Ловушка Иуды

Глава 5

Сара поселилась в комнате на втором этаже в западном крыле дома, на той стороне, которая смотрела на сушу, но из-за причудливости береговой линии из окон ее было видно, как на берег набегают океанские волны, как они набирают силу и выплескивают пену на зубчатые острые скалы. Прямо на запад лежала голая, унылая заболоченная местность, которая с появлением солнца, золотившего поросшие утесником склоны, обретала своеобразную суровую красоту.

Комната, которую приготовила для нее миссис Пенуорти, приятно отличалась от других в доме. Она тоже была старомодной, но здесь во всем чувствовалась женская рука: на стенах бумажные обои с узором в виде веточек, на окнах занавески пастельных тонов и такое же покрывало на кровати, на туалетном столике ситцевая скатерть с оборками и набор щеток с вышитым орнаментом, все ящики пахли одинаковыми духами. Интересно, чья это комната, думала Сара. Может, Дианы? Вряд ли: Диана никогда не пользовалась духами с таким незамысловатым ароматом.

Майкл принес в комнату ее вещи, весьма бесцеремонно свалил их на кровать и ушел, оставив ее одну. Он даже не взглянул на нее, пока она смущенно стояла у окна, и Сара, почти физически ощущая его замкнутость, не рискнула заговорить с ним. Она не знала, где он сейчас, хотя ей показалось, что рядом с домом только что завели машину.

Сара разбирала вещи и думала, правильно ли она поступила. Конечно, она обиделась на Диану и поэтому решила остаться, но не безрассудство ли это? — ведь то, что произошло между ней и Майклом ночью, может опять повториться. Кроме того, она не могла не думать о том, к чему это может привести. Если Майкл переспит с ней и не позаботится о последствиях, она может забеременеть! От одной этой мысли у нее тревожно застучало сердце, и она в изнеможении схватилась за стойку кровати. Что скажет на это ее врач? Он всегда твердит, что ей необходимо избегать стрессов, а что такое беременность, если не стресс? Она не сомневалась: если бы доктор Хардинг заподозрил ее в том, что у нее возникли интимные отношения с мужчиной, он наверняка предостерег бы ее от опасностей, связанных с беременностью и родами. Но она никогда не давала повода предположить подобное, и поэтому он никогда не затрагивал эту тему. Как и ее мать, доктор Хардинг считал, что ей не следует выходить замуж, и все, то есть все мужчины, когда узнавали о ее болезни, теряли к ней интерес.

Сара нахмурилась и подошла поближе к трехстворчатому зеркалу туалетного столика. Она увидела стройную, но не слишком худую молодую женщину с высокими скулами и ярким ртом. Нижняя губа у нее была чуть полнее верхней — признак чувственности натуры (но Сара об этом не знала); темно-зеленые выразительные глаза прятались за густыми золотистыми ресницами. У нее были длинные шелковистые волосы, почти такие же светлые, как и ее бледное лицо, и, пожалуй, это первое, на что обращали внимание. Она нравилась мужчинам, но рядом всегда была ее мать — чтобы оградить ее от них, предупредить их о ее хрупкости и запереть ее в хрустальном замке ее слабости, как Спящую Красавицу, которая ждет, когда придет Принц и разрушит колдовские чары. Но принц все не приходил; вместо принца пришел Тони, который, как и следовало ожидать, сбежал, узнав правду.

Обеими руками Сара приподняла волосы над головой, расправила плечи и выпрямилась. От этого движения тонкая ткань блузки натянулась на ее высокой груди, выгодно подчеркнув красоту ее формы. Нет, все-таки я довольно хороша, сказала она себе, совершенно не осознавая своей чувственной красоты, а просто чтобы убедить себя в том, что Майкл говорил ей правду. Конечно, я не красавица, как Диана, думала она, у нее такая прозрачная, розовая кожа и волосы как золото. Но у меня красивые глаза и стройные ноги…

Со вздохом отчаяния Сара опустила руки и отвернулась от зеркала. Что толку притворяться, с досадой спрашивала она себя. Она не может соперничать с Дианой — с ее слабым здоровьем и пытаться не стоит. Она ведет себя как девчонка — хочет достать луну с неба. Нет, чем скорее она перестанет витать в облаках, тем лучше. Ведь Майкл не прогонит ее, если она скажет ему правду; но почему, почему же она так не хочет, чтобы он узнал о ее болезни? Нет, я не Спящая Красавица, а Золушка, подумалось ей вдруг. Живу словно взаймы, жду и боюсь, что часы пробьют полночь.

