Лето в Альбаросе

Глава 10

На следующее утро Поль обратился к Каран не слишком приветливо".

— Жаль, очень жаль, что ты так и не поехала вчера в Гранаду.

— Зато я поехала в Мурсию.

— Я так и подумал. С Элдриджем.

— Да. — Каран не собиралась лгать.

Поль печально покачал головой:

— Дон Рамиро не обрадуется, когда узнает, что ты отвергла его приглашение, а потом уехала с другим в неизвестном направлении.

— А какое право имеет дон Рамиро контролировать мою жизнь? — с вызовом спросила она. — Я с ним не помолвлена.

— Вот и очень плохо! — воскликнул Поль.

Каран улыбнулась:

— Не волнуйся, Поль. Я же не оставила туристов на произвол судьбы, потому что, уехав в Гранаду, я не смогла бы расселить их на вилле. Потом, тебе ведь не обязательно все подробности сообщать дону Рамиро. Я ему тоже ничего не скажу.

Поль обиженно шагал рядом с ней по дороге.

— Ты даже не представляешь, насколько важно нам поддерживать хорошие отношения с этим человеком.

— Ты и сам прекрасно с этим справишься. Я ведь не такая уж важная птица.

— Ты наш самый главный работник, — заверил ее Поль. Еще они поговорили о поместье, потом он вдруг спросил: — Надеюсь, ты не собираешься выходить замуж за этого Элдриджа?

Каран засмеялась:

— Пока он мне еще не сделал предложения, и сомневаюсь, что когда-нибудь сделает. Он не из тех, кто женится.

— Ну ладно, тогда хорошо. — Поль вздохнул с облегчением.

Весь день она много работала, но не забыла напечатать заметки, которые делала на празднике в Мурсии, чтобы передать их вечером Бруку.

Они встретились возле магазина, над которым располагалась новая квартира семейства Рибера. Брук схватил ее за руку и потащил к витрине, заваленной кожаными кошельками и сумочками, среди прочего там выставлены были даже два седла.

— Владелец этого магазина большой мастер по части кастаньет, — сказал Брук. — Хочешь, я куплю тебе пару?

— Но я даже не знаю, что с ними делать, — возразила она, но сразу же получила гневный отпор:

— Научишься, здесь нет ничего сложного! Бенита тебя научит.

В мгновение ока она оказалась в магазине, и Брук уже выбирал ей кастаньеты из дюжины разложенных перед ним на прилавке.

— Эдмундо делает кастаньеты для всех знаменитых танцоров фламенко, — рассказывал Брук, одновременно ловко щелкая кастаньетами. — Знаешь, изготовить их совсем не легко. На одну пару уходит три или четыре дня. Вот это, кажется, хорошие, — предположил Брук, беря с прилавка очередную пару.

— Возможно. — Эдмундо — пожилой, плотный человек, чьи мясистые руки были гладкими и чувствительными, — бросил на Брука хитрый взгляд и повернулся к маленьким ящичкам у себя за спиной. — Вот здесь у меня есть особая пара, — сказал он, открывая крышку коробочки. — У них очень хороший звук.

Брук взял кастаньеты, попробовал пощелкать и кивнул. Потом Эдмундо им сыграл на них в ритме фламенко.

Заворачивая покупку и протягивая ее Каран, он сказал:

— Вы быстро научитесь на них играть. И поймете, какая в них заключается музыка.

Габриэлла и Фелиппе с нетерпением ждали своих гостей. Бенита и Мануэлла тоже были там.

Габриэлла приготовила прекрасный вкусный ужин — рыбное рагу, очень популярное по всей Испании. Потом она подала маленькие тортильас, омлет с картошкой и ветчиной, на сладкое были мусс и фрукты. На столе стояло хорошее вино, и Каран догадалась, что Брук частично спонсировал этот праздничный ужин.

Каран вытащила свои новенькие кастаньеты, и все стали ими восхищаться. Бенита показала ей, как их надо держать.

