Любовь к наследству прилагается

Глава 1

Три месяца назад, где-то на райских островах в Индийском океане

Кирилл

Новость о смерти деда застигла меня врасплох. Прямо в бассейне, из которого открывался завораживающий вид на океан.

Я пил виски, плавал, любовался пальмами, небом, двумя блондинками, которые нежились под лучами солнца на лежаках и улыбались каждый раз, когда я поворачивал голову в их сторону.

Телефон трезвонил без умолку и мне пришлось оторваться от созерцания длинных ножек Виолетты, чтобы ответить нетерпеливой помощнице деда и, кажется, то мгновенье, когда я принял вызов было последним спокойным и беззаботным в моей жизни.

— Кирилл, — прохрипела Люба, Фёдор Александрович… он…умер…

На минуту повисла тишина. Мне показалось или она и в самом деле сказала что-то о том, что деда не стало?

— Как умер? Я же с ним только вечером разговаривал, — я все же надеялся, что это все лишь глупая шутка, дед был у меня ещё тем юмористом.

— Фёдору Александровичу стало плохо ночью, прихватило сердце и он… он… умер прямо в своей кровати, — запинаясь и сдерживая всхлипы на том конце провода пробубнила Люба — личный помощник деда, правая рука и женщина с отличной бизнес-хваткой (по его мнению) и та ещё грымза и серый чулок (это уже по моему личному опыту).

Я вспомнил вчерашнюю ссору с дедом и надеялся, что это не стало причиной его внезапной смерти.

— Найди самый ближайший рейс и забронируй билет, я пакую чемоданы, — отдал приказ, все ещё не до конца веря что это не сон.

Я со злостью швыряю телефоний в воду и, уперевшись руками о ботик, одним рывком вылажу из бассейна.

Дед умер из-за меня, нет никаких сомнений, теперь меня до конца жизни будет мучать совесть. Мог ведь сдержаться, мог согласится с дедом, вернуться из очередного отпуска и помочь с делами на заводе. А теперь что? Что? Теперь «СтальПром» полностью лёг на мои плечи. Я единственный наследник состояния Островского и бразды управления с этого дня переходят ко мне.

Прощай беззаботная жизнь. Прощай отпуск каждый месяц. Прощайте девочки. Прощай свобода. Да все прощай!

Одним махом я сгреб одежду из шкафа и забросил в огромный синий чемодан. Уселся на кровать, пряча лицо в ладонях и пытался понять как теперь жить. Я был раздавлен смертью единственного родного человека, но ответственность, которая так внезапно свалилась на мои плечи, безусловно подавляла всю скорбь в этот момент.

— Кир, что случилось? — в комнате появляется Виолетта, но мне сейчас не до нее, нужно заканчивать сборы и ехать в аэропорт.

— Вилла проплачена до конца следующей недели, можете остаться здесь, а мне срочно нужно вернуться домой, — достаю из тумбочки документы, хватаю за ручку чемодан, иду к двери и резко останавливаюсь перед огромным зеркалом.

Плавки, капли воды, стекающие вниз по груди, сумасшедший взгляд — отличный видок для перелета, ничего не скажешь. Делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться и вдруг мне в голову приходит гениальная мысль: можно ведь нанять человека, который будет всем заправлять, а я буду получать прибыль и дальше наслаждаться жизнью.

— Точно, так и сделаю, найму директора и еще кто там требуется, уволю Левандовскую, похороню деда с почестями и уеду на зиму в Калифорнию, — бубню Себе под нос, пытаясь выстроить планы на дальнейшую жизнь, натягиваю сухую одежду, и с сожалением покидаю виллу, оставляя своих девочек.

48 часов спустя

— Что это? — мои глаза расширились от непонимания. Я моргнул несколько раз, в надежде, что мираж развеется.

— Могила Фёдора Александровича, — как само собой разумеющееся произносит Люба.

— Почему она здесь? — я не могу отвезти взгляд от скромной могилки на краю кладбища и фотографии… Господи, что это за фотография? — Кто выбирал фото?

— Фёдор Александрович. Это было в его завещании.

