8

В Венеции на борт поднялось несколько пассажиров. Торговцы, группа сутулых студентов-очкариков, опьяненных Гомером и возмечтавших своими глазами взглянуть на чудеса Древней Греции, трое благообразных турок с женами в чадрах. Пассажиры, следующие от порта приписки судна, с любопытством разглядывали новоприбывших.

Адам почувствовал, как пальцы Жюли крепче стиснули его локоть. Зажав трость под мышкой, он на мгновение накрыл ее ладонь своей.

— Все хорошо. Вряд ли мы повстречаем знакомых.

— Надеюсь, ты прав. — Жюли отчаянно хотелось в это верить.

Она разглядывала пассажиров, столпившихся у бортика. Большинство оживленно болтали, изредка поглядывая в сторону берега. Лишь один, прямой как палка, ни с кем не заговаривал. И не сводил глаз с Адама.

— Посмотри туда! — Пальцы Жюли вновь напряглись.

— Знаю. — Адам пожал плечами. — Тут уж ничего не поделаешь. Заурядный шпик, не более того. Я ожидал чего-то в этом роде. Ференц и отец инсценировали мою смерть, но не все в нее поверили. — Он глубоко вздохнул. — Если меня схватят на территории, занятой австрийцами, мною воспользуются, чтобы выманить Ференца из Ниццы. Собственно, Ференц-то им и нужен… Не тревожься, — добавил он, видя, как глаза Жюли испуганно расширились. — Этого не произойдет. Тем более что до России еще далеко, а как только мы окажемся в Греции, мы собьем их со следа.

Не успела Жюли ответить, как в нескольких шагах от них возникла суматоха. Крик поднял верзила с сальными волосами: в потоке брани перемежались итальянские, греческие и турецкие ругательства. Раздался звук пощечины — и тщедушный мальчуган, потеряв равновесие, кубарем покатился по палубе и, со всего размаха врезавшись в Адама, толкнул его к борту.

Устояв на ногах, Адам поддержал мальчика и помог ему подняться. Рука легла на худенькое плечико, и паренек поднял глаза. Взгляду открылось перемазанное лицо уличного беспризорника, пепельно-бледная кожа, удивительного аквамаринового оттенка глаза… и багровый отпечаток ладони на впалой щеке…

— Perdonatemi, signore.

Мальчик отпрянул от протянутой руки, словно ожидая новых побоев, но голос Адам прозвучал мягко и сочувственно:

— Не ушибся?

— Черт тебя подери, неуклюжий попрошайка! — Подоспевший верзила запустил руку в спутанные черные волосы. — Из-за тебя я уронил за борт шляпу! Вот сейчас ты за ней и отправишься, поганый голодранец!

От человека разило луком и потом. Адам невольно отпрянул и резко ударил верзилу по руке набалдашником трости. Тот с воплем выпустил свою жертву.

— А ты чего лезешь? — взвыл негодяй. — Не суй свой нос, куда не просят. Ублюдок принадлежит мне.

— Принадлежит? — Глаза Адама сощурились. — Это твой сын?

Адам почувствовал, как детские пальцы настойчиво теребят его за рукав, и поневоле умолк.

— Я в услужении у этого господина. — Паренек сглотнул. — Он — мой благодетель и покровитель.

Адам нахмурился и неохотно выпустил мальчика. Пошарил в кармане, извлек золотую монету и бросил ее неприятному типу.

— Купи себе новую шляпу и оставь малыша в покое.

Верзила злобно сощурился, но жадность пересилила гордость и ненависть: он спрятал монету и потащил мальчика за собою. Отойдя шагов на двадцать, он отвесил пареньку подзатыльник, поторапливая беднягу, и торжествующе оглянулся на Адама, Тот выругался сквозь зубы, проклиная собственную беспомощность.


Оставшись одна, Жюли обвела взглядом роскошную каюту. Наверное, более просторного жилого помещения не нашлось бы на всем корабле, но при мысли о том, что она будет жить бок о бок с Адамом в этом замкнутом пространстве в течение трех недель, она похолодела от беспокойства.

