Любовь в формате «плюс один»

Глава 6

В течение восьми месяцев Эмма приучала себя к мысли, что Дэн не считает ее привлекательной, теперь все ее достижения сошли на нет после одного-единственного поцелуя. Единственного поцелуя, от которого у нее подогнулись колени, она растаяла, как сладкое желе.

Его губы сомкнулись вокруг ее губ, рука скользнула по талии вниз. Эмма всем телом почувствовала прижавшиеся к ней твердые контуры его мышц. По спине побежали мурашки. Ее глаза мечтательно закрылись, а когда она их открыла, встретилась прямиком с неодобрительным немигающим взглядом матери, сверкавшим из-за плеча Дэна.

Реальность окатила ледяным дождем. Эмма, упершись ему ладонью в грудь, отпрянула в сторону. Сердце бешено стучало. Дэн не двинулся с места, поэтому пришлось сделать еще шаг назад, чтобы самой увеличить расстояние между ними.

Он смотрел на нее твердым взглядом. Пульс Эммы зачастил, будто она десять раз пробежала по этой лестнице вверх-вниз.

Она с трудом оторвала от него глаза.

— Мама! — пролепетала она.

— Здравствуй, дорогая.

Отец подошел поцеловать ее и пожать руку Дэну.

Мать недовольно зыркнула на него.

— Честно говоря, Эмма, немного хорошего воспитания тебе бы не помешало. По этому коридору мог пройти кто угодно. Что бы они подумали, увидев вас обнимающимися? — Мать — само воплощение упрека. Несмотря на ее упорное желание выдать дочь замуж, во всем, что касалось этикета, она отличалось поразительной щепетильностью. — Пойми, тебе не шестнадцать лет. Пора держаться чуть сдержанней. Слава богу, у Адама есть мы с отцом. На нас он всегда может положиться там, где надо произвести хорошее впечатление.

Она проследовала мимо них по лестнице.

Эмма потрясенно смотрела ей вслед, потом повернулась к Дэну.

— Какого черта ты тут устроил? — выпалила она. — Как это, по-твоему, называется?

— Надо поддерживать имидж. — Он пожал плечами, будто не сделал ничего плохого.

Значит, поцелуй, превративший ее в растаявшее желе, всего лишь часть роли? Еще несколько минут назад ей казалось, что она растворится в горячем море чувств. Но ему совсем не нужно знать об этом.

— Не думаю, что стоит повторять такие сцены. — Она старалась дышать ровно.

— Хочешь сказать, мои поцелуи не дотягивают до стандарта? — Дэн сверлил ее взглядом, улыбаясь уголками губ и краешками глаз.

Эмма почувствовала, что краска заливает ее с головы до ног, поцелуи выше всяких похвал.

— Конечно, я этого не говорю.

— Тогда что ты имела в виду? — Дэн смотрел с простодушным удивлением. Потер губы пальцем, будто хотел снова ощутить ее вкус.

Она аккуратно пригладила волосы, словно идеальный порядок на голове — гарантия порядка во всем остальном.

— Я имела в виду, что мы должны держаться друг с другом более спокойно. Ну, ты понимаешь. Как пара, отношения которой уже устаканились. — Эмма пожала плечами, пульс наконец вернулся в норму. — Я понимаю, ты ведешь себя сообразно своему опыту. Когда у тебя последний раз были отношения, которые могли бы называться влюбленностью? Ты знакомишься, чтобы почти сразу же расстаться. И пропускаешь то, что должно заполнять середину.

Дэн засмеялся, удивленный таким поворотом дела.

— Ты сама дала мне сто очков вперед, задумав сцену нашего «разрыва», хотела облить меня шампанским. Не понимаю, что тебя теперь не устраивает.

Что она могла ответить? Что от его поцелуя у нее ослабели ноги?

— Смысл нашего спектакля в том, чтобы не дать родителям поставить Адама в неловкое положение. А сейчас они действительно правы, советуя нам вести себя прилично. Мне кажется, в этом ребячестве мы зашли дальше, чем надо.