Для Каран было очевидно, что Габриэлла и Фелиппе считали их с Бруком больше чем просто знакомыми или приятелями. Некоторые слова, тосты, счастливые взгляды на них с Бруком — все это содержало намеки на то, чего на самом деле, знала Каран, не существовало.

Когда незадолго до полуночи они с Бруком собрались уходить, Габриэлла тихо сказала:

— Сеньор Брук такой милый. Он, наверное, самый добрый человек, какого я знала.

Миновав оживленные улицы, они спускались по дороге к поместью, сейчас она была пустынной. Брук шел рядом с Каран, и она видела впереди две длинные тени в лунном свете, разделенные светлой полосой дороги. Ей невыносимо хотелось, чтобы этого пробела не стало, хотелось оказаться в его объятиях, чтобы их силуэты наконец слились, но ей оставалось только дальше брести устало по своей колее.

Когда они почти подошли к виллам, Брук вдруг выбросил свою сигару. Каран очутилась в его объятиях, не успев вздохнуть, и он уже целовал ее в губы, щеки, шею. Теперь это не было похоже на небрежный прощальный поцелуй, и она отвечала ему, как никогда никому из мужчин.

— Каран! — прошептал он. — Боже, как мне жаль, что все так сложилось!

Она немного отпрянула от него, замирая от страха.

— Ты должна меня забыть. Мы оба должны забыть друг друга. Так нечестно было бы поступить с любой женщиной — при том образе жизни, который я веду.

Каран полностью пришла в себя.

— Я понимаю тебя. — От страшных усилий удержать слезы и говорить спокойно голос ее стал непривычно жестким. — Не надо ничего объяснять, Брук.

— Нет, ты не понимаешь. Просто я, наверное, не из тех, кто женится.

Не из тех, кто женится! Он подтвердил ее же слова!

— Больше тут не о чем говорить, — сказала она ровным голосом, который стоил ей немалых сил.

Но на самом деле это было не так. Им было о чем говорить. Она хотела сказать ему, что, если бы он любил ее даже в десять раз меньше, чем она его любит, она согласилась бы на любую тяжелую жизнь с ним везде, куда бы он ни поехал. Другие женщины тоже переносили трудности и создавали уютный дом для мужа, потому что у них была любовь, которая охраняла и защищала их счастье. Габриэлла и Фелиппе не побрезговали даже тем, чтобы жить на конюшне, лишь бы быть вместе. Они не теряли веры в свое будущее и друг в друга и мужественно ждали лучших времен для себя.

Пока они с Бруком стояли так молча, Каран потеряла счет времени. Подняв голову, она заглянула в его лицо и увидела нахмуренные брови, встретила мрачный взгляд прищуренных глаз. В отчаянии она отвернулась и пошла по дорожке к своей вилле.

Несколькими быстрыми шагами он догнал ее и схватил за запястье. Она сердито смахнула его руку, хотя прикосновение его пальцев воспламенило ее до самых глубин существа, так, что захотелось отбросить всякое притворство и броситься ему в объятия. Наверное, другие девушки так и поступали, и он начинал нашептывать им слова утешения: «Ты скоро меня забудешь… Я сделал бы тебя несчастной…» — и прочую чушь.

У двери дома она обернулась. Брук стоял перед ней темным силуэтом на фоне лунного света, и она почти не видела его лица.

— Прощай, Брук, — сказала она ровно и зло. — Не пытайся снова увидеться со мной. Все кончено. Можешь не вспоминать меня, когда заведешь себе следующую подружку. Думаю, к этому времени ты научишься быстро забывать.

Он стоял неподвижно, как статуя.

Глаза ее заволокли слезы, она ничего не видела, стала молча нашаривать в кармане ключ и долго не могла попасть в замок, но наконец дверь открылась. Даже сейчас, в последнюю минуту, она все еще надеялась, что он бросится к порогу, заключит ее в свои объятия, поцелует мокрое от слез лицо и станет уверять, что любит ее и что когда-нибудь в будущем они обязательно поженятся.

