Луна костяной волшебницы

10. Сабина

Я пробегаю мимо Шато Кре и резного герба короля Годара с вороном и розой. Огонь и лед пронзают мои вены с каждым ударом сердца.

Аилесса погибла. Ее убил amouré. Я опоздала.

Я вытираю слезы дрожащими руками. И пальцы тут же покрываются кровью. Она повсюду – на шее, на волосах, на платье, на рукавах.

Но перед глазами встает не это, а горло Аилессы. Камни Кастельпонта. Нож ее amouré.

Я зажмуриваюсь. Успокойся, Сабина. Ты не можешь знать наверняка, что Аилесса мертва.

Парень колебался. Возможно, он так и не смог убить ее. Возможно, ей еще можно помочь.

Я мчусь по высеченным приливом туннелям под древним замком, а затем по последнему туннелю во внутренний двор. Ночь уже почти закончилась, но Одива наверняка еще бодрствует в ожидании нашего появления.

Как мне объяснить ей, что произошло? Это все моя вина.

Я уже вижу впереди двор, когда вновь накатывает головокружение. Стиснув зубы, я упираюсь рукой о стену туннеля. Благодать, полученная от саламандры, помогла мне оправиться от нападения девушки в капюшоне, но я потеряла слишком много крови. По дороге сюда я едва не лишилась сознания, так что даже пришлось опуститься на землю и зажать голову между колен. Но это стоило мне драгоценного времени. Я не могу допустить это снова.

– За последние два года я сделала для тебя все, что могла. – Голос Одивы чуть громче шепота, но он отдается от стен большой пещеры.

В груди все сжимается. И на мгновение мне кажется, что она обращается ко мне – ведь моя мать умерла два года назад, – но, когда черные пятна перед глазами исчезают, я вижу matrone в центре двора в свете огромной луны. Она стоит ко мне спиной, раскинув руки в стороны. Она молится – полностью отдаваясь мгновению, – иначе уже заметила бы меня. Шестое чувство, полученное от ската, и эхолокация, позаимствованная у летучей мыши, предупредили бы ее о моем появлении.

– Время на исходе, – продолжает она. – Дай мне знак, Тирус. Дай понять, что ты чтишь мои жертвы.

Тирус? Я перевожу взгляд на ладони Одивы. Они обращены вниз, к Подземному миру, а не вверх, к ночным небесам. Я хмурю брови. Леуррессы поклоняются Тирусу – мы приводим к нему души нечестивых в ночь переправы, – но все молитвы обращаем к Эларе, которая слышит мольбы праведников. По крайней мере, меня учили именно этому.

Я отталкиваюсь от стены. Сейчас это не имеет значения. Аилесса в опасности.

Я готова молиться любому из богов, лишь бы спасти ее.

– Matrone!

Одива напрягается. Я вступаю в серебристый свет Огня Элары, и matrone тут же поворачивается ко мне лицом. Но я замечаю, что в руках она сжимает какой-то кулон на золотой цепочке, поверх трехъярусного ожерелья с костями благодати. Она быстро прячет это в кармане, но мне удается уловить красный отблеск.

– Сабина. – Ее черные глаза сужаются, когда она скользит взглядом по ранам у меня на руке, голове и талии. И тут же возвращается к моему лицу. – Что случилось? – Ее нижняя губа начинает едва заметно дрожать. – Аилесса тоже ранена?

И в этот момент я чувствую, насколько сложно мне смотреть ей в глаза. У меня пересыхает в горле, а слезы прокладывают свой путь по щекам.

– Мы оказались не готовы, – выдыхаю я, не зная с чего начать.

Одива подходит так близко, что череп летучей мыши, прикрепленный к ее короне из позвонков гадюки, нависает надо мной.

– Не готовы? К чему?

– Встрече с ее amouré. В отличие от него самого. И его сообщников. Их оказалось двое. Они знали кто мы. И хотели убить нас.

