Любовь по наследству

9

Чтобы хоть немного успокоиться, я битый час брожу по торговому комплексу и мелким магазинчикам почти в центре города. Домой приезжаю, хоть и не стремилась к этому, как и посоветовала Оливия, после Джонатана. Он, следуя давней традиции, смотрит в гостиной вечерние новости.

— Привет, — говорю я, входя и растерянно останавливаясь на пороге.

Джонатан поворачивает голову и смотрит на меня с неожиданно ласковой улыбкой.

— Привет. Как прошел день?

Нахмуриваюсь. Странно. Я думала, муж с ходу объявит мне свое решение, во всяком случае затянет нудную речь, а он ведет себя так, будто я ему ни в чем не признавалась.

— День? — озадаченно переспрашиваю я. — Нормально. А у тебя?

— Я бы сказал, успешно. Ничего грандиозного на сегодня не намечалось, однако… — Он подробно описывает встречу с бывшим университетским приятелем, который теперь тоже преподает, но в Англии, а я стою на прежнем месте и никак не возьму в толк, что он задумал.

— А чего ты не присядешь? — спрашивает Джонатан, наконец заканчивая свой рассказ. — Насиделась в самолетах? — Смеется.

Не знаю почему, но и этот его смех, и весь вид вдруг делаются мне противными. Потупляюсь, чтобы он ничего не заметил.

— Послушай, мы ведь… — Удивительно, но возвращаться к вчерашнему разговору ужасно сложно. Казалось бы, нет ничего проще: возьми и прямо спроси, не забыл ли ты и что надумал. Но кажется, что любое, даже самое невинное слово может прозвучать сейчас неуместно и оскорбительно. — Мы ведь должны побеседовать. — Насилу заставляю себя поднять на него глаза.

Лицо Джонатана снова делается каменным. Он глубоко вздыхает.

— Я подумал над тем, что ты рассказала. Мне тяжело и больно, но, знаешь…

Замираю. Сейчас решится моя судьба. Джонатан на секунду-другую умолкает, и этот короткий промежуток времени кажется мне бесконечным. Ловлю себя на том, что жду отнюдь не прощения и не возможности праведным поведением и ласковостью искупить свою вину. Не нужен мне ни этот дом, ни это ненастоящее счастье. Наша связь вдруг представляется мне противоестественной и омерзительной. Я хочу свободы. Свободы и одиночества, в котором можно спокойно предаваться воспоминаниям и придумывать то одно, то другое продолжение несостоявшегося романа.

— Я смогу тебя простить, — с видом благодетеля милостиво и торжественно сообщает Джонатан. — Когда я это почувствовал, решил, что буду вести себя как ни в чем не бывало. Если бы ты не напомнила о вчерашнем, я никогда бы не вернулся к этому разговору.

— Очень… благородно с твоей стороны, — произношу я. — Честное слово, я ожидала другого.

Джонатан сдержанно улыбается.

— В первые минуты и я ожидал от себя другого. Нет, я вообще не знал, как поступлю. А сегодня во время перерыва закрылся в кабинете и прислушался к своим чувствам.

Он впервые за всю нашу совместную жизнь не позвонил мне, когда начался перерыв, только теперь отмечаю я. Становится немного грустно и вместе с тем в душу просачивается удивительное спокойствие. Так и должно было быть. Сегодняшний день — начало новой жизни.

Медленно прохожу в комнату и сажусь в кресло.

— Я не смогу без тебя, — спокойно произносит Джонатан. — Да и ты без меня пропадешь. — Смеется. — Кто будет наставлять тебя на путь истинный, напоминать про рыбий жир и проверять, завела ли ты будильник?

Мне делается совестно. Задумываюсь, действительно ли я нужна Джонатану и смогу ли переломить себя, снова привыкнуть к жизни с ним?

Обвожу взглядом идеально чистую гостиную и вдруг ясно чувствую, что я здесь чужая. Нет, ничего уже не вернуть. А Джонатан не пропадет, наверняка даже не изменит своего привычного расписания. И уж точно не запьет, не опустится и не наложит на себя руки.

— Напоминать о рыбьем жире и будильнике можно и по телефону, — с неожиданной для самой себя решимостью произношу я.