Но когда она закрывала дверь, он все еще стоял безжизненной тенью перед входом, даже не махнул ей рукой на прощанье.

В спальне Каран долго сидела на кровати, замерев, не в состоянии ясно мыслить. Как ему легко заводить эти ни к чему не обзывающие отношения, а потом так же легко разрывать их, когда ему это удобно! Она разделась и легла в постель, но заснуть не смогла. Ее решительность в конце концов пришла на выручку ее слабости. Больше никогда воспоминание о его объятиях не заставит ее колени дрожать и подгибаться. Она будет жить дальше так, словно никогда не встречала Брука Элдриджа.

Вскоре вернулась из поездки в Малагу Джулия.

— А от нашего галантного дона есть новости? — поинтересовалась она.

— Нет, насколько мне известно, — сказала Каран. Она с облегчением поняла, что Джулия не станет больше ни о чем ее расспрашивать.

В апреле начали приезжать гости и на другие виллы. Две из них, «Жемчужина» и «Бриллиант», были самыми популярными. Они располагались на конце маленького мыса, у самого берега моря.

Как это ни удивительно, Каран с большим интересом принимала участие в разработке нового проекта. Поль уже показал ей все планы застройки, предложения архитекторов и дизайнеров, и она должна была признать, что в завершенном виде все будет выглядеть очень симпатично, настоящий веселенький курорт на берегу.

На какое-то время ей удалось избавиться от мыслей о Бруке, но забыть о нем навсегда было невозможно. Каран ни разу не прошла мимо виллы «Сапфир» без болезненного укола воспоминаний.

Миссис Парментер в мае решила вернуться в Англию, но пообещала еще раз приехать в поместье до окончания летнего сезона.

— И подумай еще раз о том, что я тебе посоветовала, — сказала она на прощанье Каран. — Насчет Поля. Он нуждается в хорошем руководстве.

Каран уклонилась от ответа, мило улыбнувшись, но про себя подумала, что ее хорошее руководство Поль вряд ли воспримет. Он перебрался жить в комнаты «Эль Каталаны», Джулия тоже выехала из «Изумрудной» и теперь снимала маленькую квартирку по совету сеньоры Молины, с которой ее познакомила Каран.

Каран осталась жить на своей вилле «Радость», чтобы всегда быть в курсе дел поместья. В летние месяцы она легко могла выкроить часок-другой, чтобы поплавать в чистой воде залива или поваляться на солнечном берегу. Иногда к ней присоединялась Джулия — у них был свой кусочек пляжа и небольшой соломенный навес для тени.

Однажды Джулия, лежавшая на песке, приподнялась на локте и неожиданно спросила:

— Ты что-нибудь в последнее время слышала о Бруке?

— Нет. Откуда? Я даже адреса его не знаю. Может быть, он еще куда-нибудь переехал.

Каран вспомнила, как через несколько дней после праздника в Мурсии она случайно нашла у себя в сумочке отпечатанные записи, которые она собиралась отдать Бруку в тот вечер у Габриэллы, но забыла. Она положила их тогда в конверт и отдала Бените, чтобы та переслала их Бруку. Но от него не было никакого письма. Ему это было не нужно.

Джулия уже сменила тему разговора и болтала о здешних смешных туристах.

При огромном наплыве отдыхающих Каран почти научилась не замечать ту постоянную тупую боль, которая никогда не оставляла ее. Как-то она разбиралась у себя в столе и обнаружила коробочку с кастаньетами, которые купил ей Брук. С той ночи, когда они расстались, она ни разу не заглядывала в нее. Сейчас она вытащила маленькие отполированные пластинки и разглядела на каждой из кастанет надпись мелкими золотыми буковками: «Для Каран». Вся ее тоска и горечь снова поднялись в ней, угрожая затянуть ее обратно в пучину невыносимой боли.

Значит, Брук с самого начала был в заговоре с Эдмундо, когда делал вид, будто выбирает ей кастаньеты, в то время как они оба знали, что у Эдмундо припасена специальная, именная пара для Каран.