Не обращая внимания на чемоданы, горой сваленные на ковер с цветным геометрическим узором, Жюли подошла к иллюминатору и выглянула наружу. Цветом и блеском вода напоминала отборные аквамарины в лучах зари, и красота моря немного успокоила путешественницу.

После стольких месяцев ей пора уже было привыкнуть к внезапным перепадам настроения Адама, к его замкнутости и недомолвкам. Тогда почему выходки Адама так задевают ее и ранят? И с каждым днем — все острее? На этот вопрос ответ нашелся с легкостью. Прежде причиной недовольства Адама служили клиника, боль и нетерпение. Теперь — только она одна.

Жюли прижалась лбом к холодному стеклу. Все было бы куда проще, если бы отношения их так и остались бы на уровне деловых. Но внутренний голос неумолимо нашептывал: «Даже в самом начале о деловом соглашении речь не шла».

К возвращению Адама Жюли извлекла из чемоданов все необходимое и разложила по местам.

— Я оставила тебе половину комода, два выдвижных ящика и вон тот сундук. — Договорив, Жюли с равнодушным видом опять уставилась в иллюминатор.

Адам положил шляпу, перчатки и трость на туалетный столик и подошел к девушке. Последние полчаса он пытался распутать сети мыслей и чувств, в которые так опрометчиво угодил. И полагал, что преуспел, пока не увидел ее — такую прелестную и храбрую.

— Ты не хочешь даже взглянуть на меня?

Жюли медленно обернулась, в глазах блеснули слезы.

— Жюли, я не хотел досаждать тебе понапрасну. — Адам знал, что причинит ей еще немало горя, и проклинал себя за это. — Я ушел не потому, что твое общество мне в тягость… Знаешь, я впервые задумался о будущем. Я расхаживал вдоль перил и размышлял о том, что меня ждет. Четыре года я жил местью, и только ненависть помогла мне выстоять. Я не хотел знать, что будет потом. Одна-единственная мысль владела мною: расквитаться с врагом, отыскать Илону и вызволить ее. Но что дальше? Сейчас, на палубе, я попытался представить будущее: вот я снова найду Илону, протяну к ней руки… — Он на мгновение зажмурился. — Но видел я только твое лицо.

В золотистых глазах вспыхнуло сострадание, и Адам резко отвернулся, ощущая себя последним негодяем.

— Если я отыщу Илону… когда я ее отыщу, я свяжу свою жизнь с ней. В этом мой долг перед бедняжкой.

— Адам…

Он резко схватил ее за руки.

— Мне нечего тебе предложить, Жюли. Ты меня понимаешь?

Глаза его оттенком напоминали пепел, чуть тронутый синевой, на щеке неистово пульсировала жилка. Жюли отчаянно хотелось обнять глупого мальчишку и не отпускать более. Вместо этого она завернулась в плащ оскорбленной гордости.

— А я просила тебя о том, чего ты дать не в состоянии, Адам? Просила? — тихо проговорила она. — Ты не хочешь для начала узнать, приму ли я от тебя хоть что-нибудь?

Адам вздрогнул, точно от удара хлыста. Руки его разжались и беспомощно упали. Зазнавшийся глупец! Ну что ж, он получил по заслугам! Что за самонадеянность — думать, что его чувства не оставили ее равнодушной! Мир переменился для него, но не для Жюли! Да, она поцеловала его с пылким самозабвением неведения. Да, ее тело стремилось к нему, но это вовсе не значит, что Жюли грезит о нем так же, как он — о ней.

— Я прошу прощения. Я и впрямь чрезмерно о себе возомнил. — Недоумевая, почему так болит сердце, в то время как задета только гордость, мужское самолюбие, Адам шагнул назад. — Я не стану докучать тебе своим обществом, обещаю. Прими от меня хотя бы это. — Коротко поклонившись, он вышел из каюты.

Жюли долго глядела на дверь, за которой он скрылся, не сознавая, что слезы потоком хлынули из глаз и струятся по щекам. Затем снова прижалась лбом к иллюминатору, ища утешения у моря и неба.

