Любовь - азартная игра

Глава 7

Идона приехала домой рано, когда солнце только поднималось. Стекла золотились от первых лучей, и девушке казалось — все радуется ее возвращению.

Она въехала на двор и услышала, как Меркурий принялся бить копытом и тихо ржать, почуяв хозяйку.

Идона спешилась, из конюшни вышел Нэд и остолбенел, уставившись на нее.

— Ой, а мы вас и не ждали, мисс Идона!

— Я приехала на лошади его светлости, Нэд.

— Превосходное животное! — оценил Нэд.

— Он донес меня из Лондона как на крыльях, — ответила Идона. — Его светлость, я думаю, сегодня сам приедет за ним, но кто бы ни приехал, говори — меня нет, и ты не знаешь, где я.

Нэд пытался понять:

— Вы уезжаете?

— Да, — твердо сказала Идона. — Я уезжаю. Нэд приготовил пустое стойло для Тандерера, а она пошла поздороваться с Меркурием.

Он так обрадовался, так тыкался мордой, что она подумала: если даже никто ее больше не любит, то у нее есть Меркурий, он будет любить ее всегда.

Она долго пробыла у него, потом прошла в дом и удивила Эдама с женой. Они завтракали, и при виде Идоны едва не уронили ложки от удивления.

Идона сказала им то же самое, что и Нэду, — приехала на лошади маркиза, но сейчас же отправляется дальше.

Они ей, конечно же, поверили, ведь Идона так замечательно выглядела в новом дорожном платье.

Выпив чашку чая, перекусив на кухне, она пошла наверх, в свою спальню.

Боже, как же не похож ее старый, уютный дом на роскошный особняк маркиза!

Пожалуй, впервые Идона посмотрела на свой дом отстраненным взглядом. Да, с точки зрения маркиза, это настоящая бедность.

— Но это мой дом, и мне некуда больше идти. Она уже решила, что делать, чтобы маркиз не заставил ее вернуться в Лондон, где, без сомнения, ей придется выйти замуж за графа Баклиффа.

Идона сняла красивое платье и повесила подальше в шкаф. Потом надела старенькое платьице, которое носила уже не один год.

Посмотрела в зеркало и усмехнулась: увидел бы ее в нем граф! Наверняка прекратил бы ухаживания.

Идона спустилась по лестнице и вышла в сад.

Она сказала Эдаму, что за ней должен приехать экипаж, и если он не появится тотчас после завтрака, то она пойдет ему навстречу по дороге.

Она знала, что ни Эдам, ни его жена не будут следить за ней: при всем желании они не в силах выйти из дома.

А может, было бы лучше всего, если бы маркиз поселил ее в маленьком деревенском домике? Почему она раньше не подумала и не предложила ему это?

«Слишком поздно. Я никогда больше не сумею с ним поговорить. И даже не услышу его насмешек».

Идона пыталась успокоиться, говоря себе, что он чрезмерно насмешлив, циничен и придирчив. Но что она может сделать с собой — она его любит!

Закрыв за собой калитку, она пошла дальше через сад. Никто не должен ее видеть, все должны поверить, что ее нет дома.

По дороге из Лондона она составила план и детально продумала его. Она обманет маркиза, он поверит, что она уехала на край света, и никогда не найдет ее!

Идона тут же горько возразила себе, что он и не попытается искать, если только граф Баклифф не подтолкнет его к этому.

Она миновала сад, старый мостик через ручей, потом оказалась в парке и подошла к высокому дереву. Это было особенное дерево.

В детстве Идона любила лазить по деревьям, и отец построил для нее домик на этом дереве, остроумно назвав его вороньим гнездом. Она любила сидеть там и наблюдать.

Осторожно она влезла на дерево; оно уже состарилось, кора засохла. В деревянном полу появились щели, а в соломенной крыше — дырки, через которые заливал дождь. Вот маленький деревянный столик, за которым она поила чаем кукол. А вот два стула, на которых она усаживала друзей, деревенских сверстников.

К. своему удивлению, Идона совершенно забыла про книги, которые любила здесь читать. Как дороги они ей были!

Страницы загнулись от сырости, переплет выцвел, но взяв их в руки, она снова почувствовала себя девочкой, у которой все хорошо и нет причин для беспокойства.

