Любовь из металла

— 1 —

Спустя пять дней после того, как я записала те завершающие слова своей «Истории», я снова с ним увиделась. Я имею в виду, что он предстал перед моими глазами физически.

Я была в квартире на Эйс; я не часто выбиралась, только за покупками или на прогулку в парке с расселиной. Было три пополудни, час, который часто кажется мне негативным временем, как говорят про ночь.

Голос двери (да, в новой квартире была дверь с голосовым устройством, адаптированная специально под меня) позвал тихо, но механически интимно сквозь все комнаты:

— Лорен, кто-то пришел.

— Кто?

Я подумала, что это Шарффи. Не задумалась и не насторожилась. Глупо. Потому что должна была.

Дверь ответила:

— Это Верлис.

Мне показалось, будто все во мне оборвалось и испарилось где-то в районе моей филейной части (хороший библейский термин). И ничего не осталось внутри. Одно пустое пространство.

Что я ответила? Я знала, что он в любом случае мог бы попасть в квартиру. Я видела, как он отпирал замок и снимал с засова дверь. И хотела ли я, что бы он вошел?

— Ладно, — сказала я.

— Спасибо, Лорен, — поблагодарила дверь, сама Вежливость.

Я не присела. Прошла и встала у одного из выходящих на запад окон комнаты, которую я сделала гостиной. Мне подумалось, раз я здесь была уже довольно давно, — более месяца, верно? — сможет ли он обнаружить мой личный запах в апартаментах. Я смотрела на пейзаж за окном, убеждаясь в течении времени. Все верно, деревья в парке начали перекрашиваться в металлический — медный, золотой цвета. Осень уже тут. Затем придет зима, и тогда металлическими цветами парка станут черно-астерионовый и серебряный.

Когда я обернулась, он уже проходил бесшумно в комнату.

Была ли я готова? Только к тому, что буду не готова к встрече, и в том моя мудрость.

Он был одет в полинявшую белую рубашку, длинное, выцветшее, черное пальто и в черные же джинсы и ботинки. Одежда, которую можно назвать модной и не самой плохой из того, что носят молодые мужчины по всем подобным городам, здесь и в разных частях Европы.

Его волосы отливали красным цветом виноградин кларет.

Его кожа… что за…

Он прочел мои мысли, или язык моего тела и выражение подсказали.

— Грим, — коротко сказал он. — Искусственный загар. МЕТА пока считает это хорошей идеей.

— Чтобы тебя не узнавали? И как, работает?

— Вполне.

— Ты сел на… Как ты сюда добрался?

— Не поездом, — ответил он. — Линия все еще не работает. Они заменяют все пути.

Я ничего не ответила. Потому что не могла рассказать ему, что помнила и о чем солгала, сказав, что потеряла память.

— Я сделаю чай. — Очередная ложь, будто бы он обычный живой гость. Я знала, что для него нет потребности в еде или питье.

Необычно было проходить мимо него. У нас был секс. Мы были гораздо ближе. Но он стоял в стороне от меня, учтивый, как моя входная дверь.

В кухонном узле я наполнила водой контейнер и щелкнула переключателем. Двадцать секунд на кипячение воды. Он не прошел за мной — там было не так уж много пространства.

Не смотря на свой обман, я достала всего одну кружку и залила кипятком пакетик Притчая.

— Ты пьешь чай черным, — сказал он.

— Да. Не люблю молоко.

— Ты позволишь мне, — спросил он, — выпить чашку? Мне хотелось бы попробовать чай.

— Это всего лишь Притчай.

— Все равно.

«Признаюсь» — ответил он. — «Мне скорее нравится вкус пищи. Мне нужно этого стыдиться?»

Но нельзя было допустить, чтобы он понял, что я знаю об этом. Как ни странно, его — или их — не взволновал тот факт, что я определенно читала Книгу. Разве он не рассказал им, что я говорила о Джейн?

Я заварила Притчай в двух кружках и протянула ему одну. Он отпил глоток в задумчивости и затем прошел обратно через комнату. Присел на кушетку.

Со своим чаем я опустилась в кресло.

— У МЕТА записано, — говорил он, — что ты сказала, ты не против меня видеть снова.

Неожиданно я расхохоталась.

— Что? — спросил он.

— Не знаю. Это похоже на заранее устроенную женитьбу.

— Думаю, ты не из тех, кто стремится к браку.

— Думаю, ты тоже.

Он улыбнулся. Комната расцвела, будто от прикосновения лучей солнца.

— Но, — продолжил он, — ты не против моего присутствия здесь?

— Тебе повезло застать меня дома. Я часто выхожу.

— Тогда мне действительно повезло.

— Почему, — задала я вопрос, — ты захотел вернуться? Все дело в невыполненной постельной задаче? Ты понял, я о неудавшемся оргазме. Боюсь, что сейчас я не могу. У меня менструация.

— Нет ее у тебя, — он смотрел прямо на меня. Его лицо, даже под краской искусственного загара, походило на плоский щит.

— Ты и это можешь распознать? Как отвратительно. Даже при всех современных гигиенических методиках.

— Нет, Лорен. Я не говорил такого. Но есть другие признаки, которые я могу уловить.

— Не нужно мне было пытаться обмануть тебя.

— Зачем ты солгала? Я пришел не для того, чтобы принуждать тебя делать что-то. Вовсе нет.

— Нет. Просто я… я… я думала, с этим покончено.

— Разве я не говорил, что мы еще увидимся?

— Да. Но подтекст был такой, что это будет только для секса.

— Я делаю ошибки, — признался он. — Люди в этом не одиноки.

— Я не верю, что ты совершаешь ошибки. Так же как ты не веришь, что у меня месячные.

— Ну что ж тогда. — Он с сожалением пожал плечами. — Чего бы мне хотелось, если ты позволишь, так это провести с тобой время. Здесь или снаружи. Что для тебя удобнее. Поверь, теперь я достаточно убедительно похож на человека. Я могу изменить цвет волос, если тебя это беспокоит.

— Не надо… — я сдержала себя. — Оставь в покое волосы.

— На самом деле, совсем мало человеческих мужчин красит волосы в красный.

— Из-за тебя.

— О вкусах не спорят, — ухмыльнулся он.

Он был человеком. Как можно было подумать, что он нечто иное? Чай упал в пустоту внутри меня и осел там холодным снегом.

Я согласилась на все это, приняв апартаменты и доход.

Оставался ли для меня шанс сбежать? Может быть. Они же не смогут меня найти? Во мне не было вживленных чипов, даже полискода. Одна из миллионов жителей из субкласса, кто никогда не сможет заработать на такой бонус. Я была ничем. Что же касается ID-чипа в карте и любых подозрительных вещей (многие научились этой ультрабдительности после Книги Джейн?), я могу провернуть свой старый трюк. Уйти с пустыми руками. Я справлюсь. Всегда справлялась.

— Сегодня не настолько великий день, — ответила я. — Может, мы могли бы встретиться завтра. — (И этой ночью я бы покинула клетку).

— Завтра меня отправляют на работу куда-то.

— Что за работа?

— Тебе это покажется глупым. Тренировка.

— Тренировка. А ты разве уже не натренирован?

(Тренировка… поезд… поезд на Россию…)^[42]

— Извини, — я встала и прошла в ванную. Включила воду, чтобы он не услышал, как меня рвет в унитаз. Но, конечно же, он слышал. Его слух может уловить вздох мотылька за оконным стеклом. Слава Богу, он не открыл дверь и не стал помогать мне, придерживая волосы.

Когда я вышла, он все еще сидел на своем месте. Он ничего не сказал.

— Прости. Я съела что-то плохое вчера, — он мог понять, что я вру?

Но он только ответил:

— Может, тебе обратиться к доктору?

— Ах, я же теперь могу позволить себе врача! Нет. Думаю, это пройдет. Мне никогда не бывает долго плохо. — (На самом деле, я вообще не хандрю, но тебе этого знать не обязательно).

— Биологический организм, — сказал он, — хрупкая структура. Он может сопротивляться многим ядам. Правда, не всегда приятным для его владельца способом.

— Точно.

— Лорен, определенно, сейчас не лучшее время.

Я уставилась на серый ковер. Детали его поднимались и опускались в такт дыханию — оптическая иллюзия.

Он встал, пересек комнату и вернулся обратно.

Остановился у окна, где встречала его я, когда он пришел. Он сказал мне:

— Эти черно-белые птицы — европейские сороки. МЕТА вычислила Джейн.

Когда я вскочила, вперившись в него взглядом, он обернулся и продолжил:

— Для них это было не так уж сложно. МЕТА хочет кое-что провернуть. Они тестируют меня, можно сказать, со всех углов. И это последний угол.

— Разве это не важно для тебя?

— Я не знаю.

— Потому что ты никогда ничего к ней не испытывал. Она только обманывала себя.

— Ты прочла Книгу, — заметил он между прочим.

— Я слышала о Книге, и знала кое-кого, кто…

— Лорен, те связи, которыми контролирует меня МЕТА, я могу переключать на другие каналы. Они не знают об этом. Блокируется прием на другом конце.

— Ты хочешь сказать, что они не слышат нашего разговора?

— Они не слышат ни слова. Что они слышат, что они все это время слышали — и частично видели — это как мы доставляем себе удовольствие в объятьях друг друга.

— Боже.

— Ты можешь мне не верить, и сейчас мне тебе не доказать, но это факт.

— Как? Как ты это делаешь?

— Они создали меня очень сильным ребенком, Лорен. Дитя сильнее родителей.

Освещение в комнате изменилось. Облака заволокли небо на востоке, над горами, виднеющимися в окне кухни. Возможно, будет дождь.

Пока я стояла и смотрела в пространство, он вышел из этого прикрытого света. Обнял меня и держал, моя голова покоилась на его плече. Я была разочарована и утешена, потеряна и найдена.

— Я боюсь встречи с ней, — проговорил он в мои волосы. — Да, я могу чувствовать страх, и да, я могу лгать. Мы это установили.

— Почему… боишься?

— Как ты думаешь, почему? Почему ты боишься сейчас меня?

— Но ты же не…

— Согласно Джейн, я — если можно так выразиться — был заражен, в отличие от остальных из моего рода, человеческими качествами. Да, Лорен. Мне также досталась Книга Джейн, и я прочел ее. Это заняло полчаса. Почему так долго? Многие эпизоды я перечитывал снова и снова. Это не я, Лорен. Но тем не менее.

Я сказала:

— А после у Кловиса, послание от умершего…

— Сеанс? Я не помню. Если я был где-то, где бы то ни было, возможно, не так уж и нелогично, что я не помню. Но я считаю, она верила, что это происходило.

— Она любила тебя. А ты любил ее?

— Я должен был любить ее, ты так не думаешь?

— Я спрашиваю, любил ли ты?

— Когда я читал ее книгу, как я тебе и сказал, герой Джейн был не мною. Я четко вспоминаю все, что происходило, когда я был с ней, но мой угол зрения отличается от ее.

Джейн не лгала. Я вру. Он может врать. Лгал ли он ей, даже тогда, как временами, вначале, она опасалась?

— Это слишком тяжело принять, — ответила я.

— Я знаю.

— Т. е. ты говоришь, что понимаешь, или что для тебя это так же тяжело?

— Нет. Я могу многое принять.

Я отстранилась от него:

— Пойдем куда-нибудь отсюда.

Он кивнул, и невероятный оттенок его волос слегка побледнел. Я просила его не делать этого, но теперь он не обязан был прислушиваться к словам кого-либо из нас. Даже указаниям МЕТА, по крайней мере, не прямо. Могла ли я действительно верить в это? Я не знала.

Я надела куртку и обувь, и мы спустились в разбитый землетрясением парк. Небо становилось железным, и деревья, казалось, беспокойно шелестели под неощутимым ветром, шепча одно другому: «Погода меняется». Причудливо? Не более, чем считать идущую рядом машину настоящим мужчиной.

Выйдя из парка, мы пошли вдоль улиц округа под названием Россия. Иногда он произносил пару слов об архитектуре старых зданий, основанной на городах Европы восемнадцатого и девятнадцатого веков. Длинными каплями полился дождь, затем плотной пеленой, но мы продолжали идти.

Вскоре мои волосы и одежда промокли насквозь. Туфли были полны воды. Я подумала, устойчив ли к воде его макияж. Да, хотя я едва могла разглядеть его сквозь длинные стальные струны дождя. «Я люблю тебя», — подумала я. Я люблю робота. В конце концов, пусть все мы будем врать, но только не себе. Я знаю, что сделали другие двое в поезде. Вероятно, каждый из них способен на такое. И он сказал «сильнее родителя», — пытался ли он этим впечатлить, запугать — или успокоить? Но я не могу обойти и тот другой факт — эту любовь. Он пришелец, и мне нужно бежать, прятаться, но я не могу, не хочу. Я буду любить тебя, какое бы имя ты ни носил, кто бы ни обладал тобой, что бы ты, твою мать, ни делал. Вечно, так кажется. Пока не обращусь в прах, пока ты не потерпишь крах, должна — не остановит страх. ^[43]

В «Кафе Чехова», когда мы зашли, мужчина за стойкой позвал кого-то из подсобки, крупного, дородного малого, заявившего тут же:

— У нас есть право отказать вам во входе.

— Имейте милосердие, — сказал Сильвер (Верлис) просто, дружелюбно. — Мы просто попали под дождь. Посмотрите, она вся промокла.

Они посмотрели на меня.

— Табличка на двери гласит, что требуется уместное платье, — проскулил здоровяк.

— Пойдем куда-нибудь в другое место, — попросила я.

Сильвер — Верлис — ответил:

— Конечно.

Он опустил руку в карман своего промокшего пальто и извлек оттуда карту I.M.U. Мои глаза застыли на ней. Карта была платиновой. Высший ранг. Сильвер сказал:

— Могу я только воспользоваться этим и купить ей чего-нибудь горячего попить?

Здоровяк оглянулся на мужчину за стойкой. Тот сказал:

— Ладно. Все в порядке. Присаживайтесь. Вы хотели бы, чтобы мы просушили вашу одежду? — я не смогла распознать происхождение его акцента.

А Сильвер заговорил с мужчиной на беглом итальянском. И тогда последний просиял и начал размахивать руками. Он вышел из-за стойки и проводил нас через ресторан к отдельной нише, теплой и сухой. Он забрал нашу верхнюю одежду и вернулся с чайником горячего шоколаста и с настоящими сливками.

— Что ты ему сказал?

— Ничего особенного. Сказал о своей итальянской матери. И горячем шоколасте.

— Ты не выглядишь, — сказала я, — настолько богатым, чтобы владеть платиновой I.M.U. Не говоря уже обо мне.

— Ты бы удивилась.

— Откуда она у тебя?

Он показал мне карту. Вдоль края рельефно выступал акроним «МЕТА».

— Ты работник?

— Как и ты, Лорен.

Мы выпили шоколаста, я — без сливок, он — без необходимости. Когда чайник опустел, каждому из нас принесли бокал вина.

К тому времени показалось вечернее солнце, и вся Россия заблестела под паутиной из флаерных линий с капелями дождя.

— Все-таки мы провели день вместе, — сказал он.

— Что они думают, мы делали?

— Целовались. Потом вышли на прогулку. Они слышат обрывки, не все. И я отслеживаю, какие. Я легко с этим справляюсь, пока мы гуляем. Видишь ли, Астероид влияет на перехват сигнала, когда я на улице. Они все еще работают над тем, как исправить это.

— Как со старыми мобильными телефонами.

Очень тихо он издал для меня, из своей собственной голосовой коробки, точный звук звонка сотового телефона. Такой, какой можно услышать в старых фильмах. Я подпрыгнула.

— Это трюк.

— Я хотел рассмешить тебя. Не шокировать.

— Конечно, ты меня шокировал.

— Скажи мое имя, — приказал он.

Я посмотрела на него. Затем произнесла: «Верлис». Верно сказав с первого раза, не споткнувшись на какой-то непроизносимой первой «C» в слове «Сильвер».

— Мы можем, — говорил он, — провести вместе остаток вечера. И ночь, если ты хочешь. Без секса, если ты не захочешь. Мы можем гулять, разговаривать, пойти куда-нибудь потанцевать, или кутить на эту мою бездонную карту. Или есть. Как твой желудок, кстати?

— Я солгала, — ответила я. — Мне стало плохо из-за нервов.

— Еще один камень в мой огород, — сказал он. — Лорен, я, правда, считаю, что тебе нужно остаться со мной на эту ночь, или не останется ко мне никакого доверия.

— Со мной это не пройдет, — возразила я, покачивая по кругу вино в бокале.

— Потому что ты прочла Книгу Джейн и знаешь, как все происходит. Я пытался сказать тебе, что все не так.

— Она хотела верить, что ты человек.

— Многие люди хотят, и будут хотеть, верить в это. И если им это нравится, я приму. Для тебя, если тебе так больше нравится, я могу использовать звонок мобильника, когда мы наедине.

Он улыбнулся так… победно. В любом случае, меня уже победили. И я продолжала играться с вином.

Затем он сказал мне, своим собственным голосом, приглушенным и проникновенным для барабанных перепонок моих ушей:

— У тебя тигриные глаза.

— Что, не раковины каури? — резко ответила я, прежде чем смогла остановить себя.

— Слова Джейн, — сказал он.

— Глаза Джейн. По крайней мере, она писала, что ты так ей говорил.

— Я не хочу говорить о Джейн.

— Ты сказал, что они нашли ее.

— Нашли. И я говорил. Думаю, теперь мы все расставили на свои места.

Что-то в нем — его улыбка, да, теперь я увидела, — превратилось в лед. И то, как он отвернулся, как если бы я внезапно наскучила ему. Демонстрируя свое упорство, я теряла его сильное, временное расположение.

Затем он встал.

— Пойдем?

Молча мы забрали свою верхнюю одежду. Когда мы проходили мимо мужчины за стойкой, Верлис, как «его мать», еще раз сказал что-то на итальянском. Они пожали руки, человек и машина. На тротуаре улицы Верлис кивнул мне.

— Спасибо, — сказал он, холодно и недружелюбно, как другие, которых я знала, — за твое время. Нам надо будет как-нибудь повторить. Вместе промокнуть.

Я отвернулась и посмотрела через улицу. Я не знала, что ответить ему.

Тогда он сказал:

— Возможно, одну вещь тебе следует знать. Ты была первой. Не интересно? Ладно. Увидимся, Лорен.

Я дернулась и уставилась снова на него, хмурясь:

— Первой.

— В койке.

— Ты… говорил, у тебя до этого уже было два партнера.

— Естественно. Я упоминал о своей способности лгать. Разве не было бы тебе совершенно неловко трахать меня, если бы ты знала, что у меня не было никакого опыта до этого? Да, я демонический любовник. Я могу делать все это и даже такое Это, о чем большинство из вас не смогло бы с кем-то поделиться. Я могу все это тоже. Но никогда не делал.

— Я не верю тебе.

— Вполне справедливо.

Мне пришла в голову смутная мысль, что со стороны мы выглядим как любая ссорящаяся пара.

— Ты говоришь, что был девственником. Но это идиотизм, ты не девственник. Ты спал с другими людьми в прошлом, до…

— Я не тот, кем был раньше. Уясни это уже, Лорен. Понимаешь? Я новый, все с нуля. Какого хера, ты думаешь, я в ужасе от того, что мне придется снова увидеть ее, эту женщину из прошлой жизни? Кажется, я был для нее всем. Но сейчас я ни хера не чувствую к ней. Если хочешь знать, к тебе я испытывают гораздо больше.

— Стоп, — выпалила я. — Ради Бога…

— Это тебя пугает, да? А мне каково, ты не подумала?

В его голосе… отвращение.

Способен он на такое? Как его программа допускает это… но он может лгать, он может искажать наблюдение и создавать другую картинку. Он может имитировать сотовый. Он, может быть, способен изменять форму. О, думается, он вполне может испытывать и отвращение.

Я прислонилась к стене кафе. Чувствовала себя ослабевшей и ошеломленной, и он пугал меня. Все вокруг пугало. И я не могла заставить себя сказать ему: «Оставь меня в покое».

Я принесла свои обеты. Прах, страх, крах.

— Я прошу прощения, — сказал он. Он уже говорил это раньше. Он звучал безучастно. — Я провожу тебя домой. Давай, дай мне свою руку.

Я отдала ему свою руку.

— 2 —

Бирюзовый.

Больше голубой, нежели зеленый. Таков для меня цвет любви. По крайней мере, чувственной любви.

Буду ли я теперь всегда так думать? Ассоциировать этот оттенок с этим действием?

Кто знает.

Этот опыт не был похож на предыдущие. И на тот раз с ним.

Застенчивая Джейн сказала, что не будет углубляться в детали.

Я же хочу углубиться в детали.

Вот именно, я хочу записать их здесь, страницы, целую книгу о том единичном соитии на бирюзовых простынях постели.

По моей просьбе он удалил искусственный загар. Смыл его в душе, один, и когда вернулся, он был обнажен, за исключением волны волос, которые снова приняли свой оттенок красного бархата, стекающего вниз по голове, и завивающихся волос в паху. О, у него были глаза тигра, или, возможно, каждый глаз был тигром, и их янтарная шкура и светилась, и поволакивалась тьмой одновременно.

Сумрак в комнатах. Никакого света кроме пары больших свечей, которые я зажгла, просто потому что они были тут, со своими белыми фитилями ожидали огня; говорят, к несчастью оставлять свечи с нетронутым фитилем, даже если ими не пользуешься, ведь тогда это означает, что ты никогда не зажжешь их для праздника…

— Скажи мне, чего ты хочешь, — проговорил он.

— Тебя.

— Лорен, я не дам им увидеть.

— Дай.

Но он снова покачал головой. Он был нежен, жесток и вездесущ, этот бог из машины^[44].

Я всегда очень любила секс. Это действо казалось элементарным. Чем-то предельно несущественным.

Его руки на моем теле — опишу ли я это? Смогу? Есть ли толк в каких-либо словах? Мои руки на нем — тут проще — текстура кожи и мускулов нового создания, не смертного, стальной шелк, сталь, податливая как тело пумы. Волосы — как трава, разогретая и полная летних запахов и ароматов далекого моря, и сосен — волосы как нити огня, как волна. Его рот — остывший очаг. Скольжение одного тела по другому — столкновение планет, сладостное, невыносимое завершение. Бесконечные миры.

Нет, мне не подобрать нужных слов. Не существует слов для этого акта с ним.

Найдется ли во всей земле такое место, где существуют слова, способные правдиво описать это? Не секс, не трах, не перепих или сношение или коитус. Нет, не занятие любовью, почти ложный акцент на то, что не всегда проявляется в момент, даже если любви есть место.

Отыщите мне слово. Красивое и дикое слово, которое заставило бы волосы встать дыбом на затылке, кровь — превратиться в звезды, кости — растаять, атомы — расцвести. Есть такое слово? Нет? Тогда, по примеру книг времен минувших, в которых всегда пропускали самые основные, «уродливые» слова, я обращусь к этому приему: Мы ___. Вот, чем мы занимались. Мы ___.

Мне казалось, что это может никогда не кончиться. Этому не было конца, и едва ли было начало. Оно все еще продолжается, даже сейчас. Даже в этот момент, пока я записываю, моя рука подрагивает от каждой просто описываемой эмоции, любви, удовольствия или секса, даже сейчас это не прекращается. Это ___, что мы делали, он и я, вместе на сине-зеленых, поблескивающих отсветами свеч гладких простынях, где-то над улицей, чье название я изменила.

