Люби меня в темноте

— Пожалуй, я все же составлю тебе компанию. Ненадолго. — Сокращая расстояние между нами, я начинаю неспешно развязывать галстук. По моим венам толчками разносится похоть.

— О. — Гвинет улыбается — плотоядно, как кошка, готовая позавтракать бедной, ничего не подозревающей канарейкой. Откинув простыню, она без стыда раздвигает передо мной ноги. — Значит, решил все-таки присоединиться ко мне?

Оказавшись, наконец, рядом с ней, я наклоняюсь, накручиваю ее волосы на кулак, оттягиваю назад ее голову и заставляю посмотреть на себя. Питая своего внутреннего больного ублюдка, я впитываю ее страх, ее похоть, а потом впиваюсь в губы своей сводной сестры. Это грязный, жестокий, карающий поцелуй. В точности, как мы любим.

Когда поцелуй заканчивается, Гвинет шепчет мне в губы:

— Никто не целует меня так, как ты.

— Поправка. — Я медленно расстегиваю ремень, глядя на ее припухшие губы и раскрасневшееся лицо. — Никто не трахает тебя так, как я, дорогая сестрица.

Глава 21. Валентина

Я не видела Себастьена два дня. Но не провела ни минуты без него в моих мыслях. Ни минуты не тоскуя о нем. Каждый атом моего тела умоляет пойти к нему, но я даю ему необходимое время, пока решаю, каким будет мой следующий шаг.

После того, как той ночью он ушел от меня, я легла в свою пустую кровать и поняла, что идиллия кончилась. Пришло время очнуться и, как бы ни было тяжело, навести в своей жизни порядок. Я поступала нечестно и с Уильямом, и с Себастьеном. Они оба заслуживали лучшего отношения от меня. Но сомнения всегда следовали за мной по пятам. Всегда маячили за плечом. Шептали мне в уши. Заставляли переосмысливать каждый мой выбор, окрашивали мое будущее в цвета неуверенности и страха. Я ненавидела их голоса. Мне хотелось зажать уши руками, отгородиться от шума. Но ничего не работало. Я все равно слышала их. Ясно и четко.

Смогу ли я отбросить все это ради нескольких упоительных месяцев с Себастьеном? Нет. Я сойду с ума от бесконечных «что, если».

Я слышу стук в дверь. Открываю ее, вижу перед собой Себастьена, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы остаться на месте и не упасть ему в ноги, не взмолиться, чтобы он взял меня. До того, как в мой мир вошел Себастьен, я думала, что взлетов в моей жизни больше не будет. Но потом мне на мгновение показали жизнь, где счастье не было когда-то знакомым, но давно забытым переживанием. Оно было реальным. Ощутимым. Оно выглядело, как он. Пахло его опьяняющим одеколоном. Звучало, как его смех. Осязалось, как сила его объятий. Он показал мне, что значит быть до нелепости, безумно счастливой. Однако, пока я всматриваюсь в его до боли красивое лицо, меня разъедает страх, что все это пропадет.

И в этот момент я узнаю ответ на все свои вопросы.

Он, не говоря ни слова заходит. Я ощущаю свой пульс, слышу, как он бьется в груди. Закрыв дверь, я поворачиваюсь к нему, надеясь увидеть в его глазах тот же ответ.

— Привет.

Мы сталкиваемся. Разбиваемся друг о друга. Его твердое тело вминается в мою мягкую плоть. Кончики моих сосков покалывает от желания. Внутри все пульсирует. Он обвивает одной рукой мою талию, а ладонью второй обхватывает шею, притягивая меня ближе к себе.

— Я хочу быть нужным тебе так же, как ты нужна мне. Овладеть тобой, как ты овладела моими мыслями. Заполнить тебя без пощады и без стыда. Забыться в твоем теле и не возвращаться назад, — шепчет он сипло, а потом сминает меня в таких крепких объятьях, что из моих легких выходит весь воздух. Его поцелуй — отчаянный, жадный — заглушает все голоса. А потом, поскольку терять нам теперь нечего, мы прыгаем в бездну и падаем.

Какая прекрасная смерть.

Себастьен прерывает поцелуй первым.

— Прости меня за тот вечер. — Он наклоняется, прижимаясь лбом к моему лбу, берет меня в плен своих глаз. — Я потерял голову. Я думал, что… потерял тебя.

Я хватаюсь дрожащими пальцами за его футболку и внезапно чувствую, что сейчас расплачусь от счастья. Я больше не могу себе лгать. Знаю, все происходит стремительно быстро, но любовь не признает правил. Не признает ни времени, ни логики, ни границ. Любовь узнает недостающий кусочек мозаики, как только видит его. Как я вижу сейчас.

— По ночам, когда я совсем одна, я вспоминаю тебя, Себастьен. Вспоминаю начало. Середину. Момент, когда я поняла. Тебе не нужно просить меня выбрать, потому что я выбираю тебя. — Встав на носочки, я покрываю его лицо лихорадочными поцелуями, и сквозь него проносится дрожь. А может быть, сквозь меня. — Я выбираю тебя.

— Ты спросил тогда, чувствую я или нет. — Я беру его руку и кладу ее на свое сердце. — Почувствуй, как бьется мое. Для тебя. Снова и снова. Сегодня и завтра. Всегда.

— Боже мой, Валентина. Иди сюда, — прибавляет он, а после целует меня — страстно, иррационально и безрассудно.

Когда мы прерываемся, чтобы вздохнуть, я обхватываю его за талию и, запрокинув голову, смотрю, как он возвышается надо мной. Улыбаюсь.

На его губах тоже появляется мягкая улыбка.

— Что?

— Мне так нравится целоваться с тобой.

— Хорошо. — Он усмехается. — Потому что я планирую целовать тебя очень долго.

Протрезвев, я прижимаюсь щекой к мягкому хлопку его футболки.

— Я позвоню Уильяму сегодня же вечером, когда вернусь от господина Лемера.

— Ты точно этого хочешь? — Себастьен целует меня в макушку.

— Просто… — Я закусываю губу. Тщательно взвешиваю ответ, но решаю быть честной. Довольно с меня недомолвок и лжи. Я хочу, чтобы все было открыто. Секунду я жду заслуженного чувства вины, но оно не приходит. — Просто я не могу больше лгать. Знаю, было бы правильнее закончить отношения с Уильямом лицом к лицу. Приехать и поговорить с ним, но пока сгодится и так.

— Хочешь, я отвезу тебя в Штаты?

Покачав головой, я мягко улыбаюсь ему.

— Спасибо, но я должна сделать это одна.

— Понимаю. — Он проводит ладонями по моей спине. Его тепло дарит мне силу. — Все будет хорошо. Вот увидишь.

— Обещаешь?

— Конечно, моя милая совушка.

Глава 22. Валентина

Вечером после работы я поднимаюсь на лифте к себе с головой, полной мыслей о скором свидании с Себастьеном. Мои руки машинально взлетают к губам, и я улыбаюсь. Мои чувства еще пропитаны теплом его ласк, его поцелуев, я порабощена воспоминаниями о них.

Выходя из лифта, я еще улыбаюсь, но застываю на месте, увидев, что на полу у моей двери сидит человек. Его плечи побежденно поникли, светлые волосы, обычно гладко причесанные, в беспорядке. Меня словно окатывает холодной водой.

Он поднимает лицо. Его взгляд полон боли.

— Здравствуй, Валентина, — печально произносит мой муж и встает. — Мы можем поговорить?

Глава 23. Валентина

Кивнув, я открываю дверь. Смотрю, как Уильям заходит в квартиру, и внезапно мне начинает казаться, что глаза обманывают меня. Ведь, хоть я и знаю, что передо мной — муж, он совершенно не похож на себя. Он кажется каким-то поникшим, пустым. Его обычное сияние исчезло и сменилось печалью.

— Что ты здесь делаешь? — Я закрываю глаза. Пол под ногами начинает шататься. — В смысле, зачем ты приехал в Париж?

— Чтобы увидеть тебя. Я соскучился по тебе. — Глядя вниз, он засовывает ладони в карманы джинсов. — Как ты?

— Нормально… а ты? — спрашиваю нерешительно.

— Я не знаю… — Он отрывает взгляд от пола и смотрит мне в глаза. — Без тебя все не так.

Я резко вдыхаю. Его слова будто пули.

— Уильям, я не знаю, чего ты ждешь от меня. — Внезапно комната вокруг начинает кружиться, и, чтобы устоять на ногах, я хватаюсь за столик. — Говоря откровенно, я даже не знаю, как воспринимать твое появление, учитывая, как долго ты не звонил и не писал.

— Тут виноват не я один, Валентина. Ты тоже перестала звонить.

Его обвинение как удар по лицу. Обжигает и ранит. И оставляет след на расползающейся по щекам горячей краске стыда.

— Прости, дорогая. Не стоило так говорить.

— Нет, я это заслужила. — Я скрещиваю руки, чтобы они перестали дрожать. Задеваю взглядом обручальное кольцо и вспоминаю принесенные Уильяму клятвы. Клятвы, которые, оказавшись здесь, столько раз нарушала. Присутствие Уильяма как молоток, который бьет меня снова и снова. Я пристыженно опускаю лицо и смотрю в пол.

— Присядешь?

Он молча отказывается.

Чтобы как-то отвлечься, я ухожу на кухню и наливаю себе бокал вина.

— Выпьешь?

— Нет, спасибо.

Он тоже заходит на кухню, и от его близости мой пульс начинает зашкаливать. Остановившись рядом со мной, он обнимает меня и крепко прижимает к себе.

— Прошу, не надо. — Не в силах посмотреть на него, я пробую оттолкнуть его от себя. Все внутри разрывается на куски. Он мой муж, говорю себе. Его объятья должны быть приятны. Но нет. Уже нет.

— Позволь подержать тебя хоть чуть-чуть, — просит он, голос охрип от эмоций. — Дорогая, прости меня. — Положив кончик пальца под мой подбородок, он вынуждает меня посмотреть на него. В его глазах — бесконечная печаль и мольба.

— Уильям… — Расскажи ему о Себастьене. Скажи, что все кончено. — Нам надо…

— Пожалуйста, возвращайся домой.

— Уильям, я не знаю, смогу ли. Произошло столько всего.

— Я знаю, но твоя жизнь — в Гринвиче. Рядом со мной. Ты нужна мне. Разве не видишь? Я существую только благодаря тебе… — Он поглаживает мою щеку костяшками пальцев. — До встречи с тобой я считал себя потерянным человеком.

— Я не верил в любовь. Не доверял людям. Я был островом — островом, до которого никто не мог добраться. Но однажды все изменилось. Я научился доверять и верить в любовь, и случилось это благодаря тебе. Я люблю тебя, Вэл... — Его руки с какой-то обреченной беспомощностью падают вниз. — И не знаю, что станет со мной без тебя. Наверное, отец был прав на мой счет…

— Не понимаю. При чем здесь твой отец? — Каждый раз, когда я спрашивала о его детстве, вспоминая свое, я словно упиралась в глухую стену. Он либо менял тему, либо заставлял забыть о ней с помощью поцелуев. В конце концов я научилась уважать его нежелание обсуждать прошлое, надеясь, что однажды он доверится мне и поделится этой частью себя.

— Я знаю, что никогда о нем не рассказывал. — Уильям делает паузу, чтобы тщательно взвесить следующие слова. — Тому есть причина. — Он криво усмехается. — Он, скажем так, вряд ли смог бы когда-либо претендовать на приз отца года.

Я непонимающе хмурюсь. В душе возникает какое-то зловещее чувство.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты видела шрам у меня на спине?

Я киваю, подготавливая себя к тому, что он скажет.

— Помнишь, как я объяснил его?

— Ты сказал, что ваша немецкая овчарка сорвалась с поводка и укусила тебя. Вырвала кусок кожи. Началось заражение, и ты долго лежал в больнице.

— Макс сорвался с поводка не случайно, — произносит он тихо с лишенным эмоций лицом. — Я пытался защищать мать и Гвинет, но это лишь распаляло его. Он избивал нас все сильнее, все чаще. Когда он умер, я был на седьмом небе от счастья. Я ненавидел его.

От боли за них струны моего сердца скручиваются и переплетаются так, что больше их не распутать.

— Я тонул в ненависти. Она отравляла мне кровь. Он часто повторял, что я не стою любви, и я верил ему. Я носил его слова и ненависть как броню. До тех пор, пока не встретил тебя.

— О, Уильям. — Я обнимаю его и притягиваю к себе. Мое сердце разрывается от жалости к нему и тому мальчику, которым он был.

— Вэл, ты нужна мне. Ты — тот клей, который не дает мне развалиться на части. — Он тоже обнимает меня, весь дрожа от отчаяния. — Я не мог ни думать, ни есть, ни спать. Я наказывал себя за то, что уничтожил наш брак — единственное хорошее, что есть в моей жизни.

Быть может, я ошибалась. В своей истории я изобразила злодеем его, но, возможно, все это время злодейкой была я сама.

И в этот момент на меня обрушивается чувство вины. Оно поглощает меня целиком, я тону в нем… Боже. Что я наделала? Я больше года держала измену Уильяма, как пистолет, прижатый его к виску. И чем занималась в это время сама? Теряла голову из-за другого мужчины.

— Каким же гребаным идиотом я был. Надо было сразу все отменить и поехать в Париж. Скажи, я опоздал? Ты столько раз давала мне второй шанс, а я не ценил этого. Но клянусь, если ты примешь меня, этого никогда больше не повторится. — Он целует мой лоб. — Я не могу потерять тебя… не могу, — бормочет он с жаром. — Дорогая, умоляю, прости.

С каждым прерывистым словом, слетающим с его губ, между мной и Себастьеном все шире растягивается бездонная пропасть. По мере того, как меня обступает реальность, он уплывает все дальше и дальше.

Пока мой взгляд мечется по дорогому лицу мужа, меня со всех сторон начинают обступать воспоминания о всех проведенных вместе годах. Перед глазами мелькает наша прежняя жизнь. Двенадцать лет… Неужели я правда думала, что могу вот так просто уйти от него?

— Знаешь, что такое настоящие чудеса света? — спросила я Уильяма, садясь на него верхом. Он обхватил своими большими ладонями мою голую задницу и прижал к своей эрекции.

— Да. — Он потерся носом о мою шею. — Одно из них — трахать мою жену.

Его поцелуи, щекоча меня, поднялись выше. Воспламеняя, заставляя стонать.

— Будь серьезен.

Рассмеявшись, Уильям поднял лицо и нашел взглядом мой. Прошло несколько секунд тишины. Он стал задумчивым, посерьезнел. Легкая, дразнящая улыбка сошла с его губ.

— Мне плевать на здания и статуи. Это всего лишь материальные вещи. Вэл, мое настоящее чудо света — ты. Просыпаться рядом с тобой, заниматься любовью… — Он прижался щекой к моей щеке. — Всем хорошим и достойным в себе я обязан тебе.

Бомба воспоминаний попадает мне прямо в грудь. Взрывается, и струящийся в моих венах стыд выплескивается наружу.

— Но по-старому больше нельзя. Наши отношения должны измениться, Уильям.