Эмма двинулась по лестнице.

— Ну вот, испортила все удовольствие, — бросил вслед Дэн, заставив ее снова покраснеть с головы до ног.

Когда, миновав широкие двойные двери, они вышли на каменную террасу, Эмма, как никогда остро, ощущала его руку, деликатно поддерживавшую ее за спину. Казалось, из руки исходят вспышки, томительный жар которых мигом распространялся по спине. Сознание снова и снова прокручивало сцену поцелуя, отчего она чувствовала себя совершенно сбитой с толку.

К счастью, реальность не заставила себя долго ждать, явившись в ярком образе Адама.

Терраса тонула в неярком свете аккумуляторных фонарей, стоявших на столах, и точечных светильников, закрепленных на каменной балюстраде. Расположившиеся с одной стороны музыканты наигрывали что-то веселое, хотя никто из гостей не танцевал, поскольку все толпились в центре террасы.

На мгновение Эмме пришлось прищурить глаза, давая мозгу время сообразить, что там происходит.

Судя по всему, Адам и Эрни заказали собственные ледяные портреты в полный рост. Скульптуры сияли в свете софитов. Адам был запечатлен в задумчивой позе, прижав палец к виску, а Эрни влюбленно смотрел на него.

Родители Эммы стояли сбоку, на лице матери застыло выражение полнейшего шока. Одна радость, что от удивления она потеряла дар речи. Увидев Эмму и Дэна, пошла к ним, при каждом шаге посверкивая стразами, украшавшими пурпурное вечернее платье, которое выглядело бы более уместным в бальном зале.

Настоящие Адам и Эрни, в дизайнерских костюмах, присоединились к ним в сопровождении родственников Эрни.

— Ну, разве они не великолепны. — Адам, сияя, стиснул руки от удовольствия. — И самое замечательное в том, чтобы всегда можно было подправить внешний вид. Я, например, сделал себя немного выше, а Эрни мы немного уменьшили нос.

— Понятно. Честно говоря, я не испытываю особого восторга, — фыркнула мать, прибегнув к своей обычной тактике. Если что-то смущало, она всегда относилась к этому скептически. Она картинно отклонилась назад. — Тебя сделали каким-то лопоухим, — заметила она Адаму. — Сколько ты заплатил за них?

— Мама, нельзя задавать такие вопросы, — вмешалась Эмма, бросив нервный взгляд на окружающих.

Мать выпрямилась во весь рост и поджала губы.

— Нет, можно. Адам мой сын. Мы родители жениха. У меня есть право высказывать свое мнение.

— Это подарок, — отозвался Адам, щеки которого заметно порозовели. — От тети Эрни. Она скульптор. Много часов провела в холодильной камере, работая над ними.

Наступила неловкая пауза, во время которой отец Эммы взял пирожное с подноса проходившего мимо официанта и попытался засунуть его себе в рот.

— Больше ни одного пирожного, Дональд, — сказала мать, повернувшись к нему, будто ею двигало шестое чувство. Стремительным движением руки выхватила пирожное прямо у него изо рта, он вхолостую лязгнул зубами. — Холестерин! — выпалила она.

Эрни отвел покрасневшего как рак Адама в сторону, Эмме ничего не оставалось, как стоять на месте в качестве шумового экрана для потока собственного мнения матери по любому аспекту происходящего. Она с благодарностью ощутила успокаивающее присутствие Дэна.

Разве справилась бы она с эскападами матери, если бы он не прикрывал ей спину? Мысль о том, что она может потерять его, привела в ужас.

Через два часа Эмма устала от бесконечных улыбок и разговоров, а мать, казалось, обрела родственную душу в лице незамужней тетки Эммы Мейбл, которую последний раз видела в раннем детстве на Рождество, после чего Мейбл переехала куда-то на север. Эмма, стоявшая на другом конце террасы, смотрела на их одинаковые позы, одинаково критическое выражение лиц. Хотя музыка заглушала голоса, она заметила, как губы матери шевельнулись, произнося слово «внуки», и обе женщины посмотрели в ее сторону.

