушка. — Значит, я не давала Крессиде снотворное, когда она выписалась из больницы! Как я рада!

— Ты что, не понимаешь важности этого факта?

— Важности?

— Эти двенадцать таблеток вместе с беспристрастным рассказом Хетти о твоей преданности моей бабушке — включая и то, что ты поставила заботу о ее здоровье выше возможности выйти замуж за миллионера, — все это делает мой иск совершенно бессмысленным.

— О чем ты говоришь, Люк?

— Я собираюсь изъять мой иск о незаконном владении завтра же утром. Поместье принадлежит тебе, так хотела бабушка. И я съезжаю тут же, как только найду работу.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Уитни провела бессонную ночь и на следующий день видела Люка очень мало.

Когда наступил вечер, она, разгоряченная, обеспокоенная и совершенно не в своей тарелке, решила подняться наверх и принять освежающий душ.

Выходя из ванной комнаты, одетая в белье и халат, девушка услышала короткий стук в дверь спальни.

Она нахмурилась и пошлепала босиком к двери.

В дверях стоял Люк, руки засунуты в задние карманы джинсов, в расстегнутом вороте рубашки на груди блестят тонкие завитки волос… а лицо очень серьезно.

— Решил, что надо тебе сказать: Вики ищет помощника управляющего для Полынного виноградника и сегодня вечером сообщила, что если я хочу эту работу, то она моя. Возможно, я приму ее предложение. Деньги не очень большие, но нищим не до выбора.

Уитни охватила паника.

— Ты знаешь, что всегда можешь остаться здесь…

— Милосердие, Уит? — На его лице появилась ироническая ухмылка. — Кажется, мы это уже проходили…

— Это вовсе не милосердие. Это будет… партнерством.

— Благотворительностью.

— Ты охотнее будешь работать на Викторию Мосс, чем…

— На тебя? Верно, черт побери!

— Но ты можешь хотя бы здесь жить…

— Если я возьму эту работу, то мне полагается домик.

— А что с Троем? Тебе придется отдать его в ясли!

У него нервно дернулась щека.

— Я найму няню.

— Но он привык ко мне! — торопливо возразила она. — Я буду ухаживать за ним для тебя, Люк. Полынный виноградник всего в получасе езды отсюда. Ты сможешь привозить его по утрам, а вечером я буду сама отвозить его к тебе обратно.

— Ради Бога, Уитни, ты прекрасно знаешь, сколько я работаю! Я начинаю в пять тридцать утра и редко заканчиваю раньше девяти вечера! Я признателен тебе за предложение, но если я возьму эту работу, то мне придется нанять кого‑то постоянного, и причем круглосуточно.

— Ты не можешь просто увезти его отсюда, Люк, он так счастлив здесь. — Горячие слезы навернулись ей на глаза и уже угрожали заструиться по щекам. Шмыгнув носом в попытке удержать их, она поднесла руку к лицу… и тут же на нее упала слеза. — Пожалуйста, не делай этого. — Ее голос задрожал от переполнявших ее эмоций.

— Послушай, ты знаешь, что я чувствую, но… О черт, Уитни, только не плачь!

Но было слишком поздно. Пытаясь подавить рыдания, она отступила обратно в комнату и опустилась на край кровати, спрятав лицо в ладонях. Она не могла допустить мысли, что потеряет Троя. Но видеть, как уходит Люк, было не менее ужасно, особенно если он уходит на Полынный виноградник, где Виктория Мосс…

Ее плечи затряслись, и рыдания прорвались наружу, громкие и безудержные. Вокруг горла словно обвилась жесткая веревка и медленно и болезненно затягивалась… Матрас прогнулся, когда Люк сел рядом с ней. Он притянул ее к себе и крепко обнял своими сильными руками.

— Пожалуйста, не плачь.

Через какое‑то время, после нескольких слабых всхлипов, ей наконец удалось взять себя в руки.

Люк приподнял ее подбородок и кончиками больших пальцев осторожно вытер следы слез с ее покрасневших щек.

— Тебе лучше? — тихо спросил он.

Не в силах отвести от него глаз, Уитни кивнула, и, когда их взгляды скрестились, неизменно пульсирующее между ними и лишь слегка прикрытое чувственное напряжение вдруг внезапно взорвалось с силой, ее потрясшей.

Похоже, что подобное почувствовал и Люк. Глаза его расширились, и несколько секунд он смотрел на нее так, словно увидел впервые. И вдруг с шумом втянул в себя воздух, в синих глазах вспыхнуло желание. Люк крепко прижал ее к себе и впился в губы девушки.

Уитни с упоением отвечала на его жадный поцелуй и не противилась, когда он опрокинул ее на кровать и, не прерывая поцелуя, начал ласкать со все возрастающей страстью. Она слышала, как резко изменился ритм его дыхания, когда он провел ладонью по ее шее и ниже, и как часто он задышал, когда под его ищущими пальцами затвердел один маленький пик груди.

Люк взялся за переднюю застежку ее бюстгальтера, и Уитни почувствовала себя такой опьяненной, словно бы напилась шампанского… и такой же раскованной. Застежка легко поддалась. Ее грудь освободилась от кружев, и она услышала восхищенный шепот Люка.

Его губы достигли своей цели, и волна за волной эротичного возбуждения омывали все ее существо и катились вниз, дальше, в самые глубины. Она застонала. Этот звук вызвал ответный стон Люка.

