Лунный свет

4

Прорвавшаяся в гараже труба несколько часов держала всех в напряжении. Дэниэла я потом видела только дважды, и то недолго – когда он пришел внести в журнал пару поездок на гостиничном мини-вэне. А потом не успела я даже ничего понять, как отель заполонила утренняя смена Петухов, приняв у нас эстафетную палочку. В наступившей толкотне я заперлась в туалетной кабинке и взялась перечитывать книгу Элизабет Питерс в бумажной обложке с множеством загнутых страниц – у меня в сумочке на всякий пожарный случай всегда имелся неплохой детектив.

Да, я знаю – это было проявлением трусости. Но до ближайшего парома на остров Бейнбридж оставался еще целый час, а следовать первоначальному плану, то есть пройти два квартала и подождать в «Лунном свете», я больше не собиралась – только не сейчас, когда Дэниэлу так не терпелось со мной поговорить.

После работы я не могла обойтись без убежища в виде «Лунного света». Сиэтл по ночам, может, и не спит, но вот круглосуточных заведений в нем днем с огнем не сыщешь. А в центре таких гаваней для пригородных тружеников, тихих и открывающихся спозаранку кафешек, считай, и вовсе не было. Не могла же я до самой осени каждое утро после работы, три раза в неделю, прятаться от всех в туалете.

Но с этой проблемой можно будет разобраться и позже. Пока же я приколола свой хрестоматийный Беджик Трусихи, подождала, убедилась наверняка, что Дэниэл ушел, и только после этого отправилась на паромный терминал, чтобы подняться на борт «Уэнатчи». Там рухнула в первое же свободное кресло, завернулась в куртку и немедля уснула.

Раньше способность засыпать практически везде и в любое время я считала чем-то вроде таланта супергероя. Мне всегда требовалось обязательно днем несколько раз вздремнуть – вероятно, потому, что плохо спалось ночью. Однако три года назад дедушка, отставной детектив Береговой охраны, тоже любивший покемарить днем, провалился в сон прямо за штурвалом катера. Разбил посудину, сломал ногу… вот тогда-то ему и поставили диагноз «нарколепсия».

Бабушка была в шоке. До этого она имела обыкновение шутить, что в нашей с ним крови нашли пристанище ленивые гены, доставшиеся мне совсем не со стороны ее рода. Дедушкин врач предоставил ей список возможных симптомов: постоянная сонливость; неодолимые и частые приступы сна в дневное время, нередко за работой, за столом или за разговором; галлюцинации и грезы наяву перед отходом ко сну и по пробуждении; временный паралич после того, как человек проснется; время от времени не исключена утрата мышечного тонуса и «отключки» продолжительностью от нескольких секунд до нескольких минут непосредственно после сильных эмоций, особенно смеха.

Знать это, конечно, было хорошо и замечательно, только вот лекарства от такой болезни в мире нет. К ней остается только приспособиться. И если дедушка прожил с нарколепсией пятьдесят с лишним лет, до того момента, как справляться с ней стало слишком тяжело, то у меня, надо полагать, в запасе полно времени, чтобы решить проблему – если у меня, разумеется, есть та же патология, что еще не факт. К тому же я не водила не то что катер, но даже автомобиль. И что такого плохого могло со мной случиться? Я усну на ресепшене в отеле? До этого, надеюсь, не дойдет. Единственно, надо будет гарантированно высыпаться до и после работы.

И тогда все будет в порядке.

Вроде как сейчас. Проспав полчаса на борту парома, я в одночасье проснулась, когда раздался меланхоличный судовой гудок. Мы входили в залив Игл.

Вот я и дома. Я пережила эту ночь, справилась с работой и разрулила ситуацию с Дэниэлом.

Бейнбридж, расположившийся напротив Сиэтла и отделенный от него заливом, представляет собой идиллическую среду для проживания, его можно считать близнецом атлантического Нантакета на северо-западном побережье Тихого океана. Суша здесь пестрит вечнозелеными деревьями, вода – парусами. Это сонный, отрешенный от мира остров, всю ночную жизнь которого составляют пара баров да супермаркет «Сэйфвей», работающий до одиннадцати вечера. В то же время у нас есть приличное количество фотографов и блогеров, посвятивших себя проблемам стиля, которые обожают использовать местные красоты в качестве романтичного фона для своих изумительных снимков. А туристы ежедневно садятся в Сиэтле на паром и устраивают себе морскую прогулку через залив в деревушку Уинслоу, служащую нам чем-то вроде делового центра: специализирующиеся на морепродуктах ресторанчики у самой кромки воды, местные вина, галереи искусств и чертовски замечательный магазинчик по продаже мороженого.

