Любовь в отеле «Ритц»

Глава 6

Долгое время они сидели, обнявшись, потом маркиз сказал:

— Я должен переодеться, любимая, а затем я заеду за вами, и мы отправимся куда-нибудь поесть. Думаю, мы оба вполне заслужили хороший ужин.

Вильма вздрогнула. Она не могла отогнать мысль, что этот ужин мог стать для них последним.

Маркиз снова стал целовать ее.

Наконец он поднялся с дивана, она не протестовала. Только подумала, насколько он был красив, и как сильно она полюбила его.

Он направился из комнаты, но у двери обернулся:

— Я вернусь за вами в девять часов, и все это время буду считать минуты до того момента, когда снова смогу поцеловать вас, милое мое сокровище.

Линворт увидел, как засветились ее глаза, словно в них отразились солнечные лучи.

Усилием воли он заставил себя выйти из гостиной и притворить за собой дверь.

Вильма закрыла лицо руками.

Возможно ли это? Неужели все правда, и маркиз полюбил ее так, как она его?

Все, казалось, произошло столь стремительно.

Она с трудом верила, что все происходящее не было сном, и она, очнувшись, не очутится в Лондоне, а Париж не окажется всего лишь видением.

Вильма поднялась наверх повидаться с отцом, но ей все же не хотелось сообщать ему о случившемся.

Да, она знала, он всегда восхищался лошадьми маркиза.

И кроме того, можно с уверенностью предположить, как отец будет доволен тем, что она нашла человека, которого по-настоящему полюбила и который любил ее.

По как раз сейчас ей было трудно говорить с кем-нибудь об этом.

Ее ощущения были так новы, так бесценны для нее, казалось, будто живой драгоценный камень пульсировал в ее груди.

Герберт дежурил у комнаты отца.

— Вы пришли слишком поздно, мисс, — объявил он. — Его сиятельство, то есть хочу сказать полковник, ждал-ждал вас, но теперь он заснул. Так, я думаю, не надо вам беспокоить-то его сейчас, раз ему лучше, чем когда-либо.

— Я так рада, — сказала Вильма, — и конечно же, не буду тревожить его сон, если он спит.

— Спит, да-да, спит, как и сказал этот француз, а он-то ведь сказал, что обязательно надо господину спать, чтобы лечение было на пользу, да и время шло быстрее.

Вильма улыбнулась и пошла в свою комнату. Там она распахнула платяной шкаф и стала выбирать себе наряд. Все платья были хороши, но ей хотелось такое, чтобы оно своей красотой соответствовало самой изумительной ночи в ее жизни.

И тут она вспомнила о событии, которое должно было произойти в одиннадцать часов.

Сразу же вернулся страх. Вильма опустилась на колени около кровати и начала пылко молиться за спасение маркиза.

Она знала очень немного о дуэльных поединках, за исключением, пожалуй, того, что в Англии они были запрещены по распоряжению королевы Виктории.

Однако, по слухам, передаваемым шепотом, тайные дуэли все еще продолжались.

Порой один из дуэлянтов бывал тяжело ранен.

— Пожалуйста… о господи, пожалуйста… — молилась девушка, — пусть пострадает граф… не маркиз.

Она молилась, пока не раздался стук в дверь. Это Мария пришла помочь ей.

— Повар хочет знать, мадемуазель, будете ли вы ужинать дома, — спросила Мария.

— Нет, я ухожу, — ответила Вильма. — Но если отцу накроют ужин к восьми, я посижу с ним.

— Я думаю, ему подадут даже в половину восьмого, — сказала Мария.

— Тогда я посижу с ним, — решила Вильма.

С большим трудом Мария организовала для хозяйки ванну.

Лакей принес баки с горячей водой, ванну установили перед камином, хотя в нем и не было огня.

Вильма погрузилась в наполненную благовониями воду.

Медленно, без всякой спешки она вытерлась, затем занялась прической, доставившей ей много хлопот, потом, наконец, выбрала платье.

Это было ее любимое платье, его приобрели для самых значительных балов сезона в Лондоне, на которые ей так и не довелось попасть, поскольку она отправилась с отцом за границу.