— Что-о?! — изумленно спрашивает Джонатан. — Ты, очевидно, ничего не поняла. Я сказал, что прощаю тебя. Постараюсь даже не думать о твоем грехе.

Грехе! Все называют это грехом! Лишь потому, что настоящую любовь мне довелось испытать через несколько лет после свадьбы и не с мужем.

— Спасибо, Джонатан. Ты очень добр и, может, правда сумел бы забыть. Но я-то этого не забуду, хоть убей меня, понимаешь?! — горячо восклицаю я.

— Не совсем, — озадаченно и с легким испугом говорит Джонатан.

— Я не смогу вытеснить его из своего сердца и честно в этом признаюсь. — Прижимаю руки к груди. — Когда мы будем заниматься любовью с тобой, я буду страдать от того, что со мной не он, вот в чем беда. — Я смотрю на него с мольбой, безмолвно прося понять меня.

Другой на его месте дал бы мне пощечину. Обозвал бы шлюхой и дрянью. Джонатан же лишь сильно бледнеет, и его лицо становится почти таким же белым, как короткая седая челка. Он долго молчит, напряженно обдумывая мои слова. Я слежу за ходящими на его скулах желваками и молю, чтобы пытка поскорее закончилась.

— Что же ты предлагаешь? — медленно спрашивает Джонатан.

— Я должна уйти, — негромко, но уверенно говорю я. — Из этого дома и из твоей жизни. Так будет честнее.

Джонатан качает головой.

— Не руби с плеча, — просящим тоном говорит он. — Пусть пройдет какое-то время. Может, позднее страсти поулягутся и ты поймешь, что в состоянии зажить по-старому. Подожди хотя бы неделю-другую.

— Нет, — отвечаю я, вставая. — Я себя знаю. Тут нечего ждать. — Делаю шаг в сторону выхода, но Джонатан удерживает меня за руку.

— А как же мы? Мальчики? Они привыкли к тебе, даже Макс.

Мне становится его до ужаса жаль. Он тоже стал игрушкой судьбы и готов на что угодно, чтобы вернуть невозвратимое. Прижимаюсь к его плечу и провожу рукой по его почти белой голове.

— Мы будем общаться — с тобой и с мальчиками. Я обещаю. Вы тоже мне дороги, и нет нужды совсем прекращать отношения.

Джонатан в отчаянии сжимает мою руку.

— Может, найдем какой-нибудь другой выход? Если хочешь, давай больше никогда не будем… заниматься любовью. Только не оставляй меня.

Не верю собственным ушам. Где-то над моей головой будто грохочет гром, за спиной ревет бушующее море.

— Что ты… — растерянно произношу я.

— Я ведь уже в солидном возрасте, — с печальной улыбкой говорит Джонатан. — Сил все меньше и меньше. Глядишь, в сексе совсем отпадет нужда.

— Ну что ты такое несешь? У тебя еще сил хоть отбавляй. — Продолжительно смотрю на него, и в душе шевелятся отголоски любви к нему, по крайней мере того, что когда-то я называла любовью. Сцена до того невыносимо печальная, что хочется сейчас же забыться вечным сном.

— Оставайся, — шепотом просит Джонатан.

— Не могу, — сквозь слезы говорю я.

Долго молчим, подавленные и потерянные. Я пытаюсь успокоиться и раздумываю о том, что любовь одна из самых жестоких и разрушительных в мире сил. На скулах Джонатана снова ходят желваки.

— Хотя бы сегодня переночуешь дома? — тихо спрашивает он.

Качаю головой.

— Нет. — Честнее и даже гуманнее все рушить одним рывком, звучат в моем сознании слова Кеннета. Я резко поворачиваюсь и иду в спальню.

Джонатан следует за мной.

— Но ведь на дворе почти ночь, — говорит он, уже, очевидно, ни на что не надеясь.

— Какая разница, ночь или утро? — Я с лихорадочной поспешностью набиваю чемоданы и сумки своими костюмами, туфлями и бельем.

Джонатан все это время молча и пасмурно за мной наблюдает. Стараюсь не смотреть на него, не замечать его страдания. И ни о чем не думать, чтобы не сойти с ума.

