Любовь на Рейне

Глава 10

Как только Вирджиния переступила порог дома, со стороны кухни появилась Ханнхен, которая сообщила, что несколько раз звонила Лизель и под конец попросила ее сразу же по приходе перезвонить ей.

Ну разумеется, Лизель не терпелось поделиться своими восхитительными новостями!

— Сейчас позвоню, — сказала Вирджиния и только тогда заметила, как служанка принялась старательно разглаживать складки на своей юбке, что обычно указывало на ее желание поделиться с ней еще какими-то мыслями.

Вирджиния вопросительно посмотрела на женщину, явно ожидая продолжения. Наконец Ханнхен все же решилась и, чуть откашлявшись, проговорила:

— Я вот еще о чем, фрейлейн. У вас найдется пара свободных минут?

— Да, конечно.

— Тогда так. Речь идет о Виноградной принцессе для того праздника, который назначен на среду. С герром Ингрэмом я уже говорила на этот счет, спрашивала, кого бы ему… точнее, в этом году уже вам хотелось бы, но он сказал, что об этом и надо спросить вас лично и что сделать это должна я сама.

Вирджиния в полной растерянности застыла на месте.

— Виноградной принцессе? — ровным голосом переспросила она. — А это еще что такое? Или вернее было бы спросить — кто это такая? Я пока ничего не понимаю.

Устремленный на нее взгляд Ханнхен оказался не менее озадаченным, а вырвавшееся «ах» прозвучало и вовсе разочарованно.

— То есть вы хотите сказать, фрейлейн, что герр Ингрэм вам ничего не объяснил? И кроме как от меня вы об этом больше ни от кого не слышали?

— Ни единого слова. Ну так расскажите же, — подбодрила она служанку.

Последовала новая серия поглаживающих движений ладонями по бедрам, пока она наконец не решилась.

— Не следовало ему оставлять это на меня. Если бы сам вам обо всем рассказал, то от вас потребовалось бы только сказать «да» или «нет» на тот или другой план. И не надо мне было просить ваших указаний. А то теперь вы можете подумать, будто я лезу не в свое дело!

— Ерунда! — категорическим тоном заявила Вирджиния, но затем снова попыталась выяснить, в чем это самое дело состоит. — Послушайте, я что-то никак в толк не возьму, о чем идет речь, а потому прошу вас, объясните мне, что и как.

Ханнхен предприняла последнюю попытку соблюсти максимум такта и приличия.

— Не мне бы надо было разговаривать с вами сейчас, — промолвила она. — Но раз уж так получилось… Видите ли, в нашем районе есть одна старая традиция — вы скажете, глупая и никчемная, но по крайней мере в «Вайнберг Раусе» ей всегда следовали. Так вот, согласно ей, каждый год на время сбора урожая обязательно назначают Виноградную принцессу — иногда ею оказывается одна из хозяек дома владельца виноградников, а иногда и его жена, если, конечно, он был женат. Но ведь вы же знаете, фрейлейн… — очередной раунд разглаживания складок на бедрах, — что у герра Эрнста Рауса не было жены.

Наконец-то для Вирджинии замаячил свет в конце туннеля.

— Но он все же соблюдал старинную традицию, так? И вы, наверное… — осторожно предположила она.

Ханнхен тут же кивнула.

— Да, именно я, причем на протяжении почти всех тех лет, что мы с Альбрехтом работали у него, Я всегда выступала в роли Виноградной принцессы для работников герра Рауса — каждый год вплоть до его смерти. Никто не спорил с ним на этот счет, никто не ревновал и не завидовал мне. Да и кому, кроме меня, было сыграть эту роль? Ему некого и попросить-то было, он мне так прямо и говорил. И то правда, уж кому-кому знать обо всем этом, как не мне? У него вообще не было близких людей, пока вы не появились… — Она осеклась. — Герру Ингрэму, фрейлейн, следовало бы объяснить вам все это. А то, что он заставил меня сказать вам прямо в глаза, так это нечестно с его стороны.