Хотя глаза ее были закрыты, она знала, что он снимает с себя джинсы, скидывает рубашку. Потом он стянул с нее халат и лифчик и при этом умудрился не запутаться в узких атласных бретельках.

Он прижал ее к себе, и она ощутила, как трется поросшая волосами кожа его груди о ее обнаженное тело. Где‑то внизу ее тела раскручивались витки напряжения, заставляя мышцы сжиматься и расслабляться вновь, а чувствительную плоть — возбуждаться и становиться упругой. Непроизвольным и бесстыдным движением она прижалась к нему.

И только сейчас сообразила, что единственное, что их теперь разделяет, — это тонкая полоска ее трусиков. Клочок желтой ткани с белым рисунком ромашек…

— Уитни, посмотри на меня, — натянуто произнес Люк.

Она попыталась глотнуть воздуха и медленно открыла глаза.

— Ты уверена? — Синие глаза были затуманены, полуприкрыты.

Она сумела только кивнуть, говорить не могла из‑за комка в горле. Он знает, что она была помолвлена, и наверняка думает, что она достаточно опытна в постели. Как он отреагирует, когда обнаружит…

Он склонил голову к ее груди, и его губы опять с утонченной нежностью принялись ласкать напряженные соски. Блаженство. Экстаз. Ей казалось, что голова ее совершенно пуста. О, она знала, что, пока он дразнил ее мягкими поцелуями, он одновременно снимал с нее трусики, но ей уже было все равно. Только бы не останавливался, не прерывал это чудесное мучение, или ее сердце разорвется.

Но Люк и не собирался останавливаться. Он ласкал ее груди, пока она не принялась в горячке мотать головой по подушке, умоляя его о чем‑то, чего сама не понимала, — об облегчении, каком‑то исходе: пожалуйста, Люк, пожалуйста… И когда ей казалось, что она почти достигла вершины удовольствия, он скользнул рукой вниз по ее животу.

В полуобмороке экстаза, с кружащейся головой, Уитни откинулась назад. Что за волшебство здесь творится? Ее пульс бешено бился, нервы гудели, как струны, и в мире не существовало ничего, кроме ее ощущений.

— Ты готова? — обдавая ее шею теплом дыхания, прошептал Люк.

Она услышала, как из глубины ее груди поднимается стон возбуждения. Он замечательный, такой замечательный… Его пальцы такие… о…

— Да, — на одном дыхании выпалила она. — О да, да, Люк, я готова…

В крепком и властном поцелуе он прижался к ее губам и накрыл ее своим телом. Она ощутила его собственное возбуждение, когда он двигался между ее бедер, и невольно напряглась, почувствовала, как сердце ее замирает…

Его удивление было очевидно. Все мускулы в его теле напряглись, и он в испуге прошипел сквозь зубы проклятие. Внезапно она испугалась, что он отступит… и, прежде чем он успел это сделать, она выгнулась к нему с повелительным стоном… И сам он, застонав хрипло и беспомощно, вошел в нее.

Ее пронзила острая боль, но он заглушил ее вскрик глубоким поцелуем… и вскоре все неприятные ощущения остались позади и пришло наслаждение.

Ничто не могло подготовить ее к захватывающему дух пути, которым он вел ее, пути, доведшему ее до края экстаза, пока он не уступил ее страстным мольбам об облегчении. Он вновь поднял ее в небеса и выше, в пространство, где она парила в замедленном движении, пока не опустилась наконец обратно на землю, которая уже никогда не станет прежней.

И пока она лежала там с легкой головой и не в состоянии двигаться, Люк тоже сумел достичь головокружительной вершины, прежде чем обрушиться на нее с длинным стоном удовлетворения.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — О, Уитни, мой ангел… я люблю тебя…

Он приподнялся и лег на бок, глядя на нее. Обнял ее. Крепко прижал к себе, ее щека покоилась на его груди, и она слышала отрывистые удары его сердца, бившегося в унисон с ее собственным.

— Ты в порядке? — спросил он.

— О да, — пробормотала она, уткнувшись ему в грудь. — Более чем.

Люк сонно кивнул.

— Отлично, — сказал он и еще крепче обнял ее. Через несколько минут его дыхание стало ровным и глубоким. Она поняла, что Люк заснул.

Он любит ее. Радость от осознания этого переполняла ее сердце.

Ей хотелось вскочить, распахнуть окно и закричать на всю долину, чтобы голос ее был слышен до самого Эмералда.

Но она не хотела будить Люка.

Потому она тихо лежала в его объятиях, думая о том, что никогда еще не была так счастлива.

На следующее утро Уитни проснулась от звука льющейся в ванной воды.

Порозовев, она представила Люка в душе, смывающего все признаки и запахи прошлой ночи. Но воспоминания… Ее губы изогнулись в мечтательной улыбке — воспоминания останутся надолго…

Довольно вздохнув, Уитни потянулась и почувствовала, как ломит тело, и причем в местах, раньше ее не беспокоивших. Она села, тело было потное, липкое. Она нетерпеливо поерзала…

Может быть, стоит присоединиться к Люку в душе?..

В висках застучало, и, поднявшись, она направилась по ковру в ванную. Дверь была полуоткрыта. Уитни задержала дыхание и решительно вошла в комнату. Занавеска душа была из прозрачного винила с тонкими синими и красными полосками. Сквозь нее девушка могла видеть высокую фигуру Люка, окутанную паром от горячей воды. Он стоял под душем, смывая с волос последние остатки мыльной пены.