Отвернувшись, Эмма увидела, как отец, воспользовавшись тем, что жена занята, украдкой подкладывает из буфета еду на свою и без того переполненную тарелку.

— Твоя мать посадила меня на диету, — объяснил он в ответ на ее изумленный взгляд.

— Звучит как-то невесело, — посочувствовал Дэн.

Отец пожал плечами.

— Ничего страшного. Почти каждый день я могу съесть второй ланч в гольф-клубе. Они готовят потрясающий пай и чипсы. Она об этом ничего не знает.

О боже, когда все это кончится!

— Мне надо прогуляться. — Эмма направилась к ступенькам, ведущим с террасы на лужайку.

— Я с тобой.

Взяв у проходившего мимо официанта два бокала шампанского, Дэн последовал за ней.

Стояла чудесная ясная летняя ночь. Коротко постриженный газон серебрился в лунном свете. Похожие на жемчужинки, крошечные лампочки, укрепленные на деревьях, придавали парку сказочный вид.

Поначалу Эмма шла на цыпочках, чтобы трехдюймовые каблуки не проваливались в землю, потом плюнула и, сняв туфли, пошла босиком, подол платья волочился по траве. Дэн впервые обратил внимание на разницу в их росте. Она казалась совсем маленькой и хрупкой.

С террасы доносились приглушенные звуки музыки. Лужайка плавно спускалась к маленькому пруду, поверхность которого в лунном свете напоминала расплавленный металл. Прохладный ночной воздух дышал ароматом свежескошенной травы.

— И ты еще спрашиваешь, почему меня не привлекает замужество, — сказала Эмма, когда он поравнялся с ней. — Даже если найду подходящего мужчину, какого черта выходить за него замуж, если все кончится этим? Они живут каждый своей жизнью. Разные спальни, разные друзья. Он всю жизнь пытается ускользнуть из-под ее опеки, она вообще не получает от жизни никакого удовольствия и пытается возместить это, сплетничая и вмешиваясь в жизнь Адама и мою. И несмотря на это, они считают, что представляют собой образец удачного брака. — Она обреченно взмахнула рукой. — Неужели и я должна так же закончить, если у меня будут дети? Чтобы они каждый год спорили, кто должен терпеть эту несносную старую корову на Рождество?

Видя ее в таком возмущении, Дэн не смог сдержать улыбки.

— Ну, не все так плохо. По крайней мере, ты их действительно интересуешь.

Эмма вздохнула.

— Разве что им нравится постоянно вмешиваться.

Он покачал головой.

— Может, в этом есть доля истины. Ладно, ладно, они бывают назойливыми, — поспешил согласиться он, когда она бросила на него сердитый взгляд. — И все же тебе повезло, у тебя есть семья. Я не мог поверить, что ты готова все это бросить ради парня, с которым едва знакома.

Эмма скрыла смущение, вызванное неожиданным упоминанием Алистера, сосредоточившись на другой фразе. Семья и Дэн казались ей чем-то почти несовместимым.

— В этом значительная часть его привлекательности. Мне хотелось испытать что-то новое и увлекательное с человеком, который принимал меня такой, как есть, не критикуя и не сравнивая с другими, для которого я была бы самым главным в жизни. С Алистером мне не грозило стать домоседкой, как мои родители. Жизнь о ним обещала путешествия, удовольствия и минимальный шанс закончить существованием в разных комнатах и желанием жить жизнью детей, а не собственной.

— Значит, история с Алистером стала попыткой доказать что-то родителям? Но почему тебя так волнует, что они думают?

Слова Дэна подействовали, как ушат холодной воды. Особенно поразила их справедливость. Она действительно позволила Алистеру ослепить ее из желания произвести впечатление на родителей.

— Это здесь совершенно ни при чем, — соврала она. — Я не маленькая. То, что в детстве заставляло меня расстраиваться, теперь только раздражает.