Явно тронутая ее участием, Вирджиния проговорила:

— Пожалуй, вы правы, хотя теперь, когда я все наконец поняла, так уж ли важно, кто должен был мне все это разъяснить. Таким образом, с учетом того, что в течение всех этих лет вы выступали в роли Виноградной принцессы, вам представляется совершенно немыслимым, чтобы я назначила на эту роль какую-то другую женщину, верно?

Ханнхен поджала губы.

— Вы, конечно, можете… сами выступить… ну, Виноградной принцессой.

— С какой это стати, тем более, что я и понятия не имею, в чем состоит эта роль! — насмешливо произнесла Вирджиния. — Так вы говорите, это старинная традиция? Ничего себе, нелегкий достался вам жребий. И в чем же заключается эта роль? Я ведь должна знать это, а то вдруг ляпну или сделаю что-нибудь не так?

Ханнхен пожала плечами.

— Да куда уж там — в наше время это так, пустяки, хотя когда-то Виноградная принцесса имела очень даже большое значение. Сейчас все свелось к одному костюму, который надевают по такому случаю, да еще разве что к горстке всяких мелких почестей.

— Понятно. И хотя в наше время у нее уже не так много обязанностей, как прежде, Виноградная принцесса, как я понимаю, все равно должна постоянно находиться на плантации?

— Каждый день, вместе со всеми. Ну, вроде того, как вы, фрейлейн, — ведь вы же будете туда приходить?

— О, это уж точно, обязательно буду. Ни за что не упущу такую возможность, — заявила Вирджиния. — А тот специальный костюм, который вы упомянули, что он из себя представляет?

— Ну, это такое старинное национальное платье, которое издревле носили в наших краях. — Ханнхен сделала небольшую паузу, а затем продолжила: — У меня самой, конечно, есть такое платье, но, если…

— Никакого «если»! — решительно перебила ее Вирджиния. — У вас есть платье, вы постоянно играли эту роль, вас все знают. Так кого же, кроме вас, мне подыскивать в этом году на место Виноградной принцессы?

— Как вам будет угодно, фрейлейн, — кивнула Ханнхен, хотя было заметно, что у нее еще есть что-то, чем она хотела бы поделиться с хозяйкой. — Но вы же понимаете, что у меня, как у Виноградной принцессы, должны быть и особые права?

— Это естественно. И в чем же они заключаются?

— Ну, например, хотя я целыми днями и нахожусь на плантации, от меня никто не требует, чтобы я наравне со всеми собирала виноград.

— Нет, конечно. А еще?

— А еще мне предоставляется право прикрепить к последнему грузовику с собранным урожаем венок из виноградных листьев. А когда состоится Винный фестиваль, вы, фрейлейн, как хозяйка «Вайнберг Рауса», должны будете представить меня для награды самому императору Карлу Великому.

Вирджиния заморгала (Бог мой, да в каком веке мы живем-то?), и в ответ на ее едва слышное эхо: «Император Карл Великий»? — Ханнхен даже рассмеялась, что с ней случалось крайне редко.

— Да, когда он будет ехать по «Золотому мосту», чтобы благословить нынешний урожай и как бы поприветствовать будущий. На самом-то деле, конечно, это просто один из участников фестиваля, наряженный под императора, не более того! Но старые традиции, говорят, подолгу не умирают, а потому на кенигсгратском Винном фестивале всегда присутствует Карл Великий!

— И мне предстоит представить вас ему, — понимающе проговорила Вирджиния.

— Так, значит, так тому и быть? Я и на этот раз стану Виноградной принцессой?

— Ну конечно.

— Спасибо вам, фрейлейн, — проговорила Ханнхен, и Вирджинии даже показалось, что вытянутые в струнку губы служанки на мгновение дрогнули от радости.

Позвонив Лизель, она надолго заняла телефонную линию. Поддразнивающая фраза «Итак, фрейлейн Мей, чем я могу помочь вам?» вызвала с противоположного конца провода такой бурный поток счастливой болтовни, что если бы Вирджиния не была уже, благодаря Крису, отчасти в курсе последних новостей, то она, скорее всего, мало бы что поняла из почти бессвязной речи Лизель.

Не успела она еще повесить трубку, как пришел Ингрэм. Прикрыв микрофон рукой, она произнесла:

— Лизель. — Однако когда в одну из ближайших пауз, потребовавшихся Лизель на то, чтобы перевести дыхание, она протянула трубку Ингрэму, тот лишь отмахнулся. Наконец даже у Лизель, казалось, иссяк запас восторженных фраз и реплик, а потому они распрощались.