Шум льющейся воды полностью заглушал любой звук, который могла произвести Уитни, когда отдергивала занавеску и проскальзывала в душевую кабинку. Люк даже не почувствовал, что она уже здесь, пока она не прижалась грудью к его спине и не обвила руками его торс.

Он застыл. И оставался неподвижным, когда она провела ладонями по его ребрам и пощекотала пальцами его грудь, чувствуя, как затвердевают под ее прикосновениями его соски.

— Доброе утро, — шепнула она сквозь потоки воды, льющейся на нее сверху.

Она погладила мокрые волосы у него на груди, дразня кончиками пальцев маленькие твердые гвоздики сосков — вперед, назад, по кругу… так же как он доводил ее до исступления прошлой ночью.

Он откинул назад голову, и у нее перехватило дыхание. Ей показалось, что из горла Люка вырвался низкий животный звук, и она тут же почувствовала прилив желания.

Своими тонкими пальцами она гладила его грудь, живот и…

Слегка дрожащими руками он резко схватил ее запястья.

— Нет, — придушенным голосом сказал он.

— То, что ты делаешь сам, другим не разрешается, так, что ли? — Уитни засмеялась низким грудным смехом.

— Уитни, прекрати, — в каком‑то отчаянии произнес он. — Прошу тебя. — Он повел плечами, словно стряхивая ее поцелуи, и отпустил ее руки, освобождая девушку. Откинул занавеску и вышел из душевой кабинки. В шуме льющейся воды ее возглас протеста остался никем не услышанным.

— Люк?

Он медленно повернулся и встретил ее взгляд, полный недоумения и растерянности.

— Прошлая ночь, — сказал он тихо, почти неразборчиво, — была ошибкой. Мне очень жаль, Уитни.

Застывшими глазами она смотрела, как он взял полотенце с вешалки и вышел из ванной, плотно закрыв за собой дверь.

Она стояла под душем, пока не начала течь холодная вода. В мыслях сумятица, в сердце ноющая боль. Как мог Люк так измениться за какие‑то несколько часов?

Когда она вернулась в спальню, его уже не было. Окно распахнуто настежь, с кровати снято одеяло. Он также снял наволочки с подушек и простыни. Его одежда и белое полотенце тоже исчезли. А еще ее халат и белье, которое вчера было на ней. Все напоминания о прошедшей ночи испарились, словно их никогда и не было.

Но… он же сказал, что любит ее!

Или это говорят все мужчины, после того как лишат девушку невинности? Может быть, этих слов, по их мнению, достаточно, чтобы ее успокоить?

Но ведь Люк никогда ей не врал. Зачем же ему было врать вчера? Она в отчаянии оглянулась, словно пытаясь найти ответ на свои вопросы…

И увидела фотографию.

Фотографию Кристал, своей матери, и Бена.

Последние недели оправленный в рамку снимок стоял на туалетном столике. Если Люк и заметил его, то ничего об этом не говорил… но его утренние визиты в ее комнату с кофе были всегда слишком скоротечны; она сильно сомневалась, что у него было время как следует осмотреться. По‑видимому, сегодня утром, после того как он проснулся, времени для этого у него нашлось предостаточно. И он увидел фотографию. Она все еще оставалась на туалетном столике. Но лежала изображением вниз. Горькая слеза скатилась по щеке девушки. Теперь она знала, почему Люк отверг ее. В темноте он смог забыть о прошлом. Он прошел сквозь стеклянную стену, словно ее не существовало. Но утром, при свете солнца, он не пожелал даже взглянуть на Уитни… Потому что если бы он это сделал, то снова увидел бы ее мать.

Когда она с Троем на руках спустилась вниз, Люк уже ушел на виноградники, а заглянув в прачечную, она обнаружила, что он здесь побывал. Все вещи, взятые из ее комнаты, теперь находились в стиральной машине — полотенца, одежда и постельное белье. Белое, темное, цветное — все вперемешку запихнуто внутрь, как если бы он спешил от всего этого избавиться. Днем она взяла Троя в детский парк на берегу озера на окраине Эмералда. Потом поехала в магазин за продуктами. Вернувшись с малышом домой около пяти, она на кухонном столе увидела записку: «Уехал ужинать с Викторией Мосс. Люк».

Автоматически, словно робот, Уитни покормила Троя и поела сама, немного поиграла с мальчиком и уложила его спать. Вечер выдался жаркий, и она слонялась по дому, не в состоянии чем‑либо заняться. Когда подошло время ложиться спать, девушка, зная, что все равно не заснет, решила поплавать при лунном свете в надежде, что устанет и это поможет ей успокоиться. Надев купальник и прихватив монитор Троя, она вышла к бассейну, положила монитор на столик и прыгнула в воду. Когда, проплыв раз тридцать туда и обратно, она, усталая, поднималась из воды по ступенькам, над ее головой раздался какой‑то звук. Уитни подняла глаза и увидела Люка, стоящего на краю бассейна. Она не ожидала его увидеть… и была почти уверена, что он не вернется до утра. На Люке были выходная белая рубашка, модный галстук и темно‑синие нарядные брюки. Рукава рубашки закатаны, узел галстука распущен, и верхняя пуговица расстегнута. Одет так, чтобы поражать сердца дам, решила Уитни. Интересно, не измазан ли ворот рубашки губной помадой? — с раздражением подумала она. Он подал ей оставленное на краю бассейна полотенце с полосками золотистого и персикового цвета и отступил. Девушка отжала волосы и начала старательно вытирать плечи.