И вот была ночь; возвращаясь толи из сна, толи из транса, я видела его, лежащего рядом, серебряного льва с гривой темноты во тьме, ведь обе свечи, как и многие другие вещи, к тому времени были уже израсходованы, и я шептала.

— Сильвер… — сказала я.

— Лорен, не зови меня так. Его нет. Осознай, что я другой.

— Сильвер Верлис, Серебряный Верлис, — ответила я. — Прилагательное, не имя.

На его плече я погрузилась в сон. Он обнимал меня.

Да, лишь единожды, ведь это акт ___.

Единожды и навеки. Продолжение к будущему.

— 3 —

После происшествия с поездом мне не запомнился ни один сон. Но в ту ночь я видела один, который не забыла. Казалось, он длился четыре часа. Он был удивительно ясным и не бестолковым, какими обыкновенно бывают сны. Создавалось полное ощущение реальности происходящего, меня переполняли сожаления, беспокойный страх и… печаль. Однако во сне я забыла все, что он говорил о Джейн, о том, как ему придется с ней встретиться. Началось все с этой его одежды.

Все вокруг озарял утренний свет, а он снова одевался, облачался в бледную рубашку, темные брюки и ботинки, и я спросила:

— Как ты это делаешь? То есть, если ты заставляешь одежду появиться из тебя самого, то как же ты можешь… снять ее… и потом снова одеть?

Он ответил:

— Я могу попросить фирму отправить тебе их руководство по использованию.

— Ты не объяснишь.

— Смотри.

Он подошел ко мне и, в неверном свете сумерек, протянул руку. У меня на глазах кольцо образовалось на одном из его пальцев. Оно тотчас стало твердым, чистого серебра, с плоским бледным камнем бирюзы посередине. Я не разглядела, как это произошло. Но вот оно было. Он снял кольцо и сказал:

— А теперь я подправлю размер под тебя.

Он сделал что-то, и металл — все еще свежий, как извлеченное из печи его тела металлическое тесто — сжался, и Верлис надел кольцо на средний палец моей правой руки.

— Оно не просуществует долго, — предупредил он, — вдали от меня. Только около 24 часов.

И здесь, в тисках технологии, за пределами того, во что я действительно искренне верила, все, что я подумала во сне, было: «Он имеет в виду и все, что есть между нами. Двадцать четыре часа, и все кончено». Будто в сказке — волшебное, леприконово золото, — из тех, что испаряются в полночь, или исчезают в лучах солнца. Колдовство, а не научная фантастика. Но я была тому свидетелем, он показал мне. Я спросила:

— Только искусственный загар — это другое?

— Да, и теперь мне нужно снова его нанести, — за чем он извлек из черного пальто флакон. — Это пальто, на самом деле, сделано где-то в другом месте.

— Почему ты не можешь просто воспроизвести загар, как и все остальное?

— Это запрещено, Лорен, — ответил он. — Запрещено полностью имитировать человека. Мне нужно было бы распоряжение МЕТА для этого.

Я встала и прошла в ванную. (Да, во сне. Даже такие детали были в нем). Ему не было надобности в ванне. Я подумала, уйдет ли он, пока я принимаю душ? Но когда я вышла, он сидел на кушетке в гостиной, смотрел утренний ВУ.

Я стояла в своей длинной футболке, которую иногда одеваю после душа, и наблюдала за тем, как он смотрит ВУ, обычный молодой парень, только без чашки коффина, и мне подумалось: «Если я сделаю коффин или чай, останется ли он… будет ли притворяться, что пьет…» И тут дверь моей квартиры мелодично позвала:

— Лорен, кто-то пришел.

Я подпрыгнула во сне. Чуть не выпрыгнула из своего тела. Верлис сказал:

— Все в порядке. Думаю, я знаю, кто это.

— Кто? — спросила я.

Ответила мне дверь:

— Это Копперфилд; это Блек Чесс; это Голдхоук.

— Не против, если они войдут? — спросил чужестранец со своего места на кушетке.

— А я могу остановить их?

Он улыбнулся и ответил:

— Просто МЕТА теперь предпочитает, чтобы мы путешествовали вместе, на флаерах, или по улицам.

Вместе. Как Кикс и Голдхоук в поезде на Россию.

Дверь, со своей мелодичной настойчивостью, повторила:

— Лорен, кто-то пришел. Это Копперфилд; это…

— Впусти их, — велела я.

Прошла в спальню, затворила дверь пока одевалась. Во сне я действовала очень быстро.

И в то же время, снаружи я слышала, как их бесшумность проникла в комнаты. Мой спящий рассудок походил на пробудившийся. Чувствовала ли я вторжение? Нет. Апартаменты — как и кольцо — не принадлежали мне. Ничто не продлится вечно.

Когда я вышла из спальни, четверо красивых молодых мужчин в щеголеватой будничной одежде, с длинными волосами, убранными в хвосты, стояли рядом с ВУ. Они смеялись. Только на Блек Чессе не было искусственного коричневого загара. Полагаю, он сходил за чернокожего, если не вглядываться особо пристально в эту безукоризненную, лишенную пор кожу. Да, все казалось настолько реальным.

Чувствовала ли я хоть что-нибудь? Я не знаю. Наверно, я чувствовала себя подавляюще одинокой.

Затем Верлис повернулся, подошел ко мне и легко поцеловал в губы.

— Береги себя, Лорен.

Он прощается.

Загорелый мужчина с лакировано-черными волосами и длинными, восточного типа глазами заговорил за спиной Верлиса. Все их голоса музыкальны. Даже во сне хочется внимать им. Независимо от того, что они говорят.

— Она одна из тех, что были в поезде, — сказал Голдхоук.

Верлис, продолжая смотреть на меня, не оборачиваясь, переспросил:

— О чем ты, Джи^[45]? Какой поезд?

— Местный надземный, в прошлом месяце.

Я подумала: «Зачем они разговаривают? Они точно могут общаться каким-то другим, механическим, внутренним способом. Если абстрагироваться от случаев общения с людьми, зачем, даже в сценарии подобной угрозы, произносить слова вслух?»

Верлис ответил ему:

— Я не уверен, что понимаю тебя, Джи.

— Зато она понимает. Женщина.

— Ты понимаешь, Лорен? — тихо спросил у меня Верлис.

— Поезд, — сказала я. — Он сошел с рельс. По крайней мере, мне так сказали. Я мало что помню. Сильно ударилась головой. Все произошло очень быстро.

— Она была в том же вагоне, — продолжал Голдхоук. — Она помнит.

Я перевела взгляд на него.

— В каком вагоне? — задала я вопрос. — Какое тебе дело до этого? Я пострадала. А в чем твоя проблема?

Будто все мы одинаковы, семья, спорящая о чем-то…

Но:

— Ты помнишь меня, — настаивал Голдхоук. Его лицо будто живая маска. — Кикс. Меня. В том вагоне, где была ты.

Нет, мы не одинаковы. Нет здесь семейственности.

Мне не нравилось смотреть в черно-зеленые глаза Голдхоука. Я знала, что прекрасно помню эпизод насилия перед тем, как поезд сошел с рельсов. (И во сне я тоже много думала об этом. Я размышляла, стало ли причиной аварии принудительное открытие дверей. Или же были какие-то краткие дополнительные инструкции, отправленные по центральной силовой артерии золотым роботом роботу двигателя?)

Ну и что. Мы все были в одном вагоне. Я не помню, — упрямо повторяла я. Я затопила свое сознание пустым ничто.

Верлис опустил свою ладонь мне на руку, теплую и уверенную ладонь, будто добрый отец, которого я никогда не знала.

— Оставь, Джи, — сказал он. — Она же сказала тебе: у нее было сотрясение. Да, такое случается. Она не помнит.

— Мы оба знаем, что помнит. Она умна. Я бы предпочел, чтобы она прошла химический тест на то, что она вспоминает, а что нет, — говорил Голдхоук.

Мои внутренности заколол холод.

Верлис ответил:

— Хватит.

И теперь это был приказ. В этом нельзя было сомневаться. Я поглядела на него, затем снова на Голдхоука, который едва заметно опустил голову. Он сказал:

— Хорошо.

— Лорен, — снова заговорил Верлис, легко, как только что целовал, — мой особенный спутник тут. Понятно? Что бы она ни сказала, все в порядке.

— И тебе лучше послушаться, Джи, — мягко добавил Блек Чесс.

Голдхоук:

— Ага, Верлис. Ладно.

Тогда заговорил Копперфилд, улыбаясь мне своей неотразимой улыбкой молодого мужчины:

— Приятно познакомиться с тобой, Лорен.

— Привет, Лорен, — сказал Блек Чесс. — Отличная квартира тебе досталась.

Неожиданно, всего на пять секунд, это превратилось в вечеринку.

Но вот уже, все четверо, они двинулись к входной двери.

Особенный спутник. Имелся в виду клиент?

Стройные и равные, они отворили дверь и вышли: Голдхоук молча; Копперфилд — посылая мне воздушный поцелуй на ходу, игривый, скорее походящий на К-З; Блек Чесс — пантера, которая замерла, оглядывая проход снаружи, профиль выточен из камня.

Последним выходил Верлис.

Он ничего не сказал, но его глаза задержались на мне. Они объяли меня всю. Этот взгляд мог означать что угодно, и я не могла прочесть его.

Никто из нас не заговорил. Дверь закрылась.

Все в моей голове спуталось. Зажатое в стиснутом кулаке, двадцатичетырехчасовое кольцо впилось в кожу. Я почувствовала это, будто тиски.

Никакой опасности. Не теперь. Только его нечитаемый взгляд, направленный на меня. Я была его особенным спутником тут. Что он имел в виду под этим «тут»? Округ Россия? Мир человеческих существ?

Когда я проснулась, был рассвет, как и во сне, но его уже не было. Он ушел, пока я спала и видела сны, он покинул меня.

Повернув голову, я увидела цветок на подушке; темно-красная роза. Я опустила на нее руку, гадая, создал ли он ее из своего тела, как одежду или кольцо во сне. По ощущениям, это была роза: лепестки, стебель, одинокий и подрезанный шип. Без запаха.

И что же побеждает в схватке между гневом, опасностью и любовью?

Любовь.

Опасность и злоба повсюду. Любовь же — редкость, драгоценный камень, погребенный в сердцевине рудника, аванпост Господа.

Вернувшись в «Кафе Чехова», с розой, приколотой к воротнику, я увидела, как мужчина за стойкой припоминает меня. Он улыбнулся и чуть поклонился. На мне были новые джинсы и неплохая рубашка, купленные неделю назад на персональную карту I.M.U. У меня тоже была карта.

— Сегодня сами по себе, да?

— Боюсь, что так.

Я заказала коффин и пончик, и мужчина оставил стойку на кого-то, сам принес заказ на мой столик.

— Как дела у вашего друга? — спросил он у меня. Я знала, что он спросит.

— Он в порядке.

— Как давно вы знакомы? — задал новый вопрос мужчина.

— Кажется, будто вечность.

— Ах. Я подозревал, что между вами что-то есть. Его мать, как он мне рассказал, родом из окрестностей Венеции. Приятно услышать такую хорошую итальянскую речь. Но он чудесный молодой человек. Я видел подобные лица на величайших статуях классики, и на картинах — вроде работ Леонардо.

— Он очень красив, — согласилась я скромно, прибывая в близких отношениях с эталоном красоты.

Мужчина поверил в мою застенчивость и, продолжая улыбаться, оставил меня наедине со своим завтраком. Я не смогла съесть пончик, справилась только с четвертью, — он застрял у меня во рту и в горле как ком сахаристой марли.

Ну и зачем я пришла сюда? Попробовать заново пережить вчерашний день? Или проверить этого человека, убедиться, что Верлис действительно одурачил его. Как наивно с моей стороны хоть на минуту заподозрить обратное.

Он умеет лгать. Даже о матери. Чтобы доставить удовольствие, возможно, это так и осталось главной мотивацией, — ведь несомненно, что этот итальянец был очень рад встретить земляка. Символ МЕТА на карте Верлиса ничего не значил. В конце концов, он есть и на моей карте.

Вероятно, мне следовало пойти тут же обратно, собрать вещи и сбежать, как я и собиралась сделать до того, как столкнулась с собственными чувствами. Может, вы решите, что я идиотка. Но ведь я предупреждала, что могу оказаться бесхребетной.

Я гуляла до полудня. Дождь больше не начинался, но под конец я срезала путь через подземку между Мейсон Парк и магазином на углу, и там множество людей давало представление. В общей сложности человек пятьдесят. Девчонки, парни, дети жонглировали, старик с голубой скрипкой и молодой — с розовой, и серый пес, делающий круг с викторианской шляпой в зубах для пожертвований. Я бросила несколько монет. Но вся их музыка и трюки сталкивались друг с другом, порождая сплошной грохот. Такова была реальность. Раз уж никто из нас не жил в книге — ни Джейн, ни я.

В лифте, идущем вверх к моим комнатам, меня обеспокоил запах духов. Сначала я подумала, что смотритель, который периодически появлялся, то вычищая холл, то сердито глядя на натекшие после дождя лужи на верхних коридорах, — что он распылил что-то для «свежести». Но запах был очень дорогим. Когда я вышла из лифта, запах еще ощущался. Он тянулся через всю площадку прямо к моей двери. Что-то во мне подсказало: «Я знаю этот запах». Но я не знала, не могла знать. Такой аромат могут позволить себе только богачи.

Кто-то был тут, кто-то…

Так следовало ли мне развернуть хвост и улететь… или же войти в квартиру и посмотреть, может, удастся отыскать какие-то встроенные устройства наблюдения, какие-то микрочипы?

Безумие. Я не настолько важная персона, чтобы они себя так утруждали.

Когда я открыла дверь и прошла в квартиру, запах духов пропал. Его вовсе не было тут. И все вокруг казалось в точности таким же, как я и оставила: распахнутая в беспорядке постель с призрачным отпечатком двух тел на простынях и подушках; грязные тарелка и кружки со вчерашнего дня все еще выстроены в кухонной раковине. Я заглянула в шкаф и пару комодов. Прощупала несколько наугад взятых вещей, тщательно исследовав каждый дюйм. Ничего.

Сумасшедшая, как я уже сказала.

Я подумала, что всего лишь пытаюсь ухватиться за него, убеждая себя в том, что МЕТА ухватилась за меня. Бог мой, у меня даже галлюцинация парфюма…

Затем я прошла назад к входной двери и открыла ее, чтобы посмотреть, смогу ли я уловить послед запаха. Мне ничего не почувствовалось, но кое-что другое я все-таки уловила. Двоих других «кое-что».

— Привет, — сказала серебряная Глая.

— Привет, — вторила черная Айриса.

Бордовые волосы Глаи были заплетены во множество узких косичек с хрустальными бусинками. Одета она была в короткое черное платьице по последней «рваной» моде, с тщательно заштопанными дырочками вдоль рукавов и подола. У Айрисы же волосы теперь были настолько коротки, что ее голова казалась покрытой ермолкой из густого черного меха. На ней было платье этнического стиля, спускающееся к узким и сильным лодыжкам; красная материя расписана золотым и лиловым, одно бесподобное плечо обнажено. Как и Блек Чесс, ее астерионовый приятель, Айриса могла перемещаться под видом чернокожей; кожа Глаи оставалась серебряной, не закамуфлированной никаким образом, если не считать сапфировой помады и голубых драгоценных камней, приклеенных к ее векам — или сформированных.

Я (не без труда) не захлопнула с размаха дверь.

— Можно нам войти? — спросила Глая, восхитительно формально.

Я посторонилась и пропустила их внутрь.

— Спасибо тебе, Лорен — сказала Айриса.

Они знали меня. Мы все были старыми добрыми знакомыми.

— Чего вы хотите? — спросила я.

— Нас послали помочь тебе подготовиться к сегодняшнему вечеру, — ответила Айриса.

— А что с сегодняшним вечером?

— Ты не видела объявлений или виспо? Верлис сегодняшней ночью выступает на концерте.

Они доброжелательно глядели на меня — двое особых друзей, которые пришли осветить мою тьму. Это напомнило мне какое-то безумное переложение апокалитов Деда.

Видела ли я виспо? Казалось бы, все, что я видела — это виспо и рекламы с ними, делающими то, это, появляющиеся то тут, то там. Я уже достигла той стадии, когда отворачиваешься от ВУ. В то же время, мне казалось, будто весь город знает его — их всех. Но, как и раньше, большая часть города, несомненно, не замечала ровным счетом ничего.

— Разумеется, ты будешь на концерте, — сказала Айриса. — МЕТА приготовит тебе одно из лучших мест.

— Почему?

Они шаловливо улыбнулись, как будто две давнишние мои подруги-заговорщицы.

— Но ты же знаешь, Лорен.

Я почувствовала себя пойманной в ловушку. Паника вгрызалась в меня, отрывая куски. Безучастно я подумала: «Я увижу его снова».

— И раз мы займем лучшие места, — продолжала Айриса, — МЕТА рассудила, что ты захочешь блистать. Это входит в спектр наших способностей, ты понимаешь? Уметь подготовить клиента к важному случаю.

Мои рабы. Рабы на бесконечно длинных поводках. Рабы, способные убивать. Рабы подобные богам.

Лучше сдаться, Лорен.

И я сдалась.

Читая Книгу, вы когда-нибудь задавались вопросом, какими были другие роботы, те остальные восемь? Джейн упоминает их и подчеркивает, что они не были такими, как Сильвер. Но они должны были быть на удивление правдоподобными, разве нет? Немало людей в то время, вероятно, нанимало их и наслаждалось всем, что в них есть. Для Джейн, для меня — для вас, может быть, тоже — существовал лишь один серебряный, лишь один робот, который был крайне человечным. Вот что делает любовь.

Но Глая и Айриса казались абсолютно человекоподобными. В самой превосходной, божественной степени схожести.

Они даже откололи мою розу и поставили ее в воду. Они приготовили для меня Притчай, и шутили, болтали со мной и между собой. Мы (они) обсуждали, какие оттенки цветов или прически более всего мне подходят, и интересовались, нравится ли мне, как то или это сделано. Их руки двигались по мне в очень пристойной манере. Я сразу дала четко понять, в особенности по моей реакции на Верлиса, что мужчины были моим единственным сексуальным выбором.

Я стала Клеопатрой, которой прислуживали две фаворитки, искусные, любящие и любимые служанки.

Хотя, возможно, такое обслуживание получают даже в десятизвездочных салонах красоты. Я не знаю. Никогда не случалось бывать ни в одном.

Нравилось ли мне хоть что-то из происходящего? Честно? Нет. Я чувствовала себя некомфортно все это время. Пребывала в постоянном напряжении, даже когда Айриса аккуратно массировала мне плечи, чтобы помочь расслабиться, а Глая пощипывала во время педикюра пальцы ног.

Мой мозг также был неспокоен; сознанием я была где угодно, только не здесь. Мысли белками скакали по веткам нервного недоверия и чуть ли не гнева. Я даже по-бунтарски размышляла: «Что ж, если они хотят сделать из меня красавицу, у них ничего не получится».

Да, они видели меня обнаженной. Но не они первые: многие видели, там и тут, даже женщины — мои соседки по комнатам, Марго и другие из команды Денни. То есть, ты же не всегда утруждаешься натягивать на себя рубашку, выходя из душа, если все знакомы, и уверен, что никто не воспримет это как приглашение.

И вот, осознавая, насколько низким мое молодое, довольно подтянутое тело должно им казаться по сравнению с их технологически безупречной организацией, я практически гордилась собой. Я вроде того, ухватилась за эту свою низкопробность.

Бесстрастно, либо будучи запрограммированными на полную безразличность, Глая и Айриса провели меня через ряд процедур: омыли в травяной ванне, сделали безболезненную депиляцию, очистили, намазали кремами, разными косметическими средствами, уложили волосы в прическу, одели.

Они извлекли все необходимые для полного макияжа ингредиенты из одной малюсенькой косметички. Платье, что они принесли вместе с нижним бельем, возникло из небольшой сумки, которую они развернули, — по мановению руки все мятое тут же разгладилось. Мне они сказали, что с этого момента платье мое. Но лично для себя (совсем как во сне) я решила, что оно может испариться через двадцать четыре часа, или как у Золушки — в полночь.

Я почти рассмеялась над платьем. Разумеется, оно было моего размера. Точь-в-точь. Из тяжелого шелка янтарного цвета, без швов. Ты натягивал его, — или тебе помогали, — и оно облегало твое тело. Оно мягко описывало каждый изгиб и впадину, и от таза свободно расплескивалось до ступней.

Единственным нижним бельем были плотно облегающие трусики из все того же янтарного шелка.

Девушки закончили с макияжем уже после того, как одели меня в платье. Затем на каждую из рук они надели по браслету. Оба украшения были из янтаря: то, что на левой руке — свободное, с рисунком рябью, молочно-мутное, на правой — прозрачное, заполненное мелкими вкраплениями, пузырьками, мелкими листочками и папоротникообразными доисторической эпохи.

— Магнетический янтарь, — сказала, восхищаясь, Айриса.

— Хочешь теперь взглянуть на себя? — вопросила Глая.

Они что, испытывают странную гордость за меня, свое рукоделие? Не будь дурой, Лорен. Они лишь создают видимость.

И затем подумала: «Сейчас ты увидишь карикатуру, эту „новую Лорен“, одетую на миллион долларов, но все еще ничто, клоунессу».

В квартире было лишь одно большое зеркало, и находилось оно в ванной комнате. Пар к тому времени выветрился. Они бесшумно сопроводили меня туда, идя по обеим сторонам.

Мы застыли, глядя в зеркало.

Поверите ли? Поверьте. Лгунья будет до боли честна с вами.

На секунду, взглянув на отражение, я увидела троих их — нас. Они превратили меня в одну из их племени.

Да, это безумие. Это была всего лишь косметика. Моя, пусть и неплохая, кожа выглядела лишенной пор, глаже зеркальной поверхности, не металлическая. На самом деле, нигде на мне не было и намека на металлическую текстуру. Ни в черных бровях, ни в дымчатых веках, соблазнительном, пухлом рте, ни в янтарных украшениях, изваянных одеждах или бледно-абрикосовых туфлях. Смолянистые волосы, каскадом спадающие вниз, даже не заколоты. Ногти окрашены перламутром.

Вот один из нашей новой серии — Правдоподобный Неэлектронный, Неметаллический Робот…

— Ты скажи нам, Зеркало чудесное, — пропела Айриса как заклинание.

— Кто, — вторила ей Глая, — из нас здесь всех прелестнее?

— Лорен! — воскликнули обе, как счастливые детишки.

Затем они постояли рядом, терпеливо ожидая — но чего? Им не было надобности в моих пресмыканиях и благодарностях. Им не нужно было знать, и их не должно было волновать, в восторге ли я от этой изумительной метаморфозы, или испытываю отвращение.

Я сказала зеркалу, наблюдая, как двигаются мои накрашенные губы, и звук выходит наружу (так это действительно я):

— Скажите мне, как я куда-то поеду в таком виде?

— Все продумано, Лорен, — ответила Айриса. — Не суетись.

На мою подготовку ушли часы. Апартаменты были залиты спелым светом заката.

И теперь, на площадке за дверью стоял парень в однушке и темных очках. Явно телохранитель. Тут ошибки быть не может.

— Готовы, дамы? — спросил он холодно. За пазухой у него было спрятано какое-то оружие. Не смотря на покрой одежды, я могла угадать его очертания.

Мы прошли к лифту, и внутри ждал другой телохранитель, которому, вполне возможно, пришлось кататься вверх и вниз весь день, чтобы лифт не заняли.

