Аня бегала глазами по монитору ноутбука, читая новости об изменениях в бухгалтерском учете отчислений по заработной плате, когда в дверь постучали.
— Войдите, — крикнула она, не отрывая взгляда от статьи.
В кабинет протиснулся Давид, держа одну руку за спиной, создавая интригу, что у него в руках. Аня не выдержала и улыбнулась:
— Ну давай показывай, что у тебя там…
Давид достал из-за спины два стаканчика десертов «Красный бархат» и демонстративно покачал ими перед Аниными глазами, соблазняя мягким бардовым бисквитом и воздушным кремом:
— Кофе угостишь?
Аня встала и обошла стол, подходя к кофемашине:
— Ну что с тобой делать? Конечно угощу! — улыбнулась она, доставая стаканы.
Машина начала жужжать, перемалывая зерна кофе, и Аня решила выяснить волнующий ее вопрос:
— А как решился вопрос с сэндвич-панелями? Они приехали? Где документы? Ты так ничего и не передал в бухгалтерию. Михаил Борисович может вызвать с минуты на минуту, а у меня так дебиторка по ним и висит в бухучете…
Давид как-то сразу сник, даже плечи опустил, не зная, что сказать:
— Знаешь, там чанда какая-то мутная, — начал он на своем, но Аня его быстро перебила:
— Чанда? В каком смысле? Что это?
Давид задумался на доли секунд, но быстро пояснил:
— Ну как это на русском… Херня, ерунда…
Аня вскинула брови и кивнула головой:
— Поняла. Там с панелями какая-то ерунда. Так… Какая? Продолжай…
Давид опустил глаза и потер костяшки кулака о другую ладонь:
— Зря ты им счет оплатила! Ничего они не привезли и не привезут! Жи есть!
Аня выпучила удивленно глаза:
— Я оплатила? Ну да, платежку сделала я, но ты принес мне счет на оплату, завизированный Михаил Борисовичем! — она возмущенно повысила голос.
— Ань, ты че? Я тебе такого счета не мог принести, это кто-то другой. Алда алда туралда, — он уверенно развел руками, подтверждая свою правоту.
Аня, не веря своим ушам, улыбнулась:
— Ты же сейчас шутишь? Ты ответственен за этот проект, никто другой мне его принести не мог!
Давид улыбнулся в ответ:
— Ань, ты че? Сэндвич-панели даже еще не выбирали! Там только котлован вырыли, на этой неделе фундамент заливать начнут, вай.
Аня не знала, что ответить, потому что ей казалось, что он просто над ней издевается. Тут зазвонил офисный телефон, она подняла трубку — на другом конце провода была Аллочка:
— Михаил Борисович вызывает вас к себе с отчетом по дебиторской задолженности.
Аня положила трубку и в упор посмотрела на Давида:
— Приплыли…
— Ебельехад… — пробормотал чуть слышно Давид.
— Давид Русланович, вы понимаете, Анна Владимировна работает у нас более 15 лет, — Михаил Борисович строго, но спокойным тоном обращался к Давиду, — она ни разу не давала мне повода, чтобы я уличил ее в какой-то двойной игре. А вот вы у нас человек новый, к тому же напрямую отвечающий за строительство этого объекта…
Но Давид не дал ему договорить:
— Я мамой клянусь, я не знаю ничего про этот счет! Я никогда не работал с этой фирмой! — пошел он в отказ.
Директор стукнул громко ладонью по столу и посмотрел на Аню:
— Принесите мне этот счет и покажите мне мою подпись! Немедленно! Я никогда не подписываю документы, не убедившись, что там написано! Быстро!
Аня, цокая каблуками, вылетела из кабинета руководителя и побежала в свой офис.
Запыхавшись, она забежала обратно и положила счет на стол перед директором:
— Вот, Михаил Борисович, смотрите, — и ткнула на визу в верхнем углу.
Босс удивленно вскинул на нее глаза:
— Ань… То есть Анна Владимировна, ну ты даешь! Ты за столько лет не научилась отличать мою подпись? Ну да, она, конечно, похожа… Но ты что не видишь, как тряслась рука у человека, который это рисовал? Слепой увидит подставу!
Давид облокотился двумя руками о стол и заглянул в счет:
— А я говорил, Михаил Борисович! Зря вы на меня все это пытаетесь повесить! Может быть Анна Владимировна хотела получить откат от этой фирмы? Ей сейчас, как никому, нужны деньги!
Директор сдвинул брови и посмотрел на Аню:
— А что случилось? Я чего-то не знаю?
Ане не хотелось ничего объяснять, она начала уставать от этой ситуации, когда ее подозревают, хотя она ни в чем не виновата:
— Да так. Дела семейные…
Давид ехидно заулыбался:
— Нет уж, Анечка, расскажи, сделай милость, — противным голосом заговорил он, всем видом давая понять, что кроме Ани тут виновных нет.