— Хочешь чего‑нибудь выпить? — спросил он.

Почему бы нет! Утопить в вине печаль — хорошая идея!

— Пожалуй.

— Белое вино?

— То же, что и себе, — безразлично сказала она.

Люк вернулся с двумя бокалами белого вина.

Уитни отбросила полотенце в сторону и села на ближайшее садовое кресло. Она приняла от него свой бокал и поблагодарила небеса, что запах хлорки от ее волос достаточно силен, чтобы перебить запах, возможно, исходящий от этого мужчины, — самые ли дорогие французские духи или мускус, такой же неповторимый, как и сам Люк. Надменно вздернув одно плечо, девушка повернулась и поставила бокал на стол рядом с собой. И только тогда, при свете луны, она заметила розы. Белые розы в хрустальной вазе. Не меньше дюжины.

— Это мне? — спросила она, подняв брови и постаравшись скрыть свое изумление.

Он кивнул и сел напротив нее на прямой решетчатый стул.

— Обычно мужчины приносят женщине цветы, когда хотят извиниться, — холодно сказала она. — Ну… так в чем же дело?

Кровь бросилась ему в лицо.

— Не надо еще больше все осложнять, Уитни.

— Красные розы за любовь, белые… за лишение невинности. — Она горько рассмеялась. — Дюжина белых роз. Дешево, Люк.

— Уитни, я…

Но она вскочила на ноги и выхватила розы из вазы, не замечая боли, хотя острые шипы вонзились ей в ладони.

— Лучше бы поберег деньги! — крикнула она, отбежала к бассейну и швырнула белые цветы на длинных стеблях в воду. — Не нужны мне твои чертовы розы! — Тяжело дыша, Уитни стояла спиной к нему, и каждая клеточка ее тела была буквально пронизана злостью и возмущением. Она услышала, как Люк устало вздохнул. Скрипнул его стул, когда он тоже поднялся на ноги.

— Я согласился на то место на Полынных виноградниках, — сказал он. — Встречаемся с Вики в конце недели и подписываем контракт. Домик, конечно, маловат, но…

— Это все из‑за моей мамы, не так ли? — Злость ушла, возмущение испарилось, и Уитни повернулась и взглянула на него. — Моя мать все еще между нами? — Ее голос был такой же усталый, как и его вздох ранее.

— Ты ошибаешься…

— Нет, не ошибаюсь! Ты положил фотографию лицом вниз. Фотографию в моей комнате — я видела!

Он покачал головой.

— Да, я смотрел на снимок. Он упал, когда я ставил его на место. Я просто не стал поправлять. — Он как‑то криво и насмешливо улыбнулся. — Я видел твою мать один раз в жизни, и мои воспоминания о ней… воспоминания потерявшего голову подростка. Ваше сходство очень поверхностно — теперь я в этом убедился. Цвет волос и кожи, черты лица, но глаза совсем разные: твои такие чистые, честные, тогда как ее…

— Но что же тогда, Люк? — Не слушая его, обратила к нему умоляющие глаза Уитни. — Если это не из‑за мамы, что тогда? — Она прерывисто вздохнула. — Вчера ночью ты сказал… сказал, что любишь меня.

— Прошлая ночь была ошибкой — моей ошибкой, и я глубоко о ней сожалею. Ради Бога, Уитни. — В голосе его была мука. — Ты знаешь мое финансовое положение — неужели ты думаешь, что в такой ситуации я могу просить тебя стать моей женой? У меня есть своя гордость!

Уитни с недоверием смотрела на него… и вдруг отшатнулась, как если бы он ее ударил.

— Ты хочешь сказать…

— Это самое, милая, — мрачно произнес он и продолжал, явно издеваясь над самим собой: — Это все старушка‑гордость клана Браннигенов. И ничего — ни ты, ни кто‑нибудь другой не может с этим поделать.

Уитни поняла, что она потерпела поражение. Полное, абсолютное поражение.

Любая ее попытка изменить решение Люка обернется провалом. Сердце ее так заныло, что она чуть не согнулась пополам. Но вместо этого она выпрямила спину и твердо посмотрела на Люка.

— Ты прав, — ничем не выдавая своего отчаяния, сказала она. — Я ничего не могу здесь поделать… и даже не буду пытаться. Я уже давно поняла: ничто и никогда не устоит перед гордостью Браннигенов.

Но где‑то посередине длинной бессонной ночи Уитни нашла выход из создавшегося положения, выход такой гениальный в своей простоте, что она даже поразилась, почему не додумалась до этого раньше.

Когда на следующее утро Люк зашел к ней с традиционной чашкой кофе, Уитни не спала и ждала его. Он уже повернулся к двери, чтобы уйти, когда она окликнула его:

— Подожди секунду.

Подтянув простыню к подбородку, девушка приподнялась на локте. Люк остановился и повернулся к ней.

— Мне нужно ненадолго отлучиться сегодня днем, — сказала она. — Не мог бы ты прийти пораньше и присмотреть за Троем, пока я не вернусь?

— Конечно, нет вопросов, — вяло согласился Люк. — В котором часу?

— В четыре тридцать.

— О'кэй. — Он помедлил и спросил, нахмурив брови: — Могу я поинтересоваться, куда это ты собралась?

