Летняя рапсодия

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Подвенечная фата снова сбилась набок.

— Чертова тряпка, — пробормотала Джози Рэндол, отпустив на секунду руль и нервно поправив фату. И без того тошно мчаться Бог знает куда сквозь леса по дорогам северо‑восточной Оклахомы на ночь глядя, да еще под проливным дождем! А тут еще этот тюль на глаза лезет! Уже, пожалуй, раз сто, не меньше после своего бегства из церкви она пыталась от него избавиться — и никак, пришпилили намертво. Разве одной рукой снимешь?

Скорее бы добраться до гостиницы, где у нее заказан номер, и скинуть опостылевшей наряд! Смех, да и только — вести машину в свадебном платье, расшитом искусственным жемчугом! Широкий пояс так сдавливал талию, что грозил перерезать ее пополам, а шлейф спутался в жалкий узел.

Поерзав на сиденье, тщетно пытаясь устроиться поудобнее, Джози мрачно пробурчала:

— Зато теперь знаю, что такое шлейф: лучшее средство, чтобы намозолить себе задницу!

Чем раньше избавлюсь от этого нелепого одеяния, продолжала размышлять Джози, тем быстрее забуду несуразную свадьбу и начну жизнь сначала. Хватит с меня, отныне сама буду распоряжаться собственной судьбой.

Джози упрямо сжала губы и свернула с узкой дороги на двухполосное шоссе. Пару часов назад она чуть не совершила самую крупную в жизни ошибку, а все потому, что не послушалась внутреннего голоса. Вот и не верь после этого чувствам и интуиции — надо же, едва не позволила родителям и сестрам уговорить себя на этот никому не нужный брак. Впрочем, они действовали из лучших побуждений.

Хорошо еще, вовремя выяснилось, что жених просто‑напросто эгоцентрик, корыстолюбец, отвратительный лицемер.

Вспомнив о Роберте, Джози вновь ощутила прилив гнева. Слава Богу, она сумела его раскусить до венчания! Решив пройтись по церкви, чтобы собраться с мыслями, она случайно подслушала разговор между ним и шафером и таким образом узнала, ради чего Роберт женится на самом деле.

Джози судорожно стиснула руль. Как могла я быть такой слепой, думала она, такой наивной, да что там щадить себя — такой дурой? А главное — как могло мне показаться, пусть даже на мгновение, что я его люблю? Если бы любила, не испытала бы такого огромного облегчения, избавившись наконец от него.

Девушка досадливо передернулась и случайно нажала на акселератор. Машина рванулась вперед, и ее занесло на мокром асфальте.

Если я хочу добраться до «Ленивого ранчо» целой и невредимой, решила Джози, мне придется сосредоточиться на дороге. Времени для анализа случившегося предостаточно. Именно для того, чтобы спокойно все обдумать, я и еду в эту гостиницу — еду одна, без жениха.

Дождь усилился, он так хлестал по ветровому стеклу, что «дворники» стали почти бесполезны. Девушка сбавила скорость: как бы не пропустить нужный поворот! Судя по рекламному проспекту, он должен быть где‑то поблизости.

Наконец фары вырвали из темноты чуть поблескивающий металлический указатель. Джози почти легла на руль, стараясь разглядеть сквозь плотную завесу дождя, что на нем написано. В считанные доли секунды, когда «дворники» очистили стекло, она сумела прочитать верхнюю строчку. «Ленивое ранчо…» — и со вздохом облегчения свернула на узкую грунтовую дорогу, пролегавшую через дубовую рощу.

И нескольких метров вполне хватило, чтобы понять: ливень превратил дорогу в вязкое болото. На душе сделалось тревожно. Господи, что же делать? Развернуться на хлюпкой жиже немыслимо, но и назад, на шоссе, тоже не потащишься. Выбора нет — только вперед!

Вцепившись в руль так, словно он грозил оторваться и улететь, Джози черепашьим ходом продвигалась по грязи, пытаясь не угодить в какую‑нибудь колдобину. Ливень, темнота — как ни всматривайся в освещенное пространство, все равно толком ничего не разглядишь. Дорога с каждой минутой становилась все хуже. Если я не доберусь до какого‑нибудь жилья в самое ближайшее время, поняла экс‑невеста, придется заночевать прямо на дороге.

В очередной раз свернув в сторону, Джози увидела впереди тусклый огонек.

— Слава Богу, — пробормотала она с облегчением.

Никаких строений, правда, пока не было видно.

Неожиданно машину занесло, и уже в следующую секунду Джози поняла, что машина угодила в глубокую, полную грязи канаву — задние колеса завертелись вхолостую — и, похоже, застряла намертво.

Проклятье. Вот уж поистине достойный конец счастливого дня!

Напрягая зрение, она попыталась хоть что‑нибудь разглядеть сквозь мокрое ветровое стекло. Огонек светился прямо перед ней, на расстоянии каких‑то ста футов. До него, видимо, легко дойти пешком, но без зонта или плаща подвенечное платье обречено на гибель.

Но если ждать, когда кончится ливень, можно здесь просидеть до утра.

Джози взглянула на платье: черт с ним, оно и так уже порядком испорчено. К тому же крайне неудобное, в нем чувствуешь себя как в стальном корсете.

— Черт знает что, — снова проворчала Джози, выключая двигатель.

Как ей надоело вечно соблюдать приличия, на каждом шагу учитывать чужое мнение, без конца бояться чьей‑то критики. А больше всего надоело не доверять себе самой, своим собственным суждениям. И отказываться от самостоятельных поступков.

Словно подстегнутая подобными мыслями, Джози рывком распахнула дверцу, вылезла из машины… и соскользнула в жидкую грязь.

Дождь, словно только того и ждал, припустил так, что девушка мигом промокла до костей. А когда попыталась встать, поскользнулась, шлепнулась в грязь и забарахталась, словно пойманная рыба. Лишь с большим трудом Джози удалось подняться, но стоило ей сделать один только шаг, как она наступила на подол платья и снова плюхнулась в жижу, на сей раз и того хуже — прямо лицом.

Дождь барабанил без устали. Задыхаясь от усилий, девушка наконец‑то ухитрилась сесть. Проклятая фата тут же съехала на лицо.

Чтоб тебе! Ну я с тобой быстро разделаюсь, как только окажусь под какой‑нибудь крышей, поклялась Джози. А сейчас главное — подняться и удержаться на ногах. Легко сказать, ведь насквозь промокшее платье весит чуть ли не тонну!

Сбросив когда‑то белые туфли, девушка перекинула шлейф через руку, встала на ноги и поплелась по раскисшей дороге, не обращая внимания на просочившуюся сквозь нейлоновые чулки и громко чавкающую грязь. Господи, молилась она, пусть видневшийся впереди огонек будет лампой над входом в жилище…

Почти на ощупь — грязная фата прилипла к лицу и мешала смотреть — Джози нашла дверную ручку. Дверь поддалась, девушка вошла в помещение и облегченно вздохнула.

— Кто там? За каким дьяволом? — послышался мужской голос.

В нос ударил запах навоза. Девушка растерянно уронила шлейф на пол и отвела фату от лица.

Боже милостивый, да это и в самом деле то ли амбар, то ли конюшня. И уж во всяком случае, не гостиница, обещанная рекламным проспектом.

Справа от нее что‑то громко фыркнуло — повернувшись, Джози приросла к месту: огромная вороная лошадь, неприветливо взглянув на непрошеную гостью, привстала на дыбы, заржала и двинулась прямо на нее.

Джози помертвела от страха, но тут высокий темноволосый мужчина бросился наперерез лошади и схватил ее под уздцы. Лошадь снова взмахнула передними ногами в воздухе; раздутые ноздри и оскаленные зубы делали ее еще страшнее. Копыта мелькнули у Джози перед самым носом.

— Тихо, детка, тихо, — ласково проговорил мужчина, сдерживая лошадь мертвой хваткой; Джози ясно видела, как напряглись его мускулы под рукавами фланелевой рубашки. Крепко держа лошадь под уздцы, он отвел животное в стойло и с громким стуком захлопнул дверцу.

Прислонившись к стене, Джози громко, надрывно выдохнула воздух. В груди у нее болело: видимо, слишком долго сдерживала дыхание, не замечая этого.

Мужчина подошел вплотную, глаза его гневно сверкали.

— Какого черта вас сюда занесло? Лошадь могла убить вас.

Он оказался могучего телосложения, под стать коню, да и в глазах его девушке почудилось что‑то дикое.

Джози испуганно прижалась к стене.

— Я… простите меня. Я думала, что это так называемое «Ленивое ранчо».

— Если вы не в состоянии отличить конюшню от гостиницы, вам лучше вернуться в город. — Презрение к городским белоручкам отчетливо отразилось на его лице. — Это действительно так называемое «Ленивое ранчо», но посторонним вход на рабочую территорию запрещен. — Он смерил ее взглядом с головы до ног: — С какой стати вы так вырядились?

Джози взглянула на свое мокрое, грязное одеяние. Что и говорить, вид у нее более чем неподходящий; она решила воздержаться от объяснений: этот тип слишком груб для того, чтобы перед ним оправдываться.

— Я уже попросила меня извинить. — Девушка высокомерно вздернула подбородок. — Покажите мне дорогу к гостинице, и я освобожу вас от своего присутствия.

— А как вы сюда попали?

— Свернула с шоссе. Ехала по указаниям в рекламной брошюре.

— Не может быть. — Мужчина недоверчиво качнул головой, отчего непослушная прядь упала ему на лоб.

Джози внутренне ощетинилась. После столь тяжелого дня она была не расположена объясняться с первым встречным, тем более с конюхом.

— Именно так. В брошюре сказано: повернуть после указателя, что я и сделала. — В голосе ее прозвучал металл.

— Вы свернули у указателя, на котором сказано: «„Ленивое ранчо“ — пятьсот метров». Проехав еще немного, вы бы увидели другой, более крупный указатель, со стрелкой поворота.

Джози кольнуло знакомое чувство досады: оно накатывало на нее всякий раз после совершенной ошибки. Ну нет, дудки, сказала она себе, я не позволю какому‑то мужлану так презрительно со мной обращаться, и только потому, что я, видите ли, не дочитала указатель до конца. И вообще, кто он такой? Как смеет разговаривать таким тоном?

— Вы работаете на этом ранчо?

— Можно сказать, что да. — Белые зубы сверкнули в улыбке.

Для пущей солидности Джози выпрямилась во весь рост и шагнула ему навстречу.

— Так вот, любезный, давайте договоримся: вы перестанете блистать остроумием и просто скажете мне, как добраться до гостиницы. А я не стану жаловаться на вас хозяину. Его, кажется, зовут мистер О'Делл?

— Да что вы говорите! Не станете жаловаться? — Широкая улыбка стоящего перед ней мужчины обезоружила девушку: его несколько жесткие черты лица смягчились, и он вдруг сделался на редкость привлекательным.

Столь неожиданное преображение выбило Джози из колеи. Все‑таки придется поставить нахала на место и таким образом спасти собственную репутацию. А силенок у нее хватит, достаточно лишь дать волю раздражению, накопившемуся в ее душе за весь этот трижды злосчастный день.

— Обязательно стану, я передумала. Кстати говоря, я тоже работала в сфере обслуживания, где повидала всякое, но не припомню случая, чтобы в нашем отеле встречали гостей так грубо, как это делаете вы. Уверена, что вашему хозяину будет интересно об этом узнать.

Разговор, казалось, забавлял ее собеседника.

— Боюсь, вам не повезло, мисс: в нашей гостинице нет свободных мест. Все забито.

— Но у меня заказан номер.

— Все гости прибыли, кроме одной пары молодоженов. — Он смотрел на нее насмешливо.

Внезапная догадка вдруг отразилась на его лице, он скользнул взглядом по измазанной глиной фате.

— Боже правый! — Черные брови, словно крылья ворона, удивленно взметнулись вверх. — Так вы и есть… из той самой пары? А платье — подвенечное?

— Вы угадали. — Джози злорадствовала: уж очень смешным сделалось у него лицо. — И если вы покажете мне дорогу к зарезервированному для нас домику, я могу немедленно стащить с себя всю эту мокрятину. Машина моя застряла, а я упала в грязь.

— Значит, вы — мисс Олсен? — Он все еще ошарашенно смотрел на нее.

— Нет, я Джози Рэндол.

В смущении он запустил пальцы в свою густую шевелюру.

— Однако коттедж заказан для супругов Олсен.

— Верно, но заказан по моей кредитной карточке, а я — Джози Рэндол.

Парень смотрел на нее, видимо переваривая информацию.

— Никогда не мог понять, почему женщины, выходя замуж, оставляют девичью фамилию. Впрочем, это не мое дело. Так где же муж?

— Я не замужем.

— Коттедж заказан для молодоженов…

— Тоже верно.

— Но вы незамужняя? — Он явно начал сомневаться в ее психическом здоровье.

— Видите ли… мы не… то есть свадьбы не… — В горле у девушки застрял ком, она с ужасом поняла, что вот‑вот заплачет.

Ну уж нет! Хоть она и плакала всегда, с самого детства, в минуту обиды, но распустить нюни в присутствии этого грубияна?.. Ни за что!

Набрав в легкие побольше воздуха, Джози сумела предотвратить истерику.

— Свадь‑ба от‑ло‑же‑на, — отчеканила она, но в голосе все равно прозвенели слезы.

Джози опустила голову, и грязная вуаль снова закрыла ей лицо. На сей раз она была этому даже рада. Гордость девушки еще не оправилась от полученного утром удара, и она изо всех сил старалась сдержать слезы, чтобы избавить себя от насмешек.

— Господи… я вам сочувствую. — Голос мужчины заметно подобрел. — Представляю, как вы расстроены, но я же не знал…

Парень поднял фату, и она увидела его глаза, светившиеся раскаянием и тревогой. Достав носовой платок, он принялся вытирать ей лицо: сначала щеки, потом лоб.

— И здесь тоже грязь. — Он прошелся по подбородку.

Теперь его мягкость взволновала Джози не меньше, чем прежняя грубость. Она удивленно вгляделась в его лицо — черные глаза все еще хранили выражение искреннего сочувствия.

Не выпуская платка из рук, он обнял девушку за плечи, и она почувствовала живительное тепло сквозь мокрый шелк платья.

— Я сожалею, честное слово… Извините меня.

Внезапная перемена в поведении, а может, его близость окончательно сбили девушку с толку. Она оказалась во власти крепких рук, мужского запаха, горячего дыхания на своем лице.

Задержав взгляд на губах ковбоя, Джози вдруг задумалась: интересно, а что я почувствую, если его поцелую?

Силы небесные, откуда взялась эта мысль?! Застеснявшись, она опустила глаза. Да перестань смущаться, приказала она себе, он же простой парень, ухаживает за лошадьми и мысли читать не умеет. Тем более что на лбу они не написаны.

— Еще не было случая, чтобы невеста явилась сюда в подвенечном платье, — смущенно проговорил конюх. Он осторожно приподнял пальцем ее подбородок, и сердце девушки почему‑то забилось.

Странно… Кажется, ни один мужчина до сих пор не касался ее лица. Роберт — нет, это точно. Кто бы мог подумать, что мужские пальцы могут быть такими теплыми: она почти согрелась.

— Увидев вас, я решил вначале, что вы нарядились для маскарада, изображаете Болотную Малютку, Обитательницу Черной лагуны либо еще какой‑то сказочный персонаж. Поскольку на ранчо близится праздник, кое‑кто из гостей придумал себе совершенно немыслимые костюмы. — Он озабоченно наморщил лоб. — Вы себя чувствуете нормально?

Джози кивнула, все еще не решаясь говорить. От него пахло сбруей, лошадьми и слегка — хорошим мылом. Настоящий мужской запах, гораздо более приятный, чем дорогие лосьоны и прочая косметика Роберта.

— Я сожалею, что на вас наорал: просто испугался за вашу жизнь, — продолжал парень. — У моей лошадки довольно крутой нрав. Именно поэтому я и собираюсь ее продать, как раз вот начищал, завтра утром явится покупатель. — Он снова положил руку ей на плечо, а в глазах была все та же тревога. — Простите, Джози, сорвался, но разве можно так рисковать!

Джози приятно удивилась. Не много сыщется на свете мужчин, способных с готовностью признать свою ошибку.

Но больше всего на нее подействовало то, как он произнес ее имя. Его баритон словно укутал ее бархатным покрывалом. Как красиво и женственно, с намеком на чувственность прозвучало ее имя в его устах!

Что же, черт возьми, со мной происходит? — думала Джози. Сердце бьется как сумасшедшее, мысли принимают совершенно неожиданное направление. Видно, я потеряла рассудок, раз так реагирую на почти незнакомого мужчину. Сама себя не узнаю.

Джози гордо скрестила руки на груди.

— Все это неважно! Помогите добраться до гостиницы, и я не стану жаловаться на вас мистеру О'Деллу.

— Увы, поздно! — Ковбой криво усмехнулся. Он убрал руки с ее плеч, но их тепло продолжало ее греть.

— В каком смысле?

— Льюк О'Делл перед вами, мадам. — Он изобразил церемонный поклон.

— Но на фотографии в рекламном проспекте изображен другой человек!

— Это мой отец. Он умер полгода назад.

— О… мне так жаль…

— Мне тоже. — На лице Льюка О'Делла отразилась боль. Чтобы скрыть свои чувства, он уставился на носки ковбойских сапог, потом сунул руки в карманы поношенных джинсов. — Послушайте, Джози, по нашим правилам деньги за первую неделю путевки не возвращаются. Но для вас, учитывая обстоятельства, я сделаю исключение.

— Да нет, я вовсе не хочу забирать деньги. После всего пережитого мне нужна как минимум неделя отдыха.

Глядя на девушку в заляпанном грязью подвенечном платье, Льюк пытался скрыть растерянность. Меньше всего ему сейчас хотелось получить такой подарок — полубезумную клиентку, страдающую от неразделенной любви. Будет неприкаянно бродить по ранчо, претендуя на особое внимание, а гостиничная обслуга и так работает с перенапряжением.

— Вам, наверно, лучше приехать к нам как‑нибудь в другое время, — нерешительно начал Льюк. — На этой неделе все наши гости, как назло женатые пары, и мне не хотелось бы видеть вас везде третьей лишней.

— А я не собираюсь участвовать в массовых мероприятиях. Я же записана в группу молодоженов.

Льюк едва верил своим ушам. Какое там полубезумна! Безумна целиком и полностью.

— Вы хотите отдыхать по программе молодоженов… одна?

— Угадали.

— Значит, вы поскачете верхом в лунную ночь по тропинке, потом устроите себе ночной пикник, потом прогулку по реке на лодке — и все это одна‑одинешенька?

— Вы не ошиблись. — Джози строптиво вздернула подбородок.

Ну и дела! Кто же она такая и за каким бесом явилась? Похоже, приехала сюда, чтобы вовсю насладиться горем. В таком случае она заразит своим настроением всех гостей на ранчо.

Потирая подбородок, Льюк раздумывал, как бы отговорить девушку от ее затеи, и только тут заметил, что с ее платья на пол стекает вода. Да ведь она совершенно промокла и, видимо, дрожит от холода! Нет смысла разубеждать ночную гостью, пока она в таком состоянии. Выхода нет — придется приютить ее хотя бы на ночь. Может, к утру опомнится?

Вынув руки из карманов, Льюк выпрямился и сказал:

— Знаете что? Сегодня здесь переночуете, а завтра будет видно. Мое предложение о возврате денег остается в силе. А пока что вам не мешает поскорее избавиться от мокрой одежды.

Джози кивнула, и фата в очередной раз упала ей на глаза. Льюк тотчас поднял ее и ловко закрепил на волосах.

— Я отвезу вас в свободный коттедж. У меня тут пикап неподалеку, — он указал рукой на дверь.

Джози повернулась, чтобы идти вслед за ним, но подол платья оказался таким тяжелым, что она споткнулась и, наверно, упала бы, если бы не Льюк.

Выбросив вперед руку, он подхватил девушку за талию и почувствовал, как его тряхануло, словно он прикоснулся к оголенному электропроводу; возбуждение разлилось по всему его телу. Его словно магнитом потянуло к девушке. Давно не испытывал он такого безумно приятного ощущения. Переведя дух, Льюк спросил:

— Вам помочь?

Джози кивнула, взглянув на него снизу вверх, и пальцы его невольно сжались на ее талии. Одного‑единственного прикосновения хватило, чтобы он прозрел и увидел в ней то, чего не видел раньше. Как мог он сразу не заметить голубые, как незабудки, глаза и очаровательный, чуть вздернутый носик, слегка обсыпанный веснушками?

Взяв себя в руки и как следует откашлявшись, он спросил:

— А чем именно помочь?

— Не могли бы вы приподнять мою юбку?

Его воображение тотчас нарисовало картину, от которой его бросило в жар. Он осмотрел девушку сверху донизу, на сей раз не замечая грязи; он увидел, как соблазнительно вырисовываются под мокрым шелком линии ее тела, какая у нее высокая грудь и тонкая талия. Во имя всех святых, как же я проморгал все это раньше? Чертова фата скрывала больше, чем я думал…

— Понимаете, я… не так часто меня об этом просят… — Льюк не сумел удержаться от плотоядной улыбки.

Ему понравилось, как она покраснела в ответ и как улыбка на миг осветила ее лицо — ярко, будто лампочка.

— Юбка промокла и весит, пожалуй, целую тонну, — продолжала Джози, пытаясь ее поднять. — К тому же она так плотно обтягивает ноги, что я боюсь упасть.

Весьма неохотно Льюк отпустил ее талию и расправил подол платья.

— Да уж, тяжеленный наряд. У меня на ферме молодые телки и то весят меньше. — Он перекинул шлейф через протянутую девушкой руку.

Джози рассмеялась. На правой щеке появилась ямочка, и Льюк тут же невольно задумался над новой шуткой, в надежде еще раз ее увидеть.

Ты лучше думай о том, как убрать девушку с твоего ранчо, напомнил себе Льюк. Месяц назад уволился менеджер гостиницы, у тебя и так забот полон рот: и ранчо, и гостиница, полная отдыхающих. Развлекать эту дамочку тебе некогда. А с ней, видимо, еще придется немало повозиться. Ишь какая задиристая! Впрочем, немудрено, ведь у нее сегодня должна была состояться брачная ночь, черт побери!

И он вовсе не собирался связываться с городской белоручкой после неудачной женитьбы, от которой до сих пор не пришел в себя. Если уж жениться снова, то нужно найти положительную, практичную девушку, рожденную и воспитанную в деревне, знающую не понаслышке, что такое жизнь на ранчо.

Чистое безумие — думать о том, какие соблазнительные у этой девицы губы или какая пышная грудь.

Льюк очнулся, поняв, что смотрит на девушку не отрываясь, и с усилием отвел от нее глаза. Но едва он взял Джози за руку, как его снова будто пронзило током.

— Я доведу вас до пикапа. В этом платье особенно далеко не уйдешь!

— Но я измажу сиденье в машине. — На лице девушки отразилось беспокойство.

Надо же, какой практицизм, не без благодарности подивился Льюк. А я и не подумал об этом, так увлекся, пожирая ее глазами.

— Ничего, у меня есть брезент, расстелю. Подождите здесь, я все подготовлю, а потом приду за вами.

— Но мне нужны мои вещи, они остались в багажнике машины.

И об этом я не подумал. Что со мной творится? Похоже, рассудок отключился напрочь.

— Сначала я вас устрою в пикапе, а потом схожу за вашими вещами.

Льюк выскочил из конюшни — глотнуть свежего воздуха и вернуть себе ясность мысли.

Ливень кончился, и только слегка моросило. А жаль, думал ковбой, медленно шагая по лужам к своему пикапу, ледяной душ мне бы сейчас не помешал.

ГЛАВА ВТОРАЯ

— А как вы узнали про «Ленивое ранчо?» — спросил Льюк, не отрывая взгляда от вымощенной щебенкой дороги, ведущей от конюшни к гостинице.

— Мой туристический агент снабдил меня брошюркой, — ответила Джози, — в ней все выглядело так соблазнительно! — Она держалась за сиденье, поскольку пикап подпрыгивал на ухабах.

Вечная проблема с этим чертовым проспектом, подумал Льюк; по воле отца там все расписано таким возвышенным слогом, что ранчо выглядит как рай земной. А особенно коттеджи для молодоженов.

Он резко затормозил перед одним из них. Могу держать пари, подумал Льюк, что барышня разочаруется, увидев небольшой бревенчатый домик с длинной открытой террасой.

— Приехали, — сказал он, взглянув на гостью и внутренне приготовившись к стонам и жалобам.

— Какая прелесть! — воскликнула Джози, вглядываясь в домик сквозь омытое дождем стекло. Посмотрев на Льюка, она улыбнулась — опять эта ямочка на щеке! — и снова прильнула к окну. — Спокойное, уединенное место, как раз такое, что описано в проспекте.

Льюк посмотрел в том же направлении, что и она, ничем не выдав своего удивления. Он и сам ценил спокойствие, но его мнение не всегда совпадало с мнением отдыхающих. Приютившийся среди дубов и сосен домик, напоминал постройку прошлого века.

— Отец построил его давным‑давно, для наших собственных гостей, — сказал Льюк, — а проект скопировал с шале в Скалистых горах, где они с матерью провели медовый месяц. Здание гостиницы — позади коттеджа вон за теми деревьями.

— Такое впечатление, что вокруг на целые мили нет никакого жилья.

— Раньше так и было.

Джози уловила какое‑то недовольство в его голосе.

— Вы это сказали таким тоном, словно не очень‑то любите гостиницу.

Льюк внутренне сжался. Как это меня угораздило коснуться этой темы? И, пожав плечами, деланно небрежно ответил:

— Я по натуре скорее ковбой, чем владелец гостиницы. Это отцу захотелось превратить ранчо в место отдыха, вот и назвал его «Ленивым».

Стремясь прекратить всякие расспросы, он потянулся к ручке дверцы.

— Оставайтесь на месте. Я помогу вам дойти до коттеджа, иначе вы снова запутаетесь в платье.

Джози вышла из машины, опираясь на его руку, и невольно на миг прильнула к нему. Почувствовав, как прижались к нему ее упругие груди, он вдохнул побольше воздуха, но тут же почувствовал легкий аромат духов, отдававший детской присыпкой и свежими цветами одновременно. К аромату духов добавлялся и еще один запах, показавшийся ему уютным и как будто знакомым.

Грязь, вот что это такое! — догадался Льюк. Возможно, она и меня измазала. Боже, до чего докатился, возбуждаюсь от запаха обыкновенной грязи! Он отстранился от девушки, притворно нахмурившись.

Видимо, оглянувшись на него, Джози сделала неловкое движение и снова чуть не поскользнулась.

— Извините меня, это чертово платье…

И тут, недолго думая, Льюк подхватил ее на руки — одна рука под спиной, другая под коленями — и понес.

Джози невольно обняла его за шею. Лицо девушки оказалось рядом с его лицом, в глазах — тревога:

— Что вы делаете?

Хороший вопрос: он так же неожиданно для себя схватил ее в охапку, как она оказалась у него на руках.

И снова этот запах. Черт возьми, просто потрясающий! Кстати, даже в этом промокшем насквозь наряде она весит не больше новорожденного жеребенка.

Чтобы взять девушку поудобнее, он слегка подбросил ее вверх.

— Мешает ваш немыслимый туалет, — объяснил он. — Страховая компания расторгнет со мной договор, если узнает, в каких нарядах разгуливают мои постояльцы.

Льюк донес свою ношу с той же легкостью, как если бы это была копна сена. Ни в коем случае нельзя переносить ее через порог, напомнил он себе, чай не жених. И держать в узде свои желания!

Ощущение теплого и влажного женского тела еще долго не покидало Льюка после того, как он опустил Джози на пол у двери террасы. Вот дьявол, думал он, каждый раз, когда прикасаюсь к ней, я чувствую себя мальчишкой.

Значит, не прикасайся к ней, О'Делл, приказал он себе.

Нащупав в кармане ключ, он открыл дверь коттеджа, вошел в него первым и зажег свет.

— Ну вот вы и на месте. Сейчас внесу багаж.

Когда Льюк вернулся с вещами, Джози все еще стояла на террасе. Поставив сумки у двери, он заботливо оглядел девушку:

— Вам следует быстренько снять с себя все мокрое и влезть под горячий душ. Иначе подхватите воспаление легких.

Только этого действительно не хватало, подумал он, целыми днями возиться с лежачей больной.

— Но я не хочу вносить грязь в комнаты. Видимо, нужно снять платье здесь.

Снова его пульс застучал как бешеный. Прочистив горло, он ответил, собираясь уйти:

— Будьте как дома.

— Постойте!

Ну что еще? Он резко обернулся.

— Я… я не смогу расстегнуть пуговицы. — Она показала на длинный ряд крошечных пуговиц, расположенных вдоль спины; каждая величиной с изюминку, они опускались ниже ее талии. Их было несколько десятков.

— Господи ты, Боже мой…

— Понимаю, я вам уже надоела… Простите меня. — Голос ее подозрительно дрогнул. Силы небесные, неужели она снова заплачет? — Конечно, это не входит в ваши обязанности, но меня бьет озноб, и…

— Я вызову экономку, она вам поможет.

Войдя внутрь домика, Льюк поднял трубку телефона, но номер, по которому должна бы ответить Консуэла, молчал. Не ответил и номер в гостиничной кухне.

Да, все складывается великолепно, лучше и не придумаешь. Придется возиться с дурацкими пуговицами.

Он вышел на террасу, невольно хлопнув дверью.

— Стойте спокойно, не шевелитесь. — Слова прозвучали более жестко, чем ему хотелось бы.

Девушка повернулась к нему спиной. Он подошел вплотную, перебросил фату вперед и приступил к самой верхней пуговице, укрывшейся под влажными завитками темных волос, доходящих до плеч. Льюк отодвинул локоны в сторону, чувствуя себя удивительно неуклюжим и пытаясь не замечать возникшего в нем возбуждения.

Эта женщина рождала в нем чувственность, может, оттого, что подвенечный наряд вызывал мысль о брачной ночи, ради которой и являются сюда молодожены…

Будь мужчиной, О'Делл, держи себя в руках.

Неловкие руки оторвали пуговицу, вместо того чтобы ее расстегнуть.

— Извините, — пробормотал он, переходя к следующей.

Он явно слишком давно не прикасался к женщине. С момента развода не так уж много было у него любовных свиданий, а развелся он пять лет назад. Судя по тому, как я себя веду, подумал Льюк, пора мне уже вернуться в общество.

Пуговица поддалась, и пальцы его приготовились атаковать следующую. Джози вздохнула, переступив с ноги на ногу, а Льюк постарался направить мысли в нужное русло.

У меня была не та жизнь, напомнил он себе, чтобы бегать по свиданьям. С тех пор как я вернулся домой, я был занят, что называется, от зари до зари, пытаясь привести в порядок ранчо, запущенное отцом, тот все свое время отдавал гостинице. После ухода менеджера она тоже свалилась мне на шею. Забот полон рот, не до развлечений.

Кроме всего прочего, Люк всю жизнь ненавидел процесс ухаживания: необходимость наряжаться, болтать всякую ерунду, пытаться отгадать, где правда, а где притворство, и вообще всячески стараться не попасть в супружеские сети. Хлопот с женщинами не оберешься.

А эта особенно опасна — взбудораженная, нацеленная на замужество, готовая вцепиться в очередную жертву. Но с этой по крайней мере он знал, как поступить.

Еще одна пуговица отлетела прочь.

— Боюсь, что я оторву больше пуговиц, чем расстегну, — признался Льюк.

— Да оторвите хоть все, главное — снять поскорее это проклятое платье.

Идея снять поскорее это проклятое платье ему понравилась, но он решил не толковать ее буквально и продолжал старательно расстегивать пуговки одну за другой, наморщив лоб от усердия.

— Готово, — пробормотал Льюк, справившись с последней.

Платье распахнулось на спине, открыв его взору нечто кружевное и прозрачное. Воображение Льюка так разыгралось, что он с трудом перевел дух и строго напомнил себе, что девушка дрожит от холода.

— Вам следует войти внутрь, — сказал он, — хотите, я внесу ваши вещи?

Она растирала руки, стуча зубами.

— Чего я в самом деле хочу, так это согреться. Будьте добры, отвернитесь, пожалуйста.

Льюк подчинился; за его спиной зашуршала ткань, потом скрипнула дверь и наконец послышались легкие шаги внутри коттеджа.

— Можете смотреть, — раздалось из комнаты.

Платье уродливым комом валялось на полу террасы, рядом с измазанными глиной чулками. Грязные следы вели к двери ванной, откуда донесся звук льющейся воды.

Выдохнув воздух, парень снова воззрился на чулки, недоумевая: на чем, интересно, они у нее держатся? Однако все фантазии, рисующие нижнее белье Джози, разом улетучились, стоило только его взгляду снова упасть на подвенечное платье.

Картина грязного кома из кружев и шелка на полу террасы пробудила в его душе жалость. То, что еще утром являлось прекрасным творением модельеров и портных, теперь безвозвратно погибло, надо полагать, вместе с ее мечтами. День, обещавший быть самым счастливым в жизни девушки, оказался самым печальным.

Интересно, из‑за чего же расстроилась свадьба, задумался Льюк. И по чьей вине, Джози или жениха? Видимо, это случилось в последнюю минуту, независимо от того, кто был инициатором. Она даже переодеться не успела.

Главное очевидно: у бедной невесты, должно быть, прескверное настроение. И вместо того чтобы изображать из себя ковбойский вариант Казановы, следует подумать о том, как ее утешить.

В душе его возникло чувство вины. Неважно, любит он заниматься гостиницей или нет, но, поскольку его ранчо объявлено местом отдыха, не годится наносить урон репутации заведения, владелец которого — О'Делл.

Нужно внести в дом ее вещи. И немедленно.

Пятнадцать минут спустя Джози открыла дверь ванной, закутанная в банную простыню, с полотенцем, закрученным на голове тюрбаном. Она увидела, что Льюк возится с камином, укладывая поленья так, чтобы получился целый костер.

При виде ковбоя сразу почти прошла боль, теснившая ее грудь: она была рада, что он не ушел, потому что мысль об одиночестве уже не казалась такой привлекательной. Собственно говоря, еще стоя под душем и всячески критикуя себя за эту авантюру с Робертом, она уже побаивалась вечера наедине со своими мрачными мыслями.

Как могла она позволить окружающим так распоряжаться собой? Чуть не выскочила замуж за распутника! Гнев, подтолкнувший ее к решительным действиям, теперь сменился до боли знакомым самоедством.