Адам сдержал слово. Он вернулся в каюту поздно ночью, а ушел на рассвете. Виделись они только на людях — за едой, на прогулках по палубе. Во время стоянки судна вместе сходили на берег: корабль приставал в Анконе и Рагузе, прежде чем взять курс Корфу. Разговаривали они друг с другом мало. Чаще вообще молчали.

Каждую ночь Жюли обещала себе, что заснет до его возвращения, а утром не проснется до тех пор, пока он не уйдет. Но ей не удавалось сомкнуть глаз до тех пор, пока с соседней кровати не доносилось ровное дыхание Адама.

Зачем они так мучают друг друга? — спрашивала себя Жюли, тщетно призывая сон. Зачем игнорируют то, что упрямо росло и крепло на протяжении стольких месяцев? Жюли резко отбросила покрывала. Не задумываясь о последствиях, она накинула на плечи подбитый мехом халат и отправилась искать Адама.

Фонари потушили в одиннадцать, как обычно. Палуба казалась пустынной. Пассажиры мирно спали в каютах, вахтенные офицеры разошлись по своим постам. Адам стоял, облокотившись о поручень.

Жюли, должно быть, давно уснула, но ему не хотелось возвращаться в каюту, напоенную ароматом вербены. На протяжении скольких ночей он лежал, не смыкая глаз, мечтая о девушке, что спала на расстоянии вытянутой руки? Княжна Муромская подчинила себе не только его чувства. Адама завораживал ее характер, нежный и дерзкий, ее ум, ее храбрость и та волшебная, целительная сила, что сияла вокруг нее незримым ореолом.

Как бы все сложилось, если бы они встретились, не обремененные воспоминаниями прошлого? Они потянулись бы друг к другу — свободно и легко, не терзаясь виной, не преодолевая каменных завалов, что ныне загромождали путь, словно руины здания? Их судьбы сплелись бы, словно лозы на солнце? Каково это — вручить ей себя всего, без остатка? Приняла бы она этот дар?

Он сказал Жюли, что ничего не может ей предложить. Что за горькая ирония! Никогда еще он не испытывал такой потребности дарить, уступать, преклоняться! Адам Батьяни шел по жизни, принимая обожание родных как должное, одерживая одну победу за другой: какая женщина могла устоять перед его обаянием и красноречием! Дорогие подарки и наслаждение — ничего больше красавицам не было нужно! Откровенно говоря, Илона ничем не отличалась от прочих. Если бы не трагический финал… Теперь, в одиночестве, ощущая на щеке теплое дыхание южной ночи, Адам нашел в себе силы признать это.

Погруженный в свои мысли он вздрогнул, когда тонкие руки легли на перила в нескольких дюймах от него.

— Жюли! Что-то не так? — встревожился Адам.

Все разумные объяснения, что она собиралась привести, вылетели из головы, едва сильные ладони сжали ее плечи.

— Нет, — шепнула Жюли. — Все в порядке. Теперь все в порядке, мысленно докончила она, прижимаясь щекой к его груди. Вот теперь все в порядке.

— Тогда что ты тут делаешь? — Адам знал, что прикасаться к ней не имеет права, и все-таки погладил тонкую руку, ощущая, что под халатом у Жюли только ночная сорочка.

— Тебя ищу.

Адам не сказал ни слова, лишь вопросительно изогнул брови.

— Уже поздно, а я не могу уснуть. Я всегда жду твоего возвращения.

— Правда? — не веря своим ушам, переспросил Адам. — Тогда с какой стати я всю неделю прокрадываюсь в каюту, словно вор?

— Это риторический вопрос? — улыбнулась она.

— Да, пожалуй.

Адам медленно разжал пальцы. Отстранившись, молодые люди мгновение постояли так, а затем снова взялись за перила. Жюли подставила лицо теплому морскому ветерку. Вдали мерцали огни — значит, утром корабль пристанет к Корфу.

— Я ничего у тебя не прошу, Адам. Мы заключили договор, и оба получили то, что хотели. Ты увез меня из Ниццы, а в обмен обзавелся подставной женой. Но в пути мы стали друзьями, и… — Она храбро встретила взгляд собеседника. — И мне тебя не хватает!