В дверь постучали, она вздрогнула, очнувшись от своих мыслей, сердце, как всегда, забилось, как у зайца хвост.

— Д-да? — отозвалась она, и горло у нее сжалось. — Кто… кто там?

— Всего лишь я, мисс. — Дверь открылась, и в комнату с подносом в руках вошла миссис Пенуорти. — Я подумала, может, вы хотите кофе: ведь вы не завтракали. И еще хочу спросить, когда подавать обед?

Сара была тронута ее заботой.

— Кофе! — воскликнула она. — Как раз то, что мне нужно. А… а обедать я буду, когда освободится господин Трегоуэр.

— Хорошо. — Миссис Пенуорти поставила поднос на складной столик в оконном проеме. — Только господин Трегоуэр может не вернуться к обеду, мисс. Разве он вам не сказал? Он поехал в Фалмут, к адвокату господина Адама.

— Да? — Сара надеялась, что ее вопрос не выразил ничего, кроме праздного интереса. — Кажется, он… что-то говорил об этом. — Взглянув на поднос, она добавила: — А он вам не говорил, что я приехала сюда работать? Кстати, в доме, кроме библиотеки, есть еще где-нибудь письменный стол?

Миссис Пенуорти засомневалась.

— Разве что в кабинет господина Адама, мисс. Но сейчас он закрыт. Я полагаю, вам можно там работать, но сначала надо спросить у господина Трегоуэра.

— Разумеется. — Сара кивнула, теребя в руках ложечку. Она заметила, что миссис Пенуорти, говоря о покойном муже Дианы, называет его по имени, а Майкла — господином Трегоуэром. Интересно, почему? Так ли его зовут на самом деле? Если он родился, по его словам, вне брака, может, он носит другое имя?

— А что вы собираетесь делать, мисс? — спросила миссис Пенуорти, которая, как догадалась Сара, осмелела, видя ее смущение и робость.

— Я пишу, — сказала она, подняв голову и глядя миссис Пенуорти прямо в глаза. — Я пишу книгу.

— В самом деле? — удивилась миссис Пенуорти. — Надо же, как интересно! Писательница! Жаль, что вы незнакомы с женой господина Адама. Вы знаете, она актриса. И, говорят, очень знаменитая. Вы бы наверняка с ней подружились! Ведь у вас так много общего.

Сара наклонила голову. Значит, Майкл не говорил, кто она. Просто назвал имя и, конечно, сказал, что она его знакомая. Интересно, что думает по этому поводу миссис Пенуорти. Она явно удивилась, когда Сара сказала, что приехала сюда поработать. Удалось ли Майклу убедить миссис Пенуорти в том, что приезд Сары был действительно неожиданностью?

— Вряд ли, — ответила она на последнее замечание миссис Пенуорти. — Писательницы не похожи на актрис, миссис Пенуорти. Они любят… уединение. И не ищут всеобщего внимания. Во всяком случае, как правило.

— А по-моему, одни не ищут, а другие, наоборот, ищут, — высказала свое мнение экономка, внимательно оглядывая комнату. Заметив груду белья на кровати и шерстяные кофты и брюки в открытых сумках, она предложила: — Давайте я помогу вам разобрать вещи.

— Нет-нет, спасибо. — На этот раз Сара была тверда. — Я сама справлюсь.

— Хорошо, мисс. — Почти с сожалением миссис Пенуорти взяла серо-голубой кашемировый свитер и разгладила его у себя на руке. — Какой красивый! Что-то я не вижу, чтоб вы взяли с собой платья. Но если вам нужно что-нибудь погладить, скажите мне.