Вирджиния повернулась к Ингрэму и сказала:

— Судя по всему, в «Драхенхофе» вам удалось сотворить что-то вроде маленького чуда.

Он лишь пожал плечами.

— Ничего особенного. Как я уже говорил вам, Меи в общем-то отнюдь не глухи к доводам разума. Единственное, что я сделал, — это воздал хвалу их чувству здравого смысла, да еще разве что подмазал кое-какие другие колеса… — Неожиданно он осекся. — А что это за история с внезапным отъездом Белла-старшего? Вы слышали об этом?

— О том, что он возвращается в Англию? Да, конечно. Как, впрочем, и вы — о том, что они с Крисом с самого начала намеревались пробыть здесь лишь одно лето.

— Да, но чтобы вот так прямо сейчас? Ну, я имею в виду, даже до отъезда его парня.

— Сама я узнала об этом лишь сегодня, — спокойно произнесла Вирджиния. — Я пришла в их лагерь в тот самый момент, когда он собирался в дорогу. Отъезд намечен на пятницу, но мы с ним больше не увидимся.

— И?..

— И — что?

— Вы прекрасно знаете, что! — с оттенком раздражения бросил Ингрэм. — Мужчина увлекается вами, вы проводите с ним чуть ли не все лето. Когда же вас спрашивают о том, что между вами есть, вы вдруг начинаете темнить, а потом он ни с того ни с сего срывается с места и уезжает. Почему же в подобной ситуации ваш друг не может задать вопрос «И?..», имея в виду, естественно, «Что случилось?». А точнее — «Что за всем этим последует?».

— Ну, поскольку вы считаете себя вправе задавать подобные вопросы, я отвечу — ничего за этим не последует.

— Ничего? А разве он не собирался жениться на вас? Или все же собирался, но вы ответили ему отказом? Так что же все-таки? И, главное, почему?

— Потому что я его не любила.

— Вы все еще считаете себя помолвленной с Эрнстом? Но вы ведь и его не любили.

— Мы не были помолвлены!

Ингрэм снова пожал плечами.

— Ну хорошо, вы не были помолвлены, а сам Эрнст умер слишком рано, чтобы уговорить вас пойти на этот шаг. Но этот-то парень Белл — он что, вот так прямо взял и смирился со своей отставкой, толком даже не поборовшись за вас и не предложив вам какой-то запаской вариант?

— Он не приставал ко мне со своими домогательствами, если вы именно это имеете в виду, а просто согласился с теми доводами, которые я ему изложила.

— Доводами? У вас их что, целый список был?

Не успела еще Вирджиния ответить на произнесенную им дерзость, как зазвонил стоявший рядом с ней телефон. Она сияла трубку, послушала, после чего передала ее Ингрэму.

— Ирма Мей. Вас.

Уходя, она все же услышала, как Ингрэм произнес:

— Да, виноват. Да, все объясню. Сегодня вечером? Хорошо, в восемь. Я заеду за тобой.

Со свидания он вернулся настолько поздно, что Вирджиния, внимательно прислушивавшаяся к каждому шороху — не раздастся ли звук подъезжающей машины, — так и не дождавшись его, уснула.

Весь следующий день и большую часть вечера продолжали прибывать «армии» временных работников.

Чуть позже к служебным обязанностям приступила и Ханнхен, ослепительная в своем торжественном наряде, водрузившая на голову широкополую соломенную шляпу и прихватившая на случай дождя зонтик. Альбрехт к тому времени уже ушел помогать местным поварам, занятым на приготовлении огромного количества еды, которой должны были потчевать сборщиков винограда на протяжении всей их работы на плантациях.

Это был тот самый образ жизни, которому Вирджиния не переставала удивляться, но и который она должна была постепенно усвоить, чтобы со временем самой стать его неотъемлемой частью.