— Подожди, дед выкупил участок на Центральном кладбище ещё двадцать лет назад, целую сотку, чтобы можно было развернуться на статую и склеп, или что он там планировал?… и фотография должна была быть точно не эта! — ткнул пальцев в огромное фото с чёрной полосой в уголке, из которой улыбался дед, высунув язык, словно он был самим Энштейном.

— Эммм, в завещании произошли некоторые изменения, но самое главное — никто до окончания тендера не должен узнать об его смерти. Иначе все рухнет. А через три месяца мы его… выкопаем и похороним там, где и планировалось изначально.

— Выкопаем? Выкопаем? — повышаю голос, срываясь до ультразвука, потому что все это походит на какую-то комедию с черным юмором. — Господи, пусть это все будет сном, страшным сном!

— В три нужно явиться к распорядителю, — Я перевожу взгляд на Любочку и замечаю, что она, кажется, ели сдерживает улыбку. Ей смешно? Ну, ничего, после оглашения завещания сразу же уволю ее!

В ее взгляде нет никакого сочувствия и скорби, уверен, она только подлизывалась к деду, в надежде, что тот продвинет ее по службе еще выше. Хотя, куда уж выше? Она и так, можно сказать, управляла заводом. Когда дед отправлялся в командировки то оставлял все на нее, а не на меня. Я словно был пустым местом!

До сих пор не могу поверить, что его нет в живых. Мне казалось, он будет жить вечно. Родители погибли, когда мне было пять и меня воспитывал он, а теперь…. теперь и его нет.

Я чувствую себя бессердечным, потому что за два дня ни разу не почувствовал скорби и сожаления. Я все ещё верю в то, что когда приеду в загородний дом, найду его в гостиной с чашкой чая, читающим утренние новости и сетующим на нынешнюю власть, бюрократию и коррупцию.

Но все же, что-то в этой улыбочке заставило меня напрячься. Как-будто она знает то, чего не знаю я.

Я веду машину и нервничаю. В завещании были какие-то изменения, значит ли это что стоит ждать неприятных неожиданностей?

Я пытаюсь успокоить себя, но каждый раз когда перевожу взгляд на довольное лицо Любы, расслабленно развалившуюся рядом со мной в пассажирском сидении, в душу закрадывается сомнение: а вдруг дед на старости лет сошел с ума и решил сделать ее своей наследницей? Он ведь души в ней не чаял. Любочка то, Любочка сё, Любочка заключила выгодную сделку с поляками, Любочка выбила нам отличную скидку на сырье. В горле костью у меня уже стоит эта Любочка!

— А ты… ты видела новое завещание? — спрашиваю взволнованным голосом.

— Нет. Это все что тебя интересует?

С силой сжимаю руль, пытаясь совладать с собой и не выбросить ее из машины на первом же перекрестке.

— Я просто не хочу никаких неожиданностей. Например, узнать, что все имущество дед завещал питомнику для собак.

Черт, а дед ведь и в самом деле несколько недель назад грозился лишить меня наследства, раздав все деньги бездомным.

Руки задрожали и впервые за долгое время я по-настоящему испугался. Мысленно начал прикидывать что именно записано на меня. Машина, квартира в городе, дача…нет, дача на деда оформлена. Черт возьми! Только квартира и машина! И банковский счет. Всего один.

— Ты правда веришь, что Федор Александрович, человек, который не соблазнился ни на какие деньги и сорок лет был единственным акционером компании, смог бы завещать свое имущество каким-то собакам? — пораженно спрашивает Люба, впиваясь в меня своим пронзительными глазами.

— На старости лет людям свойственно впадать в маразм, — говорю раздраженно, паркуясь перед нотариальной конторой. — И вообще, из-за тебя я не успел на похороны.

— Ты попросил забронировать место на ближайший рейс, я забронировала!

— Пять пересадок, Люба! Пять пересадок, пока я добрался до города! Ты специально это слала, признайся! — злюсь, вспоминая самый ужасные сорок три часа в своей жизни.