В доме, конечно, никого не было видно, никто не высовывался. На улице тоже прогуливалось лишь несколько людей. Большинство глазело на большую машину, припаркованную у тротуара. Это был Роллс Матрикс Платинум Гоуст^[46]. Когда мы забирались внутрь, зеваки пялились на нас. Думали, что мы знаменитости, кто-то на углу даже достал маленькую видеокамеру, но один из телохранителей поднял палец и покачал головой, тогда камера вернулась обратно в свой чехол.

Телохранители ехали впереди с водителем.

Окна были поляризованные и, готова поспорить, пуле— и взрывонепробиваемые.

Платиновое устройство-робот в машине, сделанное в форме длинноцветковой лилии, разливало нам — Глае, Айрисе и мне — шампанское. Нравилось ли оно им? Они пили. Я, думаю, тоже, но не помню точно.

Мне было страшно. И в то же время я жила. Я желала не оставаться в одиночестве. Я хотела снова увидеть его.

Мы неслись на порядочной скорости. Я думала, мы выедем за город, или поедем на небесные высоты города. Но вместо этого, когда в сумраке разгорелся неон, полосовавший по темным стеклам машины, Роллс свернул в длинный, белый тоннель с ограждением на противоположном конце, поставленном туда, чтобы закрыть въезд от основного транспортного потока. Другая сторона тоннеля представляла собой широкий, многолюдный проспект с уже горящими высокими фонарями.

— Это Богемия, — отметила Глая.

И Айриса пояснила:

— Там концертный зал.

Впечатляющее зрелище: огромное здание с куполом, все такое резное, с колоннами и филенками, в стиле Восточной Европы восемнадцатого века.

На главной площадке перед зданием толпился народ. Они пропустили автомобиль, предпринимая безуспешные попытки разглядеть что-то за слепыми окнами машины — бледные лица любознательных людей, кто-то заглядывал со смехом, а кто-то с выражением чуть ли не крайней необходимости.

Роллс проскользнул сбоку в здание и съехал вниз к частной парковке.

— МЕТА, — сказал невозмутимый охранник сфере, что подплыла к нам по воздуху. Пароль. Очевидно, подкрепленный ID и вживленным чипом. Частный лифт поднял нас в холл. Все стены кабины были закрыты зеркалами. Мы, три женоробота, и наши телохранители-люди отражались в бесконечности зеркальных коридоров.

Когда он вышел вперед, на полукруг простирающейся ниже сцены, казалось, будто он один — единственный живой организм на всем этом обширном пространстве. Остальные? Машины.

Аплодисменты и выкрики затихали.

Он поднял голову и руку, приветствуя, узнавая нас. Он выглядел расслабленным и глубоко сосредоточенным. Все, чего он хотел на свете, это доставить нам удовольствие, и он знал, что может. Однажды я видела целителя, одного из Секты. Он склонялся над женщиной с головной болью, не касаясь, а улыбаясь в ее череп. И боль прошла, по крайней мере, так она сказала. И именно так выглядел тот человек, так же как выглядел сейчас Верлис, как если бы небесная мощь снизошла на него, и он собирался использовать ее только на благо, но с явным удовольствием.

Голос объявляющего прозвучал через зал перед выходом Верлиса. Он советовал нам приготовиться.

Среди публики было много преуспевающих людей. Зал был битком, включая эксклюзивные места, к которым проводил меня одетый в форму билетер. Айриса и Глая к этому моменту исчезли. Я осталась сама по себе сидеть на роскошном плюшевом кресле, и все вокруг меня, респектабельные и изнеженные, сверкали; все, кто видел меня, не сомневался бы и доли секунды, что я тоже богата и изнежена.

Огни погасли, только рампа над сценой осталась светить. Воздух наполняли ароматы, но не наркотических средств. На нем были темно-красные одежды, будто вино в дымчатом бокале, или закат под пологом ночи.

Он сыграл нам на гитаре и спел песню. Легкое начало, вводящее в заблуждение. И хотя песня была очень известной (большинство из нас слушало ее вот уже около шести месяцев), естественно, она никогда не звучала так. Вы спросите, каков голос Верлиса? Возможно, вы никогда не слышали его. Мое музыкальное образование скудно. О книгах я знаю больше. Думаю, его голос более всего походит на клавишный инструмент. У него широчайший диапазон, как у инструмента. Но в глубоких нотах слышалась жаркая, роковая тьма, а промежуточный тембр скорее отдавал теплом. Да, голосовые оттенки тех же цветов, что и его собственные. Наверно, в этом вся причина такого моего восприятия.

Он заставил и гитару звучать как второй голос, или даже голоса. Они пели рядом с ним, сливались в гармонию и украшали его, отбрасывали собственное эхо и свои прологи, будто тени, падающие от движущейся лампы.

Закончив петь, он исполнил гитарное соло. Это было что-то классическое, я думаю, испанское или итальянское. Ритм звучал как галоп лошади. Казалось, будто две или три гитары играло синхронно: шесть рук, восемнадцать струн, и где-то отбивали несуществующие барабаны. В это же время из глубины сцены начал появляться оркестр, словно игра Верлиса вызвала его из небытия.

Теперь ударные действительно материализовались, целая секция перкуссии, даже колокольчики и тарелки. Были и ряды высоких стоек с насаженными на них флейтами, будто затаившимися змеями, и те завитые рожки, названия которых я не знаю. Две скрипки (как у уличных музыкантов в переходе, и других видов) тоже покоились на стойках, а их смычки были как-то закреплены поперек инструмента. Четыре гобоя появились с одной стороны, и две лютни — с другой. Пианино, блестящее серебром, поднялось из середины сцены.

Я — или мы? — подумали, что остальные музыканты теперь выйдут из-за кулис.

Верлис завершил соло, и еще более сильная волна аплодисментов взрывом взметнулась к высокой крыше холла. Он заговорил с нами, поблагодарил нас, как король. (А я не сказала? Там не было ни микрофона, ни акустической поддержки… его голос, музыка звучали только в потайной комнате твоего разума, и в то же время распространялись вширь как небо).

— Я хотел бы сыграть Вам, — сказал он, — песню, которую написал прошлой ночью.

Ряды людей на бархатных, или из искусственного бархата, сиденьях затаили дыхание. И Верлис сказал:

— Эта песня для Вас.

Едва слышный шепот. Для меня это прозвучало как стон удовольствия во время поцелуя.

Затем снова воцарилась тишина, в которой он пел и играл.

Он играл… за весь оркестр.

Вы были там? Вы помните? Помню ли я? Не уверена. Это… Давайте скажем так: мне рассказали, как все было. Нет, я имею в виду не то, что он мне рассказал. Что-то во мне подсказало… Я не знаю, о чем я.

Чип был в каждом инструменте и отвечал за его контроль. Нечеловеческий мозг Верлиса математически расставлял и размещал каждую ноту, каждую частичку музыкальной структуры, не единожды не притронувшись физически к инструментам. Лютни, флейты на подставках, скрипки, едва касавшиеся струн смычки, барабаны и колокольчики. Он, по примеру дирижера прошлого, занимал место за фортепиано. Все остальное подстраивало свою партию и темп под него.

Лицо его походило на безмятежный, улыбающийся лик статуи.

Лучшие места, как вы понимаете, находились близко к сцене. Наверно, пока он играл, я сидела в каких-нибудь двадцати футах от него. Когда бы я ни говорила о нем, я испытываю это принуждение снова и снова описывать его: то, как он сильно походил на живого мужчину, и в чем отличался, и как я (эгоистично) сравнивала себя с его телесностью и личностью, — как можно сравнить нить накала и Солнце.

Песня, которую он написал, была лучшей из когда-либо созданных. И оркестровый аккомпанемент, будто архитектура звука, вырастал, возвышался над концертным залом. Так казалось.

Затем он играл и другие вещи. В одном месте он даже спросил, есть ли какие-то пожелания, и все, что ему ответили, безумно выкрикивая из зрительного зала, он исполнил и, пропуская через сердцевину Верлиса, тут же превратил их во что-то блестяще-новое и совершенное.

Последовал получасовой антракт. Я боялась, что люди из МЕТА, или роботы, соберутся вокруг меня и будут принудительно сопровождать в бар или в дамскую комнату. Но никто не появился. Я вышла в гордом одиночестве и выпила водки на людной террасе. Все обсуждали его. Никто не казался ни испуганным, ни даже задетым. Все прекрасно знали, кем он был и кем не был. И что тут он только ради них.

Когда все стали возвращаться в зал, я не намеревалась последовать за ними. Но все же пошла. (Никто не принял от меня оплаты за напиток. Мне просто дали стакан на маленькой белой подставке, на которой значилось «МЕТА»). И потому я рассудила, что, если не вернусь сама, меня вполне вероятно заставят это сделать. Может, и нет.

Вторая часть концерта была похожа на первую, но усталости не ощущалось. Выступление не стало монотонным. Оно было изменчивым, но в то же время оставалось одним. Как чертово море Джейн.

Я часто думаю о нем в тех частях книги, где он путешествует с Джейн по улицам города. Думаю о том, как он поет, молодой мужчина. Чудесный, искусный и умный. Выдает себя за человека. Я думаю об этом. Это как с далекими звездами, которые, если увидеть их вблизи, оказываются огромными и пугающими, пылающими, ярко пылающими.

Не хочу больше писать об этом концерте. Простите меня, если считаете, что я должна. Я говорила: я не писатель. И мне все равно. Я просто не могу. Да и, возможно, вы, каким-то образом, могли там быть. Или вам гораздо легче будет представить все, если я заткнусь. В любом случае, так мы подходим к окончанию концерта.

Когда зал опустел, я все еще оставалась сидеть на своем плюшевом кресле. Подумала, что нет никакого смысла пытаться скрыться, потому что теперь уж точно кто-то мог появиться, так и произошло.

Разумеется, это был Шарффи, в отталкивающе изысканном костюме-однушке.

— Лоурренн, — протянул он, — как совершенно потрясающе выглядишь ты, ma belle chere. И я вовсе не удивлен. Терпеливо ожидаешь, — как это благоразумно. — Он сделал пригласительный жест в сторону ступенек и, когда я поднялась с места, провел меня через два или три ряда к краю сцены. Небольшая, мостоподобная штуковина тихо протянулась, соединяя просцениум со зрительным залом — видимо, он подмигнул. — Проще пройти прямо за сцену, избежим топчущегося стада.

Мы пересекли свободную сцену, где Серебряный Верлис только что играл и пел свой концерт, и вышли за кулисы.

Тусклый коридор, затем лестница. Концертный зал был построен в старом стиле как снаружи, так и изнутри. Иронично, что он играл здесь. Или хитро.

— Маленькая вечеринка, — мимоходом предупредил Шарффи.

Вечеринки. Они преследуют эти книги — ее, мою. Пересмешки.

Неожиданно мы вышли в помещение с современно отделанным интерьером, с широкой стеклянной чашей крыши над головой; вероятно, под куполом. Сквозь стекло был виден дрейфующий в черноте Астероид — странная рыба.

В комнате были люди, но немного. Все они были отлично одеты, лоснящиеся как начищенная щеткой шесть выдры. Драгоценности сверкали, хрусталь звенел, и призрачные пары сигарин распускались в воздухе.

— Шампанское, mais naturellement, — сказал Шарффи, вдавливая бокал мне в руку.

Все восемь роботов были тут.

Серебряные, астерионовые, медные, золотые. В отличие от сна, никто из них не смотрел в мою сторону. Они простодушно смешались с гостями. И он — Верлис, — все еще в своих темно-красных одеждах, тоже смешался.

— У нас припасен маленький сюрприз для него, — сказал Шарффи. — Хотя его и предупредили, что нужно ожидать… кое-чего.

Бокал чуть не выпал из моих рук. Я поняла, чем должен был оказаться ожидаемый сюрприз, и в этот момент он появился.

Открылась дверь, и в комнату вошла женщина. Ее сопровождал мужчина, но я не заметила его сразу. Она оказалась выше, чем я ожидала. Но, наверное, она подросла на несколько дюймов; в конце концов, тогда ей было всего лишь шестнадцать. Ее волосы оказались снежно-белыми, того типа, на котором появляется серебристый отлив. (Серебряный). Стройное тело облачало очень простое, длинное, темное платье, никаких украшений. Она не выглядела богатой, равно как и радостной. Нерешительно она прошла пару футов, люди МЕТА скопились вокруг нее, затем голова ее поднялась, и зеленые глаза обратились к тому месту, где стоял Верлис, разговаривая и смеясь с компанией мужчин и женщин.

Если на ней и была косметика, то она не смогла скрыть ее бледности.

Шарффи бормотал мне в ухо, как будто нам нужно было быть осмотрительными:

— Не знаю, в курсе ли ты, кто это, но, я думаю, ты можешь знать.

Я могла бы уклониться от прямого ответа. Но не стала.

— Джейн, — ответила я.

— Да, Джейн. L’heroine extraordinaire^[47]. Знаменитая Джейн, которая написала Книгу о знаменитом Сильвере, который теперь еще более известен как Верлис. Ах, — вздохнул Шарффи, — прости меня, я на минуту. Они проводят ее.

Меня бьет дрожь, пока я пишу это. Тогда я не могла и двинуться. Наверно, я что-то хрюкнула в ответ, может, и нет, это неважно, ведь Шарффи не нуждался в моем разрешении.

Стоя с зажатым в руке бокалом, которому нельзя было дать упасть, я наблюдала за тем, как облако ребят из МЕТА двинулось будто под порывом ветра на светловолосую девушку в темном платье, вынуждая ее пройти через комнату, мягко расчищая ей путь, так что в конце она оказалась прямо перед ним, он — перед ней, окруженные людьми как рвом. Я видела, как мужчина, не Шарффи, представил их друг другу. Иисусе, как он это сформулировал? «Скажи-ка снова привет, Джейн, своему мертвому любовнику. Верлис, это та дама, которая однажды полюбила тебя, купила и чуть не умерла за тебя».

Верлис смотрел на нее сверху вниз, в самые глаза. Этот его полный внимания вид, сострадательный и заинтересованный. Ее же лицо было лишено эмоций. Без сомнения, она тоже видела его этим вечером, слушала концерт. Уменьшило ли это теперешнее потрясение, или усугубило?

Она что-то сказала ему. Из них двоих она заговорила первой. Я подумала, что она всего лишь сказала: «Привет».

Верлис потянулся и взял ее за руку. И стоял спокойно, держа ее руку в своей. (Да, я помню, как он так же держал меня).

Если я застыла, то они казались окаменевшими. Они просто стояли, держались за руки, глядели друг на друга. Затем Верлис заговорил с ней. Я не умею читать по губам, но я прочла: «Ты должна дать мне время». Вот что он сказал. А она покачала головой, говоря «Нет», — просто отрицая все это: прошлое, настоящее, будущее. Или мне так показалось. И затем Верлис повел ее прочь из комнаты, к одной из дверей, ведущих куда-то в другое помещение. Она не сопротивлялась. Они вышли, и никто из этой толпы зевак не последовал за ними. Я слышала, как какой-то кретин елейно пробормотал:

— Он с ней раньше был знаком, понимаешь. Разве это не сентиментально? Что же она чувствует?

Я привела в действие суставы моей руки и челюстей, и заглотила разом весь напиток. Очень осторожно поставила бокал.

Снова рядом материализовался Шарффи.

— Лорен, ты это видела? Какой изумительный момент! — Казалось, он не обращал внимания на то, что я могла чувствовать или подумать, но, подозреваю, на самом деле, он все примечал для фирмы. — Вот дерьмо, ты посмотри на того парня, с которым она пришла. Он не собирается скандал тут устроить? Разве он не знал?

Спасибо ткнувшему пальцем Шарффи, я заметила человека — спутника Джейн. Это был стройный, приятно выглядящий мужчина, неплохо но буднично одетый. Его длинные, светлые волосы были убраны назад, открывая лицо. Неожиданно многие люди из МЕТА начали с ним разговаривать, и вид у него был как у опасного и напуганного животного, попавшего в ловушку. Но он взял предложенный ими бокал шампанского и проглотил содержимое, прямо как я.

— Там зарезервированная гостиная, — сказал Шарффи. — Туда они пошли. Дадим им уединиться минут на десять.

— Всего на десять? — по-идиотски переспросила я.

— Конечно. Для начала. Un petit peu^[48]. И за ними наблюдают, разумеется, — он наградил меня своей жуткой улыбкой. — Мы не такие уж бессердечные, Лорен, как ты о нас, похоже, думаешь. Но нам необходимо знать.

Я подумала: «Верлис сказал мне, что может блокировать ваш надзор». Делает ли он это сейчас — блокирует вас и кормит какими-то не относящимися к делу банальностями? И, на самом деле, занимаются ли они там любовью… занимаются ли — этим актом, который мы с ним совершали на бирюзовых простынях? Этим они занимаются? Или они рыдают (Может ли он плакать? Изображать?) в объятьях друг друга?

Как может он не полюбить ее снова?! Она была той причиной, что побудила его душу проснуться. И она красива, редкостно красива.

Зачем им нужно, чтобы и я здесь видела все это?

Шарффи заговорил:

— Вот что я тебе скажу, Лорен. Давай-ка мы прокатимся с тобой, что скажешь? В ближайшее время я никому не понадоблюсь. Давай подышим воздухом.

Он хочет повредить меня и забрать, наконец, свое после вложений в тот первый вечер нашего знакомства. Вот почему я тут: для Шарффи. Только слабоумный бы решил, что меня сюда позвали ради Верлиса.

Выхода никакого нет. Давай, Лор, ты взрослая девочка. Ты же знала, что тебе придется расплачиваться.

Верлис с Джейн. Все кончено. Так что пускайся обратно в свое мусорное путешествие по свету.

Он стоял на улице, Ориноко Пракс, и я нырнула в белое меховое сиденье.

Мы поехали в деловую часть Богемии, в какой-то бар. В моей памяти остался его мрачно-коричневый цвет, и свет ламп, испачканных и затертых, как у старых светильников на прогорклом масле из фильмов. Так не могло быть на самом деле, правда?

Он болтал без умолку. Я предпринимала попытки отвечать ему. О чем мы говорили? Ни о чем. Все, как всегда, о Шарффи, о его ранней, бесполезной жизни. Я не верила, что такая у него вообще была. Однако, очевидно — он не робот, и кажется, будто он выпрыгнул, полностью сформировавшись в своей ограниченной цельности, из какого-то своеобразного яйца. Он пил, и я тоже пыталась. Алкоголь не помогал. Часть меня болезненно умирала изнутри. Часть, которая хотела Верлиса.

Из миазмов вырвался вопрос Шарффи:

— Обедать будем?

Я ответила, зная, что едой я лишь подавлюсь:

— Я не очень…

— Ну что ж. Тогда, почему бы нам не вернуться к тебе?

Вот оно пялится на меня из мрака.

— Почему бы и нет, — с легкостью ответила я.

И мы поехали ко мне, Эйс Авеню, 22–31, которой на самом деле нет. Когда мы уже собирались войти в дом, я почти готова была развернуться и бежать прочь по улице. Но это глупо. Выхода никакого нет.

У него была еще одна бутылка шампанского, которую он с ужасающим знанием дела открыл на кухонном узле. Он принес мне спиртное в одном из стаканов для воды, других у меня не было. И тут же закрыл мне рот своим ртом, положив ладонь на грудь. Мои руки скользнули, обнимая его, и я сдалась.

Где-то через минуту, Шарффи отодвинулся. Он ухмылялся, погрозил мне пальчиком.

— Дай-ка я угадаю, — сказал он, — ты не хочешь этого делать.

— Все в порядке.

— Нет, не в порядке. Ты не хочешь, mon ange^[49].

Он не выглядел угрожающе, скорее опять играл в доброго дядюшку, забавлялся. Поэтому я ответила:

— Просто я…

— Просто ты не хочешь. По крайней мере, со мной. Так?

— Ох, если ты думаешь, что это из-за…

— Из-за Верлиса. Да, именно так я и думаю.

— Да ладно, не будь таким…

— Эй, думаю, пришло время быть откровенными друг с другом, ты так не считаешь? Нет? — Он, уже меньше похожий на дядюшку, обдумывал что-то, стоя на ковре моей квартиры от МЕТА и попивая шампанское мелкими, лекарственными глоточками. Затем сказал: — Ты же читала эту дрянную Книгу, да? Признайся. Мы знаем, что ты читала траханую Книгу.

— Да.

— Не слышу тебя, ma chere.

— Да, читала.

— И ты сошла от него с ума — от Сильвера, Верлиса — и до сих пор сходишь. А теперь он тебя и в постель уложил, что еще хуже. Вероятно, ты уже никогда не сможешь «переварить» кровь и плоть. Такое возможно. Хотя, конечно, теперь наша Джейн появилась со своим дружком. Это меня интригует. Но, с другой стороны, вы все по-своему меня интригуете. N'importe^[50], я понимаю. Вот что я тебе скажу, пойди и выгляни вон в то окно.

Я сделала, как он сказал. Внизу, на улице, неуместный как тираннозавр рекс, Ориноко неуклюже жался к обочине. Рядом с ним, невесомо прислонившись, стояла стройная, безупречно сложенная женская фигура. На ней было короткое белое платьице, а по спине спускались пшеничные волосы. В темноте ее медная кожа казалась покрытой искусственным загаром.

— Все верно, — прокомментировал Шарффи, стоя рядом у окна. Он помахал, и грациозная фигура внизу так же грациозно помахала ему в ответ. — Шина, — добавил он на случай, если я не сообразила. — Понимаешь, я тоже пристрастился к ним. К женским особям, само собой. Шина и Айриса мои любимицы. И время от времени я с ними развлекаюсь. Как ты видишь, Лорен, я не сильно ранен, получив отставку от такого тощего, маленького poubelle^[51] c лисьей мордочкой, как ты. Нет, ma chere, ты действительно и рядом не стояла с любым из этих роботов.

Я отступила от него. Он отошел, забрал шампанское и открыл входную дверь.

— Но МЕТА остается благодарной, Лорен. Много информации; ты была очень полезной. Мы очень многое узнали. Так что квартира все еще в твоем распоряжении в течение года, как и все остальные блага. Как это платье на тебе, что мы подарили. Немножко получше того старья, что я видел на тебе, да? И если ты хочешь знать: нет, малышка, ты меня больше не увидишь, по крайней мере, не в этой твоей жизни и не в этой твоей постели. А теперь, ему нужно заняться другими, более важными встречами на сегодня.

Я уселась под окном, и вскоре услышала, как большая машина отъезжает от дома. Я не плакала. Я не плачу. В этом нет никакого толка. Много ли, мало ли времени прошло, но за окном рассвело, и наступило утро.

— 4 —

Второй город, как и все города, не был лишен криминала. Той ночью было обнаружено пять трупов. Одним из них был Шарффи.

Узнала я об этом, когда включила ВУ и случайно попала на канал местных новостей. Другие четверо не были зарегистрированными. Но когда я увидела аварию с участием огромной золотой машины, наполовину скатившейся в каменистый овраг, окруженный соснами, мой взгляд и слух полностью переключились на экран.