Между темными бровями matrone появляется морщина от ярости и замешательства.

– Ничего не понимаю. Аилесса самая многообещающая из Леурресс за последнее столетие. – Этого комплимента она никогда не говорила моей подруге. – Как могли какие-то простолюдины… – Ее голос срывается, словно она не может вдохнуть воздуха.

– Девушка выкопала кости благодати под мостом. – Я протягиваю руку вперед из-за спины и показываю пустое ожерелье Аилессы.

Как свидетельница, я должна была вновь привязать к нему кости благодати. Стыд прожигает меня изнутри и опаляет щеки. До сегодняшнего дня я верила, что моя лучшая подруга непобедима, но мне следовало закопать ее кости поглубже и лучше их охранять. И тогда Аилесса смогла бы защититься.

– Девушка заявила, что ее отца убила Ашена, и amouré Аилессы, видимо, вызвался помочь ей отомстить.

Одива распрямляет плечи. Легкий ветерок треплет ее волосы цвета воронова крыла и сапфировое платье, но тело словно застывает. Наконец ее губы начинают шевелиться.

– Она жива? – шепотом спрашивает она. – Они убили мою дочь?

Прерывистое рыдание вырывается у меня из груди.

– Я не знаю.

Она хватает меня за подбородок.

– Где костяная флейта?

Озноб холодными струями скользит по спине, когда ее черные глаза прожигают меня. Я никогда не видела на лице Одивы такой злобы и отчаяния.

– Она… – лежит на дне русла реки. – Они забрали ее.

Одива скрипит зубами.

– Ты уверена? – медленно и многозначительно произносит она.

– Да.

Желудок сжимается. Я никогда не лгала matrone. Не знаю, почему решилась на это сейчас. Если не учитывать зловещее чувство, предупреждающее, что Одива не должна получить костяную флейту. Особенно потому, что она больше озабочена потерей инструмента, чем своей дочерью.

– Мы должны отправиться за Аилессой прямо сейчас. Если она еще жива, ей понадобится наша помощь.

Одива резко отворачивается от меня.

– Ты хоть понимаешь, что натворила, Сабина?

– Я…

Я отступаю назад. Одива никогда раньше не ругала меня. Она обрушивала всю свою злость на Аилессу.

– Как ты могла допустить это? Ты тоже лишилась своих костей благодати?

«Кости», не «костей». Она у меня одна. И это так жалко.

– Я пыталась помочь, но меня ранили.

– Это не оправдание. Ты должна была призвать свою благодать, чтобы она исцелила тебя.

Я смотрю на нее с открытым ртом, совершенно не зная, что сказать. Мое тело покрывает засохшая кровь, а сил едва хватает, чтобы держаться на ногах. Благодать, полученная от саламандры, возможно, и ускорила мое исцеление, но полученные под Кастельпонтом раны оказались слишком глубоки.

– Простите меня.

Она качает головой и начинает расхаживать по двору. Ее платье взметается у ног при каждом шаге. Я едва узнаю женщину передо мной. Она совсем не похожа на хладнокровную и собранную matrone, которая правит нашей famille.

– Это твой знак? – Ее наполненный яростью крик эхом отражается от стен пещеры.

Я вздрагиваю, хотя она явно обращается не ко мне. Я не знаю, о каком знаке говорит Одива, но ее глаза цвета оникса обвиняюще смотрят в землю.

Через пару мгновений трое старейшин – Дольсса, Пернелль и Роксана – выбегают во двор из разных туннелей. Их волосы и одежда перепачканы, а в глазах светится настороженность. Оказавшись во дворе, они тут же скользят по нему взглядом, словно выискивают опасность.

– Все в порядке, matrone? – спрашивает Дольсса.

Одива сжимает в кулаке кулон из красного драгоценного камня – или что-то подобное, что она прячет под вырезом своего платья.

– Нет, не в порядке.

Она с трудом втягивает воздух и ослабляет хватку.