— У меня есть дело в Эмералде. — Она постаралась придать своему голосу обыденность, но он все‑таки прозвучал уклончиво, и она почувствовала, как краска вины заливает ее щеки.

Люк сжал губы.

— Надеюсь, ты не наделаешь глупостей.

— Не собираюсь.

— Ты едешь на встречу с Эдмундом Максвеллом? — рявкнул он.

— А что, если да? — Черт, как он угадал?

В его глазах полыхнуло бешенство.

— Зря потеряешь время! Моя бабка оставила состояние тебе, и та бумажка, которую ты собираешься состряпать, ничего не изменит. — Он сжал руки в кулаки. — Не вздумай меня оскорбить, отписав поместье мне! Дьявол меня побери, по твоему лицу я вижу, что именно это ты и собираешься сделать!

Уитни спрятала лицо в подушку. Она‑то хотела поставить его перед свершившимся фактом. Теперь же ее планы рассыпались в прах. Что ж, надо было раньше думать. Она ведь знала, что Люк за человек.

— Мне все равно надо поехать, — приглушенным подушкой голосом сказала она, — так что тебе придется посидеть с Троем.

— Ладно.

Прерывисто дыша, Уитни слышала, как он протопал по коридору и вниз по лестнице.

И казалось, весь дом затрясся, когда он с грохотом захлопнул за собой дверь.

Как они и договорились, Люк явился в четыре тридцать, и, не обменявшись с ним ни единым словом, Уитни передала Троя ему на руки и уехала.

Она прикатила в Пентиктон, поужинала, посмотрела фильм в кинотеатре и собралась домой. Было почти одиннадцать, когда она вернулась в поместье. Уитни выбралась из машины и решила воспользоваться черным входом на кухню, но, обходя угол дома, услышала, как в патио кто‑то разговаривает. Люк. Но кто с ним?

Она замедлила шаг. Если его гостья Виктория Мосс, то лучше всего побыстрее удалиться: это последний человек, с кем Уитни хотелось бы встретиться! Но тут она сообразила, что слышит только голос Люка — он просто говорил по радиотелефону:

— Большое спасибо, Вики, за твое предложение, но, как я сказал, я звоню предупредить, что не беру это место. В конце концов, виноградники Изумрудной долины мои…

Что? Уитни вдруг застыла, не в силах поверить своим ушам.

— …или почти мои, — продолжал Люк. — Я с трудом мог поверить, что она все‑таки передумала, хотя… — Он усмехнулся, явно услышав какой‑то комментарий от Виктории. — Да, Вики, таковы женщины! Либо ты их понимаешь, либо нет. Во всяком случае, мы поговорим с Уитни, думаю, нам придется съездить к адвокату и подписать несколько бумаг. После этого виноградники официально станут моими. Наконец‑то.

Уитни трясущейся рукой оперлась о стену и слепо нашарила путь к главной входной двери, ничего не видя из‑за застлавших глаза слез. Какой же Люк замечательный актер! Его представление сегодня утром, когда он заявил ей, что откажется, если она вздумает отписать ему поместье, целиком и полностью убедило ее в его искренности.

Да уж, женщин он понимает! Надо признать, что ему по силам очаровать птицу в небе… Но одна птичка больше неподвластна его чарам!

Уитни беззвучно отворила дверь и прокралась вверх по лестнице. В темноте она разделась и через несколько минут уже лежала, свернувшись под одеялом.

Ей показалось, что она слышала, как полчаса спустя Люк поднялся наверх, тихо постучал в ее дверь, позвал по имени.

Но, тихо и ровно дыша, она оставалась лежать, и через какое‑то время в доме воцарилась полная тишина.

К ее замешательству, на следующее утро Люк не нарушил графика. Он принес ей кофе и к тому времени, когда она спустилась вниз, уже ушел на виноградник.

Люк не явился к обеду, но вообще‑то он редко обедал вместе с ней. И все же если он собирался в город к адвокату, то почему не задержался и не дал ей возможности сказать то, что он от нее ожидал: «новость» о том, что она вопреки его протестам официально передала ему поместье? Или в его планы входило сыграть невинность с широко распахнутыми глазами, когда она ему признается? Да, от этого парня не знаешь чего ожидать!

Около пяти вечера она услышала, как его пикап грохочет по дороге к дому. Уитни находилась на заднем дворе с Троем и, когда двигатель умолк около подъезда, невольно задержала дыхание, подумав, что Люк станет ее искать.

Но он не стал.

Полчаса спустя, когда она возилась с маленькой цветочной клумбой, а Трой играл рядом в песочнице, ее сердце гулко ухнуло при звуке открываемой двери патио.

Представление начинается.

— Привет, — сказал Люк, шагая к ним по траве газона.

Стоя на коленях возле клумбы, Уитни выпрямилась и посмотрела на него. Он уже принял душ и переоделся в легкие брюки защитного цвета и желтую спортивную рубашку. Ее собственные брюки были перемазаны землей, а блузка промокла от пота под мышками и на спине. Но ее это не волновало. Это не тот мужчина, на которого стоит производить впечатление.

— Закончил на сегодня? — спокойно спросила она.