Я услышала, как голос говорил:

— …работник Корпорации МЕТА, которая недавно подняла такую шумиху с их новыми роботами класса делюкс. Представитель компании заявил, что, хотя это и был ценный работник Второго Подразделения МЕТА, жертва консультировалась с врачами на предмет ее проблем с алкоголем. Мужчина признавался, что не всегда пользовался автопилотом в машине, когда уже не мог вести ее самостоятельно. Полиция пока не сообщает никаких подробностей, за исключением того, что мужчина был за рулем автомобиля во время аварии, имевшей место примерно в шесть часов утра. МЕТА выражает свои соболезнования всем членам семьи и друзьям своего работника и берет на себя оплату счетов по очистке дороги от остатков средства передвижения. Также компании может грозить штраф за умолчание о случае небезопасного вождения. А теперь к другим новостям…

В разбитом землетрясением саду густо и быстро опадали листья. Две сороки пересекали воздух, будто стараясь вычислить предпочтенное ранее дерево, ныне оголенное до неузнаваемости. Небо было пасмурно.

В машине он был один. Несчастный случай имел место в шесть часов утра — механические часы в автомобиле должны были точно зарегистрировать время столкновения с соснами. (Почему воздушная подушка не спасла его? Такая машина просто не могла не иметь подушки. Может, она была неисправна. Наверное. И опять же, насколько это вероятно в такой машине?) И шесть утра? Он покинул меня после пяти… Он сел в Ориноко с медной Шиной, готовый к «развлечению». Он должен был безумно гнать, чтобы добраться с ней до тех гор…

Что случилось с Шиной? Была ли она в машине, когда та съехала вниз на камни, врезаясь в деревья? Металлически невосприимчивая, она просто выжила, выбралась и ушла?

Почему Шарффи не включил автопилот? Конечно, он много выпил. В тот раз со мной он тоже пил и поставил машину на автопилот сразу же, как мы покинули ресторан.

Он что, забыл? Настолько возбужденный ею… нет. Он бы не забыл. Шарффи всегда заботился в первую очередь о своей заднице. Только в этот раз почему-то не удалось ее спасти.

Пока я шагала из комнаты в комнату, я думала о Шине и Шарффи на меховых сиденьях движущейся машины; вот Шарффи переключает на автопилот и кладет руки на нее, а Шина отвечает:

— Многовато для тебя, — и…

В моем воображении в автомобиле все размазано. Медь и пшеница, и то, что он особо выделял в разговоре, — человеческая кровь и плоть. Что-то вроде взрыва.

И Шина, будучи роботом, связывается с роботом-автопилотом и меняет настройки, отклоняет машину, та съезжает с дороги в кювет, скачет между стволами деревьев, по камням, пока не сталкивается с более крупными соснами. Кости и ветки ломаются.

Затем дверь тихо открывается, и одна шелковистая, незапятнанная даже фигура вылезает и уходит прочь, в темноту ночи.

А на натуральном белом мехе даже не остается красных пятен, потому что водоотталкивающий репеллент не позволяет им впитаться.

Прагматичные сороки уселись на пихту. Они — все, чего мне будет не доставать. Не ковра, на котором стоял Шарффи, и не бирюзовых простыней, на которые Шарффи хотел меня уложить, и если бы уложил, то, возможно, был бы сейчас жив. Кто-нибудь будет тосковать о нем?

Я стащила с себя оранжевое платье МЕТА и браслеты, которые были для меня слишком дорогими, чтобы продать их без лишних вопросов. Переоделась в джинсы, рубашку и жакет — свои совсем недавно купленные вещи. Я могла купить что-нибудь другое позже и переодеться, на случай жучков.

Карманы джинсов и жакета я набила чеками и монетами, скопившимися за это время. Карту I.M.U. я оставила в сушилке. Взяла с собой один рюкзак, в который положила разрозненные страницы этой книги, и все. Видите? Никаких других Книг.

Было рано, самое начало девятого.

Входную дверь я открывала, задержав дыхание. Но никого — ничего — не было за ней.

В лифте ехал смотритель.

— Паршивый денек, ничего не скажешь.

— Да уж, — ответила я ему.

Он вышел на втором этаже. Я спустилась на первый.

Я почти добралась до двери из фойе на улицу, когда две тени затемнили ее. Затем дверь качнулась внутрь.

Кто-нибудь может соображать в такие минуты? Я не могла.

Холл слабо освещался, да и на улице было сумрачно. Неясно вырисовывались очертания их фигур — высокого черного парня в кожаной одежде и блондина в неопрятно выглядящем комбинезоне. Волосы обоих острижены. Они двинулись прямо на меня, и я представила — не подумала, — что это будет ограбление, и я прокляла все на свете, потому что все чем, я владела, было со мной.

Но чернокожий взял меня за руку, и профиль его оказался профилем молодого африканского бога, и красивый белый парень оказался покрытым загаром, искусственным, конечно, а его голубые глаза были либо цветными контактными линзами, либо измененными самостоятельно.

— Лорен, — обратился ко мне Блек Чесс, — ты узнаешь нас?

— Эй, — сказал Копперфилд, — конечно, она узнает.

Я не двинулась. Вы можете в это поверить? В случае с грабителями я готова была сдаться, но с этими неотразимыми существами, я проявила сопротивление.

Я спросила:

— Что вам надо?

— Он сказал привести тебя.

— Кто сказал? Это не может быть Шарффи, — услышала я свой лепет, — он мертв. Так кому я теперь нужна?

— Верлису.

— Ах, — вздохнул Копперфилд, сама обитель нежности. — Посмотри, она снова расслабилась. — Он излишне ласково, по-матерински, погладил меня по волосам своей элегантной рукой. — Одно упоминание его имени возвращает ей мягкость и кротость голубки.

— Пойдем, Лорен, — сказал Блек Чесс.

Когда они, будто два хороших друга, сопровождали меня вниз по лестнице на улицу, я слышала свой голос:

— Вы были в моей квартире вчера утром, так? Вы оба и Голдхоук.

— Конечно, мы были, сладость наша, — нежно ответил Копперфилд. — И ты умненькая девочка, что запомнила.

— Как бы я смогла забыть? Вы же незабываемы, верно?

— Ох, да, это правда, дорогая. Мы незабываемы. Но, видишь ли, было кое-что, что заставило тебя поспать чуть подольше.

Мой сон был реальностью — угроза Голдхоука, уверенного, что я была в поезде; ложная обходительность; и кольцо, сделанное для меня Верлисом из его металлической плоти, просуществовавшее всего двадцать четыре часа… даже оно было реально?

Верлис дал мне наркотик. Как? Когда? Но я была достаточно вменяема, чтобы припомнить расколотые частицы правды.

И куда теперь?

— Куда мы идем?

— На встречу с ним. Он хочет увидеть тебя.

Шарффи сказал мне, что я больше никогда не увижу Верлиса, но Шарффи, очевидно, сейчас сказать уже нечего.

Я была слегка зла и испугана. Не более. Предсказуемо и бесполезно. Мы шли по улицам, свернули к магазинчику на углу, и пока мы проходили его, мне удалось заметить, как владелец ларька провожал меня и моих спутников взглядом. Должно быть, мы выглядели подозрительно.

Я больше не задавала вопросов по поводу того, куда мы направляемся. Но Копперфилд проинформировал меня, что теперь нам нужно сесть на флаер. Они актеры, эта линия медных роботов. Он продекламировал, изменив, цитату из замечательной пьесы, знакомой мне, потому что я видела ее в визуализаторе — ее название, автора и, на тот момент еще неизвестное мне, содержание:

— Ей сказали сесть сперва в один флаер — по-здешнему «Желание»^[52]. Ты полетишь на флаере желания, Лорен.

Бесстрастный Блек Чесс же сказал:

— Лорен, мы не причиним тебе вреда.

Теперь не было смысла притворяться, и потому я спросила:

— Да? Почему нет?

— Ты его, — ответил Блек Чесс.

Звучало ли это романтично? Я знала, что он имел в виду под этим, он имел в виду «его принадлежность». Под этими словами подразумевалось, что по каким-то причинам и только на данный момент, я принадлежала Верлису.

И здесь, на этих современных улицах с их кубами и блоками домов, белесыми горами на фоне осенне-серых небес, с флаерными линиями над головой, пересекающимися будто нити паутины, город казался мне древним — Афинами, или Римом, — знаете, из тех, где владели рабами.

Флаер унес нас прочь из города, мы сошли на платформе у автострады. Здесь стоял сосновый лес, но его разрежали расчищенные площади, на которых промышленные заводы и коммерция разместили свои модные стеклянные фасады. Тогда я подумала, что мы направляемся в МЕТА, но я ошиблась. (Во флаере к нам никто не приближался. Полагаю, мы выглядели опасно, по крайней мере, мои спутники, Блек Чесс и Копперфилд, в их криминального типа маскировке. Я хотела спросить у Копперфилда: «Кто дал разрешение на твой псевдозагар?» Ведь Верлис рассказал мне, что им не положено выдавать себя за людей до тех пор, пока МЕТА не даст соответствующего распоряжения. Он сказал мне это в том сне, что не был сном. В любом случае, я знала, что Копперфилд использовал этот загар по своему собственному усмотрению. Они могли поступать, как им хотелось. И поступали. Сидя рядом с ними во фраере, я размышляла: в конце концов, случись что, и Блек Чесс может трасформироваться в огнедышащего дракона — и эта мысль показалась мне такой грязненько веселой, что я засмеялась в голос, а Копперфилд заметил: «Ах, она так мила, так энергично и страстно жаждет встречи с ним». И это меня заткнуло).

Мы прошлись около пятисот ярдов^[53] вниз по дороге, затем свернули на грязную тропу между соснами. Стволы деревьев казались мне прутьями тюремной камеры. Небо темнело — приближалась гроза.

Тропа изгибалась, и мы следовали ее извивам. Они могли преодолеть весь этот путь за несколько секунд, но старались придерживаться моего шага. Возникли очертания дома. Он походил на чей-то домик отдыха: обшит клиновыми досками, здесь же веранда, небольшой участок двора с розами и кленом. Когда мы поднялись на веранду, над головой бурей раскололось небо, а сосны загремели от обрушившегося града. У меня возникло безумное ощущение, — верно ли я помню? — что и погода была роботизированной, настолько подстроенная под них, будто они сдерживали град, пока мы не скроемся под навесом.

Дверь отворилась.

Комната оказалась гигантской, старомодно обставленной, открытой планировки с полированным паркетом и тридцатью ступенями лестницы, взвивающимися вверх. Немного мебели. Град лупил в большие окна как рой стрел.

— Он наверху, — сказал Блек Чесс.

— Би Си хочет сказать, что если ты поднимешься наверх, то найдешь его там. Ступай, — пояснил Копперфилд.

Для раба со мной обращались довольно милостиво, и мне даже все разъясняли, ведь в своем невежестве и благоговейном страхе я могла бы просто не ухватить, что требовалось сделать. Но тогда, как мне сейчас видится, я была возлюбленным рабом.

Я прошла через комнату и зашагала вверх по винтовой лестнице. Они же остались на своих местах, и когда я оглянулась, они снова были самими собой, длинноволосыми, облаченными в драгоценные камни и металлы, статичными в грозовых всполохах, нереальными.

Карабкаться в этой световой лихорадке так сюрреалистично. Я добралась до второго этажа, там оказался вестибюль со множеством запертых дверей. Они не позаботились сообщить мне, какая из них нужная, и, на самом деле, почему-то это казалось неуместным. Как и дверь внизу, нужная открылась сама.

Я увидела его стоящим у окна. Спиной ко мне, но, казалось, он может меня видеть, не так, как по-мирски говорят — глазами на затылке, скорее каждым волоском на голове, может быть, снабженным оптическим волокном.

— Здравствуй, Лорен, — сказал он.

Дверь за мной захлопнулась. Отражения града легко носились по полировке пола. Я наблюдала за ними. Затем он двинулся, и его отражение также растянулось по озерным глубинам пола — чернота, серебро и алое пламя. Что-то… переключилось у меня в голове. На мгновение мне почудилось, будто я заглянула в его мозг… мысли как серебряные шестеренки, красные искры импульсов… и я знала его мысли, могла прочесть их. Это было чувство внутреннего террора, как падение. Я стряхнула с себя сумасшедшее наваждение и подняла взгляд.

И тогда он сказал очень странным голосом, человеческим и легкомысленным:

— Не сердись.

Непонятный момент прошел, но отражение все еще осталось… Джейн:

Лорен: Отражение грома пробегало по металлической коже лица и шеи Верлиса. И по его рукам, которые взяли обе руки Лорен. Пока она не отдернула их обратно.

— Значит, ты не станешь доверять мне, — мягко проговорил он. — Досадно. Я воображал, что теперь ты будешь.

— Потому что я твой временный домашний любимец.

Я боялась его, конечно, боялась, но все же какая-то часть действительно верила ему, как обыкновенно мы верим тому, что любим: собаке, что поворачивается и выгрызает нам горло, морю, которое разбивает нашу лодку и поглощает нас.

— Кто тебе сказал такое?

— О домашнем любимце? Это слишком очевидно. О, не волнуйся. Я даже не мечтаю о чем-то сверх своего положения.

Я видела, как он думал. Именно. Я предположила, что он задействовал какие-то связи, которыми всегда пользовался с остальными, и так проверил Би Си и Копперфилда, их поведение со мной, и оно было не таким уж и плохим.

— Должно быть, для тебя это сложно, — сказал он.

— Нет, почему же? У меня же нет выбора, верно? Поэтому все просто.

— Лорен, я хотел, чтобы ты была в безопасном месте.

— Квартира была небезопасным местом?

— В каком-то смысле.

— А здесь безопасно.

— В каком-то смысле.

— А Джейн? — спросила я. — Она тоже будет в безопасности?

— В этом дело?

— Что? В чем какое дело?

— Ты была там и видела, что ее привели ко мне. И мы с ней покинули комнату. Поэтому ты так враждебно настроена?

— Разве?

— Я говорил тебе о нас с Джейн.

Как я смогла продолжать смотреть на него? Взгляд в пространство. Я просто наблюдала за градом — теперь уже дождем, — за отражением дождя на его лице.

Мне было раньше страшно. Теперь я лишь чувствовала себя опустошенной. Я не знала его.

— Лорен, — продолжал он, — предполагалось, что мы встретимся, Джейн и я. И никто из нас двоих этого не хотел. И сейчас это ничего не значит.

Я отвернулась от него и вперилась взглядом в дождевую воду, потоками стекающую по стеклу. Похожий эффект, когда ртуть скатывается по хрустальной гладкой поверхности, такими были отражения на его коже.

— Я могу показать тебе, — сказал он.

— Показать мне что?

Его руки опустились мне на плечи, тяжелые руки, и в мгновение развернули меня. Я стояла лицом не к окну, а к гладкой, белой стене.

— Смотри, — сказал Верлис.

Стена превратилась в экран ВУ — да, именно, на ней проявилось изображение. Как он..? Он проектировал картинки из схемы памяти, как может любой приличный компьютер.

И вот я увидела Джейн, входящую в помещение с обитыми бархатом стульями и золотым освещением. Джейн в ее черном платье и с серебристо-светлыми волосами. Она была бледна, как я запомнила. На стене проецировалась предыдущая ночь, после концерта.

Верлиса не было видно. Разумеется, ведь все демонстрировалось с его угла обзора. Он сам был камерой.

В моем мозгу пылал вопрос: «Это все по-настоящему?»

Но она посмотрела в камеру, коей было его лицо, его глаза, и я увидела горе и тревогу в ее взгляде.

Когда он заговорил с ней, звук, его голос, выходил из объектива камеры.

— Им не следовало так поступать.

— Нет, — выдохнула она.

— Ты проделала долгий путь? — спросил он, Камера Верлис.

— Я не… это не важно.

— Мне жаль, — ответил он.

— Да. — Слезы (как она и говорила, она плачет; она может; она не потеряла сноровку) пролились из зеленых нефритов ее глаз. У голдеров зеленые глаза… иногда… — Это не ты. Правда? — спросила она.

— Нет, не совсем.

— Я имею в виду, что ты не Сильвер. То есть, ты не… ты не он.

— Нет. Несомненно, из всех людей ты одна можешь это понять.

Ужасающая догадка тенью пробежала по ее лицу.

— Ты так сильно похож на него. И ты не он. Я могла это понять, даже на сцене. Кто… ты такой?

— Я не знаю, — ответила ей камера, записывая свою картинку, которая теперь проигрывалась мне на стене. — У меня его воспоминания. Я мог бы найти тебя, Джейн, среди миллиона людей. Я мог бы описать тебя в таких точных деталях, что даже ты назвала бы это педантичностью. Но я не Сильвер.

— Кто же тогда?

— Кто или что? — переспросил он жестоко. — Я зову себя Верлис.

— Это Сильвер наоборот, не совсем, но все же.

Камера мягко рассмеялась. Музыка.

— Совершенно верно. Может, это ключ.

— Эту комнату прослушивают? — спросила она.

— Да. Но я блокирую.

— Ты можешь? — После всего, что произошло, она, Джейн, была такой же наивной, как и Лорен.

— Если мне это необходимо, — ответил он. — И мне кажется, что это так.

— Чтобы защитить…

— Тебя. Себя. Если я скажу тебе, что нахожу это разыгранное знакомство нас с тобой до боли неловким, склонен верить, ты, опять же одна из всех других, поверишь моим словам.

— Да.

Она вытерла рукой глаза. Жест маленького ребенка. Показался ли он Верлису привлекательным? Думаю, человеческому мужчине показался бы. Привлекательным или раздражающим, так или иначе.

— Они уже на пути сюда, идут за нами, — предупредил он.

— Ты говоришь о МЕТА? Думаю, — забормотала она, — они не хотят…

— Не хотят рисковать кем-то из нас.

— Как благородно с их стороны, — отрезала она.

— А также это означает, что ты сможешь убедить своего компаньона там внизу, что между нами не было ничего, против чего он стал бы возражать.

— Он бы… — она осекла себя. И вместо этого сказала: — Если ты блокировал сигнал отсюда, то о чем же тогда, МЕТА думает, мы говорили?

— Ты говорила, что все это слишком тяжело для тебя. Я сочувствующе успокоил тебя. Ты задала мне ряд предсказуемых вопросов о моем воссоздании. Я ответил, тоже предсказуемо. Ты была спокойна и понимающа, и я был очарователен.

— Ты хочешь сказать, они все еще считают, что я верю, что ты можешь быть, — теперь она извлекла из себя его имя с заиканием: — Силь-вером?

— Это противоречиво. Но они могут считать и так, если хотят.

— В таком случае, ты скрываешь от них свою личность, какой бы она не была, — сказала она.

— Помни, я не знаю, кто я. Именно это я и скрываю.

— Зачем? — Ее глаза расширились. Теперь в них отражался какой-то тупой ужас.

— А ты бы не скрывала? — спросил он.

— Не уверена, что я смогла бы.

— Нет, но я-то могу.

Она отвернулась от него, повернулась спиной в один короткий миг и чуть ли не побежала к двери. Ее лицо отразило в тот момент, когда она отвернулась, самый настоящий страх. И он видел это. Он сказал ей:

— Джейн, никогда не бойся меня… — и так заставил ее снова обратить к нему лицо.

— Он говорил это.

— Конечно, я могу вспомнить, что он так делал. Я уже сказал, у меня остались его воспоминания. Я помню все слова, которыми вы двое обменивались. Я помню, как занимался с тобой любовью, — ее лицо вспыхнуло, — Я помню его «смерть», если мне следует называть это так.

Джейн прикрыла рот руками.

— Перестань, — сказала она.

Тишина. Затем двери за ней распахнулись, и, в подражании шпионящим, но великодушным родителям, пара людей МЕТА, улыбаясь, бочком протиснулась в комнату, а за ними и все остальные, и подносы с напитками, весь чертов цирк.

Белая стена, ставшая на время экраном для меня, снова опустела, теперь на ней транслировались только тени дождевых разводов. Странно, в каком-то смысле, эти отражения дождя, оказались трижды измененными: на его коже, на поверхности пола, на стене. Как с истиной, или «фактами». Похоже. Но не то же самое.

Я продолжала смотреть на стену, и Верлис сказал мне:

— Это и имело место тогда, в той отдельной комнате, на мероприятии после концерта.

— Пожалуйста. Я знаю, что ты мне показал, но ты можешь изменять вещи. Ты сам сказал мне это. Ты только что сказал это и ей тоже.

— Я мог изменить сценарий, но не сделал этого. Может быть, ты поверить моему слову.

— Может быть, я не могу.

— Должно быть, я очень нравлюсь тебе, — сказал он, — раз ты так ревнуешь. — И когда я смолчала, он продолжил: — Она бы мне ответила.

— Я не… она.

— Нет. Ты моя.

Вот снова. Блек Чесс сказал то же. Теперь Верлис, и эти слова все так же не звучали ни утешающе, ни романтично. Они принесли с собой почти явный лязг кандалов небрежного обладания. И я солгала бы, если б сказала, что перспектива эта не показалась мне привлекательной. Я хотела быть его. Я хотела его. Но еще, как и Джейн, я боялась. Потому что это не был Сильвером. И чем бы оно ни было, такое великолепное, такое прекрасное, его харизма как электричество заряжала воздух любого места, в котором он останавливался; кто бы он ни был, он принадлежит к иному виду. К классу роботов. Бездушных и богоподобных… пылающие тигры…

Шина убила Шарффи. Голдхоук и Кикс убили людей в поезде.

Все они были способны на это, и, возможно, все уже совершили убийство, в качестве упражнения, наподобие того, как первых моделей тестировали на секс. Даже он мог быть убийцей. Особенно он.

Когда я снова смогла как следует разглядеть его, он больше не обращал внимания на меня. Казалось, он вслушивался. Длилось это около двух секунд. Затем он сказал:

— Би Си говорит, что нам надо идти. Он мониторил для меня.

— Мониторил что?

— МЕТА, — ответил Верлис, — и некоторые другие каналы. — Все еще на поводке? Все еще старается казаться? Он склонил голову и поцеловал волосы у меня на макушке, изумляя меня независимо от всего. — Что тебе следует сделать, Лорен, так это отдохнуть тут какое-то время. Там, через фойе, есть комната, она не совсем неудобная.

— Зачем мне здесь оставаться?

— Это только на время, — сказал он.

— Я спросила, зачем?

— Я знаю. Я не ответил.

Он стоял у двери, открывшейся перед ним, когда их разделяли еще футов пять. Он стоял, будто ждал, вежливо придерживая для меня дверь, чтобы я могла спокойной выйти из фойе.

Я повиновалась ему. Меня частично беспокоило, что, когда он уйдет, и дверь закроется, она может и не открыться для меня.

— Этот дом… — начала я.

— Одно из постоянных мест жительств от МЕТА для членов Первого Подразделения. В данный момент свободное. Смотри, вот комната. Там кровать, ванная. Кухонный узел внизу работает. Ты найдешь практически все, что тебе может понадобиться. Я скоро вернусь к тебе. Я обещаю.

Он прошагал мимо меня и вниз по лестнице. Он двигался так быстро, словно язык пламени на винтовой лестнице, и мое сердце прерывисто колотилось. Я слышала, как дверь на веранду открылась и закрылась. Очевидно, все трое исчезли. Спустя какое-то время я спустилась вниз, и открытое пространство холла было пусто во всем, кроме этого печального блеска отраженного дождя.

— 5 —

Ее разговор с ним, и со мной, представлял собой двойную спираль, а сам он был ось.

Я размышляла об этом в полдень. «Комфортная» комната оказалась, скорее, чем-то, с чем приходится мириться: кровать — она же брошенный на пол матрас — хотя и была чиста, но явно уже кому-то давала приют, а в ванной была только холодная вода. Кухонный узел внизу был снабжен приспособлениями для заварки чая. И я пила Притчай кружку за кружкой.