— Дорогая, я знаю. Все изменится, вот увидишь. — Он осыпает мое лицо поцелуями. — Без тебя я ничто, слышишь меня? Просто ничто. Вэл, я так сильно люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — отвечаю, но эти слова обжигают язык, как кислота. Он наклоняется, ищет губами мой рот, но я не могу. Отворачиваюсь, и его поцелуй приходится в щеку.

— Отныне все будет хорошо, — произносит он. — Я докажу тебе это.

Его слова, вместо того чтобы стать для моего сердца бальзамом, окружают меня как стены тюрьмы.

— Давай улетим из Парижа.

— Что? — Я моргаю, словно очнувшись от сна. — Прямо сейчас?

— Да. Нас ничего здесь не держит. Вэл, давай вернемся домой, — умоляет он мягко.

Держит! Держит — меня!

Я киваю, все внутри скручено в узел. Неожиданно меня начинает мутить.

— Хорошо.

— Я прилетел на джете. Уверен, он может быть готов к вылету через час. Или тебе нужно больше времени?

Я онемело качаю головой.

— Столько достаточно.

— Ты еще пользуешься услугами того водителя?

— Пьера? Да. Ты хочешь, чтобы я его вызвала?

— Не надо. Дай мне его номер, и я договорюсь обо всем сам.

— Хорошо.

В спальне я беспорядочно швыряю в чемодан одежду, сумки и туфли и собираюсь за считанные минуты. Готовясь закрыть за собой дверь, я замечаю на тумбочке деревянную фигурку совы. Из слабости поддаюсь искушению и позволяю себе подумать о человеке, который вечером будет ждать меня у себя.

Мне становится больно. Так больно.

Хочется плакать, но слезы не появляются. Я не заслуживаю их. Вот они — последствия моих действий. Во всей их ужасной красе. Беспощадная карма наконец-то настигла меня, и ее наказание будет суровым. Но я знала, что от расплаты не убежать.

Больше не в силах смотреть на сову, я закрываю дверь. Ее щелчок за спиной звучит неумолимо, словно доказывая — это конец. Я делаю несколько шагов к гостиной, где ждут Уильям и Пьер, но на полпути передумываю. Я не могу. Не могу. Не могу. Развернувшись, я возвращаюсь за деревянной фигуркой — единственной вещью, оставшейся от прекрасного сна, который теперь стал всего лишь воспоминанием.

Выходя с подарком Себастьена в чемодане, я прихожу к осознанию того, что вытолкнуть его из души будет все равно, что попросить солнце погаснуть. Это невозможно. Он проник мне под кожу, въелся до самого мозга костей, и, если меня сейчас вскрыть, то внутри вы увидели бы переплетенные части меня, Себастьена и Уильяма. Но я могу сделать ради своего мужа одну вещь: никогда не оглядываться и выбросить Себастьена из головы. Мое сердце кричит, что эта задача невыполнима, душа плачет… Но я остаюсь глуха.

Я сделаю это ради Уильяма.

— Готова? — спрашивает он, поднимаясь с дивана.

Опустошенная, я молча киваю. Мы идем к выходу. Пьер открывает нам дверь, мы выходим. Я слышу, как сзади защелкивается замок, и этот звук — словно выстрел мне в спину. Я делаю шаг.

Второй.

Третий.

— Подожди. Нет. Я не могу.

Уильям оглядывается. На его лице замешательство.

— Прости, что?

— Мне надо… — Я разворачиваюсь. — Я должна попрощаться.

Он хмурится.

— С кем?

Я трясу головой. И без объяснения ухожу. Отчаяние подгоняет меня, заставляет перепрыгивать через ступеньки, и наконец я оказываюсь на его этаже. Я даже не знаю, что собираюсь сказать. Но знаю, что должна увидеть его еще один раз. И может, попробовать объяснить…

Я поднимаю руку и стучу, стучу… Но ответа нет.

Ну же, Себастьен. Открой чертову дверь.

Я снова стучу и жму на кнопку звонка. Давай же. Еще. Давай же. Еще. Ничего.

Медленно-медленно свет начинает тускнеть, пока не остается ничего, кроме тьмы. Забавно, что сердце, разбившись на миллионы осколков, все равно продолжает биться в груди.

Я жду минуту, другую, еще. Но Себастьен не подходит к двери, и его не привозит волшебное звяканье лифта.

Перед глазами все расплывается. По щекам начинают течь слезы, а из груди вырывается всхлип. Я кладу на прохладное дерево двери ладонь и прижимаюсь к ней лбом.

— Быть может, в следующей жизни мы встретимся снова и сможем быть вместе. Но что бы ни случилось, ты навсегда останешься моим единственным идеальным воспоминанием, моей единственной идеальной мечтой. Я люблю тебя, прекрасный мой человек.

Я беру полминуты на то, чтобы взять себя в руки, и, вытерев слезы, спускаюсь обратно.

Заметив меня, Уильям прячет телефон в задний карман и откашливается.

— Все хорошо?

— Извини. — Скользнув взглядом по Пьеру, я замечаю в его глазах понимание и печаль и чуть было не теряю остатки самоконтроля. — В соседней квартире очень мне помогли. Вот я и подумала, что должна… — я делаю вдох, — попрощаться.

— С кем? — Он хмурит брови. — Может, мне тоже поблагодарить его?

— Нет, все нормально. Это не он, а она. Та женщина, о которой я тебе говорила. Которая приглашала меня на вечеринку, — лгу я с ощущением, что меня вот-вот вырвет.

Уильям, похоже, поверил мне на слово, и я с облегчением выдыхаю.

— Когда мы вернемся домой, я попрошу своего ассистента прислать ей цветы. — Он берет меня за руку, и мы начинаем уходить от квартиры к лифту.

***

Глядя в окошко на расплывающиеся пятна машин, я вспоминаю о подаренной Себастьеном картине. Отчаяние вызывает желание вернуться за ней, но уже слишком поздно. И тогда я наклоняюсь вперед и спрашиваю у Пьера, не сможет ли он зайти завтра в квартиру, забрать оттуда картину и отослать ее в Гринвич.

— Конечно.

— Огромное спасибо, — говорю я, ощутив взрыв благодарности к Пьеру. — О цене не волнуйтесь. Я переведу, сколько понадобится, на ваш счет.

Он кивает и останавливается на красном сигнале светофора.

Тут я вспоминаю о господине Лемере, и меня окатывает новой волной чувства вины.

Я бросаю взгляд на сидящего слева Уильяма. Он разговаривает по телефону с пилотом, обсуждает детали нашего перелета.

— Пьер, я хочу попросить вас об еще одном одолжении, — тихо говорю я, подавшись вперед.

— Oui, madame.

— Можете заехать к господину Лемеру, извиниться перед ним за меня и объяснить, что мне пришлось уехать домой?

Пьер кивает, и я даю ему адрес цветочного магазина.

— Вы не вернетесь в Париж? — спрашивает он. Наши глаза встречаются в зеркале заднего вида.

Оцепенение. Немота. Пустота.

— Нет, Пьер, — качаю я головой. — Думаю, не вернусь.

Глава 24

Когда шасси самолета касаются взлетно-посадочной полосы аэропорта Уэстчестера, солнце уже два часа как взошло. Я откидываюсь в кожаном кресле и закрываю глаза, эмоционально опустошенная, словно вернулась с войны. Но пришел новый день — и новый шанс начать все сначала. Поэтому я беру себя в руки и запираю всю боль, все обиды, Себастьена, Париж в самом дальнем и глубоком уголке своего разума.

Пока джет ведут к терминалу, я концентрируюсь на мокром асфальте, который покрывают радужные пятна бензина. Наконец самолет останавливается, и жизнерадостный голос пилота, объявляющий о том, что мы прибыли, выводит меня из транса.

Уильям целует меня в лоб.

— Дорогая, вот мы и дома.

Я киваю и, проглотив комок в горле, заставляю себя посмотреть на него.

— Да.

За мое отсутствие наш дом остался нетронутым. Меня встречают те же картины на стенах. Те же большие колонны по краям ведущего к лестнице холла. Знакомые запахи дерева и лимона. Все точно, как раньше, и в то же время совершенно не так.

Пока Уильям помогает мне снять пальто, я обвожу взглядом холл. Кажется, будто в последний раз я была здесь целую вечность назад. Когда его пальцы задевают мою шею, по моей спине бежит дрожь. Я сглатываю и на секунду закрываю глаза.

Вдали от Парижа стало труднее не обращать внимание на реальность. Теперь каждый наш жест, каждая фраза — нерешительны. Тщательно взвешены. Осторожны. Вспомни все, что нас связывает. Мы ведь любили друг друга. И продолжаем любить. Ты причинил мне боль. Я тебе тоже. Прости меня. Ты тоже прости. Не отрекайся от нас.

— Вэл… — шепчет он и, остановившись у меня за спиной, бережно обхватывает пальцами мои плечи.

Жар его рук проникает под кожу, и я делаю прерывистый вдох. Где-то внутри меня, глубоко-глубоко, есть дом, построенный на наших с ним жизнях. Со стенами, сделанными из наших воспоминаний, из надежд и любви, из боли, красоты и страданий. Я слышу, как Уильям стучит в его закрытые двери, умоляя впустить его внутрь.

Я колеблюсь, и Уильям чувствует это.

Он мягко разворачивает меня. Я всматриваюсь в его лицо. Он Уильям, мой муж. Но мое вероломное сердце продолжает молчать.

Отпустив меня, он нежно берет мои щеки в ладони. Я накрываю его руки своими.

— Во время разлуки… — Уильям наклоняется и целует мои брови, скулы, мой рот. С каждым его прикосновением дверь сотрясается, фундамент дрожит. — Я думал, что потерял тебя навсегда. Я потерял способность дышать. Моя жизнь… — Его голос надламывается, ласки становятся более отчаянными, более собственническими. — Без тебя в ней нет смысла.

И тогда я задаю тот вопрос, который обещала себе не задавать, потому что он может открыть ящик Пандоры. Но мне нужно знать. Нужно услышать ответ от него самого.

— Почему ты так долго не приезжал?

Уильям делает вдох. В его глазах на мгновение вспыхивает колебание.

— Я собирался, но ты попросила дать тебе время, и я подумал, что после всей боли, причиненной тебе, обязан как минимум проявить к твоим желаниям уважение. Не самый умный поступок с моей стороны, но я не знал, что еще сделать. — Он берет меня за руку. — Вэл, мне было дьявольски больно. Но я получил бесценный урок.

Его объятья становятся крепче. И мне, пока я смотрю на неприкрытую боль в его взгляде, хочется ударить себя, пустить себе кровь. Он страдает из-за меня. Чувство вины за то, что я сделала, превращается в крест на плечах, который тянет к земле.

— Мне потребовалось чуть не потерять тебя, чтобы осознать, как сильно я нуждаюсь в тебе. Как сильно люблю. — Он подносит мою руку к губам, целует ее. — Бывали дни, когда я приказывал себе послать твою просьбу дать время к чертям, полететь к тебе и умолять вернуться назад. Но я так боялся.

— Чего именно?

— Что ты построила жизнь без меня. Да, ты имела на то полное право, но я бы умер, если б узнал, если б увидел, что больше не нужен тебе. Что ты счастлива без меня… — Он на мгновение закрывает глаза. — День за днем я все ждал, ждал и ждал, пока однажды не понял, что должен увидеть тебя.

Я утопаю в раскаянии, потому что именно этим и занималась — строила жизнь без него. В Париже, пока я была опьянена Себастьеном и заманчивой неизвестностью, думать, что я смогу уйти от Уильяма, было проще. Болезненные воспоминания сгладились. Уныние и скука ушли. Внезапно жизнь снова стала прекрасной. Все было новым. Волнующим. Ярким. И простым, очень простым.

Но оказавшись от всего этого вдалеке, я осознаю, какой наивной была. Любовь — это лишь одна из составляющих брака. И его суть не в том, чтобы считать, кто чаще совершает ошибки, а в том, чтобы работать над ними. Брак держится на обязательствах и умении прощать — причем искренне, по-настоящему.

Будет ли глупо снова принять его? Я не знаю. Но я не могу отбросить наше общее прошлое ради прекрасной мечты. Себастьен был не просто мечтой, кричит мое сердце, но я его игнорирую и прячу свою любовь в место, куда Уильяму никогда не добраться; в место, которое принадлежит Себастьену и только ему одному; в место между раем и адом, блаженством и мукой. Я концентрируюсь на Уильяме, который привязывает меня к настоящему, к этой жизни. Несмотря на разочарование и обиды, он мой муж. Человек, которого годы назад я полюбила. Да и кто я такая, чтобы судить его? Ведь я поступила нисколько не лучше. Тетя говорила, что живущим в стеклянном доме не стоит бросаться камнями. И потому я беру свои грязные камни и прячу обратно в карман. Я сдаюсь. Открываю двери и впускаю его.

Взяв Уильяма за подбородок и заставив посмотреть на себя, я прощаюсь со своим солнцем и прекрасной мечтой.

— Теперь все это в прошлом.

— Обещаю, я все исправлю, — с жаром клянется он, после чего целует меня, и на сей раз я не отворачиваюсь. Он стирает воспоминания о поцелуях другого мужчины и заменяет их на свои. Мое сердце кричит, что это неправильно, что мне нужны другие руки, другие губы, но я игнорирую эту мольбу, эти крики и пытаюсь забыться во вкусе его рта. И когда Уильям начинает раздевать меня и ласкать мое тело, не противлюсь ему.

Он раздвигает мне ноги и, устроившись между ними, входит одним быстрым толчком, и я разрешаю ему заполнять меня снова и снова, делать своей до тех пор, пока не перестаю думать и чувствовать. Он кончает в меня, и я падаю в темноту.

Больше нет смеха. Нет музыки.

Я делаю все, чтобы от воспоминаний и боли осталось одно онемение. Но ничего не выходит.

Каждая частица моей души рвется к другому мужчине.

О, Себастьен…

Часть II

Глава 25. Валентина

Уже ночь, но свадебный прием едва начался.

Воздух напоен изысканным ароматом цветов, играет оркестр, певец чарующим голосом мурлычет старые хиты Тони Беннета. Пространство перед загородным клубом превращено в волшебный лес, освещенный тысячами мерцающих огоньков. Радуйся, Валентина! — говорит внутренний голос. Но я не могу заставить себя почувствовать хоть что-нибудь.

Вокруг столько людей, столько жизни, но мне одиноко как никогда. Порой я чувствую себя маленькой рыбкой, которую уносит течением в бескрайнее море. И чем больше я с ним сражаюсь, тем труднее мне плыть. Я тону, и улыбаться — это единственное, что я могу делать.

Я пью вино и смотрю, как невеста танцует со своим красивым супругом, одним из школьных товарищей Уильяма. Он наклоняется и, кружа мизинцем по ее плечу, что-то шепчет ей на ухо, а она, откинув лицо, заливается смехом. Я надеюсь, что фотограф успел запечатлеть этот прекрасный момент. Я надеюсь, что они будут счастливы еще долго…

— О, привет, — слышу я женский голос, и меня подталкивают плечом.