Взгляд Пернелль устремляется ко мне и останавливается на моем измазанном кровью лице.

– Аилесса… что с ней?

– Она жива, – отвечаю я.

Прошу, Элара, пусть это окажется правдой.

– Но ей нужна наша помощь, – добавляю я, а затем рассказываю им короткую версию произошедшего.

Matrone сжимает руки и вновь принимается расхаживать по двору.

– Разбудите остальных старейшин, – приказывает она трем Леуррессам. – А затем отправляйтесь на поиски моей дочери. Начните с… – она выразительно смотрит на меня.

– Кастельпонта.

Одива закрывает глаза.

– Ну конечно же, Аилесса выбрала Кастельпонт.

– Мы найдем ее, matrone, – уверяет Роксана и машет рукой своим спутницам.

Они быстро скрываются в туннелях, чтобы собрать остальных. И я спешу вслед за ними.

– Мы еще не закончили разговор, Сабина.

Я застываю от ее слов, а затем поворачиваюсь к ней. Одива вернула свое самообладание, но что-то в ее бледной, почти прозрачной коже – кажущейся еще более бледной в лунном свете – вызывает покалывание на коже.

Она медленно подходит ко мне.

– Тебя обучали различать Скованные и Освобожденные души? – спрашивает она, словно я ребенок, только начавший изучение основ переправы душ, а сейчас самое подходящее время для урока.

– Да, – осторожно отвечаю я и украдкой кошусь через плечо.

Старейшины ушли со двора, и мне не хочется, чтобы они покидали замок без меня. Зачем Одива завела этот разговор сейчас?

– Освобожденные – это души, что вели праведную жизнь и заслужили вечность в Раю Элары, – говорю я. – А Скованными называют дурные души, которые творили зло и приговорены к наказанию в подземном мире Тируса.

Одива кивает и подходит ближе.

– Это может подождать, matrone? Аилесса…

– Старейшины отправятся на поиски Аилессы.

– Но…

– У тебя всего одна кость благодати, Сабина. Сейчас ты ничего не можешь сделать, чтобы спасти ее.

Ее слова бьют в самое сердце, и они так похожи на те, что сказала мне Аилесса на Кастальпонте: «Ты не сможешь спасти меня!» Я поверила своей подруге. И решилась отправиться за помощью.

– Однако есть то, что ты можешь сделать, – продолжает Одива. – Но для начала выслушай меня. И постарайся понять.

Она делает еще один шаг ко мне, а я невольно отступаю назад. Ненавижу эти ласковые нотки в ее голосе. Мне не хочется получать и каплю нежности от matrone, ведь она обделяет ею свою дочь, которую мы должны искать прямо сейчас.

– Когда Леуррессы готовятся стать Перевозчицами, я рассказываю им об угрозе, которую представляют Скованные души. И вчера вечером мы разговаривали об этом с Аилессой.

Я хмурюсь. Подруга ничего не рассказывала мне об этом, а значит, это знание считается священным.

– А теперь я хочу рассказать об этом тебе, Сабина.

– Но я еще не готова стать Перевозчицей.

Ярко-красные губы Одивы кривятся, отчего волосы на моих руках становятся дыбом.

– Возможно, вскоре это изменится. – Она выпрямляется, возвышаясь надо мной. – Ты знаешь, что происходит с душами недавно умерших людей, когда они слышат мелодию переправы?

Я переминаюсь с ноги на ногу от беспокойства.

– Их души восстают из могил и обретают осязаемую форму.

– Из-за чего они и становятся опасными. Но знаешь ли ты, что происходит с душами, когда они не могут пройти сквозь Врата Загробного мира?

Я пытаюсь представить себе Врата, о которых столько слышала, но никогда не видела собственными глазами. Считается, что Врата Элары почти невидимы, а вот врата Тируса созданы из воды. Мелодия костяной флейты влияет не только на умершие души, еще она вызывает мост переправы, а вслед за этим открываются Врата в оба мира.