Пока Мария помогала ей одеться, Вильма мечтала о том, как чудесно было бы танцевать на балу с маркизом.

Больше всего на свете ей хотелось сейчас снова оказаться в его объятиях, снова ощутить вкус его поцелуев.

» Я люблю его! Я люблю его!«— мысленно обращалась она к своему отражению в зеркале.

Когда она вошла в спальню отца, тот уже не спал.

Тем не менее он не только не обратил внимания на ее особенный наряд, но и не поинтересовался, где она собиралась обедать.

Он просто сказал ей, что чувствует себя лучше, но очень утомлен:

— Зато спина больше не причиняет мне никакой боли, и это — самое главное!

— О, папа, я так рада! — воскликнула Вильма. — Скоро вы опять сможете сесть в седло.

— Я укрощу этого жеребца, даже если он меня погубит! — пробурчал граф.

— Уверена, господин Бланк не рекомендовал бы вам начинать с такого буйного… — начала Вильма, но поняла — отец ее не слушал.

Она была уверена — что бы ему ни советовали, он будет поступать так, как считает нужным.

К концу ужина граф почти уже спал.

Она нежно поцеловала его.

Девушке очень хотелось рассказать ему о назначенной на эту ночь дуэли. Но тогда он наверняка запретил бы ей присутствовать при этом.

Она знала: в Лондоне ничего подобного не могло бы произойти с ней.

Там все были бы потрясены, если бы узнали, что она собирается присутствовать на дуэли между двумя молодыми людьми, к тому же дерущимися из-за нее самой.

Но здесь, в Париже, никто даже не догадается о том, кто виновница происходящего.

Более того, сами дуэлянты знают ее только под вымышленным именем.

» Для них я всего лишь помощница специалиста по электричеству!«— добавила она про себя с улыбкой.

Ей казалось, маркиз обрадуется, когда узнает о ней все.

» Он любит меня такой, какая я есть, а ведь я всегда боялась, что именно со мной никогда ничего подобного не случится «.

В Лондоне Вильму воспринимали лишь как дочь очень богатого графа, и светские дамы указывали на нее своим сыновьям исключительно по этой причине, а она оказалась слишком проницательна, чтобы не понять этого уже во время своего первого бала.

И безбородые юнцы танцевали с ней не потому, что видели в ней очаровательную девушку, а потому лишь, что она была леди Вильма Дэйл.

— Я расскажу маркизу, кто я на самом деле, после того как поединок закончится, — решила она.

Было очень трудно сохранять спокойствие в ожидании назначенного времени.

В тот момент, когда часы в зале пробили девять, она услышала шум колес на улице.

Девушка взяла с кресла свой бархатный плащ и накинула его на плечи.

Когда маркиз вошел в зал, она уже была готова и ожидала его.

— Я знал, вы не заставите меня ждать вас, — улыбнулся он.

Он взял ее за руку, провел по ступенькам вниз и помог забраться в закрытую карету.

Как только лошади тронулись, он обнял ее.

— Прошла целая вечность с тех пор, как я целовал вас, — произнес он и, нежно прижав ее к себе, поцеловал.

Весь мир потерял для Вильмы всякое значение.

На свете был только он и любовь, которую она испытывала к нему.

Небольшой ресторан в Пале-Рояль — Grand Vefour — оказался даже более привлекателен, чем она ожидала.

По словам маркиза, ресторан этот существовал еще до революции.

Стены были декорированы искусно выполненными, украшенными цветами панелями. В зале между большими окнами стояли удобные красные диваны.

Посетителей в ресторане было немного.

Вильма предоставила выбор блюд и шампанского маркизу.

Только когда официант оставил их, он взял ее руки в свои и заговорил:

— Наконец мы одни, ведь мне столько еще надо обсудить с вами, любимая моя.

По сначала позвольте мне сказать, что вы сейчас еще красивее, чем когда я оставил вас несколько часов назад.

Его взгляд заставил Вильму затрепетать.