— Когда найду жилье, непременно сообщу тебе адрес, — говорю я, застегивая последний чемодан. — Сердце изъедает тоска, но я твердо знаю, что поступаю правильно. Выпрямляюсь, через силу улыбаюсь и протягиваю Джонатану руку. Он берет ее, крепко сжимает, подносит к губам и целует. — Прости меня за все и… будь счастлив… — бормочу я.

Джонатан мрачно улыбается.

— Счастливым мне больше не быть.

Надо бы возразить, воскликнуть: уверена, что все будет прекрасно! Но я лишь легонько пожимаю тонкие пальцы Джонатана, торопливо выхожу из дома и еду не к Оливии с Дэном, а в гостиницу. Мне надо побыть одной. Тет-а-тет с мыслями о Кеннете.

Квартирка, в которой я поселилась, намного меньше дома Джонатана, и в ней нет ни комнаты для гостей, ни просторной террасы, а из мебели — лишь все самое необходимое. Но здесь мне намного спокойнее, и, хоть Джонатана безумно жаль, я с каждым днем все больше убеждаюсь в том, что поступила правильно.

Он, по-видимому, и правда страдает. И продолжает трогательно печься обо мне: каждый вечер звонит. Я признательна ему и готова быть для него надежным другом, но вновь полюбить, увы, не могу.

Теперь я живу будто в ином мире. В нем есть место мне и мечтам о Кеннете, работе и привычным каждодневным занятиям, вроде походов в супермаркет и приготовления завтрака, которым не придаешь особого значения.

Я надеялась, что со временем забуду Кеннета, что хотя бы стану думать о нем как о человеке, мелькнувшем в жизни и исчезнувшем, но прошло уже больше месяца, а я вновь и вновь содрогаюсь, представляя себя в его сильных объятиях. Отчаяния и сожалений нет: я сама решила уйти и, хоть ничего нельзя сказать наверняка, думаю, так было нужно.

Сегодняшнее утро начинается не как предыдущие. Во-первых, вчера я забыла опустить шторы и просыпаюсь в море золотистого солнечного света. Необыкновенно бодрая и почему-то с улыбкой на губах. Может, мне приснилось что-нибудь приятное, кусочек заветной мечты? Закрываю глаза, пытаюсь воскресить образы из сновидения, но вижу лишь расплывчатую разноцветную муть.

Эх! От иных снов остаются лишь впечатления — картинки навек исчезают, едва вступаешь в новый день. Я не из тех, кто верит в сны, но ловлю себя на том, что улыбаюсь и в душе, и на кухне за чашкой кофе, и по дороге на работу, и даже когда вхожу в офис.

Через пять минут после начала рабочего дня меня вызывает босс.

— Реклама уже приносит плоды, — сообщает он, довольно потирая руки с короткими толстенькими пальцами. — Отчасти вашими усилиями. Благодарю.

— Ну что вы. — На моих губах вновь играет улыбка.

Босс качает головой.

— Только не скромничайте. Вы молодец!

Я и сама собой горжусь. И все удивляюсь: как я умудрилась в таком состоянии?!

— Я тут подумал: не пора ли повысить вам зарплату? — протягивает босс, будто размышляя вслух.

Пожимаю плечами.

— Гм… Я бы, конечно, не отказалась…

Босс кивает.

— Решено. — Он жестом дает мне понять, что я свободна. — А теперь идите занимайтесь делами.

Выхожу из кабинета сияя. Жаль, сердце не поет: успехи в работе приносят удовлетворение, но, увы, в отличие от любви не окрыляют. Все равно день прекрасный!

Домой приезжаю с намерением целый вечер просидеть перед телевизором. В смысл того, что будут говорить с экрана, как всегда последнее время, вряд ли стану вникать. Но снова помечтаю под смех и шутки сериальных актеров и отправлюсь спать с душой, переполненной Кеннетом.

— Рейчел? — окликает меня соседка, когда я приближаюсь к подъезду и вставляю ключ в замочную скважину.

Поворачиваю голову.

— Здравствуйте, миссис Брукс.