— Ага, вот решил отдохнуть немножко, — небрежно бросил он, но девушке показалось, что в его голосе проскользнула нотка подавляемого оживления… и что в его глазах появился странный блеск. Блеск, значения которого она не могла понять. От этого блеска ей стало как‑то тревожно…

С радостным «па‑па» Трой выкарабкался из песочницы, и Люк подхватил его и усадил к себе на плечи. Малыш вцепился в клок черных отцовских волос, а Люк со смехом подставил свою большую ладонь под его толстенькую попку. У Уитни комок встал в горле. Она попыталась его проглотить, но безуспешно.

— Когда будем ужинать? — спросил Люк.

— На ужин всего лишь салат с курицей, — сказала она. — Можем поесть в любое время.

— Давай тогда сейчас.

— Ладно. — Она подобрала с земли садовую лопатку и поднялась на ноги.

— Ты поздно вернулась домой вчера вечером, — сказал Люк, идя рядом с ней к дому. — Я не слышал, когда ты приехала.

— А ты ждал? — спросила Уитни с неподдельным интересом.

— Между прочим, да.

Они дошли до патио, и он открыл перед ней дверь.

— Я приехала в одиннадцать, но свет в доме не горел, и я прошла наверх тихо, стараясь никого не разбудить.

Она уловила запах его одеколона, и в ней всколыхнулись эротические воспоминания. Девушка безжалостно отогнала их.

— Я ждал здесь, в патио. — Люк зашел вслед за ней в дом и задвинул скользящую дверь.

— А‑а. — Уитни двинулась к кухне. — Ты специально меня для чего‑то дожидался?

— Вообще‑то да…

Она так резко остановилась в дверях кухни и повернулась к нему, что он чуть не столкнулся с ней.

— Что‑нибудь важное?

— Да. — Из его глаз исчез блеск, и в их синих глубинах появилось такое напряжение, что Уитни невольно содрогнулась.

— Насчет… чего?

— Насчет нас.

— Нас?

Трой стукнул отца по ушам маленькими сжатыми кулачками.

— Ох! — буркнул Люк. — Давай‑ка мы тебя оттуда снимем. Пора серьезно заняться с тобой воспитанием… Извини, Уитни, я хочу сначала запереть его в стульчик!

Уитни обессилено прислонилась к стойке, пока Люк пристегивал Троя в высоком стульчике. Она не годится для этих игр… и у нее не хватает терпения! Ей хотелось завопить и приказать ему выложить все до конца, чтобы она с триумфом смогла заявить, что все знает и никогда в жизни не отдаст ему поместье. Но, видимо, вмешательство Троя сбило Люка с мысли.

Они сели за стол, и в течение всего ужина разговор между ними велся на обычные темы. Люк сказал, что появились первые маленькие виноградинки и похоже, что урожай осенью превзойдет их самые смелые ожидания.

— Есть основание радоваться, — отметила Уитни и спокойно посмотрела на Люка. Тот вежливо улыбнулся в ответ.

По окончании ужина Люк вынул Троя из стульчика, заявив, что сам уложит его спать.

— Давай для разнообразия выпьем кофе в библиотеке, — предложил он, выходя из кухни с сынишкой на руках. — Я недолго.

Вытирая стол, Уитни поймала свое отражение на поверхности хромированного чайника и раздраженно фыркнула. Волосы взлохмачены — слишком долго она носила в саду шляпку от солнца, — блузка помята, и нос блестит. Надо срочно сбегать освежиться и привести себя в порядок.

Она поджала губы. Ее цель — не соблазнить Люка, напомнила она себе мрачно. Ее цель — нокаут!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Этот домик, что полагается тебе как помощнику управляющего на Полынных виноградниках, — он меблирован?

Она сумела задать вопрос совершенно спокойно, но с вихрем эмоций внутри. Они уже кончали пить кофе, но он все еще не пытался заговорить о проблеме завещания. И, наблюдая, как он удобно расположился в кожаном кресле возле окна с таким видом, будто все время на земле к его услугам, она почувствовала прилив раздражения — раздражения все возрастающего, так что ей ничего не оставалось, как либо задать наводящий вопрос, либо взорваться.

— Забавно, что ты об этом заговорила. — Он поставил свою чашку на подоконник. — Домик меблирован, но недостаточно… и когда Вики показала мне гостиную, то я сразу понял, чего там не хватает. — И он кивнул в сторону стола Крессиды. — Чего‑то вот такого.

— Но тебе же наверняка выделят стол в конторе?

— Да, конечно. В здании винодельни есть современный офис… Но мне хотелось бы иметь стол дома, для личного пользования.

Странный блеск снова мелькнул в его глазах, похожий на тот, что ранее так встревожил Уитни. Уж не смеется ли он над ней? Может, Люк находит эту игру забавной? Уитни чувствовала, как у нее в груди сворачивается тяжелый узел злости…

— Ну вот, — продолжал он неспешно, — я и решил попросить тебя отдать мне бабушкин стол. Ты ведь им никогда не пользуешься, так что, может, отдашь его мне?

О‑о! Он игрок. Все еще притворяется, что скоро переезжает на Полынные виноградники. Ладно, она сумеет ему подыграть… еще чуть‑чуть.

— Конечно, — сказала она легко и простодушно. — Можешь забрать стол. Еще что‑нибудь?

— Нет, я хотел только стол…

Ага, вот и прокол, хотя и маленький! Если бы он все еще собирался переезжать, то сказал бы: «Я хочу только стол!»

— …так как он для меня имеет особое значение. — Встав с кресла, Люк подошел к столу и любовно погладил темное резное дерево. — Мы с бабулей часто оставляли друг другу в тайничке секретные послания.