— Жюли…

Договорить он не успел: дверь из коридора с грохотом распахнулась и на палубу выскочила маленькая, тщедушная фигурка в штанах и рубашке. Мальчуган, давешний знакомец Адама, пробежал несколько шагов, споткнулся о складной стул и полетел кувырком.

Вслед за ним, одной рукой подтягивая брюки, вывалился верзила-купец. Рыча, как разъяренный тигр, он подхватил мальчишку за шиворот и ударил о железный бортик.

— Негодная тварь! — заорал он. — Сейчас ты узнаешь, кто здесь хозяин!

Отстранив Жюли, Адам шагнул вперед. До глубины души возмущенный, он одной рукой вцепился в сальные волосы, другой — ухватил негодяя за плечо и рванул к себе. Тот выпустил ребенка и резко развернулся, дохнув в лицо противнику винным перегаром. И тут Адам со всего размаха ударил мерзавца кулаком в живот, затем еще раз и еще. Верзила глухо застонал. Упиваясь первобытным торжеством победы, Адам забыл о собственной боли, что пронзала спину, словно нож.

Жюли оглянулась в поисках оружия. На стуле лежал позабытый дамский зонтик. Схватив его наперевес, словно копье, она ринулась вперед, целя противнику в горло.

Адам краем глаза заметил это движение.

— Нет! — закричал он. — Не надо!

Секунда промедления дорого ему обошлась. Мясистый кулак просвистел в воздухе и ударил юношу в челюсть, повалив на палубу. Оглушенный Адам с трудом поднялся на ноги, опасаясь за Жюли. Но купец вырвал зонтик у девушки из рук, переломил его о колено, словно соломинку, и, презрительно хмыкнув, отвернулся.

Затем снова занялся парнишкой, что беспомощно застыл на месте, даже не пытаясь бежать. Купец ухватил мальчугана за шиворот, свирепо встряхнул и оторвал от земли — изможденное, перепуганное личико оказалось на одном уровне с его собственным.

— Ты мне за это заплатишь! Сполна заплатишь! — прорычал он, отшвырнув от себя мальчика. Тот, пронзительно вскрикнув, полетел в воду. Не потрудившись даже обернуться, верзила сделал непристойный жест и пробормотал: — Туда ублюдку и дорога!

Не успел он договорить, как кулак Адама врезался в его физиономию. Хрустнула челюсть, раздался дикий вопль, из носа потоком хлынула кровь. А Адам уже перегнулся через поручень.

— Позови на помощь, Жюли! — велел он. — Я прыгну вниз.

— Нет! — закричала она, вцепляясь в его плечо. — Нельзя! Ты погибнешь!

Адам оттолкнул ее.

— Делай, как я сказал!

Жюли в ужасе заломила руки. О боже, он не продержится в холодной воде и двух минут — искалеченное тело откажется ему повиноваться. Неужели ей суждено потерять его — здесь, теперь? Жюли обвела палубу безумным взглядом.

Вдоль стены кают выстроились ровные ряды складных стульев и шезлонгов. Плохо понимая, что делает, Жюли схватила один из стульев и обрушила его на голову Адама.

Сбросив халат, она перебралась через борт. Уже погружаясь в черную воду, Жюли услышала, как Адам выкликает ее имя.


Адам в панике перегнулся через поручень. В голове гудело, ссадина на виске сочилась кровью, но он ничего не замечал. Рядом с первым белым пятном на воде возникло второе. Слава создателю, море нынче спокойное! Но тут обе головы ушли под воду, и Адам похолодел от страха. Хотелось броситься вниз, но здравый смысл велел остаться на месте. Калека не поможет утопающим, с горечью подумал он, смиряя гордость. Головы снова появились на поверхности, и Адам едва не зарыдал от облегчения. Жюли обняла ребенка одной рукой и легла на спину, так, чтобы оба качались на легких волнах.

Адам ринулся к капитанскому мостику, громко зовя на помощь. Спустя несколько минут он возвратился на палубу с двумя матросами. Впрочем, самому ему показалось, что прошли часы. Поглядев вниз, он убедился, что Жюли по-прежнему держится на воде. Проклиная свою беспомощность, Адам следил, как матросы деловито скрепили кожаные ремни и веревки, превратив их в подвесное сиденье. Один из матросов был спущен за борт.

