Любимая жена

Глава 12

Вернувшись в свою комнату, Эвелин обнаружила, что Рунильда разжигает огонь в камине, рядом стояла наполненная водой лохань. Эвелин поразилась, насколько быстро слуги нагрели воду для двух ванн, и даже подумала, что им не стоило так утруждаться – она сейчас хотела только лечь спать.

После разговора с Пэном Эвелин была обескуражена, однако не так сильно, как раньше. Она не поверила, что он воздерживался лишь потому, что думал в первую очередь о ней. Ведь даже он сам признал, что совершить обряд возможно, несмотря на травму, – значит, как она и полагала, ему просто было все равно. Тем не менее она обрадовалась, узнав, что не из-за нее он ужинает в одиночестве.

Поспешно приняв ванну, Эвелин замоталась в простыню и села у камина сушить волосы. Через несколько минут дверь спальни неожиданно распахнулась, и вошел Пэн.

– Муж? – Эвелин повернулась и в изумлении посмотрела на него.

На Пэне тоже была только простыня, правда, намного меньше, и обвивалась она вокруг талии.

– Я придумал! – объявил он вместо приветствия и расплылся в широкой улыбке.

Эвелин смотрела, не очень понимая, какие нужно сделать выводы. Муж, сколько она его знала, улыбался крайне редко, поэтому такое выражение лица даже несколько настораживало ее.

– Что вы придумали? – смущенно переспросила она. Пэн бодро прошагал к окну.

– Иди сюда, жена.

Тут же смутно припомнив, как он говорил что-то про подоконник, Эвелин с подозрением взглянула на него. Он же не собирается…

«Не-ет…» – подумала она, неохотно поднимаясь на ноги. И это после того, как он буквально заполонил ее мысли страшными картинами о том, как будет больно? А потом еще и про неудобства заговорил – не важно, с руками или без. Мама, конечно, не оставила ее в неведении и подробно все объяснила, что и как случится в брачную ночь. Она сказала также, что в первый раз может быть больно, зато потом – море удовольствия, если супруг окажется деликатным.

Слушая, затаив дыхание, мамин рассказ о том, что именно должно произойти, Эвелин с ужасом представляла себе эту картину и не понимала, чему здесь вообще можно радоваться. Но мать сумела-таки убедить ее и пообещала, что все будет в порядке. Она ни за что не стала бы лгать ей. Когда же наступила брачная ночь, хоть они и не завершили акт, Эвелин переживала нечто большее, чем просто удовольствие, под его ласками и поцелуями… до тех пор, пока в комнате не вспыхнул пожар.

Эвелин встала у окна и с любопытством посмотрела на мужа. Ослепительно улыбнувшись, Пэн дернул перевязанной рукой за обвивавшую его простыню, и она свалилась на пол. Эвелин потрясенно смотрела на его мужское достоинство, твердое, как скала, и прямое, как торчащий из земли столб. На долю секунды ей удалось переметнуть взгляд на его лицо, но затем глаза вновь непроизвольно опустились.

Она, конечно, уже видела его в брачную ночь, только тогда он не казался ей таким большим, или… как это сказать… крепким. И почему-то ей в голову стали приходить странные мысли: может быть, и вправду стоило подождать, пока его руки заживут?.. Она даже не расстроится, если он действительно испытывает отвращение к ней… И что плохого, если у него заведется любовница? А почему бы мужчине просто не вонзать в женщину свой меч? Все равно, ничего хуже, чем эта огромная штука внутри тебя, придумать невозможно.

Понимая, что у нее начинается паника, когда бояться еще нечего, Эвелин заставила себя посмотреть на мужа и выдавить вежливую улыбку.

– Почему ты гримасничаешь? – спросил Пэн.

– Я… – Она замялась, придумывая отговорку. Однако ни одной путной мысли в голову не пришло, и Эвелин, махнув на это рукой, спросила:

– Так вы сказали, у вас какая-то идея…

– Ах да!

Повернувшись, Пэн отдернул штору, и комнату залил лунный свет. Эвелин с любопытством посмотрела на улицу, но толком ничего увидеть не могла: от подоконника до пола было около трех футов, поэтому оставалось лишь разглядывать стекло, изображая на лице необычайную заинтересованность. О да, это было дорогое стекло, такая редкость… Окна, еще и со стеклами – поразительно. Если бы Эвелин не знала, что выходит замуж за человека из богатой семьи, то ей это в полной мере открылось бы именно сейчас.

