Лимоны желтые

Мужские руки трогали ее грудь не в первый раз. И не в первый раз она чувствовала прикосновение возбужденной плоти, слышала у самого уха тяжелое дыхание. Но никогда раньше это не происходило против ее воли.

Агнес была прижата спиной к холодной, влажной стене погреба, кирпичи царапали ей правое плечо. Хриплый голос прошипел в самое ухо: «Salope!»[1] Жерар, одной рукой продолжая шарить по ее груди, пытался просунуть другую между бедер. Агнес застыла: этот толстый коротышка-француз, который, чертыхаясь, никак не мог справиться с ее узкой, до колен, юбкой, словно парализовал ее своими липкими лапами и грязными словами.

На первых порах она, конечно, протестовала. Извинялась, отнекивалась, в общем, использовала обычную тактику: где отмолчаться, где отшутиться. Старалась не оставаться с ним наедине. Но здесь, в винном погребе, деваться было некуда. Жерар Каброль был ее шефом и, очевидно, считал, что начальник имеет право на определенные вольности в отношении персонала. К похлопыванию по попе она уже давно привыкла, в ответ на сальные шутки насчет ее внешности лишь устало хмурилась. «Ничего не поделаешь, – утешала себя она. – Издержки профессии». Но сейчас ситуация была иной, совсем иной, и Агнес это прекрасно понимала.

Жерар наконец засунул руку к ней под юбку и блаженно застонал. Теперь он называл ее «ma chérie»[2] и «мадемуазель Эдин». Предвкушая близкую победу, он немного сбавил темп, потискал ляжку, прежде чем закрепить успех и, вытащив из штанов свой bite, осчастливить Агнес прямо здесь, у кирпичной стены.

Но тут она по-настоящему разозлилась. Неведомо откуда нахлынуло бешенство – время молчаливого недовольства и вежливых отказов прошло. Все, что скопилось у нее в душе за месяцы приставаний, унизительных замечаний по поводу ее физических достоинств и недостатков, – все выплеснулось наружу.

Безвольно опущенные руки вдруг сами собой взметнулись, и она с силой толкнула Жерара кулаками в грудь. Он выругался, на мгновение потерял равновесие, покачнулся, но устоял на ногах. И, брызгая слюной, снова ринулся в атаку:

– Ты что это делаешь, дрянь неблагодарная?!

Но Агнес была начеку, все ее мышцы напряглись. Она ловко отпрыгнула в сторону, и Жерар с размаху врезался в стену. При других обстоятельствах Агнес бы, наверное, рассмеялась, увидев, как он впечатался носом в кирпич.

Но сейчас было не до смеха, и Жерару тоже. Жирное тело коротышки сотрясалось от ярости, лицо побагровело, на носу алела свежая царапина. Он был хоть и ниже ее ростом, но явно сильнее. Агнес попятилась, стараясь увернуться от его рук. Но погреб был небольшой, и через несколько шагов она уже уперлась спиной в стеллаж с аккуратными рядами бутылок. Пути к отступлению были отрезаны. Жерар настиг ее и начал срывать с нее форменную белую блузку. Несколько пуговиц с легким звоном покатились по каменному полу. Показался бюстгальтер, но Жерар не дал себе передышки, чтобы насладиться этим зрелищем. Теперь он твердо шел к намеченной цели и на этот раз справился с юбкой гораздо быстрее. Зато с собственной ширинкой пришлось повозиться, и он выругался по-французски, когда Агнес попыталась вырваться.

Положение Агнес, зажатой в углу между двумя стеллажами, казалось безвыходным, и все же, улучив мгновение, когда он отнял и другую руку, чтобы расстегнуть молнию на брюках, девушка схватила единственное орудие, которое тут можно было отыскать. Бутылку. Агнес замахнулась, но, прежде чем она успела нанести удар, Жерар увидел бутылку и замер на месте.

– Arrête! Стой! – закричал он срывающимся голосом. Потянулся к бутылке, но достал только до запястья Агнес и растерянно замахал руками, так что запонка на правой руке звякнула о золотой «Ролекс». – Разобьешь бутылку – убью!

– Отпустите меня! – крикнула Агнес в ответ.

Все время, пока шла их неравная борьба, она молчала, и теперь голос звучал необычно хрипло. Жерар чуть попятился. «Брюки он все-таки расстегнул», – отметила Агнес, продолжая держать бутылку над головой. Удивительно, какой эффект произвело ее оружие: можно подумать, она выхватила из лифчика автомат и вот-вот изрешетит Жерара.