Оторвавшись от костра, Льюк взглянул вверх, на Джози.

— Решил, что вам захочется посидеть у камина, — сказал он.

— Спасибо. — Сильно покраснев, экс‑невеста завернула банную простыню потуже вокруг себя и укрылась за дверью, выставив только голову. Видимо, скользнувший по ней мужской взгляд напомнил Джози, что под простыней ничего нет.

Глядя на сумки около входной двери, она не решалась пройти за ними через всю комнату. Пальцы судорожно сжали простыню.

— Будьте любезны, передайте мне, пожалуйста, голубую сумку. Я что‑нибудь на себя накину и через минуту появлюсь.

Льюк выполнил просьбу, и девушка, исчезнув в ванной, быстро натянула на себя джинсы, легкий свитер и толстые носки, после чего вышла в гостиную.

Пламя разгоралось с веселым треском, наполняя комнату приятным теплом. Подойдя к камину, Джози вздохнула от удовольствия:

— Боже, как приятно! Спасибо вам.

— Нет проблем. Я принес в дом еще немного дров. Только не забудьте перед сном проверить, на месте ли экран.

— Обязательно.

— Тропинка справа от вашего домика ведет прямо к гостинице, там подают завтрак от семи до десяти. А здесь, около телефона, план расположения служебных помещений базы и прочая информация.

— Прекрасно.

Льюк смотрел, как она бросила полотенце на спинку стула и протянула руки к огню. Господи, какая хорошенькая! Волосы падают до самых плеч крупными завитками. Теперь, без вуали, он рассмотрел их цвет: похожи на коричневый бархат или шоколадный торт.

Пора бежать — от соблазна подальше.

— Что ж, если вам что‑нибудь понадобится, я…

Слова его прервал стук в дверь; подойдя к ней, Льюк приоткрыл ее.

— Консуэла! — Он распахнул дверь пошире, пропуская в дом полную улыбающуюся женщину с огромным подносом в руках.

— Мануэль увидел свет в окнах и сказал, что прибыла последняя молодая пара. — Она произнесла это с сильным испанским акцентом. — Поэтому я и принесла «ужин при свечах». — Взглянув на Джози с лукавой улыбкой, она поставила еду на стол из гладких сосновых досок, после чего протянула руку для приветствия.

— Здравствуйте. Меня зовут Консуэла Перез.

— А меня — Джози Рэндол. — Девушка пожала ей руку.

— Так где же счастливый муж? — Консуэла оглядела комнату.

— Он не… — начала Джози и запнулась.

Неловкое молчание зависло в комнате.

— Свадьбу отменили, мисс Рэндол приехала одна, — вмешался Льюк.

— Вот как? — Консуэла всплеснула руками, лицо сочувственно сморщилось. — Какая жалость! Бедная девочка, могу я вам чем‑нибудь помочь?

— Спасибо, ничего не нужно. — Джози застенчиво улыбнулась.

— Может, хотите поговорить? На моем плече выплакалось столько женщин…

— Я в полном порядке.

— В таких делах это помогает — как следует выговориться. Я могу посидеть у вас, а то пойдемте ко мне.

— Это очень мило с вашей стороны, но мне ничего не надо.

— Вы уверены? — Консуэла вглядывалась в лицо девушки с выражением глубокого сочувствия.

— Абсолютно.

— В такие моменты вредно оставаться одной, — продолжала волноваться Консуэла.

Льюк нисколько не сомневался, что Консуэла будет настаивать до тех пор, пока Джози не уступит. Эта женщина обладает состраданием, которого хватило бы на все человечество, но она совершенно не учитывает, что не всегда ее сострадание уместно.

Можно сказать, что у нее не больше такта, чем у ветра, распахивающего все двери подряд. Льюк попробовал сменить тему разговора:

— Джози, Консуэла — наша экономка и шеф‑повар; можно сказать, что на ней вообще держится все заведение. Без нее здесь все бы остановилось.

— Не сомневаюсь, что это именно так, — улыбнулась Джози. — Я тоже работала в гостинице и знаю, насколько важны эти две должности. Очень рада с вами познакомиться, Консуэла.

— Взаимно, — сказала экономка, поправляя полными короткими пальцами аккуратный пучок темных с проседью волос. Потом кивнула на стол: — Обратите внимание на ужин, там много вкусного.

— Боюсь, особого аппетита у меня нет, — призналась Джози.

— Но вам нужно есть! — Консуэла закудахтала, как встревоженная курица. — Когда болит сердце, желудок не должен оставаться пустым!

— Хорошо, я попытаюсь что‑нибудь съесть. — Джози вымученно улыбнулась. — Спасибо.

— А ты что скажешь? — Консуэла повернулась к Льюку. — Тоже ведь ничего не ел.

— Перехвачу чего‑нибудь дома.

Глаза Консуэлы округлились:

— Проглотишь тарелку холодных спагетти? Это не еда! — Обращаясь к Джози, она добавила: — Он живет один и совершенно о себе не думает. Скотина у него на ферме питается лучше хозяина.

— Почему бы вам не присоединиться ко мне? — спросила Джози. — В конце концов, это ужин на двоих. Не пропадать же такому добру.

— Прекрасная мысль. — Консуэла одобрительно кивнула. — В компании дело пойдет повеселее.

Когда Консуэла принялась раскрывать кастрюльки с аппетитной едой и ставить на стол лучший фарфор, какой только был на ранчо, Льюк с трудом подавил стон. Экономка втравила его в «брачный» ужин, и он не мог придумать, как от него отвертеться.

Чуть ли не положив на стол свои необъятные груди, Консуэла стала зажигать свечи.

— Ну вот, — заключила она, покончив с этим. — Все готово.

Экономка подвинула стул для Джози, потом протянула Льюку бутылку шампанского:

— На, открой.

Ковбой нерешительно взглянул на девушку:

— Я думаю, что в данных обстоятельствах…

— А я бы с удовольствием выпила шампанского, — откликнулась Джози.

Консуэла кивнула:

— Шампанское лечит разбитые сердца.

— Не могу сказать, что мое разбито, — возразила Джози, на что Консуэла покровительственно похлопала ее по спине:

— Ничего‑ничего, дорогая. Не надо нам объяснять. Но если захочется выговориться, просто зайдите к Консуэле. Идет?

— Ладно, спасибо.

— Ну, наслаждайтесь. Спокойной ночи! — Толстушка выплыла из комнаты, помахав на прощанье рукой.

В домике сразу стало как‑то тихо и просторно. Льюк застенчиво уселся за стол напротив Джози.

— Сколько вкусных вещей! — воскликнула девушка, оглядев стол: салат, отличное мясо, вырезанный фестонами картофель и молоденькая морковь.

— Консуэла — отличный повар, — ответил Льюк, — они с мужем работают в моей семье уже больше двадцати пяти лет. — Он усмехнулся. — Она очень вольно иногда обращается с английским языком, а главное, любит совать свой нос в чужие дела.

— Мне кажется, она очень добрая.

— Да, — Льюк кивнул. — Моя мать умерла, когда мне было всего двенадцать, и она меня практически вырастила. — Он поставил шампанское на стол. — Она верно сказала: лучше ее никто не умеет слушать других. Если вас одолеет одиночество и захочется поговорить, воспользуйтесь ее приглашением.

Он стал рассматривать Джози. В неверном свете свечей ее профиль казался не просто тонким, а даже хрупким. Льюк снова почувствовал вину за то, что налетел на нее в конюшне. Пожалуй, стоит воспользоваться советом Консуэлы и проявить немного сочувствия.

— Кстати говоря, я тоже умею неплохо слушать.

— Да я вовсе не страдаю, — Джози потянулась за салфеткой. — Признаться откровенно, я даже рада, что свадьба не состоялась.

Ах вот как. Можно прыгать от радости, съязвил Льюк про себя. Он тоже знает, что это такое — быть отверженным. Сам побывал в этой шкуре. Она, по всей видимости, пребывает в первой стадии своего злосчастья и еще не начала по‑настоящему убиваться.

— Нет, правда, я совсем не горюю. Мне даже не обидно, — она накрыла колени салфеткой, — я скорее злюсь, и главным образом на себя. Как я могла быть так слепа!

— Но вы же знаете поговорку: «Любовь зла, полюбишь и…»

Джози перегнулась через стол:

— Да в том‑то и дело, что я его совсем не любила. — Выражение лица ее было вполне искренним, честным.

Н‑да, видимо, действительно страдает, если уж идет на такое вранье. Ну что ж, не стоит ее разоблачать, пусть думает что хочет, лишь бы это помогло ей пережить «брачную» ночь.

С этой мыслью Льюк потянулся к шампанскому.

— Уверен, что все образуется. — Он открыл бутылку так, что пробка пролетела через всю комнату и чуть не попала в камин. Налив вина в бокалы, он провозгласил: — За ваше благополучие!

— За прекрасную неделю на вашем ранчо! — добавила Джози, чокнувшись с ним.

Льюк нахмурился при этих словах: одно дело нянькаться с ней один вечер, и совсем другое — целую неделю.

— Давайте для начала посмотрим, как вы почувствуете себя завтра.

— Я уже знаю, как я себя почувствую, — так же хорошо, как сейчас. Всю свою жизнь я мечтала побывать на таком ранчо для отдыха и не стану себе отказывать в удовольствии только из‑за того, что Роберт оказался свиньей.

— Значит, это вы избрали «Ленивое ранчо» для медовой недели, а не он? — Льюк удивленно поднял брови.

— Именно так.

— Странно.

— Почему же? — Лоб Джози наморщился.

— Потому что обычно женихи тянут сюда невест буквально за волосы, — Льюк наколол лист салата на вилку. — То есть дамы кричат и брыкаются, а новоиспеченные мужья стоят на своем, потому как насмотрелись вестернов. Через парочку дней все они дружно спрашивают дорогу до ближайшего городка.

Джози изящно намазала масло на хлеб.

— В моем воображении ранчо всегда было самым романтическим местом на свете.

— Видимо, вы никогда не чистили конюшен.

— Если хотите знать, чистила. — Джози рассмеялась. — В юности я проводила лето в одном лагере, где учили верховой езде, там я постоянно вертелась около конюшен и даже помогала их чистить. Общество лошадей мне очень нравилось.

Льюк скрыл свое удивление, сосредоточившись на салате. Ну что ж, любопытство и конюшни может сделать приятными — ненадолго, подумал он. Исчезает новизна, кончается удовольствие. Именно такой была реакция на деревенскую жизнь у его бывшей жены.

— Вы упоминали свою работу в отеле, — сменил он тему. — Это было в городе Талса?

Голубые глаза Джози помрачнели.

— Нет. Последние полгода я была менеджером в юридической конторе моего отца. А до этого работала в Чикаго, в отеле «Ройял риджент».

— Слышал о таком. А что вы там делали?

— Всего понемножку. Меня взяли на полуторагодичные курсы менеджеров, а это предполагало работу по нескольку месяцев в каждом секторе. Потом полтора года занималась размещением делегаций различных конгрессов.

— А почему вы это бросили?

Джози задумчиво рассматривала бокал с шампанским.

— Мне не понравилось, как вел себя новый заведующий отделом. Его не интересовали удобства клиентов — только их деньги. Он заставлял меня обещать то, чего отель не мог предоставить, лишь бы заполучить следующую делегацию. Я отказывалась врать, и отель терпел убытки из‑за моей строптивости. Я и уволилась, не ожидая, когда меня выгонят.

Эта девушка начинала ему нравиться — помимо его воли. Хоть он и не собирался ею восхищаться, нельзя было не уважать ее за верность собственным принципам. Льюк поднял бокал и провозгласил:

— Вы молодец. Немногие осмеливаются защищать свои убеждения.

Джози мрачно усмехнулась.

— Не очень‑то мне помогли мои убеждения: я схлопотала плохую характеристику. Теперь мне вряд ли удастся устроиться в приличный отель. Поэтому, когда в конторе отца заболел менеджер и он попросил меня на какое‑то время его заменить, я вернулась в Талсу.

— Именно здесь вы и познакомились со своим женихом?

— Да. Он один из адвокатов в отцовской фирме. Мы начали встречаться и уже через три месяца были помолвлены.

Льюк наблюдал, как неохотно она ест, и старался не замечать того, как красиво свечи освещают ее голубые глаза и темные волосы, заставляя их мерцать. Тем не менее так хотелось узнать о ней побольше — он просто сгорал от любопытства.

Не мое это дело, убеждал он себя. Чем меньше я буду о ней знать, тем лучше. Но вопрос все же сорвался с его губ:

— Так что же все‑таки стряслось?

— Вы имеете в виду свадьбу? Я чуть не совершила самую крупную ошибку в жизни. — Глотнув шампанского из бокала, Джози взглянула на Льюка. — Хотите услышать всю историю целиком?

Да, он хотел, но притворялся равнодушным.

— Расскажите только то, что сами захотите поведать.

— Ну так вот, — Джози поставила бокал на стол и наклонилась так, чтобы быть поближе. — Перед самым венчаньем я так разнервничалась, что решила немного походить по церкви, чтобы успокоиться. И оказалась неподалеку от того места, где Роберт разговаривал со своим шафером.

— И что же? — подстегнул ее Льюк.

— Просто я узнала кое‑что о человеке, который чуть не стал моим мужем. — Ее губы вытянулись в тонкую злую линию.

— Что же именно?

— Ну, хотя бы то, что верность жене не укладывается в его брачный кодекс.

Ну что ж, подумал Льюк, здесь могло иметь место и простое недоразумение. Вероятнее всего, голубки воссоединятся еще до конца этой недели. Подняв бутылку, он снова наполнил ее бокал.

— Когда слышишь только обрывок разговора, вполне можно сделать неправильные выводы.

— Это был не обрывок, — возразила Джози, — Роберт обрисовал во всех подробностях свои утехи с девочками легкого поведения на последней холостяцкой вечеринке. А когда шафер удивился, что Роберт решился связать себя узами супружества, требующими верности, тот захохотал и спросил: «А кто говорит о верности? Для меня брак — только способ сделать карьеру».

Положив салфетку на стол, Джози отодвинула стул; лицо ее выразило отвращение.

— Он хотел жениться на мне лишь для того, чтобы стать компаньоном отца. И даже не отрицал этого, когда я его изобличила.

— Вы его… изобличили?

Девушка кивнула.

— Я сразу кинулась в ту комнату, где он был, и объявила, что слышала весь разговор. Он стал белее мела. Умолял простить его, не говорить ничего моему отцу. Представляете? Такого нахала трудно вообразить!

Льюку трудно было вообразить другое: как мог мужчина променять Джози на другую женщину? Ее высохшие волосы превратились в гриву блестящих непокорных кудрей, взлетающих, когда она поворачивала голову, а личико с нежным овалом было прелестно, несмотря на сердитое выражение. Ресницы — такие длинные и шелковистые, каких он никогда ни у кого не видел. Вид девушки увлекал его куда больше, чем ее история.

— И что же вы сделали потом?

— К счастью, у меня была свидетельница, моя сестра Сара, которая оказалась поблизости и все слышала. Иначе Роберт наверняка отказался бы от своих слов. Когда я убежала из церкви, Сара объяснила моим родителям, что произошло. Во избежание скандала попросили священника объявить публике, что свадьба отложена по взаимной договоренности.

Льюк в изумлении покачал головой.

— Ну и денек был у вас сегодня!

Джози подняла свой бокал:

— Выпьем за то, чтобы он не повторился.

Она выглядела на удивление спокойной для женщины, пережившей такое испытание. Однако Льюк заметил, что в ее рассказе опущена главная деталь: как она относится к жениху? Если уж собиралась за него замуж, стало быть, питала к нему хоть какие‑то чувства.

— А чем он вас покорил, если говорить откровенно?

Джози и сама задавала себе этот вопрос и четкого ответа не находила — все сводилось к тому, что окружающие были о Роберте прекрасного мнения.

Джози встала из‑за стола, пересекла комнату и подошла к камину. Облокотившись на облицовку, она ответила откровенно:

— Сама не знаю.

Льюк подошел к ней и встал радом. Теплый взгляд ковбоя грел ее лицо не хуже, чем огонь камина спину.

— Может, это было физическое влечение?

— Ну нет, только не это! — Вопрос так ее огорошил, что она ответила не думая.

— Если бы вы повенчались, в данный момент самым важным было бы как раз это. — В голосе звучал сарказм.

Джози судорожно сглотнула слюну, уставившись на огонь. Собственно говоря, она не позволяла себе даже думать об этой стороне брака. Каждый раз, задумываясь о ней, она словно бы преграждала путь этим мыслям, говоря себе, что все устроится само собой, когда придет время. И только теперь поняла, что не хотела об этом думать, потому что отсутствовали необходимые чувства.

— Но вы же наверняка целовались, — настаивал он.

— Да, конечно, но… не было… — Она смущенно замолчала. Глаза ее задержались на губах Льюка, как тогда в конюшне, и снова это ее взволновало. — Ничего не было, — ответила она хрипло, на целую октаву ниже обычного.

Он подвинулся поближе, не отрывая взгляда от ее глаз.

— Не было ничего другого или не было никаких ощущений, когда вы целовались?

— Да. То есть нет. Ничего не было. — Боже, думала она, какой у него сексуальный взгляд. Глаза — черные, так и смотрят прямо в душу. Джози понимала, что нужно отвести взгляд, но продолжала глядеть как завороженная.

Аромат кедровых дров наполнял комнату, а между молодыми людьми пробегали искры взаимного притяжения. Поднималась температура, росло напряжение.

— Ничего не начиналось. — Голос девушки упал до хриплого шепота.

А вот сейчас, добавила она про себя, что‑то начинается, это точно.

Льюк подвинулся еще ближе, теперь он стоял прямо перед ней. Джози почти что перестала дышать. В камине треснула ветка, и их окатило волной жара.

Горячее, первобытное желание овладело обоими. Сначала руки Джози, потом весь позвоночник пронзила дрожь. Опять она смотрела на парня в упор, не отводя глаз. Если бы в доме, чего доброго, вспыхнул пожар, неизвестно, смогла бы она шевельнутся или нет.

Громкий, резкий звон телефона нарушил оцепенение.

Льюк пересек комнату и снял трубку.

— Алло?

Джози наблюдала все это в каком‑то трансе, сердце билось как пойманная птица, колени дрожали.

Лицо Льюка исказила гримаса.

— Минуточку. — С застылым взглядом повернувшись к девушке, он протянул ей трубку: — Это вас. Роберт.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На следующее утро, открыв тяжелые двойные двери из дуба, Джози прошла из гостиничной столовой в кухню и увидела Консуэлу. Тараторя по‑испански, толстушка энергично раскатывала тесто, успевая отвечать темноволосому мужчине.

Подняв глаза, она улыбнулась так, что девушка физически ощутила тепло ее улыбки.

— Доброе утро, мисс Рэндол!

— Доброе утро, Консуэла! — Джози тоже улыбнулась. — Ради Бога, называйте меня просто Джози.

Экономка, расплывшись в улыбке, показала скалкой на мужчину средних лет, сидящего позади нее. Он был настолько же худ, насколько сама она упитанна.

— Познакомьтесь с моим мужем, Джози. Мануэль — помощник мистера Льюка по делам ранчо.

— Очень приятно.

— Мне тоже очень приятно. — Мужчина широко улыбнулся. — Надеюсь, вам понравится здесь. Ну что ж, мне пора к лошадям. — Он крепко поцеловал жену.

Чтобы ответить на поцелуй, Консуэла прервала свою работу, а потом долго смотрела вслед мужу мягким, ласковым взором.

— Вы давно женаты? — спросила Джози.

— Уже двадцать семь лет.

— Но свежести чувств, кажется, не утеряли?

— Это верно. Он удивительный человек. — Возобновив борьбу с тестом, Консуэла все же глянула, на Джози с тревогой: — А как вы себя чувствуете? Почему встали так рано?

Вынув руки из карманов толстой шерстяной куртки, Джози с удовольствием втянула носом запах свежеиспеченного хлеба и кофе.

— Со мной все в порядке. Я вообще привыкла вставать рано, а тут увидела свет у вас в окнах и пришла попросить кофе.

Консуэла с готовностью кивнула:

— Кофе перед вами. Наливайте.

Найдя пустую кружку, девушка наполнила ее дымящейся ароматной жидкостью. Оглядев кухню, она порадовалась чистоте: пол выложен глазурованным кирпичом, стены обшиты кипарисовыми панелями, на полках — сверкающие медью кастрюли. Невероятно: кухня имеет уютный, домашний вид, несмотря на все современное оборудование, такое же, как на любом предприятии общественного питания.

Консуэла время от времени смотрела на девушку внимательными черными глазами.

— Вы хоть сколько‑нибудь поспали?

— Спала, как младенец. — Изрядно перед тем повертевшись, добавила она про себя.

— Я боялась, что мрачные мысли не дадут вам спать.

Да, мыслей у меня было предостаточно, но мрачными их, пожалуй, не назовешь, подумала девушка. Действительно, перед сном она долго думала о Льюке — тот демонстративно ушел из домика после того, как позвонил Роберт.

Разговор с бывшим женихом оказался кратким: ей было почти нечего сказать, и, повесив трубку, Джози почувствовала неописуемое облегчение.

Однако Консуэле надо как‑то объяснить недоразумение со свадьбой.

— Меня измотала предыдущая ночь, — начала Джози, — я почти до утра не сомкнула глаз — терзалась страхом перед роковым шагом.

Кухарка удивленно положила на стол скалку для раскатывания теста.

— Значит, вы не любили этого человека? И чуть не пошли с ним под венец?

Джози понравилось, что Консуэла произнесла эти слова просто, без всякого осуждения.

— Нет, не любила.

Толстушка, склонив голову набок, наморщила лоб:

— Зачем же вы дали согласие на брак?

Джози смотрела на нее задумчиво, согревая руки о кружку с кофе. Лицо кухарки, открытое и доброе, располагало к откровенности, и Джози ответила:

— Это интересный вопрос.

— Вы считали, что любите его? — допытывалась Консуэла.

— Я не была в этом уверена. — Поворачивая кружку в руках, она подыскивала верные слова. — Дело в том, что Роберт работает в фирме моего отца, ему прочат блестящую карьеру. Красивый, остроумный, обаятельный, пользуется бешеным успехом у женщин. У меня три старшие сестры, и каждая считала, что Роберт — настоящий подарок. Родители мои тоже его обожали. Все в моей семье так любили Роберта, что, когда я сообщила, что он сделал мне предложение, они даже не удосужились спросить, что я ответила, а тут же принялись строить свадебные планы. Все настолько были уверены, что это и есть моя половина, что мне осталось только согласиться с этим.

— Но все‑таки какие‑то чувства к нему у вас были?

— Он мне нравился, я ценила его за ум, — Джози пожала плечами, — но кроме этого… не знаю: Как люди определяют, влюблены они или нет? Ведь не у каждого в душе вспыхивает радуга или фейерверк… — В памяти девушки мелькнула картина: она с Льюком у камина, но она поспешно прогнала ее прочь. Видимо, это всего лишь реакция на мое предыдущее возбуждение да плюс выпитое шампанское, решила она. — Могу сказать в заключение: не зная, что такое в самом деле любовь, я и не могла определить, люблю я Роберта или нет.

Глаза Консуэлы выразили понимание и сочувствие.

— Будь вы влюблены, вы бы это знали доподлинно, сердце не проведешь.

Джози сделала глоток кофе.

— Так или иначе, одну вещь я знаю теперь наверняка: я страшно рада, что свадьба не состоялась. У меня гора свалилась с плеч.

— Значит, вы поступили правильно, — заключила кухарка, после чего вернулась к печенью, которое стала вырезать формочкой. — Вам повезло, а вот Льюку не очень, — добавила она.

— А что случилось? — спросила Джози.

— Он тоже был помолвлен с девушкой, которая ему не подходила, но в отличие от вас опомниться не успел и женился. Через два месяца она от него сбежала. Звали ее Черил.

— А как давно это было?

— Пять лет тому назад. — Консуэла стала раскладывать печенье на противне. — Я без конца ему внушаю: пора бы тебе найти невесту себе под стать.

Почему‑то, представив Льюка рядом с другой женщиной, Джози ощутила неприятный спазм в желудке.

— А что, есть кто‑нибудь на примете?

И хотя она попыталась произнести эти слова как бы между прочим, глаза Консуэлы словно заглянули к ней в самую душу. На лице ее появилась загадочная полуулыбка, как у Моны Лизы.

— Да нет. Мне кажется, он… как это говорят… обходит женщин сторожкой.

— Вы хотите сказать — стороной, — улыбнулась Джози.

Консуэла не возражала:

— Может, и стороной, а живет, выходит, в сторожке?

Джози рассмеялась и кивнула в знак согласия.

Стремясь сменить тему разговора — уж очень внимательно приглядывалась к ней Консуэла, — Джози поставила на стол пустую чашку и спросила:

— Неужели вы все готовите одна? И вам не нужна помощь?

Открывая одну из двух огромных духовок, Консуэла отрицательно покачала головой и вытащила готовые рогалики с корицей. Переложив их на металлическую решетку, чтобы остыли, она вставила в духовку противень с будущим печеньем и только после этого ответила:

— С тех пор как уволился менеджер, с прислугой никакого сладу. Девушки должны бы по утрам помогать на кухне, но… — Она пожала плечами. — То они опаздывают, то не приходят совсем. Вечерняя смена получше, но не намного. А уж горничные, которые убирают комнаты гостей, — Консуэла завела глаза к небу, — это просто кошмар. Две уволились неделю назад. Мистер Льюк дал объявление, но сейчас рук не хватает.

Стараясь скрыть улыбку, Джози сбросила куртку, повесила ее на спинку стула и закатала рукава:

— Чем я могу помочь? У меня руки как раз свободны.

— Нет‑нет, вы же на отдыхе! — Консуэла покачала головой. — Вы приехали не за тем, чтобы работать.

— Я не из тех, кто любит сидеть без дела. — Подойдя к огромной стальной раковине, она стала мыть руки. — Кроме того, я работала помощницей шеф‑повара и на кухне вполне могу пригодиться. Я даже соскучилась по стряпне.

Повернувшись к горке картофеля на столе, Джози сказала:

— Мне кажется, эту картошку следует помыть, а потом почистить. Верно?

— Да, но…

Из керамической коробки Джози извлекла нож для чистки картофеля, нашла в шкафу огромную пустую миску и приступила к делу, прежде чем кухарка успела возразить. Чтобы отвлечь ее, Джози заметила:

— Вчера вечером мне показалось, что Льюку не очень‑то по душе заниматься гостиницей.

Выливая растопленное масло в миску, Консуэла кивнула.

— Он не хотел, чтобы отец ее строил. У них была большая ссора, и Льюк уехал с ранчо, совсем. Вернулся, только когда отец уже умирал. — В глазах толстушки появилась грусть. — Старый мистер О'Делл столько труда в нее вложил, гостиница была целью его жизни. Упокой Господи его душу. — Перекрестившись, она глубоко вздохнула. — А теперь Льюку приходится смотреть и за гостиницей, и за ранчо, вот он и возненавидел гостиницу еще пуще. Думает, отец загнал себя в могилу, вкалывая на нее. У него с гостиницей связаны плохие воспоминания.

— Почему бы ему не закрыть ее?

— Она нужна, чтобы сводить…

— Концы с концами?

— Ну да, — Консуэла кивнула, добавляя ваниль и сахарную пудру в растопленное масло. — Чтобы построить гостиницу, мистер О'Делл заложил ранчо, и теперь Льюку нужно его выкупить. — Добавив в смесь густую сметану, Консуэла принялась размешивать ее деревянной ложкой. — Он нанимает всяких там менеджеров, но они через пару месяцев сбегают.

— А почему?

— Первый оказался воришкой. Второй — как это… некоммутантный?

— Некомпетентный? — Джози не удержалась от улыбки.

— Ну да. Он заявил, что здесь нет никакого продвижения по службе, и смотался. Это было больше месяца назад, и с тех пор мы все ищем ему замену.

Не переставая говорить, Консуэла побрызгала приготовленной смесью рогалики с корицей.

— А пока что Льюку приходится расхлебывать всю эту кашу.

Не успела Джози задать следующий вопрос, как дверь в кухню распахнулась и на пороге появился Льюк; он стоял, держа шляпу в одной руке и заполняя собой весь дверной проем. Шляпа фирмы «Стетсон» давно потеряла свой коричневый цвет и была такой же поношенной, как его джинсы и куртка. Сердце Джози учащенно забилось.

Встретившись с ней глазами, ковбой застыл в дверях. На скулах заиграли желваки.

— Я думал, вы давно уже в Талсе — ублажаете жениха поцелуями в честь примирения.

— С какой стати это пришло вам в голову? — спросила она, продолжая с притворным усердием чистить картошку.

— С такой, что вчера вечером он звонил, а, как известно, маленькие ссоры только сближают любовников.

— Ошибаетесь сразу по трем пунктам. — Девушка бросила очищенную картофелину в миску. — Во‑первых, Роберт — мой бывший жених, во‑вторых, это была не маленькая ссора.

— Ну хорошо. Два пункта. А третий?

Джози, взявшая в руки очередную картофелину, почувствовала, как краска заливает ей щеки.

— Мы никогда не были любовниками.

Все это Льюк понял уже вчера, когда позвонил Роберт, но он испытал какое‑то странное удовольствие, когда девушка сама это сказала. А впрочем, какое мне дело, тут же подумал он, жених, любовник — один черт.

Однако ему не понравилось пренебрежительное отношение Джози к отвергнутому кандидату. Притворяется равнодушной! Он уже встречался с таким явлением: чем больше женщина делает вид, что ей все равно, тем больше она кого‑то любит.

Войдя, Льюк бросил шляпу на сиденье одного из стульев и засунул руки в карманы.

— Но он, видимо, что‑то для вас значил, если вы собирались за него замуж.

— Родственники втянули ее в эту свадьбу, — поспешила вмешаться Консуэла. — А она его совсем не любила.

Льюк, поначалу не заметивший своего шеф‑повара, резко обернулся: Консуэла верна себе, подумал он, уже успела выведать все подробности. Странно, что она поверила в эту версию — обычно толстуха более проницательна. Втянули родственники! Эту барышню трудно во что‑нибудь втянуть против ее воли.

Трудно? А ведь я вчера пытался втянуть ее… ну хотя бы в поцелуи, подумал он виновато. Позор. Слава Богу, телефон помешал, а то хорошо бы я выглядел сейчас.

Искоса взглянув на Джози, он только теперь заметил, чем она занимается.

— Что вы делаете, черт возьми? — вскричал он.

— Чищу картофель.

— Я это вижу, но зачем?

— Хочу приносить какую‑то пользу.

Самая большая польза, подумал Льюк, какую ты можешь принести, это убраться назад в свою Талсу и оставить меня в покое. Так разворошить мои чувства и мысли! Того гляди, бессонница одолеет.

— Спасибо, но отдыхающим вход на кухню воспрещен. Таково наше правило.

Бросив картофелину в миску, Джози улыбнулась; на щеке мелькнула та самая ямочка, которая всю ночь не давала ему покоя.

— Всем известно: правила существуют для того, чтобы их нарушать. К тому же Консуэле требуется помощь, нельзя наваливать на одного человека столько дел, а чистить картошку мне нравится.

— Я и сам ей могу помочь! — рявкнул Льюк.

— Боже сохрани! — Консуэла воздела руки к небу. — В прошлый раз после твоей помощи я целый час убирала грязь. Нет уж, большое спасибо. — Она в ужасе затрясла головой.

Льюк нервно потирал затылок. То, что Консуэле требуется помощь, — это факт, размышлял он. Что на кухне от меня никакого толку — тоже верно. Так что непонятно, почему вдруг я взъелся на девушку.

Взъелся потому, решил он, что я хотел от нее избавиться, а она, скажите, пожалуйста, уже чувствует себя на кухне как дома, и втерлась в доверие к Консуэле.

Однако поднимать из‑за этого шум не стоит — еще угодишь в хамы и скандалисты.

— Ну как хотите, — проворчал Льюк, но, осознав, что это не очень вежливый ответ на бескорыстную помощь, заставил себя добавить: — Спасибо за подмогу.

Консуэла одарила Джози ласковой улыбкой.

— Да, спасибо. — Она вытерла руки о белый передник. — А теперь извините, мне придется сбегать в погреб за луком. Он нужен для запеканки.

Консуэла выплыла из комнаты, а Льюк взялся за шляпу, опасаясь оставаться наедине с предметом своих волнений.

— Пойду попробую вытащить из грязи вашу машину, — сказал он.

— С этим нет никакой спешки, — возразила девушка, подняв глаза от картошки, — она не понадобится еще целую неделю.

— Значит, уезжать вы не собираетесь?

— Вот еще! Я собираюсь отдохнуть на вашем ранчо.

Подавив вздох, Льюк заставил себя улыбнуться.

— Ну что ж, хорошо. — Чего уж хорошего, добавил он про себя. Придется целую неделю глотать успокоительное: даже сейчас, в пять тридцать утра, она действует на него возбуждающе. Переложив шляпу в другую руку, Льюк направился к двери. — Ладно, развлекайтесь. В столовой висит расписание мероприятий для молодоженов. Для тех, кто выберет верховую прогулку, — начало в десять.

— Ну уж нет, с группой не поеду, — возразила Джози, — в предложенной мне программе значится индивидуальная поездка.

Льюк замер. Неужели она будет настаивать на том, чтобы ей предоставили все, что положено молодой паре?

— Да, но та программа — для двоих.

— А какая разница? Я и заплатила за двоих.

— Подумайте: вы останетесь наедине с проводником. — Льюк‑то знал, что проводником будет знаменитый, первейший на весь округ сердцеед Батч Эвери, считающий долгом чести «опрокинуть» очередную женщину, дабы сделать еще одну зарубку на столбике своей деревянной кровати. Отпустить разочарованную, выбитую из колеи экс‑невесту с Батчем — все равно, что пригласить лису баюкать цыпленка.

Поставив миску в раковину, Джози включила ручной душ и стала промывать картофель.

— Я вообще не охотница до массовых мероприятий, — продолжала она. — К тому же вы сами сказали, что на этой неделе здесь сплошные пары, и я всюду буду третьей лишней.

— Однако… э…

Спина девушки явно напряглась.

— Однако — что?

— Слушайте, Джози, не много ли вы хотите: вас одну должен обслуживать отдельный проводник. — Он мял шляпу в руках.

— А что — на ранчо так же не хватает людей, как и в гостинице?

— Да нет, — пришлось сознаться Льюку.

Выключив душ, она резко обернулась:

— Тогда объясните мне, правильно ли я вас поняла. Если бы я приехала с мужчиной, не было бы никаких проблем. Но раз я одна — у вас сразу не хватает людей?