Палуба понемногу заполнялась людьми. К месту происшествия подоспели офицеры и разбуженные шумом пассажиры. Не замечая ничего вокруг, Адам стоял у борта, судорожно вцепившись в перила побелевшими пальцами, и не сводил глаз с двух светлых пятен на воде.

— Держись, Жюли! Держись! Все будет хорошо! — воскликнул он, не сознавая, что говорит вслух. — Я люблю тебя!

Вздрогнув, Адам вник в смысл сказанного — и принял слова как должное. Ясное, пронизанное светом чувство подчинило его себе: так морская волна накатывает на песок, сглаживая неровности и отметины. И как он раньше этого не понял? Мечтал о ней все эти месяцы, тосковал — и не понял! Как он не заметил любви с самого начала?

Тем временем Жюли, свободной рукой рассекая темную воду, на несколько футов приблизилась к спасателю. Отдохнула минуту и снова поплыла вперед. Матрос окликнул ее и бросил веревку. Петля упала на расстоянии ярда.

Хотя поначалу Жюли не ощущала холода, она знала, что даже в сравнительно теплой воде Средиземного моря время у нее ограничено. Спустя какое-то время мускулы сведет судорога. Однажды в детстве она заплыла слишком далеко, закоченела и камнем пошла ко дну. По счастью, вовремя подоспел отец… Жюли решительно прогнала пугающие воспоминания.

Адам! Мысль о нем вспыхнула в сознании, согревая, точно бокал бренди, возвращая силы усталым мышцам. Ей нельзя умирать. Нужно вернуться к Адаму. Увидеть его хотя бы еще раз. Сказать, что…

Жюли на ощупь потянулась к петле: морская вода заливала глаза. Пальцы сомкнулись на веревке, и она позволила себе расслабиться. Забыв о том, что следует держаться на плаву, Жюли просто ухватилась за петлю, повиснув на ней всем весом, и с головой ушла под воду. От неожиданности пальцы разжались, веревка выскользнула, в рот хлынула морская вода. Рука, поддерживающая ребенка, обмякла только на секунду, но и этого хватило, чтобы малыш едва не пошел на дно. В панике Жюли обхватила хрупкое тельце обеими руками.

Соль разъедала горло и легкие. Последним усилием Жюли перевернулась на спину. Все еще кашляя, она постаралась дышать ровнее, а не хватать воздух ртом.

Когда рядом снова раздался всплеск веревки, Жюли до боли закусила губу, стараясь не поддаться панике и не ухватиться за петлю обеими руками.

Только с четвертого раза спасительная петля охватила ее тело. Затем веревка натянулась, и Жюли потащило по воде.


Едва матрос поднялся на палубу со своей ношей, Адам склонился над девушкой, привлек ее к груди. Веки Жюли слабо дрогнули, и он провел рукою по ее лицу.

— Жюли, милая, ты меня слышишь?

Ей отчаянно хотелось открыть глаза и взглянуть на Адама, но все силы уходили на то, чтобы совладать с ознобом. Прежде она не ощущала холода, но теперь, по контрасту с теплой ладонью Адама, дрожь стала сотрясать ее тело и леденить кровь.

— Озноб — хороший знак. Значит, она борется с холодом.

Адам поднял голову. Рядом стоял седой пассажир с добрым морщинистым лицом.

— Что? — переспросил он. Слова собеседника показались ему нелепицей.

Старик потрепал его по плечу.

— С ней все будет в порядке. Я доктор и знаю, что говорю. — Врач пощупал у Жюли пульс и удовлетворенно кивнул. — Отнесите ее в каюту, укутайте потеплее и дайте немного бренди. И поблагодарите Господа, подарившего вам такую жену!

Борясь с ознобом и с накатившей слабостью, Жюли открыла глаза, покрасневшие от соленой воды.

— С ребенком все в порядке? — Зубы ее стучали, словно кастаньеты.

Тем временем матросы, склонившись над малышом, ритмичными движениями откачивали воду из его легких. Очень скоро мальчуган закашлялся, а синие губы порозовели.