Я оглядываюсь и, увидев подругу, впервые за долгое время искренне улыбаюсь.

— Джиджи! Привет.

Мы целуемся в щеки и глядим друг на друга.

— Не могла пропустить свадьбу года, — прибавляет она саркастично.

Я хмыкаю.

— Как будто тебе не плевать.

Пока она смотрит на жениха и невесту, ее взгляд становится мягче.

— На самом деле я люблю свадьбы. И любила всегда. — Джиджи поводит плечом и подносит к губам бокал с белым вином. Потом снова переводит внимание на меня. — В общем, я услышала, что ты вернулась.

— Угу, — небрежно бросаю. — В Париже было приятно, но пришло время вернуться домой.

Она выгибает свою идеальную бровь.

— Ты уверена?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду. — Но я понимаю. Я понимаю.

— Может быть… о, даже не знаю, — она ведет кончиком пальца по трещине на балюстраде, — одного божественного француза?

И вот она снова. Привычная боль. Которую не успокоит и не заставит забыть никакое количество алкоголя. Я прячу ее за фальшивой улыбкой, но мое сердце помнит каждый момент. И сколько бы времени ни прошло, иногда мне больно так сильно, что становится трудно дышать.

— Мы были просто друзьями, — тихо говорю я.

Она не совсем женственно фыркает.

— Вэл, «просто друзья» не смотрят так друг на друга.

— Джиджи, пожалуйста. Я предпочла бы об этом не говорить. — Внезапно меня пробирает озноб, и я, обхватив плечи, опускаю взгляд вниз и замечаю бесстрастно на подоле пятна от травы и земли. — Все уже в прошлом.

— В самом деле? — проницательно интересуется Джиджи.

С момента своего возвращения месяц назад я бросилась в свою прежнюю жизнь, пытаясь построить с Уильямом новую. Один за другим идут дни, и он остается верен своему слову. Он больше не задерживается допоздна на работе. Осыпает меня вниманием и любовью. Даже согласился на семейную терапию. Но по ночам, когда я становлюсь уязвимой, очень тяжело не признавать, что все это обман.

Я обманщица.

Себастьен всюду. В шуме дождя. Во вкусе вина. Я закрываю глаза, и он там, ждет, когда я вернусь. Я умоляю судьбу о шансе хотя бы мельком увидеть его еще раз, теряюсь в агонии, но продолжаю держаться за эту боль. Это все, что осталось у меня от Себастьена, а я скорей соглашусь до конца своих дней жить в аду, чем отпущу его. Память о нем — это единственное, что поддерживает меня, дает силы брести по пути пустого существования, в которое превратилась жизнь без него.

Я опираюсь о каменную балюстраду, еще сохранившую солнечное тепло. Поднимаю глаза и пытаюсь полюбоваться темным покрывалом неба, по которому разбросаны сотни сверкающих звезд. Мне вспоминается другой поздний вечер, когда гипнотизирующий мужчина пригласил меня потанцевать. В том вечном мгновении жизнь была полна красоты и волшебства.

Я хмыкаю, хотя готова заплакать. Подношу руку к груди и почти ожидаю найти там зияющую дыру. Покинув Себастьена, я собственноручно вырвала у себя сердце, и теперь там ничего нет. Ничего. Порой правильные поступки ломают тебя сильнее плохих.

— Джиджи, знаешь, почему люди лгут?

— Это проще, чем посмотреть в лицо правде?

Я кусаю губу. Мое горло заперто камнем.

— Потому что иногда правда ранит сильнее, чем ложь.

Она дотрагивается до моей руки.

— Вэл…

— Вот ты где, моя дорогая, — слышу я голос мужа, а потом чувствую вокруг талии тепло его рук. Он мягко прикладывается к моей шее губами. — Я тебя потерял.

Кое-как взяв себя в руки, я изображаю улыбку.

— Привет… Я была здесь, болтала с Джиджи.

Несколько напряженных секунд он изучает меня, словно знает, что я нагло вру, потом обращается к ней:

— Джиджи, как поживаешь? Давненько не виделись.

— Уильям. — В ее взгляде открытая неприязнь. Она — одна из тех немногих людей, которых не ослепляет идеальная внешность Уильяма.

— Я украду у тебя свою жену на минутку? — Он улыбается ей, затем сосредотачивается на мне. — Хочу тебя кое с кем познакомить. — Берет меня за руку и начинает вести в сторону бара. — Джиджи. Как всегда было приятно увидеться.

— Созвонимся как-нибудь, ладно? — бросаю я в воздух слова, прежде чем последовать за Уильямом.

— Конечно. У тебя есть мой номер.

Я оглядываюсь через плечо и вижу, как она с морщинкой, залегшей между бровями, поднимает руку и машет, прощаясь со мной.

— Дорогая, все хорошо? — Уильям возвращает мое внимание на себя. Он так близко, что я ощущаю жар его тела. — Ты словно чем-то расстроена.

— Просто слегка нездоровится из-за погоды.

Уильям, остановившись на середине шага, поворачивается ко мне. Накрывает мою щеку ладонью и большим пальцем потирает скулу.

— Хочешь, уедем домой?

В его тоне столько неподдельной заботы, что я, не обдумывая свои действия, поворачиваюсь к его ладони и целую ее. Вот, почему я осталась.

— Нет, не надо. Сейчас все пройдет.

— Моя сильная Вэл. — Он улыбается своей самой неотразимой улыбкой. — Идем. Здесь мои друзья, с которыми я хочу тебя познакомить.

Мы присоединяемся к небольшой группе людей. Некоторых я узнаю́, а остальным Уильям меня представляет. Он шутит. Рассказывает анекдоты. Что бы ни исходило из его уст, все взгляды направлены на него. Люди едят у него с ладони. У женщин он вызывает любовь, а у мужчин тайную ненависть и желание быть такими, как он.

Я скольжу взглядом по аристократическим очертаниям его носа, по изгибу чувственных губ, рубленой челюсти и скульптурно вылепленному подбородку. Он завораживает. Он больше, чем жизнь. Он запускает в свои светлые волосы пальцы, и на секунду меня берут в плен воспоминания о том, как ветер трепал их в тот день, когда мы поехали к его бабушке. Мне бы радоваться. Ликовать, что он мой. Но пока я смотрю, как мой муж напыщенно смеется над чей-то шуткой, мне приходится повторять себе… напоминать, что я хочу именно это.

Я повторяю эти слова и буду повторять снова и снова, пока они не впитаются в мою чертову кожу.

Может, тогда я наконец в них поверю.

Глава 26. Себастьен

Бар при гостинице пуст. Здесь только барменша и я. Протирая тряпочкой стойку, она спрашивает, не принести ли мне еще пива, и я поднимаю полупустую бутылку.

— У меня все нормально.

Но так ли это? Черт, я больше не знаю.

Я расколот надвое. На агонию и на гнев. Сначала я мучительно тосковал по Валентине, теперь же проклинаю ее за то, что ушла, и хочу стереть ее отовсюду. Из сердца, из головы. Я говорю себе, что забуду ее, но эти слова — пустой звук. Память о ней — мой спаситель и мой палач.

Мой ад и мой рай.

Я фокусирую взгляд на бутылке в руке, потом поднимаю ее ко рту и отпиваю. До Валентины моя жизнь была бесцельной, но сносной. Терпимой. Однако теперь… Мое тело здесь. Оно выглядит целым. Но внутри — пустота. Уйдя, она забрала с собой все.

Воздух из легких…

Биение сердца…

Там, где раньше был смех, теперь тишина. Где ослепительно сияла надежда, стало темно. Она показала мне, насколько прекрасной может быть жизнь, но, черт побери, не научила, как жить, как дышать без нее. И потому я приветствую онемение и жду, когда черная бездна поглотит меня целиком. В конце концов, однажды я там уже побывал.

Когда пиво в бутылке заканчивается, я прошу барменшу принести мне еще. Я пью, чтобы забыть, но чем сильнее пьянею, тем яснее вспоминаю ее. Тем острее становится боль.

О Валентина… Ну почему и ты, черт побери, ушла от меня?

Когда барменша ставит передо мной новую бутылку и забирает пустую, я поднимаю глаза. Она брюнетка с дружелюбной улыбкой. Симпатичная.

— Merci.

— De rien. — Когда наши взгляды встречаются, она говорит: — Заходит в бар посетитель и, показав бармену на мертвецки пьяного человека, просит: «Мне, пожалуйста, то же самое...».

— Смешно, — говорю я без тени улыбки.

Она пожимает плечом.

— Хотела развеселить вас, но, похоже, не удалось.

— С чего у вас возникло такое желание?

— Вы уже битый час сверлите хмурым взглядом бутылки в руках. Одну за другой. Неудивительно, что люди боятся сюда заходить, — снова шутит она.

— Я здесь уже час? — отзываюсь бесстрастно, замечая впервые, что по ее руке вьется татуировка — цветок орхидеи. Изображение вскрывает меня, точно нож.

— Даже дольше. — Она хмурит лоб. — У вас все хорошо?

Я изображаю улыбку, хотя все мое существо воет от боли.

— Все прекрасно.

— Ну ладно. — В ее взгляде сомнение. — Позовите меня, если захотите что-то еще.

В бар заходит еще один посетитель. Когда он садится в дальнем конце помещения, барменша уходит принять заказ, и внезапно я ощущаю настойчивое желание поговорить с ней. Может, это заставит насмешливый призрак Валентины умолкнуть и даст короткую передышку от того ада, в котором я продолжаю тонуть.

Вернувшись, барменша вежливо улыбается мне, затем вновь принимается методично полировать бокалы.

— Можно задать вам вопрос? — спрашиваю я. Чтобы как-то занять руки, я ковыряю ногтем бутылочную этикетку.

— Да, конечно.

Я упираюсь взглядом в стену разноцветных бутылок у нее за спиной и начинаю шаг за шагом вспоминать события того дня, выискивая момент, когда все полетело к чертям.

Я расстался с Валентиной возле ее квартиры, положив к ее ногам свое сердце и душу. Ей надо было идти на работу, а мне — отвезти кое-какие картины. Вечером мы планировали встретиться. На обратном пути из галереи мне позвонила Софи. Ее няня в последний момент сообщила, что не сможет приехать, и ей было нужно, чтобы я ее выручил и присмотрел за детьми, поскольку она собиралась к врачу. Я согласился. Я и помыслить не мог, что, вернувшись домой, уже не найду Валентину.

Я пошел искать ее. Пять минут стучал в дверь, потом сдался, сел у порога и стал ждать. Я верил, что она скоро придет. Может, она задерживалась на работе. Софи обмолвилась, что видела ее утром, и у нее была масса дел. Но прошел час, потом два, и дурное предчувствие вонзило в меня свои зубы. Я приказал себе успокоиться. Не волноваться. У ее отсутствия должно было быть объяснение. Чтобы не доводить себя до безумия, я решил вернуться к себе и дождаться утра. Я спущусь вниз, и она будет там. И все опять станет нормально.

Но спустившись наутро вниз, я нашел там не Валентину, а риэлтора с командой уборщиков, уничтожавших ее следы. Прикрывшись добрососедской заботой, я спросил, что произошло с Валентиной. И риэлтор сказал, что квартира снова сдается. Что женщина, жившая здесь, уехала в Штаты без планов вернуться назад.

Меня прошибло холодным потом. Она уехала от меня. Без объяснений. Даже не попрощавшись.

И я, как последний жалкий ублюдок, стал ждать, когда она вернется ко мне. Часы превращались в дни, дни превращались в недели. В итоге я сдался. Ударился в пьянство, приводил в свою постель женщин — разных, случайных, — трахая их, чтобы забыть.

Я горько смеюсь. Я так старался ничего не испортить, не торопил Валентину. Черт, я даже не трахнул ее.

И все равно потерял.

Какая ирония.

Прежде окрыляющая любовь к ней стала моей тюрьмой. Спираль вниз приносит лишь кратковременное облегчение. Но по ночам, окруженный запахом секса, с кислым вкусом пива на языке, я больше не могу дурачить себя. Ничего не работает. Ничего не спасает. Я все равно чувствую боль. Острую, беспощадную боль.

Когда Поппи и наш нерожденный ребенок погибли, я не верил, что смогу без них жить. Меня лишали рассудка скорбь, отрицание, гнев. Я осознанно совершал рискованные поступки, думая, что если Поппи не может быть рядом, то я сам приду к ней. Как-то раз я решил, что с меня хватит, и сел, держа в руке нож. Я устал. Я больше не мог терпеть эту проклятую боль. Я все чаще задумывался о том, как это будет просто — положить своей жалкой, никчемной жизни конец. Но ощутив острый укол ножа, я осознал, что не смогу этого сделать. Поппи хотела бы, чтобы я боролся за жизнь. Чтобы я был тем мужчиной, которого она полюбила.

В ту же самую ночь я обратился за помощью.

Не всем выпадает удача получить второй шанс, но я его получил. Небеса послали мне Валентину.

По крайней мере, я так считал.

И как бы глубоко я ни погружался в разврат, я все равно не могу ее отпустить.

Время от времени — вот как сейчас — я проигрываю в голове всю цепочку событий. Пытаюсь найти признаки ее лжи. Какие-то знаки, указывающие на то, что пережитое нами было самообманом. Если б я что-то нашел, было бы просто возненавидеть, забыть ее. Но сердце твердит мне, что наше чувство было реальным. Что ее вынудила уехать какая-то значительная причина.

— Так что у вас за вопрос? — вытягивая меня из задумчивости, произносит барменша.

Я часто моргаю, уставившись на нее, и тогда она открывает бутылку, наливает шот виски и вручает стаканчик жидкой храбрости мне.

— За счет заведения. Выпейте, а потом говорите.

— Ваше здоровье. — Я залпом выпиваю, наслаждаясь тем, как алкоголь обжигает мне горло. — Спасибо. — Я невесело усмехаюсь.

Она пожимает острым плечом.

— Поработаешь здесь — волей-неволей научишься парочке трюков. Кто она?

— Что, до такой степени очевидно?

Барменша смеется.

— Нет. Брякнула наугад.

Двигая пустой стаканчик между ладоней и избегая смотреть ей в глаза, я пытаюсь решить, что и как ей рассказать. А потом — уж не знаю, благодаря виски или успокаивающему присутствию этой женщины, — неожиданно раскрываюсь и выкладываю всю свою хренотень. Я рассказываю о Валентине, о проведенном с ней времени, о последнем утре, когда видел ее, о том, как вернулся домой и узнал, что она улетела.

— Вот такая история. — Я сжимаю в кулаках свои волосы. — Я просто не понимаю, почему она уехала, совсем ничего не сказав.

— Вы ее любите?

Я киваю.

— Безнадежно. — Даже если Уильям будет любить ее до конца своих дней, все его чувства будут лишь малой долей того, что я чувствую к ней за один-единственный удар своего никчемного сердца.