Черт бы ее побрал, все поставила с ног на голову.

— Послушайте, я с удовольствием верну вам деньги за несостоявшиеся мероприятия.

— Мне не нужны деньги. Я хочу отдыхать по той программе, какая обещана в проспекте. Не хочу терпеть никаких ущемлений лишь потому, что я приехала одна, а не вдвоем. — Она обожгла его гневным взглядом. — Знаете ли, есть термин для того, чем вы занимаетесь, — дискриминация.

— Минуточку, давайте разберемся. — Он прочесал рукой шевелюру, словно граблями.

С горящими глазами Джози уперлась руками в бедра.

— Давайте разберемся. На вашей базе действует, видимо, такой принцип: главное — заманить.

Вот черт, барышня заслуживает хорошего шлепка. Ведь для нее же стараюсь, хочу ее оградить от неприятностей, а она… Если начать все объяснять, будет еще хуже.

Ну что ж, за что она борется, на то и напорется.

— Ладно, я прикажу проводнику по имени Батч седлать лошадей. Наша главная цель на ранчо — угождать отдыхающим. Он вам устроит «свадебную» прогулку. — Оставалось надеяться, что проводник не станет претендовать на роль пылкого молодожена.

Солнце стояло уже высоко в небе, когда Льюк остановил машину у загона для скота и выключил мотор пикапа. Подняв стекло, он стал наблюдать за тем, как Батч помогает Джози сойти с кобылки по кличке Петуния.

Сцена подтверждала его опасения: Батч вертелся вокруг девушки, как муха у блюдца с медом. Льюк поморщился, видя, что проводник задержал свои руки у нее на талии гораздо дольше, чем было необходимо, и встал к ней слишком близко. Наверняка ощущает запах ее духов, подумал Льюк, и эта мысль зажгла внутри него тлеющий огонь, который разгорелся в пламя гнева при виде того, как Батч огладил ее стройную спину.

Льюк захлопнул дверь пикапа с такой силой, что в нем задрожали стекла, и размашистой походкой пошел к загону, где Батч начал снимать с кобылки сбрую.

— Хорошо прокатились? — строго вопросил он.

— Мне понравилось, — ответила Джози, испуганно мигнув голубыми глазами.

— А‑а, привет, босс, — протянул Батч. — Должен сказать, леди прекрасно держится в седле.

А тебе явно не терпится узнать, какова она в постели, съязвил Льюк про себя.

— Ты так думаешь?

— Да, сэр. К тому же она очень интересуется ранчо. Я хочу прокатить ее по всей территории после обеда — показать ей нашу скотину, а заодно уж и лодочную станцию. — Глаза Батча блестели, как у пса, получившего сахарную косточку.

— Извини, Батч, но у меня для тебя есть задание, как раз на это время.

— А что, нельзя послать кого‑нибудь другого?

— Все остальные заняты по горло.

Батч прочесал рукой свои вьющиеся белокурые волосы.

— А может, я выполню задание, пока Джози будет обедать?

— Боюсь, тебе предстоит проехаться в Талсу, — Льюк сокрушенно покачал головой.

— А что за дело такое?

— Мы решили огородить часть пастбища, — быстро сообразил Льюк, — а для этого нужна колючая проволока.

Батч облегченно вздохнул:

— Да я могу купить ее в Талеке!

— Там нет такой, какая нужна. Подойди к моей конторе через полчаса, и я дам тебе образец. — За это время я найду в каталоге совершенно немыслимый тип проволоки, подумал Льюк.

— Мне неприятно так подводить девушку, — сказал Батч, взглянув на Джози.

— Я могу и сама осмотреть ранчо, — быстро сказала та.

— Это исключено, — возразил Льюк. — Страховые правила запрещают отпускать гостей без сопровождения.

— Да, но список мероприятий в моей путевке предполагает прогулку по ранчо в первый же день, — вмешалась Джози.

Льюк призадумался. Он был так занят мыслью о том, как вырвать девушку из цепких лап Батча, что не думал больше ни о чем. Пнув комок грязи ковбойским сапогом, он засунул большие пальцы рук за ремень и нашелся:

— На сегодня запланирована прогулка по ранчо целой группой.

Джози вздернула подбородок:

— Вы знаете, я не люблю прогулки группой.

Да, знаю, подумал он, и вполне разделяю это чувство. Как бы ни было с ней трудно, он втайне восхищался тем, как умеет Джози защищать свои интересы. Эта девушка за себя постоит!

Встретившись с ней взглядом, он на минуту опешил от яркой голубизны ее глаз и задумался над тем, что у них есть общего, кроме нелюбви к массовым развлечениям. Впрочем, на черта ему это общее нужно? Не лучше ли без лишних раздумий завести с ней простенькую интрижку?

Для начала вспомним, подумал он, что сейчас ей полагался бы медовый месяц и у нее наверняка камень на душе, хоть она и не показывает виду. Она могла заморочить голову Консуэле о своей якобы нелюбви к жениху, но меня‑то не проведешь. В дублеры я не гожусь, не та порода.

Дальше. Даже если дело обошлось без сердечной раны, она городская цыпочка, питающая насчет ранчо романтические иллюзии. Живет в двух часах езды на автомобиле, а ему не улыбается роман на расстоянии, а роман на неделю — тем более. Нечего и огород городить. Батч наоборот — любит «мягкую мебель, короткую связь».

Короче, никакого смысла ухаживать за ней он не видит. И если взяться за ум, следует обходить бы ее за милю, как яму с гремучими змеями.

— Ну, так кто же будет меня сопровождать? — спросила Джози.

Черт меня побери, я только что сказал, что все работники заняты — сморозить такую глупость!

— Видимо, я, — ответил Льюк, прыгая в яму со змеями, вместо того чтобы ее обойти.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Почти сразу после обеда Льюк остановил свой пикап у дверей гостиницы и сделал глубокий вдох‑выдох, чтобы унять раздражение. Сотня дел была намечена на эту половину дня, но их придется отложить ради принцессы, покинутой у алтаря. Добился чести быть ее личным гидом! Как же он ухитрился попасть в эту ловушку?

Чертыхаясь про себя, он барабанил пальцами по приборной доске. И ухитряться особенно не пришлось, признал он: заврался — теперь расплачивайся. Не возьму в толк, почему мысль о домогательствах проводника приводит меня в состояние быка, увидевшего красную тряпку. Загубил весь остаток дня да почти час потратил уже, выдумывая немыслимое задание для Батча.

Пора бы и в путь, подумал он, вылезая из пикапа, чтобы размять ноги. Чем быстрее мы начнем эту дурацкую прогулку, тем быстрее кончим.

Он почти неслышно вошел в главный холл гостиницы — толстый ковер на деревянном полированном полу заглушал шаги. Стены, сложенные из мощных бревен, огромные окна, высоченный с массивными балками потолок, — все в этом холле словно специально было сделано для крупных гостей. И тем более странной и потерянной казалась здесь одинокая, хрупкая фигурка, затерявшаяся в углу рядом с огромным камином.

— Готовы? — Льюк почти пролаял это слово, прозвучавшее не вопросом, а приказанием.

Джози резко обернулась, глаза ее «выстрелили» в него, заставив задохнуться от их немыслимой голубизны, что разозлило его еще больше.

— Мой пикап снаружи. — Он махнул головой в сторону двери. — Думаю, нам лучше всего начать с дальнего пастбища.

— Но, если вы не возражаете, мне хотелось бы начать прямо отсюда; с этой гостиницы.

Что она еще придумала, эта чертова мамзель?.. Вот уж чего ему не хочется, так это отвечать на кучу вопросов по поводу проклятого здания. Он открыл было рот, чтоб объявить ей это, но тут же его закрыл.

Она заплатила за путевку, О'Делл, напомнил он себе. И если ты не хочешь снова услышать обвинения в том, что занимаешься дискриминацией или ложной рекламой, тебе придется выдать ей все, что положено за ее деньги.

— Ну ладно. — С большой неохотой он повернулся вокруг своей оси и описал рукой полукруг. — Это — главный холл гостиницы. Дверь из него ведет в игровую комнату, дальше — контора менеджера и две маленькие переговорные, которые не очень часто используются. Насчет столовой и кухни вы уже все знаете. Комнаты для жилья — в другом крыле здания, а на террасе снаружи — подогреваемый бассейн. С другой стороны этого здания — квартирка для менеджера. Вот и все. Двинемся дальше?

К его изумлению, Джози расхохоталась. Нахмурившись, Льюк спросил:

— Что с вами?

— Вы довели метод ускоренного осмотра до совершенства.

— Да, но вы можете сами осмотреть гостиницу в любое время, когда пожелаете. Для этого гид не нужен. — Это прозвучало как оправдание.

— Но мне не нужен план здания.

— Что же вам нужно, черт возьми?

Улыбка девушки его обезоружила.

— Для начала мне хотелось бы поговорить о камине. Эти камни, из которых он сложен, добывались где‑то поблизости?

— Не знаю. Во время строительства я отсутствовал. — Ответ был более чем краток.

Значит, Консуэла права: Льюка мало интересует гостиница. Он явно грызет удила, пытаясь смыться отсюда как можно скорее.

Видимо, из чистого злорадства Джози не желала выпускать его из здания.

— Что вы можете сказать об этом? — Она указала на красивые индийские ковры на полу. — Они местного производства?

— Не знаю, — Льюк пожал плечами. — Отец нанимал какого‑то известного дизайнера, тот заказывал всю обстановку.

Ответ не удовлетворил девушку. Ей хотелось обнаружить в гостинице какую‑нибудь вещь, принадлежащую Льюку, которая послужила бы ключом к его характеру, скрытому под скептической улыбкой и ковбойской шляпой.

— Значит, вы ничего не знаете и об этой вещи, — разочарованно протянула она, показав на красивый стеганый ковер, висевший над камином. Льюк перевел глаза на ковер, и, к ее удивлению, выражение его лица смягчилось, а в глазах затеплилась улыбка.

— Этот ковер — работа моей матери, так что здесь совсем другая история.

Девушку удивил не только ответ, но и перемена тона. Она внимательно посмотрела на полинявший ковер: звездное небо и луки со стрелами. Сложный рисунок прекрасного панно сочетал в себе голубой, винно‑красный и темно‑зеленый цвета с вкрапленными кое‑где кремовыми и золотыми пятнышками.

— Видимо, ваша мама была прекрасной рукодельницей, — заметила Джози. — Я и сама немного шью и вышиваю, но никогда не осмелилась бы замахнуться на такую вещь.

Она снова взглянула на Льюка. Свет в его глазах, прикованных к ковру, преобразил его: он стал более доступным, менее грозным. И еще более привлекательным.

Прекрати, приказала она себе и снова занялась ковром.

— Изысканная работа, я думала, что вещь антикварная.

Льюк взглянул на нее с кривой усмешкой, и теплая волна симпатии пробежала у нее внутри; сдержанность давалась Джози с большим трудом.

— Вещь кажется антикварной, потому что я ее здорово потрепал, — сказал Льюк. — Ковер служил мне и одеялом на пикниках, и спальным мешком, и тентом, и подстилкой под седло. Чем угодно!

— Значит, этот ковер ваш, — пробормотала Джози, снова глядя на прекрасный образец рукоделия. — О, я вижу в углу ваше имя! И рядом с ним вышито еще что‑то, но отсюда не различишь. Что там такое?

— «Стремись к звездам».

— Великолепно. — Джози не отрывала глаз от вышивки, а душа ее наполнялась восторгом: какие прекрасные слова завещала мать сыну! Слова, внушающие уверенность и отвагу, вдохновляющие на подвиг.

Как не похожи они на приземленные наставления моих родителей, думала Джози. Она проглотила ком, вдруг образовавшийся в горле, и сказала:

— Эта вещь, видимо, много значит для вас.

Льюк кивнул.

— Я так любил это одеяло, что чуть не истер его до дыр. Оно превратилось бы в лохмотья, если бы его не спасла Консуэла. Когда мне было шестнадцать лет, она отняла его у меня, сказав, что это слишком красивая вещь, чтобы вот так погубить ее.

— А сколько труда потребовалось на то, чтобы его сделать, — сказала Джози, изучая необычный рисунок. — И сколько любви. Думаю, поэтому вы к нему так привязаны.

Когда Льюк мельком встретился с ней взглядом, его темно‑карие глаза вдруг обрели цвет тающего шоколада, и это произвело на нее неожиданное действие: в душе потеплело.

— Когда мать дарила мне этот ковер, она сказала так: «Если ты где‑то заблудишься, взгляни на эти звезды — они укажут тебе путь».

— Она хотела сказать: «Не отступай от своей мечты».

Льюк улыбнулся, мелкие морщинки у глаз стали похожи на следы взлетающих ввысь звезд, изображенных на ковре‑одеяле.

— А вы схватываете все быстрее, чем я, — сказал он. — В те времена я думал, что мать имеет в виду ориентацию в ночное время. Когда мать умерла, — он снова взглянул на стену, — я ложился в кровать, накрывался ковром и представлял себе, что это она приходила, чтобы получше укрыть меня перед сном. Я думал: она жива, сидит сейчас в холле, совсем рядом, читает или шьет. Наверно, года два мне удавалось заснуть только так.

Глаза Джози затуманились, она плохо различала его лицо. Она протянула было руку к нему, потом отдернула, не зная, что сказать или сделать, чтобы утешить его, не обижая жалостью. Джози подумала о своей матери — без нее жизнь казалась немыслимой. Ее любовь и забота были неотъемлемой частью детства, хотя мать частенько выводила ее из терпения — слишком уж она с ней цацкалась.

Ком в горле мешал говорить, но все же Джози произнесла:

— Видимо, ваш отец тоже любил эту вещь, не зря же он сделал ее главным украшением холла.

Глаза Льюка словно бы погасли, губы вытянулись в тонкую жесткую линию.

— Мать делала и другие ковры, все были красивыми. Поэтому я страшно удивился, увидев, что именно этот висит здесь. Отец знал, как я не люблю гостиницу. — Взглянув на часы, он переступил с ноги на ногу: — Время уходит. Двинули дальше?

Кивнув в ответ, Джози последовала за ним. Ее тронул рассказ ковбоя о детстве, видимо, душе его не чужда нежность, которую он привык скрывать. Судя по тому, каким решительным шагом Льюк устремился к пикапу, он уже сожалел о своей откровенности. Все это она успела подумать, семеня вслед за парнем.

Шагая к машине, Льюк тоже размышлял — о том, какой бес в него вселился. Рывком открыв дверцу для Джози, он захлопнул ее, как только девушка опустилась на сиденье, и пошел на свою сторону, потирая на ходу подбородок. Я же не из тех, кто распахивается перед каждым встречным‑поперечным, того хуже — поперечной. Дьявол, я ведь никому еще не рассказывал о своей матери, тем более о том, как она меня укутывала перед сном. Что меня заставило так разнюниться?

Виноваты ее глаза, полные сочувствия, подумал он, влезая на сиденье и возвращая недовольную гримасу на свое лицо. Что‑то есть особенное в этих больших голубых глазах, способных проникать в тайники души.

Рискнув взглянуть на нее, Льюк увидел, что девушка пристально на него смотрит, как бы изучая. Он еще больше нахмурился и в целях самообороны решил поменяться ролями: теперь пускай она отвечает на его вопросы.

Он включил зажигание, мотор заработал.

— А что, Джози — это ваше настоящее имя или прозвище?

— Это уменьшительное от Джозефины, — ответила девушка, пристегивая ремень безопасности. — Мне дали имя в честь Джозефа, моего отца. — Я была четвертой девочкой в семье; видимо, к тому времени родители потеряли надежду иметь сына.

Джозефина. Старомодное, очень женственное имя почему‑то ей шло.

— Значит, у вас три сестры? — спросил Льюк. — И все они живут в Талсе?

— Ну да. Вместе со своими мужьями и детьми. — Теперь Джози взглянула на него пристально. — А вы были единственным ребенком?

— Ага, но всегда мечтал заиметь братьев и сестер. — Он выдал эти сведения не думая, но тут же себя одернул. Я же собирался допросить ее!

Льюк нажал на акселератор, и машина рванула вперед.

— Значит, вы были младшенькой в семье.

— Да. Не только была, но таковой и остаюсь для своих родных.

Недовольная нотка в ее голосе заставила Льюка взглянуть на нее:

— Вам это не очень нравится?

— Не очень.

— Правда? И почему же?

Отведя прядь волос с лица, Джози вздохнула.

— Всю жизнь мне говорили, что нужно делать и как поступать, — сказала она, — для этого хватало народу: кроме родителей, три сестрицы, любящие руководить. Пока я росла, у меня почти не было возможности принимать собственные решения. Ничего удивительного, что мне и сейчас не очень‑то это удается.

— Почему вы так решили?

— Если послушать моих родных, то все мои самостоятельные шаги были ошибочными.

Возможно, разговор становился слишком уж личным, но Льюк не удержался и копнул поглубже:

— А какие решения, например?

— Ну, например, в моей семье все юристы, это традиция — с незапамятных времен все Рэндолы были адвокатами. Отец работал в адвокатской конторе деда, дед — в конторе прадеда, — ну вы знаете, как это бывает. Предполагалось, что я тоже буду служить в конторе, принадлежащей семье, или по крайней мере выйду замуж за адвоката. И поэтому, когда я пошла в колледж, где обучали гостиничному и ресторанному делу, родные были уверены, что я совершаю страшную глупость. А мой переезд из Талсы в Чикаго сочли еще большей глупостью.

Льюк вел машину через лес, уже слегка окрашенный в осенние тона. Он взглянул на девушку — на ее лицо падала тень от ветвей.

— При чем тут глупость? Вы же имеете право на личный выбор.

— В то время я тоже так думала. Но, потеряв работу в Чикаго и не найдя другой, я стала думать, что родные, пожалуй, правы. Вернувшись в Талсу побитым щенком, я решила смириться — поступить в семейную контору, выйти замуж за юриста и вести такую же жизнь, как мои старшие сестры. В конце концов, почему я, единственная, должна от всех отличаться? Да еще в дурную сторону. — Джози тяжело вздохнула. — Вот так и получилось, что право на следующий свой выбор я уступила родным…

— Насколько я понимаю, — перебил Льюк, — вы имеете в виду ваше замужество?

— Да, мои родные были уверены, что Роберт блестящая партия, — мрачно подтвердила Джози, глядя в окно на просторное пастбище. — Когда он сделал предложение, все пришли в такой восторг, так меня поздравляли и строили такие планы, что, видимо, меня потащила за собой эта «волна». Глупо с моей стороны, правда?

Мысли Льюка обратились в прошлое — пять лет назад он испытал нечто подобное. Вместо того чтобы призадуматься о прохладности своих чувств к невесте, он позволил вовлечь себя в предсвадебную суету и утерял способность судить здраво.

— Собственно говоря, ничего удивительного в этом нет, — услышал он свой собственный голос. — Перед свадьбой такая поднимается суматоха, что некогда дух перевести, кажется, будто мчишься на поезде, потерявшем управление, и не можешь ни остановить его, ни спрыгнуть.

— Вот именно!

Он поглядел на нее, а она ответила теплой улыбкой. Льюку показалось, что кабина вдруг уменьшилась, и они сидят гораздо ближе друг к другу, чем раньше. Он снова уставился на дорогу, но все же успел заметить любопытство, вспыхнувшее в глазах Джози.

— У вас, очевидно, тоже есть похожий неудачный опыт, — заметила она.

— К сожалению, да.

— А что случилось?

— Черил, моя жена, стремилась замуж не ради семейной жизни.

— А ради чего?

— У нее был сложный момент в жизни: парень изменил ей и она жаждала мести. Главной задачей ее было вызвать ревность, а как она будет жить дальше, ее не интересовало.

— О Льюк! Видимо, вам все это тяжело далось.

— Да уж, самолюбие мое страдало. — Он потер подбородок. — Чувствовал себя деревенским дурачком, которого объехали на кривой козе. Но, оглядываясь назад, я считаю, что она сделала мне величайшее одолжение тем, что ушла. Слишком разные у нас устремления, не хотел бы я бежать с ней в одной упряжке.

— До свадьбы вы были долго знакомы?

— И да, и нет. Мы вместе учились в последних классах школы. Потом она переехала в Даллас. Была эдакой красавицей, первой в городе, из тех, о которых мечтают все парни. Может, потому, что она казалась неприступной.

— Неприступной?

Уж больно я разболтался, подумал Льюк. Хорошо бы заткнуться прямо сейчас, но девица вперила в меня такой испытующий взгляд, что я, видимо, буду тарахтеть, как магнитофон, у которого отказала кнопка «стоп».

— Черил изображала из себя снежную королеву: не желала встречаться с местными парнями, говорила, что ей нравятся опытные, элегантные мужчины. В школе не отвечала мне даже на вопрос «который час?», а потом вообще уехала в Даллас. Я не видел ее семь лет, и вдруг — как гром среди ясного неба — она позвонила мне и сказала, что все это время меня помнила, что нам нужно встретиться. Ну, одно свиданье, потом другое, и вот, нежданно‑негаданно, через пару месяцев свадьба. — Льюк криво усмехнулся. — Ну, ясное дело, еще два месяца — и мы разошлись.

— Боже, какой ужас! — воскликнула Джози.

— Через какое‑то время, — продолжал Льюк, — я понял, что самолюбие мое страдало гораздо больше, чем сердце. Как бы там ни было, этот опыт напрочь отбил у меня охоту к семейной жизни. — Льюк тряхнул головой. — Я отслужил свой срок женатика и не намерен снова лезть в кандалы.

Странно, но разговор все время соскальзывает на брачную тему, удивился Льюк. Он растерянно провел рукой по волосам и снова нахмурился. Видимо, виной тому повышенный интерес барышни к чужим делам. Это вскружило мне голову: я рассказываю свою дурацкую жизнь, как волшебную сказку.

Эта мысль его разозлила, и он вертанул руль гораздо резче, чем было нужно, чтобы обогнуть рытвину. Джози подпрыгнула на своем месте, потом упала на него, и от прикосновения ее рук Льюка кинуло в жар.

Поднявшись на вершину холма, он увидел вдали стадо коров и вздохнул с облегчением: можно наконец прекратить рискованную беседу и вырваться из слишком тесной кабины.

— В этом стаде есть телочка, поранившая ногу, — сказал Льюк, — мне нужно ее осмотреть. — Он выключил зажигание и распахнул свою дверцу. — Я дам им сена, осмотрю теленка и вернусь. Это недолго.

— Я пойду с вами. — Джози выскочила из пикапа, прежде чем он успел возразить. С десяток бело‑коричневых коров направились к ним, жалобно мыча. — Смотрите, как они рады вас видеть, — заметила Джози.

— Дело не в радости, — сказал Льюк, — я привез сено, это их ланч. — Забравшись в кузов, он скинул коровам одну охапку сена. Сгрудившись вокруг нее, коровы принялись с аппетитом жевать сено, равнодушно поглядывая на парня и девушку.

— И это все? Больше вы им ничего не дадите?

Льюк взглянул на животных: они являли собой картину высшего блаженства. Брови его удивленно взлетели вверх:

— А что еще я должен им дать?

— Ну, мало ли что… какие‑нибудь лепешки.

— Не знаю, как выразиться поделикатнее, Джози, но… то, что зовется лепешками, коровы не потребляют, а… так сказать, производят. — Взглянув на землю, он улыбнулся еще шире. — Берегитесь, чтобы по неосторожности не наступить на этот продукт.

И закинув голову назад, Льюк разразился громовым хохотом. К его удивлению, Джози тоже смеялась, да так, что слезы выступили на глазах.

Матерь Божья, подумал он, как она хороша! Он глядел на нее, не отрываясь. А какой смех! Ничего приятнее он в жизни не слышал: заразительный смех человека, любящего жизнь. Льюк и Джози долго смеялись вместе, потом наконец она перевела дух, вытерла слезы и улыбнулась ему.

— Теперь вы будете думать, что я в животноводстве полнейший профан, — расстроилась Джози.

Однако Льюк думал совсем не об этом; он изо всех сил старался побороть одно желание — схватить ее в объятья, прижать к себе и поцеловать. С большим трудом взяв себя в руки, ковбой все же не смог стереть улыбку со своего лица. К тому же ему хотелось подразнить ее еще.

— Ну, что я буду думать, зависит от…

— От чего?

— Мало ли от чего, может, вы ожидали, что коровьи лепешки сервируют с овечьей баландой. Или нет?

Последовал новый приступ смеха; Джози прислонилась к парню и хохотала до тех пор, пока колени не начали подгибаться от слабости. Его рука как‑то сама собой обвила ее плечи, и, когда, отсмеявшись, они взглянули друг на друга, оказалось, что они тесно прижаты друг к другу. Льюк чувствовал тепло ее тела, аромат духов. Он даже видел темные лучики, исходящие из зрачков ее глаз.

Льюк смотрел не отрываясь, ослепленный вихрем зрительных впечатлений: солнце, пробиваясь сквозь густую листву за спиной девушки, окрашивало ее локоны рыжими и золотыми пятнами. Нежно‑коричневые веснушки рассыпались по носику, щеки розовели, губы казались мягкими и зовущими.

Общее состояние его можно было сравнить с перегрузкой электросети, близкой к короткому замыканию. И когда его лицо склонилось над ее приоткрытыми губами, за этим последовало то, что показалось обоим самым естественным делом на свете.

Все вокруг перестало существовать, кроме этого влажного, сладкого тепла ее губ, прижатых к его губам. Губы Джози раскрылись, сдаваясь, Льюк прижал ее к себе, погрузил руку в ее волосы и обнял за спину другой рукой.

Желание, непреодолимое и жаркое, овладело им. Руки Джози обвились вокруг него, прижимая к себе все крепче, и тут…

Нечто мокрое скользнуло по его спине. Подпрыгнув, словно его огрели кнутом, Льюк обернулся и увидел телку, подошедшую разведать, нет ли чего вкусного в заднем кармане джинсов хозяина. Это вмешательство так отрезвило Льюка, словно на него вылили ушат холодной воды. Отстранившись от Джози, он сунул руку в карман и вытащил оттуда мятный леденец. Телка схватила его с ладони мягкими бархатными губами. Запустив руку в карман еще раз, Льюк вытащил горсть таких же леденцов и протянул их Джози:

— Вот, вместо коровьих лепешек угостите телочку конфетами. А я посмотрю, что там с ее ногой.

Ковбой опустился на корточки рядом с животным, довольный тем, что нашел отвлекающее занятие, потому что был возбужден, расстроен и бесконечно зол на себя.

Пропади все пропадом, думал он. Не нужен мне сейчас такой роман, у меня на руках и ранчо, и гостиница. Нет у меня времени на экскурсии, на всякие там подвижные игры и меньше всего на то, чтобы вот так возбуждаться. Средь бела дня так загорелся, что чуть пар не повалил. И кто меня возбудил? Фифочка, подтвердившая все мои опасения о том, что она не видела сельской жизни, как своих ушей. Самая бестолковая из всех горожанок, удостоивших «Ленивое ранчо» своим посещением.

Коровьи лепешки, надо же! Взглянув вверх, он увидел, что Джози за ним наблюдает, что глаза у нее по‑прежнему затуманены, губы розовые, припухшие, а на щеках румянец, который нельзя объяснить только свежим воздухом.

Он глубоко вздохнул, подавив желание вернуться к девушке. Следовало как‑то объяснить свое поведение, но бес его знает, чем его объяснишь?

Льюк медленно поднялся, изо всех сил стараясь удержать телку между ними. Глядя на свои сапоги, он прочистил горло.

— Джози, я, ей‑Богу, не хотел выходить за рамки, — промямлил он. — Не знаю, что на меня накатило. Видимо, я так сильно смеялся, что… пришел в такое возб… — (Черт тебя возьми, О'Делл, только не говори возбуждение) — так был взбудоражен, что…

Все правильно, это слово подходит больше: взбудоражен. Хотя, черт подери, оно тоже заводит не туда!

Щеки Джози пылали огнем. Проглотив слюну, он отвел глаза от ее лица.

— Короче говоря, я сожалею. Это больше никогда не повторится. — Он махнул рукой в сторону пикапа: — Пора ехать, нам предстоит еще многое осмотреть.

Льюк зашагал к машине, от всей души желая, чтобы земля под ним разверзлась и поглотила его.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ближе к вечеру они возвращались в гостиницу. Пикап так подпрыгивал на ухабах, что Джози пришлось опереться рукой о приборную доску. Заходящее солнце окрасило облака в тона пожара, но Джози ничего не видела. Она была слишком поглощена мыслями о сидящем рядом с ней человеке.

Льюк уставился на дорогу, прямо перед собой. Лицо его имело такое сосредоточенное выражение, словно он прокладывал путь по полю, начиненному минами.

Молчалив, замкнут и отчужден с той самой минуты, как они уехали с пастбища. Нельзя сказать, размышляла Джози, что он груб, наоборот, он стал воплощением вежливости. Очень подробно ответил на все вопросы, касающиеся ранчо, показал собранный урожай озимой пшеницы, стадо рогатого скота, конюшню. Опять же в ответ на ее вопросы очень вежливо объяснил, что имеет диплом зоотехника, полученный на факультете животноводства в Государственном университете штата Оклахома. Добавил, что ранчо для него не только специальность, но и образ жизни. И что сейчас самое главное в сельском хозяйстве — технология.

При других обстоятельствах девушку поразили бы размеры «Ленивого ранчо», объем работ и то, как толково, со знанием дела ведет Льюк хозяйство.

Чувства девушки были столь растревожены поцелуем, что великолепный ландшафт остался за пределами ее внимания.

Сейчас, видя строгий, даже жесткий профиль ковбоя, Джози с трудом верила, что совсем недавно он вел себя так непредсказуемо и страстно. Она чуть было не усомнилась, уж не пригрезилось ли ей все это, но тут же поняла, что не смогла бы вообразить себе такой поцелуй: он просто перевернул ей сердце — никогда еще она не испытывала ничего подобного, даже не представляла себе таких ощущений. Даже теперь, вспоминая этот поцелуй, она чувствовала сердцебиение и сухость во рту.

Ни за какие сокровища не смогла бы она сейчас сказать, как все началось. Целую минуту они смеялись до упаду, потом взгляды их встретились; дальше — глаза Льюка потемнели и затуманились, лицо его стало клониться к ней, а рот принял нетерпеливое, жаждущее выражение и стал очень медленно приближаться, пока наконец их губы не слились воедино.

Сейчас Джози перевела дух и стала смотреть в окно, снова ощущая в области сердца нечто непонятное — будто там что‑то таяло при одном воспоминании о нечаянном поцелуе.

В том, что поцелуй ей не приснился, сомневаться не приходилось. Но самым постыдным было то, что она получила от него огромное удовольствие и даже целовала ковбоя не менее страстно, чем он ее.

Потрясенная этим открытием, Джози снова уставилась в окно. Я ответила на его поцелуй потому, что все мои чувства обострены, настойчиво внушала себе девушка, это просто извращенная реакция на несостоявшуюся брачную ночь. Больше нечем это объяснить, у меня и в мыслях не было ничего подобного, любовные интрижки мне сейчас ни к чему: это было б все равно, что кидаться из огня да в полымя. Да‑да, просто эмоциональный всплеск, и ничего больше.

Нельзя сказать, что у Льюка отсутствуют качества, способные возбудить женщину, прошептал предательский внутренний голос. Джози снова украдкой взглянула на его профиль и увидела квадратную, слегка затененную щетиной нижнюю челюсть, глубокую ямочку на подбородке, едва заметные морщинки у глаз. Нужно признать: в его облике есть нечто грубоватое и мужественное — то, что, безусловно, придает ему сексуальность.

А как он ласково обращался с приболевшей телочкой! Как его большие руки гладили ее раненую ногу — словно росинка скользила по стебельку травы. И о ковре‑одеяле рассказывал очень душевно.

Но самым симпатичным он был тогда, когда внимал ее рассказу о родителях, чуть было не толкнувших ее на замужество. Он проявил не просто понимание и сочувствие — нет, он в ответ раскрыл свою душу и показал, что тоже повел себя не слишком умно в сердечных делах. Ее тронула эта готовность из солидарности признаться в собственной ошибке. За его угрюмой грубоватой внешностью кроется доброта, порядочность и способность сопереживать. А Джози считала, что это главное и как раз то, что делает мужчину привлекательным.

Повернув голову, Льюк увидел, что она на него уставилась. Глаза их встретились и несколько опасных мгновений не отрывались друг от друга. Затем Льюк снова перевел взгляд на дорогу, Джози сделала то же, хотя лицо ее пылало огнем. Набрав в легкие побольше воздуха, она пыталась довести бешеное сердцебиение до нормы.

Ну хорошо, допустим, между нами есть какое‑то взаимное притяжение, думала она. Но ведь всему свое время. Сейчас у меня другие заботы. И, судя по сдержанности, которую проявляет Льюк, он тоже не спешит заводить роман.

Однако все ее холодные логические рассуждения не могли ослабить напряжения, возникшего между ними. Девушка мучительно подыскивала слова, чтобы прервать молчание.

— Далеко еще до гостиницы? — спросила она.

— Нет, она вон там, за холмом.

Оба с облегчением вздохнули, когда вдали показался дом из камня и дерева, построенный в старом деревенском стиле. Как только грузовичок остановился у входа, Льюк выскочил из кабины, обежал машину спереди и открыл дверцу для Джози.

Вылезая, девушка старалась совсем не прикасаться к попутчику, не желая усугублять напряжение, только что царившее в машине.

— Спасибо за экскурсию, — сказала она.

— Не стоит. — Прикоснувшись к шляпе, Льюк кратко, но вежливо кивнул. — Извините, мне нужно кое‑что еще проверить на конюшне.

Джози наблюдала, как удаляется по дороге шумный грузовичок, не понимая, почему вид его кузова вселяет в ее сердце такую тоску.

Она повернулась к гостинице, у входа в которую толпились отдыхающие. Выглядели они как раз так, как предупреждал Льюк в день ее приезда. Во‑первых, толпу составляли сплошные парочки. И не просто парочки, а нежно воркующие голубки. Н‑да, кисло отметила про себя Джози, медовый месяц в самом разгаре. Вот на скамейке под кленом сидит, держась за руки, пожилая чета, поглощенная разговором. Чуть дальше — парочка не совсем юных новобрачных бродит среди деревьев. На полянке через дорогу две пары со смехом играют в мяч, а еще одна, на крыльце, уставила глаза в одну и ту же книгу, прижавшись друг к другу.