– Что ж, очень хорошее окно, милорд супруг. Спасибо, что показа… ой! – Эвелин взвизгнула от неожиданности и схватила Пэна за плечи, когда он, вдруг развернув ее лицом к себе, взял ее под мышками и ловко усадил на подоконник. – Что вы де…

Вопрос был тут же пресечен. Широко разведя ее колени, Пэн встал между ними и впился ей в губы. Поначалу она была в таком оцепенении, что даже не пыталась оттолкнуть его и вымолвить хоть слово, а через несколько мгновений, когда его язык пробрался внутрь и они слились в глубоком поцелуе, она и вовсе забыла, что собиралась сказать.

К тому времени, как Пэн закончил, Эвелин почувствовала, что тает, и ее разум не способен удержать ни одной мысли.

– Я все обдумал, – прошептал он, передвинувшись губами к ее уху и пытаясь тем временем убрать ее руки с простыни, которую она прижимала к груди.

– Это хорошо, – ответила она и мягко потерлась щекой о его губы, словно кошка, просящая ласки.

– Раз я не могу подготовить тебя руками, буду использовать рот, – объяснил Пэн. – Но сначала отпусти простыню.

– Хм… – Эвелин улыбнулась. – А вы не могли бы еще раз меня поцеловать?

Увидев выражение ее лица, он расплылся в медленной, истинно мужской улыбке и спросил:

– А тебе нравится, как я целую?..

Несмотря на заданный вопрос, он выглядел так, словно ответ был ему заранее известен. Что ж, Эвелин совершенно не возражала.

Убрав одну руку с простыни, она погрузила пальцы ему в волосы и притянула его к себе для нового поцелуя. Пэн ответил, начав на этот раз медленно, нежно, затем пробираясь все глубже, до тех пор пока это не переросло в страстную борьбу. Когда он наконец отстранился, они оба тяжело дышали, и он снова проследовал мелкими поцелуями от ее щеки к уху.

По всему ее телу пробежала дрожь от легкого прикосновения языка к чувствительной коже. Эвелин склонила голову, поддаваясь ласке, затем неожиданно повернулась к нему лицом и впилась в его губы. Пэн снова ответил на поцелуй. Ощущения, которые он пробуждал в ней, заставляли ее непроизвольно прогибаться перед ним, реагируя на желания тела. Ей хотелось быть ближе, насколько это возможно… Как только она подвинулась вперед, сидя на подоконнике, и тесно прижалась к нему, Пэн закончил поцелуй и повел губами вниз по ее горлу, заставив Эвелин откинуть голову, чтобы он смог нащупать и легонько ущипнуть нежную ложбинку в ключице.

Эвелин со стоном ухватилась за его плечи, ослабив руки. Простыня, которую она держала, опустилась на бедра, и Пэн, не останавливаясь, продолжил движение вниз.

Как только его губы приблизились к затвердевшему соску и обхватили его, Эвелин вздрогнула и, упершись ногами в стену, приподнялась и еще теснее прижалась к нему, чувствуя, как его жезл трется об нее сквозь простыню, до сих пор прикрывавшую нижнюю часть ее тела. Ощущения были настолько приятны, что она не могла заставить себя остановиться.

Едва слышно Пэн издал рычащий звук, снова прильнул к ней, и она со стоном откинула голову. Прохладный ветерок коснулся ее влажного соска. Эвелин содрогнулась и опустила глаза, смотря, как Пэн продвигается губами все ниже по животу, заставляя каждую внутреннюю мышцу сжиматься под этими прикосновениями. Ловя ртом воздух и потеряв равновесие, когда до его плеч уже нельзя было дотянуться, Эвелин ухватилась за овечью шкуру, прикрывавшую окно. Когда Пэн, встав на колени, убрал одной рукой простыню с ее бедер, сил на протест не оставалось.

Как только самый ее центр открылся ему, Эвелин собралась возразить, но чуть не задохнулась от изумления, когда его язык и губы тесно соприкоснулись с этим местом. – О Боже!

Эвелин снова непроизвольно приподнялась, овладеваемая вихрем замешательства и восторга. В наставлениях перед брачной ночью мама ничего подобного не упоминала и ни словом не обмолвилась о разраставшемся внутри жгучем напряжении.