— Спасибо, но я приехала сюда работать, а не отдыхать, миссис Пенуорти. — Саре с трудом удавалось сохранять вежливый тон. — Я думаю, если обед будет в час, господин Трегоуэр успеет вернуться, как вы считаете? Это прозвучало как «можете идти», и миссис Пенуорти ушла, а Сара после ее ухода вся дрожала от волнения: ей никогда еще не приходилось иметь дело с прислугой. Она ругала себя за свою несдержанность. Разве эта женщина виновата, что любопытна? И ничего удивительного: когда живешь в такой глуши, приезд любого нового человека — событие.

Но все же Сара не могла удержаться и, пока миссис Пенуорти не явилась за подносом, спешно затолкала кашемировый свитер в глубь ящика и быстро разложила остальные вещи.

Майкл к часу не вернулся, и Сара в одиночестве обедала в той самой столовой, где он над ней издевался прошлым вечером за ужином. При дневном свете было видно, что мебель вся в трещинках от времени и гобелен на стульях потерт, и Сара подумала, как грустно, что в доме теперь никто не живет, ведь это было родовое гнездо нескольких поколений Трегоуэров. Неужели дом теперь действительно принадлежит Диане, или, может, есть какие-нибудь родственники? Вряд ли Майкл захочет жить здесь, и Диана при малейшей возможности продаст дом.

Диана… Все крутится вокруг Дианы, с досадой размышляла Сара, вставая из-за стола, так и не воздав должное корнуолльскому пирогу с мясом и овощами, испеченному миссис Пенуорти. Ну почему она не может выбросить из головы Диану и заняться решением своих проблем?

Свежий воздух — вот что ей сейчас совершенно необходимо, пришла она к заключению. Сара поднялась к себе и вскоре спустилась в темно-красных шерстяных брюках, заправленных в высокие замшевые сапоги, и темно-голубом свитере. Сверху она надела серую дубленую куртку, подол и капюшон которой были оторочены белым в серую крапинку мехом. Ее светлые шелковистые волосы эффектно контрастировали с капюшоном, и Сара была вполне довольна своим внешним видом, но, так как Майкла не было, по достоинству оценить его было некому.

Опять поднялся ветер, стало прохладно, и ее обычно бледные щеки разгорелись румянцем. «Мини» на месте не было: наверное, Майкл отогнал машину за дом, подумала Сара, и у нее на миг возникло искушение изменить свой первоначальный план прогуляться пешком, но она не поддалась этому порыву лени. В конце концов, ходить пешком полезно для здоровья, если, конечно, не переутомляться, да и в воздухе так приятно пахнет морем.

За заросшим садом скалы уступами спускались к закрытой бухте, которая летом, наверное, была прелестным местечком. К бухте вела извилистая тропа, но Сара бы с ней не справилась: почти отвесная. Неподалеку виднелась прибрежная дорога, которая круто спускалась к воде, и скопление домиков — наверное, Торлевен. В заливе стояли два-три рыбацких баркаса, еще несколько качались на волнах у гавани. На берегу, на гальке, лежали лодки в ожидании прилива. Сейчас был отлив, вода спала, обнажив страшные, гибельные камни, которые могут вдребезги разбить киль корабля. И, наверное, разбивали, подумала Сара и поморщилась, вспомнив рассказы о кораблекрушениях, которые она когда-то читала.

Повернувшись спиной к скалам, она оглядела дом. Он по-прежнему казался холодным и неприступным — ни веточки плюща или дикого винограда, — но теперь, когда она провела в его стенах ночь, он уже не был ей чужим. Она даже нашла окна своей комнаты и ту внушительную часть фасада, напротив которой была расположена спальня хозяина дома.

Пробираясь между скал, она смотрела на морских птиц: как они камнем падают вниз и ныряют в воду в беспрестанных поисках пищи. Бакланы и кайры, крачки и чайки оглушительно кричали на ветру, возмущаясь непрошеным вторжением в их владения, и Сара, устав от их гомона, вскоре повернула в сторону от моря.

Моховые болота казались не такими живописными, зато здесь царила тишина. Кругом только шероховатый торф, кочки и утесник да вырванные ветром чахлые растения. На мили кругом не было видно никакого человеческого жилья, и чем дальше Сара уходила от Равенс-Милла, тем легче ей было представить, что время повернуло вспять. Призраки Хичкокова «Трактира „Ямайка“«, пришло ей в голову, и она подумала, что, даже если сейчас навстречу ей выедет сам Джосс Мерлин верхом на коне, она ничуть не удивится.