Одиночество пронзило сердце Джози, как стрела. Она почувствовала себя мышкой, угодившей на кошачий праздник. Пожалуй, прав оказался Льюк, полагавший, что ей не место среди молодоженов. Но она тут же отогнала эту мысль. Она сама решила приехать сюда и своего решения ни в коем случае не отменит. Нужно же когда‑нибудь научиться жить своим умом, собственным опытом проверять верность своих суждений.

Как только Джози стала подниматься по ступенькам, ведущим в гостиницу, дверь открылась и ее окликнул знакомый голос. Подняв глаза, она увидела, что к ней развязной походочкой, положив ладони на ремень с большой пряжкой, направляется Батч.

— Привет, — ответила Джози, с трудом удержавшись от недовольной гримасы.

Никогда ей не нравились мужчины с лоском — ни обликом, ни манерами, а Батч был весь скользкий, как растительное масло. Его замашки — комплименты, тонкие намеки и нечаянные прикосновения — чуть не испортили утреннюю прогулку верхом. Она была счастлива, что Льюк отослал его в Талсу на все послеобеденное время — это избавило ее от невыносимого общения.

Губы парня растянулись в небрежную, давно отработанную улыбку, открывающую ряд белых сверкающих зубов. Джози не сомневалась, что он считает свою улыбку неотразимой. Может, другие женщины так и думали, но Джози нашла ее деланной, рассчитанной на успех — видимо, ни о чем другом этот парень не помышлял.

— Потрясающе хороший вечер, — протянул он. — Не хотите ли прогуляться?

— Нет, спасибо. Я иду к Консуэле, чтобы ей помочь.

Он не привык, чтобы ему отказывали, — об этом свидетельствовали брови, удивленно взлетевшие вверх. Джози проскользнула в гостиницу раньше, чем он смог ее задержать, радуясь недовольному выражению его лица.

— Может, увидимся после ужина? — крикнул он вслед.

Как только я тебя замечу — тут же смоюсь, подумала Джози, закрывая за собой дверь.

Она нашла Консуэлу в обеденном зале, кухарка раскладывала столовые приборы на пестрых ситцевых скатертях. Из широкого окна девушка видела, как Батч мрачно прошагал к своему запыленному «шевроле».

Консуэла кивнула в сторону удаляющегося ковбоя:

— Сидел в засаде, поджидал вас.

— Кто — Батч?

— Ну конечно. Считает себя красавцем и сердцеедом.

— А я так не считаю. Не нужен мне ни он, ни ему подобные.

Консуэла склонила голову, раздумывая.

— Не все же такие, как этот хлыщ. Вам нужен преданный муж, вроде моего Мануэля.

— Может, когда‑нибудь повезет и мне. — Джози бледно улыбнулась. — А сейчас главное хорошенько отдохнуть и поостыть, прежде чем влюбляться снова.

— Из того, что вы рассказывали мне о женихе, — экономка скептически улыбнулась, — вам особенно остывать не от чего.

Джози невольно рассмеялась:

— Это правда, не так уж мы горели и пылали.

— Я видела Льюка, когда он проезжал мимо, — продолжала Консуэла притворно‑небрежно. — Весь он был какой‑то взъерошенный.

Господи твоя воля, подумала Джози, эта женщина видит людей насквозь! Она покраснела и, стремясь это скрыть, схватила с прилавка у стены столовые приборы и стала раскладывать их на столе.

— Впечатление такое, будто утром вы стружку снимали друг с друга, — Консуэла замолчала и внимательно посмотрела на девушку. — А ведь он как раз такой человек, какой нужен вам, Джози.

Джози перебирала ножи, вилки, ложки, и вдруг одна ложка со звоном упала на деревянный пол. Девушка нагнулась, чтобы вернуть не только ложку, но и свое хладнокровие. Поднявшись, она ответила с той же откровенностью, с какой говорила Консуэла:

— Мне сейчас не до флирта и даже не до романтики. Я хочу научиться принимать решения и доверять им, прежде чем снова свяжусь с кем‑то из мужчин. — Положив вилку рядом с ситцевой салфеткой, она продолжала: — Кроме того, насколько я могу судить о Льюке, он тоже не очень настроен на любовь.

— Но любовь никто не планирует, — возразила толстушка, качая головой. — Она приходит внезапно, без всякого зова. И как правило, когда ее не ждут, когда думают совсем о другом.

Неожиданно мысли Джози обратились к тем искрам, которые пробегали между нею и Льюком в машине. Она прогнала эти мысли прочь.

— Как бы там ни было, — сказала она, — сейчас мне надо думать о том, как направить свою жизнь на верный путь. Я хочу сделать карьеру, и, если буду помогать вам здесь, в гостинице, это будет хорошей практикой. Какое поручение вы мне дадите?

В тот же вечер, но позже, когда большинство отдыхающих разошлись по своим комнатам, а Консуэла направилась домой, Джози шла по тропинке к своему домику. В руках у нее была тарелка с ужином. Несмотря на протесты экономки, она провела весь вечер на кухне. Не имея желания ужинать в зале, заполненном влюбленными, девушка еще меньше хотела бы провести с ними остаток вечера. А главное — работа на кухне отвлекала ее от мыслей о Льюке, о его обжигающем поцелуе, который не выходит из головы и сейчас.

На небе светила почти полная луна, легкий пьянящий ветер дул в лицо. Джози старалась прогнать прочь воспоминания о Льюке. Я приехала на это ранчо, чтобы подумать, как мне дальше жить, вот этим я и буду заниматься, решила она, вдыхая прохладный воздух позднего вечера. Чтобы перестроить жизнь, мне нужно сменить работу. Временной должности на фирме отца больше не существует, и вообще я должна встать на ноги, хватит цепляться за родных. Придется подумать о том, как найти работу в той области, которую я для себя выбрала. Мне нравится работать в сфере туризма и отдыха, сегодня, помогая Консуэле, я убедилась в этом еще раз. Выбор специальности стал бы важнейшим решением, принятым мною совершенно самостоятельно. Пора доказать семье правильность своего выбора.

Где‑то впереди хрустнула веточка, видимо под чьей‑то ногой: кто‑то шел навстречу. Вглядываясь в темноту между деревьями, Джози ясно различила ковбойскую шляпу на голове высокого мужчины.

Господи ты Боже мой, неужели Батч? Джози подавила стон. Вот уж чего никак не хочется, так это столкнуться с ним в такое время. Неужели придется отбиваться от притязаний влюбленного пижона? Может, переждать, пока он пройдет? Эта идея заставила ее в одно мгновенье свернуть с тропинки и спрятаться за большим валуном.

Скрюченная в три погибели, Джози чувствовала себя нелепо и только старалась не опрокинуть теплую тарелку тушеного мяса с фасолью. Проходили минуты, и ноги ее начали неметь. Трещали кузнечики, квакала лягушка, ветер шелестел в листве — и больше никаких звуков.

Видимо, он свернул на другую тропинку, подумала Джози, и со вздохом облегчения встала и выпрямилась.

— Не двигайся, мерзавец! — раздался строгий окрик из‑за деревьев позади нее.

От страха Джози взвизгнула и вскинула руки вверх, тарелка полетела в том же направлении.

— Что за дьявол…

Теперь она узнала голос. Он так же точно поприветствовал ее, когда она впервые появилась на ранчо.

— Льюк! — воскликнула Джози. Мгновенно обернувшись, она увидела его сзади в неясном свете луны. С полей его шляпы стекал соус. В испуге она прижала руку ко рту. — Что… что вы здесь делаете?

— Я хотел спросить у вас то же самое. Как объяснить то, что среди ночи вы прячетесь за этим валуном? — Сорвав шляпу, он уставился на нее. — И чем это вы в меня запустили?

— М‑моим ужином.

Льюк переводил взгляд со своей шляпы на девушку; лицо его выражало изумление.

— Зачем вам это понадобилось? И что вообще происходит, черт побери?

Джози остолбенело смотрела на него, пытаясь придумать хоть какой‑то ответ. Ничего подходящего не находилось. Не признаваться же в страхе перед Батчем. В конце концов, этот парень — ловелас, но не бандит, а наябедничать значило навести на него какие‑то подозрения. Кроме того, она не хотела, чтобы Льюк заподозрил ее в том, что она не может отшить нахала.

Она может! Может справиться даже с самим Льюком.

Джози вздернула подбородок: этот жест всегда помогал ей избавиться от чувства собственной беспомощности — оно овладевало ею всякий раз, когда она совершала промах. Может, мне нравится сидеть за этим валуном, упрямо подумала она. Я взрослая женщина и не собираюсь объяснять кому‑то каждый свой шаг. Во всяком случае, не ему.

— Я направлялась к своему домику и вдруг услышала, как кричит… сова. — (Пришлось это быстренько придумать.) — Мне хотелось ее… рассмотреть.

— Рассмотреть? — В голосе прозвучало полное неверие.

Джози была рада темноте, потому что так легче было избежать его взгляда. Она, вообще‑то, никогда не умела врать.

— Д‑да.

— Ночью?

— Ну а когда же еще можно увидеть сову?

Объяснение явно не удовлетворило ковбоя. Он долго и подозрительно смотрел на нее, потом перевел взгляд на свою шляпу. Он покачал головой и что‑то проворчал — что‑то весьма нелестное о «горожанах»; Джози была рада, что не расслышала всю фразу.

— Как бы там ни было, прятаться в лесу на ночь глядя глупо, — прорычал Льюк. — Я видел, как тень скользнула за камень, и заподозрил неладное. Запомните: в наших краях чаще всего сперва стреляют, а уж потом задают вопросы. Черт возьми, ведь я же мог вас подстрелить!

Джози гордо выпрямилась. В конце концов ничего страшного не случилось, подумала она сердито, не имеет он права так вот меня отчитывать. Разговаривает как с дефективной! Вытянувшись в полный рост, девушка ответила со всем достоинством, на какое только была способна:

— Прошу простить меня за то, что я вам испортила шляпу. Но не стоит принимать все так близко к сердцу и делать из мухи слона. — Когда взгляд ее скользнул вниз, она увидела, что с его куртки тоже стекает фасоль. Ее злость сразу прошла. — О Боже, я и куртку вам тоже испортила…

Протянув руку, она попыталась стереть жирные пятна. И тут же ощутила мускулистую грудь. По телу ее пробежала дрожь, не имеющая ничего общего с прохладой ночи.

Льюк шарахнулся от нее как от огня, чтобы не возбуждаться. От греха подальше! С тех пор как эта чертова дамочка поселилась у него на ранчо, он только и делает, что возбуждается.

Однако ее прикосновение заставило его слегка смягчить тон.

— Да ладно, ничего с моей одеждой не будет. Она видала и худшие времена.

Посмотрев вниз, на Джози, он удивился тому, каким бледным выглядит ее лицо при свете луны. Совершенно не похожа на ту злющую, исполненную дурных намерений ведьму, которую он нарисовал в своем воображении. Сейчас она казалась хрупкой, женственной и расстроенной. Сердце его стало таять, как конфета, забытая на солнце.

Чувство вины пронзило его. Это я спровоцировал тот поцелуй, а теперь стараюсь взвалить всю вину на девушку.

Следовало бы мне слегка подобреть, начать обращаться с ней как с любым отдыхающим, заплатившим деньги, подумал он. Засунув руки в карманы, он переступил с ноги на ногу и произнес:

— Насколько я понимаю, вся ваша еда оказалась на моей одежде, и вы остались голодной. Приглашаю вас вернуться в гостиницу и поужинать. Я как раз иду туда с той же целью.

Она улыбнулась так, что ему поневоле пришлось улыбнуться в ответ. Напряжение между ними несколько спало.

— Хорошо. Спасибо.

Они направились назад к гостинице, он поглядывал на нее с высоты своего роста.

— А почему вы не поужинали вместе с другими отдыхающими?

— Я помогала Консуэле на кухне.

Льюк нахмурился. То, что Джози слишком тесно общается с экономкой, очень ему не нравилось, как и то, что она слишком влезает во все дела гостиницы.

— Я ценю вашу помощь, Джози, но думаю, вам не нужно тянуть на себе такую работу. У нас есть повариха, работающая в те дни, когда Консуэла выходная, а еще две девушки помогают ей по вечерам.

— Да, я знаю. Но одна из них вчера вечером не явилась.

Льюк чуть не выругался вслух.

— Опять?

— Консуэла говорила, что у вас проблемы со служащими с тех пор, как уволился последний менеджер.

— Так и есть, но вам незачем об этом беспокоиться. Вы заплатили за свое пребывание здесь, и вам следует отдыхать, а не торчать на кухне.

— Мне это нравится, — отмахнулась Джози. — Кроме того, завтра вечером меня не будет: по расписанию у меня верховая прогулка при луне и пикник.

Льюк поморщился: он совершенно об этом забыл. Черт, дьявол, бес меня побери, подумал он, не могу же я отпустить ее на прогулку и пикник, да еще поздно вечером, да еще с кем‑то вроде Батча. Придется заменить его Мануэлем или другим провожатым, как бы об этом не забыть…

Открыв скрипучую дверь, Льюк пропустил вперед девушку и прошел сам. Бросил шляпу на стул и стал смотреть, как она снимает свою ветровку. Неплохо бы принять закон, возбраняющий одежду в обтяжку, подумал он; нет сил смотреть, как ее облегают джинсы, а свободный розовый свитер еще больше подчеркивает фигуру. При виде нежных округлостей под свитером, тонкой талии и крутых бедер у него пересохло во рту.

Джози взглянула на него, и Льюк поспешно отвел взгляд, чтобы она не заметила, на что он глазеет.

— Если бы вы сняли куртку, я бы ее почистила, — предложила Джози.

Льюк неловко снял куртку и вручил ее девушке, после чего прошагал в другой конец кухни и открыл холодильник. Достал сковородку с мясом и три большие кастрюли, после чего стал наблюдать, как она чистит куртку мокрой тряпкой.

— Мое предложение вернуть вам деньги все еще в силе, — брякнул Льюк неожиданно для самого себя.

Она посмотрела на него удивленно:

— О чем это вы?

— Ну, вы уже видели ранчо, вы поняли, что здесь нечего особенно делать. Вы и неделю здесь не выдержите.

Выражение лица Джози сделалось мрачным, как туча.

— А не могли бы вы больше не пытаться от меня избавиться? Ваша политика дискриминации уже себя не оправдала, да и дальше у вас ничего не выйдет.

— Но я и не пытаюсь вас дискриминировать.

— Как же вы объясните ваше желание меня вытурить?

— Зачем же мне вас вытуривать? — спросил Льюк вслух, а про себя добавил: Затем, что твое присутствие заставляет мое сердце биться, температуру повышаться и вообще выбивает меня из колеи.

Подойдя к шкафу, он вытащил несколько пустых тарелок. Они угрожающе звякнули, когда он со всего размаху поставил их на стол.

— Просто я подумал, что… раз уж вы прячетесь на кухне и не видите других отдыхающих… — он провел рукой по волосам, пытаясь дипломатично выразить свою мысль, — мне казалось, что вам было бы приятнее оказаться снова в Талсе, вот и все. И я без всякого ущерба вернул бы вам деньги.

Взгляд Джози потеплел, но подозрительность в нем осталась.

— Благодарю вас, но я пробуду здесь всю неделю.

— Будьте добры, объясните мне, пожалуйста, почему? — Он постарался сказать это спокойно.

— Начнем с того, что ранчо расположено в красивых местах, удобства здесь на уровне и питание отличное. Этого мало?

— Да, мало.

— Тогда потому, что я приняла решение приехать сюда и не стану его менять.

Льюк пожал плечами, пытаясь скрыть свое почти что отчаяние:

— Но это не причина.

— Для меня — причина. — Джози вздернула подбородок в своей обычной манере.

— Почему?

— Потому, что всю жизнь я сомневалась в правильности своих решений. А сейчас наступил момент, когда мне пора начать верить в себя. Например, я чуть не вышла замуж за мерзавца, так как слишком полагалась на мнение своих родственников. Больше я не позволю так собой вертеть, и мой выбор будет только моим выбором.

Потирая подбородок, Льюк смотрел на упрямо сжатый рот девушки и думал, что при нынешних обстоятельствах ее позицию можно понять. С трудом, но он даже где‑то с ней соглашался. Черт, думал он, а ведь и со мной то же самое. Если кто‑то захочет меня сбить с намеченного пути, я сразу же покажу клыки.

Однако понимание причин, по которым Джози хочет остаться, не облегчало его положения. А если разобраться, оно его только ухудшало. Потому что было ясно: заставить ее уехать может только стихийное бедствие типа землетрясения.

Снова взяв в руки влажную тряпку, Джози принялась чистить куртку.

— Кроме того, — произнесла она, — я хочу отделиться от родителей, потому намерена вернуться в Талсу уже устроенной. Они, конечно, закидают меня советами, а мне сейчас их советы нужны меньше всего на свете.

Джози протерла куртку в последний раз, встряхнула ее и повесила на спинку стула.

— Итак, я хочу побыть здесь, пока мои родители успокоятся, я за это время тоже приду к какому‑то решению и постараюсь найти работу в каком‑нибудь отеле или доме отдыха. Честно говоря, я хотела спросить: не разрешили бы вы мне воспользоваться компьютером в офисе гостиницы? Мне хочется подновить свои знания.

Это просьба его насторожила. Он так и не научился пользоваться компьютером, который приобрел еще отец. А Джози, значит, осилила эту премудрость.

— Ну конечно, — ответил он. — А то стоит без толку, только пыль собирает.

Улыбка Джози снова подействовала на него как электрозаряд. Когда мелькнула эта ямочка, в кухне стало будто светлее. Льюк отвернулся и, открыв шкаф, начал специально рыться в отделении для ножей и вилок, чтобы избавиться от эффекта, произведенного ее улыбкой. Можно бы к этому и привыкнуть, подумал он. Она же не останется здесь на веки вечные.

Все‑таки впереди еще целых шесть дней, но можно и потерпеть — для этого нужно всего лишь не оставаться с ней наедине. Мужчина, конечно, может многое выдержать, однако следует избегать провоцирующих ситуаций вроде завтрашнего ночного пикника. Не стану я ее сопровождать, решил он, попрошу это сделать Мануэля или Джека, а то и старого Бена. Хотя последний в темноте слеп как крот…

Однако увернуться от опасного пикника Льюку не удалось — пришлось ему ехать с Джози вдвоем, по узкой тропинке, верхом, лунной ночью.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Готовы? — спросила Джози, сидя в седле на своей лошадке Петунии и глядя сверху вниз.

Никогда я не буду к этому готов, мрачно подумал Льюк и с тяжелым вздохом взгромоздился на свою ширококостную скаковую лошадь. Черт бы меня подрал, во что же я вляпался? Как раз в то, чего поклялся никогда не делать.

Надо же было так случиться, что все оказались заняты: у Консуэлы с Мануэлем тот самый единственный вечер в неделю, когда они танцуют кадриль; Джек Росс обещал родственникам отужинать с ними, а у старого Бена сегодня игра в покер. Похоже, именно на понедельник все наметили самые неотложные дела. Настолько неотложные, что это кажется подозрительным. Можно поспорить на любую сумму, что все это подстроила Консуэла, но все равно ничего доказать не удастся. Всю жизнь она тайно вмешивалась в его дела, но еще ни разу ему не удавалось поймать ее за руку.

Ну что ж, наверняка и на этот раз она была режиссером маленького спектакля, подумал Льюк с мрачной ухмылкой. Единственными людьми без срочных дел оказались они с Батчем. Мысль о том, что придется провести вечер наедине с Джози, бросала его в дрожь, как вора, угодившего в церковь на исповедь. Однако не отправлять же ее на ночную прогулку с Батчем! Это слишком опасно. Не долго думая, он изобрел для парня еще одно задание.

— Не понимаю, зачем мне вечером тащить грузовик на техосмотр, — проворчал Батч, — я могу это сделать рано утром. — Говоря это, он пожирал глазами Джози, приближающуюся к ним.

— Утром мне нужно на нем ехать, — сказал Льюк, — слишком дорого обойдется его простой.

Батч подозрительно оглядел хозяина и, судя по ухмылке, кое о чем догадался.

— Ну что ж, отлично. Я все понял. — Он ткнул Льюка локтем в бок. — Аппетитная молодуха, спору нет. Восхищаюсь вашим вкусом, босс.

Льюк открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал: Джози была так близко, что могла их услышать. Ладно, пускай Батч думает что угодно, это хотя бы избавит клиентку от его приставаний. Черт побери, хлопот с этой девицей не оберешься!

В отношениях с Джози ему не нравилось решительно все. Вчерашний вечер, например: ему было так хорошо с ней, как никогда не бывало. Сидя в гостиничной кухне, а это продолжалось не меньше двух часов, они говорили о музыке, о книгах, о кинофильмах, о политике, о потеплении атмосферы и даже о неопознанных летающих объектах. Его поразило то, как много у них общего, как она остроумна, как обаятельна. Когда он проводил Джози до дверей домика, ему до смерти хотелось наклониться и поцеловать ее на прощание. К счастью, ему удалось сдержаться, хотя и с трудом. Целовать ее опасно, это он уразумел хорошо.

К тому же, напомнил он себе, я решил связать судьбу только с женщиной, знающей толк в жизни на ранчо, а Джози навряд ли отличит комара от овода. Городская штучка! Она явно не прочь выйти замуж, только он на эту удочку больше не попадется. Вот так‑то.

Подняв голову, он заметил, что Джози за ним наблюдает, и снова понял, как она привлекательна. С досадой на самого себя он переложил поводья из одной руки в другую:

— Вы готовы? Тогда трогаем.

— А еды мы с собой не захватим?

— Продукты у меня за седлом, остальное все уже на месте. Туда давно уехал наш работник, он все подготовит.

— Похоже, эти ночные пикники поставлены у вас на научную основу.

— Они очень нравятся отдыхающим. — С этими словами он тронул свою лошадь, и она пошла к воротам загона.

Джози тоже слегка стегнула Петунию вожжами, та затрусила рядом.

— И часто вы их сопровождаете лично?

— Не часто. — Нет смысла рассказывать ей, что он вообще делает это впервые, чего доброго решит, что ее обслуживают по первому разряду. А это не так, подумал он упрямо. Просто нельзя давать в провожатые одинокой женщине распутника, ни в коем случае.

Батч широко распахнул ворота загона, помахал Джози, когда она проезжала, и демонстративно подмигнул Льюку за ее спиной.

— Удачной вам прогулочки! — крикнул он.

Петуния трусцой двигалась по тропинке, проложенной в густой траве луга. Джози сбоку глянула на Льюка, смущенная и слегка встревоженная тем, что впереди целый вечер наедине с ним.

Она уже приготовилась дать Батчу достойный отпор! Нечего мне прятаться от него в кустах, решила она, следует выяснить все с открытым забралом. Если суровая отповедь не проймет любвеобильного нахала, придется ему чем‑нибудь пригрозить. Только чем? Она и впрямь собиралась принять надлежащие меры, но еще не придумала какие. Может, наябедничать Льюку?..

А теперь дело приняло совсем другой оборот. Как, черт возьми, ей следует вести себя с ним? Впрочем, Льюк навряд ли станет домогаться ее любви.

— Если вы, как правило, не участвуете в ночных прогулках под луной, почему вы делаете это сегодня? — спросила она.

Льюк зло прищурился:

— Сегодня заняты все, кто этим обычно занимается.

— Так уж и все?

— А вы бы предпочли кого‑то другого?

— Нет, я просто удивилась тому, что это вы.

Рот у Льюка сжался, на щеке заиграл желвак.

— У Батча срочное задание в городе, если именно он вас интересует. — Льюк подстегнул свою лошадь и оказался впереди Джози.

Джози смотрела на него, не понимая, почему он так взъерепенился. Не мог же он подумать, что Батч ее волнует? И какое ему дело до ее волнений? Не ревнует же он ее к Батчу?

А если ревнует?

Сердце ее забилось, и мысли снова завертелись вокруг вчерашнего поцелуя, от которого голова шла кругом и ноги становились ватными. Судя по его словам и последовавшему за ним напряженному молчанию, Льюк пожалел о том, что не сдержался. Стало быть, ей опасаться нечего.

Но она никак не могла выбросить этот поцелуй из головы, и воспоминания о нем расцвечивали яркими красками все вокруг. Уж очень много времени я трачу на нечто, продолжавшееся всего несколько секунд, думала она.

Это «нечто» незримо присутствовало рядом с ними всю последующую часть их вчерашней экскурсии, создавая большую неловкость. И хотя во время их вечерней беседы на кухне неловкость прошла, напряженность все же осталась. Во всяком случае, она, Джози, чувствует ее даже сейчас. Она продолжает реагировать на каждый его жест, каждый взгляд и движение.

Мне бы следовало навсегда забыть об этом поцелуе, подумала она. Я придаю ему слишком большое значение, и это заставляет меня откликаться всей душой на каждую мелочь, сказанную или сделанную Льюком.

Вчера вечером, к примеру, когда он провожал ее по темной тропинке к домику, сердце ее так стучало в груди, что она почти не сомневалась: Льюк слышит его биение в тишине этой ясной летней ночи. У самой двери ладони девушки вспотели: странное выражение черных глаз Льюка заставило ее горло сжаться, подобно лилии, закрывающей свои лепестки на ночь. У нее перехватило дыхание. Долгие, мучительные секунды они стояли и молча смотрели друг на друга, и ей было ясно, что он хочет поцеловать ее снова.

Наконец, приподняв шляпу, Льюк пожелал ей спокойной ночи, потом развернулся на каблуках и зашагал прочь, в темноту. Она смотрела ему в спину, чувствуя себя пустой, как воздушный шар, из которого выпустили воздух. Она недоумевала, почему вид удаляющегося Льюка делает ее такой заброшенной и одинокой.

Неужели я хочу, чтобы он снова меня поцеловал? — думала она. Как такое возможно — после только что разорванной помолвки? Мне бы полагалось оплакивать свой медовый месяц! Неприлично даже думать о поцелуях.

Но дело было в том, что она не могла думать ни о чем другом. Решив срочно перевести мысли в иное русло, она пришпорила Петунию, чтобы поравняться с лошадью Льюка.

— Я спросила потому, что хотела знать, какие специалисты работают у вас на ранчо.

— Неужели? — Это прозвучало скептически.

— Моя мечта — приобрести когда‑нибудь базу отдыха, поэтому мне интересно, как вы справляетесь со всем. — Джози села в седле поудобнее, в ответ на это Петуния фыркнула. Наклонившись, девушка потрепала ее по гриве.

— Какую именно базу вы хотите? — Взгляд его потеплел.

— Обещайте, что не поднимете меня на смех.

— Ну посмотрим. Если дело обойдется без коровьих лепешек.

— Обойдется. — Джози засмеялась. — Это будет нечто вроде семейного дома.

— Хотите открыть семейную базу отдыха?

— Именно.

— Мое ранчо не приспособлено для детского отдыха, — медленно заговорил Льюк, — но от желающих привезти сюда детишек отбоя нет. Так что мне кажется, у семейного отдыха большое будущее. А как вы представляете себе это предприятие?

— Ну, такое… без особых претензий, — ответила Джози. — Напоминающее летний лагерь для детей. У нас будут занятия для всей семьи: плаванье, верховая езда, ручные ремесла, лодочные и велосипедные прогулки, пикники, хоровое пение — все в этом духе.

— Думаю, вы на правильном пути. — Потирая подбородок, Льюк внимательно на нее посмотрел. — Очень многим захотелось бы побывать в таком месте. Прекрасная идея, на мой взгляд.

Теплая волна удовольствия захлестнула Джози. До этого она не была уверена, что ее проект чего‑то стоит, хотя эту мечту она лелеяла уже довольно давно. Она рассказала о нем однажды своему отцу, но тот отмахнулся от нее, бросив вскользь, что она строит замки на песке. Джози и сейчас не поняла, почему она рискнула поделиться этими мыслями с Льюком, а главное — почему его одобрение так тешит ее душу. Его простые слова словно бы прогрели ее всю насквозь.

Да, есть в этом человеке что‑то основательное, на него явно можно положиться. Все, что он говорил, звучало реально и конкретно, этот парень высказывался напрямую, не стараясь подсластить пилюлю или сказать то, что от него желали бы услышать. Такое встречается не часто, подумала очарованная Джози. К тому же на нее редко так действовали чьи‑то поцелуи…

Эта мысль породила странный трепет в ее душе.

— Спасибо. Пока что это только идея, больше у меня ничего нет. Ни денег, чтобы открыть такую базу в одиночку, ни опыта, позволяющего обратиться к спонсорам. Это просто перспективный план.

— Это неплохо — иметь перспективный план.

— А у вас есть такой?

На какое‑то время вопрос повис в воздухе, потом, покачав головой, Льюк ответил:

— Боюсь, вы его не одобрите.

— Почему?

— Он — прямая противоположность вашему.

— А если конкретно?

— Вместо того чтобы строить базу, я бы ее разрушил.

— Хотите сказать, что закрыли бы гостиницу?

— Если бы мне удалось оплатить ранчо полностью, я бы разрушил гостиницу до основания и превратил землю в пастбище.

Джози уставилась на Льюка, вожжи вяло повисли в ее руках. Петуния пошла так близко к Черной Звезде, что нога девушки коснулась его ноги. Краткое прикосновение было так же неожиданно, как и его слова. Джози подпрыгнула в седле, заставив Петунию остановиться.

— Не может быть!

— Может. И я это сделаю. — Непреклонное выражение лица подтвердило его намерение.

— Но зачем, зачем? — Девушка подхлестнула лошадь, стараясь держать ее на расстоянии от всадника.

— Начнем с того, что я с самого начала был против постройки этого заведения.

Взглянув на его напряженный рот и сузившиеся глаза, Джози решила во что бы то ни стало добиться ответа.

— Консуэла рассказывала мне, что вы ссорились с отцом из‑за этого строительства.

— Консуэла слишком много болтает. — Он мельком взглянул на нее, потом отвернулся.

— Что же случилось, Льюк? — мягко спросила Джози.

Он так долго молчал, что она решила: не ответит. Но он, поерзав в седле и подавив вздох, все же сказал:

— Несколько лет назад ранчо переживало тяжелые времена. Цена на говядину упала, разводить скот стало невыгодно. На то, как выходить из положения, мы с отцом смотрели по‑разному. Я считал, что следует модернизировать производство, скажем, заменить оборудование, улучшить стадо, разводить разные породы. Отец же решил заняться совсем новым делом. В одной статейке он почерпнул идею, что будущее за массовым отдыхом. И в голове его засела мысль превратить ранчо в зону развлечений.

— А ваш отец знал что‑нибудь о сфере обслуживания и организации туристических баз?

— Совсем ничего. Это и было моим главным возражением против его бредового, на мой взгляд, замысла.

При этих словах глаза Льюка полыхнули таким огнем, что Джози стало как‑то не по себе.

— Я всегда считал, — продолжал Льюк, — что нужно держаться за свое, за то, что ты умеешь делать. И в этом добиваться успеха.

Трудно было ожидать, что его слова вызовут в ней сексуальное желание, но случилось так, что мысли ее устремились в мир эротики. Она вспомнила лицо Льюка, склонившееся над ней для поцелуя, его большие сильные руки, страстно обнимавшие ее…

Лицо девушки залила краска: до нее вдруг дошло, что она уставилась на его загорелые руки, державшие вожжи, и не может оторвать взгляда от длинных пальцев. Она вспомнила ощущение его руки на своем лице, и ее пронзила приятная дрожь. Она заставила себя снова взглянуть ему в глаза и сосредоточиться на том, что он говорит.

— Кроме всего прочего, у меня был развод в разгаре, и мне не хотелось других кардинальных перемен. Я поторопился с женитьбой и не желал совершать новых ошибок. Спешка к добру не приводит. Я был готов удовлетвориться собственными ресурсами, тем, что у нас уже есть. И не связываться с новым бизнесом, о котором ни у меня, ни у отца не было ни малейшего представления.

— Да, у вас были веские основания.

Льюк кивнул.

— Отец ни о чем не хотел слышать. Когда у него появлялась идея, он становился похожим на пса с куском мяса, который хотят отнять. — Льюк невесело усмехнулся. — Кроме того, он не умел ничего делать наполовину. Заложил ранчо на всю сумму, которую можно было выжать, и вложил все до цента в строительство гостиницы.

Льюк прочесал свои густые волосы рукой.

— Отец сказал, что возьмет на себя отдых туристов, а я буду заведовать скотофермами. Но я совсем не хотел, чтобы ранчо стало бесплатным приложением к гостинице, забавой для толпы туристов. Мне была ненавистна мысль, что ранчо, которым владели четыре поколения семьи, на котором я вырос, превратится в нечто вроде увеселительного парка «Старый Запад».

Вот что его печалит; значит, в душе его все же есть чувствительная струна. При этой мысли Джози сама вдруг стала сентиментальной.

— И что же дальше?

В ответ он тяжело вздохнул:

— Мы поссорились, и я уехал.

— Куда же?

— В юго‑западную Оклахому, там я управлял чужим ранчо.

— Вы поддерживали связь с отцом, пока отсутствовали?

— Да, мы обменялись несколькими письмами и телефонными звонками, но отношения были не из лучших. Он все время звал меня домой, но я не возвращался. Не хотел видеть, как изменилось ранчо, не хотел видеть эту чертову гостиницу. Мне было тошно даже думать о ней.

Ну что ж, вполне можно понять, ведь он так любил ранчо, с сочувствием подумала Джози.

— Консуэла говорит, что вы приехали, узнав, что отец заболел.

Снова желваки заиграли на скулах.

— Я бросился в машину, как только она позвонила. — Он долго молчал, глядя прямо перед собой, и наконец выдавил из себя: — Но было уже поздно.

— В каком смысле?

— У отца был инфаркт, и он умер, не приходя в сознание.

— О, Льюк, я так вам сочувствую.

— Он загнал себя в гроб работой, стараясь управлять сразу и гостиницей, и скотофермами. Пока я отсутствовал, ранчо пришло в упадок, но отец скрывал от всех, насколько плохи дела. — В голосе Льюка звучала горечь. Он провел ладонью по лицу. — Мне не следовало уезжать; если бы я был дома, я взвалил бы на свои плечи половину всех забот, и, может быть, он бы уделял больше внимания своему здоровью. Может, я нашел бы хорошего врача, пока еще можно было поправить дело.

У Джози заныло сердце.

— Неужели вы вините себя в его смерти?

— Да, я считаю, что виноват именно я. — Он мельком взглянул на нее, и она уловила боль в его глазах. — А стоит чуть‑чуть забыться, проклятая гостиница напоминает мне обо всем.

Так вот почему он невзлюбил гостиницу — она напоминает ему о ссоре с отцом! Его мучает совесть за то, что он отсутствовал, когда был так нужен родному человеку, за то, что они не помирились перед его смертью. И это разъедает ему душу.