Кроме них, смотреть или делать здесь больше особо нечего. Но если кому-то, как нам, посчастливится жить на берегу, то в награду он получит поразительные виды залива с маячащими на горизонте небоскребами Сиэтла.

Причем зрелище это не стоит недооценивать. К тому времени, как я сошла с парома и зашагала вдоль залива по дорожке, путь по которой занимал десять минут, солнце уже поднялось над голубой водой, усеянной парусами яхт, и эта картина будто распахнула передо мной свои гостеприимные объятия.

Наш прибрежный дом примостился в пяти шагах от протянувшейся у воды дороги. Чтобы попасть в него, нужно было пройти по чистенькому двору с теплицей и поросшим лилиями прудиком для парчовых карпов, в котором сейчас никакой рыбы не было и в помине. Раньше здесь жила красно-белая золотая рыбка по имени Клементина, гигантская, как половина моей руки, и обосновавшаяся в пруду, еще когда бабушка была совсем маленькой девочкой. Сначала о ней заботилась она, затем мама, а потом и я, когда переехала сюда после ее смерти. Но после Рождества Клементина стала какой-то совсем вялой, и в феврале я обнаружила ее плавающей вверх брюхом. Парчовые карпы могут жить по сто лет, но на долю Клементины выпало только пятьдесят. Словно зная, что бабушки больше нет, она не захотела больше жить дальше.

Взять кого-нибудь ей на замену мы с дедушкой пока были не готовы. Кое-кто считает, что рыбки как домашние питомцы напрочь лишены эмоций, но это не так – со временем они узнают тебя и проникаются доверием. Клементина не только ела у меня из рук кусочки арбуза и апельсиновые дольки, но и, наворачивая по прудику круги, подплывала ко мне как можно ближе, когда я помогала бабушке полоть клумбы у теплицы. Рыбы хоть и хранят молчание, но при этом обладают собственной индивидуальностью. Думаю, именно поэтому они мне и нравятся. Мы с ними будто состоим в родстве.

Нашей семье этот дом принадлежал с самого начала, когда его только построили в начале XX века. Время от времени, еще до моего рождения, дедушка красил его в небесно-голубой цвет и обновлял кухню, за исключением напоминающего черно-белую шахматную доску пола, по которому я как раз сейчас шла, чтобы положить ключи в небольшую мисочку на стойке.

Крикнув ему на второй этаж, но так и не получив ответа, я тихо прошла через кухню посмотреть, нет ли дедушки на заднем дворе. В большинстве окрестных домов хозяева закатили масштабную перестройку, а то и вовсе их снесли, а компании, специализирующиеся на экоархитектуре, возвели вместо них шедевры зодчества стоимостью в миллионы долларов. По сравнению с ними наши старые хоромы, выстроенные пусть и искусными, но все же ремесленниками, выглядели чуть ли не бельмом на глазу. Однако в ясную погоду мы наслаждались теми же, что у других, великолепными видами – силуэтами Сиэтла на фоне неба и горой Рейнир, – а задним двором нам тоже служила узкая полоска каменистого пляжа, на которой я в то утро и нашла дедушку.

– Это ты, Берди? – спросил дедушка Хьюго, когда за моей спиной захлопнулась снабженная противомоскитной сеткой дверь.

Когда я зашагала к паре деревянных садовых кресел, под ногами зашуршали камушки и ракушки. Он сидел и любовался рассветом, что в последнее время практически вошло у него в привычку.

– Единственная и неповторимая, – сказала я и взяла его за руку, когда он повернулся и протянул ее, чтобы подвести меня к соседнему креслу.

Его улыбка под очками в тонкой металлической оправе казалась искренней, щеки порозовели.

