Глава 4

Я вынимаю из конверта несколько исписанных листков и всматриваюсь в незнакомый почерк.

1 февраля 1946 г.

Дорогая Руби,

я очень по тебе скучаю. Весна уже близко, я чувствую это всем своим существом. Представляю, как чудесно выглядит Сиэтл, когда крокусы только начинают пробиваться из холодной земли. Вчера в Ист-Виллидж я обнаружила целую полянку этих цветов (правда, немного потоптанных). Я собрала небольшой букетик и поставила его в вазочке на подоконник, но уже к вечеру он завял. Жаль, что всему хорошему в этой жизни рано или поздно приходит конец.

Я так рада, что нам удалось сохранить нашу дружбу. Если уж на то пошло, мы и подружились-то по чистой случайности, когда ты была моей ученицей в группе литературного творчества. До сих пор с ужасом вспоминаю всех этих учителей из колледжа «Дана Холл». Сама я никогда не вписывалась в их компанию. Даже не знаю, с чего вдруг я решила попробовать счастья в преподавании? Должно быть, под влиянием матери. Все мои практические поступки – результат ее внушений. Счастье еще, что я познакомилась в этом колледже с тобой, а то точно умерла бы там от скуки.

Мы еще поклялись тогда, что в случае если нам удастся пережить этот год (тебя донимали нудные занятия и тоска по дому, меня – попытки самоутвердиться в качестве профессионала), то сядем на пароход и поплывем в какое-нибудь экзотическое место. Например, на Мадагаскар (а можно ли, кстати, доплыть туда на пароходе?). Пожалуй, именно в этом я и нуждаюсь сейчас больше всего. Пора уже сменить обстановку – может, хоть это позволит мне оживить мою музу. Нью-Йорк в последнее время навевает на меня только тоску. Уж очень здесь все серьезные.

Точно, мне нужно отправиться в путешествие. Если уж не на Мадагаскар, то хотя бы в Сиэтл. Я уже не первый год обещаю тебе приехать. Может, этим летом мне удастся наконец вырваться?

Ты мне гораздо ближе, чем моя родная сестра. В детстве мы с Робертой были не разлей вода, но когда повзрослели, наши пути разошлись. Дети и замужество стали смыслом ее существования. Не могу сказать, что она выставляет это напоказ, но в глубине души, я думаю, она не одобряет моего образа жизни. Мы уже не смеемся при встречах, а разговоры наши сводятся к самым банальным вещам. Боюсь признаться, но Роберта, похоже, становится копией нашей матери.

А как ты, ладишь с сестрой или не очень? Ты почти не упоминаешь о ней в своих письмах. На следующей неделе я пригласила Роберту к себе на обед – не хочу окончательно рвать родственные связи. Потом расскажу тебе, как все прошло. Она из тех, кто не одобряет спиртное, так что придется мне спрятать на время свою коллекцию ликеров.

Если говорить о работе, то у меня, как это ни печально, начался застой. Я судорожно хватаюсь то за одну идею, то за другую, но всякий раз, когда мне кажется, что я уже близка к цели, все исчезает в мгновение ока. Мое вдохновение как капризный крольчонок, который исчезает за ближайшим углом, оставляя меня с пустыми руками.

Странная ситуация, что и говорить. Многие считают – и вполне справедливо, – что я уже сделала себе имя. Я успела опубликовать десятки детских книжек (и еще больше находится в работе). Казалось бы, я должна чувствовать удовлетворение от достигнутого. Так нет же, ничего подобного. Хочется верить, что лучшая история у меня еще впереди. Другое дело – и в этом моя главная проблема, – что я не могу знать этого наверняка. А вдруг я ошибаюсь?

Поверь, я не собираюсь донимать тебя своими проблемами. Просто рада, что могу хоть с кем-то поговорить о своей работе.

На прошлой неделе я получила письмо от матери. Она спрашивает, как у меня сейчас с финансами. Узнала, должно быть, о том, как я потратила свой последний чек. Что ж, покупка целой тележки с цветами была не самым разумным из моих решений, зато никогда еще у меня не было такой роскошной вечеринки. Как жаль, что ты этого не видела! Я усыпала ковры лепестками роз и белых лилий, а свободные места выстелила орхидеями. А в раковине одно время высилась целая охапка роз! Можешь себе представить?