– Они не получают предназначенного им? – спрашиваю я, размышляя о Скованных душах.

Но я никогда не слышала ни об одной душе, которой бы удалось избежать переправы.

Одива качает головой.

– Все гораздо хуже. Скованные становятся агрессивными. И если Леуррессам не удается совладать с ними, души могут сбежать и сохранить свою осязаемую форму. Ты понимаешь, чем это грозит?

В туннелях поднимается суматоха. Старейшины. Видимо, они уже готовы выступать.

– Скованные души возвращаются из мертвых? – выпаливаю я, сгорая от желания поскорее закончить этот разговор.

– Если бы все оказалось так просто. В мире смертных душам больше нет места, и они застревают в своем пограничном состоянии. Но это их совершенно не устраивает, и тогда они начинают искать источники силы и питаться душами живых.

Питаться? От удивления я даже забываю о старейшинах и переключаю все внимание на matrone.

– Но как?

– Они крадут их Огонь.

Мои глаза расширяются. Огонь Элары – жизненная сила, заключенная в телах смертных… Но еще больше ее хранится в Леуррессах. Лишившись ее, мы ослабеем и умрем.

– А что… что произойдет, если Скованные заберут у живого весь Огонь?

Одива замолкает, а ее глаза устремляются вдаль. Перья ее эполет с когтями трепещут на ветру, а одно из них цепляется за самый большой из них – вырезанный из кости совы.

– Они умирают на веки вечные. А от их душ не остается и следа.

Безграничный, всепоглощающий ужас переполняет меня, словно это мой Огонь угасает в эту секунду. То, о чем говорит matrone, не укладывается в голове. Это самая страшная форма убийства. Уничтожение души. Я даже не представляла, что такое возможно.

И мне становится понятно, что пытается донести до меня Одива. Вот почему потеря костяной флейты воспринимается ею намного ужасней, чем потеря дочери. И именно я за это в ответе.

– Простите меня. – Мой голос дрожит и едва громче шелеста травы.

После обряда посвящения я должна была вернуть костяную флейту на подстилку из овечьей шерсти в кедровой шкатулке. А теперь из-за меня под угрозой оказалась не только жизнь Аилессы, но и бесчисленное количество других людей. А ведь переправа должна состояться через пятнадцать дней во время новолуния.

– Что я могу сделать?

– Ты должна повзрослеть. – Одива морщится, словно ей неприятно говорить это мне. – Я была слишком мягка с тобой, Сабина. Ты уже не ребенок. И если бы ты заполучила большей костей благодати, то смогла бы сегодня одолеть свою противницу. А у Аилессы появился бы шанс на победу.

Слезы наворачиваются у меня на глазах, но я заслужила эти слова.

– Обещаю, я отправлюсь на охоту, matrone. – Мне следует преодолеть угрызения совести по поводу убийства животных. – Но сначала… прошу, позвольте мне помочь подруге. Позвольте отправиться со старейшинами.

– С одной-единственной благодатью огненной саламандры? – Взгляд Одивы скользит к крошечному черепу на моем ожерелье. – Ни в коем случае.

Все семь старейшин выходят во двор, чтобы выбраться из замка. Их кости благодати ярко поблескивают в лунном свете. Венок из оленьих рогов Роксаны. Ожерелье из змеиных ребер Дольссы. Серьги из кости крыла стервятника Милисенты. Кулон из лисьего позвонка Пернелль. Гребень для волос из черепа угря Надин. Колье из кабаньей челюсти Шанте. Браслет из волчьих клыков Дамианы.

Я подавляю желание спрятать свою жалкую кость благодати, когда они устремляются к туннелю, ведущему к выходу из Шато Кре.