Еще один прощальный сувенир, подумала Каран. В Испании, а может быть, и в других местах, должно быть, немало девушек, которые тоже хранят маленькие прощальные подарки Брука. Она убрала кастаньеты обратно в ящик стола. Теперь она уже никогда не выучится на них играть.

Август оказался самым напряженным месяцем, все виллы были заселены, и у Каран почти не оставалось свободного времени. Поль, угождая потребностям туристов, устроил небольшое летнее кафе в углу сада с видом на море.

Однажды вечером Каран с Полем сидели за столиком и разговаривали о Джулии.

— Если бы я только знал, как она ко мне относится на самом деле!

— Терпение, Поль, — советовала ему Каран. — Конечно, Джулию трудно связать обещанием, пока она не убедится, что нашла то, чего искала. И тогда уже она сама потребует от тебя обещаний. Просто подожди немного.

— Понимаешь, у меня сейчас переломный момент в карьере, в бизнесе, но уже через год я смогу предложить ей вполне приличное состояние.

— Джулия очень тебе доверяет, — заверила его Каран.

После долгой паузы, в течение которой он не отрывался от бокала вина, Поль сказал:

— А как ты сама, Каран? Я даже иногда думал, может, тебе правда нравился тот парень, Брук Элдридж. А? Нравился?

Сумерки скрыли внезапный румянец, разлившийся по ее щекам, и она холодно отозвалась:

— Да, мне он в принципе нравился. Но я уже давно про него забыла.

— Хорошее у нас было лето. — Поль уже заговорил о материальном: — Прибыль вышла неплохая, так что мы вполне оправдали ту цену, которую запросили за виллы.

Хорошее лето! Каран так ждала его, но для нее оно обратилось в пепел. Потому что счастлива она была лишь зимой, когда рядом был Брук. Зима придет снова, но уже не вернет ей Брука.

Ближе к концу августа должен был состояться специальный фестиваль танцоров фламенко в пещере недалеко от Альбаросы, об этом Каран узнала от Бениты.

— Он у нас каждый год проходит, — сказала Бенита. — Приезжают очень хорошие танцоры, певцы. Приходи.

— Обязательно, — согласилась Каран. — А может быть, привести с собой и наших туристов?

— Конечно. Нам нужна хорошая аудитория.

Когда машины с отдыхающими отправились в горы, уже сгущались сумерки. У пещеры по краям дороги выстроились молодые люди с горящими факелами в руках, и это было потрясающе красивым зрелищем, словно рой летящих светлячков проложил им путь к месту праздника.

Внутри заранее были расставлены стулья, пол усыпан песком, а в дальнем углу возвышался помост для танцоров. Каран рассадила своих туристов и надеялась, что они сочтут выступление танцоров стоящим такого нелегкого путешествия.

Сначала зазвучали песни, очень громкие и веселые. Два гитариста играли быструю мелодию. Затем выступали танцоры. Завораживающий темп, стук кастаньет и высоких каблуков в сочетании со сложными динамичными телодвижениями не оставили никого равнодушным. Аудитория начала накаляться, поддерживая ритм танца хлопаньем в ладоши. Каран все больше ощущала, как погружается в душу этих песен и танцев. Она на минуту отвела взгляд от импровизированной сцены, освещенной фонариками и заполненной дымом от факелов, и на мгновение ей померещилось, что в дальнем конце пещеры сидит Брук.

Наконец выступление закончилось, и зрители, все еще зачарованные, стали расходиться.

— Ну как, хорошо? — спросила подошедшая к Каран Бенита.

— Бесподобно. И ты танцевала ничуть не хуже других. — Это был комплимент Бените, которая сегодня состязалась с самыми знаменитыми и опытными танцовщицами здешних мест.

Каран уже собиралась сесть в машину к Полю, как вдруг чья-то рука крепко обхватила ее за талию.

— Я провожу Каран, — оглушил ее голос.

Каран не нужно было ни фонаря, ни факела, чтобы узнать, кому он принадлежит.