К тому моменту, когда вся работа наконец была завершена, солнце уже клонилось к закату и все собрались, чтобы проводить к местному сборному пункту последний грузовик с продукцией — машина уже стояла у обочины, негромко урча двигателем. И здесь наступил момент, когда на первый план вышла сама Ханнхен. Кто-то принес ей специально сплетенный венок из виноградных листьев, который она прикрепила к заднему борту грузовика. Затем, когда он медленно, чуть ли не с черепашьей скоростью, тронулся в путь, она лично возглавила процессию работников, вооруженных ведрами, лопатами, корзинами и секаторами, вытянувшихся за машиной и торжественным маршем двинувшихся в сторону шоссе.

Ингрэм — тот самый Ингрэм, который на протяжении последних десяти дней, или около того, постоянно был то тут, то там, то на пути куда-то еще, но при этом нигде подолгу не задерживался; Ингрэм, который постоянно был всем нужен и фактически являлся ведущей фигурой всего предприятия, — наконец-то этот человек смог позволить себе немного расслабиться, чтобы непринужденным жестом взять Вирджинию под руку и вместе с ней чинно следовать за Ханнхен.

В какой-то момент самой Вирджинии невольно припомнилась совсем другая процессия, в которой оба они также принимали участие, — тогда они шли друг рядом с другом за гробом Эрнста. И еще она вспомнила тот сморщенный, высохший за зиму листок, который прицепился к лацкану ее пальто и который Ингрэм нетерпеливым жестом смахнул с него, сопроводив свое движение загадочными словами насчет легенды о Зигфриде. «Листок липы над сердцем». Что ж, получается, что и эта примета подвела ее… Чувствуя, что Ингрэм смотрит прямо перед собой, она искоса глянула на него, вспоминая, какими же чужими друг другу людьми они были тогда. Впрочем, если отрешиться от ее собственных мыслей об этом человеке, то намного ли более близкими людьми они стали с тех пор?

Наконец грузовик подкатил к тому месту, где дорога вливалась в шоссе, и торжественное шествие остановилось. Похоже, какая-то новая церемония, подумала Вирджиния, когда Ханнхен вышла вперед, отцепила от заднего борта кузова венок из виноградных листьев и, секунду поколебавшись, надела его на шею хозяйки.

Толпа восторженно зашумела, тогда как Вирджиния, покрасневшая и смущенная, недоуменно застыла на месте. Ханнхен снова вопросительно посмотрела на Ингрэма и сказала:

— Фрейлейн этого не знает.

— Как это? Вы же должны были как следует проинструктировать ее.

— Не я, а вы, герр Ингрэм, должны были ей все рассказать, — с неожиданной запальчивостью накинулась на него Ханнхен. — Да сейчас ведь все стало по-другому — теперь она посчитает меня нахалкой за то, что я дожидаюсь от нее этого.

— Чепуха. Она — хозяйка имения, а это — ваше право, не так ли? — Однако, заметив, что Ханнхен все так же стоит в нерешительном ожидании того, что должно было произойти дальше, Ингрэм продолжал: — Ага, все же не решаетесь? Ну что ж, коль скоро вы сами сказали, что теперь все стало по-другому, почему бы нам также немного не изменить правила? Например, вот так… — И, не успела Вирджиния еще даже пальцем пошевелить, как он обхватил ладонями ее лицо и крепко поцеловал в губы.

Поверх плеча Ингрэма она успела заметить восторженную реакцию Ханнхен на этот поступок, да и столпившиеся вокруг люди также приветствовали его оглушительными возгласами, протяжным волчьим завыванием и криками бис. Машина тронулась, затем стала быстро набирать скорость и вскоре скрылась за клубами пыли. Наконец Вирджиния шепнула Ингрэму на ухо:

— Вы хотите сказать, что в этом месте Ханнхен должна была поцеловать меня, но почему-то засмущалась, да?

Он покачал головой.

— Нет. Как хозяйка плантаций, вы сами должны были поцеловать ее. Однако теперь, когда честь по достоинству воздана и к явному одобрению честной компании кого-то все же поцеловали, так уж ли важно, кто кого должен был поцеловать?

Почувствовав в словах Ингрэма легкую насмешку, Вирджиния пристально посмотрела ему в глаза. «Только держи себя в руках — это же всего лишь игра».