Потом повернул голову на Михаила Борисовича:
— Ее маме сделали пересадку сердца, дон, поэтому Анна Владимировна продала квартиру и денег назанимала — вся в долгах! — Давид нащупал верную нить и сыпал фактами, загоняя Аню в тупик.
— Ань, ты не говорила, — директор с упреком посмотрел на Аню. — Вы можете идти, Давид Русланович, а вас, Анна Владимировна, я попрошу остаться.
Давид встрепенулся. Ему не хотелось упустить ни одного слова из их беседы — вдруг разговор пойдет не в то русло, и виновным окажется Давид:
— Но почему? Это я ответственный…
Михаил Борисович грозно посмотрел в его сторону:
— Вы слышали, что я сказал?
Давид громко отодвинул стул и вышел из кабинета. В приемной он зло негромко прошипел:
— Шакал… Оча гар…
Аллочка выглянула из-за стойки ресепшн:
— Что вы сказали, Давид Русланович?
— Роц гйоги, — выплюнул из себя Давид и вышел в коридор.
Аллочка пожав плечами, взяла в руки круглое зеркальце и стала дальше поправлять помаду.
Ирка с Васькой вышли из поликлиники, где в очередной раз сдавали анализы. Васька начала ворчать:
— Зачем им столько нашей крови? Они что вампиры? Она у меня восстанавливаться не успевает, сколько они у меня ее берут.
— Так, дочь, прекрати ворчать. Врачи лучше знают — они следят за динамикой твоих показателей на протяжении всей беременности. Не зря же они 6 лет учатся, потом 3 года в интернатуре опыта набираются. Все, закрыли вопрос: скажут сдавать, будешь сдавать. И точка! Пошли в «Шоколадку» позавтракаем, а то у меня уже руки дрожат с голодухи — надо срочно уровень сахара поднимать, — и Ирка подтолкнула дочь в открытую дверь кофейни.
Васька, пританцовывая, пробежала возле витрин с пирожными, скинула куртку и плюхнулась на диванчик у окна:
— Мааам, пошли сюда, — похлопала она по столу. — Смотри, какой тут красивый вид — и показала в окно на парк, усыпанный яркими желтыми листьями.
Ирка, выпятив пузо вперед, лавировала между столов, когда ее окликнули:
— Ирка! Ты что ли? — к ней шла ярко накрашенная и безвкусно одетая женщина в леопардовых лосинах, короткой косухе и с красной сумкой на локте.
— Девушка, вы что-то хотели? — к представителям слабого пола вне зависимости от их возраста Ирка не могла обратиться как «женщина».
Женщина откинула с лица сожжённые желтые волосы и, оттопырив губу, спросила:
— Не узнала? Я что так сильно изменилась?
Михаил Борисович, по-отечески переживая, смотрел на Аню:
— Аня, я знаю тебя сто лет, я даже заочно знаком с твоей мамой… Я не хочу верить, что ты причастна к этому делу, я просто разочаруюсь во всех людях, если это окажется правдой. Скажи честно, это ты подделала подпись?
Аня встрепенулась и влажными глазами посмотрела на директора:
— Михаил Борисович, — чуть не плача, заговорила она, — ну как вы могли такое подумать? Как вы себе это представляете? Я буду связываться с дагестанцами? Откуда я их найду? — она раскрытой ладонью трясла около виска, показывая, что при всем желании она бы не смогла до этого додуматься. — Неужели бы я не догадалась, что подозрения в первую очередь лягут на меня? Михаил Борисович, ну что вы такое говорите?
Михаил Борисович переплел пальцы на столе и задумчиво протянул:
— Допустим я тебе верю… Но что нам теперь с этим делать? Ты понимаешь, какая это сумма? Это не миллион и даже не десять. Даже для нашей компании это достаточно приличная сумма… Надо подумать… Какие у тебя есть предложения?
Аня пожала плечами и смотрела на директора в ожидании его решения:
— Может в полицию? — промямлила она.
— Привлечь внимание ментов мы еще успеем… Хотелось бы решить этот вопрос, не вынося его на общественность — репутацию компании портить совсем не хочется. — Михаил Борисович говорил медленно, продумывая дальнейшую тактику поведения. — Попробую поговорить с этим жуликом, может даже пригрозить. Если из этого ничего не выйдет, кому-то из вас ответить все равно придется. Извини, Аня, может быть и тебе… — по-отечески добрый взгляд куда-то исчез, и босс, вздернув подбородок, холодно посмотрел на Аню.
Аня опустив глаза и смотря на трясущиеся руки, едва сдерживала слезы.
— Можешь идти, — Михаил Борисович поставил точку в разговоре.
Когда за Аней закрылась дверь, он сокрушенно покачал головой:
— Вот дура наивная, — ему было ее жалко.