Что ж, живем мы только раз. Этим все сказано.

У меня новый кавалер. Красивый, богатый, а во фраке так просто неотразим. Не могу сказать, впрочем, что он так уж много для меня значит. Мы замечательно смотримся в паре друг с другом, но на этом, пожалуй, все и заканчивается.

Как поживает Энтони? Если я когда-нибудь соберусь написать роман, это будет история о вас двоих – такая печальная и в то же время волнующе прекрасная. Расскажи мне, что у вас нового, а то я просто умираю от любопытства. Поверь, я буду с жадностью поглощать каждое твое слово.

Твоя Брауни.

Я спешно дочитываю последние строки. Брауни. М.У.Б. Сгорая от нетерпения, я спешу наверх и вытаскиваю из сумки свой ноутбук. Что у нас тут с беспроводным Интернетом? Есть один слабый сигнал: «WiFi ресторана “Антонио”». Вряд ли тот парень, с которым я познакомилась сегодня утром, будет возражать, если я воспользуюсь его сетью. Пароля на Интернете нет, и я быстро открываю Гугл. Глядя на письмо, я набираю в поисковой системе «М.У.Б», «Брауни» и «69 Банк-стрит». Результат превосходит все мои ожидания. Судя по всему, тетушка Руби была близкой подругой известной писательницы Маргарет Уайз Браун[6], перу которой принадлежат «Баю-баюшки, луна», «Как зайчонок убегал» и сотни других детских сказок. Руби никогда не упоминала об этой дружбе – но почему? И зачем она вставила в свое письмо цитату из Беатрис Поттер? Чтобы направить меня на верный след?

Я тут же вспоминаю, как тетя Руби каждый год устраивала для нас с Эми поиски пасхальных яиц. Она прятала их под полками и за книгами, и каждое яйцо сопровождалось подсказкой, которая вела нас к новой цели.

Без сомнения, у нее была важная причина оставить мне это письмо. Я спускаюсь вниз и начинаю запихивать на полку «Кролика Питера», как вдруг замечаю внутри что-то необычное. Оказывается, я проглядела второе письмо – на этот раз от Руби к Маргарет.

8 февраля 1946 г.

Дорогая Маргарет,

ты даже представить себе не можешь, каким утешением стало для меня твое письмо. Так радостно сознавать, что я – не единственная в этом мире, кто чувствует себя порой белой вороной. Как и я, ты пытаешься всеми силами приспособиться к окружающей действительности и от этого становишься мне только дороже. Если мы не в состоянии оставаться собой среди друзей, то как вообще мы сможем понять, кто мы такие?

Или взять, к примеру, наших сестер. Оказывается, у нас с тобой даже больше общего, чем мы предполагали. Мои отношения с Люсиль иначе как ледяными и не назовешь. Денег у наших родителей едва-едва хватало на то, чтобы дать образование только одной из нас, и они выбрали меня. Я всегда была книжным червем, тогда как Люсиль часами забавлялась с куклами. И выбор их был очевиден: Руби надо отправить в школу, а Люсиль оставить дома. Разумеется, сестра простила родителей (упокой, Господи, их душу), но так и не смогла простить меня. Я чувствую это всякий раз, когда нам приходится встречаться.

Моя сестра, как и твоя, предпочла жизнь домохозяйки. Она вышла замуж и обзавелась детьми, отдавая все свои силы заботам о семье. Ей нравится такая жизнь, и я за нее искренне рада. Жаль только, что она не в силах порадоваться за меня. Похоже, я всегда буду вызывать у нее одно лишь недовольство. Она заглянула ко мне на прошлой неделе и пришла в неописуемый ужас при виде того, что у меня дома нет ни кофе, ни чая, ни чего-нибудь съестного. Надо сказать, что я обычно покупаю сэндвич по дороге с работы и съедаю его прямо в трамвае. Люсиль заявила, что я веду «примитивный» образ жизни. Подумать только, примитивный!

Да, Люсиль меня порядком раздражает, но я стараюсь не забывать о том, что когда-то мы были с ней по-настоящему близки. А вдруг нам когда-нибудь удастся восстановить эту связь? И почему только отношения с сестрами должны перерастать в такую проблему! Я уверена, что если бы мы с тобой были родственниками, то никогда бы не спорили из-за подобной чепухи. Обязательно напиши, как пройдет твой обед с Робертой, хорошо?