— Мне кажется, она не могла уйти без причины. — Барменша забирает стоящую передо мной пустую бутылку. Я замечаю, что она впервые не спрашивает, принести ли еще. — Назовите меня сумасшедшей, но у ее истории должна быть скрытая часть. Когда ты влюбляешься, то не уходишь без единого слова. Неважно, есть у тебя муж или нет. И судя по тому, что вы рассказали, я не думаю, что это решение далось ей легко. Должна быть причина, по которой она ушла именно так. И будь я на вашем месте, я бы захотела узнать эту причину и выяснить все до конца.

— Но вдруг она… — Сотрясаемый бурей эмоций, я делаю вдох. — Я дико боюсь того, что найду.

— Нельзя жить всю жизнь в страхе. — Она кладет на мою руку ладонь, прикосновение помогает мне… ободряет. — Лучше представьте, что вы можете потерять.

Ее слова кружатся вокруг меня, мало-помалу сокрушая те стены, которые я воздвиг после исчезновения Валентины. Она права. Позволив страху управлять всеми своими решениями, я отдал ему достаточную часть своей жизни. И с меня хватит.

Довольно.

Если есть шанс, что мое чувство к Валентине взаимно, я должен бороться.

А если…

Нет. Я не допущу, чтобы сомнения преследовали меня.

Я смотрю на женщину перед собой и благодарю Господа Бога за то, что он послал мне ее. Он знал, что мне нужно.

Я достаю купюру — достаточно крупную, чтобы покрыть счет и осталось на чай. Барменша улыбается, довольно поблескивая глазами.

— Уже достаточно выпили?

— Думаю, да. — Мой рот впервые за очень долгое время дергается в настоящей улыбке. — Спасибо за все.

— Без проблем.

Я встаю, задвигаю табурет и иду к выходу. На пороге я слышу за спиной ее голос:

— Что вы будете делать?

Я оглядываюсь.

— Выберу жизнь.

Город за дверями отеля пульсирует в такт бешеному биению моего сердца. Я достаю телефон и набираю Софи. Она отвечает после первого же гудка.

— Что такое, красавчик?

— Твоя подруга… Семья ее мужа из Гринвича, да?

— Ты о Шэрон? Она из Нью-Канаана, а ее муж из Техаса. Но сейчас они живут в Гринвиче, да. А почему ты спрашиваешь?

— Слушай… можешь сделать мне одно одолжение?

— Разумеется. У тебя странный голос. Все хорошо?

Я смотрю на пролетающие мимо машины.

Я выбираю жизнь.

Я выбираю ее.

— Да. — Я делаю паузу. — Думаю, скоро будет.

Глава 27. Валентина

— Доброе утро, Вэл.

Пока я достаю из шкафчика сковороду, появляется Юэн, наш повар. Раньше он работал в итальянском ресторане в Порт-Честере, куда мы любили ходить, но потом Уильям сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться, и теперь, вот уже года три, он кормит нас.

— Доброе утро, Юэн, — бодро говорю я, ставя сковороду на плиту. — Сегодня я сама сделаю завтрак. — Я открываю еще один шкафчик и теперь достаю миску.

Он становится рядом со мной и складывает руки на груди. Юэн напоминает мне молодого Джорджа Клуни времен «Скорой помощи». В отличие от миссис Крофт, которая никогда не испытывала ко мне особой симпатии, он стал моим другом. Одним из немногих моих настоящих друзей.

— Мне стоит беспокоиться за свое место? — шутит он, в темных глазах поблескивает веселье.

Я смеюсь.

— Нисколько. Просто мне захотелось что-нибудь приготовить.

Он открывает стеклянную емкость с мукой и передает ее мне.

— Блины?

— Спасибо, и — да.

— Не за что. — Он следит за каждым моим движением, смотрит, как я набираю муку и высыпаю ее в миску. — Семейный рецепт?

— Да, тетин. Она работала официанткой в кафе. — Я усмехаюсь, вспоминая тот день, когда она вернулась с работы домой и с победной улыбкой похвалилась мне тем, что наконец-таки уговорила Джонни, повара и владельца кафе, поделиться своим знаменитым семейным рецептом. — Она получила рецепт от владельца, которому он достался от бабушки, а той от своей и так далее. Хотите попробовать?

Он потирает шею.

— Не знаю. Все-таки, я должен был сам приготовить вам завтрак.

Я бросаю на него строгий взгляд.

— Юэн, попробуйте чертов блин.

Юэн хмыкает.

— Слушаюсь, босс.

Я ставлю напротив него тарелку с блинами. Глядя, как он берется за вилку и нож, я ощущаю и радостное волнение, и нервозность. Вдруг блины ему не понравятся? Но Юэн, положив в рот первый кусочек, ахая и охая, закрывает глаза.

— Черт. — Он откусывает еще. — Просто фантастика.

— Вкусно, да? — Я опираюсь бедром на стойку и, очень гордая собой, смотрю, как он ест. Беру свою чашку и пью, наслаждаясь вкусом колумбийского кофе. — Скажите, а вы всегда знали, что хотите стать шефом?

Дожевав блин, Юэн вытирает салфеткой рот и переключает внимание на меня.

— Нет, — хмыкает он. — Я учился на стоматолога, но провалил экзамены. Слишком много пил и развлекался на вечеринках. Наверное, у меня просто не лежала к этому делу душа. Родители, мягко говоря, не обрадовались. Они выставили меня и перестали оплачивать мои счета. Сказали, что мне пора получить дозу реальности. Какое-то время мне было по-настоящему туго.

— Потому что у вас не было денег?

— И еще потому, что я понятия не имел, чем хочу заниматься. В то время я жил у Лары. Каждое утро я просыпался и смотрел, как она собирается в интернатуру — всегда торопливо, потому что ей не терпелось скорее попасть на работу. А я оставался просто сидеть, играть в видеоигры и ждать, когда моя девушка вернется домой. Ждать, когда же начнется жизнь.

— Ждать, когда же начнется жизнь… хорошо сказано.

— Я чувствовал себя бесполезным, понимаете?

Он даже не представляет, насколько.

— Думаю, да.

— Правда?

Я слышу в его голосе удивление и, не желая вдаваться в подробности, просто киваю.

— И что же вы сделали? — тихо спрашиваю, цепляясь за его следующие слова, словно в них будет содержаться ответ на мои собственные вопросы.

— Ну, я любил готовить, только до тех пор никогда не рассматривал это как возможность построить карьеру. Считал простым хобби. Но однажды Лара предложила мне поговорить с ее дядей, который держал в Квинсе кафе. Спросить, может, он даст мне работу. Я съездил к нему, ну а дальше вы знаете. — Он встает, чтобы поставить тарелку в раковину. — Кулинария не просто работа. Это моя страсть. А что насчет вас?

— В каком смысле? — изображая дурочку, говорю я.

— В чем ваша страсть?

— Ну, готовить мне нравится и даже очень. — Я ставлю чашку на стол и кручу ее, зацепив пальцем ручку. — Но я бы не назвала это страстью. — Вокруг начинают кружиться воспоминания о чудесных часах, проведенных в магазинчике господина Лемера. — Цветы, — говорю медленно, улыбаясь. — Моя страсть — это цветы. — Их красота, аромат, способность вдохнуть в комнату жизнь. — Они дарят мне счастье.

Он делает паузу, обдумывая следующие слова.

— Знаете, у моей сестры есть маленькая цветочная лавка в Рае. Ничего особенного, но она счастлива. Хотите, спрошу у нее, не нужна ли ей помощь?

Мое сердце начинает сильно-сильно стучать, а душа рычит от желания попробовать эту возможность, вонзить в нее зубы и проглотить. После Парижа во мне живет голод. Я устала сидеть и позволять жизни течь мимо. Нет, я хочу стать таким человеком, которым буду гордиться. Прежняя Валентина и новая встречаются и сталкиваются, как волны, которые разбиваются о скалу. Но меня это не смущает, потому что я знаю, что адаптируюсь.

— Вы правда сделаете это ради меня?

— Конечно. Почему нет?

Я перевожу взгляд на окно, смотрю на утреннее небо, и меня захлестывает надежда. Может, вещи и могут разрешаться сами собой.

***

— По какому случаю торжество?

Оглянувшись через плечо, я улыбаюсь. У входа на кухню стоит мой супруг. Спокойный, самоуверенный, очень красивый, он выглядит, как персонаж рыцарского романа, отважный герой, спешащий на помощь даме в беде. И так не похож на…

Я перехватываю направление своих мыслей и возвращаю их на прежнее место.

— Хочешь есть? — спрашиваю, вытирая руки о полотенце.

Он подходит ко мне, ослабляет галстук.

— Ужасно.

— Хорошо, а то я наготовила на целую армию.

Я смотрю, как Уильям оглядывает меня, стоящую у плиты, мое нарядное платье, фарфоровые тарелки из нашего свадебного сервиза, хрустальную вазу с белыми розами на белом граните стола…

— А где Юэн?

— Он приходил, но я его отпустила. И сама приготовила тебе ужин. — Я выключаю плиту, подхожу к нему, а когда он меня обнимает, встаю на цыпочки и, запрокинув голову, улыбаюсь. — У нас праздник.

— Вот как? — Уильям чмокает меня в кончик носа, а его руки тем временем ложатся на мои ягодицы, соблазняюще мнут их, прижимая меня всю к его телу. Опустив голову, он покрывает мою шею, а потом и плечо легкими поцелуями, от которых пробуждается плоть, но сердце остается незатронутым и спокойным. — Ты что, беременна, дорогая?

Я, покраснев, кручу головой. С тех пор, как я приехала из Парижа, Уильям берет меня почти каждую ночь. Он расписывает мое тело поцелуями и языком, наполняет меня своим семенем.

— Нет, не потому.

Нуждаясь в пространстве, я ухожу к столу за бутылкой вина. Встав к мужу спиной, делаю глубокий, успокаивающий вдох, а после, придав лицу сдержанное выражение, опять поворачиваюсь к нему.

— Помнишь, я как-то ходила на курсы флористов?

— Смутно, но да. — Уильям выбирает из салата морковку и забрасывает ее себе в рот.

— Знаю, я мало рассказывала о Париже, но там я помогала одному пожилому джентльмену в его магазине цветов. — Я улыбаюсь, вспоминая господина Лемера. — Конечно, я мало понимала, что делала, но мне нравилось иметь какую-то цель. Заниматься каким-нибудь делом. Думаю, этот опыт меня изменил.

— В каком таком смысле?

— Мне бы хотелось тратить свободное время на что-то еще, кроме как ходить в зал, по магазинам и ждать, когда ты придешь с работы домой. Ничего плохого тут нет, и я рада, что у меня есть такой выбор, но подобная жизнь не для меня. — А для той, кем, как я полагала когда-то, мне нужно являться. Глядя на бутылку в руке, я обвожу пальцем приклеенную к ней этикетку. — Я хочу большего. И… в общем, за завтраком Юэн сказал, что у его сестры есть магазинчик цветов. — Я колеблюсь, не зная, как отреагирует Уильям. — Сегодня я туда съездила, и она предложила мне должность помощницы тире ассистента. Ее зовут Мэг, и она очень приятная женщина, а ее магазин…

— Исключено.

Моя рука с бутылкой застывает в воздухе над бокалом.

— Что ты сказал?

Уильям забирает у меня бутылку. Наливает в наши бокалы вина и, осушив свой, добавляет:

— Ты не в Париже. Здесь твое место дома. Подумай, что скажут наши друзья. Как отреагирует моя бабушка. Она и без того полагает, что я даю тебе слишком много свободы.

Не веря своим ушам, я откашливаюсь. Что с ним такое? Ведь до сих пор все шло хорошо. Может, он разыгрывает меня?

— Ты ведь шутишь, да?

— Вообще-то нет. — Он пожимает плечами. — Кроме того, я не хочу становиться посмешищем, потому что моя жена работает непонятно кем непонятно где.

Нет, он точно шутит. Сейчас, вот сейчас, он запрокинет голову и рассмеется, но секунды перетекают в минуты, и ничего не происходит. Он неотрывно глядит на меня, заставляя чувствовать, будто я попала в ловушку, из которой не убежать.

— Что за первобытные взгляды? Дальше ты скажешь, что моя работа — рожать тебе детей?

Уильям вздыхает и, излучая всем телом безграничное раздражение, проводит по своей золотистой шевелюре рукой.

— Для начала. Но ты даже этого не можешь осилить.

Его слова — словно удар прямо в живот.

— Вот сейчас ты извинишься.

В ответ я получаю жуткую тишину.

Я отступаю назад и смотрю на него с отвращением, с болью, потом отворачиваюсь.

— Этот разговор закончен, Уильям.

— Нет, не закончен.

Он становится рядом со мной, берет за предплечье, не давая сбежать, и моя кожа в тот же момент покрывается мурашками страха.

— Ты куда это?

— Отпусти. — Я пробую вывернуться, но он не дает. — Уильям, мне больно.

— Послушай меня. И очень внимательно. — Он сжимает мой подбородок и заставляет посмотреть на себя. Его взгляд, обычно мягкий и теплый, становится холодным, как лед. — Завтра ты позвонишь этой Мэг и дашь ей отказ.

— С чего вдруг? — Я игнорирую боль от его хватки. Во мне зарождается мятежный огонь. — Я вольна поступать, как хочу, и не нуждаюсь в твоем разрешении.

— Ты моя жена и будешь делать то, что я говорю.

— Нет, не буду. Ты мне не хозяин.

Он дергает меня ближе к себе.

— Не испытывай мое терпение, Валентина.

В его тоне — опасная нотка, от которой по спине начинает бежать холодок. Я смотрю на него и словно вижу впервые. Он выглядит, как мужчина, который взял меня в жены. С которым я все эти годы делила постель. Которого пообещала любить и почитать. Но этот человек с издевкой в глазах, с угрозой в словах, с жестокостью в прикосновениях — пугающий незнакомец. Он не может быть моим Уильямом. И тем не менее это он. Мысль о том, что я, вероятно, совсем не знаю его, потрясает.

— Ты пугаешь меня, — шепчу я, не отворачиваясь.

Он отпускает меня и, пристально наблюдая за мной, наливает себе еще полбокала вина.

Вся дрожа, я хватаюсь за стойку. Он делает пару глотков, потом становится у меня за спиной и берет за плечи. От нежеланного прикосновения по моей коже бежит холодок.

— Прости, дорогая. Был трудный день, и меня занесло. — Он прикладывается к моей шее губами, и я понимаю, что меня может стошнить. — Слушай, я знаю, наверное, со стороны кажется по-другому, но я желаю нам только добра. Черт, ты хочешь цветочную лавку? Так давай я куплю ее, и ты наймешь туда, кого хочешь. А теперь давай обо всем этом забудем и закончим наш ужин.

Он берет меня за руку и уводит к столу. Я иду за ним — онемевшая, будто в тумане. Сажусь на стул рядом с ним, разворачиваю на коленях салфетку и смотрю, как он кладет мне салат. Но у меня пропал аппетит.

Уильям берется за вилку.

— Я думал, ты занята подготовкой юбилея моей бабушки. Он совсем скоро. — Он улыбается этой своей улыбкой золотого мальчика — обаятельной и неотразимой. Снова становится знакомым мне Уильямом, и я почти начинаю верить в то, что мне все привиделось.

Почти.