Он отступил еще на шаг и, понизив голос, забормотал неразборчиво и угрожающе:

– Сейчас же положи ее на место. Немедленно! Слышишь?! Делай, что тебе говорят, это мой ресторан! Sale putain, merde![3]

Свободной рукой Агнес оправила юбку и попыталась запахнуть блузку. Сейчас она была совсем не похожа на ту Агнес, что работала метрдотелем и десять минут назад спустилась в подвал за бутылкой «Шабли» и двумя «Шатонёф дю Пап».

На лестнице послышались шаги, – должно быть, это Филип идет узнать, почему не несут заказанное вино. Наверное, посетители пожаловались, они явно из тех, кто жалуется. Молодые выскочки, стремящиеся произвести впечатление на своих более солидных гостей. Но сейчас Агнес была им благодарна. Жерар вздрогнул. Поспешно одернул пиджак, заправил выбившуюся с одного бока рубашку, машинально взялся за пояс – подтянуть брюки. Без особого результата – мешал живот.

Войдя в маленькое подвальное помещение, служившее винным погребом, Филип остановился. Взглянул сначала на Агнес, судорожно сжимающую бутылку вина, потом на Жерара, лицо которого по-прежнему было красным, хотя и не таким багровым, как раньше.

– Что случилось? – спросил Филип. – Почему так долго? Гости недовольны. – Тут он обратил внимание на бутылку, которую Агнес прижимала к груди, словно гранату с вынутой чекой, и присвистнул: – Ого! «Шато Петрюс» 1990 года… Неужели кто-то его заказал?

Жерар откашлялся.

– Нет, я просто показал мадемуазель Эдин бутылку и объяснил, что она очень дорогая. – Он пристально посмотрел на Агнес.

Та сглотнула слюну, не зная, что сказать. Она понятия не имела, что это за бутылка. Для нее это было оружие, а вовсе не вино, которое подают к тушеной телячьей печени. Осторожно скосив глаза, она прочла надпись на пыльной этикетке, витиеватыми красными буквами: «Château Pétrus». Сверху, черным цветом, – год. Бутылка выглядела старинной, словно ей лет сто, не меньше. Агнес уже однажды видела это вино, когда нанималась на работу сюда, в «Le bateau bleu»[4], и ее знакомили с хозяйством ресторана. Сколько точно это вино стоило, Агнес забыла, но число было пятизначным, на такие деньги можно купить домашний кинотеатр или хорошую подержанную машину. Жерар выторговал эту бутылку пару лет назад на аукционе в Лондоне, и теперь она ждала, пока какой-нибудь богатый ценитель выложит часть своего состояния за удовольствие отведать драгоценного, почти божественного напитка.

И тут Агнес бросило в дрожь. Не потому, что она поняла, чем именно собиралась размозжить Жерару голову, скорее оттого, что злость и страх начали понемногу проходить. У нее тряслись колени. Она удивилась: оказывается, такое бывает не только в мультфильмах. Ладони вспотели, и она бессвязно забормотала, обращаясь к Филипу:

– Я хотела… положить на место… э-э-э… то есть принести вино…

Осторожно перехватив бутылку, Агнес стала медленно подносить ее к ячейке, где та должна лежать. Жерар и Филип неотрывно следили за каждым ее движением. Никто не произнес ни слова. Вдруг Агнес заметила, что чем дальше она вытягивает руку, тем больше выглядывает бюстгальтер из незастегнутой блузки. Что подумает Филип? Что она пыталась соблазнить Жерара? Свободной рукой Агнес поспешно стянула блузку на груди. И тут бутылка выскользнула из потной ладони и с грохотом разбилась о каменный пол. На тысячу осколков.

Агнес услышала, как тихо ахнул Филип, увидела, как за сотые доли секунды багровое лицо Жерара побелело как полотно. Только расцарапанный нос по-прежнему алел. Сколько длилось молчание, Агнес не знала, но ей показалось, прошла целая вечность, прежде чем она снова заговорила.

– Опа-на, – протянула она, без всякого выражения глядя на Жерара. – А ширинку-то вы не застегнули.

Агнес упала на кровать. Не раздеваясь, скинула в передней туфли и сразу прошла в спальню. Лежа на спине и сцепив руки на животе, она глядела в потолок. «Лампа грязная», – подумала она. Зеленоватый плафон был усеян мелкими черными точками, – наверное, дохлые мухи залетели туда и не смогли выбраться. Печально, конечно. И противно.