Она остановилась и присела на скамейку, которую Дэн видел раньше из окна комнаты. Опустившись рядом, он протянул ей бокал.

— Тогда в чем дело? Ты смогла прекрасно устроиться в Лондоне. Ты настоящий профессионал. Так почему тебя беспокоит чья-то критика?

Эмма смотрела на серебристый газон. С террасы доносился чей-то смех.

— В том-то и дело. Обычно мы с тобой встречались по причинам, так или иначе связанным с работой. Когда речь идет о работе, я уверена в себе. Знаю, что говорить, что меня не застанут врасплох, что не ударю лицом в грязь. — Она помолчала. — Но я не всегда такая.

— В чем проблема?

Эмма посмотрела на него, пытаясь угадать, насколько искренен его интерес. Раньше он никогда не проявлял желания узнать о ней больше, если, конечно, это не имело отношения к работе. Дэн смотрел пристально. Она сделала глоток шампанского и слегка улыбнулась, вспоминая давно прошедшие годы.

— В детстве я была самым неуклюжим ребенком, которого только можно себе представить. Если кто-то постоянно попадал в дурацкое положение, так это я. И это на фоне сверхуспешного Адама. Поступив в школу, я старалась изо всех сил, но такое впечатление, что это не имело никакого значения. Я не могла даже приблизиться к уровню Адама, к тому интересу, который он вызывал, к его наградам. Он был недосягаем, получал высшие баллы, выигрывал конкурсы. Постепенно я научилась не ставить себя в положение, где люди могли бы заметить мои слабые места.

Теперь она с абсолютной ясностью вспомнила все.

— Однажды в школе я играла в мюзикле. — Эмма взглянула на Дэна. — Мне было тринадцать лет. Ты можешь себе это представить?

Он пожал плечами и слабо улыбнулся. Вежливый ответ.

— Мюзиклы пользовались такой бешеной популярностью, что их ставили каждый год. Каждый мог прийти посмотреть. Родители, местные жители. В тот год ставили «Бриолин». Много музыки, много танцев. Я была в восторге, мне просто хотелось в этом участвовать. Но и в голову не приходило, что может случиться что-то плохое, что-то пойдет не так. Я была такой наивной.

— И что произошло?

Она положила голову на руки и сделала обреченное лицо.

— Я забыла текст. Стояла на сцене, смотрела в зал, полный народа, и не могла вспомнить ни слова. И дело даже не в том, что я запнулась. Я не произнесла ни звука. Ничего. Просто примерзла к месту. В лицо бил яркий свет, но я видела силуэты всех зрителей. Музыка играла так громко, что я не могла ничего сообразить.

— Что ты сделала?

— Убежала со сцены и отказалась выходить. Они выпустили дублершу. Мои родители сидели в зале, мать устроила мне настоящий ад. Она и теперь время от времени припоминает тот случай. Мне кажется, она до сих пор считает меня нервной тринадцатилетней девочкой, которая впала в ступор на сцене.

Эмма отпила еще шампанского, вспоминая прошлое. Яркий свет, слепивший глаза. Холодный ужас, заставивший оцепенеть, когда она безуспешно попыталась заставить мозг работать. Скользкий холодный пот, выступивший на ладонях.

Она посмотрела на Дэна и непринужденно улыбнулась ему. Этому она научилась уже давно. Теперь она взрослая, у нее своя жизнь, и жуткое ощущение провала не должно больше довлеть. И все же Эмма чувствовала, что так до конца и не смогла избавиться от него.

— Это ужасно.

Она пожала плечами.

— В то время это действительно было ужасно. Я чувствовала себя страшно подавленной. Но никогда больше не допускала ситуаций, в которых могла бы сделать что-то не так. Я отказалась от попыток заниматься искусством. Пусть им занимается Адам. Сам видишь, как он талантлив. Отчасти из-за этого я решила заняться правом. Там надо выучить много всего, но если знаешь правила, можешь применить их. Будешь много работать, можешь сделать карьеру. Для достижения успеха не нужно, чтобы кому-то нравилось, что и как ты делаешь.