Один раз ей почудилось, что она увидела лису. Когда она подкралась поближе, огненно-рыжая тень метнулась в кустарнике, и Сара была уверена, что она напугала лису не меньше, чем та ее. Ей попалось на глаза несколько заячьих нор, и на одной из них она оступилась и подвернула ногу; да, пожалуй, коварной хищнице здесь есть чем поживиться.

Когда Сара возвращалась в Равенс-Милл, солнце уже не грело. Было совсем не поздно, но ведь стоял апрель, а весна в том году выдалась на редкость холодная. У нее замерзли руки, ногам было тепло в толстых сапогах, и она спрятала руки в перчатках в карманы куртки.

Интересно, Майкл уже вернулся? — подумала она, когда брела назад к дому. Наверное, уже вернулся, и сердце ее опять тревожно забилось при одной лишь мысли о нем. Пока она гуляла, ей удалось немного отвлечься, но теперь, когда ей предстояло опять с ним увидеться, она не могла сосредоточиться ни на чем другом.

Когда она подошла к ограде, ограничивающей владения Равенс-Милла, у нее разболелась нога, которую она подвернула, и она поняла, что прогулка утомила ее больше, чем она рассчитывала. Если честно, то до тех пор, пока она не вспоминала о Майкле, она чувствовала себя совершенно здоровой, по-видимому, именно переживания подточили ее силы.

Но ей не представилось случая расслабиться. Пока она пробиралась через кустарник к дому, человек, который занимал все ее мысли, вышел ей навстречу, и по его лицу и всему облику было очевидно, что он более чем заинтересован тем, куда это она пропала.

— Где, черт побери, тебя носит? — выпалил он, схватив ее за локти и сердито на нее глядя. — Ты, по-моему, говорила, что приехала сюда поработать. Господи Боже, я уже решил, что ты спустилась в бухту и тебя унесло приливом!

— Извините. — Сара слегка покачнулась, когда он отпустил ее, и его гнев сразу невольно сменился тревогой.

— Что случилось? С тобой все в порядке? Я что, сделал тебе больно?

— Нет. — Сара старалась казаться спокойной. — Я… я подвернула ногу, вот и все. Ничего страшного, просто растяжение.

— Ты уверена? — В голосе Майкла звучало сомнение, и, тихо ругнувшись, он поднял ее на руки, как вчера ночью, и понес к дому.

Сара сделала жалкую попытку остановить его, хотя на самом деле была рада его силе. Но его дыхание, которое она ощущала на своем лбу, взволновало ее, и она подумала, что, пожалуй, было бы лучше, если бы она сама дошла до дома. Она чувствовала его всего: какие у него широкие плечи, какая сильная грудь, как твердо и легко он несет ее — несколько секунд, и они уже у порога. В холодном воздухе смешались их дыхания: его чуточку пахло табаком, ее было коротким и прерывистым, что говорило о слабости, которую она не могла скрыть.

Он не спустил ее с рук в холле, как она думала, а понес в библиотеку и поставил на ноги у ярко горящего камина; когда он опускал ее, она скользнула вдоль его тела, что опять отозвалось в ней теперь уже знакомым трепетом.

— Ты замерзла, — упрекнул он ее хрипловатым голосом. — Почему, черт побери, ты не сказала, что хочешь прогуляться? Можно было поехать в Фалмут. Мы бы там вместе пообедали. Сара прерывисто вздохнула. — Я… я хотела пройтись пешком, — заявила она, расстегивая капюшон и освобождая волосы, которые каскадом упали ей на плечи. — И… и вам вовсе не надо обо мне беспокоиться. Я вполне могу сама о себе позаботиться. — Черта с два! — Пока она с решительным видом расстегивала кожаные пуговицы на куртке, Майкл ходил взад-вперед по комнате, нетерпеливо приглаживая волосы руками. — Ты что, не знаешь, что болота опасны? Там застаивается вода, есть топь и трясина — затянет в считанные секунды!

— Правда? — Сара подняла голову и посмотрела на него. — Да вы просто меня пугаете! Я сомневаюсь, есть ли здесь хоть одна топь на двадцать миль вокруг!