Старушка явилась ко мне знакомиться на второй день после того, как я поселилась в этом доме. С крошечной собачкой в одной руке и пирогом собственного приготовления в другой. Она живет в здании напротив и знает все про всех здешних обитателей. У нее пламенно-рыжие волосы мелкими кудряшками, все в морщинках лицо и живые, до сих пор молодые глаза.

— Здравствуй-здравствуй. — Миссис Брукс переходит через дорожку и с таинственным видом останавливается прямо передо мной.

— Может, поднимемся ко мне? — предлагаю я. — У меня есть… гм… — Запинаюсь, вспоминая, что в моем буфете и холодильнике почти пусто. — Выпьем кофе или чаю.

Старушка качает своей курчавой головой.

— Нет-нет. Скорее всего, к тебе с минуты на минуту пожалует другой гость.

Сдвигаю брови.

— Другой?

Весь этот месяц я живу затворницей. Ни к кому не езжу, никого не приглашаю к себе. Даже на уик-энд. Некоторые уже обижаются, но так нужно. Надеюсь, рано или поздно одиночество мне наскучит.

— Час-полтора назад, когда я выгуливала Кроху, к твоему дому подошел мужчина, которого я ни разу здесь не видела, — начинает рассказывать миссис Брукс.

У меня замирает сердце. Нет-нет, спешу я прогнать напрасные надежды. Это наверняка не Кеннет. Мысленно усмехаюсь. Откуда ему здесь взяться? Он в Нью-Йорке, смертельно обижен на меня, его отпуск кончился. Короче, об этом даже думать глупо.

— Он в некоторой растерянности остановился возле твоего подъезда, — продолжает старушка, — взглянул на окна, потом на дверь. Я подошла к нему и спросила, не могу ли чем-нибудь помочь. Он сказал, что ищет тебя.

На миг задерживаю дыхание. Это Джонатан, приходит мне на ум. Что ему понадобилось? И почему он предварительно не позвонил? Нет, на него это не похоже. Может, это был Филипп? Сглатываю.

— А какой он из себя? Молодой или старый?

— Из себя? Гм… сложно сказать. — Старушечье лицо делается мечтательным, как у девчонки. — В свое время мне такие нравились. Высокий, крепкий. Возле глаза у него… — Миссис Брукс поднимает руку и проводит по виску, что-то изображая, но я, слишком взбудораженная, не обращаю на это особого внимания. — Одним словом, мужчина во всех смыслах этого слова. — Она смеется. — Во всяком случае, производит такое впечатление.

Мое сердце стучит так, что кажется, что сейчас пробьет грудную клетку. И его уже не остановить. Да нет же, пытаюсь убедить себя я, не будь дурой. Верить в сказки — удел трехлетних детишек. Но сердце ничего не желает слышать.

— Вы сказали, что я на работе? — задыхаясь от волнения, спрашиваю я.

Миссис Брукс хитро щурится, и ее лицо расплывается в улыбке.

— А-а, покраснела! Значит, дело пахнет любовью.

— Да нет, ну что вы! — чересчур громко восклицаю я. — В этом смысле в моей жизни полное затишье. То есть… В общем, нет ничего такого. — Дурацки хихикаю и не понимаю, какого черта я оправдываюсь, зачем так долго торчу перед подъездом, выставляя себя полной идиоткой. — Наверное, это был кто-то из родственников или знакомых.

— Ладно-ладно, не объясняй. — Миссис Брукс смотрит на меня с ласковой снисходительностью и нескрываемым любопытством. В ее годы только это и остается: наблюдать за чужими любовными историями или видеть их там, где ничего подобного нет… — Да, я сказала, что ты на работе, — добавляет она.

— А он? — спрашиваю я, ругая себя за то, что так суечусь и даже не пытаюсь это скрыть.

— Он очень вежливо поблагодарил меня, посмотрел на часы и пошел в ту сторону. — Миссис Брукс кивает на парк сбоку от наших многоквартирных домов.

Мне в голову приходит мысль тотчас бежать туда, но я одергиваю себя, сознавая, что это нелепо, и произношу:

— Спасибо. Если возникнет желание, приходите в другой раз.

— Непременно.