И бояться нечего, в любой момент можно побежать к маме.

День был в разгаре, когда она посмотрела в сторону дороги и увидела, как и ожидала, экипаж.

Скорее всего маркиз отправил одного из своих конюхов за Тандерером и велел спросить, дома ли она.

Сквозь ветки деревьев Идона наблюдала за приближающимся экипажем, и с удивлением увидела не только конюха, но и няню с багажом.

Она смотрела и не верила собственным глазам, но потом поняла: маркиз вычеркнул ее из своей жизни.

Что ж, она это ожидала, но, правда, не так быстро.

Отправив няню обратно с вещами, он ясно дал понять, что Идона не годится для жизни в обществе.

Но одно дело говорить так о самой себе, и совсем другое понять, что и маркиз так думает и даже не протестует против ее бегства из Лондона.

Итак, маркиз умывает руки, она остается без денег, без крыши над головой, предоставленная самой себе.

Будущее рисовалось ей бесконечно туманным.

А может, побежать, остановить экипаж, не дать ему уехать обратно на Беркли-сквер без нее? Сказать, что передумала и готова вернуться?

Она могла бы поскакать на Тандерере, если бы захотела, а няне просто не надо было бы выходить из экипажа, вот и все.

Потом Идона печально покачала головой — если она так поступит, то маркиза снова возьмется за свое, и очень скоро появится граф Баклифф.

«Бесполезно, — грустно вздохнула Идона, — если бы даже граф предложил мне весь мир и небеса, я бы все равно отказалась. Я лучше умру с голоду, чем выйду за него замуж».

Конечно, маркиза и маркиз сочтут, что она просто глупа, но они не в силах приказать ей выйти замуж за нелюбимого.

«И вообще, как я могу кого-то еще любить, если я люблю маркиза?» — спросила она себя.

Как ужасно осложнилась ее жизнь! И теперь, что бы она ни делала, — все пойдет не так.

Какое найти решение и избавить себя от позорного возвращения в Лондон с извинениями за побег?

И всякий раз, стоило ей лишь представить дом в Лондоне, а в нем — маркиза, Идона тут же ощущала на себе горячие руки графа, его твердые губы.

Нет, ей лучше умереть с голоду!

Скорее всего именно это ее и ожидает.

С няней будет все в порядке. Она станет получать деньги от маркиза каждую неделю, как Эдам и его жена, Нэд и все старики.

Но если она уйдет из дома, ей не от кого ждать помощи.

В Лондоне казалось все так легко — она убежит и спрячется в имении, маркиз не найдет ее. Она откроется только Эдаму и Нэду, но уже после того, как ее перестанут искать.

Теперь Идона поняла, как ее мечты далеки от реальной жизни.

Ей надо что-то есть.

Конечно, слуги не выдадут ее намеренно, но могут сделать это по ошибке.

И няня. Как и маркиза, она тоже подумает, что глупо не принимать предложение богатого человека, и уж няня постарается употребить все свое влияние и вернуть Идону в Лондон.

«Что же мне делать?» — спрашивала себя Идона.

Голова шла кругом, ответа не было ни на один вопрос.

Даже самой себе она не признавалась, что очень хотела, чтобы маркиз стал искать ее. Она всматривалась в дорогу в надежде увидеть его в одном из красивых фаэтонов, запряженных четверкой лошадей.

Или верхом. А когда Идона представила его на красавце Тандерере, она почувствовала, как сердце переворачивается у нее в груди, — таким он ей нравился больше всего.

Потом на дороге появился экипаж. Он направлялся в сторону Лондона; в нем сидел только кучер, а рядом ехал конюх на Тандерере.

Тандерер вставал на дыбы, брыкался, выказывая свою независимость.

Наблюдая за ним, она вспомнила, как еще сегодня утром наслаждалась его стремительным галопом.

И вновь, с трудом, она сдержалась, чтобы не остановить слуг маркиза и не вернуться с ними в Лондон.

Поздно. Да она просто не успеет! Пока слезет с дерева, добежит до дороги, они будут далеко.

«Слишком поздно!» — кричало все вокруг, и Идоне казалось, что она слышит слова няни.

«Как постелешь, так и поспишь!»

«Да, вот так я и посплю, — сказала себе Идона со вздохом. — У меня такое чувство, что спать будет неудобно».