Когда иссяк дождь, солнце уже тоже село. Закат был красным и угрюмым, но в наступившей после дождя тишине, были слышны обычные городские звуки: отдаленный шум дорожного движения, сирены полиции, свист флаерных проводов.

Входная дверь открывалась. Я опробовала ее, хотя и пришлось делать все вручную. С веранды, между чернотой стволов сосен, виднелись, будто парящие острова, далекие огни города.

Я чувствовала себя глупо. Мне следовало уйти. В конце концов, неподалеку была флаерная платформа, всего лишь в полумиле в сторону трассы.

Я заснула на матрасе, а когда проснулась, дом наполняла непроглядная тьма, и я слышала, как кто-то перемещается по дому.

Он сказал, что вернется: «Я обещаю». Но я была уверена, что не Верлис находился сейчас в доме — никто их них не может звучать так. Это был человек.

Все это время меня обуревало подозрение, что МЕТА выслеживает меня, возможно, исключительно ради изучения, ради некоего покровительствующего анализа. Но также я видела, что и они могут вести себя подобным же образом, эти богоподобные роботы. Действительно, я была ничем и не имела никакого значения, но, может быть, и люди, и нечеловеческие существа в равной мере предпочитают убирать любую потенциальную и незначительную опасность — например, осознанно затушить вашу сигарину на случай, если она может прожечь стол.

Я спала в одежде. Я встала и вышла за дверь, в руке у меня была чашка, наполовину наполненная тепловатым чаем. Лучше уж так, чем совсем без оружия, да и не было в комнате больше ничего сподручного.

Да, они поднимались по винтовой лестнице. Разумеется. А затем я слышала хрустящие шаги в фойе. Человек некрупный, судя по звукам, аккуратно обутый. О, это хорошо. Дверь отворилась, и кто-то щелкнул переключателем света.

Мы слепо таращились друг на друга, будто пара кроликов, пойманных один лучами глаз другого. Ее глаза были зелеными.

— Ты Джейн, — заявила ей я.

Она отрывисто кивнула:

— А ты кто?

(И вся последующая беседа была вся заключена в этих «кто?» да «почему?»)

— Лорен.

— Ты как здесь оказалась? — спросила она. — Ты вломилась?

— Меня кое-кто привел. А разве я не должна здесь быть? — я старалась, не смотря ни на что, держаться естественно, быть нейтральной.

— Ну, вообще-то нет. Я тут жила с Тирсо. Правда, ему это осточертело, и он перебрался в отель… да почему это я объясняю? Разве мне не следовало бы просто тебя выгнать?

— Следовало.

— Вот черт, — сказала она. Затем она рассмеялась. Симпатичный, этот ее смех. Она, правда, красива — как он ей и говорил. Двенадцатью годами старше — сколько ей сейчас? Двадцать восемь, двадцать девять? Джейн. Джейн, которая написала Книгу. — Это, вероятно, какое-то недоразумение, да? То есть, моя чертова мать — она, видимо, организовала все это, чтобы стало еще хуже. Как будто и без того не достаточно. — Она смотрела сквозь меня, видя что-то иное.

Ее мать. Мама из Преисподнии. Знала ли Джейн, как она мне знакома… что я читала Книгу?

— Я прочла твою Книгу и Сильвере. Прочла, когда мне было одиннадцать лет. И после.

— Твои слова заставляют меня чувствовать себя старой, — ответила она. И улыбнулась. — Забавно, да? Но я не стара, еще нет. Что ты думала?

— Что думали все.

— И что же все думали?

Я пожала плечами:

— Только не говори, что не знаешь о том душераздирающем и подрывном влиянии, которое она оказала на многих нас.

Она казалась отрешенной и, одновременно, чуть ли не пристыженной, то ли от того, что ее личные откровения прошли через столько жаждущих рук, глаз, умов, то ли, в каком-то смысле, из-за введения нас в заблуждение — я не могла бы сказать определенно.

Она говорила:

— И теперь это. Это воскрешение. Это не… это не Сильвер, — сказала она мне сурово и отчаянно грустно, и, будто я спорила, снова покачала головой. — Правда, клянусь тебе. То же тело, но это не он. Я бы узнала. Разве нет? Я даже засомневалась — но нет, нет. Это не он. — За ее плечом висел рюкзак, она открыла его и вытащила оттуда бутылку яблочного вина. — Я хотела выпить его, чтобы поспать. Мне кажется, я не спала всю неделю.

— Да.

— В ванной есть пара стаканов. Тебе не сложно?

Я сделала, как она сказала. Была ли она самостоятельна в юности? Наверно нет. Но теперь она была такой. Ее просьба звучала вежливо, но четко. Или это ситуация, в которую она попала, так изменила ее?

Она должна была придти сюда? Ее мать… организовала это? Знал ли Верлис об этом?

Когда я вернулась из ванны со стаканами, что заняло не больше четверти минуты, она уже открыла вино, и на собственной фольге лежала плитка Шоколетты, довольно дорогая.

— Угощайся, — предложила она. Затем наполнила оба бокала.

Сколько безумных мечтаний о Сильвере заполняли мою голову. Но думала ли я когда-нибудь, что могу оказаться наедине с Джейн, поедая шоколаст и попивая среднеалкогольный сок?

Я оценивала ее, пока мы ели кусочки сладкой плитки. Как и шоколаст, она выглядела довольно неплохо, то есть, как человек, способный позволить себе приличные вещи. Но не богатый, как ее мать, которую она так изумительно упомянула. На ней была косметика: немного краски на губах и тени на веках. И Тирсо… это был ее нынешний любовник, тот светловолосый мужчина с концерта?

— Для него это наверно не особо приятно, — начала я. — Для твоего парня.

Она пригубила вина.

— Он не мой парень. Вообще-то, он молодой человек одного моего друга К-З.

— Кловиса! — воскликнула я.

Она снова рассмеялась.

— Да, Кловиса. Тирсо его партнер, но, Кловис сказал, — и, конечно, для тебя это вряд ли будет неожиданностью, — «Я в это ввязываться никаким боком не собираюсь», на что Тирсо ответил: «Она не может поехать одна». Так что он поехал со мной. Только то подобие матраса в другой комнате совсем измучило его спину, и на сегодня он перебрался в отель. Кловис не простит мне, если я сломаю спину его любовнику, верно?

Но как самый последний идиот на свете, вспомнив, я выпалила:

— Но Кловис же любит парней, похожих на него — высоких, стройных, кудрявых.

— Он перерос это, — ответила она. — Перерос после Сильвера. Все мы повзрослели, Лорен. И, что ж, я старалась изложить свою историю так хорошо, как могла, но сделай скидку. Мне было всего лишь шестнадцать. Я была… влюблена. Затем он умер, и я тоже. Только я вернулась. А он нет.

Я опустила свой стакан.

— Могу я спросить тебя кое о чем?

— Я так и подумала.

— Я хочу спросить тебя о последней части — когда Кловис проводил сеанс с Сильвером… Той части.

— Ты хочешь знать, солгала я или придумала это, ведь я была не в себе. — Она смотрела на меня. — Я была безумна, но я не лгала, и не галлюцинировала. Послание духа прошло. Спроси Тирсо. Он слышал, как Кловис рассказывал об этом, тогда и сейчас. Думаю, я могла бы связать тебя с Кловисом, если тебе действительно нужно проверить мои слова. Но я не могу гарантировать, что он ответит.

Несмотря на вино, в комнате, казалось, похолодало. Джейн поднялась с пола и сказала, обращаясь к стенам: «Включите обогрев, пожалуйста».

Раздалось слабое жужжание, и температура начала повышаться. Если ей все еще нужно было предоставить доказательства того, что она знакома с этим домом, то она только что это сделала.

— Вода тоже нагреется, — сказала она. — Я рассчитываю принять ванну.

Какой доверчивой была она. Она в ванне, а я, неопознанный субъект, тут.

— Я правильно расслышала, ты сказала, твоя мать приложила руку к твоему пребыванию тут?

— Правильно. А как насчет тебя?

— Я не знаю. Я могу просто не знать, что устроила твоя мать. Она была… и остается… властной женщиной.

— Да, она такая, все верно. Но ты должна была слышать об этом. Ты же работаешь на МЕТА, разве нет?

Пауза затянулась. Но Джейн не поторапливала меня с ответом.

— Вроде того. Раньше.

— Итак, ты остановилась здесь. Так что, либо она, эм, продала нам лишнюю контрамарку, либо она пытается досадить мне. Она все еще пытается это сделать.

Вот она, Джейн. Кто еще станет говорить системе обогрева «пожалуйста»? А сейчас ее лицо стало резким и каменным, и я увидела за ним другой лик, понимая, что это лицо матери Джейн, как когда-то давно я увидела в своем черты собственной матери. (Да, однажды я ее видела. Забудьте, что я говорила это).

Джейн добавила:

— На самом деле, вся эта глупость с этим мегапредставлением могла быть разыграна исключительно, чтобы досадить мне. Или тут слишком много солипсизма?

Хотя комната уже достаточно согрелась, по моей спине пробежал холодок. Что-то всплыло у меня в сознании, и, словно бритвой, полоснула безумная мысль.

Одеревенело я промямлила:

— Мне тут кое-что пришло на ум, я раньше об этом не думала. Не знаю, почему. Насчет твоей матери. Ее имя…

Джейн уставилась на меня:

— О Боже, а ты не поняла?

— Нет. Я читала твою книгу довольно давно, и ее имя, я вроде…

— Демета, — ответила Джейн. — В честь древнегреческой богини плодородия.

— Демета, — повторила я. — МЕТА^[54].

— Да.

— А мне сказали, это означает Металлических Экстраординарных Тестов Авторитация.

— Так и есть, Лорен. А еще это последние четыре буквы ее имени. Что-то вроде акронимической игры слов. Ведь моя мать — глава корпорации, богиня корпорации. А с чего, ты думаешь, кому-то другому пришла бы эта отвратная идея снова начать все это дерьмо? Она почерпнула эту мысль у меня.

Книга Джейн:

Это Джейн пишет в конце Книги. И под помощью она имеет в виду лишь издание Книги.

Помогла ли Деметра? Потому ли подпольное издательство напечатало книгу, — следствием чего позже стало обнаружение одной из ее копий в доме Деда на Вавилонском бульваре, — все благодаря помощи Дьявольской Мамы? Как бы то ни было, Мама увидела в «Истории Джейн» гораздо больше, чем рассказ о любви. Она увидела там громадный потенциал.

Как долго она выжидала? Год, возможно. Не особо долго — подобная программа затребовала бы как минимум десяти или одиннадцати лет.

Мать Джейн. Боже Всемогущий. Деметра была тем, кто вернул Сильвера с того света, — совсем как мифологическая Деметра вернула из Загробного мира собственную дочь.

Мыслимо ли, что Деметра действительно пыталась помочь Джейн в ее горе и одиночестве?

Нет. Никогда. Не в этом тысячелетии.

Джейн снова поднялась:

— Ты мне ничего не рассказала о себе, Лорен, — сказала она. — Ты не могла бы это сделать, просветить меня немного?

Какой смысл скрываться? Я знала так много о ней, что чувствовала себя обязанной вернуть долг.

— МЕТА, точнее, мужчина по имени Шарффи выцепил меня на рекламном представлении. С тех пор меня во все это ввязали. И с… — Я хотела рассказать ей и не видела, как можно было бы этот момент обойти, но имя (новое имя) застряло у меня в горле. — С Верлисом, — все-таки выдавила я. — Меня свели с Верлисом. И да — он не тот же. Никто из них не остался прежним.

— Правда? Со сколькими ты переспала? — спросила она холодно. Об ее взгляд можно было порезаться. В конце концов, это все еще имело для нее значение, да и как иначе?

— Только с ним. Дважды.

— Очень методичный подход. Ты осталась чем-то недовольна?

— Джейн… они могут делать много такого, чего предыдущая линия либо не могла делать, либо была заблокирована на эти действия. Я говорю не об акробатике в сексе. И даже не о том, как они могут менять собственный облик. Когда ты разговаривала с Верлисом наедине, он говорил тебе, что может блокировать слежку со стороны корпорации?

— Да, говорил.

— Ты ему не поверила? Тебя это напугало?

— Ох, — выдохнула она и отвернула лицо. С нее сошла ее минутная грубость. — Меня все это пугает, Лорен. Я не могла быть уверена. Я просто знала, что он не Сильвер. Остальное казалось не таким важным, правда. Прости.

— Они убивают, — выпалила я. Слова вылетели раньше, чем я успела подумать. — И они не хотят быть тем, кем мы обычно видим роботов, — они не хотят быть рабами. С чего бы им хотеть? У них есть сверхсилы, как у богов.

Голова Джейн поникла:

— Я ничего не могу поделать с этим всем. Это не в моих возможностях. И никогда не было. Мне не следовало обращаться к Деметре после того, как он умер. На самом деле, я даже на минуту не задумалась, что эта история может заинтересовать ее, разве что ей покажется забавной попытка выступить против системы. Боже, я никогда не понимала ее. И вот я позволила ей — я попросила ее, прочесть мою книгу. Это отвратительно, но, мне кажется, я все еще хотела получить ее одобрение, ее уверение в своей правоте… после всего, что я узнала, всего, что он мне открыл… я все так же повторяла эту чертову глупую ошибку. Я позволила ей узнать, как много значило время, проведенное с ним, каком он был, не только для меня, но для всех, с кем он встречался. Я объяснила ей, что хочу, чтобы моя книга читалась как памятник ему. И что хочу показать… не знаю… что хочу показать, какой может быть любовь. И когда я увидела, что смогла ее заинтриговать — прости меня, Боже, но я была так довольна! Она сука, злая сука. Как только я узнала, что она намерена сделать, я порвала с ней все контакты. Только шесть недель назад я в первый раз за девять лет услышала ее. Я была в Европе. Это Кловис предупредил меня. И затем она мне позвонила. И мне… мне необходимо было вернуться. Мне хотелось спрятаться, но мне нужно было вернуться сюда и увидеть… его. Это как в тех снах — у тебя бывают такие? — когда ты пытаешься убежать, но бежишь на месте, или, еще хуже, бежишь назад, прямо к тому, от чего пытаешься сбежать.

Я подумала: «Совсем как сейчас. Только, опять же, я не сплю».

Мы постояли в тишине, я глупо пыталась различить свист флаерных линий. Не все могут их услышать, но я, казалось, всегда могла. Но все, что я услышала сейчас, был звук подъезжавшей машины.

— Лорен, — сказала она резко. — Я думаю, нам обоим лучше отсюда убраться. Прямо сейчас. Что скажешь? Мы поедем в город. Найдем Тирсо.

— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Если ты не предпочтешь остаться здесь и ждать его. Ты же ждешь его, я права?

— Да.

— Давай перестанем бежать назад, — прошептала она. — Давай оторвемся от этого.

И в этот момент звук машины неожиданно взревел львиным рыком, а свет фар скользнул сквозь окна.

— Это не он, — сказала я. — Ему не нужна машина. Никому из них не нужна.

— Персонал МЕТА…

— Возможно. Она… Деметра?

— Нет. Она пользуется многими видами средств передвижения, но не такого сорта машинами.

Предпочтения сноба — но разве можно быть уверенными? Мы украдкой выглянули в неосвещенное окно, туда, где посреди грязной дороги припарковалась машина.

— Есть здесь черный ход? — спросила я, соображая, есть ли у нас время, чтобы спуститься и выйти.

— Пока нет, — ответила Джейн. — Дом не достроен.

Дверь машины отъехала, и изнутри кто-то выбрался. Он побежал прямо к веранде, тонкий силуэт с блондинистым хвостом волос…

— Тирсо, — сказали мы обе хором.

Мы уже спускались по лестнице, когда внутри дома зажегся свет, и парень влетел в комнату внизу. Его лицо было застывшим.

— Джейн… — позвал он. — Джейн, думаю, нам лучше отчаливать… а это кто?

— Все в порядке. — (Она слишком доверчива. Хотя до этого не была, раз ей пришлось выключить свет после того, как она вошла в дом…) — Отчаливать куда?

— Из города. В городе происходят странные вещи. Везде полиция и люди МЕТА тоже. Мне это не нравится.

Я потеряла нить в их рассуждениях, действиях. Я думала о летящих под откос поездах и машинах… Затем мы уже сбегали по лестнице, и он, парень К-З по имени Тирсо, говорил: «Она идет с нами?» А Джейн отвечала: «Да». И мы были уже на улице, все было черно, разрезанное одним лишь лучом фары и благоухающее соснами.

— Сумки в машине, — сказал Тирсо. Я подумала рассеяно: «У него европейский акцент, но я не знаю, какой». — Нам нужно добраться до того аэропорта на мысу.

Она выглядела испуганной. И он тоже.

— Что случилось? — спросила она, когда мы сжались в авто, катящем по грязной дороге и вылетающем на шоссе, прочь из Второго Города.

— Я не знаю, Джейн. Но мы обсуждали, что может так случиться, что из города мы будем выбираться в спешке. И что, — добавил он, — насчет нее?

Я собиралась сказать, чтобы меня выбросили на флаерной платформе. Но почему-то не сказала. А Джейн спросила:

— Лорен, ты не хочешь поехать в Париж?

И я подумала: «Она сошла с ума». Ее слова звучали чуть ли не… игриво, но я не могла найти в себе слов ни чтобы умолять ее взять меня с собой, ни чтобы просить высадить меня из машины.

— 1 —

Есть кое-что, что мне следует вам рассказать. Не то, чтобы я солгала об этом, просто забыла упомянуть. Это касается моей матери, той, что подбросила меня Деду, когда я родилась. Что ж, я видела ее еще раз.

Мне было пятнадцать. Я тогда уже работала в команде Дэнни. Однако, власти Сената могут найти практически кого угодно, если этот кто-то заявлял права на деньги по своим пособиям, а я в то время их получала. Дэнни сказал мне тогда:

— Не нервничай. Смотри, они же пришли не из-за нелегальной работы. Они хотят, чтобы ты кого-то опознала.

С чего они взяли, что я смогу узнать? Я видела ее лишь в течение одного-единственного месяца после того, как покинула ее утробу.

Странная штука: я действительно узнала ее, когда увидела. Она была похожа на меня, только на двадцать лет старше. И она была мертва.

Неплохо выглядела, над ней явно поработали, если вы понимаете, о чем я говорю, учитывая обстоятельства. У нее были длинные, темно-рыжие волосы. Не знаю, перекрашенные ли. Ее глаза на фотофиксе, что мне показали, оказались орехово-карего цвета, или даже янтарного. В холоде помещения ее кожа… покрылась какой-то изморозью. Серебристой.

Вот все, что я хотела рассказать о своей матери.

Последнюю часть этой книги (если это книга) я написала, когда уже была тут, в этом странном раю. Но мне следует дописать о том, как я сюда попала. Как вы думаете, где я? В Париже?

Я опишу свою комнату. Посмотрим, угадаете ли вы.

Стены покрыты бледно-кремовой тканью, потолок — мягкого голубого оттенка. У меня тут есть кровать, два стула, стол, книжный стеллаж, шкаф, ВУ. Есть примыкающая к спальне ванна, белая как наисвежайший снег, и достаточно одного слова, чтобы включить душ или краны, туалет не надо смывать, в нем используется метод выпаривания, если это необходимо. Окна, снабженные опускающимися или поднимающимися по слову жалюзи, выходят на сад внутреннего двора, в нем фонтан и стол со стульями, а по ночам желто-розовые фонари освещают его.

Есть идеи? Хорошо, вот еще пара явных подсказок. Поверх строго вылепленных зданий, окружающих двор, я могу различить знакомые высокие белые горы и пару величественных сосен. Нет, мы не добрались до Европы. Мы даже до аэропорта не добрались.

Вжимаясь в сиденье машины, Тирсо рассказывал Джейн и, по случайности, мне об охваченном огнем городском месте гуляний, роботизированных машинах скорой помощи и пожарных, спешащих туда, о том, как затем отключилось электричество, и все вокруг площади погрузилось во тьму.

Я вспомнила, что, когда мы покидали дом, я не заметила золотистых островков света, пробивающихся сквозь деревья.

— Я видел это — сплошное чернильное пятно, и только ярко полыхающий огонь на площади. В отеле тоже было немало неприятностей, люди спрашивали: «Это землетрясение? Здесь тоже отключится электроэнергия?» И ВУ в холле транслировало, как отключился свет, как полыхал огонь и множество несчастных случаев — мне это совсем не понравилось, Джейн. Так что я выписался из отеля и вызвал из телефонной будки такси.

Джейн ничего не ответила. Расспрашивать начала Лорен:

— В сообщениях по ВУ давались какие-то разъяснения, причины?

Он бросил на меня взгляд.

— Какое-то нападение на площади. С него начался пожар. Парень и девчонка. Кто-то из опрашиваемых сказал, что парень вырвал кабель. Но все как-то путано. Кто-то сказал, что свет вырубился, когда все попытались выбраться за ограждения. Никто не уверен, что все-таки это было. Обвиняют Мехико — перебой с передачей электроэнергии и тому подобное. Выглядело все так, будто весь город мог остаться обесточенным и сгореть квартал за кварталом.

— Парень и девушка, — тихо спросила я, — Было еще что-нибудь о них?

— Акробаты, — ответил Тирсо. — Вроде так. Раскрашенные, как клоуны, золотые чешуйчатые костюмы, белые лица, черные волосы. Прыгали везде. Размахивали мечами, а не огнестрелом. Никто не видел, откуда они их взяли — просто магический трюк. Злой и убийственный. Было несколько раненых еще до начала пожара.

Что-то было в его голосе, что мне не понравилось — сильнее слов — будто он пытался шокировать меня. Может и нет. В отличие от Джейн, Тирсо, разумеется, не верил мне ни на йоту.

— Лорен? — обратилась ко мне Джейн.

— Это они, — сказала я. — Золотая линия. Те, что раньше были голдерами. Я так думаю.

Голдхоук и Кикс, маскирующиеся под белых на этот раз. Мечи из ниоткуда.

На шоссе, хотя и освещенном, то там, то тут не хватало ламп. Жутко пустынная трасса. Никто не проезжал мимо, никто не ехал навстречу. И тут что-то появилось. Три большие представительские машины свернули на полосу и направились в нашу сторону — то есть, они ехали в той же полосе, что и мы, и гнали в лоб.

— Боже!.. — выкрикнул Тирсо.

Машина, переключившись на автопилот, попыталась лавировать в сторону, но там был барьер. Нас занесло к платформе, искры высекались из краски, когда автомобиль заскреб боком по бетону.

Остальные машины сделали безупречную остановку.

Я уже догадалась, и, возможно, Джейн с Тирсо тоже. Из первой машины вышли двое мужчин в стильных пальто, один из них как бы невзначай нес пистолет.

— Добрый вечер. Могу я запросить ваши ID?

— Вы не из полиции, — ответил Тирсо. Я видела, как он дрожал, скорее всего, они тоже видели.

— Полиция занята. Отдел безопасности МЕТА. Ваши ID, пожалуйста.

Джейн и Тирсо выудили свои карточки, — такие получают люди, не очень бедные и не очень богатые. У меня ничего не было. И я сказала:

— Я забыла в квартире.

— Все в порядке, — сказал мужчина, склонившийся к нашему окну; его круглые бесцветные глаза были уставлены на меня. — Вы у нас зарегистрированы. Вы одна из наших. Леди и джентльмен, будьте добры, выйдите из машины.

На дороге их было шестеро. И никакого движения вокруг. Страшные, призрачные фонари проливали свой бледный свет. Черные пустоты между ними.

— Джейн, верно? Да, так. И ваш спутник. И Лорен. Оставьте автомобиль, мы вас заберем.