— Давай ты сейчас сосредоточишься на приеме, а после него мы снова вернемся к этому разговору?

— Конечно, — безучастно говорю я. Мой взгляд переходит от его красивого профиля на завешанную фотографиями стену у него за спиной. Там запечатлены идеальные моменты нашей с ним жизни. Рядом с мужчиной стоит стройная девушка в белом. Невеста. Ее юное лицо окружает ореол темных волос, она с обожанием смотрит на жениха, а он улыбается ей. Они выглядят такими влюбленными. И счастливыми.

С моих глаз спадает пелена, и изображение передо мной начинает расплываться от слез.

Неужели я заблуждалась?

***

На следующее утро, возвращаясь с пробежки, я вижу у входа в наш дом две большие машины. Я перехожу на шаг и, непонимающе хмурясь, смотрю, как внутрь заносят огромный букет алых роз. На верхней ступеньке стоит миссис Крофт, ее глаза мягко сияют.

— Доброе утро, миссис Крофт.

— Доброе утро, Валентина.

— Что это? Я не помню, чтобы заказывала цветы.

Миссис Крофт улыбается. Наверное, впервые за все время, что я ее знаю.

— Может, зайдете в дом и посмотрите сами?

— Хорошо.

Я переступаю порог, и мои глаза округляются. Всюду, куда не взгляни, сотни роз. Букетами заставлен буквально весь холл, а в центре, на мраморном столике, стоит особенно сложная и красивая композиция. Я наклоняюсь, чтобы вдохнуть опьяняющий аромат, и замечаю записку.

«Прости за вчерашнее. Дорогая моя, я люблю тебя».

Я принимаю его извинение, но ощущение, что все хорошо, не приходит. Потому что все плохо.

Глава 28. Себастьен

— Так зачем тебе понадобилось приглашение на этот прием? — спрашивает Аллегра, пока я помогаю ей снять пальто.

Я смотрю, как мой агент, очень привлекательная женщина немного за пятьдесят, передает пальто девушке, которая работает в гардеробе, и по-доброму улыбается, напоминая о том, что, когда хочет, она умеет быть милой. Будучи одной из самых жестких агентов в мире искусств, она способна без сожалений растоптать ваши мечты. Но если вам повезет, и она вас заметит, то лучшего защитника и почитателя ваших работ вам не найти. Аллегра или пустит вам кровь, или пойдет за вас воевать.

Она взбивает свои пышные, тронутые сединой волосы.

— Фицпатрики не совсем в твоем вкусе. Очень скучные люди.

Я обвожу взглядом море гостей, высматривая ее.

— И потому тебе легче их выносить?

— Именно, — беззастенчиво отвечает она. — Боже, мне надо выпить.

Я перехватываю у проходящего мимо официанта два бокала с шампанским и один передаю ей.

— Держи.

Мы чокаемся.

— Santé.

— Santé. — Отпивая, она изучает меня. — Я уже говорила, что ты мой любимый клиент?

— Неоднократно, но я уверен, ты говоришь это всем своим клиентам, — в тон парирую я.

Она мелодично смеется.

— Только таким красивым, как ты. Но все-таки, что тебя сюда привело? И не говори, что захотел отпраздновать девяностолетие Лоретты, я все равно не поверю.

Я поправляю свой галстук-бабочку.

— Я кое-кого ищу.

— О. — В ней вспыхивает интерес. — И кого же?

В Париже у меня было только имя и город. Валентина Фицпатрик из Гринвича. Но мне пришла на помощь Софи. Высшее общество Гринвича было небольшим кровосмесительным кругом. Ее подруга не была знакома с ней лично, но они состояли в одном кантри-клубе. Ее муж иногда играл с Уильямом в гольф. Как только я узнал, где искать Валентину, сделать все остальное удалось относительно просто. Я позвонил Аллегре и спросил, знает ли она кого-нибудь из Фицпатриков. Она не знала, но слышала о приближающемся приеме, на котором должны были собраться все сливки общества Коннектикута и Нью-Йорка. Прием устраивали мистер и миссис Уильям Александер Фицпатрик IV.

Аллегра немного поколдовала и достала для нас приглашения.

Когда я узнал, что Валентина вернулась к мужу, во мне, заживо сжигая меня, закипели боль, ревность и злость. Но голос, который ранее убеждал меня, что наше чувство было искренним, настоящим, потребовал, чтобы я не сдавался. Чтобы поехал за ней. Она собиралась закончить отношения с мужем, значит у ее бегства должна быть причина. Не может не быть.

И вот я здесь. Стою в ее доме, и мое сердце — это единственное, что я могу ей предложить. Мне нужны ответы, и нового шанса получить их, возможно, не будет. Я стискиваю кулаки. Я не знаю, куда приведет меня эта ночь, но точно уверен в одном…

Сегодня я выйду из этого дома либо ожившим, либо окончательно сломленным человеком.

Перед глазами вспыхивает образ Валентины, танцующей на моей кухне, и я одним большим глотком допиваю шампанское.

— Одного человека, с которым у меня осталось незавершенное дело.

— О-о… интрига набирает обороты.

Аллегра оглядывает помещение, изучая толпу. Увидев знакомого, она останавливается с ним поболтать. Представляет меня, но я не запоминаю имени этого человека. Мое внимание далеко. Я провожаю взглядом каждую женщину, которая походит на Валентину, надеясь — боясь — наконец-то найти ее в океане бессмысленных лиц.

И внезапно я вижу ее. Мою Валентину. После того, как я сел в самолет до Нью-Йорка, какие только сценарии нашей встречи не проигрывались в моей голове, но теперь все они не имеют значения. Пока мои глаза впитывают, поглощают ее, я хочу одного: заключить Валентину в объятья. К черту последствия и ее мужа. Она моя. Только моя.

Валентина бежит вниз по лестнице, врезаясь в гостей, на ходу извиняясь.

Как только мои ноги начинают сами собой идти ей навстречу, я вижу блондина, догоняющего ее…

Глава 29. Уильям

Ранее в тот же вечер…

Надо отдать Вэл должное. Она умеет устраивать чертовски хорошие вечеринки.

Куда ни посмотри, гости отлично проводят время, пьют шампанское, едят дорогую икру. На подиуме поет свой последний медленный хит известный певец, за ним играет оркестр. Прием в честь девяностолетнего юбилея Лоретты в полном разгаре, и даже такая придира, как моя бабка, не смогла бы найти в этом вечере ни одного изъяна.

Вэл, пока мы с друзьями обмениваемся мнениями о горнолыжных курортах, стоит рядом со мной. Только что прилетевший из Швейцарии Ларри клянется, что кататься на лыжах надо только там и больше нигде. Разгорается спор, и я, улучив момент, окидываю свою жену бесстрастным критическим взглядом. Волосы убраны в идеальный пучок. Строгое черное платье. Пустые глаза. Как я мог когда-то считать, что она полна жизни? В ней нет ни энергии, ни тепла. За фригидным спокойствием — сплошной лед. Неудивительно, что я ей изменяю.

К нам подходит Гвинет и берет меня под руку. Вежливо улыбаясь, она спрашивает, не найдется ли у меня минутки поговорить, так что я извиняюсь перед Вэл и друзьями и ухожу. Я притворяюсь встревоженным братом, хотя пока я любуюсь тем, как тесное платье облегает ее охеренно роскошную задницу, никаких братских мыслей у меня нет. Вот таким должно быть женское тело. Мы доходим до уединенной, увитой розами арки. Трава здесь выше, и ее запах сильней. Расслабившись, я сажусь на железную скамью.

Гвинет с кривой, порочной улыбкой тоже садится.

— Вижу, твой план сработал. — Она прижимается голым бедром к моему и медленно ведет по моей ноге пальцами. Но ее спокойному, игривому поведению не одурачить меня. Она ревнует меня к Валентине. — Ты вернул ее.

— Да, — с некоторым весельем говорю я. — И, кажется, еще не успел поблагодарить тебя за совет.

Она наклоняется. Ее груди вжимаются в мою грудь, губы скользят по моему подбородку, щекоча мягким дыханием кожу.

— Может, сделаешь это сейчас?

Я поднимаю ее со скамьи и пересаживаю к себе на колени. Ее ноги обнимают мои. Мой член уже твердый. Голодный.

— Хочешь, чтобы я отымел тебя как последнюю шлюху? — спрашиваю насмешливо и слегка толкаюсь бедрами вверх, показывая, как сильно хочу ее.

Она стонет и моментально закрывает глаза.

— Да. Пока твоя жалкая жена ждет тебя. Покажи, что хочешь не ее, а только меня, — хрипло просит она, втираясь промежностью в мой напрягшийся член.

— Прямо сейчас нам нельзя, — шепчу я, прислушиваясь к малейшему шороху. Не идет ли кто к нам?

— Но почему? — спрашивает она с притворной обидой. — Боишься попасться?

— Слишком многое стоит на кону. — Мои руки ложатся на ее талию. — Но ты же знаешь, Гвинет, — я наклоняюсь, прикусываю ее шею, и она вскрикивает от боли, — я ее трахаю с единственной целью: чтобы она забеременела. Чтобы верила, что я преданный муж. — Над моей головой еще висит угроза Лоретты. Когда Валентина осталась в Париже, я оказался на волоске от того, чтобы меня лишили наследства, потому что расслабился, полагая, что она никогда не посмеет бросить меня. Но я ошибался. И во второй раз такой ошибки не совершу.

— С чего ты решил, что ребенок заставит ее остаться с тобой?

— Потому что она всегда хотела детей. Родив, она уже не уйдет.

Гвинет опускает ладонь и, с каким-то извращенным удовольствием наблюдая за мной, гладит через штаны мою плоть.

— Я тоже могу родить тебе.

Она начинает ласкать мой член энергичнее, и я запрокидываю лицо. Так хорошо…

— Я люблю тебя, Уильям.

Я хватаю ее за задницу.

— Поцелуй меня, чтобы я смог почувствовать вкус твоих слов.

Перед тем, как забыться в поцелуе сестры, я успеваю подумать о Валентине.

Да… она у меня на крючке.

Я слышу шорох. Мы с Гвинет одновременно поворачиваемся налево и видим, что там, с ужасом и шоком в глазах, стоит Валентина.

— Твоя… твоя бабушка попросила меня… — Не договорив, она подносит руку ко рту, потом разворачивается и со всех ног бежит к дому.

— Черт! — Я сталкиваю Гвинет и встаю. — Черт.

Гвинет как ни в чем не бывало разглаживает на платье морщинки.

— Упс. Кое-кого застукали за кое-чем неприличным, — насмешливо произносит она. — Лучше поторопись, дорогой братец, и постарайся это исправить. Но отчего-то у меня есть ощущение, что это окажется не по силам даже тебе.

Не тратя времени на Гвинет, я бегу следом за Валентиной. В моих венах толчками пульсирует кровь, но я не даю страху взять верх. Я, как было всегда, найду способ это уладить.

Я не могу ее потерять.

И не потеряю.

Глава 30. Валентина

Я ее трахаю с единственной целью: чтобы она забеременела. Чтобы верила, что я преданный муж.

Все оказалось ложью. Враньем.

Чувствуя, что меня может стошнить, я вожу ладонями по рукам, пытаясь вытеснить из головы омерзительное воспоминание об Уильяме и Гвинет. Я должна быть удивлена, но удивления нет. Наверное, в глубине души я всегда подозревала, что дело кончится именно этим. Иногда мы отказываемся видеть то, что у нас перед носом. Лгать себе проще.

Но с меня хватит.

Я горько смеюсь. Боже, я была такой идиоткой. Они дурачили меня, как настоящие профи, а я с наивно распахнутыми глазами верила им. Как они, наверное, надо мной потешались.

Я бегу к дому, но на прием не возвращаюсь. Гости, шум — сейчас я не могу этого выносить. Меня направляет, подгоняет вперед только одно: потребность остаться одной.

В спальне я захожу в гардеробную, достаю маленький чемодан и начинаю швырять в него вещи — немного, только чтобы хватило на первое время. Я не знаю, куда я пойду, но в одном я уверена: я не могу больше здесь оставаться.

— Вот ты где, — слышу я спокойный голос Уильяма у себя за спиной. На мгновение останавливаюсь, затем возвращаюсь к прерванному занятию. Не смотри на него. Я смогу. Я смогу.

— Вэл, дорогая, позволь мне все объяснить.

Господи, это даже смешно.

— Не утруждайся. — Злость, печаль, непонимание, отвращение, разочарование закручиваются во мне смертоносным торнадо, раз и навсегда разрушая хлипкие стены нашего брака. — Ты не обязан передо мной объясняться. Оставь грязные подробности при себе. С меня хватит.

Дрожащей рукой я застегиваю чемодан, хватаюсь за ручку и направляюсь к двери. И останавливаюсь, увидев, что Уильям лениво прислонился к дверному косяку. Он наблюдает за мной с опасным блеском в глазах, не сочетающимся с приятной улыбкой, от которой по моей спине бежит холодок. Внезапно мне становится страшно, и я сжимаю ручку покрепче.

— Пожалуйста, дай мне пройти.

Не двигаясь с места, он складывает руки на груди.

— И куда, интересно знать, ты собралась?

Не удостоив его ответом, я пробую обойти его. Уильям своим телом блокирует выход.

— Вообще-то, когда тебе задают вопрос, принято отвечать, — любезным тоном информирует он.

— Я ничего тебе не должна и тем более не обязана объясняться.

Я вздергиваю подбородок, подавляя пробирающий до костей страх. У меня кружится голова, весь мой мир словно полетел вверх тормашками. И пока я смотрю на его спокойное поведение, на непринужденно улыбающееся лицо, во мне закипает злось. На все, чем я поступилась ради него, на все потраченные на него годы. Но больше всего я злюсь на себя, потому что оказалась слишком слаба, чтобы уйти.

— Чем я заслужила это, Уильям?

Он продолжает молчать.

— Я любила тебя. Любила так сильно, что поступалась своей гордостью снова и снова. — У меня срывается голос. — Я позволяла этой любви уродовать и ранить себя, но тебе было плевать. Ты просто смотрел, как я истекаю кровью. Что ж, мне надоело давать тебе нож.

— Смотрите-ка, ты наконец-то проявила характер, — хмыкает он. Глаза пляшут, точно язычники вокруг костра. Мягко — и почти ласково — Уильям накрывает мою щеку ладонью. — Валентина… Валентина… Что же мне с тобой делать?

Я пячусь назад.

— Хватит. Между нами все кончено. Уже очень давно.

— Совсем наоборот, моя дорогая. — Он быстро настигает меня. Берет за волосы на затылке. — Все далеко не кончено. Ты принадлежишь мне. Твоя фамилия, твое тело, одежда, воздух, которым ты дышишь… все это мое и только мое, — шипит он, неумолимо сжимая кулак.

— Это все ложь и притворство, — говорю я, восставая против его слов и его самого. — Как ты лжец и притворщик.

— Заткнись, — угрожающе приказывает он.

Я стараюсь казаться спокойной, тогда как в действительности у меня едва получается просто дышать.

— Я никому не принадлежу. Слышишь меня? И больше не смей…

Он дает мне пощечину.