Майкл сердито встретил ее взгляд и возмущенно поднял брови, но ее это не убедило. Покачав головой, она наклонилась погреть руки у огня, и тут его прорвало.

— Да что ты в этом понимаешь? — спросил он, подходя к ней и гневно на нее глядя. — Ты что, выросла на этих болотах? Или, может, когда тебе еще не было десяти, облазила здесь каждый камень и канаву?

Неохотно Сара выпрямилась.

— А вы облазили?

— Да, облазил, черт побери, и знаю, что там, получше, чем ты!

— Ну ладно. — Сара изобразила покорность. — Простите меня. Я уже просила прощения и, если надо, попрошу еще. Откуда я могла знать, что мне нельзя выходить из дома? Но ведь если… если бы вас здесь не было, мне бы пришлось самой о себе заботиться, значит…

— Ничего не значит! — пробормотал он, тяжело дыша, и, словно помимо воли, его руки потянулись к ней. Они скользнули по ее плечам, к шее, под шелковый занавес ее волос, и притянули ее к нему. Руки были холодные, настойчивые; от движения раздвинулись лацканы его коричневого в рубчик пиджака, и под тонким шелком кремовой рубашки показались темные волосы на груди. Пока они только препирались, Майкл ослабил коричневый вязаный галстук, и кой-то гипнотический маятник, приковывая ее взгляд и вызывая в ней, как и вчера ночью, летаргию. Она еще больше взволновалась, когда вспомнила, что видела его почти раздетым, и ей все труднее было бороться с искушением поддаться его обаянию.

— Нет! — выдохнула она и сверхчеловеческим усилием вырвалась из его объятий; отступив от него подальше, взглянула на него темными, измученными глазами. — Вы… вы же обещали!

Судя по бледности, проступившей из-под загара, Майкл был не менее взволнован, но он твердо сжал губы, встретив ее осуждающий взгляд.

— Да, конечно, — выдавил он напряженно, поправляя дрожащими руками воротник рубашки. — Ты права, это я должен просить прощения. Боюсь, я… впрочем, не обращай внимания. — Он шумно вздохнул и вежливо добавил: — Я принесу тебе чего-нибудь выпить. Чтобы ты согрелась. Или ты хочешь чаю? Сара облизнула пересохшие губы. Это был опасный момент, и она понимала: ей придется избегать таких моментов в будущем, если она хочет убедить его в том, что действительно имеет в виду то, что говорит. Когда его руки касались ее, когда его пальцы ласкали мочки ее ушей, она чувствовала почти непреодолимое желание прижаться к нему, а если бы он поцеловал ее…

— Я… хорошо бы чаю, — сказала она тихо и спокойно. — Пожалуй… пожалуй, я буду пить чай у себя в комнате. Я хочу… поудобнее положить ногу.

— Располагайся здесь, — хмуро предложил Майкл. — Вон сзади очень удобное кресло, и я сейчас принесу табуретку для ног. Сара колебалась.

— Я… не буду вам мешать?

Майкл опустил уголки губ.

— Нет, — заявил он сухо, — ты не будешь мне мешать.

— Хорошо. — Сара чуть помедлила, сняла куртку и нервно огляделась, куда бы ее положить.

— Дай ее мне.

Майкл взял у нее куртку, пошел к двери и вышел в холл. Сара посмотрела ему вслед и, неуверенно пожав плечами, опустилась в мягкое бархатное кресло у огня. Здесь теплее, говорила она себе, оправдывая свою уступку, но это звучало не слишком убедительно. Однако, раз уж она осталась в Равенс-Милле, ей нужно выработать в их отношениях некий нейтралитет, а не прибегать к вооруженным провокациям, которые запросто могут привести к открытому конфликту.

Миссис Пенуорти привезла на сервировочном столике чай. Она вкатила столик в библиотеку, поставила рядом с креслом, где сидела Сара, и с любопытством огляделась, не обойдя вниманием ни сапоги, которые Сара сбросила у камина, ни то, как она сидела, положив пальцы ног на каминную решетку.

— Господин Трегоуэр говорит, вы подвернули ногу, — сказала она, и Сара небрежно махнула рукой.

— Пустяки, — быстро заверила она. — Ничего серьезного. Я, по-моему, наступила на заячью нору.