Она снова взглянула на Льюка, увидела его жесткий подбородок и плотно сжатые губы. Он злился на самого себя. Сочувствие, острое как стрела, пронзило ей сердце.

Девушка стала искать слова, которые бы его утешили.

— Льюк, вы слишком строго себя судите, — начала она, сожалея, что нельзя протянуть руку и дотронуться до него. — Насколько я понимаю, вас обижало то, что отец не пожелал считаться с вашими чувствами. Я знаю, что в подобной ситуации мне было бы так же обидно. — Он метнул на нее острый взгляд, но тут же стал внимательно смотреть на тропу. Джози не могла разгадать его мыслей, но по крайней мере знала теперь, что он ее слушает. — Ясно, что вы очень любили своего отца, иначе вы так не страдали бы из‑за этой ссоры. Но я уверена, что, когда один человек так любит, другой обязательно это знает. Он, безусловно, ценил вас, несмотря на все разногласия.

Она сказала это серьезно, трогательно наморщив лоб в старании убедить. Льюк снова взглянул на нее; на сей раз их глаза встретились и долго не расставались. Было нечто успокаивающее в этом взгляде небесно‑голубых глаз, и он почти поверил на миг ее словам: это было лекарство.

— Я не уверен в этом, но спасибо вам за сочувствие.

Она снова улыбнулась своей доброй улыбкой, и Льюк засмотрелся на нее. Отвел глаза, удивляясь тому, что она имеет над ним такую власть. Понять, что она сексуально привлекательна, несложно, ответ лежит на поверхности. Не ясно было другое: с чего пробудилась в нем эта сильная, страстная тоска по настоящей близости, почему получается так, что каждый раз, оказавшись рядом с ней, он открывает душу нараспашку?

Ему стало легче, когда на опушке леса тропа сильно сузилась. Тут уже не поведешь задушевные разговоры, и слава Богу, он уже и так наговорил много лишнего.

Натянув вожжи, Льюк попридержал Черную Звезду, чтобы пропустить Джози вперед, продолжая размышлять, что же такое на него нашло — ведь по натуре он был человеком, умеющим сдерживать свои чувства. Наверно, в ней есть еще что‑то, кроме внешности. Впрочем, у нее и со внешностью все в порядке, подумал Льюк, снова вглядываясь в девушку, ритмично качающуюся в седле. Да‑а‑а, парень, все у нее в большом порядке.

Наконец добрались до поляны, предназначенной для пикника. Соскочив с Черной Звезды, Льюк привязал ее к дереву и поспешил к Джози, чтобы помочь ей спрыгнуть с лошади. Когда он схватил девушку за талию, ее куртка поехала вверх, и он на секунду ощутил теплую голую кожу. Он замер, не сумев сразу отступить назад, и чуть было не застонал.

— О… простите меня.

Джози повернулась к нему лицом, все еще пребывая в его объятиях, ее легкое дыхание прошлось по его лицу. Ее глаза были невероятно близко, он и не знал раньше, что голубой цвет может быть таким теплым. Льюк был готов стоять так — обхватив руками ее талию, не двигаясь и не дыша — до скончания века.

Джози спасла его, отступив на шаг и отвернувшись. Льюк схватил вожжи Петунии и кое‑как обмотал их вокруг ствола. Сердце его громко стучало.

Надо взять себя в руки, подумал Льюк, ведь впереди еще целый вечер наедине с ней. Я здесь гид и хозяин ранчо, об остальном нужно забыть.

Прочистив горло, он рукой указал на поляну, где вокруг выложенной кирпичом ямы лежали бревна. Из ямы высилась гора мелких дров для растопки — оставалось только поднести спичку.

— Это место для костра, — объяснил Льюк, хотя все и так было ясно.

— Здесь как будто все готово, — отозвалась Джози, поправляя прядь волос.

Да, здесь все готово, в том числе и я, мысленно ответил Льюк. Готов прижать тебя к себе и целовать до самого утра.

С этими ощущениями он подошел к пирамиде дров, присел на корточки и поджег ее. Пламя заплясало в сгущающихся сумерках, добавив тепла его телу, которое и без того пылало. Как я все это выдержу? — спросил он себя. Или сгорю, или свихнусь, не иначе.

Полная луна стояла высоко в небе, когда Джози, удовлетворенно вздохнув, поставила на землю оловянную миску:

— Еще ни разу в жизни я так вкусно не ела.

— На свежем воздухе все кажется вкуснее. Тем более, если тут же и приготовить. — Поставив свою миску рядом, Льюк облокотился о бревно за спиной и стал смотреть на огонь.

И когда ешь в приятной компании, добавила про себя Джози, вытягивая ноги. Она побаивалась этого вечера наедине с Льюком. Особенно в тот миг, когда он помогал ей слезть с лошади, и она почувствовала тепло его ладоней на своей обнаженной талии.

Слава Богу, они оба пришли в себя, пока жарили мясо на шампурах, разогревали кукурузные початки и раскладывали по мискам салат, приготовленный Консуэлой. К ним вернулось хорошее настроение, царившее в тот вечер на кухне, когда они болтали обо всем на свете. Джози почти что смогла расслабиться.

Почти, но не до конца. Его обаяние притягивало, и в душе закипало желание, как лава вулкана. Невозможно было сказать, когда и как это напряжение прорвется наружу, нарушив тишину и покой уютного вечера.

Ей нравилась в Льюке не только внешность, даже то, как он сегодня рассказывал о своих разногласиях с отцом, доказывало: за внешне грубоватой оболочкой скрывается добрый и заботливый человек.

В конце концов, почему я должна о нем постоянно думать? — одернула она себя. Если разобраться, я вообще не должна думать о нем. Не мешало бы передохнуть после Роберта, а не помышлять о новом романе.

Так почему же я не могу думать ни о чем другом?

Внезапно Льюк указал рукой на небо и воскликнул:

— Смотрите, звезда падает!

Джози зачарованно смотрела на крошечную сверкающую точку, которая пронеслась по темному небу и исчезла.

— Так вот что это такое, — пробормотала она.

Льюк удивился:

— Вы что, не видели их раньше?

— Представьте себе, нет.

Он был изумлен:

— Вы, горожане, гораздо беднее, чем я думал. — Он говорил шутливо, но Джози поняла, что он и всерьез так думает. Льюк снова откинулся на бревна. — Когда я был мальчишкой, я загадывал желание, видя падающую звезду. Мама говорила: если успеешь загадать, пока она не упала, оно исполнится.

— Значит, потому она так любила их вышивать, — сказала Джози. И подумала: неудивительно, что он так любил этот ковер‑одеяло. — А что вы загадывали в детстве?

— Я хотел, чтобы все оставалось, как есть. — Он стал снова всматриваться в звездное небо. — У меня тогда уже был пони, и собака, и целая уйма игрушек, так что тратить желания на все это не было смысла. И никогда я не мечтал быть астронавтом, или футболистом, или пожарным, — я всегда знал, что останусь жить на ранчо и буду здесь работать, когда вырасту. Поэтому я и загадывал простую вещь: пусть ничего не изменится. — Он невесело усмехнулся. — Конечно, было бы интереснее, если бы я загадал: хочу, чтобы храм Тадж‑Махал сбросили с самолета к нам на южный выгон. И это бы сбылось! А что загадывали вы?

Джози все еще смотрела на мерцающие звезды.

— У меня было два желания. Первое — чтобы я весь год проводила в летнем лагере.

— Видимо, вам очень там нравилось.

— Я только этим и жила: единственный шанс побыть на природе.

— Почему же?

— Потому что семейство мое природу не жалует — бывает на воздухе, только когда влезает в машину или вылезает из нее. Да и то если нет поблизости крытой стоянки. А я всегда любила природу. Когда выросла, я стала работать в лагерях инструктором. Именно тогда и поняла, что люблю работать с людьми, особенно когда они в отпуске. И меня потянуло в сферу отдыха и туризма. — Джози вздохнула, глядя в сторону. — К сожалению, на этом поприще меня ждала неудача; может, и вправду такая работа не для меня.

Льюк припомнил рассказ девушки о том, как родители не одобрили ее выбора, видимо, это заставило ее усомниться в себе. Неуверенный тон Джози пробудил в нем желание поддержать и защитить девушку.

— Почему же? — сказал он неожиданно для себя самого. — Вы выбрали специальность, исходя из своих интересов и способностей. Это говорит о вашей самостоятельности.

Джози всматривалась в него пытливо и с надеждой.

— Вы правда так думаете?

— На сто процентов.

— Отец говорил мне, что я многое упускаю из виду: длинный рабочий день, конкуренцию, мешающую продвигаться по службе, а может, и необходимость жить вдали от семьи.

— У каждой специальности свои недостатки.

— Но у меня все кончилось тем, что я потеряла работу.

— Это не имело отношения к вашему выбору профессии. Из того, что вы мне рассказали, ясно — вы отстаивали свои принципы. А это значит, что вы умеете не только принимать правильные решения, но и проявлять мужество. Работу можно менять, зато характер останется при вас.

В ответ в ее глазах засветился мягкий свет благодарности. А его сердце забилось от счастья.

— Спасибо, — тихо сказала Джози.

Льюк всего лишь кивнул в ответ, потому что в горле у него образовался подозрительный ком, а в душе — какая‑то новая нежность. Он постарался перевести разговор в другое русло:

— Вы говорили, что у вас было две мечты. Какая же вторая?

— А‑а, ну это обычная розовая мечта: жить в деревне, растить двоих‑троих детей, завести большую собаку и несколько лошадей.

Типичная мечта девушки, которой не хватает свежего воздуха, подумал Льюк. Если бы она исполнилась, ей все это осточертело бы через неделю.

— В этой пасторальной картине нет очень важного элемента, — сказал он сухо.

— Чего именно?

— Мужа. Он появлялся в вашем воображении?

— Видимо, нечасто, — Джози криво усмехнулась, — если учесть ту ошибку, которую я допустила именно в этом вопросе. — Она снова взглянула на звезды. — Всегда считала, что, когда я встречу «того самого» человека, мне это сразу будет ясно.

Зная, что ступает на зыбкую почву, Льюк все же не смог остановиться:

— А как вы собирались это определить?

— Если произнести вслух, это прозвучит страшно глупо, — ответила Джози. Она согнула ноги и подтянула их к подбородку. — Мне казалось, что сердце забьется сильнее, что рядом с ним я сразу повеселею, что… я просто его узнаю, вот и все.

— И что же, неужели вы еще никого не узнали?

Джози не ответила. В костре с треском переломилось бревно, в воздух взлетели снопы искр. Было темно, и все же он заметил румянец на ее щеках.

— Мне нравился кое‑кто из мужчин, если вы имеете в виду именно это. Но не более того.

Это прозвучало так, словно она оправдывалась. Джози явно нервничала, но легкая улыбка все же появилась на ее губах, однако, прежде чем Льюк сообразил, чему она улыбается, Джози поднялась и стала стряхивать пыль с джинсов.

— Уже довольно поздно, нам пора возвращаться. Вам не кажется?

Здравый смысл настоятельно требовал согласиться с этим. Пробормотав «да», он неохотно встал и начал гасить костер, после чего принялся собирать посуду и прочее имущество. И все это время размышлял, какого же типа мужчины ей нравятся.

И нравится ли ей он сам.

Не твое собачье дело, выругал он себя. Она ищет мужа, а не просто приятеля. И все же, вспоминая ее ответ, он чувствовал учащение пульса и был рад тому, что пикник закончился. Чем быстрее пройдет этот вечер, тем лучше.

Льюк и Джози пересекли поляну, направляясь к лошадям. В тишине ночи трещали кузнечики. Полная, круглая, как тарелка, луна светила так ярко, что не пришлось даже зажигать привезенный Льюком мощный фонарь. В этом лунном свете Льюк увидел, к своему удивлению, одну лошадь вместо двух.

— А где же Петуния? — спросила Джози.

Сердце Льюка упало.

— Скорее всего, у себя в конюшне. Видимо, я плохо ее привязал.

И даже знаю почему, подумал он с сарказмом. Так возбудился, что не смог завязать простого узла.

Сейчас, при одной этой мысли, его снова пронзила сладкая истома. Шагая к Черной Звезде, он старался отогнать эти воспоминания. И знал, что это напрасный труд.

— Что же нам делать? — спросила Джози.

— Поедем на одной лошади. — Он сказал это тоном, каким приговоренный к казни объявляет самую короткую дорогу к гильотине. — Черная Звезда не любит, когда ее ведут под уздцы, и слишком игрива: вам одной с ней не справиться.

Эта перспектива — ехать с Льюком на одной лошади — привела Джози в такое волнение, что у нее пересохло во рту. Она молча кивнула, глядя, как он запихивает завернутую в газету посуду и фонарь в переметную сумку. Потом, прыгнув в седло, протянул ей руку. Джози ухватилась за нее, продела ногу в стремя и, подпрыгнув, устроилась позади него. Но, не рассчитав усилия, почти перевалилась через лошадь, и Льюк едва успел ее поймать.

— Вот так. Теперь держитесь крепче.

— Да за что же мне здесь держаться?

— Придется держаться за меня.

Сердце Джози билось, как молот о наковальню. Осторожно, нерешительно она обхватила руками молодого мужчину и под расстегнутой курткой ощутила его живот. Он оказался мускулистым, твердым и теплым. Она испуганно отдернула руки.

Матерь Божья, где же мне за него ухватиться? Может, чуть повыше? Почти не дыша, она снова обняла Льюка.

На сей раз ее руки оказались у него на груди. Джози чувствовала, как бьется его сердце прямо у нее под ладонью, и ее собственное сердце забилось в унисон. Это было еще хуже, чем раньше. Что же мне делать, Господи? Теперь уже не вернешь руки туда, где они были раньше.

Черная Звезда фыркнула и дернулась в сторону, Джози инстинктивно прижалась к Льюку, ее груди впечатались в его спину. У него вырвался из груди не то стон, не то рык.

— Я вас ударила?

— Нет, все в порядке. — Его низкий, напряженный голос свидетельствовал об обратном.

Нос Джози прижался к его шее, и, осмелившись перевести дух, она почувствовала запах его волос. Запах этот заставил ее сердце подпрыгнуть. Видимо, так же пахнет его подушка, подумала она и поймала себя на том, что в мечтах уже пытается пробраться в его спальню.

Только непринужденная беседа может спасти положение, решила Джози.

— А ваш собственный дом, он далеко отсюда?

— А что? — осторожно спросил Льюк.

Боже, неужели он думает, что я напрашиваюсь на…

— Просто мне интересно. Вы мне не показали его, когда возили на ранчо.

— Посещение моего жилья не входит в программу. Хочется побыть без посторонних глаз хотя бы дома.

— Ну да, конечно. Консуэла рассказывала, что его построил еще ваш дед. Я так люблю старые дома… — Спохватившись, Джози повторила: — Мне просто хотелось знать, вот и все.

— Да ладно, ничего страшного. — Льюк ответил мягко, словно почувствовав ее смущение. — Я могу вам показать дом, просто раньше не догадался. Особенно после…

Нашего поцелуя, закончила про себя Джози. Льюк оборвал фразу, мысль осталась незаконченной; жаркая волна залила ей лицо и покатилась дальше, вниз. Джози поерзала на лошади и чуть не скатилась с нее. Снова рука Льюка предотвратила ее падение, на сей раз охватив ее ягодицы.

Это жест, которым Льюк прижал ее к своей спине, почти что ее доконал. Господи, когда же кончится эта мука? Запах его волос, твердость мускулов, биение сердца — слишком много всего сразу, чтобы выдержать. Джози была так переполнена ощущениями и чувствами — казалось, вот‑вот взорвется.

— Вы в порядке?

Нет, забилось в ее мозгу.

— Да, — промямлила она вслух.

— Советую держаться покрепче. Вы же не хотите упасть?

Не хочу, молча согласилась Джози, падать мне нельзя ни в коем случае.

Так они и продвигались вперед — молча, а вокруг царила ночь, дыша ароматом кипарисов. Воздух казался одушевленным, слышался мерный стук копыт лошади, гортанное кваканье древесных лягушек, стрекот кузнечиков.

Наконец невдалеке показался амбар. По логике вещей Джози должна была вздохнуть с облегчением, а ею — как ни странно — овладела досада. Какая‑то предательская часть ее существа вопреки всякой логике не хотела прерывать эту прогулку, эти восхитительные, волнующие, счастливые ощущения. Эта езда давала возможность обнимать Льюка.

Ее рука автоматически поползла выше по его груди, и пальцы расположились на ней веером. Она слышала, как он затаил дыхание.

Потом его рука покрыла ее ладонь, и девушка в свою очередь перестала дышать. Его жест был таким естественным — просто он своей большой, теплой ладонью прижал ее маленькую руку к своему сердцу. Но жест поразил Джози, потряс ее, — в нем было наслаждение, глубокий, тревожный смысл и в то же время предчувствие опасности.

Я должна шевельнуться, отодвинуться, ну хоть просто отнять руку, подумала она.

И ничего не сделала.

Значит, своим бездействием я заключаю с ним некий договор? Ответа не было, и Джози хотела одного — чтобы этот миг длился вечно.

Неожиданно Черная Звезда остановилась. Взглянув из‑за плеча Льюка, девушка увидела, что они подъехали к загону.

— Вот мы и дома, — сказал Льюк. — Я привяжу лошадь, потом помогу вам слезть.

Он ухитрился спешиться, не задев Джози.

Минутой позже он вытянул руки, чтобы помочь ей; и вот она уже в его объятиях, а тело ее, отделившись от лошади, медленно скользит по его фигуре. И от этого замирает сердце.

Ее ноги коснулись земли, взгляд встретился с его взглядом. Огонь в его глазах зажег ответное пламя у нее внутри, словно к стогу сена поднесли спичку. Так они и стояли, прижавшись друг к другу, его шея в кольце ее рук. Она столько мечтала о его поцелуе, что было естественным наклонить его голову к своему лицу и слиться губами.

Поцелуй начался медленно и нежно, потом вдруг набрал силу и стал разгораться, как лесной пожар. Нарушив все границы, он воспарил туда, где царит страсть — голодная, необузданная, добела раскаленная страсть. Льюк обнял девушку покрепче, а она нашла позу, позволившую ей прижаться к нему теснее, потом еще теснее.

Казалось, он волшебным ключиком открыл внутри ее нечто тайное, нечто глубоко запрятанное — то, что еще следует понять и принять, во что следует поверить. Почему это так, почему именно он разжигает во мне эту страсть, почему я отвечаю с такой жаркой взаимностью? — на эти вопросы у Джози ответа не было.

Осталось без ответа и то, почему в его руках она тает как воск, превращаясь в сгусток эмоций, желания и томления, и стремится куда‑то, откуда возврата нет.

Возврата нет. Эта мысль ее обожгла: я падаю в пропасть, нужно взять судьбу в свои руки. Однажды я уже позволила себе плыть по течению, а потом горько сожалела об этом.

Ладонь Льюка скользнула вверх, пальцы продвинулись по ее спине, большой палец шел по ребрам — выше, выше, выше… У Джози подогнулись колени, решимость стала ослабевать. Боже, еще пара таких мгновений — и все благие намерения сведутся к нулю.

Сделав усилие, Джози отодвинулась.

— Я… Мне нужно идти.

Резко развернувшись, она побежала по тропе к своему дому. Льюк смотрел ей вслед. Пытаясь справиться с собственными эмоциями, он делал глубокие вдохи и выдохи, опершись обеими руками о забор.

Дьявол, произошло как раз то, чего он поклялся не делать, чего он боялся.

Легко сказать: быть рядом с Джози и к ней не прикасаться. Все равно, что посадить котенка на грядку с кошачьей мятой и сказать: «Не смей в ней валяться». Или, держа яблоко у самой морды лошади, говорить: «Даже не думай откусить кусочек». Или бросить оголодавшему быку охапку сена и рассчитывать, что он к ней не притронется. Джози — это неодолимый соблазн, и нужно было думать, прежде чем создать эту обстановочку: один на один с ней.

Черт побери! Ему почти удалось целый вечер держать себя в узде. Но стоило лишь вкусить теплоту и сладость ее губ, как все его благие намерения рассеялись как дым.

Осталось всего пять дней, подумал он с надеждой. Всего пять дней, после которых она исчезнет не только из гостиницы, но и из моей жизни. Может, после этого я смогу спокойно спать по ночам, сосредоточусь на работе и примусь думать о чем‑то другом. Не только о том, как звучит ее смех, как пахнет ее кожа, как сияют ее голубые глаза.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Звук пронзительного свистка заставил Льюка застыть на месте, посреди главного холла.

Что это может быть? Звук явно исходил из того крыла гостиницы, где располагаются гостевые комнаты. Пробормотав ругательство, он двинулся в том направлении, сжимая в руке бухгалтерские счета.

В коридоре он увидел Консуэлу, стоявшую у входа в один из номеров.

— Что здесь происходит? — поинтересовался Льюк, выгибая шею, чтобы заглянуть внутрь комнаты.

К его удивлению, две немолодые горничные носились наперегонки у двух кроватей, застилая их. Они на предельной скорости расстилали простыни, загибали их под тюфяк, втискивали подушки в наволочки и разглаживали поверхность покрывал. За те полгода, что он знал этих женщин, он никогда не видел их такими шустрыми. Как правило, они ползали со скоростью жирных червей, на коих и походили. Сейчас же они щеголяли в новеньких черно‑белых формах, в которых сильно смахивали на пингвинов.

— Проводим соревнование: кто быстрее застелит постель, — пояснила Консуэла. — Интересно, правда?

Потрясающе интересно, подумал Льюк и тут же догадался, кто стоит за этим проектом. Глазами он пошарил по комнате, разыскивая Джози, и, ясное дело, она оказалась здесь: стояла в углу, не отрывая глаз от секундомера; кудри падали на плечи в художественном беспорядке. В душе Льюка что‑то занялось при виде девушки, а то, что она его не заметила, — разозлило.

За последние три дня он ухитрился не встретиться с ней ни разу, но не смог выбросить ее из головы. То, что Консуэла и Мануэль без конца о ней болтали, лишь усугубляло его тоску: Джози сделала то, сделала се, посоветовала это, и тому подобное. Они так ее восхваляли, словно она стала центром мироздания.

Нет сомнений, именно Джози помогла Консуэле отобрать и получить двух новых служащих, это она ввела нечто вроде поощрительной программы для гостиничного персонала, побуждающей их являться вовремя и работать лучше, чем раньше. Льюк был вынужден признать, что дела в гостинице пошли на лад, но вместе с тем вторжение Джози на его территорию жутко раздражало Льюка.

Подумать только! Начала с чистки картошки, а теперь уже норовит пристроиться у руля! Так не полагается, черт возьми, она явилась сюда отдыхать, и нечего клиентке влезать по уши во все, что касается менеджмента. Вся эта ситуация действовала ему на нервы.

— Готово! — воскликнула одна из горничных, сделав вмятину в подушке и победно вскинув руки.

— У меня тоже! — почти одновременно крикнула вторая.

Щелкнув секундомером, Джози просияла улыбкой, глядя на обеих женщин:

— Потрясающе, дамы. Вы обе улучшили свое время на целых десять секунд. Если сбросите в следующий раз еще по десять секунд, Консуэла вручит вам приз — по фунту кофе каждой. Отнесете домой.

— Прекрасно! — Более высокая горничная повернулась к другой. — Это интересно, правда, Майра?

— Да‑а. Не работа, а сплошное удовольствие, — согласилась та.

— Я считаю, что работа и должна быть удовольствием, — сказала Джози. — На этой неделе мы проведем еще одно соревнование, а до того вы можете ежедневно, застилая постели, тренироваться. И помните: если каждая из вас всю неделю не будет опаздывать, будет укладываться в смену с уборкой комнат и делать все, что вам положено по списку, — каждая унесет домой в пятницу полный обед.

Обе горничные расплылись в улыбках.

— Скорее бы пятница! Так здорово не готовить вечером на всю семью, — сказала Майра.

— Если вы не шутите, — добавила вторая, — я обойдусь совсем без перерывов.

— В пятницу вы наверняка получите большой перерыв, — сказала Джози, дружески похлопав каждую женщину по плечу. — Но имейте в виду: цель у вас одна, вы работаете бригадой.

— Мы не подведем друг друга, — торжественно заявила высокая. — Правда, Майра?

Майра с готовностью кивнула:

— Правда.

С довольной улыбкой Джози выпрыгнула из номера и в коридоре столкнулась с Льюком.

— Ой! — Глаза ее расширились от удивления.

И снова яркая голубизна ее глаз пронзила его как стрела. Он схватил девушку за плечи, чтобы поддержать, но чуть не упал сам: исходящий от нее нежный женственный запах щекотал ноздри, нарушая душевное равновесие.

Недовольная гримаса помогла ему скрыть свои чувства.

— Что здесь происходит? — спросил он строго. — И вообще, кто все это разрешил?

Выступив вперед, Консуэла гордо выпрямилась:

— Я разрешила. Если у тебя есть вопросы, обращайся ко мне.

Отойдя на шаг, Льюк потер подбородок. Черт, я же всю жизнь позволял Консуэле командовать гостиничным персоналом, доверял ей в этих делах больше, чем самому себе. Но мне не нравится, что теперь она безоговорочно принимает все предложения Джози.

— На кой бес им униформа?

— Она заставляет женщин гордиться местом работы, — вмешалась Джози, — дает им чувство локтя, а еще — так они выглядят приличнее, с точки зрения отдыхающих.

— Хмм, — ему это не нравилось, но было неясно почему. — А что это за списки, упомянутые вами?

— О, хорошие списки! — загорелась Консуэла. — Джози написала им, что они должны выполнить, убирая комнаты, чтобы пройти акробатцию.

— Пройти… что? — Льюк нахмурил лоб.

— Апробацию. — Джози выдала ямочку на щеке. — Такой список дает Консуэле объективные данные, по которым она может судить о качестве их работы, а также позволяет горничным точно узнать свои обязанности. Если они справляются с заданием или даже перевыполняют его, им выдается премия.

— Эти списки творят чудеса! — воскликнула Консуэла, всплеснув руками от восторга. — Не понимаю, как я сама до них не додумалась.

— Ты, вероятно, не собиралась разбазаривать имущество, — хмуро ответил Льюк.

— Но мы дарим только то, что покупаем оптом, по дешевке, — запротестовала Консуэла, — или готовим сами. — Она повертела пальцем перед носом Льюка: — Это гораздо дешевле, чем каждую неделю платить за объявление о найме и обучать людей заново.

Льюк мрачно смотрел на носки своих сапог. Женщины говорили очень разумные вещи, идеи здравые, подумал он, и неважно, от кого они исходят. Почему же меня так злит, что Джози — инициатор всех этих новшеств?

Потому что она — одна из отдыхающих, упрямо повторил себе Льюк. И то, что она делает, — не ее забота и вообще неприлично.

Однако Льюк знал, что все не так просто. Суть была в том, что он не хотел попадать к ней в сети, не хотел нуждаться в ней. А главное, не хотел, черт возьми, скучать по ней, когда она уедет.

Эта догадка подстегнула его. Придется выставить девицу из гостиницы, вернуть в статус отдыхающей, и сделать это как можно скорее.

— Джози, ваш вечерний лодочный поход в лагерь запланирован на завтра, — сказал Льюк. — Я отправлю с вами Мануэля, он будет грести, а Консуэла встретит вас уже на месте.

— Но я же не могу, — воскликнула Консуэла, — надолго оставлять хозяйство! Мне нужно после обеда проследить за уборкой и приготовить завтрак на следующее утро.

— Чепуха. Ты сама хвасталась, что теперь кухарки, твои помощницы, приходят вовремя и старательно исполняют все твои указания. — Льюк хитро ухмыльнулся. — Я доставлю тебя в расположение лагеря после обеда и отвезу назад в гостиницу очень рано утром.

Консуэла нахмурилась. Ее попытки сосватать его и Джози были очевидны, толстуха старалась, чтобы в оставшиеся дни они почаще бывали вместе. Глаза экономки сверкнули:

— Блестящая идея! Ты сам ее отвезешь, Льюк. И побудешь в лагере, ведь ты не был там уже сто лет.

Он не ожидал такого ультиматума даже от Консуэлы.

— Я уверен, что ей гораздо удобнее остаться на стоянке с женщиной, чем со мной, — возразил он.

— Но я не хочу причинять Консуэле лишнее беспокойство, — вмешалась Джози. — Может, просто отменим этот поход?

— Даже слышать не хочу, — ответил Льюк. — Это мероприятие оплачено вами, как и все прочие. Кроме того, Консуэла и Мануэль обожают ночевать в палатках. Сам Мануэль расписывал мне, как здорово они провели прошлые выходные у озера Тен‑киллер. Погода обещает быть прекрасной, эта теплынь продержится до понедельника.

— Если разобраться, я и одна могу туда поехать, — сказала Джози.

— Наша страховая компания такого не позволяет, — ответил Льюк. — И я уверен, ваши доброжелатели будут счастливы вас сопровождать. — Одарив Консуэлу многозначительным взглядом, он гордо удалился.

Это избавит меня от ее присутствия хотя бы на пару дней, думал он на ходу. Под наблюдением верных людей с ней не случится никакой беды. А если ее не будет на ранчо, то и со мной беды не будет.

— Лагерная стоянка как раз за поворотом, — громко сказал Мануэль, сидящий на корме лодки. — Боюсь об заклад, Льюк и Консуэла уже там.

Пока лодка шла по изгибу реки, Джози вглядывалась вдаль, а сердце ее билось учащенно. Действительно, они уже там и даже складывают на поляне поленья для костра.

Консуэла была ближе, и Джози ясно видела, как она достает большую черную кастрюлю из ящика с продовольствием и посудой, однако совсем другая фигура завладела ее вниманием.

Льюк. Она жадно вглядывалась в него, отмечая про себя каждую мелочь: темные волосы лежат гладко, словно он по привычке только что прочесал их пальцами, широкие плечи обтянуты голубой фланелевой рубашкой, мускулы ног напряглись под джинсами, когда он присел у поленницы. Кровь побежала быстрее у нее в жилах.

Она не видела его с того памятного вечера, когда они ездили верхом, их вчерашний разговор в гостиничном коридоре не в счет. Джози не сомневалась, что все эти дни он избегал ее. И все из‑за того поцелуя!

Можно с уверенностью сказать, что ему явно нравилось меня целовать, раздумывала Джози. Может, я и первая начала, но он тоже проявил неподдельный энтузиазм. Мне и сейчас становится жарко, стоит вспомнить, каким жгучим был его поцелуй. По каким бы причинам он меня ни избегал, подумала девушка, меня это должно устраивать. На данном этапе жизни любовный роман мне ни к чему. А значит, лучше держаться от него подальше. С глаз долой — из сердца вон!

А между тем какая‑то тайная, видимо подсознательная, часть ее существа постоянно его ждала. По ночам ощущение его поцелуев не давало ей заснуть, она металась в постели, сбивая одеяла и простыни. Понимала, что это противоречит всякой логике, и приходила в отчаяние.

Подняв глаза от будущего костра, Льюк встретился взглядом с Джози. Стараясь не выдать волнения, она молча подняла руку в знак приветствия. Он помахал в ответ и пошел к лодке.

Мануэль направил челнок к берегу, и его днище заскрипело по гальке, выстилающей речное дно. Спустившись с обрыва, Льюк помог Джози выбраться на сушу. Ладонь его была сухой и горячей, и это ощущение наполнило Джози восторгом, весьма ее огорчившим. Она намеренно отвела глаза, чтобы он не видел, какой эффект произвело его рукопожатие.

— Хорошо ли доплыли? — спросил Льюк.

— Изумительно. Места здесь необычайно красивые — просто нет слов. Я нащелкала две пленки. — Джози приподняла фотоаппарат, висящий у нее на шее.

— Да, действительно, есть на что посмотреть, — улыбнулся Льюк. — Но больше всего мне нравится плавать по реке осенью.

У Джози пересохло во рту, она прилагала героические усилия, чтобы справиться со своим состоянием, но все же заметила краем глаза, каким жарким поцелуем обменялись Консуэла и Мануэль. Меньше всего хотелось ей сейчас думать о поцелуях.

— Вы часто плаваете в лодке? — спросила девушка.

Он покачал головой:

— Не влезал в нее уже несколько лет. Столько хлопот с этой гостиницей, что нет никакой возможности отдыхать.

— Какая жалость: жить среди такой красоты и не иметь времени ею любоваться!

— Я даже выспаться не могу — где уж мне любоваться. Пока не найду нового менеджера, об этом нечего и мечтать.

— А есть кандидаты?

— Сегодня утром беседовал с одним, но Консуэла его забраковала.

Оказавшаяся рядом Консуэла презрительно фыркнула:

— Настоящий сволопай.

Джози наморщила лоб:

— Кто?

— Она хочет сказать — шалопай, — перевел Льюк, улыбаясь от уха до уха.

— Такой влюбленный в себя, грубый, хочет командовать, — пояснила экономка.

— Кроме того, его рекомендации не подтвердились. — Льюк переступил с ноги на ногу. — Кстати, уже темнеет, а нам еще нужно поставить палатки. Мануэль, а не пособирать ли тебе еще дровишек?

— Слушаюсь, босс, — кивнул работник.

— А я достану остальные продукты из джипа, — сказала Консуэла.

— Я помогу тебе, — вызвался Льюк.

— Там всего одна маленькая сумка, — отмахнулась экономка, — я прекрасно ее донесу. Оставайся с Джози. Ты почти не видел ее в последнее время; наверное, тебе не терпится поблагодарить ее за помощь.

Джози наблюдала, как Консуэла карабкается по высокому берегу к джипу; лицо девушки горело от стыда за то, что толстушка так неловко оставила их наедине.

Льюк прочистил горло, намереваясь что‑то сказать, адамово яблоко заходило вверх‑вниз.

— Консуэла права, я как раз собирался сказать, насколько ценю ваше сотрудничество.

— Можете не благодарить, мне это доставило настоящее удовольствие.

— Я хотел сказать еще кое‑что. Я… э‑э‑э… хотел извиниться за тот вечер…

У Джози вспотели ладони. Он мог говорить только о поцелуе, но зачем же тогда извиняться?

— Не имеет значения. — Джози упорно смотрела вниз, якобы разглядывая что‑то на земле. — Все это в порядке вещей.

— Я чувствовал себя виноватым, — он поддел камешек носком сапога.

Виноватым за поцелуй? Ничего себе «комплимент»! Джози выпрямилась и холодно сказала:

— Напрасно. Если уж кто и виноват, так это я.