На миг оглушенная, я смотрю на этого жестокого, безжалостного Уильяма и понимаю, что никогда не знала его.

— Смотри, до чего ты меня довела. — Он говорит так спокойно, словно мы обсуждаем погоду.

— Ты сошел с ума, — хрипло говорю я, потом пробую оттолкнуть его, но в ответ он сжимает мои волосы еще крепче.

— Отпусти. — Я пинаю его, что вызывает у него только смех. — Отпусти!

— Нет. — Его хватка начинает причинять настоящую боль, а глаза — поблескивать опасным огнем. — Ты не оставила мне выбора, кроме как показать тебе, кому ты принадлежишь.

Его зубы сталкиваются с моими в собственническом поцелуе, призванном наказать и унизить меня, но я, отвернув лицо в сторону, прерываю его.

— Прекрати!

— Ты расстроила меня, Валентина. — Хладнокровно проигнорировав мою мольбу, Уильям толкает меня к комоду и бедром раздвигает мне ноги. — А когда кто-то смеет расстроить меня, его следует наказать. — Его руки шарят по моему телу. Не нежно, не бережно — бесцеремонно. Так он показывает, что я полностью в его власти.

— Уильям, нет. — Я пытаюсь бороться, но он больше, сильнее меня. Во мне разгорается паника. — Не надо, пожалуйста. Остановись.

Уильям, даже не вспотев, негромко смеется.

— Ну надо же, сколько напора.

Отчаявшись, я начинаю кричать, молясь, чтобы меня кто-то услышал.

— Думаешь, тебя кто-то услышит? Все пьют внизу, — смеется Уильям мне в ухо и зажимает мой рот. — Хватит сопротивляться, иначе сделаешь себе еще хуже.

Постепенно у меня кончаются силы, и тогда Уильям задирает мне платье, расстегивает штаны и вынимает свой член. Трется им о мой вход. Я закрываю глаза и отгораживаюсь от него и кошмара вокруг. И мой мозг переносит меня в ту волшебную звездную ночь. Внезапно я перестаю чувствовать жестокие руки Уильяма. Я вижу Себастьена. Он танцует со мной, наполняя своим прекрасным светом мой мир. Я дорога ему, я снова любима…

— Готовы?

— М-м?

— Вы доверяете мне? — спрашивает он хрипловато. Сжимает мою талию крепче и вплотную притягивает к себе.

Еще не придя в себя, я моргаю. Но из меня выпрыгивает ответ.

— Да.

Нет…

Нет…

Нет…

Нет!

Мое сознание, как от удара электрошокером, выходит из ступора. Я открываю глаза и пытаюсь его оттолкнуть.

— Прекрати.

Уильям начинает целовать мою шею.

— Не будь ты настолько фригидной, могла бы получить удовольствие.

— Прекрати. — Я снова толкаю его, но не могу сдвинуть даже на дюйм. — Прекрати!

— В конце концов, это твой гребаный долг.

Валентина, сосредоточься. Ты не дашь ему победить. Я замираю. Закрываю глаза. Делаю глубокий, успокаивающий вдох. А потом, собравшись, отталкиваю его.

Сила толчка застигает моего мужа врасплох. Он неуклюже отступает назад и, наткнувшись на кресло, падает на ковер.

И я понимаю — вот она, возможность сбежать. Со звоном в ушах я делаю шаг за порог. Уильям пытается поймать меня за подол платья, но я быстрее его.

— Только посмей выйти из комнаты, и я не дам тебе ни единого цента, — зло кричит он, еще на полу. — Ты не получишь моих денег, слышишь меня? Ты снова станешь никем. Без меня ты никто!

Все это время я полагала, что сражаюсь за нас, но в действительности сражалась за право быть униженной им вновь и вновь, преследуя воспоминания, что держали нас вместе. Но любовь не может выжить на одних только воспоминаниях. И я отпускаю его. Пришло время простить себя за совершенные в прошлом ошибки.

— Я отдала тебе всю себя, а ты внушил мне ощущение, что от меня ничего не осталось. Ты разбивал, ломал меня как стекло. Один раз. Два раза. И каждый раз я по глупости возвращалась, надеясь, что теперь все будет иначе, что ты останешься верен своему слову. Я была слепой и наивной. Но больше тебе меня не сломать.

Я на миг останавливаюсь. Меня всю колотит.

— Уж лучше я буду никем, чем останусь замужем за тобой. Я начну уважать себя, и это все, что имеет значение.

От волнения мое сердце гулко стучит, над верхней губой проступили капельки пота. Больше не думая об Уильяме, я выбегаю из комнаты, оставляя его и прежнюю жизнь позади. Я вижу перед собой всего одну цель — убраться отсюда. У меня нет ничего. Ни одежды. Ни денег. Но мне все равно.

Я свободна.

Я спускаюсь по лестнице так быстро, как только способна, врезаюсь в гостей. У подножия останавливаюсь, чтобы оглянуться назад, и вижу, что меня догоняет Уильям. Запаниковав, я снова срываюсь на бег, врезаюсь в кого-то, теряю равновесие и…

Человек, подхватив меня за предплечья, не дает мне упасть.

— Простите, — извиняюсь я машинально. Мне надо бежать. — Я не смотрела, куда… — Я поднимаю глаза.

У меня перехватывает дыхание.

Сердце прекращает стучать.

Все исчезает, и в целом мире остается один-единственный человек — тот, кто завладел моим сердцем.

— Себастьен?

Он улыбается мягкой улыбкой, во взгляде печаль.

— Здравствуй, Валентина.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я тихо, боясь, что все это сон и на самом деле Себастьена здесь нет.

— Ты забрала мое сердце, и я хочу вернуть его.

— О Себастьен. — Я касаюсь его лица, моим пальцам не терпится убедиться, что он реален, что он правда рядом со мной. — Я думала, что потеряла тебя навсегда. — Его прекрасное лицо расплывается перед глазами, и у меня вырывается всхлип. — П-прости, что вот так уехала от тебя…

— Моя совушка. — Он берет мои щеки в ладони. Его руки дрожат. — Моя маленькая любовь.

— Прости меня, — плачу я, не в силах удерживать слезы. — Прости…

Себастьен прерывает меня поцелуем, который вдыхает в мою душу жизнь. Его пальцы прижимаются к моей коже так плотно, словно он пытается впитать меня всю, и наши губы сливаются до тех пор, пока мы не становимся звездами, которые, столкнувшись друг с другом, взрываются и окрашивают великолепными красками ночной небосвод.

Поцелуй подходит к концу, и, пока мой разум еще в тумане, я слышу, как Уильям с беспредельной ненавистью произносит мое имя. В зале стоит убийственная тишина.

Я нахожу взглядом Уильяма. Он стоит у подножия лестницы в окружении семьи и друзей. Там Лоретта. Гвинет. Ларри. Его щит. Все они с порицанием смотрят на нас. Но меня уже не волнует, что они думают обо мне. И от осознания этого кружится голова.

Ледяной взгляд Лоретты мечется между мной и Уильямом.

— Это неприемлемо, — с отвращением цедит она. — Кто-нибудь, объясните немедленно, что происходит.

— Почему бы вам не спросить Уильяма и Гвинет?

— Валентина! В библиотеку, — приказывает Уильям, его лицо багровеет. — Сейчас же!

Раньше я бы подчинилась ему — настолько сильна была его власть надо мной.

Но не теперь.

И никогда больше.

— Нет. — Из меня рвется — и вырывается — медленная улыбка. — Я никуда не пойду. И больше не буду к тебе возвращаться, Уильям. Между нами все кончено.

Себастьен берет мою руку и, глядя на Уильяма, на Гвинет, на всех остальных, подносит к губам, объявляя меня перед ними своей. Он бросает моему мужу вызов, предлагает попробовать встать между нами. Попробовать разлучить, но Уильям остается на месте.

— Я так и думал, — говорит Себастьен сквозь зубы.

Потом поворачивается ко мне и усмехается своей прежней бесшабашной улыбкой.

— Хочешь уйти отсюда, моя милая совушка?

И совсем как той ночью в Париже, когда он шепнул мне те же слова, в моем сердце формируется тот же ответ.

— Боже, да.

Глава 31

В отеле реальность и мир ускользают. Слова теряют значение. Здесь есть лишь тишина, волшебная тишина, и чудесный мужчина, стоящий передо мной. Я смотрю на него, впитывая его варварскую красоту за все те дни, недели и месяцы, проведенные без него.

У меня перехватывает дыхание.

Без него я находилась в оцепенении. Мое тело было безжизненным. Высохшим. Но когда наши взгляды встречаются, мое сердце вновь начинает стучать. Быстрее. Сильнее. В венах начинает пульсировать жизнь. В легкие врывается воздух. И все благодаря ему.

От нервов мои движения становятся неуклюжими. Я еле дышу. Меня распирает неукротимое счастье. Сейчас важно лишь настоящее. Настоящее с ним.

Не знаю, кто сделал шаг вперед первым, но вот его руки обнимают меня, и каждая клеточка в моем теле поет. Наконец-то! Наконец-то! Я растворяюсь в его сладких объятьях.

Потом, ошеломленная нахлынувшими эмоциями, опускаю взгляд в пол, не в силах понять, стою я или лечу.

— Не надо, — шепчет он хрипло, приподнимая мой подбородок. — Не отворачивайся… Я так долго не видел тебя.

— Я сплю, Себастьен? — Я притрагиваюсь к его щеке. — Я тебя вижу. Чувствую. Но боюсь, что все это сон. Что наутро я открою глаза, а тебя здесь не будет. Что я снова вернусь в жизнь без тебя. Что… — Мой голос срывается, по щекам начинают струиться слезы радости — и печали. Потому что я столько времени потратила зря.

Себастьен подхватывает одну слезу большим пальцем.

— Я здесь. — Его руки дрожат, пальцы словно хотят впитать каждую мою черточку. И любовь, которую я вижу в его голубых, как небо, глазах, исцеляет меня точно святая вода. — Я с тобой.

— Я думала… когда я уехала… Я думала, что…

— Что я больше никогда не захочу тебя видеть?

Я киваю.

— Моя милая дурочка, — хрипло говорит он. — Я приехал, потому что нуждаюсь в тебе. Потому что без тебя я ничто. Я приехал, потому что люблю тебя. Слышишь? Люблю. — Он целует меня — нежно, страстно, бездумно. — Я люблю тебя, — повторяет, целуя снова и снова, пока во мне, освещая меня изнутри, взрываются маленькие фейерверки. — И никуда больше не денусь.

— О, Себастьен. — И я — со всем, что я есть, — отвечаю на поцелуй, поглощая его слова, дыхание, ласки, пока они благословляют меня. Сердце, полегче, прошу себя я. Но оно повторяет: вот оно. Это жизнь. Это любовь. Чувствуй все это. И верь в него. Верь.

Мы слепо добираемся до кровати, ложимся и превращаемся в сплетение рук и языков. Одежда слетает с нас вместе со страданиями, с прошлым, с обманом… и мы остаемся обнажены. Его сердце бьется рядом с моим. Во рту взрывается его вкус. Мы целуемся до тех пор, пока не начинает жечь губы, а потом целуемся немного еще. В жизни, полной конечных моментов, я нахожу бесконечность в нем и в нашей любви.

Когда мы прерываемся, чтобы вздохнуть, он накрывает меня своим телом. Потом приподнимается на локтях и смотрит на меня голодными, сияющими глазами. Окидывает взглядом мою голую грудь с покрасневшими, твердыми кончиками, а я ласкаю его твердую плоть, чувствуя, как ее жар просачивается в ладонь.

— Ты мне нужен, — хрипло шепчу ему, обхватывая его бедра ногами.

— Подожди. Хочу на тебя насмотреться. — Он отбрасывает с моего лица прядь волос. — Боже, как ты прекрасна. — Проводит по скуле пальцем, и по моей спине бежит невыразимо приятная дрожь.

— Как и ты, — срывающимся голосом отвечаю, впитывая глазами силу его мощных мышц и великолепие черт лица. Он словно торнадо, которое призывает покинуть укрытие, выйти наружу и стать свидетелем его разрушающей красоты.

— Днями и ночами я молился о том, чтобы ты вернулась ко мне. Я представлял тебя танцующей на моей кухне, лежащей в моей постели. — Себастьен соскальзывает чуть ниже и, втянув в рот мой торчащий сосок, играет с ним языком, а после кусает. Сквозь мое тело волна за волной проносится острый восторг.

Я беру его за руку и тяну ее себе между ног, где он нужен мне больше всего.

— Расскажи мне еще… — Я закрываю глаза, облизываю пересохшие губы, а его большой палец тем временем начинает выводить на моем клиторе восхитительно-медленные круги. Боже, этот мужчина знает, что делает.

Я издаю стон, а он снова поднимается вверх и смеется мне в ухо.

— Я представлял, как заполняю тебя. Как трахаю до тех пор, пока не помечаю каждый уголок твоего тела.

Он погружается двумя пальцами в мое влажное естество, и я ахаю от интенсивности этой безжалостной, но божественной ласки. Трепещу, а он начинает вторгаться в меня — с каждым разом все сильнее и глубже. Когда я, сходя с ума от желания, оказываюсь на самом краю, он проводит языком по моей шее.

— Я представлял, как заставляю тебя кончать — ртом, пальцами, членом, — и как тебе все это нравится. Как ты упиваешься каждой секундой. И это всего лишь начало того, что я планирую с тобой сделать.

Перестав ощущать его ласку, я издаю полусмешок-полустон. Он накрывает мою щеку ладонью, его пальцы, смазанные моей влагой, блестят, и мне нравится запах своей одержимости им. Я беру его за затылок и, притянув ближе к себе, ощущаю на коже сладость его дыхания.

— Сделай меня своей, Себастьен. — Я трусь о него, покрывая его твердокаменный член своей страстью. — Я твоя. Мое тело, руки, душа… все мое существо принадлежит только тебе.

Он целует меня с такой страстью, словно мой рот — это воздух, необходимый ему, чтобы жить. Потом, отстранившись, сжимает мой подбородок, заставляет посмотреть на себя и, приподнявшись на локте, проводит по моей промежности членом.

— Повтори еще раз.

Себастьен касается моего клитора членом, а потом одним глубоким, сильным толчком входит в меня. Стонет и кусает меня за плечо. Сильно кусает. И я, вскрикнув от боли и наслаждения, запрокидываю голову назад.

— Повтори.

Он вторгается глубже.

— Я принадлежу тебе.

Сильнее.

— Еще раз.

Все сильней и сильней.

— Я принадлежу тебе.

Он замирает, мои мышцы сжимаются вокруг него.

— Бог послал мне тебя, чтобы ты меня исцелила. — Он берет мои волосы в кулаки. — До встречи с тобой я расстался с надеждой.

Себастьен на миг закрывает глаза. Потом открывает, и я вижу в них блеск непролитых слез.

— Ты спасла меня.

Пока я поглаживаю его щеку, плотина сладких эмоций ломается, и я тону в нежности к этому человеку. Крепче обвив вокруг него свои ноги, я сцеловываю его слезы, целую его рот, его грудь. Всюду, куда только могу дотянуться. Желая запечатлеть в памяти его и этот момент.

