Лишь одна музыка

8.17

Даже если она не испытывает никаких чувств, она хорошо притворяется. Ей около тридцати пяти, она привлекательна, умела, мила. Все, что я копил в себе месяцами, прорывается наружу. Потом я начинаю рыдать. Она меня не выгоняет, а предлагает чаю.

— Кто-то, о ком ты жалеешь, дорогой, да?

— Я не знаю.

— Можешь ничего не говорить.

Я молчу. Она тоже. Мы довольно спокойно попиваем вместе чай. Звонит телефон, и она мне говорит:

— Ты не хочешь принять душ и одеться, мой дорогой?

— Да. Да. Душ.

Розовый цвет ванной, мое лицо в зеркале, маленький потрепанный Винни-Пух на подоконнике, приторный запах. Резкая тошнота скручивает мне внутренности. Я опускаюсь к толчку, и меня выворачивает. Ничем. Я стою под обжигающей водой в душе, чтобы все это ушло с паром.

Я одет. Бормочу слова благодарности и готов уходить.

— Ты еще не заплатил, мой сладкий.

Я плачу, сколько она просит, и прощаюсь. Мне мерзко до самого нутра, я сам себе мерзок. Кто это был последний час — я?

— Не теряй мой номер, сладкий. Приходи еще, — говорит она и зажигает свет на лестнице.