Фома Ильич считал себя человеком умным и, пожалуй, где-то даже хитрым. Спустя много лет, он по-прежнему оставался "правильным, порядочным пацаном". Пусть времена изменились, но жить нужно "по понятиям". Иначе что ж это выйдет? Бардак и непотребство. Поэтому держал гражданин Ильин весь свой рабочий коллектив, а это без малого почти две сотни душ, в чёрном теле. Накосячил-получай ответочку. Вот и сейчас, глядя на стоявшего перед ним Мотю, который утирал кровь с разбитого лица, Фома Ильич твёрдо был уверен в своей правоте.
Оказывается, главного бухгалтера, ведущего счёт его скромным накоплениям, нашли в городском парке укутанным чёрным полиэтиленовым мешком в состоянии далёком от благополучного. Задушили старого еврея Абермана, предварительно сломав пальцы на руках. По крайней мере теперь ситуация с пропавшими пятью миллионами баксов несколько прояснялась с одной стороны, но значительно запуталась с другой .
Сначала, узнав о краже, Фома Ильич, грешным делом решил, что это дело рук Lucky. Объявился данный индивид в их преступном, прости Господи, мире недавно, но уже стал фигурой знаковой. Поговаривали, что этот крайне нехороший тип способен украсть что угодно, где угодно и у кого угодно. Выглядеть лохом Фоме крайне не хотелось. Буквально за несколько дней до пропажи прошёл слух, будто отправился гаденыш на большую гастроль и что путь его лежал в том числе через родной город Ильина. Миллионы скомуниздили так чисто и по-современному красиво, что Фома несколько минут даже не верил в сей факт. Деньги лежали на одном из счетов, доступ к которому был только у самого Ильина и его бухгалтера Льва Абрамыча. Еврей не дурак, и подставиться так не мог. Слишком многое из связывало. А связь хорошенько была замешана на крови, количество которой грозило бы Аберману либо пожизненным сроком, реши Ильин ссучится и настучать ментам, либо огромным количеством вопросов у людей, с которыми в здравом уме ни один человек не решит разругаться. Счёт, будто вскрыли, но очень, очень аккуратно, без малейших следов. Учитывая популярность Фомы Ильича среди ему подобных, совершить такой наглый поступок мог либо дурак, либо крайний авантюрист, коим и слыл этот Lucky, любивший, что говорится, подергать тигра за усы.
Потом, однако, выяснилось, что еврей на старости лет нашёл себе зазнобу, лишившую его голову рассудка. Некто Носова Наталья, девица крайне ушлая и до денег, что показательно, жадная. Версия с гастролером канула в лета, оставив лишь тот вариант, что Аберман таки тронулся умом на почве внезапной любви. К тому же последний, как сквозь воду провалился. Но свидетели утверждали, что видели бухгалтера в ночь пропажи денег в ресторане со своей зазнобой, которая якобы устроила ему скандал, требуя подарков и сытой жизни. По крайней мере, так рассказывала парочка человек, на тот момент оказавшихся поблизости.
И нате вам, пожалуйста. Буквально через несколько часов деньги были переведены в офшоры, а следы их терялись ровно на первом этапе расследования.
Фома Ильич лютовал по полной. Совсем охренели, сволочи. Грабят старика среди бела дня. Все же нажито непосильным трудом.
Вот только теперь встал новый вопрос. Если кражу провернула бабенка Абермана, то у неё, как не крути, должен был быть подельник. Не сама же она пытала еврея. А там, конечно, все может быть. Бабы нынче окончательно умом тронулись.
Тут ещё один занятный факт всплыл. Носова работала официанткой в ресторане, который негласно принадлежал мэру. Вот это косвенное присутствие в истории бывшего дружка, напрягало Фому больше всего. Что-то подсказывало ему, что кидок шёл со стороны Охритько, а казачок, то бишь, девка, засланный. Благо бабу эту успели выцепить и теперь она сидела под присмотром очень хорошего человека, отписанного старым другом для всякой посильной помощи. Сашку Фома сразу раскусил. Волчара в овечьей шкуре. Глазки красивые строит, бабам лыбится, а в глазах стужа студеная.
Такой ему сейчас и был нужен. Свой народец вконец измельчал. Положиться не на кого. А Сашка, тот сердце вырвет и съест, не поморщившись.