Она сидела в вороньем гнезде до середины дня. На что надеялась? Чего ждала? Перед кем было скрывать правду? Самой себе она могла признаться, что ждала маркиза.

«Может, потом когда-нибудь, — горько подумала она, — он и пойдет к мистеру Лоусону или еще к кому-то выяснить, не знают ли они, где я. Но это так, для очистки совести, а потом он все равно женится на леди Роузбел».

Дневная жара спала, когда она медленно возвращалась домой по шаткому мостику, через разросшиеся кусты сада.

Хотелось есть, и, может, позднее она пойдет на кухню и чего-нибудь попросит.

Что ж, придется признаться, что она солгала, если ее спросят, почему она не уехала.

Идона прошла, как в детстве, в маленькую гостиную матери. Как бы ей хотелось, чтобы все пережитое за последнее время было просто сном!

Сейчас она увидит мать за столом, склонившуюся над неоплаченными счетами или сидящую перед камином с шитьем и рабочей корзинкой.

Столько воспоминаний связано у Идоны с этой комнатой, залитой солнечным светом! Она прошла по коврику у камина, посмотрела на портрет матери.

— Помоги мне, мама! Я так одинока, и мне так страшно! — молила она. — Я не знаю, что делать.

Она ждала, когда ей покажется, что мать посмотрит на нее и может даже ответит.

И вдруг в тиши комнаты раздался голос:

— Может быть, лучше послушаешь меня? Идона вздрогнула, как от выстрела. Потом вскрикнула, повернулась и увидела сидящего на подоконнике маркиза.

Она решила, что это галлюцинация, и сверхчеловеческим усилием воли удержала себя и не бросилась ему в объятия.

Он здесь! Он приехал! Он беспокоился и искал ее!

Сердце запело от радости, но разум напоминал, что маркиз Роксхэм обручен с Роузбел и его приезду найдется весьма прозаическое объяснение.

Идона стояла, молча смотрела на него, а он спросил:

— Почему ты убежала после того, что я сказал тебе прошлой ночью?

Все, что она помнила из прошлой ночи, — это его поцелуй. Идона покраснела и отвернулась.

Маркиз медленно встал с подоконника и подошел к ней.

Она не смотрела на него, но знала, как он хорош в костюме для верховой езды и в сверкающих сапогах.

— Вы действительно здесь? — спросила она. — Я не видела, как вы приехали.

— Я догадался, что если ты меня увидишь, то станешь прятаться, — признался маркиз. — Но был уверен: если у тебя на душе нерадостно, то обязательно придешь в эту комнату, к матери.

Она вспомнила, как в прошлый раз он нашел ее рыдающей на диване, и, отвернувшись, сказала:

— Не могу понять, почему вы поехали за мной. Я объяснила причину своего отъезда.

— Ты не хочешь выходить замуж за Баклиффа. Мне это понятно, но прежде чем бежать, надо было поговорить со мной.

Идона вздохнула:

— Да я заранее знала, что вы скажете. Я все это слышала от маркизы и леди Роузбел.

Произнеся последние слова, она перевела дыхание и спросила:

— А как леди Роузбел? Она очень расстроилась, узнав, что вы меня нашли в ее спальне? Вы очень рассердились на нее?

— В данный момент она меня не волнует, — ответил маркиз. — Я думаю о тебе.

— Я…я… извините…

— За что?

— За доставленные вам волнения. Я только сейчас поняла, что здесь очень трудно спрятаться, чтобы никто не знал…

Она умолкла, а потом, заметив, что он ждет, добавила:

— Ну, я даже не подумала о том, что мне нужно чем-то питаться, а денег у меня нет.

Маркиз улыбнулся:

— План был обречен на провал с самого начала. Кстати, ты не имела права ехать на Тандерере одна.

А вдруг разбойники захотели бы его отнять? Что бы ты делала?

— Я… я и не подумала… Но я знаю, Тандерер уйдет от кого угодно.

— В любом случае никогда больше так не делай. Идона хотела сказать — вряд ли у нее еще раз появится возможность ехать на Тандерере.

Она стояла и смотрела в сторону, чувствуя, что маркиз рядом и не сводит с нее глаз.

Идона молчала, и маркиз сказал:

— Мне кажется, если, конечно, я правильно читаю твои мысли, ты жалеешь о столь поспешном бегстве.