— Так вы гуляли, мисс? На болоте? Да, в это время года там свежо.

Сара кивнула, не зная, что на это ответить, и миссис Пенуорти продолжила:

— Мать господина Трегоуэра тоже любила гулять на болоте. Оно и понятно — ведь они такие бродяги, и вообще…

— Спасибо, миссис Пенуорти, вы свободны. — Голос Майкла за ее спиной был холоден как лед, и Сара даже не успела еще понять, что именно сказала миссис Пенуорти, а та уже что-то смущенно пробормотала и вышла.

Майкл поставил на ковер у камина, к ее ногам, табуретку, а сам сел в кресло напротив. Табуретка была круглая, с витыми ножками, и, хотя гобеленовая обивка порядком поистерлась, Сара сразу поняла, что это, наверное, дорогая вещь.

— Это матери Адама, — сказал Майкл, заметив ее взгляд. — Она частенько ею пользовалась. Она никогда не была крепкой женщиной.

— Да? — робко вставила Сара. — А… а чем она болела?

Майкл пожал плечами и откинул темноволосую голову на зеленую бархатную спинку кресла.

— По-моему, сначала у нее было малокровие, а после рождения Адама — белокровие. Она умерла вскоре после моего рождения.

— Вскоре… после… — невольно повторила Сара. — Но ведь у вас были разные матери.

— Как только что докладывала миссис Пенуорти, — сухо заметил Майкл. — Может, попьем чаю?

— Что? Ах да. — Сара неловко повернулась к столику. — Вам с молоком и сахаром?

— Да, пожалуйста. — Он выпрямился и сел, опустив руки между ног. — Ну как твоя нога?

— Не болит. — Сара осторожно передала ему чашку, чтобы она не стучала о блюдце. — Вряд ли это растяжение. Просто подвернула, и все.

— Вот и хорошо. — Он поднял чашку к губам и отпил глоток. — Мне бы очень не хотелось, чтобы, пока ты здесь, ты себе что-нибудь повредила. Он опять издевался, но Сара решила не поддаваться на эту удочку. Она всерьез занялась лепешками, которые напекла миссис Пенуорти, и почувствовала, что у нее разыгрался аппетит, не то что в обед. Наверное, после прогулки, а может, от волнения? Как бы то ни было, когда Майкл отказался к ней присоединиться, она с удовольствием стала уплетать горячие лепешки с хрустящей корочкой, щедро намазывая их джемом и взбитыми сливками.

— Тебе нравится твоя комната? — нарушил паузу Майкл, и она, прежде чем ответить, вытерла о салфетку липкие пальцы.

— Да, она очень… милая, — тщательно подбирая слова, сказала она. — Я даже не ожидала.

— Не ожидала? — Он нахмурился.

— Она такая… женская. — Сара покраснела. — Наверное, это комната миссис Трегоуэр?

— Которую миссис Трегоуэр ты имеешь в ВИДУ? — Он опять откинулся в кресле и не слишком спешил ей помочь, пристально глядя на нее сквозь полуопущенные темные ресницы. Сейчас, когда он был спокоен, его глаза были орехового цвета, но Сара уже знала, что, когда загораются от гнева, они напоминают расплавленное золото.

— Как? Я имею в виду мать вашего… вашего… мать Адама, — смущенно сказала она. — Диана не выбрала бы себе ничего такого… такого незамысловатого.

— Нет?

Сара вздохнула.

— Нет, — твердо сказала она. — И потом, она… она, наверное, жила в комнате вашего брата, да? — Она помолчала. — Это… это не ее комната, верно?

Опять воцарилось неловкое молчание, и наконец Майкл подтвердил верность ее высказывания.

— Да, — согласился он, — это не ее комната. Но и не матери Адама.

— Вот как! — Сара покраснела. — Тогда… тогда чья же?

Его глаза гневно сверкнули.

— Попробуй угадай.

Сара положила руки на подлокотники кресла и крепко сжала их.

— Вашей… матери? — рискнула она и, когда он кивнул, спросила: — Но как это может быть? Вы же сами говорили, что…

Выражение лица Майкла было непроницаемым.

— Что? Что я родился до того, как умерла Аделаида? — Он криво усмехнулся. — Неужели ты не знаешь, как это бывает? Давно пора!