Ты спрашиваешь меня об Энтони, и я с готовностью переключаюсь на эту тему. В самой мысли о нем есть что-то волшебное. Трудно представить, что прошло уже два месяца с тех пор, как мы встретились с ним в книжном магазине, где я сейчас работаю. В прошлом письме я вкратце описала тебе нашу встречу, но сейчас напишу обо всем подробнее – тем более что это доставляет мне такое удовольствие!

По своему обыкновению, я была в детской секции – разбиралась там с подборкой книг, которая могла бы быть и более значительной (но об этом в следующий раз). В этот момент в магазин вошли Энтони и его дочь Мэй. Сначала я заметила ее: девочку в изящном розовом пальтишке и стильных кожаных перчатках. Ее волосы вились темными кудряшками. А потом я подняла голову и увидела Энтони.

Не знаю, Брауни, как бы поточнее описать это тебе, но в тот момент, когда наши взгляды встретились, мир словно бы замер в своем вращении. Потом заговорила его дочь, и все опять стало как раньше.

– А у вас есть «Жалкий маленький щенок»?[7] – спросила Мэй. Даже по тону было заметно, что эта девочка привыкла находиться в центре внимания.

– Да. – Я проводила ее к полке, на которую незадолго до этого выставила несколько новых томиков. – Прошу, – вручила я ей один из них.

– Папа, – обратилась она к мужчине, – я сяду и почитаю, а ты пока займись покупками.

– Хорошо, Мэй, – ответил он, вновь поворачиваясь ко мне.

Так мы и стояли в окружении детских книжек, даже не зная, с чего нам начать.

Когда же мы заговорили, то сделали это одновременно.

– Я – Энтони Магнусон, – представился он.

– А я – Руби Крейн.

Разумеется, я уже слышала это имя. В нашем городе все знают семейство Магнусонов. К их числу принадлежит немало известных политиков, бизнесменов и общественных деятелей. Но Энтони не очень-то вписывался в эту категорию. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что мы с ним родственные души. Мы все говорили и говорили – главным образом о книгах (Энтони тоже любит читать), пока не вернулась Мэй.

Вот, собственно, и все. Мы расстались, а дальнейшее, я думаю, ясно тебе и без слов. Я порасспрашивала знакомых и выяснила, что Энтони женат на особе из высшего света, Виктории Герхардт Магнусон. Если люди не врут, то денег у нее больше, чем у самого Господа Бога. Собственно говоря, ее состояние и спасло Магнусонов от финансового краха. Думаю, поэтому-то Энтони и женился на ней. Если верить слухам, союз их во многом был тщательно подготовленной сделкой.

Девушка, которая работает в нашем книжном, как-то раз доставляла Виктории покупки. Та отнеслась к ней с ледяным высокомерием и даже спасибо не сказала. На мой взгляд, из Энтони и Виктории такая же пара, как из кошки с собакой. Она – жесткая и холодная, он – добрый и мягкий. Боюсь, он ужасно несчастлив в этом браке, но кто я такая, чтобы вмешиваться? В конце концов, он клялся своей невесте перед алтарем.

И все же, когда Энтони заходит в магазин, я становлюсь сама не своя от счастья. Стыдно сказать, сколько раз за день я с надеждой смотрю в сторону открывающейся двери. Надо отдать ему должное, он старается приходить как можно чаще – и с Мэй, и один. Больше всего мне нравится, когда он заглядывает к нам один прямо посреди рабочего дня (его офис – а он владеет мануфактурной компанией – находится в паре кварталов от магазина). Его дочка явно унаследовала характер матери и общается с ним в приказном тоне: «Папа, мне нужно это» или «Папа, я хочу то». И все же я сочувствую бедняжке. Похоже, она ужасно несчастна, несмотря на все свое богатство. Если бы я могла хоть как-то достучаться до нее, выказать ей интерес и симпатию, на которые так скупа ее мать, может, она бы и изменилась.

Ах, Маргарет, как бы мне хотелось, чтобы все было иначе! Что ни говори, а такого, как Энтони, мне уже не найти. Даже в моменты наших кратких встреч в магазине меня не покидает ощущение, что я знаю этого человека всю свою жизнь.