Эвелин подумала, что сойдет с ума, если Пэн не прекратит эту волшебную пытку. Но она также была уверена, что умрет, если он сейчас остановится. Ей хотелось свести ноги, чтобы прервать его, но в то же время ее терзало желание прижать его лицо еще ближе, двигаться в одном ритме с ним. Пэн не останавливался, и она, вытащив руку из его волос, схватилась за овчину, висевшую на окне, и, подтянувшись, начала приподниматься, как вдруг ее тело взорвалось от созданного им блаженства. Крича, Эвелин сильнее потянула за край овчины и откинула голову… как раз в тот момент, когда шкура оторвалась и накрыла их обоих. – Жена?..

Эвелин почти не помнила, как Пэн, быстро убрав перемотанными руками шкуру, вновь оказался меж ее ног. Она обняла его, обхватила ногами и, притянув к себе, уткнулась лицом ему в шею, дрожа и тихо постанывая. Ей казалось, будто она разорвалась на части, и он был единственной в мире опорой для ее беспомощного тела.

Она почувствовала, как он медленно обнимает ее за спину, и тяжело вдохнула, когда его твердость прижалась к невозможно чувствительной области меж ее ног. Издав стон, Пэн неожиданно приподнял ее подбородок и впился ей в губы. Она ответила на этот страстный поцелуй, прогнувшись. Плотное столкновение их тел вызвало бурю наслаждения, и Эвелин подумала, что это, возможно, еще не все. Тут Пэн чуть отступил и подтолкнул ее к себе.

– Держись, – прошептал он и погрузился в нее. Эвелин вскрикнула и инстинктивно поднялась, отскакивая от неминуемой боли, о которой была предупреждена заранее.

Замерев, Пэн силой заставлял себя оставаться в таком положении. Ему хотелось двигаться. Очень. Оказавшись внутри, в ее тепле, он безумно жаждал продолжения, но знал, что пока нельзя ради Эвелин. Надо было дать ей возможность привыкнуть.

– Хм… а это совсем не больно, – сказала она. Пэн отклонился и посмотрел в ее удивленные глаза. – Я ожидала настоящей боли, но почувствовала только легкий щипок. – Она широко улыбнулась и осторожно поерзала. – Правда, ощущения странные.

Стиснув зубы, Пэн прислонился лбом к ее голове и попытался размеренно дышать, собираясь с последними силами, чтобы удержаться на месте вопреки категорическим требованиям организма.

– Супруг? – неожиданно спросила Эвелин.

– Н-да?.. – выдавил он сквозь зубы.

– Это все? Мы уже закончили?

Издав короткий смешок, Пэн выпрямился, вышел из нее и ответил:

– Нет, не все.

– О… – на выдохе произнесла Эвелин. – Это… хорошо…

Она выглядела сначала растерянной, затем снова удивленной, когда он опять углубился внутрь.

– О, это… – Она прервалась, когда он вышел. – О… Вспомнив о непрерывной болтовне жены во время поездки сюда, Пэн испугался, что сейчас ей может прийти в голову заняться тем же, пока она верхом на нем. Он поспешил возобновить поцелуй.

Чертов мужской инстинкт побуждал его поторопиться, но он по-прежнему сдерживал себя ради Эвелин. Однако ей это, кажется, не очень нравилось. Она сидела, обхватив его руками и ногами. Он же мог контролировать процесс только своими перевязанными руками, и то осторожно, чтобы случайно не удариться и не повредить их еще больше.

Через секунду все его благородные намерения растворились, как только жена вдруг впилась ногтями ему в спину. Тут он всецело поддался желаниям и, движимый сладкими стонами Эвелин и тем, как она прогибалась, начал входить в нее быстрыми сильными толчками. Затем она, неожиданно прекратив поцелуй, запрокинула голову и закричала. Он почувствовал, как ее тело сжимается, заставляя его входить глубже и глубже… Через секунду Пэн застонал от собственного долгожданного освобождения.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и, перестав опираться на жену, взглянуть через ее плечо в окно. Оно было приоткрыто. Кто-то, возможно, проветривал помещение перед их приездом и забыл закрыть. Пэн тут же заинтересовался, слышал ли их кто-нибудь. Бросив взгляд вниз, на двор, он застыл при виде собравшихся зрителей. Казалось, там стояла половина отцовской прислуги, и он мысленно обрадовался горевшему в комнате камину – пожалуй, все, что они могли разглядеть благодаря свету пламени, были тени их фигур. Вскоре один из мужчин вышел вперед. Пэн содрогнулся, узнав его по силуэту. Тот поднял большой палец в знак одобрения, и уже не стоило сомневаться, что это его отец.