Всего лишь половина десятого. Агнес никогда не возвращалась домой так рано. Неудобный график – вечная проблема тех, кто работает в ресторане. Им не дано спокойно посидеть вечером перед телевизором. Когда другие отдыхают, они трудятся. Агнес уже и не помнила, когда смотрела сериалы. «Зато теперь насмотрюсь вволю», – тяжело вздохнула она.

Прощание с «Le bateau bleu» вышло более чем прохладным. Обретя наконец дар речи, Жерар сквозь зубы приказал Агнес немедленно – tout de suite! – покинуть его ресторан. Заявил, что не желает ее больше видеть в ресторане, точнее – он вообще не желает ее больше видеть. Ни в одежде, ни без. И напоследок бросил фразу, которую Агнес, призвав на помощь свой школьный французский и немного фантазии, перевела как «фригидная корова». Сами по себе эти слова ее не особенно задели: за полгода работы в «Le bateau bleu» ей и не такое доводилось выслушивать, она всякого навидалась, и не из-за этого она сейчас лежала, разглядывая дохлых мух и думая, что, наверное, уже никогда не встанет с кровати. Агнес оплакивала свои несбывшиеся мечты.

Как она радовалась этой работе! Впервые получить должность метрдотеля. И в каком ресторане! У нее появился шанс навсегда забыть про жалкую зарплату официантки, сделать карьеру, подняться на следующую ступеньку. Лучший французский ресторан в Стокгольме, да нет, во всей Скандинавии! Даже просто пойти туда на собеседование и то приятно. Вместе с резюме она отослала свою фотографию, как было указано в объявлении, опубликованном в «Дагенс Нюхетер». Перечислила все места работы: от тетиной закусочной, где она помогала с шестнадцати лет, всяких пиццерий, гриль-баров и кафешек до вполне достойных ресторанов, в которых она служила в последние годы. Таких, где подают североморскую треску с овощами в медовой глазури и цыпленка под соусом песто с вялеными помидорами. Если считать с закусочной тети Гуллан, в общей сложности Агнес проработала официанткой почти полжизни, пусть и с небольшими перерывами, и полагала, что заслуживает должность метрдотеля, но получить ее в «Le bateau bleu» – о таком она даже не мечтала.

Вначале Жерар был корректен и обходителен, хотя и немного игрив, как это бывает с пожилыми мужчинами. Его французский акцент казался Агнес симпатичным, и ей даже в голову не приходило, что шеф вздумает претендовать на что-то большее. Ведь он почти ровесник ее отца.

Работа ей нравилась, хоть Агнес знала, что официантки перешептываются у нее за спиной. Понятно, из зависти, ведь ей так повезло. Некоторым людям чужая удача поперек горла. И Агнес делала все, чтобы ее квалификация ни у кого не вызывала сомнений. Жерар подбадривал ее, часто хвалил, а Филип, дольше других проработавший официантом в «Le bateau bleu», помогал практическими советами. Агнес очень старалась и по прошествии первых напряженных недель почувствовала, что начинает осваиваться. Легко и непринужденно она приветствовала посетителей, проводила к столикам, предлагала аперитивы. Подавала сухой мартини, принимала заказы по телефону. Она уже знала, для каких гостей обязательно нужно найти свободный столик, даже если те звонят за пять минут до прихода. Ее работа требовала находчивости, и после случая с известным бизнесменом, который позвонил в пятницу вечером и потребовал через полчаса столик на двенадцать персон, она научилась перетасовывать списки и размещать максимальное количество посетителей.

Она полюбила большой, просторный зал с роскошными хрустальными люстрами, расписным потолком и стенными панелями темного дерева, придававшими ресторану изысканный вид. Несмотря на всю эту роскошь, в зале было уютно. Потертые восточные ковры на полу приглушали звуки, а свет нежно просачивался сквозь белые кружевные, всегда приспущенные гардины, вызывая в памяти старые чешские рестораны, которые Агнес видела в Праге. С потолка свисала модель корабля, давшая название заведению. По легенде, она когда-то принадлежала вдове моряка и была уменьшенной копией судна, на котором в бурю погиб ее муж. Правда это или нет, Агнес не знала. Филип как-то сказал, что Жерар купил корабль в Париже у разорившегося хозяина пиццерии. Хотя, конечно, одно не исключает другого.