— Я… я должна была уехать.

— Из-за страха, что я захочу выдать тебя за Баклиффа? Да как ты могла подумать, что я стану заставлять тебя силой идти замуж за человека, который тебе противен?

Глаза Идоны засветились.

— Правда? Вы действительно бы так не сделали?

Она подняла глаза и увидела странное выражение, которого раньше никогда у маркиза не видела.

Ей было трудно смотреть на него и в то же время она не могла отвести глаз.

— В общем-то, — тихо сказал маркиз, не растягивая привычно слова, — у меня нет намерений давать разрешения тебе выходить за кого-то замуж, кроме… меня.

Идона подумала, что ослышалась.

Непонимающим взглядом она посмотрела на него, а он привлек ее к себе. Она дрожала, но не сопротивлялась, и он понимал — дрожь не от страха.

— Ты мне говорила, что выйдешь замуж только за того, кого полюбишь. И тебя не интересует его положение. Это все еще правда?

Идона вздохнула.

Она хотела сказать, что отчаянно любит его и, кроме него, ни за кого замуж не пойдет. Никогда!

Маркиз, будто зная ответ на свой вопрос, тихо проговорил:

— Значит, ты должна выйти за меня. И не спорь.

Он все еще прижимал ее к себе, потом прикоснулся губами к ее губам, и ей казалось, что она летит, а в сердце звучит божественная музыка.

Он целовал Идону, пока ей не стало казаться, что она касается звезд руками, все ее тело ожило, и это было так прекрасно, что захотелось умереть, чтобы никогда не расставаться с удивительным чувством.

А потом ей захотелось жить, чтобы он целовал ее снова и снова, и она сама прижалась к нему теснее.

Наконец маркиз поднял голову и сказал дрогнувшим голосом:

— И как ты осмелилась убежать от меня? Как посмела испугать меня так, как я не пугался никогда в жизни? Я не могу тебя потерять.

— Я… люблю тебя!

И добавила взволнованным шепотом:

— Но, Роузбел!..

— А Роузбел собирается выйти за того, кого любит. Я не намерен на ней жениться, хотя многие пытались устроить наш брак.

— Но ведь Роузбел… не хотела бы… жить в бедности, — пробормотала Идона, желая понять, что произошло.

Маркиз улыбнулся, как будто это не важно, а его губы касались щеки Идоны, когда он сказал:

— Я все устроил. Чтобы она смогла принять предложение лорда Рока — я отдал ему одно имение и дом.

Идона радостно воскликнула:

— Значит, Роузбел будет счастлива! Как я рада! Я так рада!..

— А теперь, когда я освободился от всех проблем, что ты собираешься делать со мной? — спросил маркиз.

Он почувствовал, как Идона задрожала.

— Ты, вероятно, понимаешь, раз ты спасла мою жизнь, ты теперь ответственна за меня навсегда.

— А как это?

Она чувствовала, что не может говорить связно, потому что все ее существо было переполнено незнакомыми ощущениями, совершенно прекрасными, которых она никогда прежде не знала.

Маркиз изобразил кривую усмешку и сказал:

— Ты знаешь ответ, но я понимаю: каждая женщина хочет, чтобы предложение руки и сердца было сделано по всей форме.

— Руки и сердца? — пробормотала она. — Вы действительно говорите, что я могу выйти за вас замуж?

— Во всяком случае, я намерен на тебе жениться, — заявил маркиз. — И все готово.

— Я люблю тебя, но думаю, мне не стоит выходить за тебя замуж.

— Почему?

— Но ты такой необыкновенный, такой важный, а я боюсь общества, в котором ты живешь.

— Ты говорила мне, что ты хотела бы выйти замуж только за того, кого любишь, и что скорее будешь мыть полы или останешься старой девой, чем выйдешь замуж за нелюбимого только из-за его положения в обществе.

— Это правда, — согласилась Идона.

— Тогда, если ты меня любишь, какое значение имеет мое положение?

— Я люблю тебя, но я не думала, что ты об этом догадываешься.

Маркиз счастливо рассмеялся.

— Я подозревал, дорогая, я умею читать твои мысли. И подозревал до того, как вчера ночью поцеловал тебя. А когда поцеловал, то понял — ты даешь мне ту любовь, которую я искал всю жизнь и которой не надеялся найти.