— В тайничке?

Он вздернул брови.

— Она что, никогда не рассказывала тебе? Когда ты была девочкой? И вы никогда не оставляли там записки друг для друга?

— Нет, я ничего не знаю о тайнике.

— Ну, я… — Люк провел рукой по глазам, но Уитни успела перехватить выражение его лица и увидела, что он глубоко взволнован. — Я думал, тебе она тоже доверила эту тайну. — Его голос слегка охрип. — Это была игра, которая ей так нравилась… Нам обоим нравилась. Я мог оставить там для нее табель со школьными отметками, она мне — деньги на карманные расходы…

На какой‑то момент Уитни разрешила себе поддаться сочувствию к Люку.

— Должно быть, она очень дорожила близостью между вами. Ты занимал особое место в ее сердце, Люк… до самого ее последнего дня. Несмотря на вашу ссору, ее любовь к тебе оставалась неизменной. Но я думаю, что ты и сам это знаешь.

— Если бы я этого не знал, я… — Он коротко вздохнул и положил ладонь на поверхность стола. — Ладно. Это потом. Уитни, я сказал уже, что хочу с тобой поговорить насчет… нас.

Уитни поставила чашку на кофейный столик и сжала руки у себя на коленях. Момент, которого она так ждала, наступил. Ее сердце застучало быстрее, и она обхватила себя руками.

— Две ночи тому назад, — хрипловато сказал он, — мы любили друг друга…

Этого она никак не ожидала услышать. И ее глубоко поразило и сбило с толку, что он использовал такие слова, как «любили друг друга», вместо того чтобы просто сказать «занимались сексом».

— …и на следующее утро я отверг тебя…

— Потому что я владелица виноградников, — натянуто сказала она.

— Потому что я очень гордый.

— Продолжай.

— Уитни, если бы виноградники принадлежали мне, то вместо того, чтобы тебя отвергнуть, я бы попросил тебя стать моей женой.

И теперь, по его плану, она должна была бы воскликнуть: «Дорогой, виноградники твои! Сегодня днем я подписала бумаги, передающие их тебе!»

Ее чуть не стошнило. Нет, она явно не годится для подобных игр. Она устало поднялась на ноги.

— Не продолжай, Люк. Я знаю, что ты будешь удивлен… и разочарован… моими словами, но я не собираюсь отдавать тебе поместье и виноградники. Вообще‑то… — она сухо и невесело рассмеялась, — вини в этом только себя. Твое выступление вчера утром было настолько убедительно, что я и впрямь поверила, когда ты сказал, что не хочешь получить поместье — во всяком случае, таким образом.

Он смотрел на нее, и вид у него был довольно озадаченный. Похоже, он был по‑настоящему удивлен.

— Я слышала, что ты говорил Виктории Мосс по телефону прошлой ночью, — продолжала она. — Ты сказал ей, что виноградники практически твои, что в я конце концов передумала. Интересно, ты ей рассказал, что тебе пришлось со мной переспать, чтобы добиться своего?

Но где же долгожданное торжество? Она чувствовала только холод и пустоту в сердце и в душе.

Но он… О, Люк пустоты не почувствует. Теперь, когда его планы провалились, он накинется на нее без сожаления, с той жестокостью, которую она успела так хорошо узнать.

Слезы задрожали у нее на ресницах, и она отвернулась: она чувствовала, что вот‑вот заплачет, и не хотела, чтобы он это видел. Но, сделав всего два шага к двери, она услышала, что Люк двинулся за ней. Ее сердце подпрыгнуло в панике, и девушка кинулась бежать.

Он настиг ее в холле, когда она едва добежала до лестницы наверх. Схватив за плечо, он резко повернул ее к себе.

В ужасе съежившись, Уитни взглянула на него снизу вверх, но когда увидела его глаза, то мысли ее окончательно смешались. В его синих глазах она не увидела никакой злости, а только нежность. Нежность такую всепоглощающую, такую ласковую, что она подумала, будто это ей снится.

— Ты дурочка, — пробормотал он. — Чудесная, прекрасная дурочка. — Он взял ее лицо в ладони. — Как мог я влюбиться в такое глупое создание?

— Ничего у тебя не выйдет, — убито прошептала она. — Ничего не выйдет из твоих трюков с телячьими нежностями. Я не отдам тебе виноградники, Люк. Твоя бабушка этого не хотела. Так что твой расчет неверен. Мог бы не стараться и не спать со мной.

— Ну да. — Он смотрел на нее, явно забавляясь. — Такой труд! — Он поцеловал ее губы, соленые от слез. — Уитни, послушай меня…

Нет, она не будет его слушать. Она не позволит умаслить ее своими речами. Может, она и хочет его, но никогда не полюбит, зная, как много черного у него в душе. Но как же трудно ему сопротивляться!

— Мое сокровище. — В его глазах светилось обожание. — Прошлой ночью, пока тебя не было, я нашел другое завещание. Более позднее.

Все свои силы и помыслы Уитни направила на то, чтобы остаться стойкой к его нежности, поэтому смысл сказанного дошел до нее не сразу. Но даже когда дошел — голова ее не прояснилась.

— Другое… завещание? П‑позднее?.. — с трудом проговорила она.