В «Le bateau bleu» перебывали все знаменитости, начиная с Улофа Пальме и кончая Робби Уильямсом[5]. Без преувеличения самый известный ресторан в городе, он всегда был заполнен до отказа. Агнес его популярность не удивляла. Она сама однажды здесь ужинала – давно, когда они с Тобиасом только-только познакомились. Он хотел что-то отметить (что именно, она уже забыла, наверное, удачное выступление) и пригласил ее. Агнес до сих пор помнит свой заказ – «steak frites». Когда кавалер посоветовал ей именно это блюдо, она решила, что он шутит. Бифштекс с жареной картошкой… Извините, но она много раз его ела, и вряд ли из этого можно сделать что-то особенное. Но Тобиас настоял на своем, и она не пожалела. Ничего вкуснее она в своей жизни не пробовала. Обслуживание было безупречным, и те несколько часов, что они провели в ресторане, Агнес чувствовала себя принцессой. Влюбленной принцессой.

Подумать только, именно в этот ресторан ее взяли на работу! А потом оттуда выгнали.

Должно быть, она задремала, потому что, когда зазвонил телефон, часы показывали уже половину первого. Потная, заспанная, Агнес шарила рукой возле кровати, пытаясь найти телефон. Она успела снять трубку, прежде чем телефон переключился на автоответчик, и еле слышно произнесла:

– Алло.

– Ты уже дома? А я надеялся… то есть я думал, будет автоответчик. – В трубке стоял ужасный грохот, он заглушал голос Тобиаса. – Ты почему не на работе?

Агнес попыталась собраться с мыслями.

– Я столько раз пыталась до тебя дозвониться.

– Правда? У меня мобильник был выключен. Мы тут устроили маленький сейшен…

«Сейшен!» Он выражается так, словно до сих пор играет в гараже, а ведь уже почти год выступает в рок-шоу Кристера Хаммонда.

– Ты что-то хотела или просто так, поговорить?

– Хотела. – Агнес не знала, с чего начать. Она несколько раз звонила ему с дороги, потом из дома, пока не заснула. Ей хотелось, чтобы он был рядом. Сейчас. Чтобы обнял ее. Успокоил. Сказал, что все будет в порядке и что правильно она разбила бутылку, так этому ублюдку и надо. Жалко, что не об его голову. Тобиас был ей нужен, он единственный мог ее поддержать. Она знала, что все неприятности рассеются, как только он ее обнимет. Его руки помогут ей забыть о мерзких лапах Жерара. Тобиас утешит ее, и она перестанет думать, что всю оставшуюся жизнь ей придется подавать гамбургеры в «Макдоналдсе».

– Я хочу, чтобы ты пришел, – проговорила она наконец сквозь слезы.

– Что?! – заорал Тобиас. – Говори громче! У нас тут небольшая тусовка.

– Ты когда приедешь? – Агнес старалась говорить как можно четче.

В трубке стало тихо, только в отдалении слышались пьяные голоса. Кто-то играл на гитаре, кто-то пел.

– Тобиас, ты меня слышишь? – крикнула Агнес.

– Слышу. Давай созвонимся попозже…

Прежде чем она успела ответить, Тобиас уже сказал «пока» и отсоединился. Временами она его просто не понимала. Зачем, скажите на милость, он звонит среди ночи, если уверен, что ее нет дома, и явно не настроен с ней разговаривать? В общем, утешения она не дождалась, но хотя бы голос его услышала.

Агнес собиралась снять пальто, в котором так и уснула, но телефон зазвонил опять. На этот раз ее «алло» прозвучало более твердо. Голос на другом конце был тот же, но теперь его не заглушал шум. Очевидно, Тобиас отошел подальше от веселящейся компании.

– Привет, это я…

– Что случилось?

Тобиас ответил не сразу. Агнес показалось, что он собирается с духом.

– Слушай, малыш, – медленно начал он, – может, сейчас не самый подходящий момент, но я хочу, чтобы у нас все было по-честному. – Он снова сделал паузу.

Агнес стало нехорошо: неужели у них что-то было «не по-честному»?

– Я не знаю, когда приеду, у меня изменились планы.

– Какие планы? – Стиснув зубы, Агнес поскребла пятнышко, едва видимое на серой шерсти пальто. Ей надоело слушать о продлении гастролей в Хэрнёсанде и дневных концертах в Сундсвалле. Уже не первый раз их поездки продлевались, в ходе гастролей назначались дополнительные выступления. Обычно Агнес относилась к таким задержкам спокойно, потому что желала Тобиасу успешной карьеры, но сегодня не сдержалась.

