Любовь с Дьяволом

Глава 2

Настойчивый стук врывается в наш мир без какого-либо предупреждения.

Я вздрагиваю всем телом, когда смотрю через плечо Черткова и замечаю за водительским стеклом темную фигуру.

Кто это? Кто посмел вмешаться в нашу идеальную горько-сладкую реальность?

Чертков отрывается от меня с явным сожалением. Его челюсти крепко сжаты, а желваки напрягаются, играют от ярости. Он похож на зверя, у которого отобрали добычу, выдернули аппетитный кусок мяса из пасти и не дали вонзить зубы глубоко в свежую плоть.

Я поправляю платье, одергиваю пониже, прикрывая колени. Бросаю мимолетный взгляд в зеркало, привожу волосы в порядок. К сожалению, внутри себя порядок навести гораздо труднее. Я напряжена как струна, звенящая тетива лука. Я готова сорваться в любой момент. Но самое худшее заключается в том, что я уже тоскую по грубым пальцам, еще пару секунд назад причиняющим боль. Во мне неумолимо нарастает саднящее ощущение пустоты.

Чертков опускает стекло.

– В чем дело? – спрашивает по-итальянски.

Интересно, когда он успел выучить язык настолько хорошо, еще и произношение отточил практически до совершенства. Я смотрю на него так, будто вижу впервые. Пожалуй, он бы мог сойти за итальянца, если бы захотел. Да что там. Он бы мог сойти за кого угодно.

– Вы остановились в запрещенном месте, – раздается ответ на английском.

Я направляю все внимание на этого неизвестного собеседника. Сначала мне кажется, что это совсем мальчишка, юный паренек, но чуть позже, разглядев его лицо, я понимаю, что этому человеку лет сорок, не меньше, просто он кажется подростком за счет тщедушного телосложения и низкого роста.

– Вы кто? – холодно произносит Чертков. – Полицейский?

– Я законопослушный гражданин, поэтому полицейских уже вызвал, – говорит незнакомец, растягивая и коверкая слова в свойственной американцам манере. – Нельзя просто брать и останавливаться посреди дороги, еще и не включая аварийный…

Он продолжает свою речь, но все слова обращаются в белый шум для меня. Я не вижу лицо Черткова в данный момент, но я чувствую его настроение как свое собственное, и это пугает до мороза под кожей.

Сейчас произойдет что-то страшное и непоправимое. Если только я не вмешаюсь.

– Послушайте, – обращаюсь к нему по-английски. – Мы с мужем торопимся в больницу. Я… Боюсь у меня может случиться выкидыш. Час назад начались сильные спазмы в животе.

Для большей убедительности я обнимаю себя руками, слегка сгибаюсь, наклоняясь вперед.

– Муж остановился здесь только потому что я попросила. Мне показалось, началось кровотечение. Это… это все по моей вине. Понимаете?

Я изображаю слабое подобие улыбки. В конце концов, женщина в таком состоянии не может улыбаться, растягивая губы чуть не до ушей.

– Мадам, не знаю как у вас в Италии, но в Америке, откуда я родом, правила нарушать нельзя. Подобным образом вы подвергаете опасности не только себя, но и других участников дорожного движения. Понимаю, что у вас своя ситуация, но почему остальные должны от этого страдать?

– Мы спешим, правда, – тихо проговариваю я, осознавая, что от волнения немеет и заплетается язык. – Я уже теряла ребенка. Я не хочу, чтобы это снова повторилось, пока мы будем дожидаться полицию.

– Можете не дожидаться их, – мужчина посмеивается. – Я сам дождусь и сообщу им номер вашего автомобиля.

– Пожалуйста, я…

– Значит, вы не отмените вызов? – уточняет Чертков, перебивая меня, причем демонстративно на итальянском языке.

– Нет, конечно, – американец закатывает глаза. – И вообще, приятель, ты мог бы быть приветливее, как твоя жена. Раз уж я обращаюсь к тебе по-английски, мог бы ответить…

Завершить фразу он не успевает.

Чертков открывает дверь. Так резко, что мужчина отлетает в сторону, не удержав равновесия. Вскрикивает, стонет, бормочет что-то неразборчивое.

Чертков выходит из авто, хватает его, оттаскивает куда-то во тьму, уводит вне поля моего зрения.

Удар. Удар. Хруст костей.

Я зажмуриваюсь. Отворачиваюсь в другую сторону. Я ничего не вижу. Но все равно инстинкт срабатывает.

Я не хочу видеть. Не хочу знать. Хотя что это поменяет? Ничего. Ровным счетом ничего.

