Люби сильнее

Глава 8 Ярослав

Сутки дома.

Одни чертовы сутки. А внутри уже разброд и шатание. Измена железной выправке по всем фронтам. Инстинкты и рефлексы наружу. Душа изнанкой туда же. Грубыми уродливыми швами всем напоказ.

«Ярик, ты животное…»

Так и есть, святоша. Неисправим.

«Что мне сделать, чтобы тебя вернуть?»

Этот вопрос, как ни выталкиваю, сидит в голове. Долбит по извилинам. Точит, мать вашу.

И… Я допускаю возможность. Она такая яркая, острая, кайфовая… Накрывает с головой. Рубит по нервным окончаниям. Закорачивает.

В дороге туплю дико. У Руслика не пил, а ощущение, что организм чем-то сверхтоксичным нашпигован по самое не могу. Лишь после раздраженного гудка клаксона понимаю, что загорелся зеленый.

– Сука…

Я то ли крышей еду, то ли действительно взрослею. Вся старая «тусовка» без базара на измену упала, когда отказался от алкоголя и домой до полуночи засобирался. У меня типа достойная отмазка – завтра на работу. Среди наших звучит более чем убого. Только мне в любом случае похрен.

Было реально тухло. На что рассчитывал?

Оказывается, я, молодой и борзый, больше не втягиваюсь в подобные вписки. Обратно домой тянуло. Все равно ведь мозгами там был. Думал о маньячке Титовой. Вспоминал, как вместе проводили время. Если бы не чертов бункер и все, что случилось после, Машка была бы со мной. Потому, видимо, и не отпускало ощущение, что вот-вот войдет в комнату. А когда этого не происходило, подмывало отправиться искать.

Да, вот такой я дебил.

Сейчас приеду, в окно ее буду пялиться. Хорошо, что не пил. С выпивкой точно следует повременить. Могу натворить под воздействием. Без того выдержка на все конечности хромает.

Просто нужно втянуться. Привыкнуть к мысли, что она рядом, но трогать нельзя. Вето никто не снимал.

Ну, ты же не совсем дебил?!

Сам к себе пытаюсь достучаться. Рассчитываю, что дома закинусь какой-то жратвой, смою с себя всю дрянь, что за вечер нацеплял, и успокоюсь. Три года не дымил, после того чертового места выворачивало от запах гари, а сегодня в бардачке машины нашел пачку, и вдруг потянуло.

Прикидываю: закурить сейчас или уже после душа?

Но все мирные планы рушатся, когда во двор въезжаю. Едва выбираюсь из салона, из полумрака навстречу выныривает Маруся. Решительно несется прямо на меня.

Свирепая маньячка…

Какого черта ей снова понадобилось?

Вашу мать…

Разглядев заплаканное лицо, растерянно замираю. Грудь разрядом тока прошивает. Дыхание спирает, но я и не хочу вдыхать. Чувствую, что от этого притока рванет. Застываю, без каких-либо действий. Святоша тоже тормозит. Ничего не говорит. Только взглядом горит: порицает, расчленяет, ласкает.

Какая же ты, мать твою, ненормальная…

Сердце совершает рывок и больше не помещается в груди. Вены рвет. Они лишь растяжка к детонатору.

Не натягивай дальше… Остановись, блядь…

Уже знаю, что не остановится. Все так же без слов берет меня за руку. Поднимает и проворачивает ладонью кверху. Непрерывно глядя в глаза, выкладывает какую-то колючую шалупень. Пошатываясь, отступает, а я опускаю взгляд и заторможенно рассматриваю цветочную труху.

– Что это?

– Сдача.

– Нормально скажи!

Повышаю голос и нажим на эмоциях усиливаю, но сам себя едва слышу, настолько пульс в висках долбит.

– Это то, что осталось от нас!

Разворачивается и так же стремительно удаляется, а у меня внутри… Нет, не ожидаемый взрыв случается. Лопастной нож мясорубки запускается. Все на хрен перемалывает.

Если бы это было три года назад, я бы однозначно пошел за ней. Сейчас уже не тот полоумный. Знаю, чем чревато.