— Да нет, ответственность лежит на мне. Не в моих правилах пользоваться тем, что…

— Пользоваться чем? — Она ничего не поняла. Что он хочет сказать, черт возьми? Звучит так, словно она слабоумное, беспомощное существо, не умеющее постоять за себя. И словно он имеет над ней какую‑то власть, что еще более унизительно. — Почему вы думаете, что можете чем‑то воспользоваться? — От этих слов повеяло еще большим холодом.

Льюк пожал плечами:

— Ну‑у, вы одна проводите медовый месяц, а я знаю… Знаю, как уязвим бывает разочарованный человек.

— Минуточку, — Джози подняла руку. — Вы что, думаете, я не понимаю, что делаю?

— Я не вкладывал такого смысла. Просто я считаю, при данных обстоятельствах вы, возможно, более восприимчивы к мужскому вниманию, чем обычно. Только и всего.

— А почему вы так считаете? — Она стояла, уперев руки в бока, гневно сверкая глазами.

Льюк опять пожал плечами:

— Ну, покупая путевку на ранчо, вы собирались провести здесь время с молодым мужем. И естественно, ожидали получить здесь какие‑то… какой‑то… опыт. По этой причине вы, может быть, легче идете навстречу мужчине, который мог бы оправдать ваши ожидания.

— Благодарю вас, доктор Фрейд, это весьма лестный для меня анализ. Я не знала, что вы еще и психиатр.

— А‑а‑а‑а! О‑о‑о‑о! — Этот вой, явно человеческий, раздался у них над головой — кто‑то кричал с площадки над обрывом.

— Консуэла! — выдохнул Мануэль; худощавый и жилистый, он выбежал из зарослей и, роняя на бегу собранный хворост, вскарабкался по обрыву с невиданной скоростью.

Льюк помчался следом, объятый тревогой. Консуэла давно стала для него самым близким человеком, он любил ее как вторую мать. Джози бежала следом.

Мужчины примчались одновременно; Консуэла сидела рядом с джипом, сжимая ладонью лодыжку.

— Змея укусила? — прокричал Льюк. Обменявшись с женой испанской скороговоркой, Мануэль взглянул вверх, на босса:

— Она говорит, что вывихнула ногу.

— О‑о‑о, — снова застонала Консуэла.

— У нас нет с собой льда? — Джози протиснулась сквозь мужские плечи.

Правильная мысль, подметил Льюк, преодолевая волнение.

— Есть, в джипе.

Джози моментально влезла в машину, нашла дорожный холодильничек и завернула пригоршню льда в бумажное полотенце.

— Вот, — сказала она, вернувшись бегом и протягивая самодельный компресс пострадавшей.

— Спасибо. — Консуэла положила лед на ногу, не переставая стонать.

— Та самая лодыжка, которую она сломала весной, — встревожился Мануэль.

— Консуэла, ты можешь встать? — спросил Льюк.

— Не знаю. Даже пробовать и то больно.

— Нельзя опираться на ногу, пока ее не осмотрел врач, — сообразила Джози. — Раз это больная нога.

— Вы правы, — ответил Льюк, — Мануэль, тебе придется немедленно везти жену в город и сделать рентген. Возьми джип. — Он протянул ключи от машины.

— А как же ночной лагерь? — простонала Консуэла.

— Не волнуйся, я все сделаю, — ответил Льюк.

— Да мы можем обойтись и без лагеря, — вмешалась Джози. — Они нас подбросят до ранчо.

— Это двухместный джип, — отрезал Льюк. — Мы все не поместимся, а нам с вами и здесь будет неплохо.

На губах экономки мелькнула тень улыбки; а может, показалось? Льюк кое‑что заподозрил и нахмурился, но тут же отверг эту мысль.

Нет. Было бы несправедливо по отношению к Консуэле даже думать так. Она, конечно, неисправимая сваха, но вряд ли зашла бы так далеко — разыгрывать «адскую боль» лишь для того, чтобы оставить его наедине с Джози.

А если все‑таки?

Льюк перевел взгляд на Мануэля и сразу откинул все сомнения: лицо испанца было серым, на лбу — глубокие нервные складки. Было ясно, что даже если Консуэла притворяется, супруг ничего об этом не знает.

Двое мужчин с трудом усадили упитанную экономку на сиденье машины, Мануэль сел за руль.

— Мануэль, если повреждение не опасно, может, ты… — Льюк прервал себя на полуслове. Просить Мануэля покинуть больную жену и вернуться сюда лишь ради того, чтобы я не оставался наедине с Джози? Не хватит совести. Сказать ему, чтобы он прислал сюда другого работника? Нет, в этот час все уже давно дома, со своими семьями.

Да Господи Боже мой, подумал Льюк, в конце концов, мы с Джози взрослые люди. Вполне можем обойтись и без дуэньи.

— Ладно, ничего. Позаботься о Консуэле. Только утром пришли за нами джип.

Мануэль кивнул. Забрав с заднего сиденья холодильничек и последнюю сумку с припасами, Льюк какое‑то время стоял на месте, глядя на отъезжающих.

Как только исчезли огни задних фар, стоявшая рядом Джози подавила тяжелый вздох:

— Бедная Консуэла, мне ее так жалко!

— Мне тоже. Не дай Бог, она снова сломала лодыжку.

— Мануэль так нервничал, — вслух размышляла Джози, — видно, очень переживает за жену.

— Ничего странного. Он ее обожает.

— Да и она его тоже. Им повезло: они нашли друг друга.

Простая фраза, казалось бы, но Льюк почувствовал в ней глубокий личный смысл. Внезапно приоткрылись проблемы в собственной жизни, и от тяжелой, ноющей пустоты заболела душа.

Солнце быстро скатывалось за деревья, его слабеющие лучи окрасили облака в размытые розовые, оранжевые и сиреневые тона. Льюк указал на тропинку:

— Пошли, уже темнеет. Нам не нужны новые травмы, значит, надо разбить лагерь до темноты.

Согласно кивнув, Джози последовала за ним. Они шли молча, но в голове Льюка вертелись резкости, которыми они успели обменяться в начале вечера. Нужно сгладить впечатление, подумал он, если я хочу, чтобы мероприятие закончилось мирно.

— Джози… — начал он.

— Льюк… — сказала она в тот же миг.

Оба замолчали, глядя друг на друга.

— Продолжайте, — сказала она.

— Уступаю очередь даме.

— Я бы сначала послушала вас.

Льюк прочесал пальцами волосы и сделал глубокий выдох.

— Очень сожалею, если я вас сегодня обидел. Просто мне хотелось извиниться за тот вечер. — Он перевел дух и посмотрел ей в глаза. — Понимаю, мы оба в дурацком положении. Просто хочу сказать, что вам не следует беспокоиться о… об… — он сглотнул слюну, — ни о чем. Я имею в виду, что ничего не будет.

— Вы правы, не будет ни‑че‑го. — В ее глазах мелькнула злость.

Черт возьми, она и не собирается сделать хотя бы шаг навстречу, подумал он. А вроде бы не так уж я и плох.

Она же меня целовала. Дважды.

— Ну что ж, ладно. — Нагнувшись, он начал собирать хворост, рассыпанный Мануэлем, слегка раздраженный ее ответом. — Я просто хотел вас успокоить, вот и все.

— А я и не беспокоюсь.

Выпрямившись, Льюк посмотрел на девушку. Последние лучи заходящего солнца отбрасывали на нее яркий розовый свет, что делало ее щеки золотисто‑румяными, словно персики. Волосы, освещенные сзади, излучали сияние, свет просачивался и сквозь ажурную кофточку, добираясь до соблазнительных округлостей. Льюком овладело дикое желание схватить ее в объятия, закинуть ее голову назад и целовать до тех пор, пока у обоих не затуманится мозг и не исчезнут всякие сомнения.

Вместо этого, еще раз переведя дух, он пробурчат, отворачиваясь:

— Вот и хорошо. Я рад, что все в порядке.

Однако в порядке было далеко не все. Совсем нет, подумала Джози, взглянув на парня позже, когда уже пылал костер. Пока они укладывали дровяную пирамиду, ставили палатку и готовили ужин, разговор перешел на другие темы. Но взаимное притяжение вопреки их благим намерениям ощущалось все сильнее — желание разгоралось в них, как поленья в костре.

А между тем стало холоднее. Джози придвигалась все ближе к костру, прижимая колени к груди.

— Интересно, как там с Консуэлой, — подумала она вслух.

— Вероятнее всего, ее напичкали лекарствами и сняли боль. А Мануэлю гораздо хуже, чем ей.

Взглянув на него, Джози улыбнулась, потом стала серьезной.

— Я всегда любовалась такими парами. У родителей моей лучшей подруги похожие отношения. Об этом можно только мечтать!

— А отношения ваших родителей другие?

Джози покачала головой.

— Они прекрасно ладят, но каждый живет своей жизнью. Видимо, их это устраивает, и они, по‑моему, счастливы, однако у них нет такой сердечной привязанности, как у Консуэлы с Мануэлем. А что было у ваших родителей?

Она сбоку глянула на Льюка, сидевшего рядом со скрещенными ногами.

— Они были неразлучны. — Он вытянул ноги и лег на спину, опершись на локти.

— Наверно, отец сильно переживал, когда мать умерла? — осторожно спросила Джози. — Это было внезапно?

— Автокатастрофа, — кивнул Льюк.

— Ужасно! Она была в машине одна?

— Нет, с ней был я, — Лицо его ушло в темноту, потому что порыв ветра на минуту пригнул пламя костра. Потом пламя взметнулось вверх, и она увидела жестко сложенные губы и морщинки у глаз, выдающие боль.

— О, Льюк… — Джози прикрыла рот руками, сердце ее перевернулось. — А что же случилось?

— Это было в субботу, после обеда. — Перед тем как начать говорить, он долго смотрел на огонь, стиснув челюсти. — Мы с ней ехали домой из города после соревнований. Отец остался на ранчо, потому что одна из кобылок повредила ногу и он ждал ветеринара. Мне не терпелось увидеть отца и рассказать ему про игру: мне удался двойной удар, и моя команда выиграла. И мама после игры повела меня есть мороженое, чтобы это отпраздновать.

Мама спокойно вела машину, как вдруг на шоссе выскочила собака; чтобы не сбить ее, она резко рванула в сторону. Дальше… в памяти осталось только то, как машина катится вниз, с насыпи. Вместе с нами. Я очнулся в больнице: сотрясение мозга, два сломанных ребра и сломанная рука.

Он замолчал. Вдали проухала сова.

— Но никакая боль не могла сравниться с той, которую принесла весть: мамы больше нет.

Джози сидела не двигаясь. Как ей хотелось унять душевную боль, которую выдал его голос. Не найдя лучшего способа, она протянула ему руку.

Он взял ее в свою, ее пальцы сразу согрелись и, словно став еще меньше в его ладони, как‑то ловко в ней поместились. Взглянув девушке в лицо, он был потрясен: в глазах ее стояли слезы.

Никто не оплакивал мои горести уже много, много лет, подумал он. Пожалуй, с тех пор, как это произошло.

Он вглядывался в лицо Джози, тронутый ее сочувствием настолько, что не мог говорить, но тяжелый холодный камень, навалившийся на его душу, дал трещину и полегчал. Льюк не задумывался о том, почему она приняла все так близко к сердцу, но уже сам этот факт стал затягивать старые, болезненные шрамы у него в сердце.

Теплые, нежные чувства, названия которым он не знал, зарождались у него в душе, сжимали горло, заставляли сердце стучать о ребра, как птица, бьющаяся в клетке.

Джози отвернулась и вытерла слезы. Она не хотела, чтобы Льюк их видел, а он не мог оторвать от нее взгляда, но видел только облако волос.

— Представляю, как тяжело вам было, — проговорила она наконец.

Льюк глядел на нее не отрываясь, не зная, как совладать с чувствами, пульсирующими в нем, не зная, что делать. Джози пробудила в его душе нечто такое, что дремало там долгие годы. Теперь это нечто пробудилось и расправляло крылья. Он стал рассказывать дальше.

— Отец тоже сильно страдал, после похорон он целую неделю не выходил из кабинета. Наконец Мануэль проник к нему и как‑то уговорил появиться на людях. — Рассказывая, Льюк глядел вдаль. — Если разобраться, отец так и не вышел из своего «заключения». Это проявлялось во многом. Со мной он общался только за столом, во время еды; я долго думал, что он винит меня в смерти мамы. Ведь и правда: если бы не мой бейсбол, мы бы не попали на ту дорогу, ну и…

— О Льюк, неужели вы до сих пор так думаете?

— Нет. Я даже не считаю, что отец меня в чем‑то винил, но после смерти мамы он ко мне охладел. Я без конца старался приблизиться к нему, жить его интересами или втянуть его в свои, но между нами стояла стена. Казалось, я для него сплошное разочарование, мне никогда не удастся сказать или сделать нечто такое, чтобы он меня заметил. Я просто видел, что ему со мной неинтересно, он не хочет знать, что я думаю или чувствую. А когда он наперекор мне решил строить эту гостиницу, это стало предметом наших споров. Я решил, что мне никогда не добиться его уважения. А значит, нечего и пробовать.

— Наверное, вы были совсем одиноки, — вставила Джози тихо, почти шепотом. — Вы потеряли не только мать, но и отца.

Как она догадалась? Интуитивно она попала в самую точку.

Льюк вдруг понял, почему он так легко раскрывается перед ней, почему всегда так откровенен. Она слушает не ушами, а сердцем, догадался он. Она не просто пытается понять, она сопереживает. Это редкий, особый дар — уметь так слушать.

Льюк сжал ее пальцы чуть крепче, наслаждаясь ощущением их в своей руке.

— Конечно, одинок. И я поклялся, что если во мне кто‑то будет нуждаться — друг или родственник, — я приду на помощь. — Льюк глубоко вздохнул и помолчал. — Но когда я был больше всего нужен отцу, меня рядом не оказалось. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает, а? — Глядя на огонь костра, он с укором покачал головой.

Джози сжала его ладонь.

— Вы это сделали не нарочно. И я уверена, отец тоже не отделялся от вас преднамеренно. Горе очень меняет людей.

Лунный свет тоже меняет людей, подумал Льюк. Что со мной происходит, что заставляет меня так распускать язык?

— Простите, я не хотел изливать на вас свои переживания, у вас же отпуск, в конце концов. Поговорим о чем‑нибудь более приятном.

— А вы и не изливаете. Я чувствую с вами какую‑то… — (Боже, что сказать: связь? Близость? Не годится. Сочувствую, тронута? Подумает, что я тронутая вообще.) — Льюк, я хочу вас узнать поближе, — пробормотала Джози.

Он взглянул на нее вспыхнувшими глазами; от его взгляда внутри у нее потеплело, словно от глотка черного кофе. Да, обаятельный. Судя по его горящим глазам, это слово не нужно было произносить вслух, он его уже прочитал и даже послал ей мысленно такое же слово в ответ.

Щеки Джози запылали; осознав, что он все еще держит ее руку в своей, она, перестав дышать, стала гладить его запястье своим пальцем.

— А я уже начал узнавать вас получше, — сказал он низким, хрипловатым голосом, наклонившись к ее лицу.

Пространство между ними наэлектризовалось. Теперь они сильнее чувствовали все происходящее вокруг: плеск реки, потрескивание костра, шелест листьев. Но вот Льюк поднес ее руку к своим губам, и окружающее отступило на задний план.

Он нежно прикасался губами к тыльной части ее руки, и от этого Джози как‑то размякла, сознание затуманилось, а сердце затрепетало, словно крылья птички колибри. Потом он не спеша перевернул ее руку и поцеловал там, где бьется пульс, потом прошелся губами по ладони. Джози прикоснулась кончиками пальцев к его лицу, почувствовав щетину, выросшую за день.

Льюк чувствовал ее дрожащие пальцы на своей щеке, и по его телу пробегала ответная дрожь. Ни одна женщина не влекла его так, как эта. Хотелось прижать ее к себе, ласкать губами ее лицо, гладить ее волосы, потом уткнуться носом в ее шею и вдыхать только ей присущий запах. А дальше — целовать до самозабвения, глотнуть воздуха — и начать все сначала. Хотелось раздеть ее, ласкать каждый кусочек ее тела, подарить ей медленное, обжигающее наслаждение, любить ее…

Любить? Откуда, дьявол меня подери, явилась эта мысль? — спохватился он.

И вообще, что со мной творится? Ведь я сюда притащился, чтобы ничего подобного не случилось, — она же гостья, она отстегнула кругленькую сумму за эту ночь на лагерной стоянке, не подозревая, что хозяин ранчо готов осчастливить ее своей любовью за ее же деньги. Даже если бы она сама этого пожелала — я не вправе воспользоваться состоянием эмоционально уязвимой женщины. Он резко освободил ее руку.

— Уже поздно. Думаю, нам не помешает соснуть. — Поднявшись на ноги, Льюк скрылся где‑то в темноте, из которой вынырнул с двумя спальными мешками в руках. — Вы займете палатку, а я посплю у реки, по другую сторону костра, — сказал он.

Хотя он и не задумывался о том, будет девушка спать в одежде или сменит ее на ночной наряд, но от внезапной мысли о ее переодевании у него пересохло во рту.

— Держите, — сказал он, протягивая ей один мешок. — Я пройдусь к реке, а вы устраивайтесь поудобнее. Спокойной ночи.

Развернувшись на каблуках, он зашагал куда‑то в ночь, боясь, что передумает. Каждая картина, появляющаяся в его мозгу, возбуждала его больше предыдущей. И если он не прогонит их все, наверняка изобретет повод оказаться с ней рядом.

Джози проснулась от холода. Зубы стучали, ноги заледенели — она промерзла до самых костей.

Никогда еще в жизни я так не зябла, думала Джози, сотрясаясь от дрожи внутри спальника. С опаской вытащив руку из мешка, она уже в пятый раз за этот час взглянула на светящийся циферблат. Даже трех нет, Боже милостивый, по крайней мере еще три часа до рассвета, за это время можно превратиться в ледышку.

Не могу же я вот так лежать и ждать смерти от переохлаждения, нужно спасаться! Может, у костра теплее.

Вздрагивая от прохладного ветра, Джози вылезла из палатки, завернувшись в спальник.

Костер догорел, к тому же здесь завывал ветер, залезая под самую кожу. Сердце Джози упало.

— Как себя чувствуете? — Обернувшись, она увидела Льюка, который стоял, опираясь на дерево и тоже завернувшись в мешок.

Джози пошла к нему, прижимая к себе спальник как можно крепче.

— Я з‑за‑мерзаю. Хотела с‑со‑греться у костра, но он п‑погас.

— Сейчас для костра слишком сильный ветер. Нельзя рисковать — мы можем спалить лес.

Льюк взглянул на небо, она тоже подняла глаза. Тучи то и дело набегали на луну, загораживая и ее, и звезды.

— Это, видимо, тот холодный циклон, который должен был пройти стороной, — негромко проговорил Льюк.

— У вас нет лишних о‑д‑деял? Я н‑над‑дела все, что у меня есть, и все р‑рав‑но х‑хо‑лодно.

В ответ парень дернул молнию на своем спальнике, вылез из него и протянул ей:

— Возьмите.

— Н‑нет, не м‑могу. Вы по‑гиб‑нете.

— Ничего мне не будет. — Он пожал плечами.

Джози внимательно на него посмотрела: его одежда — джинсы и фланелевая рубашка — явно не годилась для холодной ночи. Льюк храбрился, хотя с трудом скрывал дрожь. Покачав головой, Джози протянула мешок назад:

— Погода не располагает к галантности.

— Тогда у нас выход один: соединить два мешка и согревать друг друга своим теплом.

Джози слегка занервничала: учитывая их взаимное притяжение, они явно собираются играть с огнем. Но она так нестерпимо замерзла, что ей было все равно, откуда возьмется тепло. Девушку сотрясал озноб, мешок чуть не выпал у нее из рук. Вместо ответа она смогла только неопределенно кивнуть.

— Пошли в палатку, она хоть от ветра защитит, — сказал Льюк.

Джози поспешно влезла внутрь, откинув клапан. После жуткого ветра снаружи здесь, в окружении нейлоновых стен, было тихо и почти уютно.

Небольшая палатка показалась еще меньше, как только в нее забрался Льюк, хотя само его присутствие словно согрело воздух на пару градусов.

Льюк включил электрофонарь и поставил его на пол, направив мощный луч на потолок. Потом расстелил свой спальник на полу, расстегнул молнию и выжидательно посмотрел на Джози. Она неохотно протянула свой и, охватив себя руками, наблюдала за Льюком, который, расстегнув второй мешок, соединил их в один. Джози поспешно отогнала возникшие к мозгу ассоциации, ее сотряс очередной приступ дрожи, но она сомневалась, что виной тому только холод.

Сидя у совмещенных спальных мешков, Льюк снова на нее посмотрел:

— Этот способ лучше сработает, если мы слегка разденемся.

У Джози отвисла челюсть:

— П‑простите, н‑не поняла.

— Снимите куртку и кроссовки. Общее тепло наших тел быстрее нас согреет.

Ей показалось, что она и так чувствует тепло его тела, хотя он и сидит в другом углу палатки.

— Вам лучше знать. — Встав на колени, Джози развязала шнурки синими от холода пальцами и сняла кроссовки. Стянула невесомую шерстяную кофточку. — Р‑раз‑деваться в т‑такой холод — б‑безумие.

Широко ухмыльнувшись, Льюк сел у края расстеленного двухспального мешка, отогнул полость и сделал знак рукой Джози влезать внутрь. Девушка неловко поместилась между двумя слоями спальника и лежала, одеревенев. Льюк тем временем стягивал ковбойские сапоги. Он сбросил куртку, и у Джози дух захватило от вида его бицепсов, вспучивших рукава голубой рубашки.

Зрелище для закаленных, подумала Джози и, сглотнув слюну, крепко закрыла глаза. Но тут же открыла, почувствовав на себе взгляд Льюка. И не только взгляд.

— Что вы делаете?

— Укутываю вам ноги вашей кофтой. — Он сел рядом с ней, потом наклонился и, прожужжав молнией, упаковал их обоих в общий мешок.

О Боже, как забилось ее сердце, когда, прижавшись к нему, Джози вдохнула запах холодного воздуха и чистой кожи, почувствовала его крепкие и выпуклые мускулы. А главное — исходящее от него животворное тепло.

Льюк просунул одну руку ей под голову, другой обнял за талию и прижал к своей груди. Ее пальцы наткнулись на жесткие волосы и голую кожу.

— У вас рубашка расстегнута, — пробормотала Джози.

— Это тоже для тепла.

Да, да, я уже это ощущаю, пульсировала в ней мысль. Пришлось признать, что не только его грудь согревает, но и руки, обнимающие ее, прижатые к ней ноги и легкое дыхание на ее лице. Каждый дюйм его тела излучал благотворное тепло.

— Если хотите согреть руки, просуньте их мне под рубашку, — предложил Льюк.

— Надеюсь, вы не попросите такого же одолжения в ответ, — сказала Джози.

Он тихо хохотнул, рука его поползла вверх по ее спине.

— Нет, не попрошу. Но помечтать я имею право, согласны?

О Боже! Кровь застучала у нее в висках, когда он стал баюкать ее, как младенца. Джози пристроилась поближе, наслаждаясь его теплом.

— Просуньте ноги между моими, — предложил он.

— Отличная мысль. А вы засуньте локоть мне в ухо. Или, еще лучше, колено мне в нос.

Он сверкнул белозубой улыбкой в полутьме палатки, грудь его задрожала от смеха. Джози не думала, что он сможет прижать ее еще крепче, но он смог.

— Рад, что чувство юмора у вас не замерзло, как пальцы ног, Джозефина.

Странно, но в душе девушки что‑то дрогнуло, когда он назвал ее полным именем.

— Ну, в такой ситуации если не шутить, то что же еще делать?

— Ответ у меня имеется. Сказать?

Его густой, чувственный баритон, прозвучавший прямо в ухо, словно бы погладил ее.

— Вам все еще холодно? — Он обнял ее покрепче.

— Начинаю согреваться. — От него исходило такое успокаивающее тепло, что она расслабилась независимо от своей воли. — А вы?

— Ну, я‑то уже согрелся, — проурчал он. И про себя добавил: даже слишком.

Согрелся не то слово, я прямо‑таки раскалился, мрачно думал он. Нет наказания более тяжкого, чем лежать рядом с женщиной и не сметь дать волю своим чувствам и желаниям. Обнимать ее, вдыхать запах, ощущать, как прикасаются к лицу ее волосы, — ведь это же сущая пытка!

Даже биение сердца Джози он слышал сквозь ее свитер, оно ускоряло толчки его собственного.

А что же она?

Заснула. Слушая ее нежное, ровное дыхание, Льюк осторожно убрал руку девушки со своей груди. Рука стала тяжелой и безвольной.

Джози спала как убитая. Ну что ж, ничего удивительного: сегодня она встала с рассветом, чтобы помочь Консуэле на кухне, потом провела весь день на свежем воздухе. И возможно, не сомкнула глаз до того, как решилась выйти из палатки. Видимо, измоталась вконец.

И все же его мужская гордость страдала оттого, что она смогла вот так запросто убаюкаться, лежа в его объятиях. Неужели он ее совсем не возбуждает?

Льюк слегка отодвинулся, чтобы взглянуть на девушку, и у него перехватило дыхание при виде длинных, изогнутых ресниц, полуоткрытых во сне губ, нежного подбородка. Все у него внутри перевернулось.

Он бессознательно запечатлел поцелуй на ее шелковистых волосах и прижал к себе. Его охватила нежность — неодолимая и не поддающаяся объяснению. Она оказалась сильнее закипающей страсти.

Уткнувшись носом в ее шею, он вдыхал легкий цветочный запах. Тело его горело от желания, а сердце размякло, как пластилин на солнце. Так он и пролежал без сна, до самого рассвета.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Сбросив с доски в большую миску нарезанные мелкими ломтиками фрукты, Джози взглянула на Консуэлу. Та сидела в другом конце кухни, положив ногу на стул, и руководила двумя кухарками, хлопочущими у плиты.

— Вам приготовить что‑нибудь, Консуэла? — спросила Джози. — Может, еще чашечку кофе?

— Спасибо, не нужно. Мне и так хорошо. — Лицо экономки расплылось в улыбке. — Как жаль, что испортилась погода и вам пришлось уехать раньше.

— Я все равно вернулась бы, слишком волновалась за вашу ногу. Какое счастье, что просто растянута мышца.

— Да, да. Я тоже волновалась. Проснулась сегодня утром, посмотрела на улицу — такой холод! Мануэль в панике выбежал из дома, чтобы ехать за вами. Как вы ухитрились не околеть?

— Н‑ну, у нас были утепленные спальные мешки, — уклончиво ответила Джози. Взяв в руки яблоко, она стала его чистить. Даже если Консуэла не догадалась, почему она покраснела, Мануэль наверняка рассказал ей, что они оба спали в палатке.

Воспоминания об этой ночи заставляли Джози гореть огнем. Проснувшись от шума приближающегося джипа, она обнаружила себя в объятиях Льюка. Парень в момент вскочил и стал натягивать свои ботфорты, потом вышел наружу. Мануэль вполне мог догадаться, что они спали вместе. А еще, помогая собирать палатку, он как пить дать заметил два соединенных мешка. И естественно, сделал выводы, увы, ошибочные. Ничего ведь не было. Она заснула прежде, чем в Льюке взыграли мужские чувства.

Это чертовски здорово, что я заснула, размышляла Джози, очищая апельсин для салата. Может, таким подсознательным путем я себя спасла: наш вечерний разговор с Льюком показал, что чувства его поднялись на новый уровень и удержать его на расстоянии трудно.

Вчера ее даже посетила мысль о том, что она могла бы в него влюбиться, но она поспешно ее отвергла. Сейчас не до любви. Нужно сначала выбрать специальность, выработать уверенность в себе, а уж потом…

Да, это хорошо, что я так своевременно заснула, продолжала она убеждать себя. Льюк был слишком возбужден, к тому же оказался очень соблазнительным. Снова перед ее мысленным взором встала его сильная, стройная фигура, пронзительный взгляд черных глаз, жаждущие губы…

Джози мечтательно вздохнула и только теперь заметила, что Консуэла пристально за ней наблюдает, слегка улыбаясь. Переключив свои мысли на настоящее, девушка быстро порезала апельсин. Хорошо, что две кухарки работают рядом с ней — иначе Консуэла испепелила бы ее взглядом.

Обе женщины ушли в столовую накрывать столы к завтраку, и в ту же минуту в кухню влетел Льюк, на ходу стаскивая ковбойскую шляпу. Он впился в Джози глазами, и сердце ее учащенно забилось.

Он же почувствовал себя так, словно получил удар в живот — из легких вышел воздух, как из проткнутого шара, желудок свело судорогой. Слава Богу, сегодня ее последний день на ранчо, потому что ночью он чуть не отдал концы. Она влезла к нему в душу так глубоко, как еще ни одна женщина не влезала. Впрочем, он сам ее туда впустил.

Ну что ж, завтра после обеда он освободится от беспокойной гостьи; путевка ее кончается в полдень, а в двенадцать часов одну минуту она исчезнет не только из гостиницы, но и из его жизни. И все вернется в обычную колею.

Льюк приветствовал Джози кивком головы, а Консуэлу поцеловал в щеку.

— Был рад услышать, что ты не очень пострадала. Но почему ты не дома? Мануэль сказал, что тебе еще нельзя становиться на эту ногу.

Консуэла выгнула шею, глядя на него снизу вверх, и удивленно подняла брови:

— А кто бы присмотрел за тем, как готовят завтрак для отдыхающих, если бы я осталась дома?

— Я бы сам справился.

Консуэла округлила глаза и повела ими так, как только она умела: они выразили большое сомнение в кулинарных способностях Льюка. Из угла послышался смех Джози.

Этот смех ранил его самолюбие, и без того задетое. Плевать мне на то, как она к этому относится, упрямо подумал он. Не имеет значения. Но решил все же поставить все точки над i.

— Да, я не большой спец в кулинарии, но с голоду никто бы не умер. Состряпал бы какую‑нибудь яичницу и поджарил тосты.

— А что бы ты подавал на ланч?

— Заставил бы кого‑нибудь из ковбоев сделать барбекю, — сказал он, переступив с ноги на ногу. — Но дело не в этом, Консуэла. Дело в том, что тебе нужно отдыхать.

— Я бы не возражала против отдыха, если бы в гостинице был менеджер.

Льюк по привычке прочесал волосы пальцами, стараясь подавить досаду.

— Ты же знаешь, я делаю все возможное.

— Но у меня есть прекрасный человек на примете. Почему бы не взять Джози?

Льюк тут же метнул взгляд на девушку: она стояла с круглыми глазами и открытым ртом. Видимо, была удивлена не меньше, чем он сам.

— Я… у меня нет опыта. Я не могу быть главным менеджером, — пролепетала она.

— Опыт — ха! — Консуэла отвела этот довод мановением руки. — Здесь уже побывало три «опытных» типа, а что толку? — Подавшись всем телом вперед, она вперила в Льюка свои черные глаза: — У Джози — диплом колледжа по специальности «Управление гостиницами и ресторанами». А какую практику прошла она в своем отеле в Чикаго! Она знает все, что нужно. У нее не было должности с красивым названием — ну и пусть. Подумай: наши служащие уже приходят вовремя благодаря ей и делают все в десять раз лучше, чем раньше. Это же чудо! И гостиницу она уже изучила.

Льюк снова взглянул на Джози: лицо ее пылало, но в глазах появилась надежда.

Еще секунду он позволил себе оставаться при своем мнении. Выйдет ли из этого что‑нибудь? Возможно ли, что она захочет остаться на ранчо навсегда?

В следующую секунду он на себя разозлился. Ведешь себя как тряпка, О'Делл, подумал он. У тебя размягчение души и мозга.

Она останется, да, но всего лишь на тот срок, за который я успею привязаться к ней еще больше, а потом — до свиданья. А в детстве ей так нравился лагерь, потому что она не успевала в нем разочароваться. «Любовь» к ранчо будет такой же: новизна кончится, и она умчится назад в город.

— Я очень благодарна вам за ваше заступничество, — сказала Джози, обращаясь к Консуэле, — но я уверена, что Льюк предпочтет человека с более солидной рекомендацией.

— Рекомендация, рекомендация, — проворчала Консуэла. — Все эти бумажки ничего не значат. Льюку нужен кто‑то умеющий управлять гостиницей, и нужен прямо сейчас. Ему нужна ты. А тебе нужна работа, значит, все сходится.

Она наклонила голову в знак того, что дело решено, потом взялась за костыли.

— А теперь извините меня, я должна проверить, как накрыты столы для завтрака.

— Я проверю, — всполошилась Джози, — вам не нужно вставать.

Как только Джози выскочила из кухни, Консуэла повернулась к Льюку с лицом, изображающим: «Вот видишь? Она не подведет».

— Вижу, — ответил Льюк, — что меня достали.

— Что ты хочешь сказать?

Старая лиса Консуэла прекрасно его поняла, но Льюк знал ее столько лет, что было ясно: спорить бесполезно. Подавив вздох, он сел за стол напротив.

— Если ты наймешь Джози, — начала Консуэла, — это будет хорошо.

— Ничего хорошего. — На лице его появилась обычная гримаса.

— Какие у тебя возражения?

— Она городской житель, ничего не знает о скотофермах.

— При чем тут это? Ее дело гостиницы, а их она знает очень хорошо.

Снова Льюк прочесал волосы рукой, как граблями. Морщина на его лбу углубилась.

— Она знает теорию руководства. А как она будет справляться с ежедневными обязанностями?

— Пре‑кра‑сно, — уверенно сказала Консуэла.

— Сбежит, как только найдет работу получше.

— Ну и что? Хоть на какое‑то время выручит нас. Нам главное вывернуться сейчас, пока у меня нога болит.

Глядя на лодыжку экономки, Льюк задумчиво тер подбородок. Она права, это ясно. Нет никакой причины, мешающей ему взять Джози хотя бы на время. Но почему так сжимается сердце при этой мысли?

Объяснение только одно: каких‑нибудь пару часов назад он обнимал ее, спящую, сердце разрывалось от странных, неизведанных чувств, а голова шла кругом. Да черт возьми, стоит ему войти в помещение, где она находится, — и он чувствует себя так, словно ему дали под дых.

— Все равно, — продолжала Консуэла, — у тебя на примете никого пока нет. Если Джози уедет, будет еще хуже.

Мне и так хуже, подумал Льюк, избегавший ответа на вопрос, что будет, когда Джози уедет? Консуэла угодила в больное место. Джози уедет.