Бегу на второй этаж, влетаю в квартиру и останавливаюсь посреди гостиной, переводя дух. Если это Кеннет, тогда… Хохочу на весь дом, тщетно пытаясь убить в себе безумную мечту. Но несколько мгновений спустя несусь в душ, ополаскиваюсь, надеваю любимый топ и джинсовую юбку на бедрах.

В дверь не звонят и не звонят, молчит и телефон. Тишина бьет в барабанные перепонки, томит и мучает. Может, все-таки сбегать в парк? — терзаюсь я раздумьями. Или выйти на улицу? Вдруг он не знает, в какой я живу квартире? Шлепаю себя по голове. В холле висит табличка с фамилиями жильцов. А если он забыл мою фамилию? — приходит на ум новая пугающая мысль.

Когда моему терпению наступает предел и, смеясь над собой, я уже стягиваю с себя юбку, раздается долгожданный звонок. Я на миг обмираю.

— Ты?! — Я смотрю на Кеннета расширенными глазами и не верю, что он правда стоит на пороге моего дома. Взгляд падает на повязку возле его глаза, и я невольно ахаю. — Что это? Тебя ранили?

Порывисто бросаюсь к нему, одной рукой обхватываю его за шею, а второй осторожно провожу по белоснежной марлевой поверхности.

— Кто это сделал? — Перед глазами мелькает картина уличной перестрелки, и в жилах холодеет кровь. — Убийцы? Маньяки?

Кеннет негромко смеется и смотрит на меня любовным взглядом.

— Нет, на сей раз убийц удалось взять без кровопролития. Меня разукрасил твой муж.

Хмурю брови.

— Джонатан? Не может такого быть…

— Может. И знаешь, старик мне даже понравился. Ой, осторожно, — шепчет Кеннет, и я только теперь замечаю, что упираюсь ногой во что-то твердое.

Отстраняюсь и смотрю на странный почти квадратный предмет в его руке, обернутый бумагой.

Мои мысли скачут, как кузнечики на лесной поляне. Такое чувство, что со мной играет злую шутку мое собственное воображение и я принимаю мечту за явь, верю, что фантазия воплотилась в жизнь. Зажмуриваюсь и кручу головой. Открываю глаза и протягиваю руку, но не прикасаюсь к Кеннету — рука замирает на полпути.

— Это правда… ты?

Он смеется.

— Я. Не узнаешь?

— Нет, конечно узнаю. То есть… А почему ты здесь?

— Можно войти? — с улыбкой спрашивает Кеннет, и до меня только теперь доходит, что я до сих пор держу драгоценного гостя на пороге.

Поспешно делаю шаг в сторону, шире раскрывая дверь.

— Разумеется. Прости… я… — Растерянно улыбаюсь.

Кеннет входит, я закрываю за ним дверь, и от осознания того, что он здесь, в моей маленькой одинокой квартирке, в грудь стремительным потоком вливается водопад пьянящей радости.

— Спрашиваешь, зачем я здесь? — Кеннет достает из внутреннего кармана пиджака маленький пакетик. — Ты забыла кольцо. Оно спокойно лежало себе в ванной.

— Гм… — Теряюсь. Смотрю на кольцо, символ нашей с Джонатаном семьи, часто моргая.

— Только теперь, насколько я понял, оно тебе не нужно, — медленно добавляет Кеннет.

Качаю головой и беру пакетик с кольцом.

— Мы с Джонатаном расстались.

— Ты честно во всем ему призналась?

— Да. — Вижу, что в глазах Кеннета по-прежнему пылает огонь. Вспоминаю, что там, в Нью-Йорке, я не рассмотрела их цвет, и с жадностью вглядываюсь в них. Оказывается, они не карие и не бурые. А болотно-серые, с черными крапинками вокруг зрачков. От того, что в этих дивных глазах танцуют язычки пламени, цвет как будто все время немного меняется — то чуть-чуть темнеет, то светлеет. — А ты сразу сказал, что ты и есть тот самый парень? — маскируя смущение, спрашиваю я.

Кеннет широко улыбается.