Свирепо скомкав всученный гербарий, разжимаю ладонь и пускаю «ошметки» по ветру. Стискивая кулаки, сцепляю зубы. Крайне неторопливо вдыхаю через нос и еще медленнее выдыхаю.

Нет, я больше не тот… Отпускаю все, что у нас было. Счастье и боль. Все отпускаю.

Снова выдержанно воздух перекачиваю. Отвожу взгляд в сторону. Грудь на новом подъеме высоко вздымается и резко опадает.

Точка.

Вновь ей в спину смотрю. И… начинаю идти. Решительно нагоняю. Маруся оборачивается, вздрагивает и пускается бежать. Только за каким-то чертом мимо первой калитки, в сторону сада несется. Слабо соображаю, что творю. Реагируя, словно зверь на охоте, пускаюсь вдогонку.

В два счета, вашу мать, настигаю.

Дергаю ее за плечи на себя. К груди спиной притискиваю. Обнимаю – яростно, безумно и страстно. Обнимаю, черт возьми… Сам не верю, что это происходит в реальности. Глаза на миг, словно торчок, прикрываю. Внутри моментально такой обвал случается. Целыми гроздями валится. А я еще и запах Марусин вдыхаю. Одержимо вбираю в легкие. Обжигает ядом – больно и сладко.

Руки сами собой по ее груди движутся. Наблюдаю и грубо сминаю не столько плоть, майку в кулаки зажимаю. Дергаю в сторону, в первой, пока еще слабой попытке разорвать прямо на ней в клочья.

– Т-ты… Ярик… Прекрати…

Не слышу ее. Громко и сипло выдыхая, резко запускаю одну ладонь под ткань. Грудь сжимаю, святоша визгливо и звучно охает. Вцепляясь в запястье, пытается оттянуть мою кисть. Без шансов.

Впечатываю ее всем телом в себя. Разрушительная сплавка. После только с мясом отрывать.

– Ярик… – скребет ногтями по руке. – Ярик… Что ты…

Я – в огне. Адском пламени.

Растянутая горловина футболки ползет вниз, оголяя плечи. Тяну ее еще дальше, пока не показываются мои собственные пальцы на торчащем соске. Сжимаю его жестче и со стоном глаза прикрываю. Кусаю святошу за шею. Замираю, слушая, как она вскрикивает и надорванно идет на отдышку. Жадно всасываю нежную кожу, вбирая максимум одуряющего вкуса.

– Пусти… Сейчас же…

Я отпускаю. Чтобы провернуть и повалить в траву.

– Ты совсем… Что т-ты делаешь? – задушенно шипит, когда к земле притискиваю.

Дергая бедра, проталкиваюсь между ними. И дальше нахрапом по всему ее телу ладонями курсирую. Не могу остановиться.

Святоша, очевидно, доходя до отчаяния, сама меня, мудака, останавливает. Яростно хлещет по щеке. Только тогда замираю в ожидании привычного: «Ярик, ты животное!». Но вместо этого она реально злится, с дрожью выкрикивает совсем иное:

– Зачем? Зачем ты пошел к ней?! Мы же… Мы… Ненавижу тебя!

Сходу понимаю, о чем, точнее, о ком речь. Но это «мы»… Как оно полосует!

Не собирался что-то из прошлого обсуждать. В принципе нет никакого желания извлекать что-либо относительно того черного и болючего «вместе». Но она вытряхивает из меня все, что только можно. Кости по-новой ломает. А я еще до бега обороты набрал. Делаю прежде, чем думаю. Нет, сейчас я вообще ни хрена не думаю.

– Я тебе ничего не должен, забыла? Сама меня послала. Вроде как предельно ясно. А дружить я с тобой, уже сто раз сказал, не намерен. Даже не заводи эту тему, блядь!

– Не должен? Так, значит? – голос стихает, сорванным шепотом выходит. – Ты же сам говорил… Мы исчезающий вид, так? Ярик… Ты меня убил! Сегодня ты снова меня убил!

– А ты меня – нет? – этим ревом больше чувств выдаю, чем могу себе позволить.

– Я тебя три года ждала! Три года! На других даже не смотрела. Верила, что ты вернешься, и все наладится. Но ты… Сволочь! Животное! Ненавижу!

