4.12
Впятером с Эрикой мы едем в «Стратус-рекордс» на такси. Эрика только что нам сообщила, что новая секретарша заказала нам четыре билета, а не пять, в Вену и Венецию. Она не сообразила, что виолончель Билли нуждается в отдельном билете.
— Это бред, Эрика, — говорит Пирс. — Уволь ее.
— Ну, она новенькая, молодая, только что после университета, она не знала.
— И что нам делать с этим билетом — или мы летим разными рейсами?
— В агентстве сказали, что они нам позвонят в конце недели. Я думаю, все образуется.
— Ты всегда так думаешь! — восклицает Пирс.
— В любом случае, — говорит Билли, довольно мрачно глядя на дорогу, — я вообще не хочу в Вену.
— Ой, ну что еще теперь, Билли? — говорит Пирс нетерпеливо. — Ты никогда раньше не возражал против Шуберта.
— Ну, во-первых, я думаю, что наша программа перекошена, — говорит Билли. — Мы не можем играть струнный квинтет и «Форель» одновременно.
— Что на этот раз, Билли? Хронологический стресс? Один слишком рано написан, другой — слишком поздно?
— Ну да, и это квинтеты, и оба массивные.
— Мы будем их играть, — говорит Пирс. — Шуберт прекрасно сочетается сам с собой. И к тому же, если бы он дожил до семидесяти, все это был бы ранний Шуберт. Если у тебя были возражения, почему ты не сказал об этом раньше?
— И я бы с гораздо большим удовольствием играл в струнном квинтете вторую виолончель, — добавляет Билли.
— Но почему? — спрашиваю я. — У первой виолончели все самые прекрасные мелодии.
— Я по уши во всех самых прекрасных мелодиях в «Форели», — упрямо говорит Билли. — И мне нравятся все эти буйные пассажи в струнном квинтете; да-да-да, да-да-да, да-да-да-дам! Это я должен их играть, я — опора квартета. Почему приглашенный виолончелист всегда должен играть вторую партию?
Эллен, каким-то образом умудрившаяся обнять меня и Билли одновременно, сжимает его плечо и случайно заодно мое.
— Однажды ты сыграешь вторую виолончель с каким-нибудь другим квартетом, — говорит она.
— Не знаю, — говорит Билли, помолчав. — В любом случае это не одно и то же.
— Да что такое со всеми сегодня? — спрашивает Эллен раздраженно. — Все в таком напряжении, неясно, из-за чего.
— Я — нет, — говорю я.
— О да, ты тоже. И ты в таком состоянии уже бог знает как давно.
— А ты — нет? — спрашивает Пирс Эллен.
— Нет, с какой стати? — говорит Эллен. — Смотри! — Она показывает в окно на кусок Сент-Джеймсского парка. — Весна.
— Эллен влюблена в ужасного парня по имени Хьюго, — говорит Пирс, обращаясь к нам. — Он из ансамбля барочников, какая-то там «Антика», он играет на барочной скрипочке, носит сандалии и весь зарос бородой — ну, представляете себе.
— Я не влюблена, — говорит Эллен. — И он не ужасный.
— Конечно ужасный, — говорит Пирс. — Ты, должно быть, слепая.
— Совсем он не ужасный, Пирс. Я только что была в прекрасном настроении.
— Он похож на волосатую улитку, — говорит Пирс.
— Не смей так говорить про моих друзей, — горячо возражает Эллен. — Ты видел его один раз и понятия не имеешь, какой он хороший. Это благодаря ему мне удалось найти правильный альт, и только поэтому мы можем записать эту музыку. Не забывай, пожалуйста.
— Если б я мог забыть... — говорит Пирс.
— Ты не хочешь ее записывать? — спрашивает Эллен. — Я думала, мы тебя наконец убедили.
— Ну, трое на одного, — говорит Пирс себе под нос.
— Пирс, — говорит Эллен, — у всех это чувство — трое на одного — время от времени возникает. Никто тебя не заставляет. Когда был Тобиас...
Брат пронзает ее взглядом, и она останавливается на полуслове.
— Ну ладно, ладно, — говорит Эллен. — Прости. Прости. Я не хотела. Но это дико. Нельзя говорить про Алекса. Нельзя говорить про Тобиаса. Ни про кого нельзя говорить.
Пирс, сжав зубы, молчит и избегает наших взглядов.
— Все плохо, плохо, плохо, у всех сегодня все жутко плохо, — легко говорит Эллен. — Сегодня утром, когда я готовила кофе, я вдруг поняла, насколько музыканты скучны. Все наши друзья — музыканты, и нас не интересует ничего, кроме музыки. Мы все недоразвитые. Совершенно недоразвитые. Как спортсмены.
— Ну что, солдатики, — говорит Эрика, — приехали. Теперь запомните. Все, что нам надо, — это единый фронт.