— Знаю, конечно. — У Сары горело лицо. — Я только хотела сказать… что… что это странно. Что ваша… ваша мать жила в доме, пока… пока была жива миссис Трегоуэр.

— Этого я не говорил.

Чтобы досадить ей, Майкл прикидывался туповатым, и Сара с отчаянием смотрела на него.

— Но вы сказали…

— Я только сказал, что в комнате, в которой ты живешь, жила моя мать.

Так оно и было. Но после смерти Аделаиды.

Сара ничего не могла понять.

— Но если его жена… умерла…

— Ты хочешь сказать, почему тогда он не женился, — сухо спросил Майкл, — а жил с содержанкой?

Сара нервно перевела дыхание.

— Это… это совершенно меня не касается.

— Неужели? — Майкл смотрел на нее с насмешкой. — Тогда почему ты так жадно слушала россказни старой матушки Пенуорти?

— Ничего я не слушала, — возмутилась Сара. — Я… она со мной просто разговаривала. Я ее ни о чем не расспрашивала. И вообще, — она с вызовом повернулась к нему, — как вам не стыдно подслушивать!

На какое-то мгновение ей показалось, что она зашла слишком далеко. Он выпрямился и, не улыбаясь, пристально смотрел на нее. Его глаза загорелись янтарным блеском, у рта появились жесткие складки. Когда у нее от напряжения уже побелели пальцы и сердце заколотилось в ушах, его губы дрогнули в улыбке восхищения.

— Один — ноль, — прокомментировал он, глядя ей прямо в глаза. — Кто бы мог подумать, что под этой бледной красотой скрывается огонь?

У Сары повлажнели пальцы, и она бессильно откинулась на спинку кресла. Такие поединки были ей не по силам, и она потянулась за чашкой, чтобы хоть чуть-чуть подкрепиться сладким чаем. Но напряжение последних минут отпечаталось на ее лице, и Майкл с тревогой заметил темные круги у нее под глазами.

— С тобой все в порядке? — спросил он, не отводя от нее глаз. — Ты вдруг вся… побелела. Что я такого сказал? Может, я испугал тебя?

— Вовсе нет, — слабо и совсем неубедительно выдохнула Сара, и он нахмурился.

— Да что с тобой? Иногда ты кажешься… я не знаю, как сказать… та — кой… хрупкой! Как кристалл. И такой же многогранной.

Сара поставила чашку на столик.

— Извините…

— И прекрати извиняться каждый раз, когда я что-нибудь ляпну. — Он вскочил, повернулся к каминной полке и положил на нее сжатые в кулаки руки. — Ты или очень наивна, или очень умна. Никак не могу понять.

— Не можете? — Это все, что Сара нашлась сказать, но он не слушал ее.

— Не могу, — резко сказал он. — Я не знаю, насколько ты невинна в плане секса, но в любом случае ведь невинность определяется не одной физиологией — это скорее состояние души. Господи, помоги! Я первый раз в жизни встретил такую женщину!

Сара беспомощно пожала плечами. Что она могла ему на это сказать, тем более что его слова были слишком откровенны, чтобы ее успокоить. Но меньше всего ей хотелось, чтобы он что-нибудь заподозрил, и, скинув ноги с табуретки, она сказала:

— Пожалуй, я пойду к себе, если вы не возражаете. Мне бы хотелось принять душ перед… перед ужином, и у меня есть кое-какие дела…

— Подожди! — Он повернулся к ней лицом, взял ее за руку и смотрел на нее одновременно изучающим и умоляющим взглядом. — Будет лучше, если ты все узнаешь от меня, а не соберешь по мелочам от нее… — Она поняла, о чем он, но Майкл помолчал, прежде чем продолжить: — Ты слышала про бродяг, да? Поняла, что имела в виду миссис Пенуорти?

Сара покачала головой.

— Честное слово, это совсем ни к чему… — начала было она, но он перебил ее:

— Позволь мне судить об этом. — Он мрачно усмехнулся. — Тебе не мешает знать, кто пытался тебя соблазнить.

Сара приоткрыла рот и коротко вздохнула.

— Так… ваша мать была цыганка?

— Да, цыганка.

— Она умерла?