Дэн не сводил с нее глаз. Наблюдал, как отливает серебром светлая кожа, как оттеняли ее блестящие темные волосы. Она выглядела такой ранимой, что у него невольно сжалось сердце. Охватило неожиданное желание обнять Эмму, прогнать ее неуверенность, заставить почувствовать себя особенной.

— Ты придаешь слишком большое значение тому, что думают о тебе другие.

Эмма нахмурилась.

— А разве не все так делают? Разве не всем хочется, чтобы их оценили другие? Хотя бы те, кто тебе небезразличен?

— Возможно. Но любовь не всегда проявляется в объятиях и подарках. Видимость не всегда отражает истинные чувства. Твоя мама, например, проявляет свою заботу в…

— В форме постоянных попыток лезть в чужую жизнь? Возможно. Однако ей не помешало бы немного, — она запнулась, подыскивая подходящее слово, — позитива, хотя бы иногда.

Она откинулась назад, с интересом глядя на Дэна.

— Никогда бы не подумала, что ты такой ярый приверженец семейных ценностей. Незаметно, чтобы ты рвался общаться со своими родными. У меня такое впечатление, что ты никогда не навещаешь их и даже никогда о них не говоришь. Едва ли они хуже моих, однако я регулярно исполняю свой дочерний долг.

— Зачем?

— Что значит «зачем»?

— Зачем ты исполняешь свой дочерний долг и встречаешься с ними. Совершенно очевидно, тебе не нравится проводить с ними время. Почему бы просто не вычеркнуть их из своей жизни, если они тебя так напрягают?

Дэн резко рубанул рукой воздух, Эмма на мгновение потеряла дар речи.

— Не могу, — в конце концов отозвалась она. — Это моя семья.

— Хочешь сказать, ты их любишь?

— Конечно, люблю. В каком-то смысле я привыкла к их критике. Они такие, как есть. И какими бы ни были ужасными, они мои.

— Вот и ответ.

Она слегка покачала головой, глядя на него.

— На что?

— Ты спрашивала, почему я никогда не говорю о своей семье и не вижусь с родными. И сама же дала ответ. В этом и разница между нами. В действительности у меня нет семьи. Во всяком случае, она никогда не проявляла ко мне серьезного интереса.

Эмма отвела глаза.

— Извини, мне жаль.

Дэн улыбнулся.

— Не стоит. У меня все в порядке. Я привык. Мне не нужна семья, Эмма. Нельзя тосковать о том, чего у тебя никогда не было. Я никогда не знал, что такое слишком заботливые родители или братская ревность. — Он замолчал. — На самом деле мы не были настоящей семьей.

В его сознании снова возник образ Мэгги. Дэн крепко стиснул зубы. Проще говорить с Эммой о семье, имея в виду его отношение к матери. Чувства к ней менялись с годами и закончились чем-то близким к презрению. Но семья с Мэгги означала нечто другое. С ней они связывали свои надежды и планы на будущее. Потеря этого будущего оказалась гораздо тяжелее добровольного отказа от фактически не существовавшей семьи в прошлом.

Дэн чувствовал, что Эмма на него смотрит. Он встал и пошел назад к террасе, намеренно не глядя на нее.

— Что значит — вы не были настоящей семьей? — Она подхватила длинную юбку, догоняя его.

У него мелькнула мысль просто прекратить разговор, но он понял, что где-то в глубине души не хочет этого. Когда он последний раз говорил с кем-нибудь о своем детстве? Его обычных подружек вполне устраивало то, что он считал нужным рассказать о себе или не рассказать. А у него не возникало потребности распространяться. Обед и коктейль или пара, вот и все, что требовалось, чтобы сделать первый шаг, за которым быстро следовал второй и третий.

— То и значит. Мое детство прошло отнюдь не в уютном домике в пригороде, в окружении мамы, папы, братьев, сестер и домашних любимцев. Из всего этого у меня была только мать, да и то не всегда.