– Тебе повезло – на пароме никого не убили, – весело молвил он.

– Ага, ни меня, ни кого-то еще.

Он был одет, как всегда: накрахмаленная белая рубашка на пуговицах и широкие наглаженные брюки, державшиеся на черных подтяжках, которые он носил по той простой причине, что пояс досаждал металлической пластине в бедре после аварии с катером. Из-за травмы он не только раньше времени уволился из Береговой охраны, но и стал зависеть от слабых опиатов и палки для ходьбы, сейчас стоявшей в специальной подставке рядом с креслом.

Если не считать поврежденного бедра, в остальном он был совершенно здоров, прекрасно соображал и для своего возраста выглядел просто великолепно, особенно если учесть, что поспать ночью ему удавалось всего пару часов. До того несчастного случая я списывала постоянную сонливость дедушки на график его дежурств, потому как ему нередко приходилось работать по ночам, пресекая контрабанду в акватории залива Саунд. Но после аварии, когда ему официально поставили диагноз «нарколепсия», он заявил, что менять привычки ему уже слишком поздно и что от лекарств, выписываемых ему доктором, чувствовал себя не в своей тарелке.

Доведись мне составить на дедушку Хьюго досье, выглядело бы оно примерно так.

Подозреваемый: Хьюго Линдберг

Возраст: 59 лет

Род занятий: бывший детектив, Береговая охрана США, сиэтлская база

Состояние здоровья: 1) нарколепсия; 2) металлическое бедро, штифты в левой ноге; 3) близорукость, носит очки; 4) уморительно боится больших пауков

Индивидуальные особенности: добр. Дотошен в деталях. Потрясающе наблюдателен

Краткие сведения: родился на острове Бейнбридж в семье иммигрантов из Швеции. В 1979 году женился на Элеанор Мей Глэдстоун. Любит триллеры, современные суда и рыбалку. Имеет единственного близкого друга. Очень жалеет, что после страшной ссоры вышвырнул из дома юную беременную дочь, в результате чего они с женой на целых десять лет отдалились от внучки. До сих пор так до конца и не смирился с преждевременной кончиной дочери

– Я отправила тебе два сообщения, что со мной все в порядке, – сказала я.

Одно – когда спряталась после работы в отельном туалете, второе – когда без приключений поднялась на борт парома.

– Я их получил и очень ценю, Берди, твою заботу.

– Это мне завтрак?

Апельсиновый сок, горячий чай, хлопья из злаков и йогурт. Все это было искусно расставлено на старой, стоявшей между нами деревянной катушке из-под кабеля, которую мы приспособили под стол.

– Это отняло у меня все силы, – взялся поддразнивать меня он, – мне с огромным трудом удалось открыть коробку с хлопьями. Давай быстрее сюда чашку, я налью тебе немного бергамота. Давай выкладывай, как прошла первая ночь. Наткнулась на какую-нибудь тайну, нуждающуюся в разгадке?

Дедушка с ума сходит по детективам и романам в стиле нуар. Когда мама была в моем возрасте, он пытался привить ей к ним интерес, но вся эта история с подростковой беременностью вбила между ними огромный клин. Когда я после ее смерти переехала сюда, мне от нее в наследство досталось несколько старых книжек о сыщиках. Дедушка этому очень обрадовался. Думаю, он испытал облегчение, когда понял, что у него со мной – десятилетней, почти совсем незнакомой ему девчонкой, с которой он за свою жизнь провел совсем немного времени, – есть общие интересы. Мама только-только умерла, и когда мы читали, а потом говорили о смерти, убийствах и трупах в холодной, отстраненной манере, это самым странным образом приносило утешение. Как мне, так, вероятно, и ему.

А теперь, когда не стало бабушки, любовь к неразгаданным тайнам еще больше способствовала нашему взаимопониманию. Мы устроили что-то вроде непрекращающегося дружеского турнира по выявлению на острове событий, которые хотя бы в принципе можно было бы раскрыть. Мелкие кражи. Пропажи. Любовные похождения. Почему это посреди ночи машины миссис Тейлор не оказалось на подъездной дорожке к дому? Просто удивительно, что можно узнать о соседях, если подольше не ложиться спать.