— Правда? На самом деле? — спросила Идона. Его слова поразили ее, она не ожидала услышать их от маркиза.

— Каждая женщина, с которой я встречался до сих пор, больше интересовалась моими титулами и богатством, чем мной.

— Ну ты же знаешь, мне это не важно, — выразительно подчеркнула Идона.

— Ты довольно ясно дала это понять, убежав сегодня утром, — сказал маркиз. — И поскольку я не хочу тебя потерять, мы поженимся сегодня в шесть вечера.

Идона удивленно посмотрела на него:

— Что ты сказал? В шесть часов?

— Я чувствую, с моей стороны было бы ошибкой ждать. Ты найдешь у няни свадебный наряд, он готов. А викарий ждет нас в церкви, той самой, возле которой покоятся твои предки.

— Я не могу поверить, что это возможно, что я могу выйти за тебя замуж. А что подумают твои друзья? А твоя бабушка?

— А разве это имеет значение? И вообще разве что-то имеет значение, если мы нашли друг друга? Что может быть важнее любви, о которой ты всегда говорила и которая, пока я тебя не встретил, я был уверен, вообще не существует.

— Я… действительно тебя люблю! — воскликнула Идона. — Я люблю тебя так отчаянно, что уйти от тебя или оставить тебя — подобно смерти. Но вдруг я тебя подведу, вдруг ты будешь со мной несчастлив?

Маркиз нежно улыбнулся:

— Поцелуи заставляют нас парить в небесах, так что нам не о чем беспокоиться.

Он снова стал целовать ее и целовал до тех пор, пока Идона не почувствовала, что покинула тело и улетела на небеса.

Потом маркиз сказал:

— Иди и приготовься. Мне жаль расставаться с тобой даже на минуту, я хочу тебя целовать бесконечно, но мы продолжим, когда ты станешь моей женой.

Идоне хотелось задать тысячу вопросов, но она подчинилась ему, импульсивно поцеловав его в щеку. Он протянул к ней руки, но она ускользнула.

Добежав до дверей, обернулась. Солнце из окна упало на волосы Идоны; они засверкали золотом, а глаза сияли любовью.

Маркиз смотрел ей вслед: никогда раньше он не встречал девушку красивей.

Ровно без десяти шесть Идона спускалась по лестнице в холл, где ждал ее маркиз. На ней было белое платье, которое, как решила няня, больше всех привезенных из Лондона подходило для этого случая.

Идону украшала вуаль из брюссельских кружев и венок, который леди Овертон надевала на свадьбу, как и многие невесты не одного поколения Овертонов до нее. Идона воплощала в себе все, что маркиз хотел видеть в своей жене.

Он любил ее не только за красоту, но и за робость, неуверенность, проглядывающие на лице сквозь сияние любви.

Это была как раз такая свадьба, о которой он мечтал всегда, но думал, что она невозможна.

Маркиз помог Идоне сесть в экипаж и положил букет белых орхидей ей на колени. Их взгляды встретились, и он понял — ее чувства настолько сильны, что выразить их словами невозможно.

Всю дорогу до церкви они молчали. Маркиз держал ее за руку. Лошади остановились, и маркиз тихо проговорил:

— Я люблю тебя, дорогая.

По его телу пробежала дрожь, подобно волне прилива.

Священник ждал.

Алтарь был украшен белыми лилиями, звуки органа очень тихи, в церкви никого не было.

Когда Идона встала на колени рядом с маркизом и священник благословил их, она была уверена: ее мать и отец смотрят на них с небес, и они счастливы за дочь, нашедшую такую же любовь, которую познали они и которая дала им все, чего они желали.

Возвращаясь из церкви, маркиз целовал пальцы Идоны один за другим.

— Я думаю, моя драгоценная, хотя это и очень необычно, но мы лучше начнем наш медовый месяц у тебя в доме.

Она удивленно посмотрела на него и спросила:

— Ты хочешь сказать, мы остаемся здесь? Я думала…

— Я говорил тебе, что в первую ночь, когда я спал в спальне твоего отца, я уловил какую-то удивительную атмосферу, которой больше нигде не встречал. И теперь я знаю — это атмосфера любви, и я хочу, чтобы именно в ней началась наша супружеская жизнь.