Ее пальцы дрожали в его ладонях.

— Я всегда легко мог представить себе красивую женщину, но как можно быть настолько прекраснее любого воображаемого образа? — спросил маркиз. — Иногда я боюсь, как бы вы не оказались сном.

— Я как раз испытывала подобное чувство этим вечером… — откликнулась на его слова Вильма. — Я боялась проснуться и оказаться не в Париже, а в Лондоне, и обнаружить, что вы — только часть моих снов!

— О нет, я не сон, я очень, очень реален! — уверил ее маркиз. — И я смогу доказать это позже.

Подали заказанные блюда, и хотя они оказались восхитительно приготовлены, Вильма едва ли ощущала их вкус.

Все, что она действительно воспринимала, были серые глаза маркиза, смотревшие на нее с любовью.

Ей хотелось запомнить каждое обращенное к ней слово и навсегда сохранить их в душе, как бесценный дар.

Когда ужин был почти завершен и им подали кофе и коньяк для маркиза, он сказал:

— Я хочу поговорить с вами очень серьезно, дорогая моя.

Вильма подняла глаза, и он продолжил:

— На случай, если сегодня вечером со мной произойдет нечто неблагоприятное, я составил завещание, которое было засвидетельствовано Цезарем Ритцем и моим камердинером. Согласно этому документу, вы получаете значительную сумму…

Вильма даже вскрикнула.

— Вы не должны говорить подобных вещей! Как вы можете вообразить, пусть даже на мгновение, что вы… будете., вы — погибнете?

— Мы должны отдавать себе отчет в этом, — ответил маркиз. — Всякое может случиться, и мне невыносимо думать, что если это произойдет, то вам, моя любимая, придется зарабатывать себе на жизнь или, того хуже, оказаться в положении, когда придется принять деньги от человека подобного графу.

Вильма смотрела на него, не понимая.

Тогда он произнес изменившимся голосом:

— Я люблю вас! Я люблю вас больше, чем когда-либо в жизни любил кого бы то ни было! Но я не могу жениться на вас!

Вильма затаила дыхание.

Она никогда бы не подумала, никогда не смогла бы даже представить себе, что он будет говорить нечто подобное.

— Мне очень хочется, больше всего на свете хочется назвать вас своей женой, — продолжал он, — и один Бог знает, как я желаю, чтобы вы были со мной сейчас и навсегда, — но это невозможно!

Вильма все еще не могла произнести ни слова, лишь взглянула на него, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.

— Я прибыл в Париж, так как моя мать задумала женить меня на принцессе Хельге Виттенбергской.

Он остановился, потом гневно заговорил снова:

— Я не знаю ее. Я видел ее только однажды, когда она была совсем ребенком, и я не имел никакого желания жениться ни на ней, ни на ком бы то ни было вообще, пока не встретил вас. Но ее пригласили в Англию, а меня поставили в такое положение, когда я просто вынужден буду просить ее руки.

В голосе его звучало отчаяние.

Вильма не могла говорить, она только продолжала молча пристально смотреть на него, не отводя глаз и думая, что все услышанное было каким-то кошмаром.

Они долго молчали.

Потом Вильма спросила чуть слышно, как будто голос ее шел откуда-то издалека;

— Это значит… Вы хотите сказать мне… Теперь, после сегодняшнего вечера… Я буду… я никогда больше не смогу увидеть вас?

— Конечно, нет. Я и не думал говорить этого, — стремительно отреагировал маркиз. — Я только пытался сказать вам, как я люблю вас и хочу сделать вас частью моей жизни. Я не могу потерять вас. — Тут он гневно повел плечами и продолжил; — Я страстно желаю нашей близости, но нам нельзя будет всегда быть вместе.

Он крепче сжал ее руки в своих, прежде чем продолжить:

— Я как-нибудь постараюсь устроить все таким образом, чтобы вы находились подле меня, будь то в Лондоне или в имении.

Он остановился и улыбнулся ей.

— Иногда мы сможем тайно ездить в Париж или еще куда-нибудь, куда нам вздумается. Все, чего я прошу, — вашего доверия и любви ко мне, такой же сильной, как моя.