– Как насчет того старого убийства голливудской старлетки? Типпи Тэлбот? Отель в этом отношении хранит какие-то тайны?

– Номер, в котором она умерла, впоследствии объединили с соседним и устроили там апартаменты. Все перестроили. Сомневаюсь, что там сейчас можно что-то найти.

– Не повезло. Что еще?

– На подземной парковке отеля преступный прорыв трубы, – проинформировала я его, пока над моей чашкой поднимался божественный пар. – Если верить плану здания, канализационная сеть там не проходит. Утечка идет с той зоны гаража, к которой нет доступа, а подробно все изучить стоило бы слишком больших денег, потому как для этого парковку пришлось бы закрыть, а с пола и стен снять покрытие. В итоге администрация лишь тупо льет туда мощную промышленную жидкую резину, тем самым закрывая прорыв, правда, только на время. Похоже, раньше так уже поступали дважды.

Ветер трепал его темные седеющие волосы.

– Судя по всему, сплошная антисанитария.

– Пару раз вонь ощущалась даже в вестибюле, – сказала я, скривилась и покачала головой: – Больше мне тебе рассказать нечего. А это дело интереса не представляет.

– Что да, то да, – произнес он и прищурился на оранжевое солнце, выглянувшее из-за бахромы затянувших небо серых туч, – а тебе требуется типично летнее, громкое Дело номер Один о пропаже чемоданчика с деньгами и обязательно с участием крупной корпорации из деловой части города.

– Общество по защите животных устроило протест против нашей программы сдачи в аренду золотых рыбок, но это, надо понимать, не такая уж проблема.

Я сделала глоток крепкого цветочного чая и попыталась вспомнить еще что-нибудь интригующее.

– Дэниэл сказал, что любители покататься на чужих колесах несколько раз угоняли машины с подземной парковки отеля.

– А кто такой Дэниэл?

Перед тем как ответить, я немного замешкалась.

– Парень, с которым мы вместе работаем. Водитель гостиничного мини-вэна.

– Интересно.

– Что именно?

– Да так, ничего. Это, конечно, может показаться забавным, но, проявив наблюдательность, можно сказать очень много о том, что у другого человека на уме. Для этого достаточно обратить внимание, как у него меняется голос, как он избегает смотреть в глаза.

– У меня и в мыслях не было избегать смотреть тебе в глаза, – сказала я, хотя в действительности все обстояло с точностью наоборот. – Он самый обычный парень. Хотя здесь все не так просто. И вообще, я не хочу об этом больше говорить.

Не надо было мне его упоминать. Даже не знаю, зачем я это сделала. Если бы дедушка знал, что я натворила… Он хоть и был рациональнее и современнее бабушки как разумом, так и душой, но все равно бы расстроился. И что еще хуже – подверг бы сомнению мою способность самостоятельно принимать правильные решения. А что, если Дэниэл был злодеем? Теда Банди[4], что ни говори, тоже все считали очаровательным. А что, если бы меня, в итоге тоже прикончили, а потом выбросили в сточную канаву или запихнули в чей-нибудь холодильник? По правде говоря, я и сама уже об этом думала. Но если бы подобные мысли пришли в голову дедушке, он заставил бы меня уйти с этой работы в отеле. Убедить его отпустить меня трудиться по ночам было делом ой каким непростым – для этого пришлось подключить тетю Мону, которая напомнила ему, что я в этом районе выросла и что до пешеходного моста, ведущего к паромному терминалу, от отеля надо всего-то пройти два квартала по оживленной, хорошо освещенной улице, которую постоянно патрулируют полицейские. Но уступил он в итоге, потому что верил в мою рассудительность, полагая, что я буду соблюдать осторожность и внимательно следить за тем, что происходит вокруг, не позволяя незнакомым людям заманить меня в хрестоматийный фургончик с мороженым с помощью брикета фруктового эскимо.

Предполагалось, что на это-то у меня ума точно хватит.

Но чего ни один из нас не принял в расчет, так это волны возбуждения, нахлынувшей вместе со вновь обретенной свободой. Моего безграничного любопытства. Или заразительной улыбки Дэниэла.