Тяжело вздохнув, Пэн опустил голову на плечо жены, но его тотчас охватил страх, что она может в любую секунду оглянуться и понять, в чем дело. Зная, какой страшный позор переживет Эвелин, обнаружив, что их первый раз был выставлен на публичное обозрение, он схватил ее за талию и снял с подоконника.

– Супруг! Вы повредите руки! – закричала она, вцепившись ему в плечи и обняв ногами за спину, боясь, что он уронит ее.

Ничего не ответив, Пэн продолжил отступать от окна до тех пор, пока его икры не уперлись в кровать. Он упал назад вместе с Эвелин, и она взвизгнула, затем надрывно засмеялась, когда он перевернул ее на бок, лицом к себе. Посмотрев на нее, Пэн увидел, как зарделись ее щеки, а глаза излучали радость и умиротворение. Неожиданно она нахмурилась.

– Что такое? – спросил Пэн, отвлекаясь от любования ее красотой.

– Мы не сделали… простыня… – Она покраснела от смущения, но затем собралась с силами и продолжила: – Ее обычно вывешивают как доказательство невинности невесты, и тогда все знают, что брак заключен, но мы не…

Не договорив, Эвелин взглянула в сторону окна.

– А-а… – произнес Пэн. – Что ж… ты не волнуйся, не думаю, что кому-то понадобится доказательство. Они поверят мне на слово.

– Да, но… – попыталась возразить Эвелин, но он прервал ее поцелуем, затем лег на спину и, устроившись поудобнее, протянул к ней руки.

– Давай сейчас укроемся и будем спать.

Поколебавшись, Эвелин подобралась к нему поближе, натянула на него и на себя простыни, потом, подумав еще секунду, положила голову ему на грудь. Пэн обнял ее одной рукой, и Эвелин сделала то же самое с некоторой неуверенностью.

Он почти уснул, когда она, приподнявшись, начала о чем-то болтать. Пэн свободной рукой опустил ее голову обратно к себе на грудь и сказал:

– Спи.

Закрыв глаза, он сам притворился спящим и наблюдал. Через несколько секунд она наконец расслабилась, утихла, дыхание выровнялось. Пэн улыбнулся, прислушиваясь. Жена храпит, как моряк, подумал он, однако это его даже умилило. Он поцеловал ее в макушку и начал довольно разглядывать кроватные занавески над головой. Надо же, ему удалось совершить брачный обряд и доставить жене удовольствие, совершенно не пользуясь руками… «А все-таки я молодец, черт возьми», – радостно подумал Пэн.

Эвелин проснулась, чувствуя легкое покалывание на правой груди. Улыбнувшись, она в полудреме издала тихий сладостный стон и прогнулась под приятным ощущением. Открыв глаза, она увидела переливавшуюся в лучах утреннего солнца темную макушку мужа, нежно ласкавшего губами и языком ее сосок.

Лепеча от удовольствия, Эвелин погрузила пальцы ему в волосы, мягко провела ногтями по голове, затем опустилась ниже, к спине. Пэн посмотрел вверх и, увидев, что она проснулась, приподнялся и поцеловал ее.

Эвелин подумала, что, может быть, не стоит сейчас – у нее было не очень приятное дыхание с утра, но потом решила, что раз он не против, то и она не возражает. Это было волшебное пробуждение, и блаженство усилилось, как только Пэн просунул колено меж ее ног и прижал его к ней. Эвелин снова застонала, прогибаясь и чувствуя сильное желание.

– Может, нам перейти к подоконнику? – на выдохе спросила она, когда Пэн приподнялся над ней, стараясь держаться только на локтях и не давить на руки.

Он замер, потом почему-то улыбнулся и, тихо посмеявшись, покачал головой:

– Нет. Этим утром, я думаю, окно поживет без нас.

– Но… – попыталась возразить Эвелин, прежде чем в дверь постучали.

– Ну, кто еще там? – ворчливо спросил Пэн.