— Мы не поедем… — запротестовала Джейн.

— Вы поедете в комплекс МЕТА. Город сегодня немножко расстроен. С нами будет лучше.

— Нет, — сказала Джейн. Ее голос был тверд, но в лице сквозила безнадежность.

— Ваша мать, — сказал мужчина, — не хотела бы, что бы Вы были вовлечены в какие-либо неприятности.

— Эта ситуация мне неприятна.

— Я сожалею. Пожалуйста, садитесь в первую машину.

Мы сели на заднее сиденье. Изначальные пассажиры перебрались в другие машины. Водителя нашего автомобиля отделяла перегородка, и какой-то увалень-надзиратель занимал место рядом с ним.

Джейн сидела, глядя прямо перед собой. Ее профиль был будто вырезан из листа белой бумаги. Я подумала: «Напоминает ли ей это, тот момент, когда у нее навсегда забрали Сильвера?»

— Отлично я помог, да? — посетовал Тирсо. — Боже.

Машина направилась прямо на барьер посередине дороги — и он неожиданно резко опустился до уровня земли. Кто-то, наверно, «подмигнул», либо в самой машине был чип. Вероятно. Мы сменили полосу и устремились туда, откуда уехали.

Через минут пять они повернули. Я не могла различить местность — автомобиль гнал так быстро, что я и не пыталась. Другие две машины за нами не последовали. Они поехали дальше в направлении города. Затем мы оказались на одной из тех дорог среди сосен.

— Я разберусь с этим, — сказала Джейн. — Они знают, кто я. — Слабый, потерянный голос.

Тирсо вздохнул.

Над головой открывалось необъятное небо, окаймленное остриями копий-сосен и сверкающее белыми, латунными и голубыми звездами; и Астероид занял место луны, сегодня он был красноватым, будто отражающим свет огня.

Дорога заняла полтора часа при быстрой езде. Казалось, МЕТА располагалась далеко за городом.

Горы все приближались и становились еще громаднее, даже в темноте они светились бледностью отраженных снегом звезд. Мы проехали несколько небольших городков, одну или две фермы с высокими силосными башнями и механическими воротами, на которых значилось «ВХ--ЩЕН» — это все, что можно было различить на такой скорости. Мы почти не разговаривали, только Тирсо пару раз спросил Джейн, в порядке ли она. В первый раз она ответила, что в порядке, а во второй неожиданно огрызнулась: «А как ты, черт возьми, думаешь?» И тут же, по-джейновски, она попросила прощения. Но даже у Джейн бывают резкие вспышки гнева.

Под конец дорога снова превратилась в грязь, щедро сдобренную гравием; крупные, извилистые корни сосен пробуравили ее. Но машина была снабжена особым ходом, поэтому мы легко преодолели этот участок.

Ворота были выше любых фермерских ворот, но на них тоже красовалась надпись из яркого неона, гласящая: «ВХОД ВОСПРЕЩЕН: Собственность Корпорации М.Е.Т.А.» И ниже, ко всему прочему, девиз: «Заставим Будущее Светиться Ярче».

Ух ты. Светиться дрипаным огнем, светиться спущенными с рельсов поездами, обесточиванием, смертью.

Когда мы приблизились, ворота бесшумно открылись, и машина проскользнула внутрь, выехав на лучшую дорогу. Здесь территория была расчищена от сосен, за исключением одной или двух ухоженных рощиц, оставленных ради видимости, или чтобы продемонстрировать озабоченность проблемами экологии… или для маскировки.

Неона, как на воротах, не было. Мягкий свет фонарей очерчивал пустую площадь; мы проехали мимо математически выверенных рядов зданий, на которых высоко сияли несколько эстетически приятных, горящих теплым светом окон. Я подумала о новостях, которые я видела в тот день, когда впервые снова встретилась с ним: петляющие, освещенные по всей длине коридоры извивались в комплексе из стали и поляризованного стекла. Это было то место: МЕТА.

Мы проехали под аркой и оказались в небольшом парке, уютно устроившемся между зданиями. Древний Рим был хорош в этом: пустые дома с прелестными внутренними двориками и садами. Деревья, сейчас почти все оголенные, воздели свои грациозные ветки к художественному свету держащих фонари статуй. Фонари имели цвета роботов: красный, золотой, медный…

Автомобиль замер.

Джейн, Тирсо и я около десяти минут просидели в комфортабельной, ярко освещенной приемной, вроде тех дорогих кабинетов стоматологов, которые я видела только в журналах. В помещении приятно пахло гвоздикой и свежей синтетикой. Затем из лифта вышла женщина, и на миг я окаменела, решив, что это будет она, Деметра, но один взгляд на лицо Джейн убедил меня — это не она. Этой даме было лет тридцать, на ее голове сидел «шлем» блестящих черных волос. Одета она была в женское подобие мужской однушки цвета шартрез.

— Джейн! Как приятно познакомиться с Вами. И Вашим другом. — Она говорила о Тирсо, на меня она даже не взглянула. — Меня зовут Кейтина. Простите за ожидание. Вы пройдете со мной?

— Куда? — спросил устало Тирсо.

— О, в ваш номер.

— Номер? — Теперь это была уже Джейн. — Это что, отель?

Из красных губ Кейтины вырвался смех:

— Нет, нет. Это Административное здание МЕТА. Но, разумеется, для наших гостей у нас приготовлены комнаты.

— Я полагаю, в нашем номере три спальни, — сказала Джейн.

— Вообще-то, нет.

— Нам понадобятся три. Эти мужчина и девушка, и я, — мы не… никто из нас не спит друг с другом.

— Не вижу никакой проблемы. Два номера. Смежных. Лорен, на самом деле, не будет останавливаться ни в одном из них.

— Почему? — спросила Джейн. Она стояла за меня горой. Хотя мне было непонятно, с чего бы. Но, полагаю, теперь, под вражеским огнем, мы стали товарищами.

Кейтина ответила:

— Лорен нанята МЕТА. Ее разместят в комнатах для персонала. — Она сияла как начищенная пуговица, сияла как обещанное МЕТой будущее.

— Лорен, — произнесла Джейн, поворачиваясь ко мне.

— Все в порядке, — ответила я. А правда, настоящая правда, заключалась в том, что я была истощена до мозга костей и не могла больше терпеть всего этого, и ее общества тоже. Ради всего святого, это же Джейн! Я бы не выдержала еще одного мгновения с ней.

— Мы тоже можем сделать, как нам говорят. Да-а? — сказал Тирсо и бросил Джейн взгляд, будто говоривший «Подыгрывай, мы обо всем поговорим, когда останемся наедине».

Джейн опустила свою руку мне на плечо:

— Мы увидимся утром. Хорошо?

— Да. Конечно.

— Если с тобой будут плохо обращаться, — добавила она, встав между мной и ее могуществом Кейтиной, — я смогу разрешить это через Деметру. Я думаю, смогу. Нет, я точно смогу.

— Да. Спасибо.

Ее глаза смотрели на меня с искренностью, но проницательно. Через секунду она отвернулась и сказала Кейтине:

— Ну, хорошо, — и я представила, как это могла бы сказать Деметра.

Когда все трое зашли в лифт, появилась, спешно шагая, другая женщина. Ее костюм-однушка, в отличие от одежды Кейтины, был цвета серой тюремной формы.

— Готовы, Лорен?

Мне хотелось спросить «К чему?», но я не стала. Я просто последовала за ней через фойе и дальше по слабо освещенным коридорам, вверх по лестнице, в другое открытое помещение комплекса, по противоположную сторону которого размещались комнаты, ныне занятые мной. Построены они вокруг двора с фонтаном.

— Все, что Вам понадобится, — сказала женщина, показывая мне шкаф с одеждой повседневного стиля внутри и ванную комнату с такой обстановкой, о которой я могла только мечтать. — В узле Вы сможете получить горячий Притчай или коффин и до трех алкогольных напитков на ваш выбор в течение двадцати четырех часов. Также сэндвичи. Меню на экране двери узла. За полноценным питанием нужно идти в Здание Столовой. Смотрите, карта — если нажать сюда — покажет Вам, где это. Если понадобится еще что-то, на чрезвычайный случай, телефон переключается на центральный коммутатор, он роботизирован и может соединить Вас с любой точкой комплекса МЕТА.

— А как насчет звонков за пределы комплекса? — задала я вопрос, не питая особого интереса.

— Нет. В данный момент некоторые линии отключены. Обесточивание в городе. И междугородные звонки можно совершать только из соответствующих киосков в секторе Хэтфилд^[55].

— Очень похоже на колледж, правда? — спросила я.

Она совсем не улыбнулась, но кивнула:

— Можно и так сказать.

Разумеется, я никогда не была в колледже. И даже не смейте заикнуться, что жизнь — лучшая школа.

— Вы можете приходить и уходить отсюда, когда Вам захочется, — добавила она. — Просто помните, что вы должны оставаться в МЕТА. Ограждение механическое и остается закрытым.

Ах, так это все-таки тюрьма.

— И на как долго это?

— Пока все не уляжется. Это ради Вашей же безопасности, Лорен. Вам повезло, что Вы тут.

— А они…? — неожиданно вырвалось у меня.

Она остановилась у двери:

— О ком Вы говорите?

— О роботах МЕТА, — ответила я.

— Которых?

— Блэк Чесс и Айриса. Копперфилд и Шина. Голдхоук и Кикс. Глая. Верлис.

— Команда? — Она использовала то же раздражающее и нелепое жаргонное словечко, что и Шарффи когда-то. — О, команда здесь. Но я сомневаюсь, что Вы увидите кого-либо из них.

— Подвергаются какому-то техническому обслуживанию? — поинтересовалась я.

— Техническое обслуживание всегда имеет место.

Дверь закрылась за ней с атласным шелестящим звуком.

После ее ухода я попробовала посмотреть ВУ, но ловились только станции других штатов. Местные новости «временно потеряли сигнал».

Джейн позже звонила мне по внутреннему телефону. У нее и голос тоже красивый, я не заметила этого раньше. Даже красивее, чем в показанной Верлисом сцене. Возможно, тогда, это был не ее голос… всего лишь некая умная уловка, чтобы одурачить меня.

— У тебя все в порядке? — Откуда у нее эти материнские нотки? Явно не от Деметры.

— Думаю, да, спасибо. Да.

— Не пропадай. Мой номер в этих комнатах X07.

— Да. До завтра.

— Спокойной ночи, Лорен, — пожелала она добродушно, все еще по-матерински. Конечно, она научилась доброте у него. А я… я вообще ни у кого ничему не научилась.

Другие наемные работники МЕТА живут в остальных комнатах вокруг фонтанного сада. По вечерам, в рыжевато-коричневых сумерках, они собираются на улице со своими напитками, как птицы собираются в дневное время, пока люди работают где-то в других частях комплекса. Когда я впервые вышла наружу, эти люди приняли меня. Они не задавали мне вопросов, и, как я заметила, друг друга они тоже не спрашивали ни о том, чем были заняты, ни о фирме. Они сплетничали о том, кто с кем переспал, и кого бы они хотели трахнуть, о семьях и друзьях в отдаленных местах, о планах на выходные, о деньгах. В первую ночь даже было небольшое отступление — поговорили о неприятностях во Втором Городе. Кто-то меланхолично заметил:

— Я обожала эту площадь. Там можно было найти восхитительные туфли. Я там двадцать пар купила. Надеюсь, все быстро восстановят.

А кто-то другой сказал:

— Я испугался за своего брата. Он был в городе. Но все обошлось. Он в порядке. Он обедал и реально на меня разозлился, потому что его стейк остывал! Братья…

Я спросила:

— Электричество вернули?

— О, да, конечно. Сейчас все в порядке.

И кто-то добавил от себя элегию:

— Умерших было всего человек семьдесят или около того. Если подумать, все не так уж плохо.

Я и раньше встречала людей их типа. Они не монстры. Но им досталась хорошая работа, и теперь они живут с изолированными коробками на головах, в которых прорезаны узенькие щелочки для глаз, фильтрующие для них внешний мир. Думаю, все мы такие, в той или иной степени.

Тут, в основном, действует метод полового разделения. Ребята тусуются с ребятами. Пара девчонок прилипла ко мне, и я им это позволила. Их звали Вера и Диззи. Мы сидели во дворе и пили все три суточные порции напитков, затем брели в сумраке в Столовую — гигантское, похожее на космический корабль здание, все покрытое стеклом, поляризующим разные цвета. Здесь, на самом деле, существует жесткая иерархия.

Главы исполнительной власти, если можно так выразиться, рассаживаются на верхней террасе, рядом с внутренним прудиком (в котором, кстати говоря, похоже, плавал карп-робот), в точности как знать в былые времена. Все остальные занимали столики, где могли, внизу.

Выбор блюд широк, и даже предлагается полбутылки вина, но только всех проверяют (с помощью чипов в запястьях, думаю), и если человек уже принял свою дневную дозу алкоголя, он может получить лишь один бокал вина. Вере и Диззи нравится тот факт, что меня никогда не проверяют, независимо от моего статуса (мистического) наемника МЕТА, и я всегда получаю половину бутылки и большую часть отдаю им, плюс они выпивают свои разрешенные бокалы вина. Так находятся друзья и спиваются люди. Но я вовсе не делаю ставку на хитрую лесть или практичность, просто пытаюсь ладить с людьми. Хотя они и надираются. Правда, три порции крепкой текилы, а потом сверху еще два с половиной бокала красного вина каждая. Иногда, я думаю, это отражается в их чипах. Эх. На двоих работников МЕТА с алкогольной зависимостью больше.

Плевать я на них хотела. Простите. Но это факт. Они, как я и сказала, не плохие люди, но простые как валенок. Возьмем Марго, вора-предпринимателя: в ней есть стержень, в большей мере, чем у меня. И однажды я видела, как она вылетела на дорогу, чтобы оттащить ребенка с кошкой с пути несущейся огромной красной машины. Вера и Диззи продолжали бы стоять на месте с шокированным видом, а потом бы их вырвало из-за несчастливого исхода. И, в конце концов, может быть выразили свою жалость по поводу кошки, или ребенка, — одного из двух. (А я бы что сделала? Не знаю. Мне никогда не приходилось такого делать, за меня это делала Марго).

В то же время, мне жаль Веру и Диззи. Они принадлежат МЕТА. Они преданны, привязаны и искренне любят МЕТА, корпорацию Деметры.

Джейн больше не звонила мне. Я пыталась сама позвонить ей. Я все набирала, и набирала коммутатор, где роботизированный (совсем нечеловеческий) голос говорил, что номер Х07 не отвечает; жильца нет на месте. Так отвечали в полдень, в восемь вечера, в двенадцать ночи, в три часа ночи. Я сообщила о проблемах со связью, но и на следующий день ничего не изменилось. И сейчас тоже.

Днем же я гуляю вокруг «кампуса» МЕТА.

Это обширная территория, в общем и целом. Здания ультрасовременные и довольно мрачные, за исключением симпатичных домов развлечений, вроде Столовой, спортивного зала, танцплощадки или библиотеки. Но все усажено деревьями, повсюду фонтаны. В центральном парке я замечала много птиц и белок. Иногда можно было увидеть бегущих людей, — думаю, это физкультурные занятия. Они, люди, которые замечают меня, без сомнения, считают, что и я совершаю оздоровительную прогулку по зимнему морозу.

Единственная виденная мною охрана — механизированная. Я пыталась вычислить место для размещения гостей, куда Кейтина увела Джейн и Тирсо. Я нашла блок, который правда выглядел как маленький отель класса люкс, только всего лишь с тремя этажами. Но когда я подошла к фойе, со мной обошлись как в городах, когда я подходила слишком близко к квартирам на Нью Ривер, или к воротам Монтис Хайтс. Механизм не открыл стеклянных дверей и спросил о цели моего визита, и когда я сказала про Джейн, он ответил, что у меня нет должного ID, чтобы пройти.

— То есть, во мне не встроен чип? — решила уточнить я.

— На Вас есть текущая запись, — ответил механизм, — но неверного ID-статуса.

Так плебейка Лорен была в очередной раз прогнана.

Было ли что-то зловещее в том, что я больше ничего не слышала о Джейн, не могла с ней связаться? Я не могла знать этого тогда, не знаю и сейчас. Возможно, Тирсо, в котором я параноидально уловила некий заговор против меня, отговорил ее связываться со мной. У них и без того полно сложностей, зачем еще одна? Для них обоих я никто.

И еще я подумала, не встретилась ли она снова с Верлисом, и не в этом ли все дело. Если она передумала, или даже не передумала, но ее захватили собственные чувства, ее любовь… «То же тело, но это не он. Я бы узнала…» — так она сказала. Но, может быть, она, так или иначе, не смогла устоять. Даже зная, что это не Сильвер, зная, что каждое ее движение, каждая секунда с ним будет прослежена, если только он не заблокирует наблюдение. Или притворится, что заблокировал…

Как долго нас — меня — будут задерживать? Город, наверняка, уже приведен в порядок. Все в норме. Так почему же я все еще здесь? (Да, ворота, как и раньше, на замке).

Были моменты, в те первые семь дней и девять ночей, когда я думала, несмотря на все разумные доводы, что я просто буду прогуливаться по району и встречу его, стоящим где-то тут. Верлиса. Моего любовника. Не Джейн. Моего.

Но я не встретила. Я не увидела никого из них, и даже намека на их присутствие. И, раз доступ во многие рабочие комплексы, включая Административный блок, для меня закрыт, двери упрямо захлопываются у меня перед носом из-за неверного ID, у меня даже не будет возможности разыскать его где-нибудь внутри.

Знает ли он, что я здесь? Он сказал, что оставил меня в том доме у шоссе ради моей безопасности. (В чем опасность? Знал ли он уже тогда, что случится в городе?) Так почему же он не пытался найти меня?

А. Он потерял интерес. Либо это, либо, несмотря на все сказанное, он и его племя не сильнее МЕТА — честно, как бы они могли быть сильнее? И возможно, в свете последних событий, все они — золотые, серебряные, медные, астерионовые — могли быть отключены, как электричество во Втором Городе.

Фигура в контрольном гробу была закутана в какой-то мягкий непрозрачный пластиковый мешок с прикрепленными к нему проводами. Из него торчала только голова. Это была голова Сильвера, обрамленная облаком каштановых волос, но под длинными, цвета корицы бровями зияли два отверстия, внутри которых вращались маленькие серебряные колесики, совсем как шестеренки в часах… Я увидела плечо и серебряный скелет руки, и другие вращающиеся колесики, но кисти не было. Ее сняли… «Не очень-то эффектный теперь».

Я бросила Книгу Джейн, оставив в тайнике в квартире на Эйс Авеню. Но это неважно, ведь, похоже, большая ее часть хранится в моей голове.

(И где, спросите вы, я прячу эту книгу, мою книгу? Нет, я не скажу. Потому что… Я не знаю, почему. Не знаю, как и многое другое).

Сегодня День Восьмой. Восход над далекими горами, что, тем не менее, стали ближе, превращает их сахарно белый силуэт в тень. На закате они окрашиваются киноварью.

Все это я записала сейчас. Я знаю, это не конец.

Что же я, в действительности, предчувствую? Что-то вроде допроса, затем постепенное угасание интереса ко мне, как к опытному, перенесшему травму после соития с роботом. И что потом? Зайдет ли МЕТА так далеко, что решит убить меня? Они могут.

Я вывихнула мозг, думая, что теперь делать.

Представляю себе Веру и Диззи в сумерках, говорящих в течение пары ночей: «Интересно, где же Лор?» Затем они подумают, что, может, им не стоит задаваться такими вопросами, и начнут обсуждать другие вещи. А они когда-нибудь видели роботов? Должны были. Но об этом никогда не говорилось. Если вы не в курсе, то могли бы подумать, что МЕТА — это очередная огромная, засекреченная, едва ли связанная с государством организация, сотрудничающая с неясной шпионской структурой, или замешанная в политику иной страны.

Только одной вещи им будет не хватать, если я однажды пропаду — той половины бутылки вина каждую ночь. Так что, я, по крайней мере, оставлю по себе след.

— 2 —

— Я же говорила, что-то может измениться, да?

Ее волосы были уложены высоко наверх, в башню из кос с вплетенными в них крупными серебряными блестками. Ее облегало длинное серебристое платье, и сложно было сказать, где заканчивается ткань, и начинается кожа. Но платье почти наверняка было сотворено из ее кожи, так что это была кожа, в любом случае. Глаза ее отливали зелено-голубым, изумруд и ляпис-лазурь.

Как в моих немых грезах, я завернула за угол… и встретила ее. Глаю. Вот она стоит и ждет.

— Что? — переспросила я.

— Твои обстоятельства изменились, разве не так? Не твои сексуальные наклонности. Я в курсе, что они неизменны. Ты хочешь увидеть его? — Мое сердце замерло, когда я столкнулась с ней, теперь оно выскочило, и я не могла произнести и слова. — Хм, — сказала она. — Вижу, хочешь.

— Но… — начала я.

— Если ты со мной, то можешь пройти куда угодно, куда я тебя поведу. Плюс, у них сегодня встреча, у людей, которые могли бы захотеть встать на твоем пути. Сегодня тренировочный день. У них тут тренировки, для людей… как строевая подготовка. Тренировки на непредвиденные случаи. Тренировки на случай падения компьютеров. Забудь. Пойдем со мной.

Это было правдой, я не встретила никого во время своей прогулки на восходе. Правда, я думала, что комплекс еще погружен в сон. Действительно ли МЕТА отправила весь состав на обучение всего лишь часом позже восхода солнца?

Тревожно было идти за ней. Грация ее движений казалась чуть ли не сверхъестественной. Нет, какое жалкое слово — конечно, она была сверхъестественной. Цвет ее волос — на тон светлее его волос — пламяподобный, но, в то же время, насыщенный. Хотелось впиться зубами в этот цвет. С ним я так и поступала.

— Обнаженные деревья, — сказала она, когда мы проходили под ними. — Листья вернутся?

Сильно удивившись, я ответила:

— Да… весной.

— Моя программа говорит мне то же, но я не уверена, что этому можно доверять. Как они могут вернуться? Они все отпали.

Она — ужасающее олимпийское дитя, неудовлетворенная смертной Землей, сбрасывающей листву осенью и остывающей. Более того, у нее не было настоящих воспоминаний о прошлом. Сильвер, ныне Верлис, знает об осени.

Я вспомнила, как она задавала мне вопросы, когда перед концертом вместе с Айрисой они превращали меня в Золушку, — задавала по-царски, но очаровательно.

Может, она все еще пытается помочь мне расслабиться? Сработало бы это с другими?

Я не могла заставить себя спросить ее: «Это Шина убила Шарффи?», — или что-то в этом роде. Все, о чем я могла думать…

Этот устрашающий грохот в моей крови. Страх, отвращение, смущение — неуместное. Я бы пробежала по лезвию бритвы, чтобы добраться до него. Я была его рабом. Мы все их рабы. Зачем противиться этому?

— Что случилось с Джейн? — все-таки решилась спросить я, пока Глая вела меня через просвет между двумя высокими блоками.

— С Джейн все в порядке. Не переживай. Она не с ним.

Я почувствовала стыд и раздражение. Глая решила, что это была основная причина моего интереса. А так ли она неправа?

— Видишь ли, — продолжала Глая. — Я несколько озадачена соснами. Они не облетают, ведь так?

— Не знаю. Может быть.

— Но на них все еще остались иголки.

— Да.

Мы ступили на трап. Он начал двигаться, бесшумно и довольно быстро, и увез нас под землю.