— Немедленно отпустите меня! — прошипела она. — Что вы себе позволяете…

Брук зажал ей рот рукой и потащил прочь от быстро редеющей толпы. Его рука держала ее стальной хваткой, и Каран перестала вырываться.

— Ну-ка! — прохрипел он, когда последнее сопротивление затихло. Он все еще крепко держал ее, так что ей нелегко было высвободиться.

— Я могу получить объяснения столь грубого поведения? — задыхаясь, проговорила она.

Он немного ослабил хватку, и она постепенно выкрутилась из его рук, но он все еще удерживал ее за запястье.

— Каран, скажи мне правду. Для тебя хоть что-нибудь значит, что я приехал сюда сейчас?

— Нет, мне совершенно все равно, — выпалила она. Сердце ее стонало, но она не могла позволить ему снова причинить ей ту мучительную боль, которая преследовала ее уже несколько месяцев.

— А вот ты для меня кое-что значишь, — сказал он, и голос его при этом дрожал.

На мгновение в ее душе блеснул луч надежды, но она спешно заглушила эту мысль:

— Ну да, конечно. Я очередная подружка в Испании, с которой можно провести несколько месяцев, а потом — прощай.

— Нет, Каран, дорогая, на этот раз все не так. Больше я уже никогда не смогу покинуть тебя. Мне пришлось к тебе вернуться. Теперь мне невыносимо оставаться одному, ты разрушила всю мою жизнь.

— Я разрушила твою жизнь?

— Да. И я этому очень рад. — Он притянул Каран к себе и прижался губами к ее щеке. — Все время, пока я был в Испании, я клялся себе, что ни за что не свяжу свою жизнь ни с одной девушкой. Мой дом в ближайшие пару лет не будет похож на розовый сад, который воображают себе большинство девушек. Но ты — ты все изменила. Ты флиртовала с Полем. Ты бросила мне в лицо предложение дона Рамиро. Я так чертовски ревновал, что мне трудно было оставаться рядом с тобой и удержаться от желания схватить тебя и утащить куда-нибудь в горы.

— Как жених Анхелины? — Каран уже начала оправляться от первого потрясения.

— Хуже. С ним Анхелина улыбалась. От тебя же я видел только неприступное каменное равнодушие.

— Неправда, я никогда не была холодной и равнодушной, — возразила она.

— Тогда давай проверим.

Когда губы их соединились, жадно и нежно, она уступила ему полностью, больше не терзаясь страхом, что все это продлится одно мгновение и исчезнет потом навсегда.

— Ну а теперь я для тебя что-нибудь значу? — ласково спросил он.

— Может быть. Чуть-чуть.

— Этого мало. Мне пришлось бежать от любви, ведь я не хотел оставлять тебя с разбитым сердцем. Я специально поменял работу, чтобы быть подальше от Альбаросы, но я все равно продолжал любить тебя и тем разбивал сердце себе. А теперь скажи — ты выйдешь за меня замуж?

— Думаю, да.

— Почему? — спросил он, касаясь ее лба. Она вздохнула:

— Наверное, потому, что я сумасшедшая, у меня совершенно нет здравого смысла, и потому, что, себе на горе, я люблю тебя.

Спустя несколько минут из темноты раздался голос:

— Сеньор Брук? Вы едете?

— Да, Бенита. Я еду, и Каран едет со мной.

Тут появилась Бенита, она терпеливо ожидала, чтобы Брук отвез ее домой.

— Бенита была очень полезным мне шпионом все это время, — сказал он в машине.

— Ты нуждался в шпионах, хотя даже не удосужился сообщить мне свой адрес. Иногда мне казалось, что у меня есть основания ревновать тебя к Бените. — Она с улыбкой повернулась к сидевшей на заднем сиденье испанке.

Брук хмыкнул:

— У Бениты есть очень симпатичный приятель. Она на меня никогда не заглядывалась.

— Странно, что я в тебе нашла, — вздохнула Каран.

— Да ты потеряла дар речи, как только первый раз меня увидела, — самодовольно заявил он и начал насвистывать веселую испанскую песенку.