– Ну что же, не сомневаюсь, что Мона раздобудет целый ворох сведений об этом молодом человеке по имени Дэниэл. Бог свидетель – при жизни бабушки ты никогда не могла обсуждать с ней подобные вещи, – с тоской во взгляде промолвил дедушка.

– А сейчас уже поздно, – не подумав, ляпнула я, – ее больше нет.

– В действительности, маленькая моя, они навсегда остаются с нами.

Это я слышала от него сто раз. Бабушка была человеком религиозным. Но вот что касается дедушки, то он никак не мог определиться в своих духовных предпочтениях, веря то в являющихся нам ангелов, то в НЛО, да при этом еще принимая за чистую монету рассказы тех, кто якобы общался с давно почившей тетушкой Марджи из какой-нибудь Топики. Винить в этом, пожалуй, следовало чрезмерное увлечение радиопередачами. У него вошло в привычку слушать их у себя в комнате после полуночи, когда бабушка ложилась спать. Порой он усаживался за рабочий стол собирать модель корабля, а мне разрешал побыть с ним – почитать детектив или попялиться в телефон.

Тогда я впервые в жизни поняла, сколько радости может принести бунт, пусть даже и безмолвный.

– Берди? – сказал дедушка. – Ты что, не слушаешь меня?

– Прости, – ответила я, мысленно выбрасывая из головы беспризорные мысли. – Что ты мне сейчас говорил?

– Не желаешь сходить вместе со мной в супермаркет?

– Лучше рухну в постель, если ты, конечно, не против.

– В первые дни всегда трудно. Ну да ничего, завтра уже полегчает.

Он коснулся цветочка у меня над ухом нежно, как ветер, и по его отсутствующему взгляду я поняла: дедушка подумал о моей маме. О его дочери. О том самом человеке, который вначале развел нас в разные стороны, но потом опять соединил.

– Смотрите, какая она у нас независимая. А ты быстро взрослеешь. Может, даже слишком. Но справляешься со всем этим просто великолепно, – сказал он. – Мама тобой бы гордилась.

Будем надеяться, что да.

Когда дедушка ушел за покупками, я собрала остатки завтрака и пошла наверх по скрипучей деревянной лестнице, которая вела к единственной в доме ванной рядом с моей комнатой. После бабушкиной смерти дедушка перетащил свои вещи из главной спальни в свободную комнату, которую от моей отделяла лишь лестничная площадка. Именно туда теперь переехали все его книги и модели кораблей, именно там мы теперь спали. И когда по другую сторону стены моей комнаты никого не стало, я почувствовала, что у меня наконец появилось личное пространство.

Мое жилище заливал серый утренний свет, смягчая строгие очертания кровати с пологом и осветляя кричащие цвета картин на стенах. Будучи художницей – причем в действительности очень даже хорошей, если учесть, что ее работы продавались в галереях Сиэтла, – тетя Мона за несколько лет написала мне целый ряд эксцентричных портретов: Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Ник и Нора Чарльз, Коломбо, ну и, как водится, Нэнси Дрю. Она даже изобразила мою мать. Это полотно, вместе с парой старых фотографий, висело рядом с туалетным столиком, соседствуя с вставленным в рамку постером Билли Холидей с культовым белым цветком в волосах, датируемым примерно 1946 годом. Вот у кого я почерпнула идею втыкать в волосы цветок. Я отцепила лилию, положила ее рядом с вазой, в которой красовались еще с дюжину таких же, и бросила носки в люк для грязного белья, который вел в прачечную на первом этаже – одно из преимуществ старых домов. После чего сгребла со стола ноутбук, опасно балансировавший на винтажной печатной машинке «Смит Корона», и растянулась на кровати.

Затем набрала в строке поиска Дэниэл Аоки, нажала клавишу ввода и принялась просматривать результаты. Смотреть особо было нечего. Никаких фотографий, лишь совершенно посторонние ребята, у которых, по воле случая, оказались те же имя-фамилия, что и у него. Вот высветились несколько ссылок на аккаунты в социальных сетях, один из которых вполне мог принадлежать ему – в качестве аватара профиля там использовался постер Гудини, снабженный краткой подписью «Хватит спрашивать меня в порядке я или нет». Только вот вход на эту страничку был разрешен лишь друзьям, поэтому мне, чтобы на нее попасть, надо было обратиться с просьбой к владельцу аккаунта, чего делать категорически не хотелось. В остальном его имя попалось мне еще только один-единственный раз – на сайте одного из сиэтлских магазинов, торгующих комиксами, где ему посчастливилось выиграть какое-то состязание. Правда, было это три года назад.