— Ну, поскольку подобная часть ритуала всегда являлась привилегией именно Ханнхен, я полагаю, что для нее самой это очень даже важно, — сказала Вирджиния и, отделившись от своего спутника, подошла к служанке и не менее крепко расцеловала ее в обе щеки. Затем, когда этот ее поступок вызвал новый взрыв всеобщего рукоплескания, она сняла с себя виноградный венок и повесила его на шею Ханнхен.

Та попыталась было протестовать:

— Нет-нет, фрейлейн, это вам. Вы должны хранить его у себя, пока последний листок не засохнет!

Однако Вирджиния категорически отказалась принимать венок назад.

— Раз уж вы сами сказали, что сейчас многое изменилось, в будущем именно вам будет предоставлена честь хранить его до тех пор, пока не засохнет последний листок. Вы же у нас Виноградная принцесса!

Слова эти возымели самую что ни на есть благожелательную реакцию со стороны Ханнхен, отчего даже ее желтовато-коричневые щеки покрылись розовым румянцем, а стоявший за спиной Вирджинии Ингрэм негромко проговорил:

— Молодчина! Вот теперь, как я полагаю, вы наконец обрели нового союзника, причем на века!

На следующий день оголенные виноградники казались безмерно усталыми и выхолощенными; от недостатка живительных соков их все еще остававшаяся листва стала желтеть, а сами растения начали готовиться к очередной зимней спячке.

Еще через два дня на почве образовался иней, посеребривший ажурную паутину и придавший осеннему воздуху особую пряную остроту. Это был день накануне Винного фестиваля, и именно тогда Ирма задумала преподнести хозяйке имения сюрприз, лично заявившись к ней на виллу.

Вирджиния, которая в тот момент находилась на кухне, где внимала советам Ханнхен по приготовлению идеального Apfelstrudel[6], даже переспросила:

— Фрейлейн Ирма Мей? Хочет видеть не герра Ингрэма, а меня?

Когда же Ханнхен подтвердила, что Ирма спрашивала именно ее, она вымыла руки, прошла в салон и лишь по ироничному взгляду, который гостья бросила на ее белый поварской передник, поняла, что забыла снять его перед уходом с кухни.

Она смущенно развязала тесемки передника и проговорила:

— Вот, беру у Ханнхен уроки немецкой кухни. Вы хотели меня видеть?

— Да, решила попрощаться перед отъездом, — кивнула Ирма.

— Перед… отъездом? — переспросила Вирджиния и сама почувствовала, как глупо прозвучала ее фраза.

— Осенью я совершаю турне с «Гейгсберг плэйерс», — сказала Ирма и сделала паузу, словно давая Вирджинии возможность затрепетать при упоминании этой всемирно известной музыкальной группы. Когда же Вирджиния никак не прореагировала на ее слова, она продолжала: — Я буду отсутствовать вплоть до окончания концертного сезона — это произойдет в Мюнхене где-то в конце года. Но прежде, чем уехать, я хотела бы выяснить, какую долю ответственности вы готовы взять на себя за принятое моими родителями безумное решение поддержать намерение Лизель выйти замуж за этого своего парня и тем самым лишить их — а заодно и меня — дома вопреки всем разумным советам других людей не делать этого? — Произнеся эту тираду она снова сделала паузу, после чего добавила: — Вы ведь тоже приложили к этому руку, не так ли? По крайней мере это вы можете признать?

— Ничего подобного я признавать не намерена, — возмущенно проговорила Вирджиния. — Свое решение ваши родители приняли совершенно самостоятельно, о чем они прямо заявили Ингрэму, когда он собирался было походатайствовать перед ними о судьбе Лизель.

— Ведь вы же не станете отрицать, что тайком поощряли намерение Лизель выйти замуж и плели ради нее сети интриг? Вы же сами говорили мне, что намерены сделать это!

— Если память не изменяет мне, я всего лишь сказала вам, что не могу пообещать, что стану отговаривать ее от подобного шага, — холодно поправила ее Вирджиния.

— Пф-ф! Какая разница? Отказав мне в подобном обещании, вы почувствовали, что теперь у вас полностью развязаны руки, и потому тут же кинулись к Ингрэму и стали пытаться склонить его на свою сторону, не так ли?