Бенита вышла возле своего дома и застенчиво подала на прощанье руку Каран:

— Теперь вы должны быть счастливы. К вам приехал ваш мужчина.

— Когда ты возвращаешься в Сарагосу? — спросила Каран Брука, когда тот проводил ее до виллы.

— Еще несколько дней могу побыть здесь. Я остановился в городе у друзей. Я ведь всю Испанию перевернул вверх дном, добывая себе назначение в Сарагосу. А теперь я требую от начальства, чтобы мне разрешили вернуться сюда — строить новую ирригационную систему к северу от Мурсии. Но меня это тоже не совсем устраивает. Хочу предложить им проект прямо здесь, в Альбаросе.

Джулия восприняла последние новости спокойно:

— Я это уже давно предвидела. И если ты правда так дорожишь им, то я за тебя очень рада. Будь счастлива с ним, дорогая. Он неплохой парень. — Помолчав, она добавила: — Я бы попыталась заарканить дона Рамиро, если бы могла рассчитывать на успех, но теперь поговаривают, что он собирается сделать предложение смуглой красавице Мирэлле, так что там у меня нет никаких шансов.

Разволновавшегося Поля Каран успокоила, сказав, что еще останется на какое-то время работать в поместье, может быть, даже надолго, потому что Бруку еще предстоит ожидать перевода в Мурсию.

Как ни странно, но дать ужин в «Марроки» в честь Брука и Каран взялся не кто иной, как дон Рамиро. Естественно, Поль с Джулией тоже были приглашены.

По сравнению с прошлыми вечерами этот прошел в очень теплой обстановке. Дон Рамиро даже шепнул Каран на ухо:

— Надеюсь, мы останемся друзьями.

— Ну конечно, — заверила его Каран. — Я совсем не хочу терять вашу дружбу.

— Скоро будет объявлена наша с Мирэллой помолвка, когда мы уладим все дела, но пока это еще секрет.

— Понимаю. Примите мои поздравления.

У нее за спиной Брук громко жаловался, что ему приходится видеть только затылок Каран, хотя тоже прелестный.

Дон Рамиро весело предложил тост:

— У нас в Испании есть поговорка, что любовь начинается с вражды. Мы вполне можем отнести это изречение к нашим двоим друзьям, которые присутствуют здесь.

Все выпили за них. Бенита исполнила специально подготовленный танец и потом долго раскланивалась, особенно в сторону дона Рамиро.

На следующий день Брук повез Каран кататься незнакомым ей путем в холмы за Альбаросой.

Она набрала с собой много еды для пикника.

— Мы, наверное, боимся умереть с голода, — пошутил Брук.

— Одной любовью сыт не будешь, — отпарировала Каран.

— Надеюсь, я могу обойти тебя по части испанских пословиц, — хвастливо заявил он. — Слушай и запоминай: «Если твоя жена велит тебе броситься с балкона, моли Бога, чтобы балкон оказался низким». Так что, когда придет время нам выбирать квартиру в Мурсии, мы не поедем на верхний этаж.

Они заговорили о будущем, о том, что надо съездить в Англию к родителям Каран, навестить отца Брука и двух его женатых братьев. Они сидели на пологом склоне холма в тени сосен и мечтали, пока день не перешел в теплый вечер, потом Брук повел ее к развалинам замка Мендоза, окрашенным бледным золотом в лучах заходящего солнца.

Брук примостился среди разбросанных камней стены и посмотрел вдаль, на пурпурное море.

— Я давно хотел привезти тебя сюда.

Каран обернулась и бросила взгляд на погружающиеся в легкие сумерки мавританские домики Альбаросы за лиловыми холмами.

— Прав был дон Рамиро, — задумчиво произнес он. — Испания притягивает. И если уезжаешь, она снова влечет тебя к себе.

— Даже зимой, когда дожди здесь идут почти беспрерывно?

— Когда лето приходит в Альбаросу, оно остается на весь год, если с тобой есть человек, без которого ты не можешь жить.