Постепенно Вильма начала осознавать задуманное им.

Ей показалось, словно земля разверзлась под ее ногами, дабы обнажить ту темную пропасть, в которую она падала.

В груди она ощутила боль, похожую на предсмертную агонию.

Какая-то часть ее существа словно была стиснута ледяными глыбами и пришла в оцепенение. Девушке казалось, что все услышанное сейчас — лишь дурное наваждение.

— Мы будем счастливы — я знаю, мы будем счастливы! — почти исступленно повторял он. — Я сделаю все, милая моя; вы никогда не будете сожалеть, что позволили мне заботиться о вас и защитить от домогательств со стороны мужчин, подобных графу.

Наконец до девушки дошел весь смысл слов маркиза. И тут же молнией сверкнула мысль о том, как мало предложение маркиза отличалось; от того, что силой навязывал ей граф.

Дрожащим голосом она смогла выговорить:

— Насколько я поняла ваши слова… вы не можете позволить себе жениться на мне… я недостаточно хороша для вас.

— Нет, все совсем не так, — запротестовал маркиз. — Вы слишком хороши, слишком красивы, слишком чисты для любого человека. Но в моем положении главы рода я обязан следовать правилу, по которому» голубая кровь» должна сочетаться только с «голубой кровью». Я не могу позволить себе попрать семейное имя и традиции рода, поддерживаемые и уважаемые в течение столетий.

Вильма плотно сжала губы.

Она подумала, что поступит правильно, если сейчас же поднимется с дивана, на котором сидела, и покинет своего спутника.

Если он питал такое уважение к древним традициям своей семьи, то и у нее была своя гордость.

Но при этом Вильма понимала: именно сейчас она не может позволить себе действовать таким образом.

Ведь этим вечером ему предстояло защищать ее честь, сражаясь на дуэли с графом де Форэ.

И поступи она сейчас, как велит ее гордость, он потеряет душевное равновесие и может промахнуться.

Тогда, если дуэль кончится плохо, в его смерти будет только ее вина.

«Я не должна ничего ему отвечать…

Мне нужно промолчать»! — сказала она себе.

— Мы продолжим наш разговор завтра, — предложил маркиз. — Время идет, а мне надо еще заехать за другом, согласившимся быть одним из моих секундантов.

И словно в ответ на тайные опасения Вильмы, пояснил:

— Вы не знаете его, а он вас. Он как раз прибыл из Рима, где работал в нашем посольстве в течение более чем двух лет.

— Он не расскажет о происходящем?.. — все еще пребывая в замешательстве, сумела задать вопрос Вильма.

Маркиз отрицательно покачал головой.

— Питер — сама осмотрительность.

Может быть, эта черта у него от его дипломатической работы, да и, кроме того, мы всегда были близкими друзьями.

Говоря это, маркиз дал знак официанту, чтобы тот принес счет.

Счет был уже готов, и, расплатившись, Линворт поднялся из-за стола.

Затем маркиз помог девушке накинуть на плечи ее бархатный плащ, и они направились к карете, ожидавшей их в двух шагах от дверей ресторана.

Как только они тронулись, Вильма почувствовала, как маркиз обнял ее.

Впервые ей захотелось воспротивиться его объятиям и поцелуям.

Он предал любовь, которую она подарила ему. Она подумала, что, поменяйся они местами и будь он только простым клерком, для нее это не имело бы никакого значения.

Она любила бы его с той же силой, как и теперь. Но тут здравый смысл подсказал ей, что это не совсем так.

Семья девушки всеми доступными им средствами попыталась бы предотвратить ее брак с человеком, стоящим, в их понимании, ниже на ступеньках социальной лестницы.

И без слов маркиза она знала — его семейство поведет себя так же.

Они выбрали ему в невесты принцессу королевской крови. Разве они смогут принять в свою семью, как бы пылко он ни умолял их об этом, дочь электрика, работающего на Цезаря Ритца.

Маркиз притянул ее ближе.