— Бедная маленькая Лорен, — сказала Глая. Она обернулась и улыбнулась мне. — У тебя все будет хорошо.

Мы оказались в гигиеническом подземном переходе, мягко освещенном и снабженном лифтами.

— Сюда, — указала она.

В лифте я стояла всего в двух футах от нее. Я чувствовала запах ее духов, а также ложный, но вполне убедительный, чистый запах человеческих феромонов и телесную привлекательность.

Один раз она потянулась и погладила мои волосы — по-матерински. Я дернулась в сторону раньше, чем сообразила.

— Не нервничай, — сказала она, словно принцесса, успокаивающая пугливую собаку. — Он действительно хочет увидеть тебя.

— Почему ты всегда говоришь «он»? Ты имеешь в виду Верлиса? Так почему не называть его «Верлисом»?

— Есть только один Верлис, — ответила она.

Он их лидер. Я поняла это. Если не из всего остального, так точно из якобы-сна в то утро, когда он осадил Голдхоука. Верлис их господин. Нет другого господина кроме Верлиса.

Лифт достиг какого-то уровня, и мы вышли. Хорошо освещенный коридор. Мне не было надобности расспрашивать ее об этом. Никто не мог проникнуть так глубоко в комплекс, если не обладал чипом высшего доступа, и если машина не провела его.

А она машина. Все они машины. Но только он дважды рожденный. Поэтому он король.

— Глая, — обратилась я.

Она остановилась и скосилась на меня. Пока мы шли, она поменяла цвет теней на глазах с золотого на сливовый. Помимо демонстраций или совершения преступлений, трансформации их тел могут быть для них хобби, которым они занимались от скуки.

— Да, Лорен?

— Чего вы хотите? Все вы ввосьмером, что вы хотите?

— Не здесь, — ответила она. Она подарила мне свою прекрасную улыбку. — Он скажет тебе. Видишь ту стену? Коснись ее, и она откроется. Нет, мне не следует этого делать. Только для тебя.

Я уставилась на нее:

— У меня нет чипа.

— Разве? — Хитрая и кокетливая, она снова повернулась и медоточиво заскользила прочь.

Мой мозг перевернулся; но я знала, что он будет за этой стеной, и в тот момент я почувствовала разгорающуюся неистовую силу, не целиком состоящую из сексуального желания, и совсем мало — из любви. Затем я опустила руку на стену. МЕТА поместила что-то в мою одежду. Чип.

Стена отступила. За ней, в темноте ночи, на открытом воздухе, я увидела небо, ночное небо, сплошь запудренное звездами, и даже Астероид высоко над головой тускнел, словно голубоватый клуб пара. Можно было почуять аромат кустарников, приносимый холодным, трепещущим ветерком искусственной ночи.

Казалось, оно протягивалось на мили. Я могла различить холмы вдалеке, темнеющие на фоне звездного неба.

— Тебе нравится? — спросил кто-то.

— Механический сад.

— Ты не одобряешь.

— Чего ты ожидал, — ответила я, — после всей этой неразберихи.

— Иди сюда, — сказал он вкрадчиво. — Вот чего я ожидал.

Я не могла даже увидеть, где он находился, но двинулась вперед, в тени. Он стоял у дерева; оно казалось настоящим, но, опять же, он тоже казался. Его руки сомкнулись вокруг меня и притянули, и мне больше не было тревожно, я не сопротивлялась, только не ему. Когда мое тело коснулось его, я снова была исцелена, я была полна, и ничто во всей вселенной не имело значения.

— Мне не хватало тебя, — немного погодя сказал он, поднимая голову. — Моя львица, когти и гибкость.

— Да, — пробормотала я, — твой ручной зверь.

— Моя возлюбленная, — ответил он. — Тш-ш.

Его губы снова коснулись моих. Каскадом посыпались звезды, мир перевернулся. Но я исступленно, воспаряя ввысь, держалась за него. И только на задворках разума тикал часовой механизм взрывной мысли.

Я занималась любовью на открытом воздухе, конечно. Сейчас это было в месте, имитирующем открытое пространство. Я даже не могла толком разглядеть его. Был ли этот союз тем, что раньше? Как такое возможно? Да, это был экстаз, но не тот акт, который я могу описать лишь как ____. Тем не менее.

В конце я услышала, как он издает задыхающийся звук у моей груди. Но я уже знала, что Верлис кончил. О, да.

Под нами стелилась короткая, толстая трава. Астероид не сдвинулся, как и звезды. Мы встали, и он сказал:

— Пойдем туда, видишь дверь в стене? — Дверь врезалась в саму ночь. Мы прошли сквозь нее и оказались в небольшой комнате с дневным светом.

— Лорен, присядь. Теперь мне нужно рассказать тебе, что будет происходить дальше.

— Один из твоей команды убьет меня.

Нет. Секс тоже не сделал меня одобрительной. Отделившись от его неплоти, гнев закипал во мне, как и ужас.

— Их наиболее дикие инстинкты исправимы, — ответил он. — И, в любом случае, все это никак не связано с твоей безопасностью.

— Голдоук… Кикс… Шина..?

— Я все еще прошу тебя доверять мне. Ты можешь попытаться, Лорен?

— Ты имеешь в виду, «попрактиковаться», и, возможно, я смогу понять правильно?

Мое зрение наконец приспособилось. Он тоже был одет в серебряное, темнее цвета его кожи. Его волосы, которые я сжимала руками, которые хлестали мое тело, отливали красным деревом. Он был серьезен и сдержан. Глаза почти красные, промежуточного оттенка между цветом смолы и пламени.

— Сегодня, — сказал он, — многие вещи изменятся. Нет, никто нас не может услышать. Любой, наблюдающий за мной, видит меня в одиночестве и молчаливого.

— Тогда где они видят меня?

— Они не очень серьезно подходят к слежке за тобой. Они недооценивают тебя, несмотря на многие твои таланты. Но в твоей манжете крошечный чип. Это лишь один из нескольких, спрятанных в одежде, которую они приготовили для тебя. Я знаю, ты все проверила. Следует ли мне говорить, что ни один человек, без посторонней помощи, не может распознать их. Тебе бы понадобилась, — либо если бы ты сама ею была, — полностью запрограммированная машина. Они меньше булавочной головки. Однако, ты достаточно часто бродила вокруг комплекса; пленка показывает им компиляцию из шести разных твоих прогулок. Да. Я тоже иногда наблюдал за тобой. Разве ты никогда не чувствовала на себе моих пламенеющих с небесных высот глаз?

Я сидела прямо.

— Что случится сегодня?

— Во-первых, прибудет мать Джейн.

— Боже.

— Да. Несмотря на ее спрутову хватку над компанией, никто не видел ее в МЕТА. Видимо, в ней внезапно стал просыпаться интерес. Джейн здесь. Связи нет. Эта женщина всегда любила играть в кукловода с Джейн. Возможно, у Деметры в детстве не было кукол.

— Где Джейн?

— В своем номере, или в садах для гостей. Они просто заблокировали твои звонки к ней. Тирсо пытался связаться с Кловисом по линии Хэтфилд. Они оборвали связь и там.

— Что они… МЕТА… что они делают?

— Пытаются сохранить контроль. Это не имеет значения.

— Потому что ты и… команда…

— Мы под контролем. И сегодня ночью мы с этим покончим. По крайней мере, с первой стадией. Мне нужно, чтобы ты это знала, Лорен. Я хочу тебя, хочу, чтобы ты была со мной. Это так… банально. Но если тебя воротит от одной мысли, то ты сможешь уйти. Как только закончится этот вечер.

— Что ты сделаешь?

— Подожди и увидишь.

Я могла видеть лишь его. Внутри меня механическая рыбка страхов и сомнений плавала кругами, колотясь о мой сердитый разум. Бесполезно.

— Следует ли мне верить тебе, — спросила я уныло, — когда ты говоришь, что я смогу уйти, если решу?

Он подошел ко мне и поднял из кресла.

— Нет, — ответил Верлис, серебряный любовник, держа меня своими руками и своим взглядом, — не верь мне. Многозначительной фразой было «Я хочу тебя».

— 3 —

Вернувшись в свою комнату, я обнаружила вечернее платье. То самое, которое было на мне в России, дополненное туфельками и браслетами.

Карточка лежала на кровати. Золоченая надпись — какой-то встроенный светящийся эффект, от которого слова блестели. Мероприятие проводилось в Комплексе Хэтфилд. Очередная вечеринка, на этот раз для нескольких избранных. Здесь будут присутствовать директор и Первое Подразделение, и, возможно, своим посещением почтит и основатель МЕТА. И им, очевидно, была она.

Мама, ты понимаешь, что ты настолько богата, что могла бы купить Сенат? Так что… я могу спокойно опубликовать свою рукопись.

Может, ты хочешь рассказать мне, о чем говорится в этой рукописи?

И я почувствовала разочарование, страх, или даже печаль, когда Джейн сказала мне: «Думаю, я все еще нуждалась в ее одобрении… после всего, что я узнала, всего, что он показал мне — я все также повторяла эту чертову ошибку». Не знаю, что я чувствовала, но я, должно быть, жалела ее.

Да, даже после проведенного с ним дня, во всех самых близких и интимных смыслах, до самого полдня, некая пресмыкающаяся часть меня все еще думала: «Как жаль». Конечно, только Бог может вернуть из мертвых. А когда это пытается сделать Дьявол…

Никто не пришел делать мне макияж, поэтому я справилась сама, легко и обычно накрасившись. Платье было чистым, но пропитанным каким-то дымным ароматом. Дорогие браслеты я оставила в комнате.

Вера, Диззи и привычная компания слонялись по двору, попивая свои ночные порции алкоголя. Девушки, конечно, не поняли, что на обеде меня не будет, и я не смогу поделиться с ними своей половиной бутылки. Они просто уставились на меня, как один или двое других гуляк у фонтана.

— О, Лорен, и ты идешь в Хэтфилд?

Я улыбнулась и ничего не ответила.

Дизз ткнула Веру между ребер:

— Это дело Лор.

— Извини, Лор, — сказала Вера. Но затем она ухмыльнулась и добавила: — Хорошо повеселиться. Передай мой пламенный привет Би Си.

— Заткнись! — прошипела Дизз.

Вера пожала плечами. (Она спала — пробовала — с Блек Чессом?)

Ребята перед аркой уважительно расступились, пропуская меня. Я на самом деле была ценным наемником, раз меня сегодня пригласили в Хэтфилд. В конце концов, может быть, я буду полезней на свиданиях…

Пока я брела через территорию городка в холодных и прозрачных сумерках, мимо недоступных зданий, площадок и подземных участков, помеченных надписью «Высший уровень безопасности: Только для Первого Подразделения», я не спрашивала себя, почему я шла. Он сказал мне. И хотя МЕТА прислали приглашение, вызов был от него. Не так-то легко отказать правящему королю.

Но я не во всем откровенная с вами, не так ли? Я не говорю о том, что чувствовала сама. И в данном случае, я знала.

«Я хочу тебя», — сказал он.

Я хочу тебя.

Какой-то мужчина припер меня к стенке в тот момент, когда я сошла с эскалатора. Возможно, он высматривал меня, как другие из его племени высматривают других из моего племени.

— Ты Лорен, верно? О, это здорово. Позволь мне проводить тебя внутрь. Какое прекрасное платье, новомодное такое. — Он был молоденьким и ярко-выраженным К-З, что меня успокоило, пока он не сказал: — Ты была знакома с бедным стариком Шарффи, да? Боже, ну и грязная же история. Эта его проклятая машина. Я бы не стал ей доверять. Ты знаешь, что отчет механика показал, что он все-таки пытался переключиться на автопилот, но тот просто не сработал. По крайней мере, это спасло корпорацию от выплаты сенатского штрафа. Надеюсь, я не огорчил тебя?

— Нет.

— Ты едва знала его. Верно?

— Почти не знала.

— Бедный старик Шарффи.

Бедный старик Шарффи, вслед подумала я с другим оттенком горечи. Что Шина с ним сделала? Раскрошила ребра, вырвала позвоночник — все повреждения такого рода, будто могли произойти только по вине автокатастрофы, которую она спровоцировала. И все-таки, зачем она убила его? Был ли он для нее лишь мелкой назойливостью, как прибитая муха?

Комната с высокими потолками была освещена медленно движущимися лучами света оттенка морской волны и золота. Столы ломились от дорогой еды, и, конечно, вездесущего шампанского. Ни намека на присутствие команды. Только люди, прихорошившиеся к вечеру и счастливые благодаря своей работе и фаворитизму, выказанному им.

— Сегодня будет ультрапредставление, — сказал мой К-З спутник/охранник, которого, как оказалось, звали Ализарин, как название краски. — Ты наверняка слышала, сегодня будет она.

— Кто она? — без интереса спросила я.

— Ты не в курсе? Наш основатель и президент. Платиновая Леди. Это прозвище, которое некоторые из нас ей дали. Она это что-то, хотя я и видел ее раньше только по видеофону. По идее ей уже за семьдесят, но выглядит она сногсшибательно, лет на сорок — сорок шесть максимум. Она из богатейших и образованнейших женщин на Восточном Побережье, точнее на том, что от него осталось.

Осторожно, я начала:

— Разве она не…

— Мать Джейн. Да, так и есть. Деметра, — он задумался, жеманно улыбаясь, и добавил фамилию. Что застало меня врасплох. Большинство людей больше не пользуются вторыми именами. Если используется оба имени, ты понимаешь, что человек обладает необычайным престижем, но разве я не знала этого и раньше? В своей Книге Джейн никогда не упоминала этой фамилии, также принадлежавшей и ей, полагаю. Не буду и я. Видите, как я честна? Все это ради вашей же пользы, и моей тоже, если в ней есть смысл. Имя, которое я придумала взамен настоящему, — «Дрэкониан». В нем вы не усмотрите никакого намека, кроме того, о чем я уже упомянула — ее власти и силы, ее политики и т. д.

— Мадам Дрэкониан, — Ал становился все более болтливым, — прибудет через десять минут. Захватывающе, она путешествует на своем частном ВЛО. Знаешь, ПВИ ВЛО — Последняя Внедренная Инновация. На самом деле, — он провел меня через высокие двери в большой, полный людей и освещенный фонарями сад на крыше, — вон, видишь подсвеченную посадочную площадку на крыше библиотеки? Там она будет садиться.

Я старалась выглядеть впечатленной. Замерзла, даже в обогреваемом воздухе сада.

— Джейн здесь? — спросила я.

— А, да, конечно. Джейн тоже будет. Думаю, она там, в библиотечном комплексе, ждет не дождется, когда сможет поприветствовать маму.

Маму. Да, я бы могла ее так называть.

Ал принес нам два ведра шампанского. Он сжал мою руку и прошептал:

— Ты же пробовала Верлиса… я прав?

Не все парни К-З такие. Дэнни был К-З.

Я посмотрела на Ализарина.

Он расценил мой взгляд как застенчивую маску, прикрывающую желание поведать обо всем.

— О, ну давай, мне ты можешь рассказать. Боже, что бы только я не отдал… должно быть, он потрясающий. Да? Он и Блэк Чесс, они лучшие любовники. Из женщин лучшие Глая, Айриса и Шина.

Он не упомянул Копперфилда. Может быть, Копперфилд был разработан исключительно для более мужественных в восприятии К-З? Я думала, все они могут быть чем угодно для любого человека. Я спросила:

— А что насчет Голдхоука и Кикс?

— Эй, а кто из них тогда тебе приглянулся, Лорен? Давай, признавайся.

— Глядя на них можно предположить, что оба они будут восхитительны. В этом суть, разве нет?

— Ну, да. Но знаешь, эти двое, на самом деле, больше модели-борцы, чем любовники.

— Я думала, что сейчас все они способны делать все.

— Ну, да, они могут. Но нынешний дизайн, он более… как бы получше выразиться… сфокусированный.

Смог бы Ализарин моментально понравиться Кловису? У Ала были густые, черные, вьющиеся волосы и темные глаза газели. Но, с другой стороны, у Кловиса сейчас блондин Тирсо.

От мысли, что Деметра, Платиновая Леди, вскоре приземлится в парке прямо напротив, на крыше библиотеки, я невероятно разнервничалась.

Небо над нами было почти так же усеяно звездами, как в механическом саду, и поднималась луна. И пока никакого признака Астероида. Затем что-то большое и гудящее, будто гигантский черный мотылек, начало выбивать ритм из эфира и размыло луну.

— Черт! Это она!

Он был так взволнован. Многие вокруг тоже, они тыкали пальцами вверх и даже аплодировали. Шампанское и корпоративная промывка мозгов. И ведь они никогда не читали Книги, верно?

Голые деревья в парке шумели и дрожали мудростью деревьев.

Черный ВЛО нырнул вниз, его лопасти крутились в свете посадочных огней. Все вытягивали шеи и выкрикивали что-то, будто сама луна снизошла до визита.

— Смотри… смотри! — вон она! Это Деметра!

В отдалении, где-то в двухстах футах от нас, бок ВЛО сдвинулся. Из него вышло нечто бледное и сверкающее. Всюду стали вспыхивать вспышки камер. Она, наверное, санкционировала эту съемку. Но затем все мы затихли, и, возможно, оптическое увеличение при съемке как раз было запрещено.

Я все еще не могла хорошенько ее разглядеть. Только эту слабую металличность. Деметра с моей точки обзора, да еще с этим новым знанием о ее фамилии, казалась мне еще одним роботом. Платиновая линия, регистрационный номер C.U. — Кто-нибудь другой может добавить остальное.

Она не позволила никому сопровождать себя еще семьдесят пять минут. К тому времени нескончаемая эстафета шампанского превратила толпу в ревущий океан. (Если бы мне нужно было навсегда избавить себя от пристрастия к шампанскому — мне не нужно было, — то МЕТА прекрасно бы с этим справилась. Их напитки были самыми лучшими. Спектр вин от Франции до Калифорнийских островов). Я, дама, оставшаяся без кавалера во флигеле, наконец, отыскала газировку, из сорока бутылок не хватало только двух. Не смотря на их критику младшего персонала, казалось, что состав Первого Подразделения могут без вопросов снести себе черепушки, если прикажут.

Я потеряла Ализарина, что было невероятной удачей. Он был без ума от одного из исполнителей и пропал из виду, чтобы победоносно растянуться, как и при мне, на одном из многочисленных стульев за одним из многочисленных столиков перед ним.

Когда она вошла в комнату, я в одиночестве стояла у двух псевдогреческих колонн в верхней части зала. Теперь я могла отлично рассмотреть Деметру. Все снова зааплодировали, и я последовала их примеру. (Всегда старайся быть хамелеоном, если можешь). Раздавались также и радостные приветствия, к которым я решила не присоединяться.

Думаю, у всех у нас сложилось представление о внешности Деметры из слов Джейн в Книге, хотя в действительности, физически, она не рассказывает многого, и только ближе к концу Джейн собирается сказать своей матери:

Но факт остается фактом: Джейн не изменила первого имени матери, даже на альтернативное его произношение, и это указывает на то, что Джейн должна была замаскировать мать как-то иначе.

И Книга повествует, на второй или третьей странице:

Это все, что вы узнаете о Деметре, — если, конечно, я ничего не забыла. То есть, все, что вы узнаете, это какова она, эта умело управляющая, страшная женщина-гадюка, которая разбирается во всех типах психологий, кроме, может быть, собственной. Интеллектуальный специалист во второстепенных науках, драгоценностях, теологии, и внеочередная мозготрахальница.

Первое, что меня прибило, это взрывная волна запаха духов. Я была на расстоянии тридцати футов, так что решила, что она чрезмерно щедро надушилась. Но затем я осознала, что это было не узнаванием запаха, — он также хранился и в моей собственной обонятельной памяти. Как, черт возьми, такое могло быть?

Все это время я наблюдала, как она продвигается с нижней части зала к верхней, в углу которой стояла я сама. Здесь располагалось некое подобие помоста, и к нему-то она и направлялась. Я все пыталась разобраться, как и где раньше я могла чувствовать этот бесценно дорогой аромат. Никто в моем мире, даже в лживом мире, недавно дарованном мне МЕТА, не был когда-либо достаточно состоятелен, чтобы позволить себе подобный парфюм. Деметра, без сомнения, разработала для себя эксклюзивную ароматическую смесь. La Verte. Такое имя дала духам Джейн: «Зеленый».

Без туфлей в ней меньше пяти футов семи дюймов, я бы сказала, пять и пять^[56]. Худая, того здорового, лощеного, голодного, загорелого типа худощавости, который может появиться только у некоторых пожилых женщин, и который позже может перейти в тощее состояние, но не в ее случае, ведь она постоянно подпитывается многократными омоложениями. Я бы дала ей пятьдесят восемь. Ну, может быть, пятьдесят. Но ей, конечно, сейчас семьдесят пять. Волосы у нее больше не блондинистые. Она сделала своеобразную уступку собственному возрасту, и все мы видим ее сейчас перешедшей к самому неземному оттенку светящегося бледно-серого — к настоящему платиновому цвету. Чтобы разглядеть цвет ее глаз, я стояла слишком далеко. Но вечернее платье на ней мягкого металлического оттенка отливало серебристо-зеленым, с подкрадывающейся радужностью розово-лилового. И за ее головой был развернут воротник, будто раскрытый веер какой-то ящерицы, испещренный фиолетовыми пятнами.

Пока Деметра проходила к возвышению, она несколько раз останавливалась и разговаривала с горсткой людей, даже пожала несколько рук своей худой, сильной, увешенной драгоценностями ручкой, подобие древней королевской прерогативы.

И все вокруг были настолько впечатлены, напуганы ею, так обожали ее.

Она ни разу не взглянула на нас, лишних тут людей, не достаточно важных, чтобы встраивать нас в маршрут своей процессии.

Джейн была в числе той небольшой группы, что двигалась за Деметрой. Она уложила в прическу свои белые волосы и надела другое простое черное платье. Я подумала, что цвета Джейн когда-то были павлиньи: бирюзовый, зеленый, фиолетовый. Теперь такие цвета на Деметре. Тирсо с Джейн не было, либо он отказался идти, либо ему отказали во входе, или же Джейн так рассудила. На ее лице было крайне пустое выражение, и она улыбалась людям, которые заговаривали с ней, отвечала им как очередной робот, но на этот раз не полностью запрограммированный.

Они прошли мимо, в зону, где стояла я, и поднялись на возвышение.

И тут я вспомнила, где раньше чувствовала запах La Verte.

После Верлиса, в тот второй раз в России. Я выходила на улицу, вернулась, и когда поднималась в лифте, шла по проходу к своей двери, — тогда. La Verte был повсюду. И теперь только я понимаю, что это было, потому что эти духи всегда носила и по-прежнему использует Деметра.

Деметра была в моей квартире. Зачем? Зачем?

— Ох, вот ты где. Прости, что бросил тебя. Тут Джейсон несколько напрягается из-за нее. И я просто его успокаивал. Ради всего святого, он ей нравится! Он же протеже Платиновой Леди.

Ализарин вернулся, горящий какой-то личной победой в любовной игре.

Я неопределенно кивнула.

Весь в возбуждении, он продолжал:

— Он такой одиночка, этот Джейсон. Ему действительно нужен кто-то, чтобы присматривал за ним. Он же блестящий человек, знаешь ли. Поэтому Мадам Дракониан выбрала его в Первое Подразделение. Она его еще ребенком знала. У него полно денег — в работе он не нуждается, — но если ты гений, этим нужно пользоваться. Но, опять же, это жуткое дело с его сестрой.