— Да. — Он улыбнулся. — Другое… завещание. П‑позднее. Написанное от руки. Датированное месяцем позже, чем предыдущее, и засвидетельствованное двумя подругами моей бабушки по приходу, тогда как другое напечатано и свидетелями были Эдмунд и Чарлз Максвелл.

Она широко раскрыла глаза.

— Но где же оно было? Эдмунд Максвелл обшарил все ящики стола…

— Все ящики, — мягко сказал Люк, — кроме того, о котором знали только я и Крессида.

— Тайник! — охнула Уитни.

— Пошли. — Он взял ее за руку и провел обратно в библиотеку к письменному столу.

Ухватив ее палец, он положил его на маленькую ягодку винограда в причудливо и изящно вырезанной грозди на боковой стенке стола. — Здесь, — сказал он. — Нажимай.

Уитни нажала и ойкнула, когда длинный узкий ящик внезапно выдвинулся из глубины стола.

Внутри она увидела конверт, адресованный Люку.

— Это оно? — спросила она слегка дрожащим голосом. — Другое завещание?

Люк взял конверт, вынул из него единственный листок бумаги и передал Уитни.

С возрастающим изумлением Уитни читала слова, написанные бисерным почерком… и увидела, что, хотя более мелкие детали завещания оставались неизмененными, Крессида оставила Люку виноградники Изумрудной долины.

И «…моей дорогой Уитни Маккензи: поместье Браннигенов со всем содержимым». Ее голова закружилась, и она ощутила невесомую летящую радость. Нет, не потому, что дом принадлежал теперь ей, хотя она всегда очень его любила. А потому, что Люк все‑таки ее не обманул.

— Значит, когда ты сказал Виктории Мосс, что надо понимать женщин, то имел в виду ваши отношения с бабушкой?

— И когда я сказал, что кое‑кто «передумал», то имел в виду опять‑таки бабушку, все‑таки оставившую мне виноградники.

— Но… как насчет Виктории Мосс?

— Какой Виктории? — посмотрел он на нее с шутливым недоумением.

Уитни надулась.

— Перестань меня дразнить…

— Да, мы общаемся… но только по делу, мы с Вики старые знакомые… Она даже бегала за мной, когда мы были подростками. Но она никогда не была в моем вкусе… И сейчас тоже. — От его улыбки в груди у нее потеплело. — Зато ты в моем вкусе.

Она глянула на него.

— Ты как‑то сказал, что не любишь блондинок!

Он засмеялся.

— Для каждого правила есть исключение. И ты, моя любимая, как раз это самое исключение.

Внезапно посерьезнев, Уитни сказала:

— О, Люк, если бы ты не вернулся в долину, ты так никогда и не узнал бы, что твоя бабушка простила тебя и оставила тебе то, что принадлежит тебе по праву рождения.

— Должно быть, она надеялась, что однажды я все‑таки вернусь домой, и знала, что тогда я вспомню про тайник в письменном столе, про письма и нашу с ней любовь. Она знала, что я поищу ее последнее письмо. Так я и сделал, слава Богу, и она не обманула моих надежд.

Он взял завещание из рук Уитни и бросил его на стол. И обнял ее.

— Я так тебя люблю! — Он целовал ее до тех пор, пока голова у нее не пошла кругом, а потом погрузил пальцы в ее кудрявую золотистую гриву. — Выходи за меня замуж, моя красавица, выходи за меня завтра же. — Люк лукаво ей улыбнулся. — Ты ведь тоже меня любишь, не так ли?

— Да, всем сердцем… сильнее, чем считала это возможным.

Он опять завладел ее ртом в горячем поцелуе, от которого у нее подогнулись колени. Когда он наконец дал ей передохнуть, Уитни чуть слышно произнесла:

— Я очень тебя люблю, Люк, но…

Его брови слегка нахмурились.

— Что такое, дорогая?

Она прерывисто вздохнула:

— Ты действительно похоронил прошлое?

— Целиком и полностью.

— Но… если однажды ты начнешь задумываться, не ошибся ли насчет меня? — Она не сумела скрыть сомнения в голосе. — Что, если ты станешь думать, что я вышла за тебя из‑за этого наследства — виноградников Изумрудной долины, — а не потому, что действительно люблю тебя?

Он молчал так долго, что ее сердце задрожало. Сумеет ли он справиться с этой проблемой?

А он вдруг улыбнулся. Сначала дрогнули уголки его губ, и постепенно широкая улыбка осветила все его лицо. С озорно заблестевшими глазами он взял со стола последнее завещание своей бабушки и, прежде чем Уитни успела открыть рот, разорвал лист бумаги на сотню маленьких кусочков.

— Люк! — Она уставилась на обрывки, трепещущие в воздухе и опускающиеся на пол, точно хлопья снега — Этого нельзя было делать!

— Нельзя? — Он почесал в затылке. — Но, по‑моему, я уже это сделал!

— Но… зачем?

— Мне важно было тебя успокоить. Вопрос был только: как? Бабуля помогла мне решить эту задачу. Знаешь, как говорится: было бы желание… — Он заключил ее в свои объятия и крепко прижал к сердцу.

Уитни взглянула на него, пораженная степенью доверия, какое он ей оказал. С переполнявшей ее сердце любовью к этому мужчине, когда‑то ее врагу, она прошептала:

— Значит, теперь… партнеры?

— Партнеры навсегда, любовь моя. — Он поцеловал ее снова, очень нежно, и в этом поцелуе было обещание. — Навечно!