— Я так сильно люблю тебя, прекрасный мой человек. Для меня есть и будешь всегда ты один. Только ты.

— Черт, Валентина. — Он зарывается в мою шею лицом, и мы пропадаем в бешеном ритме нашего секса. Своим телом во мне он изгоняет всех моих демонов. Больше не сдерживаясь, возносит нас к звездам — до самого рая. Мы падаем и разбиваемся, а после возрождаемся на простынях. Он трахает меня точно варвар, снова и снова объявляет своей — крестит меня святостью своего тела, своих поцелуев, своей любви.

На его языке — мое имя, на моем — его вкус.

Мы кончаем.

И ощущая, как в меня проливается его семя, как кожа пылает от его ласк, я чувствую себя как никогда целой. Живой.

***

Себастьен

Ночью я просыпаюсь от ощущения поцелуев. Я открываю глаза и вижу, что Валентина с мягкой улыбкой наблюдает за мной.

— Привет.

— Привет.

Мы поворачиваемся друг к другу лицом. Я подношу к ее губам руку и, очерчивая их, впервые замечаю в ее облике перемены. Она осунулась. Похудела. Под глазами залегла краснота.

— Я, должно быть, заснул.

— Да, ты устал.

— Ты спала?

Она качает головой. Вздыхает.

— Когда я вернулась, то столько раз просыпалась посреди ночи после снов о тебе, и… — кончиком пальца она рисует на моей груди сердце, — в общем, в такие моменты мне было больнее всего.

— Я здесь, Валентина. — Я обнимаю ее, целую в шею. Мне хочется стереть эти воспоминания, забрать себе ее боль. — И никуда не уйду.

Она прячет лицо у меня на груди и кивает.

— Похить меня. Увези туда, где мы сможем начать все сначала. Где нет прошлого и нет будущего, лишь настоящее. Где мы будем только вдвоем. Твое тело станет моим убежищем, моим домом. Хорошо?

— Прошлое больше не сможет коснуться тебя.

Проходит несколько секунд тишины.

— Я знаю. Я не позволю ему. — Она колеблется. — Я хочу объяснить… то, что случилось в Париже…

— Не сейчас. — Я беру ее руку, подношу к губам и целую. — Ты не обязана…

— Нет, пожалуйста. — Она умоляюще стискивает мои пальцы. — Позволь мне объяснить. Я хочу раз и навсегда оставить все это в прошлом.

— Хорошо.

— Уильям приехал в Париж и попросил простить его и дать ему второй шанс. Он казался таким несчастным, убитым. А я, дурочка, не разглядела, что он обманывает меня. Понимаешь, я долгие годы жила в окружении лжи и ничего другого не знала. А может, осознанно оставалась слепой, потому что открыть глаза было страшно. Не знаю. Еще я чувствовала себя такой виноватой.

Она опускает глаза на наши переплетенные пальцы.

— Я подумала, вот он мой муж, страдающий от моих рук, пока я влюблялась в тебя. Это заставило меня почувствовать себя недостойной. Нечестной. Я подумала, что предала его. Я больше не любила его, но какие-то чувства и обязательства, годы жизни между нами остались. По крайней мере, мне так казалось. Я не хотела уезжать от тебя. Но чтобы загладить вину перед Уильямом, чтобы искупить все ошибки, вернулась домой.

Когда она говорит, что, возможно, еще любила его, то от ревности у меня багровеет перед глазами. Так, что хочется вдарить кулаком по стене. Но ее следующее предложение разгоняет гневный туман у меня в голове. Я хмурю брови.

— Что значит «тебе так казалось»?

— Сейчас я до этого доберусь, и ты поймешь, в чем ирония. — Она издает печальный смешок. — Я вернулась обратно. В Гринвич, в свою прежнюю жизнь. И какое-то время все складывалось неплохо, хоть у меня и не лежало к этому сердце.

— Почему?

— Ты знаешь, почему.

— Скажи вслух. — Я усмехаюсь. — Хочу это услышать.

Она закатывает глаза, но улыбаясь.

— Потому что уже полюбила тебя. И люблю. Ты доволен?

— Чрезвычайно, — говорю я с таким чувством, словно только что стал нобелевским лауреатом. Хочу было попросить ее продолжать, но тут во мне, словно граната, взрывается воспоминание о том, как я приехал домой и увидел, что ее нет. И тогда я задаю ей тот самый вопрос, который столько ночей мучил меня: — Почему ты не попрощалась?

— Я хотела. Перед тем как уехать, я поднималась к тебе, но тебя не было дома.

— Софи попросила меня посидеть с детьми. — Я вздыхаю, мое сердце осаждает печаль. — Если б я только…

— Не надо. Не делай предположений. Этим ты только доведешь себя до безумия. Поверь мне, я знаю. — Она быстро целует меня. — Ладно, на чем я остановилась? А, да.

Валентина рассказывает о том, как отреагировал Уильям, узнав, что она хочет работать. О том, как затем все пошло под откос, об услышанном и увиденном на приеме и о произошедшем потом у них в спальне. Когда она доходит до этой части истории, мне требуется вся моя сила воли на то, чтобы сдержать порыв прямо сейчас встать с кровати, найти этого никчемного говнюка и уничтожить его. Но ее взгляд успокаивает меня.

Она берет мою руку, кладет ее на свою щеку.

— Мне жаль, что я не была достаточно храброй, но по крайней мере из этого получилось что-то хорошее. Я наконец поняла, каким человеком в действительности является Уильям. Думаю, чтобы очнуться, мне было необходимо это увидеть. Иначе я бы, возможно, никогда и не вырвалась из его странного плена. — Она улыбается. — Так что теперь я свободна. Все кончено. По-настоящему кончено.

— Мне все равно хочется убить его, — рычу я, недовольный тем, что ублюдок выбрался сухим из воды.

— Не надо. Для Уильяма нет ничего важнее внешних приличий. Случившееся сегодня достаточно наказало его. — Она смотрит на меня. Долго-долго. — Боже мой, я так сильно люблю тебя.

— Хорошо, — говорю я и выбрасываю Уильяма из головы. Ни ему, ни даже воспоминаниям о нем не встать между нами. — Потому что мне нужно очень много любви.

— Да? — Она выгибает бровь, и в ее взгляде вспыхивает соблазнительный огонек. — А о каком конкретно количестве идет речь?

— Ну, даже не знаю… — Я разыгрываю дурачка, беззастенчиво наслаждаясь собой.

— Сыграем в горячо-холодно, чтобы узнать?

— Вот это уже интересно… Но как ты планируешь…

Она усмехается. Встает над моими бедрами на колени, и мой член при виде ее стройного тела, на котором остались следы моих губ, моих рук, моментально пробуждается к жизни. Валентина, посмеиваясь, наблюдает за мной, пощипывает соски, играет со своими грудями.

— Горячо?

Я откашливаюсь.

— Пока непонятно.

— Ах вот как? — Она ложится на мою грудь, опускается на мой член и начинает тереться о него своей плотью. — Горячо?

— Теплее. — Я со стоном берусь за ее бедра, а она, эта дерзкая женщина со смехом в глазах, продолжает мучить меня.

— Хм… — Она похлопывает пальчиком по подбородку, обдумывая свой следующий шаг.

Потом поднимается, садится рядом с моими ногами, и мне хочется расплакаться, как чертову малышу.

— А ну-ка вернись, хулиганка, и доведи начатое до конца.

— Не-а.

И тут все связные мысли улетучиваются из моей головы, потому что Валентина берет мой член в руку, подводит его ко рту и начинает лизать и посасывать головку.

С моего языка слетает долгое, замысловатое ругательство.

— Сейчас тоже просто тепло? — саркастично спрашивает она, задевая губами мой член.

— Черт побери, женщина. — Я прикрываю ладонью глаза. — Ты хочешь убить меня.

— Возможно, — хихикнув, отвечает она. — У меня получается?

— Еще как.

Она проводит по всей моей длине языком — медленно, заставляя прочувствовать каждую мучительную секунду.

— Прости, я, кажется, не расслышала. Ты сказал, тепло или что?

— Горячо, — выдыхаю я. — Горячо.

— Я так и думала, — смеется она, а потом наклоняется и трахает меня своим ртом.

Да, Боже, ты добр.

Глава 32. Себастьен

— Себастьен?

Сонный, довольный после любви, я поглаживаю ее по спине. Она такая теплая, такая приятная.

— М-м?

— Расскажи мне о грозах.

Мои пальцы замирают.

— Почему они так воздействуют на меня?

Валентина кивает.

— Помнишь, что ты сказала о картине, которую я тебе подарил?

Она хмурит брови.

— Да. Что мне стало за тебя больно.

— Ты уловила самую суть. Я посвятил ее женщине, которую очень сильно любил. Ее звали Поппи.

— Ясно. — Она нерешительно кивает. — Можно спросить, что случилось?

Я вздыхаю и притягиваю ее ближе, пытаясь ощутить ее всю. Больше, чем когда бы то ни было, мне надо знать, что она рядом.

— Пьяный водитель поехал на красный. Она даже не дожила до больницы. — Помолчав, я сажусь, провожу руками по волосам. — Она была на четвертом месяце беременности.

Валентина тоже садится и со спины обнимает меня.

— Себастьен, мне так жаль…

— В тот день лил сильный дождь, который, пока я ехал в больницу, превратился в грозу. Я должен был поехать с ней вместе, но что-то возникло, и мне пришлось остаться в Лондоне. На ее месте должен был быть я, Валентина. Я. В машину врезались с водительской стороны. Если бы за рулем, как следовало, сидел я, она была бы жива. Она заслуживала того, чтобы жить.

Я отворачиваюсь к окну, замечаю, что рассвет окрасил небо в нежно-розовые, лавандовые и кремовые цвета. Глаза моей памяти переносят меня обратно в тот день.

— Довольно долгое время я хотел просто умереть, чтобы перенестись к ним. В моменты прояснения я надеялся, что вот-вот проснусь от кошмара и увижу, что она спит рядом со мной. Я искал ее в своих снах, мечтая увидеть хоть что-то — улыбку, вздох или взгляд. Иногда мне везло. Потом наступало утро, а вместе с ним бесконечная боль. Подушка оказывалась мокрой от слез, а простыни покрыты тоской моего тела.

Валентина обнимает меня сильнее и целует в плечо. Она не произносит ни слова, но этого и не нужно. Мне достаточно просто знать, что она рядом. Для меня это — все.

— Я думал, что я не выживу.

— Но ты выжил, и это самое главное. И она не исчезла. Ее память жива. — Отпустив меня, Валентина перемещается, садится верхом ко мне на колени и кладет ладонь мне на сердце. — Она здесь. И будет жить там всегда.

— За что же мне так повезло с тобой?

Она целует меня в кончик носа.

— Думаю, этот вопрос стоит задавать мне.

Я накручиваю ее волосы на ладонь и заставляю посмотреть на себя.

— Поедем в Париж вместе со мной. Мой рейс через два дня.

— Что? — Она несколько раз моргает.

— Тебя ничего здесь не держит. — Я покрываю ее лицо поцелуями. — Давай вернемся домой?

Она обнимает меня за шею, сцепляет там пальцы.

— А как же Уильям? Мне надо оформить развод.

— Легко. Нанимаешь себе адвоката и все дела решаешь по телефону, а когда понадобится подписать документы…

— Ты кое о чем забываешь.

— О чем?

— У меня нет денег Уильяма, так что я не смогу все это оплатить. Тетя оставила мне небольшое наследство, которого, если жить скромно, хватит на несколько месяцев, но…

— Тогда переезжай ко мне, и я все оплачу. Господь свидетель, у меня денег больше, чем мне может понадобиться.

Покачав головой, она закусывает губу.

— Я не могу разрешить тебе так поступить.

— Ты о деньгах?

— В том числе и о них.

— Тогда вернись на работу к господину Лемеру и помогай мне платить по счетам. Валентина, я не хочу владеть тобой в таком смысле. Не хочу становиться твоим тюремщиком. Я просто хочу любить тебя — свободно, безо всяких ограничений. Я хочу быть твоим равным партнером. — Я прижимаюсь лбом к ее лбу. — Валентина, я простой человек и многого от судьбы не прошу. Любимая женщина, теплая постель и крыша над головой — вот и все, что мне нужно. Разреши мне заботиться о тебе и любить тебя, — прибавляю я тихо, вытирая слезы, которые начинают скатываться по ее нежным щекам. — И все. До тех пор, пока ты будешь не против.

— Мой замечательный, замечательный человек… Дело еще и в другом. Большую часть своей жизни я зависела от мужчины. Уильям стал моим костылем. — Усмехнувшись сквозь слезы, она поправляется: — Был моим костылем. Замужем за Уильямом я ощущала себя в безопасности и, хотя наш брак развалился уже очень давно, продолжала держаться за него, потому что он был моей страховочной сеткой. Но теперь, когда с этим покончено, я хочу доказать себе, что способна самостоятельно стоять на ногах. Я хочу научиться не сдаваться из страха и побеждать в своих битвах сама.

— Валентина, ты не обязана биться одна. Я могу быть рядом с тобой.

— Я знаю, но это мой бой. В котором я должна победить, чтобы вернуться к тебе. Если же я прямо сейчас улечу в Париж и перееду к тебе… — Она встряхивает головой, потом подносит к губам мою руку и целует ее. — Себастьен, я так сильно люблю тебя. Но мне нужно время, чтобы разобраться в себе, перегруппироваться и решить, кто я есть.

Я слышу ее. Даже, кажется, понимаю, но, черт побери, от этого не становится легче. Взяв ее за затылок, я притягиваю Валентину к себе и целую со всем, что я есть. Я отпускаю тебя не потому, что хочу, говорит мой отчаянный поцелуй, а потому что так надо. И еще потому что я знаю: ты вернешься ко мне. А я к тебе. Жди меня. Жди. Когда поцелуй подходит к концу, мы оба эмоционально разбиты.

— Я только-только вернул тебя и будто снова теряю.

— Ты не теряешь меня. — Она берет меня за волосы и заставляет посмотреть правде в своих глазах. — Это всего лишь время. За которое мы станем сильнее.

— Письма тоже будут запрещены? — шучу я, пытаясь поднять нам настроение и в то же время до смерти боясь, что она скажет «да».

— Нет, не будут. — Она, хоть и находится снова на грани слез, пробует улыбнуться.

Мы обнимаем друг друга, одновременно поняв, что нам осталось провести вместе считанные часы. Но такова жизнь. Она редко играет по-честному. Я мог бы переехать в Нью-Йорк, чтобы быть к ней поближе, но так будет неправильно. Она просит дать ей пространство и время, и я соглашусь, хоть для меня это все равно, что отрубить себе руку. Воспоминания, сотворенные в четырех стенах этого номера, помогут нам справиться. В грядущие дни они станут хлебом для наших изголодавшихся душ.

Ее взгляд ненадолго ложится на очертания небоскребов за окнами, затем вновь переходит ко мне. На ее скулах проступает румянец. Глаза вспыхивают новым ярким огнем.

— Придумала! Сейчас мы посмотрим кино.