Я слышу как открывается багажник. Что-то отправляется внутрь. Авто пружинит под тяжестью дополнительного веса. Багажник снова закрывается.

Чертков возвращается обратно, заводит двигатель.

Я вглядываюсь в него, изучаю мускулистые руки. Я не вижу крови.

– Ты убил его?

Он ничего не отвечает. Мы движемся в ночь в полной тишине. Говорит только автомобиль. Звук мотора, звук колес. Вот единственный ответ, который я получаю.

– Что это за история с ребенком?

Я не сразу понимаю, к чему он клонит. Приходится напрячь память и сосредоточиться.

– Нет никакой истории, – говорю медленно. – Я пыталась сделать так, чтобы он отвязался от нас по-хорошему, без лишних вопросов.

– Слишком много объяснений, – замечает он.

– Ну как есть, – фыркаю.

– Отвечай на вопрос.

– Что? – бросаю недовольно. – Я уже ответила.

– Что за ребенок? – мрачно повторяет Чертков.

И только тут до меня доходит.

Боже. Неужели он полагает, я была беременна от него и потеряла его ребенка?

– Я все выдумала, – сглатываю. – Не было никакого ребенка.

Чертков бросает на меня короткий взгляд исподлобья.

– Я бы сказала тебе, если бы… Черт, у меня просто была задержка, но с учетом моего состояния здоровья это и не сюрприз. Вряд ли я когда-нибудь смогу забеременеть и выносить ребенка.

– Ты как будто сожалеешь, – криво усмехается он.

– А ты бы не сожалел, если бы понял, что у тебя никогда не будет детей?

– Мы не из тех, кому стоило бы заводить детей.

– Мы? – почему-то до ужаса больно это произносить.

– Думаешь, мы могли быть хорошими родителями?

– Я не думаю о том, чего никогда не будет, – выдаю с горечью.

Снова воцаряется тишина.

Мы.

Это слово эхом отдает у меня в голове. И в душе. В сердце. В биении пульса.

Мы.

Это режет меня ржавым лезвием ножа. Проходит по венам, полосует, методично вспарывает каждый участок тела.

Мы.

Господи.

Этого не будет никогда.

Ничего не будет.

И шанс не просто упущен или потерян. Шанса вообще не было. Ни в одной Вселенной.

Мы обречены.

Точка.

– Я не думаю ни о чем, – заявляю неожиданно холодно. – Но это не запрещает мне тебя любить.

– Что? – спрашивает обманчиво мягко.

– Что слышал.

Взгляд Черткова как удар прямо в грудь.

– Повтори, – требует ледяным тоном. – Скажи это снова.

– Я люблю тебя! – выплевываю это признание ему в лицо. – Разве не ясно?

Он молчит. Только скорость нарастает, да так что у меня уши закладывает.

– Иначе бы зачем я за тобой пошла? – продолжаю гневно. – Я когда эту новость про твою смерть увидела, я сама умерла. В тот же момент. Я пола под ногами не ощущала. Ничего не ощущала. А потом обернулась и ожила. В твоих глазах.

– Как поэтично, – презрительно хмыкает.

Резко сворачивает на обочину и тормозит. И если бы не ремень безопасности, я бы через окно наружу вылетела.

Чертков выходит сам, а потом открывает мою дверь, отстегивает ремень и буквально выволакивает меня на улицу, тянет за собой, дальше и дальше.

Вид открывается завораживающий. Я даже забываю бояться. Во-первых, картина действительно впечатляющая: весь город как на ладони у подножия пропасти, переливается мириадами огней, и сияющие автотрасы как жилы в едином организме. Во-вторых, Чертков держит меня за руку, и пусть это ощущается так, будто он готов выдернуть и выломать все кости в моем теле, это все равно он. И его рука. Его касания на моей обнаженной коже.

Я как пьяная. Нет. Хуже. Я вусмерть обдолбанная. Он действует круче любого опиата.

– Любишь, – зло цедит он. – Да?

Подталкивает к самому краю пропасти. Резко отпускает, и без дополнительной опоры я почти падаю, едва не срываюсь вниз.

– Кого ты любишь? – рявкает Чертков.

Его пальцы смыкаются на моем горле.

– Тебя, – роняю хрипло. – Тебя, ублюдок чертов.

– Ну, поздравляю, – ухмыляется он. – Это чувство взаимно.

Наклоняется и шепчет мне на ухо:

– Я тоже себя люблю.

– Урод, самодовольный подонок…

Он затыкает мой рот поцелуем, вгрызается в мои губы так дико и неистово, что я перестаю дышать. Или наоборот – начинаю?

Чертков отрывается от моих губ и хлестко заявляет:

– Но тебя, суку, люблю гораздо сильнее.