— Умерла. — Он помолчал. — Она умерла на болоте. Говорят, замерзла.

Она тогда убежала от моего отца.

Все это Майкл произнес ровным, бесстрастным голосом, но Сара почувствовала, что он кипит от гнева. У нее возникли новые вопросы, но она знала, что не имеет права задавать их. В голову приходили пустые слова сочувствия, но она не произнесла их вслух. Он рассказал ей об этом совсем не потому, что нуждается в ее сочувствии; Сара подумала, осознает ли он, что все сильнее сжимает ее запястье.

— Теперь ты поняла, почему я так разозлился, когда узнал, что ты днем куда-то ушла, — тихо сказал он. — Хотя у нас с тобой совсем другие отношения. Ведь моя мать не хотела выходить замуж за моего отца.

Сара приоткрыла рот от удивления.

— Да, но… я хочу сказать… вы не правы. Ведь ваша мать жила здесь.

Вы сами говорили.

— Не по своей воле, поверь мне. Когда ее отец узнал, что она беременна, он выставил ее. Мой отец устроил ее жить в деревне, пока я не родился. Понимаешь, она была совсем беспомощной. У нее не было денег, не было родственников, которые могли бы ей помочь. Отец содержал ее и меня, пока не умерла Аделаида. Потом он привез нас в Равенс-Милл.

— Понятно. — Сара закусила нижнюю губу. — А… а когда она умерла?

Майкл сжал губы.

— Меня посылали в разные интернаты, пока мне не исполнилось восемнадцать. Потом, как я уже говорил, отец отправил меня в университет в Коимбру.

— А… а Адам?

Он вдруг заметил, что больно сжимает ее руку, ослабил пальцы, и она выдернула ее и стала растирать онемевшее запястье.

— Адам? — Он вздохнул. — Мы с Адамом были очень близки. Вопреки распрям, которые бытуют между полукровными братьями в романах, у нас были отличные отношения. Он переживал не меньше, чем я, когда меня отправили в Португалию.

— Он… он был старше, — робко вставила она, и Майкл кивнул.

— Да, на пять лет. Но в чем-то я всегда чувствовал себя старшим. Наверное, дело в моих цыганских корнях. Однако у меня в крови всего намешано: на четверть португалец, на четверть корнуоллец и наполовину цыган. Многовато для любого младенца!

Сара почувствовала, как от его слов заливается румянцем. Он как будто читал ее мысли — весьма опасные мысли. Она сжала губы.

— Можно мне пойти к себе? — спросила она и увидела, что он раздраженно смотрит на нее своими темно-желтыми глазами.

— Это все, что ты можешь сказать? — спросил он. — Значит, тебя это не касается? Может, если бы ты думала, что можешь забеременеть, ты бы отнеслась к этому по-другому?

— Это… это маловероятно, — сказала она, прерывисто дыша. — То есть…

— Такое с любой женщиной может случиться.

— Ну что же, в этом нет ничего плохого…

— Я тоже так думаю. — Он пристально смотрел на нее. — Тем более что я бы никогда не бросил своего ребенка.

— Как… как это сделал ваш отец? — У Сары пересохло во рту. — Но ведь он… заплатил за ваше образование.

— И ты полагаешь, этого достаточно? Заплатить за образование ребенка, и все? А его чувства? Его переживания? А его потребность быть кому-то нужным в этом жестоком, примитивном мире, который мы сами сделали таким? Сара опустила голову.

— Что вы хотите сказать? Что я в этом вопросе не имею права голоса? Что… что вы сами без моей помощи воспитали бы этого… этого гипотетического ребенка?

— Нет. — Он схватил ее за подбородок и приподнял его так, чтобы она смотрела ему в глаза. — Я хочу сказать, что, если бы ты забеременела, я бы не сомневался. Я бы на тебе женился. Мой ребенок никогда не будет ублюдком. Теперь понятно?

Сара пыталась высвободиться, но безуспешно.

— Вы слишком самоуверенны. — Голос ее дрожал. Она облизнула губы. — А что, если женщина, которую вы выбрали, откажется выйти за вас замуж? Бывает, женщины одни воспитывают детей.

— Я ее заставлю, — сказал он просто. — Так или иначе.

И она знала, что он так и сделает.