— Гостиница большая, мне трудно на костылях проверять, как убирают комнаты.

А‑а, черт, подумал Льюк, чувствуя угрызения совести, Консуэле действительно нужна помощница, и Джози на эту роль годится. Нельзя отказать экономке в ее просьбе лишь потому, что я так по‑дурацки влюбился.

Но если она останется, я введу некоторые строгие правила, твердо сказал себе Льюк: отношения будут чисто служебными, никаких светских бесед, верховой езды, пикников при лунном свете и тому подобных глупостей. А главное — самое, самое главное — никаких совместных ночевок на природе.

— Если ты хочешь, чтобы она осталась, нужно сказать ей прямо сейчас, — напомнила Консуэла.

Может, я правда зря колеблюсь? — подумал Льюк. Однако я и сам вижу, что выхода нет. Консуэла измотается вконец, пора ей передохнуть, независимо от того, вывихнула она ногу или нет.

Он тяжело вздохнул и, опершись ладонями на стол, встал во весь свой огромный рост.

— Ладно, Консуэла. Чтобы тебе было легче, я предложу ей работу с испытательным сроком. Но если из этого ничего не выйдет, я пошлю ее подальше, и тогда уж не заступайся.

— Ой, как хорошо! Изумительно! — Консуэла захлопала в ладоши, а лицо ее расплылось в улыбке, как луна на картинах.

Льюк медленно направился в столовую, испытывая не больше радости, чем собака, почуявшая, что ее собираются вымыть вонючим шампунем от блох. Уловив сзади какое‑то движение, он остановился в кухонных дверях и оглянулся.

Консуэла поднялась и отошла от стола, и ему внезапно показалось, что она наступает на больную ногу; заметив Льюка, экономка глуповато ухмыльнулась и поспешно оперлась на костыли.

Для человека с растянутым сухожилием она задвигалась удивительно проворно. Льюк нахмурился, припомнив все сомнения вчерашнего вечера. Держась за дверную ручку, он уставился на толстушку.

— Когда врач разрешил тебе становиться на больную ногу?

— Когда она перестанет болеть.

— Когда это будет, приблизительно?

— Может, через несколько дней. А может, и недель.

Это значит — когда Джози вполне освоится на работе, нахмурился Льюк. Если сказать это вслух, Консуэла отругает меня, и я буду чувствовать себя подонком. Если промолчать и уйти — тряпкой. Консуэла явно предпочитает последнее.

Она знает меня с детства, знает наизусть, думал он, мысленно чертыхаясь. Набрав в легкие побольше воздуха, а потом выпустив его, он направился к Джози, очень сильно подозревая, что женщины обвели его вокруг пальца.

— Это последнее, — сказал Льюк, вынимая швейную машинку из багажника и ставя ее рядом с горой картонных коробок и чемоданов. — Помочь вам устроиться на новом месте?

Вопрос прозвучал без энтузиазма, а выражение лица, на котором было написано желание убежать, — красноречивее слов. Таким же тоном он предложил мне работу, подумала Джози. Ничего, через пару месяцев он запоет другую песню. Скорее бы приступить к работе и доказать ему, что он не ошибся в выборе.

Джози оглядела свое новое жилище: квартира, предназначенная менеджеру, была маленькой, но уютной, дверь в нее вела с заднего фасада гостиницы. «Апартаменты» располагали собственной кухонькой и камином, он топился дровами. Если повесить красивые шторы и разбросать пестрые диванные подушки, здесь будет очень мило, сказала себе Джози.

Она улыбнулась Льюку:

— Спасибо за помощь. Дальше я управлюсь сама.

Направляясь к двери, ее босс покачал головой:

— Не знал, что ваша крошка машина может вместить столько барахла.

— Я хотела все перевезти за один раз, чтобы избежать новых стычек с семейством.

— А что, досталось вам от них? — Он держал руку на дверной ручке.

— Да, но я это предвидела. — Джози пожала плечами. — Пришлось выслушать все их резоны. Родные пришли в ужас от моего решения. Мама умоляла остаться в Талсе. Отец агитировал поступить в юридическую школу, дабы в будущем занять достойное место в его фирме. А сестры с круглыми глазами пророчили мне всякие ужасы. Однако при расставании все меня обнимали и желали удачи. Видимо, надеются, что через три месяца, по истечении испытательного срока, я вернусь назад.

— Ну что ж, мы так и договаривались, — нахмурился Льюк, — работа временная. В конце срока мы оба объективно все оценим.

— В конце срока я надеюсь найти постоянную должность на другой базе отдыха или в отеле. — Джози широко улыбнулась. — Всегда легче найти работу, когда она у тебя уже есть. А потом, кто знает? Может, вы уговорите меня остаться.

Именно этого он и боялся. Три месяца — это, возможно, тот отрезок времени, после которого она рассчитывает сбежать, хотя пока этого и не осознает. А то, что он назвал должность временной, дает ему иллюзию, что он хозяин положения, не больше того.

— Нам нужно прояснить еще кое‑что, — Льюк слабо улыбнулся, — я, как правило, против того, чтобы путать личные отношения с деловыми. С сегодняшнего дня они у нас будут сугубо официальными.

— Как скажете.

Почему она так охотно согласилась? Да еще и вздохнула с облегчением. Унизительно.

— Поверьте, — продолжала Джози, — я не поставлю под угрозу свою первую должность, после того как полгода искала работу. Я отдам все силы, чтобы получить хорошую характеристику, а потом — постоянное место.

— Я рад, что мы поняли друг друга.

— Я тоже. Хорошо, что мы объяснились.

— Да, хорошо.

Чрезвычайно, удивительно хорошо, думал Льюк, закрывая за собой дверь. Если это так, то почему же мне сейчас чрезвычайно, удивительно плохо?

Вытащив из принтера последний лист, Джози положила его в папку и поспешила из своего офиса на розыски кого‑нибудь, кто мог бы подсказать, где обретается хозяин ранчо и гостиницы. Она знала, что бесполезно искать его поблизости; за ту неделю, что она работает менеджером, они виделись столько же раз, сколько можно насчитать зубов у курицы.

Да, они договорились иметь чисто деловые отношения, но Льюк перестарался. Одно дело — развлекаться вдвоем попусту, и совсем другое — откровенно избегать своего менеджера. Он — мое начальство, думала сейчас Джози, и мне иногда нужен его совет, без этого невозможно работать.

Джози увидела в главном холле Консуэлу; с костылем под мышкой экономка протирала тряпкой огромную каминную полку, над которой висел усеянный звездами стеганый ковер. Взглянув на него, Джози вспомнила разговор у костра. И несмотря на все клятвы, данные себе, воспоминание пробудило в ней целый букет чувств отнюдь не делового характера.

— Консуэла, — начала девушка, отмахнувшись от чувств, — вы не знаете, где сегодня можно найти Льюка? У меня к нему целый ворох вопросов, их необходимо обсудить.

— Он сказал, что будет заниматься бумагами, стало быть, сидит в своем кабинете.

— В кабинете своего дома?

— Ну да.

— Может, мне подождать, пока он придет сюда?

Консуэла криво усмехнулась:

— Судя по тому, как он часто здесь бывает, ты его прождешь до следующего лета.

Значит, не я одна заметила эту странность, мрачно подумала Джози.

— Когда возникает необходимость, служащие идут к нему домой, — сказала Консуэла. — Давно, когда еще не было гостиницы, все ходили туда решать дела, касающиеся ранчо. И Мануэль все время туда ходит, и прежние менеджеры ходили.

У меня есть планы, которые он должен одобрить, и вопросы, на которые только он может ответить, твердо сказала Джози сама себе. Я не допущу, чтобы из‑за моих личных чувств страдала работа.

— Ну ладно, расскажите, как туда пройти.

Гостиницу от дома отделяла целая миля, но день был настолько хорош, что девушка решила идти пешком. Она шла через лес, по усыпанной гравием дорожке, как и советовала экономка.

Да, многое другое изменилось тоже, подумала она; пару недель назад я совсем не верила в свои оценки и суждения, я выбрала не ту карьеру и чуть не вышла замуж за нелюбимого, да что там — просто незнакомого человека.

И еще одно событие произошло, самое главное: я познакомилась с Льюком О'Деллом.

От этой мысли она затрепетала, словно листок на дереве от сильного ветра. Джози ускорила шаг, думая о том, что Льюк засел у нее в голове с самого дня ее приезда. Однако с ночи, проведенной на лагерной стоянке, его образ стал другим, более объемным и, как ни странно, вызывающим в ней нечто похожее на нежность, а это совсем ни к чему.

Ну что ж, все понятно, анализировала Джози. Слушая его рассказ о матери, я узнала его изнутри — такое кого угодно тронуло бы за душу. Я не психолог, но не трудно понять, что он постоянно борется с чувством одиночества. Мать умерла, отец держался особняком, жена сбежала. Неудивительно, что он старается ни с кем не сближаться, ни на кого не тратить душевных сил. Может, просто боится впускать кого‑то в свой внутренний мир.

Вот поэтому‑то меня и растрогало то, как он раскрылся передо мной, заключила Джози. Впрочем, уж слишком я на этом зацикливаюсь. Может, и еще кому‑нибудь повезло бы, в похожей обстановке: лунный свет, тет‑а‑тет, костер с его уютным теплом.

Но дело, собственно говоря, не в этом. Теперь он для меня работодатель, а деловые отношения не допускают подобных мыслей, тем более чувств, которые я к нему испытываю. У меня есть определенные обязанности, и я должна убедить босса, что это мне по плечу.

Не очень‑то он горел желанием меня нанять. Предлагая работу, он перечислил все причины, по которым следует от нее отказаться. А когда я все же согласилась, вид у него был, прямо скажем, не такой уж счастливый.

Ясно, он нанял меня всего лишь для того, чтобы угодить Консуэле, но я ухватилась обеими руками. Работа на ранчо даст мне возможность получить характеристику, а потом — делать любую карьеру. А пока что — независимость и крышу над головой. Главное, она не даст оборваться контакту с Льюком, подсказал внутренний голос, но девушка решительно тряхнула головой, стараясь отделаться от подсказки.

Чувствуя внезапный прилив уверенности, Джози свернула в сторону и в конце длинной аллеи увидела солидного вида двухэтажное здание. Дом из побеленного кирпича в колониальном стиле украшали две крытые галереи, на первом и втором этажах.

Поднимаясь по ступеням широкого крыльца, Джози чувствовала душевный трепет. Она постучала старинным бронзовым молотком, и приоткрытая дверь тут же отворилась.

— Войдите, — крикнул Льюк откуда‑то из глубины жилища.

Робко войдя в холл, Джози увидела полированный дощатый пол, изогнутую лестницу с хрустальной люстрой над ней, мебель в классическом стиле. Джози совсем иначе представляла себе этот хозяйский дом — что‑то вроде гостиницы меньшего размера, и сейчас особняк потряс ее своей красотой и хорошим вкусом. Сжимая в руке папку, Джози прошла в центральную часть дома, заглядывая в полуоткрытые двери, пока не увидела Льюка. Он сидел за массивным письменным столом в комнате, напоминающей библиотеку, согнувшись над кипой бумаг.

— Мануэль, а ты видел вот этот счет за… — Подняв голову, он растерянно замигал. — Джози…

Он встал, рывком отодвинув кресло, и сердце его забилось как бешеное. Он смотрел на девушку не отрываясь, ему стоило большого труда вспомнить, ради чего он избегал ее целую неделю.

В модном красном платье Джози выглядела более зажигательной, чем острый соус по рецепту Консуэлы.

Вспомнив о правилах хорошего тона, Льюк обогнул стол и поставил девушке стул напротив своего.

— Чем могу быть полезен?

— Мне нужно обсудить с вами деловые вопросы, — сказала Джози, усаживаясь и оправляя платье.

Боже милостивый, до чего ж у нее красивые ноги! А я и не знал, потому что ни разу еще не видел ее в платье, если не считать того заляпанного грязью подвенечного наряда.

Эпизод напомнил ему причины, по которым ему противопоказано пожирать ее глазами. Она и так не выходит у меня из головы, подумал Льюк, мешает четко соображать и крепко спать по ночам. И сейчас совсем ни к чему мне набираться новых впечатлений для новых грез.

— У вас очень красивый дом, — заметила Джози.

— Хотите осмотреть? — спросил он автоматически.

Льюк повел ее по дому, рассказывая его историю. Он все больше входил в роль экскурсовода и не успел оглянуться, как они оказались у дверей последней спальни на втором этаже.

Он попытался увести ее, но упустил момент.

— Это ваша комната? — спросила Джози и, не дожидаясь ответа, заглянула внутрь.

Ее поразили чистота и порядок. Никаких нагромождений грязной одежды, на столах никаких бумаг и писем, нигде не видно пустых пивных бутылок, коробок из‑под пиццы или других примет холостяцкого быта. Пожалуй, самой характерной чертой комнаты было полное отсутствие индивидуальности, а точнее сказать, беспорядка.

Большой дубовый платяной шкаф, стоящий рядом комод и угловой стол — все в одном стиле — вообще казались пустыми. Во всех других спальнях, увиденных девушкой, кровати были покрыты пестрыми покрывалами и подушками, стены — картинами. Как странно, что комната Льюка имеет такой спартанский вид, подумала Джози. Голая, одинокая и забытая. Огромная массивная кровать покрыта старым выцветшим одеялом типа солдатского и навевает бесконечное уныние.

— А почему нет покрывала? — спросила она.

— Зачем? Я уже несколько лет обхожусь без него. — Льюк пожал плечами.

— Почему же?

Переступив с ноги на ногу, он засунул руки в карманы джинсов.

— Видимо, я не нашел подходящего. Консуэла много их притаскивала сюда на показ, но ни одно мне не понравилось.

У Джози подкатил комок к горлу. Ковер‑одеяло, подумала она. С тех пор, как он украшает холл в гостинице, он не хочет ничего другого.

Ничего удивительного в том, что ни одно покрывало ему не подошло. То было изготовлено с любовью специально для него, на нем красовалось его имя и жизненное напутствие. Немудрено, что ни одно из тех, что предлагала Консуэла, не могло соперничать с ним. Готовое покрывало, купленное в магазине, казалось холодным и чужим. Льюк скорее обойдется без всякого, чем согласится на бледную копию, подумала Джози, и на сердце ее потеплело. Знает ли он, как красноречиво говорит этот факт о его характере?

Джози снова оглядела безликую комнату: все спрятано в ящики, повешено в шкаф или задвинуто под кровать. Она вдруг поняла, что эта спальня — зеркало души хозяина. Он тоже прячет свои чувства от посторонних глаз, не пускает никого в свой внутренний мир, не хочет, чтобы о нем что‑то знали.

Джози боролась со странным, нелепым желанием распахнуть дверцы шкафа, выбросить содержимое из ящиков комода на пол, — ей хотелось устроить бунт против этого железного порядка. Но это его только разозлит, грустно подумала она. А от чувства одиночества не спасет — оно пустило слишком глубокие корни.

Еще раз оглядев спальню, Джози почувствовала неодолимое желание помочь.

Вдруг ей пришла в голову блестящая идея: стеганый ковер. Она сделает точную копию — срисует подлинный, висящий в холле гостиницы и подарит ему к Рождеству. Вот это будет сюрприз!

Сердце Джози забилось чаще, мысли понеслись вскачь, но ей пришлось спокойно спуститься вслед за Льюком по лестнице, вернуться в его кабинет и снова сесть на стул по другую сторону стола. Она уже привезла машинку из Талсы, намереваясь сшить шторы для своей служебной квартирки и разбросать пестрые подушки там и сям. Значит, сшить и простегать ковер, накупив всяких лоскутков в соседнем городишке, не проблема.

— Так о чем вы хотели со мной говорить? — спросил Льюк, усаживаясь за стол.

Джози с усилием заставила себя думать о деле.

— О ваших планах по поводу маркетинга.

— А у меня нет таких планов.

— Именно поэтому мы и должны их обсудить.

В ответ на свою улыбку Джози получила настороженный взгляд. Открыв папку, она продолжала:

— Я посмотрела цифры: сколько номеров заказано на следующие несколько месяцев, а также сколько их было заполнено за прошедшие два года. — Джози вручила ему графики, которые выглядели весьма солидно.

— Никогда не видел этих графиков, где вы их взяли?

— Я их составила. — (Он удивленно взглянул на нее.) — С помощью компьютера.

Льюк просматривал графики, поражаясь не только умению девушки обращаться с компьютером, но и ее инициативности. В его кабинете имелся портативный компьютер, но самой сложной операцией, которую Льюк освоил, было сложение столбиков цифр. А в гостинице стоял компьютер совсем другой системы, купленный еще отцом.

Перегнувшись через стол, Джози указала ему место в графике, означающее «спад». Запах ее духов мешал ему сосредоточиться, пришлось напрячь всю свою волю. Он с трудом отвел глаза от выреза ее платья, чтобы смотреть в бумагу.

— Как видите, в зимние месяцы всегда падает посещаемость, — сказала Джози. К его досаде, она отодвинулась от стола и снова села на свой стул. — Поэтому я предлагаю сдавать ранчо для проведения корпоративных собраний. В дополнение к ним мы можем запросто продавать программы составления команд.

— Составления… чего?

— Команд. В них будут входить менеджеры, а мы составим программы, которые помогут этим командам объединиться. Прогулки, пикники и прочее. Я связалась с фирмой в Талсе, которая обучает менеджеров, они уже используют такие программы. Представитель фирмы вчера был здесь и осмотрел вашу собственность. Он считает, что «Ленивое ранчо» — прекрасное место, и согласился участвовать в рекламной кампании совместно с нами.

— Но мы же ничего не рекламируем.

С улыбкой Джози достала еще один график из своей папки:

— А это — отдельная тема.

Она стала подробно излагать Льюку причины, по которым им следует заняться рекламой. Потом перешла к тщательно продуманному плану маркетинга. Когда Джози кончила говорить, голова его гудела от сроков, бюджетов и предполагаемых доходов от инвестиций.

Все это звучит хорошо, даже слишком хорошо, мрачно думал Льюк. Он понимал, что ничего не предпринимать — невыгодно, но, с другой стороны, мысль о том, что его ранчо будет кишмя кишеть отдыхающими, причем круглый год, привела его в ужас. А мысль о том, что Джози проявляет себя как умный, грамотный специалист, усугубила тоску — он не хотел ею восхищаться, не хотел от нее зависеть, не хотел никоим образом в ней нуждаться.

Льюк наморщил лоб.

— Я не могу принять решение по всем этим делам в один день, — сказал он сухо. — Нужно подумать.

— Если мы хотим начать рекламную кампанию, — возразила Джози, — нам нельзя тянуть, нужно выпустить кое‑какие проспекты в срок. Прошу вас принять решение до конца недели.

Льюк не любил, чтобы его подгоняли, к тому же, по правде говоря, ему не нравилась вся эта кутерьма, затеянная его менеджером.

— Я объявлю свое решение, когда оно у меня созреет, — сказал он и встал с кресла, давая понять, что прием закончен. — Еще есть вопросы? Если нет — до свиданья, у меня еще куча дел, с которыми нужно разобраться.

Он снова уткнулся в бумаги, не дав себе труда проводить девушку до двери. Сумела найти вход — найдет и выход, подумал он злорадно. Я же не просил ее сюда приходить, а быть ей нянькой — увольте.

С недовольной гримасой на лице он снова занялся пачкой счетов, которые изучал перед ее приходом. Но не мог выбросить ее из головы — все время, оставшееся до обеда, старался понять, почему обиженный взгляд ее голубых глаз заставил его сердце сжаться и почему настроение его так резко упало.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Открыв входную дверь своей квартиры, Джози страшно удивилась.

— Льюк! — воскликнула она.

Стоя на пороге, Льюк увидел ее как бы в рамке из света, и ему показалось, что она выглядит словно ангел с рождественской елки. Одета она была просто, в свободный серый свитер, но на Льюка он подействовал не хуже красного платья: сердце его запрыгало в груди.

Неужели мы не виделись всего неделю? — подумал он. Мне кажется, целую вечность.

Он смотрел на нее и никак не мог налюбоваться. Потом опомнился и произнес извиняющимся тоном:

— Я понимаю, что уже поздно. Надеюсь, не очень помешал?

— Нет, совсем нет. Я тут шью на досуге и смотрю телевизор. — Она открыла дверь пошире: — Заходите же.

Войдя внутрь, Льюк стал с удивлением оглядывать помещение. Маленькая квартирка выглядела теперь совершенно иначе; но он не мог понять, в чем дело, — мебель осталась той же.

— Что вы сделали с этой квартирой?

Она широко улыбнулась:

— Просто сшила новые шторы, разбросала подушки, повесила картины, поставила горшки с растениями.

Да, подумал Льюк, она обустроилась так, словно решила остаться надолго. С одной стороны, это хорошо, с другой — с какой стати я так обрадовался?

Она останется здесь до тех пор, пока не найдет другую работу, и чем скорее она уберется подальше, тем лучше для меня. Так в чем же дело?

Льюк засек пристальный взгляд Джози и натянуто улыбнулся:

— Квартирка выглядит что надо.

— Спасибо.

Внимание его привлекла швейная машинка на обеденном столе.

— Шьете еще одни шторы?

— Нет, это… просто так. — Метнувшись к столу, девушка сгребла пестрые лоскутки и запихнула их в пластиковую сумку. — Простите меня за беспорядок, я не ждала гостей.

Джози была как‑то странно возбуждена; конечно, это было нагло с его стороны — прийти без приглашения, но ему так хотелось поговорить с ней, а то, что он хотел сказать, было не для телефона. Сунув большой палец в карман, он решил сразу перейти к сути.

— У меня на автоответчике ваше сообщение: нужно увидеться. Наверно, это по поводу рекламы, да?

Льюк с усилием сглотнул: он хотел взять быка за рога, но пока что это не очень получалось.

— Я сожалею о том, что… э‑э‑э… я не сразу откликнулся, но… поверьте, я был в самом деле занят.

Молодец, О'Делл, съязвил он про себя. Занят ты был как раз тем, что старался о ней не думать. Вел себя как последний хам, когда она пришла к тебе, а потом изо всех сил боролся с желанием ее увидеть.

— Я как раз пришел сказать вам, что продумал ваши планы и с ними согласен. Можете действовать.

— Вы их одобряете?

— Н‑ну, «одобряете», может, слишком сильное слово, я ведь не очень разбираюсь в том, что касается гостиницы. А вы на правильном пути.

— Об этом вам сожалеть не придется.

Сомнительно, подумал Льюк, с тех пор, как ты появилась тут, я только и делаю, что о чем‑нибудь сожалею.

— Ну что ж, давайте попробуем и посмотрим, что из этого выйдет.

Улыбаясь, Джози села на тахту и похлопала по ней ладонью, приглашая его.

— Спасибо за доверие, но я вам звонила не поэтому.

Он опустился рядом.

— А почему же?

— Дело в том, что я нашла в компьютере кое‑что интересное для вас. — Голос ее был тихим, а лицо таким серьезным, что это его встревожило. Такой он ее никогда не видел.

Джози взяла с кофейного столика пачку бумаг и протянула Льюку.

— Ваш отец вел дневник. Сегодня утром, когда я просматривала файлы, я его нашла.

Сердце Льюка подпрыгнуло и остановилось, потом забилось учащенно.

— Дневник? Вы хотите сказать — личный?

Джози молча кивнула.

Льюк смотрел на рукопись так, словно она могла укусить. Он протянул руку, чтобы взять ее, но рука двигалась словно в замедленной киносъемке — тяжело и неловко.

В глазах Джози светилось сочувствие, и он этому удивился. То ли она знает, что я нервничаю, то ли уже прочла и знает, что там?

— Вы читали? — спросил он резко.

Поколебавшись, Джози ответила виновато:

— Я знаю, что не должна была этого делить; начала читать, чтобы понять, что это такое, потом… потом я не смогла оторваться. Простите меня, я влезла в чужие дела и…

— Это меня не волнует, — сказала он. И подумал: меня волнует содержание дневника. Неужели в нем подтверждение того, чего я всегда боялся: отец обвиняет меня в смерти матери? Желудок свело спазмой.

В комнате вдруг стало душно, открытый ворот рубашки показался слишком тесным. Он все глядел на рукопись, и буквы плыли перед глазами. Нет, читать он не в состоянии. Льюк сглотнул слюну, дернул кадыком и спросил:

— Ну и что там… написано?

Льюк сжал зубы, чтобы удержаться и не сказать: «Мне все равно, я не хочу знать». Может, проще унести эти чертовы листки и сжечь их или отложить до лучших времен, когда он наберется мужества узнать правду? Лет эдак через сто.

— Может, вам лучше взять дневник домой и прочитать его в одиночестве? — Джози пыталась помочь.

Почувствовав ее руку на своей, Льюк поднял глаза и увидел лицо девушки: глаза успокаивали, взгляд был теплым и мягким. Каково бы ни было содержание, проще будет узнать все прямо сейчас. Сжав ее руку в своей, он сказал бесцветным голосом:

— Я бы хотел, чтобы вы мне рассказали.

Глаза девушки вдруг стали еще более синими, словно повернутый к свету сапфир. Она пожала ему руку в ответ на его пожатие.

— Отец любил вас, Льюк. Он построил гостиницу для того, чтобы вы не повторили его судьбу.

— То есть? — скорее прохрипел, чем спросил он.

— Он боялся вашего одиночества. Боялся, что, разведясь с Черил, вы станете таким же отшельником, как он после смерти жены. Что вы запретесь на ранчо и изолируетесь от людей. — Джози положила свою руку поверх его ладони. — Он знал, что не очень здоров, Льюк. И построил гостиницу для того, чтобы вернуть вас к людям.

— Не очень понимаю…

— Он полагал, что, управляя гостиницей, вы поневоле будете окружены постояльцами. А живя на ранчо, превратитесь в закоренелого одиночку. Это его угнетало.

Льюк уставился в одну точку, пытаясь переварить услышанное.

— Ах он старый лис, — пробормотал он наконец. И тут до него дошла вторая мысль: — Он что, знал, что умрет?

— Да. У него было больное сердце.

Откинувшись на спинку тахты, Льюк пытался понять все сразу.

— Он винил себя за смерть вашей матери, Льюк. Считал, что в тот день должен был сам поехать с вами, сам должен был вести машину. Тоска и чувство вины сделали его таким сухарем. А между тем отчуждение между вами все росло. И к тому времени, когда он собрался с силами и понял, что происходит, пропасть была уже велика. Он не знал, как ее преодолеть. — Джози сжала ему руку. — Но он любил вас, Льюк. Он построил гостиницу именно из любви к вам.

Отец меня любил. Он не винил меня в смерти матери.

Льюк сидел почти не дыша и не отрываясь смотрел на Джози. Он слышал ее слова, но смысл не доходил до него. Смысл казался нереальным; единственное, во что верилось без труда, — это в сияние голубых глаз, излучающих теплоту, сострадание и заботу.

Наконец, он опустил взгляд на листки распечатки и начал читать. Джози сидела бок о бок, читая вместе с ним. Время от времени она указывала на те слова, которые упоминала.

Через полчаса, положив на тахту последнюю страницу, Льюк воскликнул:

— Каким же я был олухом, черт бы меня побрал!

Значит, отец его не отвергал и ни в чем не винил. Он просто попал в полосу депрессии, стал как бы ее жертвой. Грудь Льюка переполняли самые разные чувства: жалость к отцу, страдавшему от боли и одиночества, сожаление о своей недогадливости, помешавшей им понять и утешить друг друга. И главное — огромное, стирающее все остальное чувство облегчения и освобождения. Тот камень, тот мельничный жернов, который висел у него на шее двадцать лет, вдруг свалился.

— Вы в порядке? — мягко спросила Джози.

Ее глаза светились той яркой, радостной голубизной, какой сияют небеса после грозы. В ответ его сердце забилось, как птица, рвущаяся из клетки. Он только кивнул, еще не доверяя своему голосу и думая о том, какая доля приходится на каждое из обуревающих его чувств: на грусть, на облегчение, на благодарность.

— Все это не так просто, — произнес он наконец. — Потребуется какое‑то время, чтобы привыкнуть. Я многое вижу теперь в ином свете.

Кое‑что из этого «многого» он понял уже, и оно относилось к Джози. Он понял, что она была нужна ему как раз в тот момент, когда он узнал правду о своем отце. Когда Джози держала его руку в своей, ему было тепло и спокойно, у него прибавилось сил. Сейчас она радом, и он менее одинок, чем все эти годы. Значит, есть узы, связывающие их, и он хочет быть еще ближе к ней, чем сейчас.

Нет, снова зазвучал внутренний голос, ближе некуда. Она и так пробралась во все уголки и закоулки твоей души, туда, куда еще никто не проникал. Ты же решил никого к себе близко не подпускать, чтобы уберечься от сердечной боли. Хватит с тебя Черил.

Взглянув на Джози, он почувствовал, что сердце его перевернулось, а решительность размякла, как пюре, приготовленное Консуэлой. Так хотелось схватить ее в объятия, а ясный, зовущий свет в ее глазах подсказывал, что она хочет того же самого. Ну какой от этого может быть вред?

Может, и большой. Ведь он совершенно сбит с толку новой информацией. Никаких объятий и поцелуев, нужно немедленно уйти. Поднявшись на ноги, Льюк направился к двери; Джози пошла его провожать.

Подняв руку с распечаткой, он сказал:

— Спасибо за дневник.

— Не стоит.

— Подарок за мной.

— Ну что ж, я подумаю, что бы такое запросить.

— Да уж, просите что‑нибудь подороже.

— На какую сумму? — Она лукаво улыбнулась. — Дело в том, что у меня уже есть одно желание.

— Так назовите его.

— Ну хорошо. — Джози выдержала паузу. — Как вы отнесетесь к просьбе сопровождать меня на бал в Талсе? Это будет через три недели. Мои родители входят в число спонсоров, и мне этот бал поможет залатать дыры в нашем заборе, как говорится.

— Значит, они все еще недовольны вашим местом работы?

Джози грустно кивнула.

— Да, но я думаю, дело не в работе и даже не в том, что я уехала из дома. Мне кажется, они боятся моего отчуждения. — Лицо ее стало серьезным, брови сошлись на переносице. — Дневник вашего отца заставил меня призадуматься о своем отношении к ним. Я хочу показать им, что они всегда будут мне дороги, независимо от того, где я живу или работаю. Если я появлюсь на балу, который для них так важен, думаю, это поможет нам сблизиться.

Льюк задумчиво кивнул.

— Да, следует латать дыры до того, как забор повалился. Ведь не всегда люди, которых любишь, об этом знают.

Эти слова остались без ответа и как бы повисли в воздухе, нагнетая напряжение. И от странного выражения ее глаз у него перехватило дыхание.

Взгляд его скользнул к ее губам, и он бессознательно измерил расстояние до них. Как раз один шаг. О дьявол, как хочется поцеловать. Всего один шаг!

Нет! Если я поцелую ее сейчас, это будет иметь далеко идущие последствия. Сегодня мы слишком сблизились, и поцелуй эту опасную близость скрепит. Льюк с трудом сформулировал для себя законченную мысль: целовать ее слишком рискованно, но я перед ней в долгу.

— Ну что ж, считайте меня своим кавалером, если не боитесь моей неуклюжести.

Он распахнул было дверь, но его остановила внезапная мысль: а может, она берет его с собой, чтобы вызвать ревность бывшего жениха? Нет уж, на эту роль его больше никто не заманит. Он обернулся уже в дверях:

— А Роберт будет там?

— Нет. Он уволился из папиной конторы и уехал в Даллас. Как раз через неделю после того, как мы отменили свадьбу.

Значит, ее «экс» сошел со сцены. Чувство облегчения обдало Льюка с ног до головы, как морская волна. Попрощавшись коротким кивком, он нырнул в темноту.

Джози смотрела на закрытую дверь. Был миг, когда она была уверена, что он ее поцелует. Озноб предвкушения счастья пронзил ее, и она помассировала руки от плеч до запястий, чтобы согреться. Да, этот одинокий волк, этот независимый и упрямый Льюк О'Делл, несомненно, нуждается в ней. Он взял ее руку в свою, он отказался читать дневник без нее, он хотел, чтобы именно она рассказала ему об отце. Простой факт: «Я нужна Льюку» — потряс ее, заставил сердце чуть не разорваться от счастья — это ощущалось как шок.

Джози резко отвернулась от двери, все еще массируя руки; уж слишком меня все это засасывает, с опаской сказала она себе. С каждой нашей встречей мои чувства к Льюку становятся все более неразумными. И то, что я пригласила его на бал, кончится для меня не чем иным, как новыми бедами.

И все же, подходя к столу со швейной машинкой, доставая из мешка лоскутки, она не смогла сдержать улыбку: почему‑то сама перспектива любовных бед показалась не страшной, а, наоборот, привлекательной. Она поняла, что будет ждать этого бала с нетерпением.

— Джози, дорогая, я хочу познакомить тебя с этим господином, — сказала миссис Рэндол, ее мать. Элегантное шифоновое платье раздувалось на ней, как парус, пока она пересекала бальный зал, ведя за собой толстого человека с маленькими глазками. — Это мистер Аткинс, — продолжала мать, — менеджер большого нового отеля в нашем городе. Мистер Аткинс, это моя дочь, о которой я вам рассказывала, и ее друг мистер О'Делл. Поскольку все вы работаете в одной и той же гостиничной сфере, думаю, вам есть о чем поговорить. — Пожилая женщина, тщательно причесанная и ухоженная, улыбнулась всем троим, сделала «глазки» и отплыла.

Присутствие Льюка мясистый джентльмен едва заметил. Взяв протянутую девушкой руку, он не выпускал ее до неприличия долго и разглядывал Джози, как голодный пес — сахарную косточку.

Льюк начал медленно разгораться изнутри, но Джози, словно не замечая назойливого взгляда, деловито отвечала на вопросы Аткинса о том, какой опыт она приобрела, работая в гостиничном бизнесе.

Легко понять, почему он так уставился, мрачно размышлял Льюк: Джози выглядела сногсшибательно в черном вечернем платье. Волосы она убрала назад, и они ниспадали на плечи крупными завитками. Стоило ей шевельнуться, как брильянтовые серьги сверкали в ушах, а духи дурманили окружающих.

Сегодня она надушилась более крепкими, чем обычно, духами с пьянящим запахом, какими обычно пользуются зрелые женщины.