— Не бойся, моя дорогая, — сказал он, — и не стоит тебе так волноваться обо мне. Обещаю тебе — я смогу позаботиться о себе, а когда это неприятное дело окажется позади, мы забудем о нем и снова испытаем тот невыразимый восторг, то счастье, какое чувствовали сегодня днем.

Вильма была настолько напугана предстоящей дуэлью, что совсем забыла о своих собственных чувствах.

— Вы будете осторожны… очень, очень осторожны? — умоляла она. — И не будете… ведь не будете рисковать?

— Риск есть всегда, когда дерешься на дуэли, — ответил маркиз. — Но я не льщу себе, утверждая, будто я отличный стрелок, и я уверен, стреляю я намного лучше де Форэ, ведущего весьма распутный и беспорядочный образ жизни, который вовсе не способствует твердости руки.

Вильма надеялась, что так оно и было.

В то же время она предчувствовала — граф станет вести себя словно свирепое животное, которое, по словам маркиза, он и напоминал.

— Он ненавидит вас! — Она говорила громко, почти кричала. — И я знаю: он намеревается искалечить вас.

— Вы не должны так расстраиваться, — снова повторил маркиз. — Все в руках божьих, одному ему известен исход дела, и, конечно, ваши молитвы, моя любимая, поддержат меня и оградят от зла.

— Я буду молиться, знайте, я буду горячо молиться. Но граф — само воплощение дьявола., я ощущаю, как от него исходит зло.

Ей еще многое хотелось сказать, но маркиз прижал ее к себе и стал целовать.

Он выпустил девушку из объятий, только когда карета подъехала к отелю «Ритц».

— Питер ожидает меня здесь, — пояснил маркиз. — Его фамилия Хэмптон, это его отец возглавляет палату лордов.

Не успел он договорить, как дверца кареты открылась, и в нее забрался очень красивый высокий молодой человек.

— Я ожидал вас. Верной, — сказал он, — время уже поджимает.

— Что ж, вот мы и здесь. Позволь мне представить тебя Вильме Кроушоу.

Питер Хэмптон уселся напротив них и протянул девушке руку.

Уже одно его рукопожатие сказало ей — перед ней искренний и благородный человек, которому она могла доверять, как и его другу.

— Л предупредил Питера, — заговорил маркиз, — что, вопреки всем правилам, вы приглашены на поединок. Хотя если быть точным, то таково было условие моего противника, настаивавшего на вашем присутствии.

— Так легче, чем ожидать, сидя дома… гадая, когда и как все закончится, — пробормотала Вильма.

— Согласен с вами, — сказал Питер Хэмптон, — и я не спущу глаз с де Форэ.

О нем ходят всякие неприятные рассказы. Последний раз, когда он дрался на дуэли, его противник был между жизнью и смертью несколько месяцев.

Вильма не удержалась и вскрикнула от ужаса, а маркиз торопливо перебил друга:

— Ты не должен пугать Вильму! Она и так очень расстроена самим фактом дуэли;

— Не удивлен, — сказал Питер Хэмптон, — и со своей стороны я очень постараюсь быть тебе полезен.

В его голосе слышалось лукавство, он словно хотел подчеркнуть, что маркиз был слишком большим и сильным, чтобы нуждаться в чьей бы то ни было помощи.

В темноте кареты Вильма протянула руку маркизу, и его пальцы нежно пожали ее.

Вскоре экипаж подкатил к дому графа де Форэ, расположенному как раз за Енисейскими полями. Прекрасный особняк окружали деревья.

Почти сразу за чугунными воротами, в которые они прошли, начинался огромный сад.

Лишь теперь, когда они приехали на место, Вильма заметила, что у отеля «Ритц»к ним, помимо Питера Хэмптона, присоединился еще один человек, забравшийся на козлы рядом с кучером.

Он показался ей похожим на камердинера, поэтому она не удивилась, когда маркиз представил его:

— Это — Баркер, он приглядывает за мной еще с тех пор, когда я был ребенком, и упорно не одобряет дуэли.

— Истинно так, милорд, — согласился Баркер. — Ваше сиятельство сильно ошибается, принимая участие в таком поединке.