Но, как ни крути, а все упирается в его брак с Викторией. Во вторник вечером любопытство мое пересилило: надев пальто, я поехала на трамвае к дому, где живет Энтони. Ты даже представить себе не можешь всю роскошь этого места – она буквально бьет через край. И все же нетрудно понять, что дом этот – дело рук Виктории, а не Энтони. Сам бы он ни за что не поселился в таком особняке.

В зале ярко горел свет, и в окно я увидела Викторию. Для меня стал полной неожиданностью тот факт, что женщина эта по-своему очень привлекательна: резкие черты лица, черные как смоль волосы. На фоне ее изысканного наряда моя скромная юбка показалась мне совсем невзрачной.

В этот момент в комнату вошел Энтони. Он положил руку жене на плечо, и в моей душе все оборвалось: нестерпимо было видеть, как он прикасается к ней. Тут-то я и поняла, что влюблена в него без оглядки.

Ничуть не удивлюсь, если ты осудишь меня или вовсе проникнешься презрением. Да, я люблю женатого мужчину. Ну вот, я все тебе рассказала.

Не знаю, что из этого получится и получится ли вообще что-нибудь. Но я чувствую, что влюбляюсь все сильнее и сильнее. Боюсь, и с Энтони происходит то же самое.

Надеюсь, я не успела измучить тебя своими признаниями. Ах, Маргарет, твой ум всегда преобладал над чувствами к мужчинам. Как бы мне хотелось, чтобы и я могла контролировать свое сердце!

Ладно, пора заканчивать. Завтра моя очередь открывать магазин, так что я должна встать пораньше.

Ах да, Мадагаскар – это здорово! А Сиэтл еще лучше.

С любовью, Руби.

P.S. Я в восторге от того, что ты потратила весь свой чек на цветы. Просто счастье, что я могу называть тебя своей подругой.

Слезы застилают мои глаза, мешая прочесть последние строки. Выходит, Руби была влюблена, а я об этом ничего не знала, даже и не подозревала. Вдобавок у Маргарет и у нее тоже не складывались отношения с сестрами. Меня в чем-то можно уподобить Люсиль. Как и она, я страдала из-за предательства сестры. Другое дело, что Руби не умышленно задела чувства сестры. Чего не скажешь о той же Эми. В моей душе вновь закипает застарелый гнев. Гнев и печаль, что я потеряла человека, который был мне очень дорог. Ладно, это дело прошлое. Руби и Маргарет пытались хоть как-то примириться с сестрами, но я на это никогда не пойду. Иногда приходится накрепко запереть за собой дверь и выбросить ключ.

Подгоняемая любопытством, я вытаскиваю с полки еще несколько книг, но безрезультатно. Никаких писем там нет. Я начинаю обшаривать нижнюю полку, и в этот момент до меня доносится звяканье колокольчиков. Неужели я не заперла дверь?

– Эй! – Я быстро поднимаюсь на ноги. – Кто там?

Это Гэвин, и я испытываю мгновенное облегчение.

– Прости, – говорит он, – я вовсе не хотел тебя напугать.

В руках он держит пару бумажных пакетов, от которых исходит аромат чеснока и базилика.

– Я подумал, что ты могла проголодаться, и принес тебе кое-что перекусить.

Я бросаю взгляд на часы и только тут понимаю, что время уже подошло к полудню, а во рту у меня не было ничего, кроме чашки кофе.

– Спасибо. – Я выбираюсь из-за полок на свободный пятачок. Про письма я совсем забыла и теперь спешно прячу их в карман.

Гэвин оглядывается в поисках места, на которое можно было бы поставить еду, но не находит ничего лучше, кроме детского столика, возле которого стоят такие же миниатюрные стульчики.

– Как тебе? – улыбается он.

– Нормально, – улыбнувшись в ответ, я усаживаюсь на крохотное сиденье. Гэвин делает то же самое, и мы, глядя друг на друга, хохочем.

Гэвин открывает первый пакет и передает мне одну из тарелок. За ней следует салфетка, в которую завернуты вилка, ложка и нож.

– Надеюсь, тебе нравится паста путанеска, – замечает он.

– Моя любимая, – улыбаюсь я. – Как это ты угадал?

– Когда дело доходит до еды, я становлюсь телепатом. – Гэвин успел переодеться, и теперь на нем белая рубашка и синие джинсы. – Мне достаточно увидеть человека, чтобы подобрать для него идеальную пищу.