— А отец?

— Я никогда его не знал.

На лице Эммы мгновенно появилось выражение сочувствия, Дэн поспешил отмахнуться от него.

— Это не важно. Мне никогда не хотелось его узнать.

Ему в тысячу раз проще рассказывать ей о своей реальной семье, чем о той, которую он хотел иметь, но потерял. В его сознании они принадлежали двум разным мирам.

— Нет, это важно. Это ужасно.

Он пожал плечами.

— А твоя мать? Вы наверняка были очень близки, раз у вас больше никого не было.

Дэн почувствовал, как губы сами собой изогнулись в циничной усмешке.

— Не особенно. Она едва ли могла бы претендовать на звание «Матери года». — Заметив, как Эмма вытаращила глаза, он поспешил объяснить. — О, черт, да она сама была почти ребенок. Наверное, ей приходилось нелегко одной с малышом. Она просто делала, что могла. Работала то там, то сям. Обычно в каком-нибудь баре. Пока я был маленьким, меня оставляли с соседкой или с кем-нибудь из ее подруг. Они постоянно менялись. А когда я подрос, стал оставаться один.

Он немного помолчал, эти несколько фраз не передавали того, что он чувствовал, оставаясь один в этом доме. Там постоянно царил холод и запах сырости. Даже летом. Ни одной приличной вещи. Готовая еда и телевизор до поздней ночи, никого не волновало, что он поздно ляжет и не выспится перед школой. Иногда мать не возвращалась всю ночь, и он начинал беспокоиться, вдруг она совсем не вернется. Что тогда будет с ним? Куда ему идти? Эта неопределенность постоянно держала его в напряжении.

— Я ничего не знала. Ты такой молодец, что смог выбраться из всего этого.

Ей вдруг стало стыдно за свои жалобы на несчастливое детство. Наверняка она казалась ему ужасной эгоисткой со своим благополучным прошлым девочки из среднего класса, со своими стенаниями по поводу того, что родители никогда не были ею довольны, тогда как Дэн рос практически сиротой.

— Да не особенно. Думаю, это сослужило мне хорошую службу. Я твердо решил, что должен вырваться, и, поступив в колледж, почти сразу нашел такую возможность. Вскоре создал свой первый бизнес, киоск по продаже кофе. Кафе в нашем кампусе никуда не годилось. Плохое обслуживание, нельзя взять кофе с собой. Вот я и заполнил этот пробел. Сначала у меня была обычная тележка, но я видел, что работает, а что нет. Развивал бизнес, посвящая ему все свободное время, вскоре заработал довольно приличные деньги. Тогда-то я по-настоящему все понял.

— Что ты понял?

Дэн посмотрел так пристально, что у Эммы участился пульс.

— Что работа — это билет куда угодно. Куда угодно. — Он улыбнулся холодной решительной улыбкой. — Я ухватился за свой успех и стал развивать его. Работая, ты можешь сам ковать свою судьбу. Поэтому работа для меня всегда на первом месте.

Так вот почему его отношения с женщинами никогда не становились ничем серьезным. Теперь Эмма понимала, почему он так держался за их соглашение. Она помогала ему в работе, являясь спутницей, на которую не нужно отвлекаться.

Значит, не существовало никаких перспектив, что ему захочется чего-то большего. Осознав это, она тяжело сглотнула.

— Когда-нибудь ты встретишь ту, которая заставит тебя отодвинуть работу на второй план. А до тех пор не сможешь понять, чего лишаешься.

Он покачал головой.

— Когда кто-то становится тебе важен, ты теряешь уверенность. И сразу начинаются проблемы. Мне просто не нужны такие сложности.

У Эммы возникло странное чувство, будто он говорит не только о своем детстве.

— Я думаю, пора возвращаться. Уже поздно.

Теперь на террасе играла более спокойная музыка, толпа гостей немного поредела. Адам с видом человека, находящегося в состоянии сильного стресса, стоял в стороне, прижимая к уху мобильник.