Он говорил, подумала Вильма, как рассерженная нянюшка. Маркиз рассмеялся:

— Баркер всегда ожидает худшего.

Дай ему волю, он обернет меня в вату и поместит под стеклянный колпак!

— Самое место для тебя, — поддразнил его Питер Хэмптон. — Ну а где же наш хозяин?

Появившийся слуга скороговоркой пробормотал приглашение следовать за ним.

Он не провел их в дом, а, обогнув одно крыло дома, показал дорогу на задний двор.

Там росло множество деревьев, а пышные цветущие кустарники обрамляли зеленую лужайку. Вильма подумала, что, возможно, эта лужайка предназначалась для игры в шары.

Это уединенное место, словно нарочно было приспособлено для дуэли.

Кусты и деревья скрывали все происходящее на площадке от любопытных глаз, даже со стороны самого особняка.

В дальнем конце лужайки девушка заметила графа, стоящего там вместе с тремя мужчинами.

Следуя за маркизом, Вильма почти физически ощутила, как де Форэ наблюдает за ней.

Она чувствовала в душе все возрастающую ненависть к нему.

Ей захотелось как-нибудь досадить ему, заставить его почувствовать себя неуютно от ее слов.

Однако пока они с Питером Хэмптоном остановились. Маркиз пошел вперед один, и они только наблюдали за ним.

Баркер стоял чуть поодаль.

В этот момент зажглись электрические фонари. Вильма отметила, как умело была освещена вся лужайка для игры в шары.

Фонари были установлены таким образом, чтобы никого не ослеплять, но на самой площадке было светло, как днем, а вокруг — непроглядная тьма.

Вильма обратила внимание на то, с каким интересом оглядывается вокруг Питер Хэмптон.

Обменявшись рукопожатием с пожилым человеком, который, видимо, был рефери, маркиз, возвратился к ним.

— Они стремятся закончить все, как можно быстрее, — сказал он, — и это меня устраивает.

Граф не сделал ни одного движения, чтобы приблизиться к Вильме или к Питеру Хэмптону.

Рефери обменялся с ними рукопожатием, затем вышел на середину лужайки.

На земле лежали два дуэльных пистолета, и рефери пригласил маркиза выбрать любой из них.

Тот, не спеша, тщательно исследовал пистолеты.

Наконец он протянул один из них Питеру, чтобы тот подержал его, пока маркиз будет снимать свой пиджак.

Пока маркиз готовился, рефери пригласил Вильму присесть на стул, установленный как раз за тем местом, где стоял он сам.

— Это так необычно, мадемуазель, — сказал он тихим голосом, — чтобы дама присутствовала при подобном мероприятии.

— Я понимаю, — призналась ему Вильма, — но я не смогла отказаться, и, если говорить откровенно, мне и не хотелось отказываться.

Рефери, оказавшийся весьма милым человеком, приветливо улыбнулся ей.

— Какая жалость, что мы не встретились при более приятных обстоятельствах, — сказал он галантно.

Вильма смотрела на маркиза и Питера, переговаривавшихся о чем-то вполголоса.

Взглянув в дальний конец лужайки, она поняла о чем — они обратили внимание на черную рубашку графа.

Откуда-то из дальних закоулков ее памяти всплыл когда-то слышанный рассказ о дуэлянтах, испытывающих страх и неуверенность в себе и тогда из предосторожности надевающих неприметную одежду.

Маркиз же совершенно очевидно не имел намерения переодеваться и приехал в том же самом виде, в каком ужинал.

Его рубашка казалась ослепительно белой на фоне темных кустов.

Посмотрев на него, Вильма ощутила, как беспокойно забилось ее сердце.

— Вы готовы, мсье? — обратился рефери к маркизу.

— Я готов! — ответил маркиз спокойно.

При этом он подошел к Вильме, сидевшей за спиной рефери со сложенными на коленях руками. Он бережно взял ее руку и поднес к губам.

— Я люблю вас! — сказал он тихо.

Она попыталась остановить дрожь, но заговорить с ним так и не смогла.