– Прошу, matrone. Ведь это я сегодня была с Аилессой. И видела, на что способен ее amouré. Думаю, он со своими сообщниками изучал Леурресс. Они знали, что нужно делать. Что, если они похитили Аилессу? – Как бы ужасно это ни звучало, останется надежда, что она еще жива. – Что, если старейшины не смогут найти ее?

– Если они не смогут ее отыскать, в этом нет ничего страшного. – Одива хмурит брови так, что те нависают над ее пронзающими глазами. – Я отправлюсь на ее поиски сама. Аилесса кровь от моей крови, кость от моих костей. Между матерью и дочерью существует связь, которую не в силах объяснить даже боги.

В груди разливается боль от ее слов и желания испытать подобную связь. Мама называла меня mon étoile. Моя звездочка.

– Я воспользуюсь этой связью, чтобы отыскать ее. И спасу свою дочь. – В ее голосе слышится спокойствие и уверенность. – Аилесса жива. Я чувствую это.

Настороженный вдох наполняет мои легкие.

– Правда?

– Правда. – Одива улыбается, но улыбка не отражается в ее глазах. – Отправляйся спать, Сабина. До утра твои раны должны исцелиться. А завтра отправляйся на охоту за новыми костями благодати. Богам потребуется твоя помощь намного раньше, чем ты думаешь. – Ее рука скользит к припрятанному кулону. – И я хочу, чтобы ты была готова к этому.

Я сдерживаю охватившее меня волнение под ее пристальным взглядом. Одива хочет, чтобы я стала Перевозчицей – и ясно дала это понять, – но у меня возникло неприятное чувство, что она потребует от меня нечто большее. Чего-то, что мне совершенно не понравится.

– Аилесса выживет, – успокаивает она меня. – Я обладаю силами пяти костей благодати и позабочусь об этом. Так что не вздумай отправиться за ней. – В ее голосе слышится уверенность и решимость. – Оставь заботы о дочери мне.

Одива отворачивается, давая понять, что разговор окончен, а затем возвращается к месту, где молилась до моего прихода. Она начинает напевать незнакомую мне песню. Я не могу разобрать слов, но улавливаю имя Аилессы. Matrone поднимает руку к своей короне и черепу летучей мыши, после чего разрезает палец о ее зубы и капает кровь на известняк на полу, где Леуррессы выгравировали лицо золотого шакала Тируса в изгибе серповидной луны Элары. Я никогда не видела и не слышала о подобном ритуале.

Черные как смоль глаза matrone медленно скользят по мне, пока ее кровь заливает изображение на полу.

– Спокойной ночи, Сабина.

– Спокойной ночи, – отзываюсь я, чувствуя, как дрожат колени.

Она поворачивается ко мне спиной и вновь начинает молиться, но и в этот раз ее ладони, соединенные вместе, обращены к земле. Меня пробирает сильная дрожь, и я спешу прочь.

Но, оказавшись в своей комнате, тут же хватаю лук и колчан со стрелами. Я не собираюсь спать, потому что вряд ли смогу уснуть и буду ворочаться и крутиться на постели. Вместо этого я пробираюсь к боковому туннелю, ведущему мимо внутреннего двора к выходу из Шато Кре.

Прижимая руку к раненому боку, я со всей возможной скоростью устремляюсь к лесу. И только удалившись от замка на пару километров, наконец останавливаюсь. Сжав свою кость благодати от саламандры, я привязываю ее к ожерелью Аилессы, а затем застегиваю его на шее и плече, давая безмолвную клятву.

Я спасу тебя, Аилесса.

Я не могу полагаться на старейшин или Одиву. Тем более matrone больше заботит пропажа костяной флейты.

Когда я начинаю свой путь к Кастельпонту, Огонь Элары вместе с мужеством наполняют мое сердце. И моя решимость усиливается. Я отыщу флейту в русле реки, а потом отправлюсь на охоту в лес. Если для спасения подруги мне необходимы кости благодати, значит, я убью двух животных. И в этот раз не стану лить по ним слезы.

Я стану такой же сильной, как Аилесса.