— Я представился, спросил, дома ли ты. Джонатан сам догадался, кто я, прямо задал вопрос, я так же прямо ответил. И тут же получил. — Он потирает висок. — Но даже не стал давать сдачи. Если задуматься, Джонатан имел право мне врезать. — Смеется. — Потом сам же и наложил повязку.

Нахмуриваюсь.

— Когда это было?

Кеннет слегка морщит лоб.

— Часа три назад, может чуть больше.

— В такое время Джонатана никогда не бывает дома. Значит, его график все же нарушился. — Только бы ненадолго, мелькает в голове мысль, и внимание снова всецело переключается на Кеннета. — Значит, ты приехал из-за… кольца?

Он с безразличным видом пожимает плечами.

— Ну да. Подумал: вещица дорогая, муж Рейчел взбесится…

Меня захлестывает разочарование. Минута из тех, когда ты, как бы ни старался, не в состоянии делать вид, что не чувствуешь ни боли, ни горечи. А я-то, наивная, вбила себе в голову, что Кеннет действительно не на шутку мною увлечен, что если затянуть эти отношения, то не миновать беды, как в случае с его покойным отцом и моей матерью.

Кеннет тихо смеется. Я вскидываю голову. Он осторожно ставит свою ношу у стены, берет меня за руки и притягивает к себе.

— Глупая. Естественно, кольцо было только предлогом. Я приехал, чтобы хотя бы взглянуть на тебя, потому что стал задыхаться.

Меня накрывает с головой другая волна — беспредельной радости, от которой весь мир внезапно делается прекрасным.

— А как же ты… как же жил и дышал до нашего знакомства? — спрашиваю я шутливым тоном, старательно прикидываясь, что не принимаю его слова всерьез.

— До нашего знакомства я мог только предполагать, какая ты, — без тени улыбки говорит Кеннет. — А теперь знаю наверняка, что твои волосы пахнут цветами и как ты дышишь, когда спишь после…

Я не даю ему договорить. В порыве нежности обвиваю его шею руками, и наши губы соединяются в долгом ненасытном поцелуе.

— Что же мы стоим у двери, — бормочу я, отстраняясь и тяжело дыша.

Кеннет берет то, что принес с собой, и мы проходим в мою небольшую гостиную. Сажусь в кресло и прижимаю руки к вискам.

— Подожди-подожди. Все равно я ничего не пойму. Как ты меня нашел?

— Очень просто, — говорит Кеннет, садясь напротив. — Сначала узнал адрес профессора Ковингтона — такой в Сиднее оказался один. Получил от него по физиономии, узнал, что ты в этом доме больше не живешь, понял, что кольцо тебе теперь, по сути, ни к чему, безмерно обрадовался, потом набрался наглости и спросил твой новый адрес. Как ни странно, Джонатан сразу его дал.

Задумчиво киваю. Да, в данном случае мой муж не мог поступить иначе. Точнее, почти уже бывший муж, муж только на бумаге. Было бы естественно, но глупо, если бы он стал скрывать от Кеннета мой новый адрес — тот рано или поздно все равно бы меня нашел.

— А… работа? — спрашиваю я, выдергивая следующий вопрос из целой жужжащей в голове стаи. — Твой отпуск наверняка уже закончился?

— Ошибаешься. Он, можно сказать, только начинается.

Непонимающе хмурю брови.

— На следующий же день, после того как… — Кеннет на миг умолкает и немного мрачнеет, но продолжает тем же тоном: — После того как ты не простившись уехала, меня вызвали по срочному делу. В нашей профессии — это обычное явление. Поэтому-то я и приехал не сразу.

Сижу вся красная от стыда и не осмеливаюсь смотреть ему в глаза.

— Ты обиделся на меня?

Он еле слышно вздыхает.

— Даже не знаю. В первое мгновение — да, и сильно. Потом увидел эту надпись на двери, стал размышлять, анализировать каждую мелочь и, знаешь, понял кое-что крайне важное.

— Что? — затаив дыхание, интересуюсь я.

— Я догадался, чего ты испугалась, — нараспев произносит Кеннет, поднимаясь с кресла и приближаясь ко мне. — Ты решила, что история повторится. — Он опускается передо мной на корточки, как тогда, в номере нью-йоркского отеля. — И побоялась, что со своим внезапно вспыхнувшим чувством мы немного тронемся умом, а потом — месяц спустя, год или даже несколько лет — сумасшествие пройдет и останется ужасающая пустота. Правильно?