Доктор взял Жюли за руку и улыбнулся:

— Ни о чем не тревожьтесь. Я сам позабочусь о мальчике. Обещаю вам. — Он сердечно сжал застывшие пальцы.


На пороге каюты Адам едва не столкнулся с Яношем.

— Вот, воды горячей принес. — Слуга знаком указал на два тяжелых ведра. — Надо же соль с нее смыть.

— И когда только ты успел? — полюбопытствовал Адам, плечом открывая дверь.

— Я знал, что она выкарабкается. — От дверей старик обернулся, руки его заметно дрожали. — Ведь правда?

— Правда, — заверил его Адам. — Все будет хорошо.

Он уложил Жюли на кровать, второй раз за ночь остро ощущая собственную беспомощность. Адам знал, что необходимо снять насквозь промокшую сорочку. Так откуда эта неуверенность, эта робость, когда речь идет о жизни и смерти? Жизни и смерти любимой женщины?

— Жюли, нужно снять сорочку. Ты меня понимаешь?

Негнущимися пальцами он принялся стаскивать холодную, пропитанную водой ткань. Затем обтер тело девушки теплой водой, смывая соль. Закутав в сухую простыню, уложил в постель, укрыв всеми одеялами, что сумел найти. Но дрожь по-прежнему сотрясала Жюли.

Даже когда, одной рукою приподняв бедняжке голову, Адам поднес к ее губам бокал бренди и заставил сделать несколько глотков, легче не стало.

Внезапно Адам вспомнил, что отец рассказывал ему, как после битвы раненые жались друг к другу на обледеневшей декабрьской земле, согреваясь. Он опустился на колени у кровати и тыльной стороной ладони коснулся лица Жюли.

Жюли ощущала тяжесть одеял, знала, что ей давно пора согреться, но долгожданное тепло не приходило. Холод сковал тело ледяной броней. Она устала, бесконечно устала и так нуждалась в отдыхе! Ах, если бы просто полежать спокойно, позабыть про недавний кошмар!

Но вот пальцы Адам легли на ее щеку, и ласковое прикосновения согрело лучше любых одеял.

— Жюли, милая, ты меня слышишь?

Она открыла глаза, во взгляде читалась горестная покорность судьбе. Адам набрал в грудь побольше воздуху и заговорил — быстро, пока не иссякло мужество:

— Одеяла тебе не помогают. Я согрею тебя теплом своего тела. Другого выхода я не вижу. Ты мне доверяешь? Ты позволишь мне?

— Д-да, — стуча зубами, проговорила Жюли. — Д-доверяю.

Адам снова погладил ее по щеке, отвернулся и принялся раздеваться.

Жюли отметила это движение, и губы ее дрогнули в улыбке. Или он забыл, что она изучила каждый дюйм его тела за те недели и месяцы, что ухаживала за ним в клинике? А теперь он станет заботиться о ней. И увидит ее нагое тело. Глаза ее закрылись сами собой.

Адам, приподняв одеяла, улегся в постель рядом с ней. Мгновение он колебался, затем обнял Жюли и привлек к себе. Едва тела соприкоснулись, Адам ощутил, как в него вливается новая сила. И еще — радость. Впервые за много лет — с тех самых пор, как он получил роковое увечье, — он помогал ближнему. И впервые за эти годы ощутил себя мужчиной.

Руки его скользили вверх и вниз по спине Жюли, даря тепло и покой. Но ему ни на миг не удалось забыть о главном: он держит в объятиях ту, которую любит!

Любит! Закрыв глаза, Адам вспоминал то мгновение на палубе, когда в сердце его проснулась любовь. Нет, поправился он. Любовь всегда жила в его сердце, просто он упорно ее не замечал. Отказывался видеть. Когда же он впервые полюбил Жюли? В первое же мгновение, решил Адам. Когда открыл глаза и подумал, что умер и видит ангела.

Время шло: минуты складывались в часы. Мало-помалу Жюли согрелась и перестала дрожать. Теперь она уснет, подумал Адам. И лучше ей спать одной. Теперь, когда страх за ее жизнь ушел, так легко прислушаться к шепоту страсти, что звучит все яснее и настойчивее. Он просил Жюли довериться ему. Но рассчитал ли он свои силы?