— Валентина, серьезно?

— Обещаю, фильм будет со смыслом. — Она со смехом целует меня. — Смотрел «Незабываемый роман»?

— Так-так, продолжай.

— Я знала, что рано или поздно найду фильм, который любим мы оба, — усмехается Валентина. — Помнишь, как герой Кэри Гранта и героиня Деборы Керр договорились встретиться через шесть месяцев на смотровой площадке «Эмпайр стейт билдинг», если их чувства останутся неизменными?

— М-м, но мы ведь уже знаем, какой там конец.

— Ш-ш. — Она целует меня в губы. — Если для тебя ничего не изменится, — целует глаза, — встреться со мной через шесть месяцев на вершине Эйфелевой башни. — Целует щеки. — Скажем, в два часа дня? — Целует мой рот, и у ее губ вкус встречи, и расставания, и обещания, что мы встретимся вновь. А еще нового будущего и надежды.

— Через шесть месяцев, значит?

Она кивает, покрывая жадными поцелуями мою челюсть.

— У нас есть наша любовь. — Она втирается в меня бедрами, раскрывая для моего члена свое теплое естество. — И никто ее у нас не отнимет.

Я толкаюсь в нее своей растущей эрекцией. Мне надо взять ее, овладеть ею. Сейчас.

— Я буду ждать тебя, — рычу я ей в ухо, потом кусаю за мочку.

— Хорошо. — Она улыбается, и я вижу в ее улыбке все наше будущее, простирающееся впереди. — А теперь перестань болтать и трахни меня.

— Со всем своим гребаным удовольствием.

Я снимаю Валентину с коленей, переворачиваю на живот — она взвизгивает — и усаживаюсь на ее ноги верхом. Двигая членом между ее ягодиц, я наклоняюсь и покрываю поцелуями ее спину. Потом касаюсь языком солоноватой кожи на ее шее.

— Тебя когда-нибудь трахали вот сюда? — Я тру ее дырочку и чувствую, как она сжимается под моим большим пальцем.

Она со стоном стискивает простыню.

— Н-нет…

Я подношу руку ко рту, смачиваю два пальца слюной и вновь начинаю дразнить ее сладкий вход. Маленькими кругами потираю его и наконец, преодолев сопротивление, медленно ввожу в нее кончик пальца. Двигаю им, входя в ее попку все глубже и глубже.

— Хочешь, чтобы я это сделал?

— О боже, — стонет она, и мой член становится твердым, как сталь.

Добавив еще один палец, я продолжаю мучить ее.

— Хочешь, чтобы я оттрахал твою сладкую попку?

— Я… — Она крутит головой из стороны в сторону, толкается задом ко мне. — Просто возьми меня. Я не могу больше ждать. Пожалуйста, Себастьен…

Она вскрикивает, когда я вытягиваю пальцы наружу. Мои руки неспешно обводят ее плечи, лопатки, спускаются к бедрам. Наше дыхание становится затрудненным, мы хотим большего. Я раздвигаю ее ягодицы, готовый войти в нее…

И застываю.

Вот черт.

— Что? — выдыхает она, оглядываясь через плечо. Валентина похожа на языческую королеву. Ее взгляд прожигает насквозь. — Почему ты остановился?

— Нет смазки, — проклиная свою удачу, говорю я.

Она нервно смеется.

— А без нее никак?

Хмыкнув, я шлепаю по ее великолепному заду.

— Боюсь, нет.

— Ее можно чем-нибудь заменить?

— Я не… — Тут я вспоминаю про бутылочку лосьона, которая стоит в ванной рядом с шампунем. Поднимаю взгляд к небесам и быстро благодарю их. — Я скоро приду. Не шевелись, — говорю, после чего наклоняюсь и кусаю ее за ягодицу.

Вернувшись, я вижу Валентину на четвереньках. Длинные темные волосы струятся по ее молочно-белому телу. Щеки горят огнем. В глазах — звезды. Припухшие губы помечены мной. Она чарующе улыбается, совращая меня. Боже. Эта женщина станет моей погибелью.

— Нашел, что хотел?

Забравшись назад на кровать, я кладу бутылочку рядом с собой.

— Да.

Я встаю на колени у алтаря ее тела. Наклоняюсь и покрываю ее кожу обжигающими поцелуями, пока не добираюсь до попки, соблазнительно поднятой вверх. Я раздвигаю ее и провожу языком от сморщенного входа между ее ягодиц до истекающей влагой промежности.

— Такая чертовски красивая. — Я вдыхаю ее, желая, чтобы это мгновение длилось вечно.

Двигая бедрами, она смотрит через плечо, смотрит, как я целую, исследую, вылизываю ее тесный вход. У нее закатываются глаза. Она закусывает губу, потом чертыхается, умоляя, чтобы я взял ее и прекратил ее муки.

— Еще нет.

Я раздвигаю ее ягодицы и, зарывшись между ними лицом, трахаю ее языком.

— Я больше не могу… ты мне нужен… — всхлипывает она, умоляя.

— Что именно тебе нужно? Скажи это вслух.

Она стонет.

— Твой член. Во мне. Возьми меня, умоляю.

Наши тела покрывает испарина. Окна запотели. Простыни сброшены на пол. Воздух пропитан ароматом нашего секса.

Это жизнь.

Это красота.

Я встаю у нее за спиной. Открываю бутылочку, выдавливаю на ладонь немного лосьона и смазываю себя. От предвкушения кружится голова. Несколько раз сжав член в кулаке, я подвожу головку к ее заду и медленно прижимаюсь к тесному входу между ее раздвинутых ягодиц.

— Черт, — вскрикивает Валентина.

— Остановиться? — спрашиваю через силу. Чувствовать и смотреть, как ее тело мало-помалу принимает меня, словно умирать прекрасной мучительной смертью.

— Нет. — Она жмется ко мне, выгнув спину. — Мне нужно больше…

— Уже почти все, — кое-как сдерживаясь, отвечаю ей хрипло. Это так тяжело — брать ее медленно, когда больше всего на свете хочется одного: оттрахать ее до потери сознания.

— Пожалуйста…

После этих слов я срываюсь. Хватаюсь за ее бедра и вталкиваюсь до конца, потом, боясь, что вот-вот кончу в нее, закрываю глаза и запрокидываю лицо. Нет таких слов, чтобы описать ощущение, как она туго сжимает меня.

— Все хорошо?

Она кивает.

— О боже, да. Но я хочу тебя глубже. Хочу еще.

Хмыкнув, я берусь за ее бедра, толкаю вперед и начинаю вторгаться в нее. Сначала я двигаюсь медленно, вхожу неглубоко. Отодвигаюсь, чтобы в ней оставался лишь кончик моего члена, а затем агрессивно и сильно вталкиваюсь обратно. Снова и снова.

— Сильнее… — молит она. — Да, еще…

— Черт, Валентина. — У меня вырывается стон.

Каркас кровати гремит, толчки моих бедер становятся все мощнее и чаще. Я хочу разрушить ее. Окончательно. Дотягиваюсь до ее клитора, начинаю ласкать его, и ее стоны превращаются в крики.

Я сжимаю ее волосы в кулаке и поворачиваю к себе ее голову.

— Я даю тебе эти шесть месяцев, слышишь меня? — рычу я ей на ухо. — Шесть месяцев. — Я оборачиваю ее шею ладонью и требовательно, жестоко целую ее. И моя прекрасная Валентина, моя роскошная женщина, дает все, что мне нужно. Добровольно передает мне свое тело и душу.

— Ничего больше я не прошу, — судорожно выдыхает она. Лаская свой клитор, он начинает сжиматься вокруг меня, наши движения становятся все хаотичнее, все отчаяннее. Я выпускаю зверя в себе на свободу и трахаю ее так сильно, так бесстыдно, так жестко, как только могу. Нас возносит так высоко, что мы достигаем нирваны. Когда я изливаю в нее свое семя, с моих губ срывается рваный стон, и она, выкрикнув мое имя, тоже кончает.

Вот оно.

Полная капитуляция.

Отныне она принадлежит мне, а я ей.

И ни времени, ни расстоянию больше не встать между нами.

Глава 33. Валентина

На следующее утро…

Полусонная, я ищу Себастьена, но мои руки находят лишь вмятину на подушке, где он должен лежать. Я сажусь и зеваю, прогоняя остатки сна.

— Себастьен?

Я оглядываюсь. Его нет. Свет в ванной выключен, дверь открыта, и там никого. За столиком у окна тоже никто не сидит, как и на диване напротив кровати.

Странно.

Гадая, который час, я поворачиваюсь к будильнику, стоящему на тумбочке у кровати, и замечаю около телефона листок с логотипом отеля. Мои пальцы сами собой немедленно дотягиваются до записки.

«Пора покормить тебя яйцами. Скоро вернусь.

Люблю тебя. С.»

Усмехаясь, я плюхаюсь назад на кровать и сладко потягиваюсь. Мое удовлетворенное тело болит, но еще я полна сумасшедшей энергии. С нами все будет в порядке. Я это знаю. Ночью (или, точнее сказать, ранним утром), когда Себастьен попросил меня вернуться в Париж вместе с ним, я испытала сильное искушение согласиться. И испытываю его до сих пор. Ведь что может принести мне больше счастья, чем возможность наконец-то быть с ним безо всяких тревог, безо всяких ограничений и любить его? Просто любить. Но в глубине души я понимаю, что прежде, чем заводить новые отношения, я должна разобраться в себе. Мне надо понять, что делать со своей жизнью. Научиться быть Валентиной, которая не является тенью мужчины. Несмотря на свою безграничную любовь к Себастьену, я должна убедиться, что я ним не потому, что я вынуждена, а потому что хочу. Что отдаю Себастьену любовь добровольно и безо всяких условий.

Я смотрю на записку и, зная, что мы поступаем правильно, улыбаюсь.

Наша любовь укажет нам путь.

Отложив записку, я встаю и ухожу в ванную, чтобы принять душ. Но включив воду, слышу стук в дверь. Хмурюсь. Может, Себастьен забыл ключ? Выключив воду, я накидываю его белую рубашку.

— Иду!

Охваченная счастливым, радостным возбуждением, я спешу открыть дверь.

— Ты что, забыл ключ… — Но тут мой взгляд наталкивается на зеленые глаза, и я перестаю улыбаться.

— Здравствуй, дорогая. Скучала по мне?

И я понимаю: это конец…

Глава 34. Валентина

Как говорила мне тетя, если хочешь узнать, что о тебе думает человек, надо просто посмотреть ему в глаза, и ты увидишь ответ, потому что глаза — это зеркало души.

Глаза Уильяма приглашают влюбиться. Он смеется — и они ярко сияют. Он целует тебя — и они обжигают огнем. Они могут заставить поверить абсолютно во все, что он хочет. Они прекрасные и в равной степени лживые.

Точно, как он.

Впрочем, он больше не прячется за враньем.

Пока он глядит на меня, я вижу в зеленой пропасти его глаз лишь чистую, неприкрытую ненависть.

— Ты не собираешься пригласить меня пройти внутрь? — любезным тоном интересуется он.

Я облизываю внезапно пересохшие губы.

— Как ты меня нашел?

— Отследил твой телефон.

Он делает шаг вперед.

Я отступаю. По моей спине бежит дрожь.

Не показывай, что боишься.

Не надо.

Не смей.

— Не знаю, зачем ты потратил время на то, чтобы приехать. Я же сказала, между нами все кончено.

— Да неужели? — Он улыбается бездушной улыбкой, и меня до костей пробирает мороз.

— Именно так, — говорю я, чувствуя себя рядом с ним словно в ловушке. — А теперь уходи, пока я не позвонила охране.

— Чтобы они сделали что? Ты моя жена. — Прежде чем я успеваю понять, что происходит, он обхватывает рукой мою шею и сжимает ее словно в тисках. — Думала, что сможешь так просто сбежать от меня?

Он толкает меня и, пинком закрыв дверь, пришпиливает к стене. Из моих легких выходит весь воздух.

— Да, чертова шлюха?

— Уильям, пожалуйста… — Я цепляюсь за его руки на шее. — Отпусти. Я не могу дышать.

— Ты выставила меня на посмешище перед семьей и друзьями. — Он снова встряхивает меня, ударяя о стену. — Если бы ты меня слушала, ничего этого не было бы. Но нет, тебе понадобилось разыграть из себя жертву. Бедная маленькая Валентина…

С каждой проходящей секундой Уильям становится все злее и злее. Испуганная до смерти тем, что он может сделать со мной, я пытаюсь его урезонить.

— Уильям… — От нехватки воздуха комната кружится, как и моя голова, и я на секунду закрываю глаза. — Не надо. П-пожалуйста… давай поговорим.

Но Уильям потерялся в джунглях безумия, его лицо, когда-то красивое, искажено ненавистью.

— Ты же знаешь, что виновата сама. Не будь ты настолько фригидной, мне бы не пришлось трахать других.

Его хватка немного ослабевает, когда он опускает взгляд на мое тело, ощупывая им очертания моих грудей под рубашкой. Он пробирается рукой под подол, и его пальцы находят мое обнаженное, ноющее после ночи, еще полное Себастьеном естество.

— Шлюха, — говорит он спокойно. Подносит пальцы к лицу и вдыхает мой запах. — Все это время ты трахалась с ним у меня за спиной. Да? Отвечай.

— Ничего… не было, — пытаюсь сказать, но слова больше похожи на хрип.

Он начинает медленно, целенаправленно сжимать мою шею.

— Нет ничего приятней, чем смотреть в твои глаза, пока я забираю у тебя жизнь.

— Я не могу дышать…

Все расплывается…

Нет.

Я не дам Уильяму победить.

Я часто моргаю. В ушах стоит звон, в крови бушует адреналин. Мобилизовав все свои силы, я начинаю молотить его кулаками, стараясь освободиться, но он слишком силен.

Тогда я коленом бью его в пах, и он, воя от боли, падает на пол. Но прежде, чем я успеваю сделать хоть шаг, ловит меня за лодыжку. Я падаю, а он наваливается на меня и, прижимаясь эрекцией к моему естеству, пытается разорвать ворот рубашки. В этот момент мы слышим звон. Наши взгляды переходят к двери, и мы видим Себастьена, он тяжело дышит, на лице — гром и ад.

Себастьен похож на падшего ангела, пришедшего наказать согрешивших. Двумя молниеносными большими шагами он доходит до нас и отшвыривает Уильяма в другой конец комнаты.

— Пошел прочь от нее, — с ненавистью говорит он сквозь зубы.

Уильям моментально встает и одергивает одежду.

— Можешь забрать ее, — говорит он, отступая от нас. — Эта сука больше мне не нужна.

Себастьен сбивает Уильяма с ног и, когда они оба падают на пол, начинает безжалостно бить Уильяма по лицу и всюду, куда только может попасть. Сначала Уильям пытается сопротивляться, но Себастьен больше, быстрее, злее, чем он.

— Себастьен, не надо, прошу! Он не стоит того. Остановись! — умоляю я, задыхаясь. Но мои слова до него не доходят, потому что желание наказать Уильяма захватило его целиком. Думай, Валентина, думай. Ты должна прекратить это.