Дэна это не удивило. Трудно придумать более стрессовую ситуацию, чем женитьба. Родителей Эммы нигде не было видно, впрочем, хватало и одного знания, что они где-то здесь. Ледяные скульптуры в центре террасы постепенно таяли.

— Я с тобой, — сказал он.

Когда они вошли внутрь, перед ним медленно проплыло воспоминание о поцелуе. Он знал, поцелуй заставит Эмму нервничать, и сделал это нарочно, чтобы показать, кто командует парадом. Ничего другого и в мыслях не держал. Однако не учел, что почувствует, держа в руках ее стройное хрупкое тело, так не похожее на пышные формы блондинок, составлявших его обычное меню. И теперь где-то в глубине его существа шевельнулся интерес к тому, что могло бы случиться дальше. Дэн запретил себе думать об этом. Не без труда.

Его восприятие Эммы изменилось. И не только из-за поцелуя. Раньше они никогда не говорили ни о чем, не связанном с работой. Она давала ему полезные советы. Кто может претендовать на данный контракт, каковы риски, кто в ее окружении может нуждаться в его услугах. Он, со своей стороны, представлял Эмму нужным людям, рекомендовал тем, кто нуждался в консультации юриста.

На свадьбе он с единственной целью — взять ситуацию в свои руки. Показать, что это он оказывает ей любезность, а сразу после церемонии порвать с ней. План казался легко осуществимым после ее оскорбительной попытки бросить его. Прекрасный способ отыграться и избавиться от не дававшего покоя ощущения, что он позволил ей стать неотъемлемой частью своей жизни.

Но теперь вместо того, чтобы стать более определенными, отношения между ними усложнились, мысль о том, чтобы в одночасье разорвать их, уже не казалась такой привлекательной. Он торопился выжать максимум из их договоренности, так повернуть ее, чтобы избежать какого-либо сближения, совершенно не думал о том, как к нему относится Эмма, если не считать очевидной деловой выгоды, которую получала наравне с ним.

Для нее это способ облегчить себе жизнь. По ее мнению, чтобы стать «достаточно хорошей» для родителей, надо соответствовать определенному стереотипу.

Когда они поднялись к своему номеру, Эмма вдруг осознала, что рука Дэна до сих пор непринужденно обнимает ее. Вокруг не было никого, кто мог бы их увидеть. Ни родственников, ни отельной обслуги. Что это значит? Если вообще что-то значит. Интересно, казалось ли это ему таким же естественным, как ей? Эмма тут же опомнилась и одернула себя за одну лишь мысленную попытку увидеть в этом что-то особенное. Это же Дэн, мистер Две-Недели-на-Роман, собственной персоной. И даже если его рука у нее на плече что-то значит, а это не так, все закончилось бы за две недели.

Для него имеет значение только работа. Сегодня он с предельной ясностью дал это понять. А для флирта Эмма никак не годилась. Не желала быть развлечением на одну ночь. Ей хотелось чувствовать себя особенной, единственной, самым важным в чьей-то жизни. Ждать этого от Дэна бессмысленно.

Горячий поцелуй, за которым следует ночь в одной комнате с ним… Всего несколько месяцев назад она об этом мечтала. И вот теперь это случилось, но не по-настоящему, а чтобы произвести впечатление на других. Они столько раз оставались наедине, но Дэн ни разу не сделал и шага в ее сторону. Фальшивая Эмма страстно целовалась с ним и читала в глазах других женщин зависть к своему роскошному кавалеру. Настоящая Эмма испытывала неловкость от того, что ей предстояла ночь в одной комнате с коллегой по работе.

Вывернувшись из-под его руки, она полезла в сумочку за ключом.

Потребовались месяцы на то, чтобы избавиться от глупой влюбленности в него, безумием было бы начинать все заново. Просто один дурацкий поцелуй напоказ и недолгий разговор по душам произвели на нее слишком сильное впечатление. На деле это ничего не значит.