Вот сейчас это и происходит… Натяжка. Детонация. Взрыв. Грудь на куски.

Ждала? Ни с кем, значит? Ждала?

Дрожит кровавая масса. Холодцом идет. Только я себя уже не пытаюсь собрать.

– Ждала? – хрипом выдыхаю и, поймав пальцами ее подбородок, не позволяю отвернуться. Не отпущу, пока не ответит. А она молчит, и молчит. Вся дрожит подо мной и упорно молчит. – Маруся… – как же трудно выговаривать эти звуки. Они, на хрен, продирают мне глотку. Вынуждают глаза слезиться от вполне реальной физической боли. – Повторяй! Ждала?

– Ждала, – кажется, что вот-вот заплачет. Может, так и надо… Я смогу ее вылечить. Пусть плачет сейчас. Она всхлипывает и зажмуривается. Пока веду пальцами по ее щекам, рвано дышит. Я – тоже. Высоким разорванным хрипом. А потом Машка открывает глаза и вновь меня гневом окатывает. – А теперь… Завтра пойду и тоже с кем-нибудь пересплю! Хватит!

– Только попробуй, блядь!

– Попробую!!! Так и сделаю!

– Шею тебе сверну, на хрен. И закопаю прямо тут, под деревом.

– Вперед! Я тебя с того света достану. Я тебя, Градский, с того света… Три года не трогала. А теперь покоя тебе не дам! Ясно тебе? И плевать мне на все! Смерти я не боюсь! Ничего не боюсь. Больше ничего.

Я все это переварить попросту не способен. Живого места не оставила. Никаких, блядь, фильтров. Все прямо в душу.

– Закрой рот, – сам зажимаю ладонью, потому как она явно не собирается останавливаться. – Твою мать, Маруся, не взрывай меня! Молчи. Не смей так говорить!

Пока я ей все это вербально втрамбовываю, щипает и царапает. Завтра буду как дворовой кот после бойни. Со святошей такое не впервой. На эту хрень мне начхать. Я ее отпустить не могу. Не после того, что она сказала.

Я ее теперь никуда не отпущу, блядь.

Только вижу ведь, что святоша на грани истерики. Не ломать же ее силой, в самом деле.

Я и сам… Набросился, как скотина. Разнесло в щепки. Собрать бы теперь в кучу. Осознаю, что нуждаюсь в перезагрузке.

Рывком поднимаюсь, и Марусю следом на ноги вздергиваю. Все еще смотрит на меня, как на последнюю тварь.

– Виноват. Больше не трону. Поговорить надо. Спокойно. В дом пойдем.

Ответом служит жест, который мне в ее исполнении с детства хорошо знаком – средний палец. Хорошо, что не с двух рук.

– Не пойдешь, значит? – звучу якобы мирно и сдержанно.

Только дыхание все еще срывается.

– Конечно, нет, – выпаливает подорванным шепотом. – Теперь нет!

– Стой, – прихватываю за локоть, когда слинять намеревается. – Выдохни и подумай…

– У меня нет на тебя времени, – чеканит, не давая закончить. – Так ты днем сказал? Вот и у меня! Отпусти, – дергается в сторону.

Я отпускаю, но преграждаю путь.

– Не выслушаешь?

Глаза в глаза. И время будто останавливается. Только сейчас мы не сплетаемся, как раньше. В воздухе сцепляемся.

– Нет.

Понимаю, что не выйдет нормального диалога, пока не успокоимся.

– Когда?

– Что «когда»?

– Когда ты будешь готова говорить?

– Никогда!

– Послушай, святоша, блядь…

– Больше я тебе ничего не должна.

Она тупо обходит меня и, петляя между деревьями, чешет к калитке.

Твою мать…

Да, я виноват. Но и Маруся…

Черт возьми…

Иду за ней, но держусь на расстоянии. Она пару раз оглядывается, словно для того, чтобы убедиться, что не одна, и, не сбавляя темпа, продвигается к дому. Так и добираемся до парадного крыльца.

Я должен что-то сказать, но ничего разумного на выбросе эмоций в голову не лезет. Поэтому молчу, позволяя ей захлопнуть перед собой дверь.

Ждала… Ждала…