– Я хочу, чтобы ты приехал!.. Сейчас!.. Мне плохо. Я… – Она опять начала всхлипывать.

– Послушай, не надо усложнять… – Тобиас старался говорить ласково.

Она немного смягчилась, но все равно недовольно проворчала:

– Эти дурацкие гастроли для тебя важнее, чем я.

– Дело вовсе не в гастролях, малыш. – Он замолчал.

– А в чем?

– Я… я познакомился с одной девушкой…

Агнес перестала всхлипывать. Теперь они оба молчали. Потом Тобиас продолжил, старательно подбирая слова:

– Это Ида, из бэк-вокала. Помнишь блондинку с пирсингом на пупке?

Агнес несколько раз ходила на его репетиции и концерты и видела их всех. И бэк-вокал, и подтанцовку, и музыкантов, и вокалистов. Ее даже представили самому Кристеру Хаммонду, королю Rock’n’Show! Но пупок с пирсингом она не запомнила. Зато пару огромных грудей…

Казалось, Тобиас прочитал ее мысли:

– Хотя ты, наверно, пупок не видела, но у нее еще сиськи здоровенные… Реальные такие буфера, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Он рассмеялся, словно пытаясь разрядить обстановку. Но, поняв, что это не помогло, опять заговорил серьезно: – Может, не надо было сообщать об этом по телефону, но я не хочу тебя дурачить. Ты ведь со мной всегда по-честному. И с моей стороны было б нехорошо вести двойную игру, правда?

– Правда, – еле слышно проговорила Агнес. Она не была уверена, что правильно поняла его слова. Он что, решил ее бросить?

– Все остальное обсудим потом, когда я вернусь. Мы еще три недели будем в разъездах, потом сделаем перерыв. Тогда я загляну к тебе, заберу кое-какие вещи, ну и все такое прочее.

– А… а где ты будешь жить? – Агнес искала что-то конкретное, за что можно было бы уцепиться. Какие-то факты.

Тобиас обрадовался ее вопросу. Она не рыдала, не кричала. В общем и целом восприняла все нормально.

– У Иды. Разве я не сказал? Извини. Влюбился, совсем голову потерял! – Он снова коротко хохотнул. – Ты там давай не унывай, малыш, ладно? Ну что особо изменится? Меня и так почти никогда не бывает дома. Ты справишься, Агнес! Ты сильная! – В трубке что-то пикнуло. – Слушай, у меня батарейка садится, надо закругляться. В любом случае по мобильному звонить дорого. Звони мне, если что, а лучше я сам позвоню, когда… – Разговор оборвался.

Какое-то время Агнес продолжала сидеть с трубкой в руках. Она так и не сняла уличную одежду, но ей все равно было холодно. В зеркале напротив она видела свое отражение. Лицо бледное, волосы нечесаные. На щеках потеки туши, глаза красные.

Она медленно стащила с себя пальто, уронила его на пол. Белую форменную блузку даже расстегивать не пришлось – на ней уцелели только две пуговицы в самом низу. Снимая бюстгальтер, Агнес задержала взгляд на своей груди, которую еще никто не называл «реальными буферами». Возле левого соска виднелся синяк. Сувенир от Жерара Каброля. Она сняла юбку и колготки, отвернула одеяло и забралась в постель. Закрыв глаза, Агнес подумала. Про то, какой плохой выдался день. Очень плохой.

Сначала Агнес решила, что накануне выпила лишнего. Симптомы тяжелого похмелья были налицо: головная боль, сухость во рту, ломота во всем теле, провалы в памяти. Яркое зимнее солнце било в окно, заставляя ее щурить сонные глаза. Значит, вчера она забыла опустить штору. Обычно она закрывала окно в спальне, не от солнца, а от соседей по ту сторону двора. Она немного полежала, разглядывая окна их дома. Оконные стекла отсвечивали, и сквозь них ничего нельзя было разглядеть. Зато оттуда, должно быть, ее комната видна как на ладони. Сознавать, что за тобой могут подглядывать, было неприятно. Агнес села в кровати, плотно обернувшись одеялом. Попыталась собраться с мыслями. Спала она плохо, то и дело просыпаясь, и теперь не сразу вспомнила почему. Однако счастливое неведение продлилось лишь несколько минут. События минувшего дня всплыли в памяти. А…