Вот сейчас, например, приходилось собственноручно наказывать Мотю, который просрал момент с вплывшим телом Абермана. О находке сообщили купленные менты, а должен был Мотя, отвечающий за все вот такие щепетильные моменты. Еврей пропал, а эта толпа идиотов несколько дней твердил, что сбежал старый Аберман на тёплые берега далёких стран. Бухгалтер, конечно, знатно искупался, только не в объятиях мулаток, а в полиэтиленовым пакете.
– Фома Ильич, к Вам тут гость.
В комнату заглянул Иван, выполнявший функцию адъютанта его превосходительства.
– Кто такой?
– Привет, Крестный отец местной шпаны.
Ильин аж привстал с перепугу, лихорадочно соображая, что ему делать, прыгать в окно или сразу чиркануть по горлу столовым ножом, лежавшим рядом с прерванным завтраком состоявшим из яичницы и зажаренного бекона.
Гость ему был знаком. Даже, пожалуй, слишком. Последний раз они виделись лет пять назад, когда Фома Ильич сидел привязанный к стулу, а Сыч демонстрировал ему возможности включённого паяльник. Благо, хоть до крайностей не дошло и во всякие непотребные дырки ничего не засунулось.
– Да ты сядь. Успокойся. Я нынче исключительно с визитом вежливости.
Фома махнул рукой Ваньке, чтоб тот принёс ещё столовый прибор, коньяку и жратвы побольше.
– Какими судьбами к нам?
Голос у Ильина даже не дрожал. Почти. Страх выдавали только мелко трясущиеся руки.
– Представь, Фома Ильич, подумываю на покой уходить, а мне перед пенсией ваш гнилой городишко подсунули. Езжай, говорят Сыч, помоги господину Охритько. Вот и пришлось снова сюда наведаться.
Фома почувствовал, как по спине бегут огромные мураши. Ну, Петруша, ну, сученыш, опять какое-то говно мутит.
– А что ж такого у моего дружка бывшего случилось, что аж твоя помощь потребовалась?
В этот момент в комнате обозначился Ванька, несущий в руках бутылочку французского коньяка из личных запасов шефа, нарезку копченого и вяленого мяса, грибочки в маринаде, да лимончик, порезанный тонкими благородным ломтиками. Гость замолчал, выжидая, когда их снова оставят с хозяином тет-а-тет.
– Ты мне вот что скажи, Фома Ильич, – продолжил беседу Сыч, едва за Ванькой захлопнулась дверь, – что вы тогда, много лет назад с Петрушей не поделили? Спрашиваю не для праздного интереса, а токмо просветления ситуации ради.
Фому страсть как раздражала эта нелепая манера киллера вести себя, словно деревенский дед-дурачок. Молва утверждала, что за спиной у Сыча два высших образования, работа в разведке, и несколько горячих точек, свернувших его путь в сторону прибыльного бизнеса. Что устраивать то этот театр одного актёра?
Однако приходилось терпеть молча. Ну его на хрен, шизика отмороженного.
– Помнишь, лет десять назад случилось у нас одно громкое убийство. Целую семью сожгли. Ты ещё тогда впервые к нам наведался.
Сыч молча кивнул головой. Как же, забудешь такое. Громкое дело было. Бизнесмен один изрядно проигрался на ставках, а долг не отдал. В то время контролировали игорный бизнес, включая и казино, и автоматы, и букмекерские конторы как раз близкие кореша, готовые ради бабла на все, Фома и Боров, уже поднявшиеся от простых шестерок до уровня уважаемых людей. По-хорошему барыга решить вопрос не захотел, ссылаясь на отсутствие денег, а прощать такое нельзя, иначе все в конец нюх потеряют. Пришлось устроить показательно выступление. Начавшийся неожиданно пожар уничтожил дом дотла. Правда, криминалист, участвующий в расследовании, утверждал, будто хозяина вместе с женой сильно пытали. Только кто ж обратит внимание на эти слова, когда дело признано несчастным случаем и закрыто. Больше всего горожане жалели детей погибшего барыги. Маленький пятимесячный сын сгорел вместе с родителями, а вторую дочку, одиннадцати лет отроду, которая на момент происшествия отдыхала в летнем лагере, на следующий день нашли в лесу искромсанной, будто лютый зверь постарался.
Все, кому нужно, сделали выводы и больше не кочевряжились. Урок удался. Десять лет прошло, но многие ту историю крепко запомнили.
