Лишь одна музыка

1.7

Я одеваюсь в темноте, чтобы не разбудить Виржини, и выхожу на улицу. Она живет на южной стороне Гайд-парка, я — на северной. Идя от нее однажды ледяным пятничным утром, я заметил пару голов, болтающихся на поверхности озера Серпентайн. И спросил ближайшую ко мне голову, чем она там занимается.

— Чем, по-вашему, я тут занимаюсь?

— Плаваете? Но почему?

— Почему бы и нет? Присоединяйтесь. Мы здесь плаваем с тысяча восемьсот шестидесятого года.

— В таком случае вы молодо выглядите для своего возраста.

Пловец засмеялся, вылез из воды и встал, дрожа, на берегу — лет двадцати, примерно моего роста, но несколько мускулистее. Он был в черных плавках и желтой шапочке.

— Не обращайте на меня внимания, — сказал я.

— Нет-нет, я и так вылезал. Три-четыре минуты при такой температуре достаточно.

Он обхватил себя, совсем красный от холода — цвета омара, как сказала бы Виржини. Когда он вытерся, я посмотрел на мутное мелководье Серпентайна.

— Полагаю, его чистят? — спросил я.

— О нет, — сказал веселый молодой человек. — Его хлорируют летом, но зимой здесь никого, кроме нас, «Водяных змей», нет, и мы должны были бороться с администрацией парка, с Министерством здравоохранения, с Советом и еще бог знает с кем, чтобы сохранить право тут плавать. Надо быть членом клуба и подписать, что понимаешь риски для здоровья, из-за крысиной мочи и гусиных какашек, и тогда можно плавать с шести до девяти утра каждый день.

— Звучит сложно. И неприятно. Все это в стоячем пруду.

— О, нет-нет-нет, он не стоячий — он течет под землей в Темзу. Я бы не волновался. Каждый из нас в какой-то момент наглотался воды, и никто пока не умер. Просто подходите завтра утром в восемь. По субботам мы соревнуемся. Я плаваю по пятницам и по воскресеньям тоже, но это скорее отклонение. Да, кстати, меня зовут Энди.

— Майкл. — Мы обменялись рукопожатием.

Трусившая мимо пара бегунов уставилась в изумлении на Энди, потом продолжила свой путь.

— Вы профессиональный пловец? — спросил я. — Я имею в виду, в клубе все такие?

— О, про это не беспокойтесь. Некоторые из нас переплывали Канал, но есть и такие, что с трудом могут доплыть до того желтого буя. Я просто студент. Учусь на адвоката в Университетском колледже. А чем вы занимаетесь?

— Я музыкант.

— Ничего себе! А на чем играете?

— На скрипке.

— Прекрасно. Ну, плавание — наилучшее упражнение для рук. До завтра.

— Насчет завтра — не уверен, — сказал я.

— Попробуйте, — сказал Энди. — Не бойтесь. Это дивные ощущения.

Я все-таки подошел на следующий день. И хотя я не особенно спортивен, меня соблазнила странная привилегия плавания на открытом воздухе в сердце Лондона. Для зимы — мазохистская привилегия, но после пары недель я и вправду стал получать от этого удовольствие. Вода встряхивала меня, полностью пробуждая, и давала заряд на целый день. После этого — кофе с печеньем в клубной раздевалке, в основном мужское товарищество, разговоры о произвольности форы, которую Джайлс нам давал во время соревнований, воспоминания о былых участниках, легкая болтовня, звучащая с самыми разными акцентами, все это приняло меня в мир, в котором не было ни Архангел-Корта, ни квартета «Маджоре», ни квартиры Виржини, ни прошлого, ни будущего, ни постоянной тяжести моих мыслей.