– Неужели? – хмыкаю я.

– Конечно. Сегодня утром, у озера, ты выглядела немного грустной. В такой ситуации я предложил бы тебе спагетти аль помодоро.

– Спагетти аль помодоро?

– Именно, – кивает он. – Нет ничего лучше спагетти, когда нужно поднять кому-то настроение. Ну а путанеска – это для новых начинаний.

Я аккуратно разворачиваю салфетку, а Гэвин окидывает взглядом магазин.

– А вот если бы ты пришла и сказала, что у тебя был плохой день, что ситуация вышла из-под контроля, я предложил бы тебе болонский соус.

Я снова не смогла сдержать улыбку.

– А как насчет более запутанных случаев?

Я вспоминаю о тетушке Руби, которая, судя по письму, вполне могла оказаться с разбитым сердцем. Еще я вспоминаю о событиях пятилетней давности, когда пострадала я сама.

– Как насчет разбитых сердец?

– Это посложнее, – замечает Гэвин. – Но тут, как подсказывает опыт, нет ничего лучше баклажанов.

– Баклажанов? – смеюсь я.

– Самый удачный вариант, – торжественно кивает он.

Я с улыбкой наблюдаю за тем, как он накладывает мне пасту, а затем берусь за вилку.

– Очень вкусно. – Я говорю это совершенно искренне. – Ты сам готовишь или занимаешься только административными вопросами?

– Мы с моим партнером занимаемся всем понемногу. Готовим, обслуживаем столики, ну и так далее, – улыбается Гэвин. – Это неизбежно, когда ты – мелкий собственник.

Я киваю, а в моей памяти всплывает маленький итальянский ресторанчик, который я вынуждена была недавно закрыть. Его хозяин, как и Гэвин, был мастером на все руки. Он как раз чинил дверцу духовки, когда я ступила на порог, вооруженная кипой банковских документов.

– Тогда передай мои комплименты шеф-повару, – говорю я, отбрасывая неприятные воспоминания.

Лицо у Гэвина на мгновение становится мрачным, но вскоре вновь озаряется улыбкой.

– Так что ты планируешь сделать с этим местечком?

Я внутренне морщусь, представляя, как местные воспримут новость о продаже магазина. Так и вижу эти заголовки в газетах: НЬЮ-ЙОРКСКИЙ БАНКИР УНАСЛЕДОВАЛА ВСЕМИ ЛЮБИМЫЙ МАГАЗИН И НАВСЕГДА ЗАКРЫЛА ЕГО ДВЕРИ.

– Я… ну…

– Пожалуй, его стоило бы немного обновить, – поднявшись, Гэвин проводит рукой по соседней полке.

– Да, я…

– Я мог бы помочь, – продолжает он. – У меня в подвале тонны инструментов. Нам пришлось полностью ремонтировать здание, прежде чем мы смогли открыть ресторан. Так что я дока в этом деле.

– Спасибо, – благодарю я. – Но я пока не очень представляю себе, какие переделки тут потребуются.

Но Гэвина мысль о переделке магазина воодушевляет все больше и больше.

– Нужно будет обновить книжные полки, – замечает он, – снять их и как следует отполировать. Кое-где покрасить стены… Ах да, поменять стойку – и магазин вновь станет, как новенький.

Я не решаюсь сказать ему о том, что все его планы совершенно ни к чему. Что в скором времени я позвоню в грузовое такси и найму человека за восемь долларов в час, чтобы тот закинул в машину все эти книжки и отвез их в местную библиотеку. А все, что нельзя будет раздать, отнесут на свалку.

На свалку. От этого слова наследство тетушки Руби тускнеет на глазах. Что бы она сказала, если бы узнала о моих планах? Я почти вижу, как она похлопывает по медальону, который – я совсем об этом забыла! – висит теперь на моей шее. Я нервно кручу золотую цепочку.

– Готов предположить, что это место значит для тебя очень много. – Слова Гэвина возвращают меня к действительности. – Ты же тут выросла, не так ли?

– Да, – ошеломленно отвечаю я. – А как ты узнал?

– Догадался. Твоя тетя могла оставить магазин только тому, кому он дорог так же, как и ей. Вдобавок, – усмехается он, – ты больше похожа на жительницу Сиэтла, а не Нью-Йорка.