– Так вот, у барыги были бабки. Большие. Драгоценности огромной стоимости. Зажал, сука на отдачу долга. Мы их с Боровом припрятали на чёрный день. Нельзя было светить все это богатство до поры до времени, а спустя пять лет захорон вдруг опустел, при том, что Петруша начал свою партийно-политическую деятельность. Я было попытался разобраться с дружком, но чем все закончилось, ты, Сыч, знаешь лучше, чем кто-либо.
– Ясно. Ну, тогда смотри, Фома, какой расклад. Господин Охритько обратился с просьбой убить твоего сына. Видимо, не все разногласия между вами улажены.
Фома Ильич почувствовал, как сердце замерло, перестав на долю секунды биться, а потом понеслось вскачь, словно сумасшедшее. Сына? Его кровиночку? Его гордость? Парень заканчивал пятый курс университета. В Москве уже было готово тёплое местечко для его карьеры. Наисветлейшая голова. Ну, а то, что пацан немного избалован, так это ерунда. Ох, не зря Фома ему лучших для охраны нанял. Как чуял. Во только Сыча никто не остановит. Одно не понятно, зачем это сейчас открылось?
– Всё просто, Фома Ильич, меня хозяева отписали помочь Петруше в его политических и личных дрязгах, а он, хитрожопый, деталей не уточнял. Соответственно, никто не давал указаний вредить тебе. За сына то разговор не вёлся. Вот и подумалось мне, старику, что, если в преддверии будущей пенсии, предложишь ты мне более интересную цену?
Ильин облегчённо выдохнул. Торгуется, значит есть шанс уберечь дитя от верной смерти.
– Сколько скажешь. Любую Петькину цену перебью. Только мне теперь этого будет мало. Хочу за все блядине отыграться. Убей его дочь. Оплачу по царский.
Сыч взял двумя пальцами кусок вяленого мяса с тарелки и принялся жевать, переваривая ситуацию.
– Хорошо, Фома Ильич. Сговорились. Только смотри, я на пенсию спокойно хочу уйти, потому сделаем не совсем обычно. Девку Борова надо грохнуть так, чтоб о моем участии никто не догадался. Это принесёт лишнюю головную боль мне и конкретные проблемы тебе. Я-то в любом случае все порешаю, а вот вам тут тяжко придётся. Устраним проблему чужими руками, но под моим контролем. Нет ли у тебя должника? Чтоб ситуация была, хоть в петлю лезь.
Фома Ильич крепко задумался. Должника… Оно, конечно есть такое, но ведь… Баба…
– Не знаю, Сыч, подойдёт ли. Девка мне одна пять мультов торчит, бакинских, естественно.
– Воооот, – протянул довольный гость. – Девка, это очень хорошо. Даже лучше, чем я рассчитывал. Кто такая?
– Да спуталась, сучка, с моим бухгалтером, окрутила его, а потом ушатала с чьей-то помощью, предварительно забрав бабосики. Кстати, ты уж прости за вопрос, но если тебя Петруша вызвал, не имеет ли это отношения к моим деньгам?
Сыч с усмешкой глянул на Фому Ильича.
– Зачем мне чужие деньги, мил человек, своих хоть жопой жри. А вот за Борова отвечать не могу. Думаешь, он подвязан?
– Странно как-то все. Баба у него в ресторане работает. Одна не могла она Абермана нагреть, а потом пришить. Кто-то ещё во всем этом крутится. А вот кто, пока не врублюсь.
– Тогда, конечно, тем более понимаю твой праведный гнев. Ну, что ж, расслабься. За все отыграешься сразу. Девке, что в нашем деле примет участие пока ничего особо не предъявляй. Где она, кстати?
– Сидит дома под присмотром.
– Хорошо. Значит, смотри, сегодня вечером дочка мэра приглашена в тот же загородный клуб, где твой сынок отмечает именины. Позвал её очередной жених на романтическое свидание. Лошадки, берёзки, порево по любви. Это очень хорошо. Сам там буду и за всем присмотрю, особенно, чтоб твоя кровиночку не пострадала. Исполнительницу нашу доставь сюда. Я светиться не стану, сам ей указания дашь. Детали тебе сейчас все разложу.
Фома Ильич слушал Сыча с глубоким вниманием, мысленно уже представляя, как разорвётся на мелкие части жирное Петрушино сердце, когда он узнает о смерти единственного ребёнка. А все почему? Потому что жить надо "по понятиям"