Кто же ты такой, Дэниэл Аоки?

И кем была я сама в ресторанчике тем дождливым днем, когда бросилась на него с таким видом, будто мне на все в этом мире было ровным счетом наплевать? Взгляд вырвал из мрака занимавшие целую стену книжные полки, забитые детективами, – их захватанные корешки ощетинились не хуже кривых зубов. Большинство из них представляли собой недорогие издания в бумажных обложках, но при этом я была счастливой обладательницей двух полных собраний сочинений о похождениях Нэнси Дрю: первое, когда-то принадлежавшее маме издание, в которой знаменитая сыщица предстает особой бесшабашной и рисковой, и переработанное собрание сочинений 1960-х годов, где автор живописует ее уже хладнокровной и какой-то слишком уж идеальной.

Лично мне лучшим казалось первое.

Детективы покруче я раньше прятала в глубине стенного шкафа, ведь девочке вроде бы как не положено читать о серийных убийцах, сексе и преступлениях. Когда умерла бабушка, из-за этих спрятанных книг у меня даже случилось небольшое нервное расстройство – мне казалось, что я таким образом таила от нее секреты. Если бы она их когда-нибудь обнаружила, то наверняка посчитала меня такой же бунтаркой, как и моя мама, – мне, по крайней мере, казалось именно так.

Печаль порождает нелогичные мысли.

Включая и убежденность в том, что постоянные препирательства с бабушкой по поводу моего страстного желания пойти в последний класс обычной школы, как все, тоже поспособствовали тому, чтобы у нее случился тот сердечный приступ. Умом я понимала, что это не так, но все равно вновь и вновь прокручивала в голове наши ссоры в виде назначенного самой себе наказания. Это была еще одна причина, побудившая меня устроиться работать в отель. Прожив в опустевшем доме последние несколько месяцев, я стала воспринимать его чем-то вроде тюрьмы, из которой мне больше ни в жизнь не выбраться.

Свобода выбора оказывает на поведение огромное влияние.

Прокручивая на ноутбуке страницу за страницей, я вспомнила объявление, которое Дэниэл упомянул, подумав, что я его видела. Он его еще не снял? И если так, то где его искать? Когда любопытство взяло верх, я принялась прочесывать местные блоги и новостные сайты. Попытки накопать что-то в тематических рубриках «Сиэтл Таймс» и «Стрэйнджера», городской газетенки, выходившей раз в две недели, успеха не принесли. Я искала почти целый час, пока на меня не навалился сон. Затем подавила зевок, собралась было уже сдаться и закрыть крышку ноутбука, но тут вдруг наткнулась на местный форум «Ищу человека».

За последнюю неделю на нем разместили сотни сообщений – просто удивительно, как много народу случайно пересекаются в большом городе! Я была поражена. Большинство из них касались поиска совершенно незнакомых людей, с которыми авторам постов довелось случайно встретиться в транспорте. В некоторых напрямую просматривался вычурный сексуальный подтекст. Какая-то женщина запала на парня, которого увидела в ресторане в окно – всего лишь затылок, – но тут же поняла, что это настоящая любовь.

А потом в глаза бросился пост, от которого мой сонный пульс галопом помчался вперед.

Девушка с цветочком в ресторанчике «Лунный свет».

Во вторник вечером мы говорили в кабинке за столиком у окна.

У тебя были убийственные глаза, ты читала детектив.

Я показал тебе пару карточных фокусов.

Потом мы вместе вышли под дождь, но ты убежала.

Мы не могли бы поговорить?

Я не могу спать, постоянно о тебе думаю, и никак не могу понять, что же, собственно, пошло не так.

Я несколько раз перечитала сообщение и только после этого закрыла ноутбук. А потом остаток утра пролежала без сна, пялясь в потолок, пока мои мысли наворачивали в голове круги, заставляя мятежное сердце биться все быстрее и быстрее.