Медленно киваю.

— Ты умчалась, решив, что лучше все разрушить, пока не зашло слишком далеко. Но ведь, по-моему, было уже и так чересчур поздно… — шепотом говорит Кеннет, глядя мне в глаза и, как кажется, все про меня зная. — В противном случае ты написала бы на двери что-нибудь другое или не писала бы ничего.

Меня бросает в дрожь. До чего верно и чутко он понимает мои мотивы, с какой поразительной точностью во всем разобрался!

— Я прав, Рейчел? — спрашивает Кеннет, проводя по моей щеке пальцем.

Опускаю глаза и опять слегка краснею.

— Прав. Даже удивительно.

Кеннет смеется.

— Ничего здесь нет удивительного. Я же детектив. Обязан уметь распутывать клубки обстоятельств, человеческих страхов и желаний.

Он наклоняет голову и целует меня в колено, выглядывающее из-под края юбки. Я ласково треплю его по голове. Вот почему так светло и радостно начался этот день, приходит мне на ум. Оказывается, наступил большой праздник. Еще какой-нибудь час назад я не имела об этом понятия.

— Получается, виноват во всем я сам, — говорит Кеннет. — Надо было прямо поговорить об этом, сразу же рассеять твои страхи.

— О чем поговорить? — спрашиваю я, слегка хмурясь.

— О том, что наши отношения будут развиваться совершенно по иному сценарию, Рейчел, — со всей серьезностью говорит Кеннет. — Во всяком случае, лично я готов сделать все от себя зависящее, чтобы складывалось именно так.

— Что ты имеешь в виду? — тихо спрашиваю я.

Кеннет, глядя на меня с любовью и нежностью, улыбается детски светлой улыбкой.

— У нас необычная судьба, — медленно произносит он. — Мы как будто получили свое чувство по наследству. Значит, более чем кто-либо обязаны сберечь его. А для этого… — он поднимает указательный палец, — должны прежде всего не допустить ошибок моего отца и твоей матери.

Немного наклоняю набок голову. На моих губах вновь играет улыбка — куда более счастливая, чем утром и днем. А в душе буйствует весна. Я еще не вполне понимаю, к чему ведет Кеннет, но уже всем сердцем чувствую, что тщательно продуманные им правила нашей редкой любви вполне устроят и меня.

— Нам не нужен надрыв, отшельничество и отказ от привычной жизни, — говорит он. — Будем узнавать друг друга шаг за шагом, превратим отношения в увлекательную игру. Станем путешествовать, вместе общаться со старыми и новыми друзьями. По-моему, масса впечатлений намного полезнее, чем одиночество и надлом.

Едва заметно киваю и смотрю на Кеннета во все глаза. Внутри с каждым мгновением крепнет уверенность в том, что впереди нас ждет долгая жизнь вдвоем, тем не менее хочется запечатлеть в памяти каждую его черту, изучать и запоминать его вновь и вновь.

— А если, — говорит он, и между его черных бровей углубляются складочки, — ты вдруг почувствуешь, что хочешь идти своей дорогой или что устала от меня, обещаю, как только ты дашь мне это понять, я без сцен и срывов отпущу тебя. И клянусь, — добавляет он, глядя на меня серьезно и с уверенностью, — я, хоть это будет и непросто, вновь научусь жить без тебя.

Моя грудь наполняется благодарностью и облегчением. Целую Кеннета в губы, смакуя волшебную минуту.

— А если ты устанешь от меня? Или, допустим, влюбишься в другую? Что делать мне?

В уголках его глаз показываются гусиные лапки, губы растягиваются в подкупающей улыбке.

— Со мной, я почти уверен, не произойдет ничего подобного. Я такого насмотрелся в жизни, Рейчел, что, если мне посчастливится обзавестись семьей, я буду держаться за нее как за святыню. Но без перегибов, — поспешно добавляет он, многозначительно понижая голос.

— Звучит заманчиво, — полушутливым голосом говорю я.