— Послушай, я сделала как ты просил, думаешь, у меня было время на то, чтобы смотреть сколько часов длится перелёт? Я раздавлена смертью Фёдора Александровича не меньше чем ты, он был для меня вторым отцом! И я была серьёзна, когда говорила, что никто не должен узнать об его кончине. У нас на носу многомиллионный тендер и если наши конкуренты узнают настоящее положение дел, нас просто напросто разнесут в пух и прах, — она разъярённо прожигает меня своим взглядом и я полностью разделяю с ней ее мнение. На счёт взаимной неприязни.

Мы знаем друг друга вот уже семь лет. С того самого дня, когда я впервые увидел ее в приёмной деда в роли секретарши. И с первого взгляда мы возненавидели друг друга. Ей было двадцать пять, мне — двадцать два. Она выглядела настоящей замарашкой и я не упустил возможности подколоть ее на счёт бабушкиных туфель. Вот тут то и Люба показала своего внутреннего демона и высказалась на счет того, что думает о таких «тупых пижонах» как я и о моих красных мокасинах (тогда это было чертовски модно, что поделать?).

Перевожу взгляд на девушку, понимая, что от той невзрачной серой мышки почти ничего не осталось. Разве что характер.

Не была бы Люба такой стервой определенно подкатил бы к ней вот такой. Стройная шатенка с шикарной гривой волос и пухлыми розовыми губами, которым нашлось бы много применений. Огромные глаза, ямочки на щеках и лисья улыбка. Но внешний вид милой дамочки обманчив, потому что в душе она ведьма. Самая настоящая ведьма. Такой дорогу лучше не переходить и вообще, что-то подсказывает мне, что родится она должна была мужиком. Настоящим диктатором с грозной внешностью, а не девушкой среднего роста с выдающимися формами бюста.

— Ну, чего таращишься? Идем, три минуты осталось.

Ах, да, а ещё она помешана на пунктуальности. В офисе даже ходили слухи, что она продинамила кого-то из чешских партеров, потому что тот опоздал на свидание. Могу поспорить, она до конца жизни будет незамужней бездетной девой, отпугивающей всех вокруг своими уничтожающими взглядами.

Громко хлопаю дверкой машины и иду туда, где свершиться моя судьба.

— О, Кирилл, добрый день, молодой человек! Давно не виделись, — поприветствовал меня в своём кабинете Никита Афанасиевич, с которым я знаком уже не один год.

— Здравствуйте, жаль только что повод не самый радостный, — пожал его шершавую руку и заметил какие-то непонятные переглядывания между ним и Любой.

— Да, повод действительно не самый приятный, — словно очнувшись пробурчал он, в последний раз бросив хмурый взгляд на Левандовскую и вернулся на свое место за дубовым столом.

Низенький и щуплый старичок, он как всегда восседал на своём огромном кожаном кресле и скрупулёзно вычитывал каждое слово в документах. Сколько его помню, его рабочий стол всегда был девственно чист, не считая подставки для ручек и неизменного коричневого ежедневника. Дед полностью и бесповоротно доверял Рубанову, поэтому причин сомневаться в том, что завещание настоящее у меня не было.

Пока это самое завещание не было зачитано.

Я с волнением жду, когда он наконец-то найдёт нужные документы, распечатает конверт, перед этим продемонстрировав нам, что тот был в целостности, прокашляется и монотонным голосом начнёт зачитывать то, что каким-то непостижимым образом пришло на ум моему деду.

«Загородный дом вместе с тремя доберманами…. моему внуку Царёву Кириллу Игоревичу…»

Я выдохнул. Даже расслабился. Все как и прежде, дом мой. Правда вот с псами придется что-то решать, я им почему-то не нравлюсь, да и они, откровенно говоря, пугают меня до чертиков. Отдам Любочке в знак памяти, она то с ними точно должна найти общий язык.

«… Все что находится в банковской ячейке двенадцать ноль один переходит к Левандовской Любови Дмитриевне».

— Я изменю этот пункт в завещании, когда ты женишься и твоя избранница покажется мне достойной женщиной для того, чтобы носить наши фамильные украшения, а пока что, я хочу видеть колье и серьги на Любе, — выкрикнул как-то дед во время нашей очередной ссоры.