— Даже если бы я и в самом деле оказалась способной сплести ради Лизель все эти сети интриг, то откуда мне было знать, что ее уход из отчего дома позволит полковнику и фрау Мей совершить все те шаги, о которых они подумывали уже на протяжении некоторого промежутка времени?

Однако гостья, похоже, отнюдь не собиралась складывать оружие.

— Возможно, и не знали, — признала она, — точнее, не узнали бы, если бы вам этого не подсказали. Именно Ингрэм мог сказать вам — а скорее всего, так и сделал, — что произойдет, если Лизель уедет, оставив родителей совершенно беспомощными. Однако, вынудив их сдаться, вы тем самым избавлялись и от еще одного человека — от меня, — что вполне соответствует вашим интересам, не так ли?

Вирджиния покачала головой.

— Я оказалась бы более чем наивным человеком, если бы подумала, что вне зависимости от того, продадите вы «Драхенхоф» или нет, вы навсегда лишитесь возможности приехать в Кенигсграт, когда сами того пожелаете. А насчет той опасности, которую вы якобы для меня представляете, — что конкретно вы имеете в виду?

— Вам что, по буквам это растолковать? Вы ведь влюбились в Ингрэма, но он не ответил вам взаимностью — вот тогда-то вы до смерти испугались, что я заберу его у вас прежде, чем вы сами сможете это сделать. Ну так вот, чтобы успокоить вас на этот счет, я признаюсь, что ошибалась, и что те слухи, согласно которым Ингрэм всегда точно знает, чего именно он добивается, напротив, оказались верными. А потому, хотя мне самой и не удалось завоевать его любовь, вам, милочка, это также не удастся. Что же до планов на супружество… — Ирма злорадно выдержала паузу. — О, это совершенно другое дело. Здесь он определенно ваш — если, конечно, вы согласитесь принять его на его же условиях. Впрочем, об этом я, естественно, уже никак не смогу узнать.

— Понятно, — проговорила Вирджиния, с трудом сдерживая закипавший в груди гнев. — Однажды вы уже намекали мне на нечто подобное, однако я тогда не поняла, что именно имелось в виду. Но те слухи, о которых вы говорите, дошли также и до меня. Итак, по вашим словам, вы осведомлены о намерениях Ингрэма добиваться моей руки. Он вам что, сам сказал об этом?

Кивок.

— Не далее, как во время нашей последней встречи — непосредственно перед вашей забавой с урожаем.

— То есть он сказал, что вот так хладнокровно женится на мне? Не пытаясь… не пытаясь даже сделать вид, что любит меня? Просто ради удовлетворения своих честолюбивых устремлений, как о том твердит молва? Я… я не верю в это. Только не Ингрэм! Он… он не сможет этого сделать.

Коротким, безжалостным жестом Ирма перебила ее.

— Можете верить во что хотите. Но если он предложит вам — точнее, когда он предложит вам — выйти за него замуж и при этом примется изображать страстные чувства, вы ведь все равно не сможете сказать наверняка, следует ему верить или нет, не так ли? Что и говорить, не самый благоприятный климат для предстоящего супружества, а?

— Да, не… самый.

Ирма встала и взяла свою сумочку.

— Можно, конечно, попытаться вообразить совсем уж немыслимое, а именно то, что, зная правду о возможных мотивах его поведения, вы все равно будете страстно мечтать о супружеской жизни с ним. Но не такая же вы дура, так ведь?

В порыве совершенно не свойственного ей безрассудства, забыв про полнейшую несуразность своего поведения, уверенная в своей готовности заплатить любую цену как за «материальную» ценность Ингрэма для «Вайнберг Рауса», так и за его потаенную ценность для ее собственного сердца, Вирджиния проговорила:

— Да, — и чуть погодя еще раз, причем совершенно отчетливо, повторила: — Да. Если Ингрэм предложит мне выйти за него замуж, я окажусь именно дурой, чтобы принять его предложение.

В полнейшем смятении и не доверяя даже звукам собственного голоса, только что произнесшего эти слова, Вирджиния почти не слышала, как Ирма вышла из комнаты, и продолжала стоять как стояла, практически недвижимая. «Неужели я и в самом деле это сказала? Могла ли я действительно иметь это в виду?»