– Это Дэвид, милорд, – послышался голос из-за двери. – Ваш отец прислал меня узнать, проснулись ли вы. Он сказал, что вам сегодня надо ехать в Рамсфелд смотреть замок.

Вздохнув, Пэн слез с Эвелин.

– Да-да. Уже встал.

– Вам помочь одеться, милорд? – спросил мальчик. Пэн сел на кровати и потянулся к простыням, но, в очередной раз вспомнив про руки, бросил эту затею. Тогда Эвелин, быстро схватив простыни и овчину, накрыла себя и его, но Пэн выскользнул из кровати и встал.

– Ты принес мою одежду? – громко спросил он, подходя к двери. Эвелин с трепетом смотрела на его явное свидетельство возбуждения.

– Да, милорд.

– Тогда входи.

Дверь открылась. С трудом отведя взгляд от мужа, Эвелин натянула простыни до подбородка и смотрела, как вошел Дэвид, неся Пэну одежду, обувь и кольчугу. По всей видимости, Рамсфелд находился достаточно далеко, и могла возникнуть необходимость обороняться от бандитов. Эвелин принялась вспоминать, где же она раньше слышала это слово, и через несколько секунд ее осенило. Она посмотрела на мужа и, стараясь не опускать глаза ниже его пояса, спросила:

– Ваша мать жила в Рамсфелде, верно?

– Да. А как ты узнала?

Обернувшись, Пэн удивленно посмотрел на нее. Дэвид тем временем захлопнул дверь одной ногой и направился с поклажей к креслу у камина.

– Ваша мама говорила об этом на следующий день после того, как мы приехали сюда, – пробормотала Эвелин. – Она сказала, что там умер кастелян.

– Да, Леджер. Он был уже очень стар.

– Так вы едете в Рамсфелд, чтобы назначить нового кастеляна?

Пэн остановился у кресла с одеждой и повернулся к Эвелин с досадой в глазах.

– Ой, я же забыл тебе сказать…

– Что сказать? – спросила Эвелин.

Дэвид развернул шоссы, чтобы Пэн мог залезть в них. Как только с этой частью туалета было покончено, он ответил:

– Отец хочет, чтобы я стал там кастеляном.

– Что? – пораженно воскликнула она. Дэвид в это время забрался на табуретку и через голову надел на Пэна тунику. Затем Пэн взглянул на Эвелин с улыбкой, очевидно, ожидая, что она обрадуется.

– Да. Ему нужен кто-то, кому он доверяет. Кроме того, отец думает, что там я наберусь опыта.

Эвелин в непонимании смотрела на него, и он пояснил:

– Последние несколько лет я почти не вылезал из военных походов. Мне нет равных в бою, но теперь я должен научиться управлять поместьем. – Пэн встал на колени, помогая Дэвиду с кольчугой, затем снова поднялся. – Также отец полагает, что ты сама почувствуешь себя счастливее, если у тебя появится свой собственный дом которым ты сможешь распоряжаться.

Эвелин продолжала безмолвно смотреть на него. Тем временем Пэн спросил у оруженосца, где пояс и меч. Они остались в другой комнате, вспомнил мальчик, и, извинившись, побежал забрать их.

Пэн подошел к кровати, наклонился и, наградив Эвелин недолгим страстным поцелуем, вышел из спальни. Она проводила его взглядом, не произнеся ни звука.

Так. Пэн собирается стать управляющим Рамсфелда. Они переезжают туда. У нее будет свое хозяйство.

Эвелин содрогнулась от ужаса. Неделю назад она бы обрадовалась, узнав, что станет владелицей собственного дома. Однако потом над Эвелин начали сгущаться тучи неудач, и теперь она безумно боялась опростоволоситься. Она уничтожит этот замок.

– Рамсфелд – родной дом леди Кристины, там она выросла. Когда ее родители умерли несколько лет назад, замок перешел к ней по наследству.

– Она единственный ребенок в семье, – вставила леди Хелен, и Диаманда кивнула.

Эвелин шла молча и только слушала, пока они втроем поднимались наверх.

Они только что закончили завтракать и покинули зал. К тому времени, как Эвелин утром спустилась вниз после умывания, Пэн с отцом уже уехали, поэтому за столами сидели только четыре женщины в окружении нескольких сотен слуг и солдат.