Впрочем, весь ее облик в тот вечер был более изысканным. Льюк хмурился, думая об этом. Сегодня, видя ее в этой роскошной обстановке, в окружении ее элегантно одетых родственников с отличными манерами, Льюк вспомнил о том, какой он ее увидел впервые — городской штучкой класса люкс. Было совершенно немыслимо представить себе ее родителей, или сестер, или их мужей в грязной обуви или с соломой в волосах — все равно, что представить его Черную Звезду в смокинге и с бабочкой.

От этих мыслей настроение у Льюка стало портиться, несмотря на сердечный прием, оказанный ему семейством Джози. Живут они, думал ковбой, совсем в другом мире, можно сказать, на другой планете, если сравнить с моим ранчо. Джози — часть этого мира, независимо от того, осознает она это или нет. Сельская жизнь надоест ей, и она вернется к себе, это всего лишь вопрос времени. Тот уголок сердца, в котором поселилась девушка, начал ныть, наполняясь пустотой и холодом.

Да ведь я и не надеялся на то, что она останется, напомнил он себе. Только с того дня, как она вручила мне дневник отца, я стал сомневаться в том, правильно ли ее понимал. Может, она не просто восхищается новизной всего увиденного на ранчо, может, ей действительно нравится сельская жизнь, тяжелый труд и удаленность от цивилизации.

После вечера в ее квартирке он решил окончательно и бесповоротно, что не может ее избегать. Занятие это оказалось слишком нервным и просто глупым. Он перестал обходить ее стороной, но не избежал другой крайности — целыми днями только и делал, что искал Джози.

В последние две недели они каждый вечер ужинали вместе в гостиничной кухне, к огромному удовольствию Консуэлы, которая к тому моменту уже выздоровела. Они часто вместе гуляли и ездили верхом, он даже возил ее в ресторан в ближайший городишко, а потом в кино.

Чем больше времени он проводил с ней, тем больше ему этого хотелось. Когда Джози не было рядом, он о ней думал, а когда не думал — она ему снилась. Да, она пробралась даже в его сны.

— То, что вы рассказываете о своей практике, весьма интересно, — услышал Льюк слова толстяка. — Нам в штат как раз нужен такой сотрудник. По словам вашей матушки, у вас проблемы с работой. Мы могли бы вас взять к себе.

Чувство собственника забулькало в Льюке, как кипяток.

— Но мисс Рэндол работает у меня в данный момент! — возмущенно воскликнул он.

Мистер Аткинс обратил на него равнодушный взор своих выцветших глаз.

— Разве? И где же это?

Ответила Джози:

— У Льюка изумительное ранчо на реке Иллинойс, оно к тому же и база отдыха.

— Любопытно, — сказал толстяк скучным голосом, лишенным всякого любопытства. — Да, ваша матушка упоминала, что у вас есть некая временная работа.

— Есть договор, — вмешался Льюк, — по которому она обязана работать у меня вплоть до февраля.

Боже, какой дурак, нужно было назвать гораздо больший срок, тут же отругал он себя. А ведь я сам настаивал на этом пункте.

Я не хочу ее терять — эта мысль вдруг хлестнула кнутом, застав его врасплох и поразив своей силой.

С точки зрения бизнеса было много причин для того, чтобы просить Джози остаться на более долгий срок. Гостиница стала функционировать как хорошо отлаженный механизм: выросла ее популярность, снизилась себестоимость и отзывы приезжающих были самыми положительными.

С его личной точки зрения, причины были менее практичными, но не менее весомыми. Джози оказалась умной и доброй, с огромным чувством юмора, не говоря уже о внешней привлекательности. И чем больше они общались, тем больше она ему нравилась.

Сегодня она нравилась ему особенно. Духи Джози вызывали в нем запретные мечты, а от того, как она выглядит в этом платье, просто закипала кровь. Танцевать с ней Льюк не отважился, не доверяя себе.

Неожиданно какие‑то слова, произносимые Аткинсом, вернули его к действительности.

— Но мы откроем наш отель никак не раньше февраля, — говорил тот, — и это пре‑крас‑но устроит и вас, и меня.

Этот козел хочет увести Джози прямо у меня из‑под носа! — пальцы Льюка сами собой сжались в кулаки. Нужно их разлучить, и немедленно.

Оркестр заиграл вступление к медленному танго.

— Позвольте вас пригласить, это одна из моих любимых песен, — сказал Льюк.

У Джози округлились глаза:

— Но вы же говорили, что совсем не танцуете!

— Исключительный случай: я очень люблю эту мелодию. Пошли.

Бросив на него недовольный взгляд, Аткинс сложил губы в недовольную гримасу и, повернувшись к девушке, протянул ей визитную карточку:

— Позвоните мне, и мы продолжим наш разговор.

Льюк положил ладонь на талию Джози, взял за руку и увлек ее прочь от толстяка.

— Неужели вы согласитесь у него работать? Он похож на старый памятник на кладбище.

— Старый? Но он не намного старше вас. К тому же его интересует моя квалификация, и ничего больше.

— Однако, беседуя с вами, он нахально разглядывал вовсе не квалификацию.

Оказывается, он ревнует! У Джози от радости подпрыгнуло сердце. Будь он равнодушен — не ревновал бы; она улыбнулась своим мыслям и вслед за Льюком стала пробиваться сквозь толпу к танцевальному кругу.

Хотя за последние недели они и проводили много времени вдвоем, Джози затруднялась определить словами отношение босса к ней. Она знала, что ему с ней хорошо, что он одобряет ее чувство юмора и, это главное, умеет ценить ее мнение. Но с того вечера, когда они читали дневник и Льюк держал ее руку в своей, ничего подобного больше не произошло.

Джози даже стала подумывать о том, что огромное влечение, которое она к нему испытывает, увы, лишено взаимности. Но искры, вспыхивающие между ними, но его красноречивые взгляды — не придумала же она все это!

Внезапная вспышка ревности, несмотря на свою краткость, уничтожила ее сомнения. Они ступили на отведенную для танцев площадку, и, принимая ее в свои объятия, Льюк затаил дыхание.

Прижавшись к его груди, Джози закрыла глаза; дыхание Льюка щекотало ей ухо, жесткие мускулы плеча играли под ее пальцами, трудно было сказать, чье сердце колотится о ребра — ее или его. А может, это оба сердца забились в унисон.

Рука Льюка осторожно поднялась от талии вверх, туда, где начинался вырез платья на спине, и пальцы его стали гладить ее обнаженную кожу. Дрожь удовольствия пронзила девушку. Она подняла руку к затылку партнера и тронула его шею. Во рту у нее пересохло, кровь зашумела в ушах, и единственная, самая нужная мысль откристаллизовалась в мозгу:

Я люблю его.

От этой мысли она покачнулась, и Льюк наступил ей на ногу.

— О, простите. — Он с тревогой смотрел вниз, на нее. — Вы в порядке?

Джози кивнула, хотя отнюдь не была в этом уверена. Единственное, в чем она не сомневалась, — это в той новой истине, что вибрировала в ее сердце.

Да, она влюбилась в Льюка. От сознания этого голова ее закружилась, колени чуть не подогнулись — хорошо, что ее крепко держали надежные руки. Именно — надежные. Надежность, благородство, чувствительность — вот что таилось за грубоватыми манерами ковбоя. Чувство любви переполняло девушку, оно пело в жилах, танцевало в крови.

Но тут же возник вопрос: сможет ли Льюк отречься от своего прошлого, открыть для нее сердце и полюбить?

Она скользила по паркету, положив голову ему на плечо и вдыхая легкий запах его лосьона, но этот вопрос все же преследовал ее, как назойливый мотив.

Сможет ли Льюк ответить взаимностью? Захочет ли?

Весь долгий путь до дома они вели легкомысленный разговор, сдобренный шутками. Но как только джип свернул к воротам, ведущим на ранчо, оба замолчали. По радио звучал мечтательный блюз, а предстоящая ночь таила в себе всякие возможности.

Искоса взглянув на профиль Льюка, Джози задрожала от предвкушения чего‑то необычного. Что это будет конкретно, она не знала. Она помнила, что после первого танца весь остальной вечер словно погрузился в розоватую дымку. Джози и Льюк оставались на площадке, не разжимая объятий, и ушли только тогда, когда оркестранты стали складывать инструменты. Обняв ее за плечи, Льюк сказал: «Поехали домой» — и увел с круга.

Прозвучавший в его словах подтекст бросил ее в дрожь. Он явно предложил продолжить этот вечер наедине. Джози улыбнулась ему и согласно кивнула.

Когда она прощалась с родными, мать удивила ее тем, что пригласила Льюка на семейный обед, а самая старшая сестра отозвала ее в сторону и, бросив на Льюка одобрительный взгляд, прошептала:

— Теперь мы хотя бы знаем, почему ты отказываешься уехать с этого ранчо!

Получается, что семья как бы благословляет наши отношения, подумала Джози.

Итак, всё, решительно всё, случившееся в этот вечер, представлялось ей идеальным. А впереди еще целая ночь.

Сердце девушки забилось, когда Льюк остановил джип позади гостиницы, у входа в ее квартиру. Из‑за нервной горячки Джози не ощущала ночной прохлады, зато заметила, что взгляд Льюка стал каким‑то мечтательным и туманным. Роясь в сумочке в поисках ключа, она не смогла унять сердцебиения.

— Не хотите ли зайти на чашку кофе?

— Я хочу зайти, Джози, но не ради кофе.

Сердцебиение участилось, и дверь пришлось открывать дрожащей рукой. В доме было светло — лампа под красным ситцевым абажуром освещала гостиную уютным розовым светом. Джози специально оставила ее непогашенной.

Когда Льюк закрыл за собой дверь, девушка чуть не потеряла самообладание. Чтобы скрыть это, она почти бегом пересекла переднюю, сорвала с себя жакет и повесила его в шкаф.

А когда обернулась, увидела Льюка стоящим почти вплотную. Так близко, что почувствовала его дыхание. Нервно улыбнувшись, Джози попыталась сказать спокойно:

— Благодарю за то, что вы меня сопровождали на бал. Для моих родителей это очень важно.

— Они очень приятные люди.

В воздухе застыло напряжение, и они глазами продолжали разговор, ничего общего не имеющий с произносимым вслух.

— Вы тоже им понравились. Еще не было случая, чтобы моя мама пригласила на праздничный обед малознакомого человека.

— Очень мило с ее стороны.

Так они и стояли, продолжая беседу глазами, пока им не стало трудно дышать. Льюк положил ладони на обнаженные руки Джози, и она вздрогнула.

— Вам холодно? — спросил он.

Она нервно улыбнулась:

— Однажды после такого вопроса мы оказались в одном спальном мешке.

— Неплохая мысль. — Уголки его губ приподнялись в улыбке. Он погладил ее руки движением вверх, потом вниз, по всей длине. — Но на сегодняшнюю ночь я придумал кое‑что другое, — продолжал мужчина.

Глаза его горели таким огнем, что Джози буквально таяла на глазах. Теплая волна, возникшая где‑то под сердцем, разнесла жар по всему телу.

— Джози, — это имя прозвучало голодным стоном. Снова его руки окольцевали девушку, он крепко обнял ее. — Джози…

Я люблю его, все пело в ней. Открыв глаза, она увидела дорогое лицо склоненным над ней — темные глаза смотрели на нее страстно и нежно. Неожиданно вкус губ Льюка стал необходим ей, как кислород. Со стоном Джози запустила пальцы в его волосы и пригнула его лицо к своему.

Льюк впился в ее губы как бешеный. Его рот зажег в ней ответный огонь. Девушка придвинулась еще ближе, прижалась еще теснее, и, когда он слегка коснулся ее грудей, чуть не вспыхнула как костер.

Внезапно он резко отодвинулся:

— Джози, дорогая… нам нужно поговорить.

Совсем не то, чего я жду сейчас, подумала она, глядя на него невидящими глазами.

— О чем же?

— О будущем.

Господи, неужели он сделает предложение? Сердце забилось радостными толчками.

— И что же с ним, с будущим?

— Какие у вас планы на предстоящий год?

— Я… я еще не планировала. — Она смотрела в сторону, стараясь прийти в себя.

— Но вы ведь представляете себе, куда вы хотите пойти.

Прямо в постель, а потом — в ближайшее бюро регистрации брака, и никак не мимо. Она открыла было рот, чтобы изречь это, но тут же его закрыла. Джози хотела, чтобы это предложил он. Вдруг застеснявшись, она опустила глаза:

— Ну, я думала подождать, пока что‑нибудь не случится само собой…

Льюк смотрел на нее так, словно его окатили холодной водой. Сердце его превратилось в льдину, суставы одеревенели.

Это как раз то, чего я боюсь, ужаснулся он про себя. Она здесь отбывает время, пока не подвернется что‑то другое. Как только найдет местечко получше — испарится. И, судя по разговору с ловкачом Аткинсом, это не за горами.

— Понятно.

— Что вам понятно?

Понятно именно то, что я предвидел с самого начала, подумал он. Пальцы его сжались в кулаки с такой силой, что даже косточки побелели. Сегодня на балу она попала наконец в свою стихию. Почему же мне это кажется неожиданным, словно удар в солнечное сплетение?

Он зашагал к двери, не оглядываясь:

— Уже поздно. Мне пора домой. — Повернув ручку двери, он вышел в ночь.

Джози звала его, пока он влезал в свой джип, но он делал вид, что не слышит. Притворялся, что не видит девушку, застывшую в дверном проеме. Включил зажигание и умчался, вздыбив кучу гравия.

Нет смысла тянуть волынку, думал он. Ничего не светит в будущем нам двоим. Ничего не было, и ничего не будет. Он сжал зубы так крепко, что заболели челюсти. Надо быть дураком, чтобы на что‑то надеяться. Такие на ранчо не задерживаются — это было ясно сразу. Я сам себе заморочил голову.

Ну что ж, слава Богу, что я смог сохранить дистанцию. Слава Богу, что я не влюбился до полусмерти, не утонул в ней бесповоротно.

Однако сердце не принимало этих доводов, оно болело, становилось пустым, и это тоскливое чувство терзало его всю дорогу домой и всю ночь напролет.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На следующий день рано утром Джози выскочила из дома как ошпаренная и помчалась на поиски Льюка. Проведя бессонную ночь, проворачивая в уме их разговор, она наконец поняла, почему он ушел так внезапно.

Все, кого он любил, покидали его под тем или иным предлогом, и он был готов к тому, что она сделает то же самое. Он решил устраниться до того, как это произойдет.

В тот самый момент, когда она поняла, что любит его, он ее отверг.

Нет, она не позволит ему вот так все разрушить. Ведь именно благодаря совету Льюка она стала доверять собственному сердцу, а оно теперь говорило: найди его, исправь положение.

На двери его дома она увидела приклеенную скотчем записку — Льюк уехал в Канзас осматривать лошадь и не вернется до понедельника. Самое оскорбительное было то, что он обращался к Мануэлю, а не к ней.

Джози понесла записку мужу Консуэлы, в дом на дальней окраине ранчо. Консуэла, выходная в этот день, готовила большой воскресный завтрак для Мануэля.

— Странно, что он не упоминал никакой лошади вчера вечером, — сказала Джози.

— Может, вы поругались? — спросила Консуэла, не отрываясь от сковородки, где она что‑то помешивала.

Джози подавила вздох. Нет, это было бы слишком просто. Предмет ссоры можно обсуждать в открытую, а так приходиться бороться с призраками его прошлого, думала она. Готовый к ее бегству, Льюк неправильно понял последнюю фразу — любовь и разлука для него неотделимы. И вот теперь он избегает ее, чтобы оградить себя от сердечной боли.

Мне бы нужно этим гордиться, размышляла Джози; если он так старается меня избегать, значит, крепко я в нем засела. Однако это означает и другое: он мне не доверяет. Разве не обидно? Да, есть от чего впасть в отчаяние.

Джози, как могла, старалась преодолеть тоскливое настроение и лихорадочно работала над одеялом, с каждым стежком надеясь все больше, что Льюк научится доверять ей, ведь научилась же она доверять самой себе.

В понедельник он по‑прежнему от нее скрывался. Не отвечал на ее сообщения, оставленные на автоответчике, держался подальше от гостиницы и вообще совершенно изменил свой распорядок дня, так что нельзя было понять, где он обретается.

Джози начала терять терпение. Когда Льюк не появился на встрече, где должен был просмотреть эскизы для рекламной кампании, она не выдержала.

Одно дело, рассуждала Джози, избегать меня лично, и совсем другое — мешать мне в работе.

Излив поток извинений на рекламного агента, специально приехавшего из Талсы, она натянула жакет и выскочила из своего кабинета. Найду его, даже если потрачу на это весь день, решила она.

Наконец она отыскала его в конюшне, где он проверял состояние конской упряжи. Льюк взглянул на приближавшуюся к нему девушку, и в глазах его появилось усталое, настороженное выражение. Сердце Джози сжалось.

Черт бы его побрал, подумала она, направляя боль в русло гнева. Не дает работать по‑человечески!

Спрятала руки в карманы, чтобы скрыть их дрожь.

— Может, вы объясните мне, что происходит?

— Это вы о чем?

— Вы прекрасно знаете, черт побери, о чем. Но если даже не знаете — а это один шанс из тысячи, — давайте начнем с того, что вы не явились на встречу с рекламным агентом.

Льюк вертел в руках вожжи, определяя степень их изношенности.

— Может, я забыл.

— Не верится. Может, инопланетяне уволокли вас на Марс, чтобы сыграть в картишки, или, может быть… — Джози прикусила язык и спросила уже спокойнее: — А чем вы объясните ваше исчезновение на пару дней?

Льюк пожал плечами:

— Мы же решили сохранять официальные отношения. Поскольку это не очень‑то получалось, я устранился. Ничего страшного.

Ничего страшного? Неужели он настолько толстокож, что не понимает, как я к нему отношусь? Неужели сам ничего не чувствует? Вместе с комком в горле она проглотила душивший ее гнев. Нет, тут дело не в толстокожести, с ним творится что‑то неладное.

Однако побороть его логику, преодолеть небрежный, безличный тон было очень трудно, и Джози чувствовала, как ее охватывают сомнения. А вдруг я не права, волновалась она. Может, он не питает ко мне никаких особенных чувств? Может, в его жизни я играю роль совсем маленькую? Одна из многих женщин в его вкусе, и трудность только в том, что я у него служу.

Но Джози тут же прогнала эту мысль. Нет. Его напускное равнодушие ни о чем не говорит, он неравнодушен к ней, это точно. За последние пару недель она научилась доверять своей интуиции, верить своим выводам — и отступать не намерена. И умом, и сердцем она понимала: Льюк блефует.

Ну что ж, сыграю в эту игру и я, решила она. Изобразив на лице полное спокойствие, она сказала:

— Хорошо. Заявляю вполне официально: вам срочно надо просмотреть рекламные проспекты.

Повесив вожжи на крюк в стене, Льюк ответил:

— Я передумал. Рекламировать гостиницу не надо.

Все притворное спокойствие Джози мигом исчезло:

— Как передумали! Это же несерьезно!

— Передумал. И вполне серьезно.

— Но почему же?

— Просто так. — Он избегал смотреть ей в глаза.

— Вам не нужен доход от гостиницы? — давила на него Джози.

Он пожал плечами.

— Цены на скот поползли вверх. Через год ранчо будет приносить столько денег, что гостиницу вообще можно будет закрыть. Я не хочу, чтобы она была забита отдыхающими под завязку.

Джози ошарашенно уставилась на него:

— Вы… хотите закрыть гостиницу?

— Но я и не скрывал своих намерений, она всегда была для меня обузой.

— Но это было раньше! Вы не знали тогда, для чего ваш отец ее построил!

Неужели то, что отец любил его, ничего для него не значит? Она думала, что значит. Он раскрыл было свою душу, перестал чураться людей, сделался более доступным. Она надеялась, что он сохранит гостиницу хотя бы в память об отце.

Льюк, снова пожав плечами, вернулся к упряжи, которую перед этим изучал.

— Это мое ранчо, черт возьми! Тут я волен делать все, что пожелаю!

Обида и гнев охватили Джози. Он даже не соизволил сказать все это вежливо, игнорируя тяжелый труд, вложенный ею в эту гостиницу.

Он совсем не принимает в расчет ее чувств.

Значит, она ему безразлична.

Джози была довольна, что гнев бушует у нее в сердце и гонит кровь по сосудам, иначе не хватило бы сил сделать то, что она решила.

Она встала прямо перед боссом, вынуждая его смотреть на нее.

— Вы вольны делать все, что пожелаете, черт возьми, но делать это будете в одиночку. Если вы не хотите, чтобы гостиница процветала, — ваше дело. Но я не буду сложа руки смотреть, как она приходит в упадок.

В глазах его мелькнуло… облегчение? А может, боль? Или то и другое? Потом вернулась отчужденность.

— А я и не надеялся, что будете.

Джози остолбенела. Так вот оно что! Теперь она видела отчетливо и ясно, чего он хочет. Он ее просто вытуривает! Что ж, насильно мил не будешь, раз прогоняет — нужно уходить.

Боль пронзила все ее существо. А я еще сомневалась, любит ли он меня, думала она с горечью, вот он — ответ! Нет.

Он просто не отваживается полюбить кого‑то. Слишком боится, что его снова бросят. Прогоняет, чтобы не полюбить.

Джози смотрела на Льюка, и сердце ее ныло от тоски. Хотелось шагнуть ему навстречу и опротестовать суровый приговор, вынесенный им самому себе. Но в глубине души она понимала, что нельзя помочь человеку, который не умеет верить. А без веры у любви нет никаких шансов.

Льюк переложил сбрую в другую руку:

— Не беспокойтесь насчет вашей характеристики. Будьте уверены, я напишу хорошую. — Глаза его не отрываясь смотрели на вожжи. — И я не буду настаивать на старых сроках: вы можете уехать еще до февраля.

Джози тяжело вздохнула, стараясь сдержать слезы и сохранить хоть какое‑то достоинство.

— Прекрасно. Постараюсь как можно скорее избавить вас от своего присутствия. — Она отвернулась, слезы уже текли по щекам. Нельзя, чтобы он их увидел! Она отдала ему свое сердце, и теперь единственное, что у нее осталось, — это гордость. — Пойду собирать вещи. — Джози намеревалась уехать еще до темноты.

— Консуэла! — воскликнул Льюк, открыв дверь. Он был поражен: явилась в такое время, да еще возвестила о своем прибытии стуком. Она приходила‑уходила без стука, сколько он ее помнил. — С каких это пор ты стала стучать?

— С тех пор, как ты стал чужаком.

— О чем ты говоришь? — Рука его сжала дверную ручку.

— Тот Льюк, которого я знала, был умнее. Он не прогнал бы лучшую женщину, какая у него была.

Небо осветила молния, дождь волной окатил крыльцо. Лицо Льюка исказила гримаса: поссорившись с Джози, он постоянно пребывал в пасмурном — под стать погоде — настроении. Не было никакого желания принимать гостей, да еще и выслушивать нравоучения. Но не прогонять же Консуэлу в такую грозу.

— Заходи, Консуэла, а то утонешь.

Входя, она вручила ему какую‑то сумку. Поставив ее на столик у стены, он помог экономке снять пальто.

— К твоему сведению, я не прогонял. Она уволилась.

— Еще бы ей не уволиться! Ты вел себя как грубиян, мешал работать, сказал, что закроешь гостиницу. — Глаза женщины сузились от гнева. — Это называется «не прогонял»?

Льюк пожал плечами:

— Через несколько месяцев она все равно сбежала бы.

— Ничего подобного, не сбежала бы, уж я‑то знаю. — Вырвав из его рук пальто, Консуэла подхватила сумку и зашагала на кухню.

Льюк со вздохом поплелся за ней.

— Ей предложили работу в новом отеле, в Талсе. Нам с ними не тягаться. Жизнь на ранчо ей пока в новинку, но это быстро проходит. К Новому году захолустье барышне осточертеет, и мы будем казаться ей темной деревенщиной.

— Ясно. Ты нарисовал не Джози, а Черил. Ты переоцениваешь девушку.

— Хочешь сказать «недооцениваешь»?

Снимая чайник с плиты, экономка проницательно на него посмотрела, потом наполнила чайник водой из‑под крана. Льюк мог поклясться, что иногда она специально искажает слова с какой‑то тайной целью.

Поставив чайник на огонь, Консуэла повернулась к бывшему воспитаннику.

— Джози — это не твоя бывшая жена. Ей нравится здесь. — Подойдя поближе, она уставилась на него острым словно бритва взглядом. — И она любит тебя.

Лицо Льюка не дрогнуло, но внутри все перевернулось.

— Она сама это сказала?

— Зачем говорить? Каждому дураку видно. Ты тоже неровно дышишь.

Льюк не собирался этого отрицать, но ему нужно было свернуть разговор на Джози.

— Если она что‑то и чувствует ко мне, то лишь потому, что жених задел ее самолюбие. А я — замена.

— Ха! — Консуэла одновременно всплеснула руками и тряхнула головой. — Ничего он не задел. Ты знаешь это не хуже, чем я.

Он знал, что Консуэла права. Просто он не осознавал этого раньше.

— Однако между увлечением и любовью большая разница.

— Да, конечно. Увлечение у человека снаружи, а когда любовь — она вот здесь. — Толстушка говорила с пафосом, возложив полную руку себе на грудь. — Когда она настоящая, многие люди это знают, но не слушаются своего сердца. Они или боятся, или упрямые, или дураки.

— Думаю, ты говоришь о каком‑то другом человеке, — заметил Льюк раздраженно.

Пропустив его тон мимо ушей, Консуэла продолжала:

— Если ты позволишь девушке уехать, ты совершишь величайшую ошибку в жизни. Она тебя любит, я могу это доказать. — Кивнув на пластиковую сумку, брошенную на стол, она продолжала: — Посмотри, что там.

Льюк не мог сказать, почему его сердце вдруг застучало, а во рту появился такой вкус, словно он сжевал кусок мела. Нечто, таящееся в этой сумке, собиралось нанести ему удар.

Он взял ее в руки так осторожно, словно она могла взорваться. Потом, злясь на себя, вывалил на стол содержимое.

Какое‑то шитье. Похоже на мамин ковер‑одеяло, только верхняя часть непростегана. Неужели Джози с Консуэлой его распороли? Он недоуменно уставился на экономку.

— Что это такое? Что это значит?

— Джози делала тебе новое одеяло, чтобы подарить к Рождеству. Сюрприз.

Он снова стал разглядывать одеяло и теперь увидел, что кусочки ткани — другие, более яркого цвета, а строчка мельче, чем старая.

— Она оставила его, — сказала Консуэла. — Говорит, оно ей больше не нужно.

— Ты знала, что она его шьет? — Льюк продолжал удивленно разглядывать рукоделие.

Консуэла кивнула:

— Я помогла ей снять со стены старое, чтобы она могла срисовать.

— Но почему? Зачем она это делала?

Консуэла коварно усмехнулась:

— Подумай сам, Льюк. Однако быстрее шевели мозгами. Когда я уходила, она почти кончила укладываться.

Льюк вспомнил тот день, когда Джози впервые увидела ковер‑одеяло, сделанный матерью. В ушах прозвучали ее слова: «Сколько любви вложено в эту вещь! Ручаюсь, вы ее чувствовали, когда им укрывались».

Неужели Джози хотела вот так же обернуть его в свою любовь? Это не обычный подарок, думал он, не тот, что дарит служащий своему начальнику к Рождеству или один приятель другому. Нет, в него вложены личные чувства. Это подарок от любящего сердца.

В углу вышивки он увидел слова: «Стремись к звездам», и ком застрял в горле. Ваша мама хотела, чтобы вы следовали своим мечтам, сказала она.

Так когда же я перестал мечтать? — размышлял он сейчас. Как только перестал доверять людям. И больше не следил за падающими звездами.

От шитья пахнуло знакомыми духами. Подняв ткань к лицу, он стал жадно вдыхать запах.

Долгие годы он не был избалован вниманием. Мать погибла, отец замкнулся в себе, жена его бросила, а сам он воздвиг крепкую стену, отгородившую его от людей. Крепость должна была уберечь его от обид, но превратилась в камеру.

Потом появилась Джози — все понимающая, душевная, с ямочкой на щеке. Она пробила брешь в его обороне. Зачем он остался внутри своей тюрьмы, когда дверь отворилась? Не поверил любимой женщине?

Любимая женщина. Грудь его заполнило вдруг чувство восторга, появилось сознание цели.

Любимая женщина. Конечно, Джози, только она. И если это рукоделие означает то, что он думает, значит, она его тоже любит. Вдвоем можно добиться счастья, а ради счастья стоит рискнуть.

Как права Консуэла! Джози — лучшая женщина, встреченная им на своем пути. Что я за дурак! Позволить ей исчезнуть только из страха, что она уедет когда‑нибудь? Да она же уезжает сейчас, Господи Боже мой!

Нужно ее задержать. И оставить рядом с собой, до конца жизни.

Подойдя к Консуэле, он запечатлел на ее щеке долгий поцелуй.

— Ты старая кумушка, которая вечно сует нос в чужие дела. Но за это я тебя и люблю!

Полное лицо экономки покрылось морщинами от широкой улыбки, а множество подбородков задрожало от удовольствия.

— Побереги свои нежности для Джози.

Но Льюк не слышал — он уже бежал к двери.

— Вот черт! — Джози, с досадой колотившая по рулю, нечаянно нажала на гудок.

Опять ее машина застряла в грязи. Все как тогда. Стремясь уехать с ранчо как можно скорее, она выбрала кратчайший путь, мимо конюшни, и теперь готова была убить себя с досады. Господи, ну как я могла забыть, до чего раскисает эта дорога!

Может, подложить картон под колеса? Уж чего‑чего, а картона хватает: вся машина забита коробками с ее имуществом. Не вылезая из машины, она повернулась к заднему сиденью и оторвала несколько картонных крышек.

С картоном в руках она смотрела в ветровое стекло, не решаясь выйти. Дождь лил как из ведра — так же точно, как в день ее приезда.

Вода никого еще не убила насмерть, сказала она себе. Не сидеть же здесь до бесконечности, пережидая дождь. Уже начинает темнеть, а мне нужно убраться из этого места сегодня, чего бы мне это ни стоило.

Решение покинуть ранчо дорого ей далось: она чувствовала себя так, словно сердце ее вырезали из груди.

Натянув на голову капюшон, Джози рывком распахнула дверцу. Холодный дождь захлестал по лицу. Держась за кузов машины, девушка добралась до задних колес и нагнулась, чтобы подложить под них картон. Результат был равен нулю: в считанные секунды картон размяк, и все усилия пропали даром.

Разогнувшись, Джози увидела светящиеся фары. Чья‑то машина огибала конюшню.

Грузовичок Льюка. Сердце ее подпрыгнуло. Боже, это еще зачем? Разговор с ним лишь усугубит тяжесть разлуки.

Она видела, как Льюк вылез из грузовичка и направился к ней. От волнения у нее сразу пересохло во рту, что весьма разозлило девушку. На нем был дождевик желтого цвета, а с ковбойской шляпы ручьями стекала вода.

— Джози… Слава Богу, я еще застал тебя! Нам нужно потолковать. — Он говорил громко, чтобы перекричать шум дождя, голос звучал настойчиво и хрипло.

— Больше не о чем толковать. — Джози отвернулась, покачав головой.

— Наоборот, нам многое надо обсудить, только лучше бы в сухом помещении. Пойдем в конюшню.

Судя по всему, Льюк отступать не собирался. Спорить с ним, перекрикивая проливной дождь, не хватит сил. Джози поплелась по грязи вслед за ним.

В конюшне было тихо, тепло и сухо, пахло сеном и лошадьми. Она сразу вспомнила тот вечер, когда впервые, именно здесь, увидела его.

Расстегнув дождевик, Льюк достал из кармана платок и протянул девушке.

— Спасибо, — пробормотала она, вытирая мокрое лицо.

— Пора бы с такими свиданьями покончить, — сказал он с кривой улыбочкой, стаскивая ковбойскую шляпу с головы.

Он рвет мне душу, подумала Джози, ишь какой милый, добрый и обаятельный. Решил напомнить, за что я его люблю.

Бросив шляпу на скамью, он сделал шаг к ней:

— Консуэла показала одеяло, которое ты шила для меня.

Лицо Джози запылало, она готова была провалиться сквозь землю: мало того, что она в ловушке своей несчастной любви, так ему еще доложили, как глубоко эта любовь ее засосала.

— Просто чем‑то надо было заполнять вечера.

— Ты так думаешь? У меня есть идея, чем заполнять твои вечера. — Он подошел ближе, опасно улыбаясь.

О Боже, что у него на уме? Чего он добивается — хочет подразнить? Поиздеваться? Свести с ума?

Льюк положил руки ей на плечи, она задрожала, попыталась вывернуться, но он не отпустил ее.

— Джози, дорогая, я вел себя как последний дурак. Считал, что если не подпущу тебя к себе, мне будет легче с тобой расстаться. Я старался держаться на расстоянии, но я… я же влюбился в тебя по уши с первого взгляда. И чем лучше тебя узнавал, тем сильнее влюблялся.

Джози не могла ни дышать, ни говорить. Она могла только смотреть на Льюка — не отрываясь. И лишь спустя некоторое время прошептала:

— Что ты сказал?

Придвинувшись еще ближе, он повторил:

— Я сказал, что люблю тебя, Джози. И я пойду на все, чтобы ты здесь осталась.

Джози понимала, чего стоили Льюку эти слова — сколько страхов пришлось ему побороть, чтобы довериться ей, рискуя гордостью.

Сердце ее переполнила радость.

— Что же сделать, чтобы ты осталась? — спросил он шепотом, глазами ища ее взгляд.

— Ну‑у, — Джози улыбнулась нерешительно, — просто… попробуй меня попросить.

В глазах у Льюка отразились ее собственные чувства.

— Я хочу задать вопрос, который считаю самым важным, — начал Льюк, — ответишь?

— Стремись к звездам, — ответила Джози. — Я всегда это говорю.

— Ну хорошо, так и будет. — Он неожиданно встал на одно колено на покрытом сеном полу конюшни, сжал ее руки в своих и заглянул в самую глубину ее глаз. — Я люблю тебя, Джози, и хочу, чтобы ты разделила со мной жизнь, хочу, чтобы ты рожала мне детей, хочу быть с тобой днем и ночью, хочу встретить старость рядом с тобой. Не могу обещать луну с неба, зато обещаю: мы будем стремиться к звездам вместе. Джози, ты согласна быть моей женой?

Она смотрела на него, и сердце переполнялось счастьем.

— Да, согласна. Да, да, да. О, как я люблю тебя, Льюк!

В следующую секунду он был уже на ногах и сжимал ее в своих объятиях.

За стенами конюшни по‑прежнему шел дождь, но где‑то над тучами падающая звезда прочертила небо.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.