Идона восторженно воскликнула:

— Как я счастлива! Как прекрасно! Не обижайся, но я предпочла бы свой дом. Даже с тобой в твоем большом доме я бы чувствовала себя немного чужой.

— Ты привыкнешь, — пообещал маркиз. — А здесь нам ничто не помешает.

Он помолчал, прежде чем сказать:

— Поговорим об этом позже, но мы должны обязательно привести в порядок этот старый дом, вернуть ему прежний блеск и сохранять его как место, где мы всегда можем уединиться и говорить друг другу о любви.

Глаза Идоны сияли от радости. Она сказала:

— Только ты мог такое придумать! Замечательно! — И еле слышно добавила: — Получается, ты меня выиграл в азартной игре.

— А любовь и есть азартная игра, — тихо ответил маркиз. — Я выиграл самое драгоценное в мире — тебя.

Слезы счастья мешали Идоне произнести хоть слово.

Она поняла, что его деликатность подсказала ему устроить ужин не в большой столовой, где она бы вспомнила об ужине с Клэрис Клермонт, а в будуаре — между спальней хозяина и комнатой Чарльза II.

Этой комнатой редко пользовались, но, к удивлению Идоны, именно там, среди цветов, был накрыт стол.

Маркиз привез из Лондона гвоздики, розы, орхидеи.

Комната стала похожа на сад, и Идона почувствовала, что он как бы поместил ее на очаровательный необитаемый остров, где нет никого, кроме них.

Но прежде чем они приступили к ужину, он открыл шкатулку и вынул необычайной красоты бриллиантовое ожерелье.

— Свадебный подарок моей любимой, — объяснил маркиз. — Я не покупал его. Оно принадлежало моей матери и было ее любимым украшением. Я всегда знал: никто, кроме моей жены, его не наденет.

Идона коснулась пальцами сверкающих камней.

— Оно очень красиво. Как только я смогу тебя отблагодарить?

— Я потом тебе скажу, как, — улыбнулся маркиз.

За ужином им прислуживали слуги маркиза. А повар приготовил блюда, вкуснее которых Идона никогда не ела.

Идона никак не могла поверить, что маркиз рядом и что все это не сказка, которую она рассказывала сама себе и в которую верила.

— Нет, все это правда, — сказал нежно маркиз, догадавшись о ее мыслях.

И она рассмеялась:

— Если ты всегда сможешь читать мои мысли, мне незачем вообще что-то говорить. И люди подумают, что я немая.

— Я многое хочу сказать тебе и многое услышать от тебя, — ответил маркиз, — но у нас полно времени на это — вся жизнь.

— И ты уверен, что я не надоем тебе за столь долгий срок?

Она спросила полушутя-полусерьезно. А маркиз решил, что она имеет в виду женщин вроде Клэрис Клермонт.

— Все другие женщины остались в моем прошлом. Та, о ком ты думаешь, уже нашла другого, он покупает ей дом, который не купил я.

— А рубиновое ожерелье? — спросила Идона.

— Я подарил ей его как прощальный подарок, — сказал маркиз. — Но, в общем-то, такого рода вопросы тебе не следует мне задавать.

— А почему? — спросила Идона.

Маркиз догадался — она не поняла, и рассмеялся.

— Хотя ты можешь меня спрашивать о чем угодно, дорогая. Но я хочу, чтобы ты поверила — в моей жизни больше не будет никаких Клэрис Клермонт. И слава Богу, никто не станет меня заставлять жениться на Роузбел или еще на ком-нибудь.

Идона протянула ему руку через стол.

— А если бы в то утро я не умчалась на лошади в лес, чтобы избежать встречи с тобой? Я ведь думала, ты старый, ужасный, и я очень боялась маркиза Роксхэма, который стал владельцем нашего дома и имения.

— А вместо этого ты не только не возненавидела меня, но и спасла мне жизнь.

— Ты знаешь, когда я сегодня думала о том случае и боялась, что больше никогда тебя не увижу, я поняла: уже тогда я любила тебя.

Маркиз тихо вздохнул, и Идона продолжала:

— Наверное, какие-то неведомые силы сделали так, чтобы мы встретились. Но я сначала не поняла.