Естественно, первое, о чем заговорила леди Джервилл, был Рамсфелд. Судя по тому, как живо Диаманда и леди Хелен вступили в разговор, Эвелин обо всем узнала последней.

Во время завтрака она выяснила, что было принято решение отложить поездку на неделю: у Пэна появится возможность окончательно вылечиться, а Эвелин успеет собрать вещи. Ну, на это много времени не понадобится, подумала она. Нужно было только упаковать одежду, а поскольку ей тут больше ничего не пригодилось, другие ящики стояли нераспакованными.

Леди Джервилл говорила об этом переезде с напускной радостью, и Эвелин показалось, что она тоже чувствовала себя не очень счастливой. Даже Диаманда и леди Хелен приуныли.

Надо было срочно поднять настроение. Эвелин была рада вернуться после завтрака наверх, в гостиную, где она собиралась завершить очередную попытку сшить Пэну шоссы и тунику. К работе она приступила на следующий день после прибытия в Джервилл. Тогда, почти все утро бесцельно прослонявшись по замку, Эвелин решила, что самое время заняться делом и изготовить мужу новый комплект одежды. Несмотря на то что он отыскал замену в комнате покойного брата, наряд Адама сидел на нем не очень хорошо.

– Рамсфелд – замечательное место, тебе понравится, – весело говорила Диаманда по пути в гостиную. – Ты была там? – удивилась Эвелин.

Шедшая перед ними леди Хелен открыла дверь в комнату.

– Да. Мы с семьей были там проездом, когда они в первый раз везли меня сюда заниматься с леди Крис…

Натолкнувшись на тетину спину, Диаманда прервала свою речь и огляделась по сторонам. Леди Хелен почему-то неожиданно остановилась у входа в гостиную, заслонив собой проход и не давая ни одной из девушек войти.

– Тетя Хелен! Что-то случилось? – взволнованно спросила Диаманда.

Не дожидаясь ответа, она протиснулась и заглянула в комнату. Леди Хелен тем временем безуспешно пыталась увести Эвелин.

– Ах, дорогая, почему бы нам не прогуляться во дворе?

– Но там дождь идет, – напомнила ей Эвелин. Увидев в глазах леди Хелен сожаление, она нахмурилась и решительно направилась в комнату, желая посмотреть, что там происходит.

– Милая, я не думаю, что… – Леди Хелен дотронулась до плеча Эвелин, пытаясь остановить ее, но замолчала и с печальным вздохом опустила руку.

Миновав ее и Диаманду, Эвелин прошла внутрь. Поначалу она не заметила ничего необычного. Все вроде осталось на прежних местах. В комнате не было никого, кроме Боудикки и Джуно. Борзые леди Кристины, свернувшись, спали на старых кусках сукна, которые хозяйка специально положила для их удобства.

Эвелин повернулась обратно к тете Хелен и Диаманде, но вдруг резко обернулась к собакам, увидев маленький клочок ткани, видневшийся из-под их лап. Он был такого же зеленого цвета, как и та ткань, которую леди Джервилл дала Эвелин, чтобы она могла сшить одежду для Пэна. Это были остатки от материала для его свадебного наряда.

– Эви?.. – тихо произнесла леди Хелен.

Эвелин осторожно двинулась по комнате мелкими шажками, будто пересекая реку по узкому бревнышку, и неотрывно смотрела на ткань.

Дойдя до собак, она тихо опустилась на колени и медленно стала вытаскивать из-под них сукно. Джуно и Боудикка проснулись, вскочили и приветственно завиляли хвостами. Эвелин подняла с пола почти законченную тунику Пэна – исцарапанную и сжеванную.

– О-о… – болезненно простонала леди Хелен. – И это после стольких трудов. О, Эвелин…

– Я схожу за леди Джервилл, – сказала Диаманда и выбежала из комнаты.

Эвелин слышала удалявшиеся шаги девочки, но сама недвижно сидела на месте, уставившись на остатки туники. Она с трудом верила в происходящее. Нет, ее потрясенное сознание отказывалось воспринимать случившееся.

Где-то далеко раздался скулеж, и вверх по ее щеке прошелся язык Боудикки. Эвелин моргнула и посмотрела на животное. Джуно в этот момент тоже подошла ближе и лизнула ее. Что это? Извинения? Попытка поддержать?