Вот тебе и семейные реликвии! Хоть бери и женись на Левандовской, чтобы оставить их в семье. Эти украшения принадлежали моей матери и распоряжаться ими он не имел права, а уж завещать этой особе тем более!

Я перевожу взгляд на довольную Любочку, еще бы, там фамильных драгоценностей на целое состояние. Пробегаюсь по ее стройным ножкам в короткой юбке и в голову лезут всякие непристойности. Мысленно одергиваю себя — это ведь грымза! — и снова внимательно слушаю бубнеж Никиты Афанасьевича.

«… и пакет акций на «СтальПром» Царёву Кириллу Игоревичу с условием, что он лично приступит к управлению компанией и в течении года не уволит ни одного сотрудника. Так же он обязан прислушиваться к мнению Левандовской Любови Дмитриевной, которая будет наставлять и помогать в важных вопросах. При несоблюдении хотя бы одного из пунктов завещания в течении года все акции и активы переходят гражданке Левандовской до момента совершеннолетия детей гражданина Царёва. Всех благ, долгой беззаботной жизни, любви, процветания и достойных наследников, Островский Фёдор Александрович».

Никита Афанасиевич оторвался от зачитывания завещания и перевел взгляд на меня. А я… я…

— Дайте я сам ещё раз внимательно прочитаю, может, вы где-то ошиблись, — подпрыгиваю со своего места и вырываю у него из рук лист бумаги.

Быстро пробегаюсь глазами по чёрным строчкам и в этот момент мне как никогда хочется увидеть деда, чтобы задать самый главный вопрос, который беспокоит меня в эту минуту — это шутка такая?

Если да, то очень неудачная. Мне не смешно. Ни капельки.

Почему это я не могу никого уволить? Почему должен управлять фирмой под чутким руководством Любы? Я что, маленький ребёнок, который нуждается в присмотре? Или таким образом даже с того света он решил показать мне кто на самом деле достойный наследник его состояния, вот только незадача — родилась она не в той семье.

И какие еще дети? Какое совершеннолетие? Я в ближайшие десять лет даже жениться не собираюсь! А с Любочки станется обставить все так, чтобы казалось, что я не соблюдаю условия завещания и прибрать все к своим рукам!

Я чувствую себя загнанным в клетку зверем. Так, Царёв, спокойно, решение этой маленькой проблемки обязательно найдётся.

Перевожу взгляд на невозмутимую Любочку, которая со скучающим видом рассматривает свой маникюр и начинаю подозревать неладное. Она только что стала возможной "наследницей" целого состояния и не выражает никакой реакции по этому поводу. Хотя, если она присутствовала при прочтении первой части завещания, в которой дед давал четкие распоряжения на счет похорон, то вполне вероятно, что об изменениях Рубанов мог проговориться на счет изменений в основном завещании.

Либо… дед сам ввел ее в курс дела, дабы подготовить, так сказать.

Еще раз пробегаюсь взглядом по листу и сердце пропускает удар, стоит мне обратить внимание на дату.

Четыре дня назад.

Четыре дня назад, за двое суток до внезапной кончины дед изменил завещание.

Совпадение? Или же Любочка решила отделаться от Островского старшего чтобы иметь доступ к миллионам компании? Что, если у нее есть подельники? Парень, любовник, гражданский муж? Конкуренты?

Дышать становится тяжело, я расстегаю верхнюю пуговицу рубашки, но это ни капельки не помогает.

Заговор. Это определенно заговор! Чувствую как во мне зарождается злость и еще большая ненависть в сторону девушки и очень надеюсь, что она не имеет никакого отношения к смерти деда. В противном случаи я ссотру ее в порошок.

— Любовь Дмитриевна, нам нужно поговорить. Наедине, — хватаю ее за локоть и бесцеремонно тащу к выходу. — Никита Афанасиевич, мы вернемся через пять минут! — Так, где-то здесь должна быть уборная. Отличное место для важного разговора.