Адам отодвинулся, но Жюли, тихо всхлипнув, потянулась к нему. Тонкая рука, прильнувшая к его груди в поисках тепла, обвила его за шею. Нежное дыхание щекотало щеку.

Называя себя последним негодяем, Адам едва не застонал от восторга, когда все его существо ответило на ласку. И снова он отстранился, собираясь покинуть постель, но протестующий шепот Жюли помешал ему осуществить задуманное.

Как много Жюли дала ему и как мало просит взамен! Сейчас она нуждается в его помощи — разве можно ей отказать?


Пробудился Адам задолго до рассвета. Они так и не разомкнули тесных объятий. Не убирая руки из-под головы Жюли, он перекатился на спину, дожидаясь, чтобы утихло неистовство страсти.

Но, словно не желая отказываться от этой близости, Жюли последовала за ним. Ладонь легла ему на грудь. Адам резко выдохнул, и рука скользнула ниже.

Жюли пробуждалась медленно. Тело все еще пребывало во власти изнеможения и усталости. Нахлынули воспоминания о пережитой ночи, и она внутренне напряглась, не уверенная, что правильно воспринимает происходящее.

Это был сон, ночной кошмар? С ужасающей отчетливостью Жюли представила, как вода смыкается над ее головой, и руки ее судорожно сжались. Но вот сильные пальцы легли на ее запястье, страх схлынул, золотистые глаза распахнулись, и она убедилась, что держит ее Адам.

— А я подумала было, что все это мне приснилось. — В горле першило от соленой воды. — Но сны не бывают такими отчетливыми.

— Как ты себя чувствуешь?

Жюли осторожно приподнялась на постели. Мускулы слегка ныли, однако не то чтобы сильно.

— Неважно, но выживу. — Глаза ее затуманились. — А ребенок?

— Доктор забрал малыша в свою каюту и обещал позаботиться о нем. Позже мы навестим его, если захочешь.

Жюли потянулась всем телом, мимоходом задев Адама. От восторга у того перехватило дыхание, и он предусмотрительно отодвинулся. Это движение напомнило им обоим, как близко друг к другу они лежат — обнаженные, словно любовники. Наверное, следовало ощутить неловкость и стыд. Однако душу Жюли переполняла признательность. Адам согрел ее в своих объятиях! А еще он сказал: доверься мне!

— Адам, спасибо…

Он шутливо запечатал пальцем ее губы.

— Не надо. Это пустяки, после всего того, что ты для меня сделала…

Жюли коротко кивнула, принимая оправдание и то, что за ним стояло. Веки ее снова сомкнулись. Адам решил было, что она задремала, но тут снова послышался тихий, срывающийся голос:

— Я так устала… там, внизу… Так устала, что проще было бы отказаться от борьбы. — Длинные ресницы затрепетали. — А потом я подумала о тебе и поняла, что мне нельзя умирать. Мне хотелось снова тебя увидеть. Сказать тебе нечто важное… — Жюли озадаченно нахмурилась. — Только вот не помню, что.

Слова Жюли растрогали его до глубины души. И ему тоже отчаянно хотелось открыть свое сердце. Признания дрожали на кончике языка — Адам просто-таки ощущал их вкус. Но нет, невозможно! Нельзя навязывать Жюли свои чувства, если она его не любит. Вне всякого сомнения, она по-своему привязалась к нему, но… Адам с ужасающей отчетливостью вспомнил ее взгляд, обращенный к Ференцу, взгляд, исполненный любви и муки…

Так что он ограничился тем, что провел пальцами по бархатистой щеке и улыбнулся.

Жюли завороженно глядела в его глаза. Они казались непроницаемо темными, вот только в глубине затаился синий отблеск. Ей доводилось читать в этих глазах раздражение и злость, но никогда еще в них не было столько тепла…

В сияющих глубинах Жюли видела свое отражение. Видение манило и звало ее, увлекало к краю пропасти. Разум подсказывал отступить, иначе будет слишком поздно. Но, не отводя глаз, она храбро шагнула вперед — и сорвалась с края в непроглядную бездну любви.

Загрузка...