Боудикка снова взвыла и еще раз лизнула Эвелин, будто прося не наказывать их. Глупые вы создания, как вас вообще можно обидеть, подумала она, слабо улыбаясь. Затем она выдохнула, избавляясь от всего напряжения в теле, бросила бывшую тунику на пол и похлопала собак по спинам.

– Ничего страшного, – приговаривала она, чувствуя, как успокаивается, трогая их за шерсть.

– Но ты же так много работала… – сказала леди Хелен.

– Ладно, это всего лишь туника, – ответила Эвелин.

Вспомнив слова леди Джервилл про капризы судьбы, она поняла, что сама начинает верить в это. Но если положение вещей действительно такое, у нее есть выбор: либо бросить все и сдаться, либо продолжать усердно работать, пока судьбе не надоедят эти глупые игры.

Сдаваться Эвелин не собиралась.

– Эвелин?

Она подняла голову. Войдя в комнату, леди Джервилл встала рядом с леди Хелен. Судя по тяжелому дыханию, она торопилась, но теперь двигалась очень медленно, почти осторожно, с неуверенным выражением на лице. Очевидно, Диаманда уже рассказала ей, что произошло, и леди Джервилл бросилась наверх, боясь реакции Эвелин на проказы собак.

– Я… – начала она.

– Нет-нет, все хорошо, – перебила ее Эвелин. Еще раз потрепав Джуно и Боудикку, она подобрала с пола лохмотья прелестной туники и встала. – Только боюсь, понадобится еще ткань. Надеюсь, торговец скоро появится в этих краях.

– Я пошлю человека, который быстро отыщет его, – сказала леди Джервилл, с тревогой вглядываясь в лицо Эвелин, скорее всего не зная, чего ожидать.

В первый раз, когда вся работа была уничтожена пожаром в палатке, Эвелин, казалось, вот-вот лишится рассудка, но такая странная реакция была вызвана скорее всего недосыпанием. До того как случилось это несчастье, Эвелин очень мало спала, и, кроме того, ее выбило тогда из колеи огромное количество происшествий за короткое время. А сейчас, за три дня пребывания здесь, это была только первая неудача. Не было никаких причин падать духом.

Проходя мимо леди Джервилл, Эвелин похлопала ее по руке и сказала:

– Пойду посмотрю, осталась ли ткань цвета слоновой кости.

Выйдя из комнаты, она отправилась к себе. Можно будет использовать уничтоженную тунику для измерения нового куска ткани, подумала Эвелин, и, перекинув тряпку через плечо, встала на колени перед сундуком, чтобы достать… Тут она замерла и стала принюхиваться. В воздухе пахло. Она внимательнее вдохнула и повернулась к тунике, висевшей у нее на плече. Свинина. Чтобы убедиться, Эвелин прижала тунику к носу. Да, так и есть!

Она села на пол и в недоумении уставилась на ткань. Вчера вечером они действительно ели на ужин свинину, только вот каким образом запах перешел на тунику?.. После еды Эвелин вчера не шила. Она пошла поговорить с Пэном, а затем… ну, естественно, когда он пришел к ней в комнату, нашлись другие занятия.

Она пощупала материал. Неудивительно, что собаки заинтересовались – дело именно в запахе. Но как такое могло случиться? Это мог сделать только кто-нибудь другой, но кто… Дело нетрудное – достаточно было помусолить ткань жирными пальцами, и она запахла так, будто на ней разложено мясо.

Итак, уже вторая попытка сшить Пэну одежду закончилась неудачей. Сначала пожар, теперь это. Тут Эвелин покачала головой, пытаясь отбросить страшную догадку: нет, не может быть… неужели кто-то нарочно мешает ей? Она не хотела верить в это. Хоть и точно знала, что затушила свечу перед выходом из палатки. А сейчас случилась эта история со свининой… С другой стороны, в последнее время от нее были одни только беды, и вполне возможно, что и со свечой она тогда недоглядела.

Нет, глупые мысли, подумала Эвелин. Запах свинины мог совершенно случайно попасть на тунику… правда, она не могла понять, каким образом. Но в любом случае никто не мог сделать этого специально! Все же были так добры к ней…

Эвелин аккуратно положила пострадавшую тунику в ящик сверху на другую ткань, мысленно даже радуясь их с Пэном переезду в Рамсфелд. Она решила, что не начнет шить заново до тех пор, пока не окажется в новом доме. Так безопаснее.