Какое-то мгновение они только смотрели друг другу в глаза. Потом маркиз отошел от нее и встал перед рефери.

Граф присоединился к своему противнику. Одновременно его секунданты, оба еще очень молодые люди, пересекли лужайку и стали на противоположной стороне.

Два дуэлянта стояли перед рефери, а он обратился к ним спокойным и тихим голосом:

— Вы будете стоять спиной друг к другу, до тех пор, пока я не дам сигнал начать движение. Тогда вы пойдете размеренным шагом в разные стороны, при счете «десять» вы можете повернуться и произвести выстрел.

После паузы он добавил:

— Целиться можно не выше плеча вашего противника.

Мужчины встали спиной друг к другу.

Маркиз был на голову выше графа, атлетического телосложения, но тем не менее казался очень гибким.

Рефери дал сигнал, и они начали расходиться.

В этот момент Вильма, будучи не в силах усидеть, встала со стула и стала смотреть на маркиза.

— Один… два… три. — Рефери начал считать.

И тут, словно голос свыше подсказал ей это, она внезапно перевела взгляд на графа.

Он производил страшное впечатление в своей черной рубашке и черном шелковом шейном платке.

— Пять… шесть… семь… — монотонно произносил рефери.

Оба противника почти достигли противоположных концов лужайки для игры в шары.

— Девять!.. — произнес рефери. не успел он сказать «девять», как Вильма увидела, что граф повернулся.

В тот же миг она закричала.

Ее крик прозвучал в тишине внезапно, заставив маркиза инстинктивно обернуться.

За ту долю секунды, которую заняло это движение, он увидел, что де Форэ уже стоит к нему лицом, и тогда маркиз выстрелил.

Пистолет графа разрядился в то же самое мгновение.

Услышав крик Вильмы, маркиз слегка отодвинулся в сторону.

Пуля графа, очевидно, была пущена с таким расчетом, чтобы поразить противника в спину.

Но вместо этого она лишь слегка задела руку, разорвав белый шелк рубашки.

Вильма бросилась к раненому.

Когда она подбежала, то увидела кровь, уже просочившуюся через рубашку. Маркиз левой рукой зажимал рану.

— Какой позор! — громко прокомментировал рефери.

— Проклятый мошенник! — Питер Хэмптон неистовствовал, подбежав к другу. — Он обернулся на счет «девять»!

— Я знаю, — откликнулся маркиз, — но крик Вильмы спас меня.

Баркер, камердинер маркиза, ничего не говорил. Он молча вытащил бинт и кусок ваты из своего кармана и уже оказывал своему хозяину первую помощь.

— Вы лучше бы присели, милорд, — сказал он.

— Со мной все в порядке, — ответил ему маркиз. — Слава Богу, это только царапина!

При этих словах он посмотрел на противоположный конец лужайки и замолчал.

Вильма и Питер Хэмптон проследили за его взглядом и увидели графа, лежащего на земле.

Двое его секундантов склонились над ним, и Питер Хэмптон сказал:

— Вы, должно быть, попали в него, Верной.

— Надеюсь, что это так, — ответил маркиз. — Этот человек — обманщик и жулик, я слышал о его непорядочности и прежде, но никогда не предполагал, что он настолько подлый.

— Кажется, вы ранили его в грудь, — сказал Питер Хэмптон. — Пойду выясню.

Он поспешно отошел, а Вильма заметила, как маркиз слегка качнулся.

В тени деревьев пряталась деревянная скамейка, несомненно, используемая игроками в шары для отдыха.

— Идите сюда и сядьте, — сказала она. — Даже незначительная рана может вызвать шок.

— Это очень верно, мисс, — поддержал ее камердинер, — а его сиятельство теряет много крови.

Действительно, кровь уже просачивалась через вату и повязку.

Чувствуя некоторую слабость. Вернон позволил Вильме подвести его к скамейке.

Он сел, а камердинер тут же достал другой бинт, чтобы повязать его поверх уже пропитавшейся кровью первой повязки.