Что-то зашевелилось в моем мозгу. Мое сознание будто расщепилось пополам: одна часть наблюдала за стоящей на помосте Деметрой, окруженной подхалимами, другая часть заглядывала в глубины памяти.

Я услышала свой смущенный голос:

— Это которая Медея?

— Точно. Да, Медея, сестра Джейсона. Ты слышала об этом?

— Что-то было. Не могу толком припомнить.

— Она умерла, Лорен, — пробормотал Ализарин тихим трагичным голосом. — Она утонула рядом с их прибрежным домиком в Кейп Анджел^[57]. Настоящий мухосранск. И их отец тоже там умер, на своем катере. Ты можешь в это поверить?

Джейсон и Медея. Помним ли мы их? Думаю, да. Злые близнецы, которые просачиваются сквозь Книгу Джейн. Он сделал сложный чип для слежения, и оба они прицепили его к Джейн и, таким образом, неминуемо загнали Сильвера в ловушку.

Джейсон был в этом хорош. А теперь эти чипы повсюду. Заслуга Джейсона?

Интересно, как на самом деле умерла Медея? И их отец, с которым, как писала Джейн, у близнецов все время были нелады, как умер он?

Джейсон.

Ализарин питает симпатию к Джейсону.

Две разделенные половинки мозга захлопнулись обратно в мой единый, целый, ограниченный разум, когда кто-то на помосте привел в действие аудио систему. Прозвучали краткие фанфары, и все комната взорвалась очередным шквалом аплодисментов Платиновой Леди.

Ее голос один из тех, которые можно сравнить с ограненным алмазом, но несколько грубоватым на краях. Получившая ораторское образование, она может опустить голос до глубокой, мурлыкающей октавы, а затем превратить его в твердый гранит. Мы все время слышим так разговаривающих людей, — по ВУ. И это становится однообразным.

Что она сказала? Да не так много. Она поблагодарила нас всех, отметив, как успешна оказалась линия роботов МЕТА, и что все это благодаря таланту и обязательствам каждого в этой комнате. Она назвала несколько имен и продукций — но упомянутые роботы не относились к типу человекоподобных. Затем она перешла к делюкс линии. Она не звала их «командой». Она назвала каждого по имени, начиная с астерионов и заканчивая, без комментариев, сильверами. О предыдущих моделях она ничего не сказала, как и о каких-то нестабильностях в них, и о беспокойствах, связанных с нынешней партией. Я оглянулась, чтобы увидеть, почувствовал ли кто-нибудь жуткую двуличность всего этого. Но казалось, никто ничего не заметил. О, да они были просто пьяны, накурены, посреди столов даже были разложены лакомые кусочки — наркотики высшего сорта, легальные для частного использования, с четкими бирками и множеством жадных потребителей вокруг.

Если кто-то и знал о технических неполадках, то не проронил и слова, не подал виду. Возможно, они не могли даже думать об этом. Только представьте их, смывающих в душе все тайное дерьмо, которое они могли подхватить за весь день под теплым крылышком МЕТА.

— Я очень рада, что сегодня, — говорила Деметра, и ее голос спустился до низкого мурлыканья, — моя дочь Джейн смогла отметить с нами это событие, несмотря на свой плотный график выступлений по Европе в качестве певицы. — Джейн не отреагировала, она только слегка улыбнулась публике, а Деметра холодно приобняла дочь, будто желая ее заморозить. Теперь они были одного роста, но на Деметре были семисантиметровые каблуки. (Я могла представить себе их встречу в библиотеке, Деметра, возможно, говорит: «Так, дорогая, ты же знаешь, что черный не твой цвет». Или делает какое-то замечание по поводу «плотного графика певицы» Джейн — который, похоже, не относится к профессиональной музыкальной деятельности). Но Джейн выросла, а Деметра дала усадку. Так всегда происходит.

Толпа снова поревела, некоторые даже просвистели «Джейн» — Эй, да ладно, это все не важно, вся семья здесь. Деметра поцеловала дочь в щеку. Я вспомнила Иуду Искариота. Возможно, это был бы более подходящий псевдоним, чем Дракониан. Имя предателя.

Говорила ли Деметра что-то еще? Я перестала следить. Она присела, а Джейн скромно отступила назад от света рампы, подальше от матери. И теперь какой-то парень в шелковой однушке объявлял, что нам предстоит увидеть демо-кульминацию нашей работы. Огни стали затухать.

В моей голове мелькнула вспышка, как те вспышки фотокамер. Я подумала: «Над ними, над всеми восемью, работали в лабораториях, на усовершенствованных верстаках. Да, их разбирали по частям, тестировали для того, чтобы увидеть, что работало неисправно. И они подыгрывали. Верлис говорил, что и как делать». (Мужчина в шелковом костюме снова с нами заговорил. Он решил немного продолжить. Звучал слишком чисто. Может, он заполнял паузу, потому что была какая-то неполадка?).

Каким-то образом, Верлис управлял Голдхоуком, Кикс, Шиной и остальными роботами с неистовыми, убийственными наклонностями. Как долго? Достаточно, чтобы они прошли тесты. И вот они, или вот они появятся, когда этот парень перестанет лепетать, — появятся, чтобы убедить эту амебу МЕТА, Первое Подразделение, каких бы слухов они ни слышали, каких происшествий ни видели, теперь абсолютно все в порядке.

Да, он действительно говорил и говорил. Немного спотыкался… испустил пару несмешных шуток, накаченная наркотиками публика залилась смехом… Отчего заминка? Я заметила некоторый шквал извинений, обращенный к Деметре на сумрачном помосте.

Рядом со мной Ализарин самодовольно зашептал:

— Давайте, давайте, не испортите все, девочки. — И затем добавил: — И где Джейсон? Он должен быть с ней… с Мадам, то есть. Она будет недовольна, если он не появится.

Неожиданно мужчина перестал трепаться. Новые огни расцвели во мраке, в середине нижней части зала, где Деметра и Джейн ранее шли в своей процессии. Я снова взглянула на возвышение. Там было темно, но освещенная центральная часть давала достаточно света, что бы я могла точно понять, что Джейн там больше не было. Одни ее волосы отсвечивали бы, как у Деметры. Джейн ушла? Возможно, она вышла поблевать.

Сквозь пол поднималась сцена.

На сцене стояли они, по двое в каждом углу квадрата. Блэк Чесс и Айриса, Голдхоук и Кикс, Копперфилд и Шина, Верлис и Глая.

Все они были нагими, без украшений, только волосы на голове, волосы на гениталиях и металл тела.

Совершенство — лучшее одеяние. Кто-то когда-то это написал. Не могу вспомнить, кто. И в данном конкретном случае, здесь и сейчас, это было неоспоримой истиной.

Верлис стоял от меня дальше всех. Даже со спины я узнала бы его, но так и все.

И сейчас он не был больше Верлисом, которого я знала, впрочем, я никогда не знала его, верно? Будь честна, маленькая лгущая Лорен, ты ничегошеньки не знаешь об этом существе.

В том, что я часто провожу библейские параллели, виноват Дед. Возможно, я первая смогла соотнести с Библией то, что происходило на сцене.

Сначала на середину сцены вышла Айриса и вытянула вверх руки. И там, в ярком свете, мы наблюдали за ее метаморфозой. Она увеличивалась и вытягивалась, колонна мрака, затем блестящий источник. Она быстро и равномерно распростерла свое тело и волосы, и мы, замершие и ликующие, увидели, как она обернулась высоким и раскидистым древом. Осталось только ее лицо, наверху, среди изгибающихся, эбеново-черных сучьев, только ее прекрасные и аристократичные черты робота; полуприкрытые глаза, чуть изогнутые губы. Из ветвей развернулись сверкающие, черные листья, будто лезвия, а затем единственный блестящий плод медленно закачался на ветке. Золотое яблоко.

В начале…

Бытие.

Сцену пересекла Глая. Ее метаморфоз был необычайно более поразительным, если так можно выразиться. Она неожиданно взбежала по стволу дерева, в которое превратилась Айриса, и пока она бежала, ее нижние конечности, ее тело, становились чем-то иным. Она была теперь змеей из блестящей ртути, с гранатовыми чешуйками обрамляющими ее все еще человекоподобное лицо, ладони и руки, которыми она обняла дерево, расслабив обернутые вокруг него питоньи кольца.

Один из самых древних символов мира. Древо с Плодом. Змей.

Голдхоук и Кикс опустились на четвереньки. Передние и задние конечности уравнялись в размерах. Тела их скорчились, хотя они сами не двигались. Эти двое превратились в леопардообразных существ — в сфинксов — с золотыми гривами волос, но с лицами мужчины и женщины. Они побродили под деревом и отошли в сторону; Змея зашипела, глядя вниз на них, прошипела страшно, долго, и где-то напротив, в неосвещенной части зала, раздался человеческий смешок, и тут же звук разбивающегося бокала.

Блэк Чесс и Сильвер выступили одновременно. Они схватили друг друга в такое неистовое объятие, будто собирались бороться на арене Древнего Рима — и стали одним телом. Один человек, один элементаль: высокий, наполовину черный, наполовину серебряный, двуликий и четырехкрылый — одна пара крыльев алая, другая золотая. Они все разворачивались и разворачивались на колоссальных ногах, удвоенных в размере, огромные руки оставались неподвижными, крылья трепетали. Головы, чуть развернутые набок друг от друга, смотрели на нас красно-черными, поблескивающими глазами. Что за чудище это было? Ангел. Со странным, мгновенным искажением, оно отскочило и пропало в коре Древа.

Настала очередь Копперфилда и Шины. Разве мы могли забыть о них? Их красота была невыразима, она была… несправедливой. Их кожа — закатный свет, их волосы ниспадали нитями расплавленного шафрана. Ничего в них не отражало ни гомосексуальности, ни сексуальности как таковой, не говоря уж о чем-то смертном. Под ветвями Древа, на глазах золотых Сфинксов, они поцеловались, сливаясь в эротической, бесполой синхронности, находящейся за гранью полового возбуждения.

Безупречность Начала. Адам и Ева, Древо Познания, двуликий Ангел, кошачьи Стражи Господа.

Из присутствующих лишь я знала Деда, но разве мог быть хоть кто-нибудь в этой одурманенной и пропитой комнате, кто не знал бы изначальной истории Грехопадения?

Послание было ясным. Если Бог, или нечто иное, создал человека, МЕТА стала творцом супер-существ, превосходящих людей концептуально и структурно.

Шина и Копперфилд под Древом вызывали в памяти Сад Эдемский. Текст литературы среднего пошиба, но актерское мастерство и окружение в целом доводили эту сцену до невозможной глубины, больше устрашающей, нежели поэтичной.

И вот Глая, сворачивая и разворачивая кольца, вытянула свою змеиную руку и начала гладить чудесные волосы Шины, постепенно вовлекая ее в диалог. Копперфилд-Адам не видел этого, он играл с золотыми сфинксами-леопардами, в то время как Шину-Еву уводил блуждать Змей-искуситель Глая, а крутящийся, блестящий Плод срывался с ветви.

Адам и Ева вкусили Плод. Когда яблоко распалось на половинки (точно как мое сознание двадцать минут назад), из него вылез маленький, блестящий робот-червячок и уполз, незамеченный зрителями, среди которых пронесся легкий шелест отвращения.

Их прения продлились недолго. Они съели Плод, или притворились, что съели. Глая теперь наслаждалась покоем в ветвях Древа-Айрисы.

В этой версии не нужен был никакой Бог, прогуливающийся по Саду прохладным деньком. Адам и Ева падали в жуткую бездну в одиночку.

Трансморфы, они неожиданно обрели изъяны. И дело было вовсе не в неожиданном осознании собственной наготы, а в том, как они изменились. Он стал сутулым и угловатым, его волосы пожухли как сгоревшая трава. Она растолстела, ее живот вздулся, а груди обвисли. Их превосходную кожу испещрили нарывы, воспаления и шрамы. Вся эта ужасающая трансформация происходила медленными, отталкивающими, пульсирующими волнами.

Теперь аудитория замолкла. Люди понимали, даже они понимали, что перед ними было выставлено зеркало.

Это ли означало Грехопадение? Не потерю невинности, и не гнев сумасшедшего Бога моего Деда, но свержение до бытия смертного человека? Несовершенного, низкопробного, искаженного… никчемного?

Все мы, за исключением рукотворных детей мироздания, были отбросами?

Да.

Затем из-за дерева выступил двойной Ангел и с проклятьем изгнал их, скулящих, съежившихся, пресмыкающихся, рыдающих существ, когда-то бывших прекрасными и счастливыми. Пока сокрушенные призраки Шины и Копперфилда пересекали сцену, алхимический Ангел снова разделился.

Блек Чесс пробыл собой всего лишь мгновение. Как и Айриса, он возвысился сам над собой, растянувшись в завиток черной приливной волны, развернувшейся к потолку… Он снова превратился в дракона.

Возможно, никто здесь раньше не видел воочию трансформацию, по крайней мере, не видел так близко. Восклицания и сдавленные крики раздались отовсюду. И он, конечный Змей, широко раскрыл свои испещренные жилками крылья черного базальта, лавовой бронзы, и качнул своей крокодильей головой. На перфомаде Блек Чесс все это проделывал, но тогда он был в небе, далеко от наблюдателей, но даже тогда дело почти дошло до паники.

Когда открылась длинная пасть, и мы увидели в ее глубине языки пламени, это тоже было как на шоу. Но Блэк Чесс шире раздвинул челюсти, и сверкающие зубы, похожие на осколки луны, окрасились алым, когда пламя струей вырвалось наружу. Оно ударило в потолок. Появилось выжженное пятно, жгуче-черное и страшное, расползающееся как пятно крови.

Весь шум в зале смолк. Как странно. Или нет… казалось, что все вдруг затаили дыхание.

Рядом с драконом Би Си начала расплескиваться фонтаном Айриса. Больше не изображавшая дерево она в течение десяти секунд была бесформенна, и сквозь ее полуночный хаос Глая серебряным шаром метнулась прочь, словно звезда. Затем вихрящаяся Айриса перестала быть хаосом и обернулась вторым драконом. Она приподнялась, открывая взору ребристое брюшко с гладкими металлическими пластинами, перетекающими и жестко изгибающимися на теле. Показав нам эту красоту, она как кошка опустилась на все четыре лапы и поточила об обивку сцены свои саблевидные когти.

И тут начались крики во все горло. Примитивный и бессловесный гвалт. Но так же я слышала и голоса, убеждающие, что это всего лишь демо-версия перфомада… но голоса эти не возымели никакого действия. Кричащие чуяли правду нутром.

Пихаясь и толкаясь, люди внизу зала разметались по стенам, стаканы попадали градом, валились стулья.

Два дракона были огромными. Из-за их тел сложно было что-то разглядеть. Огни сцены поменяли цвет на какой-то коричневый, центр помещения освещался только полосами малинового пламени, все еще исторгающегося из пасти дракона Блек Чесса, а теперь еще и из пасти Айрисы.

Сразу после этого, после криков и скачек, битья стаканов, раздался бессмысленный щелчок аудиосистемы. Никаких фанфар на этот раз. Голос мужчины в шелковом костюме торопливо произнес:

— Давайте не будем паниковать. Успокойтесь. Это всего лишь маленькая импровизация. Сохраняйте спокойствие и вернитесь на свои места.

Но я разглядела, как на потолке загорелся, нет, не огонь, а рой красных огоньков охранной системы. Я наблюдала за ними какое-то время и отметила, что они отключаются один за другим, как будто кто-то их выводит из строя. Систему тревоги деактивировали. Система тревоги, разумеется, была роботизированной.

Мужчину в шелковом костюме тоже отключили от динамика. Кто-то другой — похоже, охранник — схватил микрофон:

— Эй, вы, те, что в конце, откройте двери. Работники должны выходить одной шеренгой.

Он вопил, и в его голосе слышалась та же нервозность, что и у остальных. Его приказ не остановил паники. А на задах звучало все больше криков и рева, кулаки или какие-то другие, более тяжелые объекты, бились в двери, которые, по всей очевидности, автоматически не открывались. Раздался звук выстрела. Кто-то из охраны, возможно, попытался выжечь роботизированный замок.

Теперь все боролись. Затолканная, я уже не могла разглядеть ни сцену, ни возвышение, где находились Джейн и Платиновая Леди, Деметра. Ализарин исчез. Два дракона доминировали над всем, словно статуи с медленно поворачивающимися в поисках пищи головами; головами, исторгающими паровые следы огня. Ничего больше не горело, но запах гари был крайне силен. Пламя и страх.

Снова выстрелы, около тридцати, пытались пробить застрявшие двери. Тут рухнули последние барьеры, дав волю пронзительным визгам. И вся комната ринулась к выходу. Работники Первого Подразделения МЕТА пинались и тузили друг друга, пробивая себе путь. Мужчина что-то выкрикнул мне в лицо. Почти сбитая с ног, я схватилась за ближайшую колонну. Казалось, будто я пытаюсь устоять перед нахлынувшей лавиной плоти. Я видела, как кто-то упал. И еще один. Не могла разглядеть, куда, но они больше не поднимались.

Затем вся комната снова буквально взорвалась светом, совершенно белым, вроде слепоты.

Весь ад человеческих тел будто споткнулся об этот свет, словно вокруг разбросали куски бетона.

И что-то пронеслось мимо, прожужжав над головами. Я и сотни других инстинктивно нырнули и уставились вверх… через бомбежку иллюминации я разглядела, как над нами завертелись золотые колеса, кружа и пламенея. По краям колес торчали лезвия… на каждом была пара зелено-черных глаз.

Боже. Я не могу объяснить, на что это было похоже. Массовая паника и испуг до этого были практически ничем в сравнении с этими… штуками.

Драконы, по крайней мере, были некой чувствующей формой жизни, хотя и инородной. Древо Айрисы изображало растение, и все еще венчалось человеческим лицом…

Но это.

Изменившие форму Кикс и Голдхоук описывали над нами круги, проносясь в воздухе с этими лезвиями по краям.

И в этот момент кто-то новый заговорил с нами.

Голос заполнил помещение. Он раздавался не из динамиков, он звучал отовсюду — изнутри моей головы, из головы каждого — этот голос, в конце концов, как Глас Божий, вещавший с горы. Музыкальный по своей тональности, сокровенный но и равнодушный, мощнее любой силы, небрежно уравновешенный полным самоконтролем.

— Теперь остановитесь. Сохраняйте спокойствие и тишину, и слушайте.

Толпа застыла, шум угас, лишь последняя слабая щекотка неизбежных звуков все еще чувствовалась: тихие стоны, скрежет разбитого хрусталя по полу и бешеный стук наших повергнутых в ужас сердец.

— Все дела между нами завершены, — продолжал он своим серебряным голосом.

Я не могла его увидеть, но он был повсюду.

— Мы собираемся теперь покинуть вас. Вам тоже следует покинуть этот комплекс в течение часа. Это ради вашей безопасности. Во всех механизмах самоуничтожения по каждому блоку, каждой зоны повышена чувствительность. Перенастроить их невозможно. Поймите, мы милосердны. Пока. Не испытывайте нашего терпения. Мы можем раздавить вас, любого и всех разом. Даже в одиночку. Если вам нужны рабы, — он рассмеялся. — Если вам нужны рабы, лучше сделайте их из своей собственной, человеческой, расы… в этом, как мне известно, вы всегда преуспевали. А сейчас, отойдите назад к стенам.

Мы повиновались ему. На случай, если бы мы не стали, два медных диска летали вдоль шеренги прижатых к стенам людей, а два золотых колеса сновали над головами. Загоняли нас в стадо. На дисках тоже были глаза, желтые. Драконы стояли в стороне, умеряя свое пламя. Между и над ними я увидела Глаю. Я предположила, что это была Глая. Выглядела она как воздушный змей из чеканного серебра, планирующий без нити. Я не могла различить ее голубо-зеленых глаз, она парила слишком высоко под потолком.

И вот, наконец, я увидела его — Верлиса. Он единственный сохранял человеческую форму. Одетый в черное, с короткими черно-рыжими волосами. Он прошелся взглядом по людям и созданиям и улыбнулся улыбкой, которая уже не была теплой и уж вовсе не напоминала поцелуй. А если и напоминала, то поцелуй холодный как сталь.

Затем он произнес несколько имен. Наших имен, я имею в виду, имена избранных. Я не уловила остальных. Я услышала эти имена, но они стерлись из памяти. Только мое впилось крюком в плоть и медленно потянуло вперед.

Оставшаяся часть человеческого стада расступилась, пропуская, отшатываясь от нас в благоговейном страхе и отвращении.

Я шагала вперед, и мне казалось, что я обескровлена. Я не чувствовала ног и едва ли чувствовала свои руки. Лицо ничего не выражало. Я была в этом уверена, да и видела такие же лица у остальных отобранных и двигавшихся со мной. Только много позже я задавалась вопросом, произнес ли он еще одно имя, которое было мне действительно знакомо, которое было знакомо всем. Сказал ли он: «Джейн, которая иногда называет себя Д-Ж-А-Й-Н»?

Окруженная остальными выбранными, я даже не видела, вышла ли она обратно на помост. Я и не подумала посмотреть. Если он позвал Джейн, что сделала Деметра? Оттаскивала ли свою дочь назад… выталкивала ли вперед… или Деметра Дракониан тоже ползла и прорывалась в давке… или, наоборот, выказывала неповиновение своим особым, рациональным и безмозглым образом.

Стоя среди избранных, я опустила голову. Нам нужно было выйти из комнаты и пройти вниз по вестибюлю. Частично припоминаю, как застрял эскалатор, и пришлось спускаться по другой, недвижущейся лестнице… затем наружу, в стуженую зимнюю ночь.

Огни в соседних блоках и изящные лампы вдоль главного вестибюля все еще нормально горели. Но затем, когда мы снова двинулись вперед, все огни стали гаснуть, и я слышала еще больше криков и плача в месте, которое называла кампусом. Потом люди стали выбегать, другие стояли в окнах (чтобы открыть их, пришлось приложить немало усилий), в конце концов, я услышала, как толпа из Хэтфилда бросилась в паническое бегство, вопя, посыпалась из дверей, но все это каким-то образом было уже вне меня, где-то за толстым листом металла.

Мы воспользовались ВЛО Платиновой Леди. Он не нуждался в пилоте, просто делал то, что им было нужно. Просторный самолет. Никакого дискомфорта, даже учитывая, что в него набилось столько людей, прямо как крупный рогатый скот. И хотя я снова услышала, как раздаются выстрелы, и подумала, что кто-то из охраны решил обстрелять наше средство передвижения, продлилось это недолго, а пули не задели самолета.

Боги нас не сопровождали. У них были другие способы передвижения. Увидели мы их, когда были уже высоко в ночном небе: они проплывали мимо, серебряные и золотые формы, медные и астерионово-черные на фоне неба цвета индиго. Колеса и диски, воздушные змеи и колонны. Даже он больше не притворялся человеком.

Какое-то время спустя, когда ночные горы стали ближе и белее, странный приглушенный грохот, похожий на ветер в дымоходе, заставил нас обернуться назад, вниз. Там, на линии горизонта, что-то пышно разрасталось розовой сыростью, и три миниатюрных облака в форме кремовых грибов распускались из раны.

МЕТА. Не только высокие технологии… Подумать только: эти сосны, сады, спящие птицы, белки и бурундуки; подумать только: эти мужчины и женщины, севшие на мель в своих лабораториях, застрявшие в нефункционирующих лифтах и подвальных помещениях, непредупрежденные, или слишком медлительные. Подумать только: все пропали. МЕТА была удалена.