— И самое главное, чтобы они удержали нас вместе, — сказал маркиз. — Не позволили нам потерять друг друга.

Он взял ее на руки.

Идона думала, маркиз собирается ее поцеловать, но вместо этого он понес ее в комнату отца.

Там было все как всегда, только в вазах по обе стороны кровати и на столе подле окна стояли белые орхидеи и лилии.

Горели две свечи, ярко пылал огонь в камине.

Маркиз, глядя на Идону сверху вниз, сказал:

— Я люблю тебя, дорогая, и не собираюсь пугать, но пойми: этой ночью я хочу быть к тебе еще ближе, чем прошлой.

— Ты вчера ушел… ночью… а я поняла… как сильно тебя люблю, — тихо призналась Идона.

Она подумала, маркиз зацелует ее, но вместо этого он расстегнул ожерелье, прикоснулся к ее губам, потом к шее.

Ощущения, совершенно незнакомые, охватили Идону. Она почувствовала, как внутри разгорается пламя в ответ на его поцелуй, опаливший губы. Она не замечала, что он снимает с нее платье.

Неожиданно — она даже вскрикнула от удивления — маркиз положил ее на подушки.

Ей вдруг вспомнилось, как в детстве она рассматривала балдахин над головой и резные украшения на столбиках.

И камин тогда казался другим, совсем не таким, если смотреть на него из кровати.

Потом Идона поняла — она лежит в кровати, в которой спало столько предков! Сколько любовных ласк видела эта комната! Эта мысль для нее сейчас имела особый смысл, и Идона думала — маркиз чувствует это.

Они поддерживали ее сейчас, благословляли, и не только отец и мать, а многие поколения тех, чья кровь течет в ее венах; они молились за ее счастье.

Потом пламя разгорелось еще сильнее, жарче, сердце Идоны едва не выскочило из груди, когда крепкое тело маркиза тесно прижалось к ее нежному, разгоряченному телу.

— Я люблю тебя, я даже не думал, что можно кого-то так сильно любить. Теперь ты моя и не убежишь от меня никуда и никогда.

— И как ты только мог подумать, что я куда-то от тебя способна убежать? — прошептала Идона. — Подумай: еще сегодня утром я была самой несчастной на свете, а благодаря тебе мир преобразился.

Маркиз поднялся на локте, чтобы смотреть на нее, любоваться освещенным лицом.

— И чем ты так отличаешься от других женщин, которых я знал раньше? — спросил он.

— Я думаю, на это можно найти миллион ответов, — улыбнулась Идона. — Во мне нет ничего, что тебя интересовало в прошлом.

— И что мне в конце концов наскучило, — усмехнулся маркиз. — Настоящий ответ, дорогая, в том, что ты не только красивая и умная, но и очень добрая.

Он вздохнул и продолжил:

— Наверное, я слишком многого жду от женщины: любви — бескорыстной, скорее отдающей, чем берущей.

— Я отдам тебе все, что ты только захочешь! — страстно проговорила Идона. — Правда, у меня ничего нет. Ничего, кроме собственного сердца.

Последние слова она произнесла робко и сразу спрятала лицо на груди маркиза.

Он взял ее за подбородок сильными пальцами и заглянул в глаза:

— Я хочу твое сердце, хочу отчаянно. Я хочу твои мысли, твои сны, я знаю, ты веришь мне. Я хочу твою душу. Все это ты должна мне отдать. На меньшее я не согласен.

— Они твои! Они твои! Все твое!

— Но я хочу и еще кое-что.

— А что?

— Твое замечательно красивое тело. Которого, я знаю, не касался ни один мужчина до меня. Ты дашь мне его?

— Оно твое!

— Значит, оно мое навсегда.

Маркиз целовал ее — сначала нежно, а потом все более страстно, разжигая ее поцелуями.

Его губы становились требовательными, настойчивыми, а прикосновения рук вызывали странные ощущения, о существовании которых она не подозревала.

Сердце его билось напротив ее сердца, иони слились в блаженстве, снизошедшем с небес. И когда маркиз целовал ее снова и снова, она слышала музыку…

Комнату наполнял аромат цветов; здесь было так красиво, как нигде на свете.

— Я люблю тебя!

Она не сказала этих слов, но их отстукивало ее сердце, и этот стук летел к его сердцу и соединялся с его биением.