На самом деле странно слышать такое. Нью-Йорк изменил меня: сделал жестче, энергичней. Неужели он этого не замечает?

– Получается, ты хорошо знаешь оба эти типа?

– Можно сказать и так, – улыбается Гэвин.

Интересно, Руби была знакома с этим человеком? И что она о нем думала?

– Ты хорошо знал мою тетю? – спрашиваю я.

– Да так, совсем немножко, – отвечает он. – Мы пробыли здесь всего год. Руби закрыла магазин где-то через полгода после того, как мы с Адрианной открыли ресторан. Ей все здесь очень сочувствовали, поскольку понимали, какая это для нее трагедия. Но Руби уже не справлялась с делами. Лилиан и Билл убедили ее в том, что ей лучше перебраться в дом престарелых.

Я чувствую угрызения совести. Я могла хотя бы позвонить, но так и не позвонила. Мое сердце начинает биться быстрее, и я делаю несколько глубоких вдохов. Таблетки наверху, так что придется принять их попозже.

– Лилиан и Билл – это хозяева кукольного магазина? – Я вспоминаю взгляд, которым наградила меня при встрече Лилиан.

Гэвин кивает.

– Видишь ли, Руби получила серьезную травму.

Я в ужасе прикрываю рот ладонью.

– Я привык заглядывать к ней по вечерам, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке, – продолжает он. – В один прекрасный день я зашел в магазин, но не заметил Руби у письменного стола. Откуда-то из задней части дома до меня донесся слабый крик. Я бросился туда и увидел, что она лежит у подножия лестницы, с которой упала еще утром. Я тут же позвонил в «Скорую», и ее отвезли в больницу. Через несколько месяцев, подлечившись, она вернулась домой, но к тому времени в ней что-то изменилось. Это было заметно по ее взгляду. Я помог ей кое-что переставить в магазине. У Руби были свои представления о том, где должна находиться та или иная вещь, – Гэвин отстраненно смотрит в сторону письменного стола. – Мне трудно это объяснить, но она, похоже, знала, что жить ей осталось совсем немного.

Я промокаю салфеткой уголки глаз.

– Прости, – говорит он. – Я не хотел тебя расстраивать.

– Все в порядке, – быстро отвечаю я. – Просто я очень ее любила, и… Надеюсь, она об этом знала.

– Конечно, знала, – Гэвин ободряюще кладет руку на мое плечо.

– Жаль, что я не выбралась сюда до того, как… – Я поднимаю голову, и взгляды наши встречаются.

– Но ты же теперь здесь. – Он кивает головой на потолок. – Я уверен, Руби только порадуется тому, что ты сделаешь для ее магазина.

– Конечно, – вздрагиваю я и нервно хватаю кусок хлеба.

– Я так понимаю, что ребенком ты проводила тут немало времени?

Я киваю.

– Наша мама, она… словом, она все время была занята, и мы с сестрой подолгу жили у тети.

– Так у тебя есть сестра? А где она живет, в Сиэтле?

– Да, она живет здесь, но мы… – Я устало качаю головой. – Мы уже давно не разговариваем.

Улыбка сползает с его лица, а во взгляде появляется странная печаль.

– Представляю, как тебе нелегко. Что у вас случилось?

– Видишь ли, – нервно улыбаюсь я, – это долгая история, а мне еще нужно как следует поработать…

– Прости, – он встает из-за стола, – я не хотел быть назойливым.

– Все в порядке, – говорю я, – но это и правда долгая история. Как-нибудь в другой раз, хорошо?

– Конечно, – собрав тарелки, он направляется к двери. – Если захочешь погулять у озера, я охотно составлю тебе компанию.

Я невольно улыбаюсь, поскольку подобная прогулка представляется мне не чем иным, как пустой тратой времени. В моей жизни нет места нецелесообразному. Именно поэтому мои утренние пробежки больше напоминают спринт. Но Гэвин смотрит на меня с выжидательной улыбкой, и я вспоминаю, что люди в Сиэтле привыкли жить в другом, более медленном темпе. Я вспоминаю, что когда-то и я была одной из них.

– Ах да, прогулка, – говорю я. – Пожалуй, неплохая мысль.

Он машет мне на прощание рукой и закрывает за собой дверь. Колокольчики Руби рассыпаются привычным звоном, и звон этот долго еще стоит у меня в ушах.

Загрузка...