Вильма молчала и только заботливо держала руку маркиза.

А он смотрел туда, где в дальнем конце площадки стоял Питер.

Спустя несколько минут тот возвратился, по дороге прихватив пиджак маркиза. Верной посмотрел на него вопросительно.

— Ваша пуля попала ему ниже плеча, — пояснил Питер, — и он в плохом состоянии. Они собираются отнести его в дом и послать за доктором.

Маркиз молча кивал.

— Мне показалось, — продолжал говорить Питер, — де Форэ преднамеренно не позаботился о присутствии здесь доктора, так что, если бы он выстрелил вам в спину, а именно это он намеревался сделать, вы непременно бы умерли.

— Я думаю, мне следует отправляться домой, и пусть кто-нибудь из вас позаботится пригласить доктора для меня, — сказал маркиз, — на случай, если моя рана нуждается в нескольких стежках.

Вильма понимала, что он храбрится.

Ведь выглядел Верной очень бледным.

Видимо, он страдал от боли, которая только-только начинала сказываться.

Он не просил о помощи, но когда они шли обратно к карете, девушка видела, что маркизу с большим трудом удается идти прямо без посторонней поддержки.

Они уселись в карету, и Питер дал указания кучеру.

— Я попросил кучера остановиться у британского посольства, — объяснил он. — Я знаю доктора, который лечит посла, будем надеяться, он не заставит нас ждать.

— Я рассчитываю, он будет помалкивать о виденном, — сказал маркиз. — Мне не хочется, чтобы о мисс Кроушоу говорили в связи с дуэлью.

— Конечно, — согласился Питер, — и я гарантирую, что ему можно доверять.

Они быстро добрались до отеля «Ритц». Теперь маркиз был совершенно бледен и с трудом держался на ногах.

Его камердинер настоял, чтобы он оперся на его плечо, скрывая свою запачканную кровью руку под пиджаком, накинутым на плечи.

Затем они как можно быстрее направились к лестнице.

— Не отпускайте карету, Питер, — сказал маркиз, прежде чем он вошел в дверь, — и отвезите мисс Кроушоу домой.

Вильма промолчала.

Она боялась, что они могли сначала завезти ее домой, и тогда она ничего бы не узнала о результатах посещения доктора.

Когда они достигни номера маркиза, Вильма осталась ждать в гостиной, пока Баркер раздевал хозяина и укладывал его в постель.

Ей трудно было усидеть на месте, она ходила по комнате взад и вперед и отчаянно молилась, чтобы Верной не слишком сильно страдал.

Она знала — если в рану попала грязь, у раненного могла подняться высокая температура.

Не успел камердинер сообщить девушке, что маркиз уложен в постель, как появился Питер Хэмптон с доктором. Это был пожилой человек, производивший впечатление весьма знающего специалиста.

Питер Хэмптон представил их друг другу, и доктор вошел в спальню маркиза.

Вильме показалось, будто прошло несколько часов, прежде чем появился Питер со словами:

— Все в порядке. Рана не такая опасная, как мы боялись, но Верной потерял много крови, и он будет чувствовать слабость еще день или два.

Вильма с облегчением вздохнула.

— Я уверена: все, в чем он нуждается, так это в отдыхе, — сказала она. — А теперь, может быть, вы будете столь любезны, чтобы отвезти меня домой.

— Именно это я и собирался вам предложить, — ответил Питер. — Но не хотели бы вы сначала пожелать спокойной ночи Вернону?

Вильма жаждала этого больше всего на свете. Но при этом она понимала, что посольский доктор будет ошеломлен ее появлением в спальне чужого ей мужчины.

— Если вы намереваетесь возвратиться сюда, — сказала она, — передайте ему мои самые горячие пожелания скорейшего выздоровления.

Питер Хэмптон улыбнулся ей.

— Непременно, — заверил он, — и я твердо знаю, что не пройдет и сорока восьми часов, как Верном восстановит свои силы.

Он открыл перед ней дверь номера.

Вильма посмотрена на закрытую дверь спальни.

«До свидания, моя любовь», — прошептало ее сердце.