Любовь во времена серийных убийц

Пять

Мой научный руководитель хотела, чтобы я перезвонила ей до того, как приступлю к работе над следующей главой, поэтому, добавив еще несколько цитат и примеров, я отправила ей электронное письмо, намереваясь назначить время беседы. К моему удивлению, она сразу же перезвонила и сообщила, что готова поработать со мной прямо сейчас.

Доктор Нильссон была чертовски грозной. Она вела курс библиографии для первокурсников, который нам всем пришлось посещать, и имела репутацию человека, который слишком ценит свое время, чтобы трепаться попусту. Я видела, как она смотрит на часы, когда, обсуждая какой-то вопрос, кто-то ходит вокруг да около. Я видела, как самые красноречивые научные работники, которых я знала, – люди, заставляющие меня чувствовать себя самозванкой, Билли Мэдисоном[27], который из-за ошибки в почтовой системе будто бы попал в аспирантуру, – начинали заикаться и краснеть, теряя под ее испепеляющим взглядом способность аргументированно защищать свою позицию в споре. Она специализировалась на Вирджинии Вулф, и нашим совместным проектом стали поиски в университетской библиотеке ответов на эзотерические вопросы о текстах Вулф, например, сколько всего существует экземпляров, в каком издании содержится та или иная аннотация или где хранятся оригиналы написанных ею писем.

Я с трудом зарабатывала четверки с минусом, которые были мне необходимы, для поддержания среднего балла успеваемости на высоком уровне, но однажды она написала комментарий к моей статье: «вольнодумно», и это выглядело как комплимент. Поэтому, когда я искала на кафедре кого-нибудь (кого угодно!), кто согласился бы помочь мне изучать тру-крайм для диссертации, на ум пришла она.

– Доктор Нильссон, здравствуйте, – проговорила я, поправляя наушники, чтобы убедиться, что микрофон находится достаточно близко ко рту. Чем дольше я общалась с доктором Нильссон, тем больше подозревала, что некоторые выражения ее лица на занятиях скорее были вызваны проблемами со слухом, чем ее сложным характером. – Это Фиби Уолш.

– Фиби, – произнесла она своим холодным, резким голосом. – Я так понимаю, у вас есть для меня еще одна глава. Что вы хотели обсудить?

Она делала это каждый раз в обязательном порядке, сначала просила меня позвонить, а затем мгновенно представляла все так, будто это была моя инициатива. Это неизбежно приводило к тому, что я разочаровывала ее своими невнятными и непродуманными вопросами. Я почти слышала, как она думает: «Зачем она назначила беседу, если не готова?»

– Что ж, – начала я, подыскивая что-нибудь, что, как я надеялась, звучало бы достаточно разумно. – В этой главе я сосредоточилась на книге Буглиози – помните, он был обвинителем на процессе Мэнсона? Но я не знаю, стоит ли мне использовать в своем анализе книгу о Гейси[28], написанную его адвокатом, чтобы противопоставить их подходы. Или мне следует включить какой-то эпизод из книги прокурора по делу Эйвери[29]? Она редактировалась так много раз, это дико, но, думаю, именно так происходит, если Нэнси Грейс[30] пишет ваше предисловие…

– Мне необходимо это прочитать, – прервала меня доктор Нильссон. – Только тогда я смогу дать вам объективный отзыв о вашем подходе.

Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не сказать, что именно, поэтому мне и не нужен был этот звонок немедленно. Вместо этого я покорно отправила ей электронное письмо с прикрепленным черновиком.

– Хорошо, – проговорила я. – Звучит заманчиво. Черновик уже у вас в почтовом ящике.

– Отлично, – ответила она, но в ее голосе уже слышались нотки разочарования. – Теперь давайте поговорим о материалах для вашего заявления о приеме на работу. Что у вас готово – ваше резюме, философия преподавания, примерные учебные программы и задания?..

Что у меня готово? Ничего из этого. На моем компьютере была папка с папками, напоминавшая русскую матрешку. Там хранились файлы с уроками, которые я вела, и можно было порыться в них, пытаясь найти свои лучшие учебные планы и задания, надеюсь, наименее заимствованные у людей, которые преподавали этот курс до меня. У меня имелось резюме, которое я использовала при подаче заявок на участие в конференциях, но его нужно было доработать, чтобы оно подходило для трудоустройства. Я даже думать не хотела о том, чтобы расписывать свою философию преподавания. Это меня чертовски пугало.

Снаружи послышался шум грузовика Сэма. Я пробыла здесь всего несколько дней, но уже по звуку определяла, когда он уходил и возвращался. График его все еще казался мне загадочным. Я посмотрела сквозь жалюзи и увидела, как он тащит в свой дом совершенно невероятное количество льда в пакетиках. Интересно.

Должно быть, я молчала слишком долго, потому что доктор Нильссон нетерпеливо продолжила:

– Вы планируете выйти на работу в следующем году?

– Ага, – брякнула я, опуская жалюзи, и поспешила поправить себя. – То есть да. Я надеюсь на это. Работа – это всегда хорошо, верно?

На мгновение я забыла, что чувство юмора не входило в число поистине блестящих качеств доктора Нильссон.

– У вас есть географические предпочтения?

Все эти вопросы, и я это знала, должны были возникнуть в конце моего шестилетнего пребывания в академическом коконе. Однако я полагала, что у меня достаточно времени, чтобы обдумать их. Но теперь у меня в голове все перепуталось – мой единственный брат находился во Флориде, моя мать и ее новый муж переехали в Джорджию, последние пять лет я жила в Северной Каролине, где училась в аспирантуре. Чувствовала ли я привязанность к какому-либо из этих мест?

– Не совсем, – ответила я. – Нет.

Что-то в вопросе доктора Нильссон заставило меня ощутить беспокойство, и, просто чтобы чем-то занять себя во время нашего разговора, я пошла проверить папин почтовый ящик. Гнетущая влажность обрушилась на меня, как только я вышла на улицу. Сэм уже был в доме, по-видимому, складывал лед в холодильник. Я старалась не думать о Джеффри Дамере[31], но в данный момент это получилось рефлекторно.

Кошка моей соседки – я предположила, что это ее кошка, поскольку в тот вечер, когда я приехала, она устроилась на подъездной дорожке к ее дому, – теперь лежала на испанской плитке моего крыльца, вероятно придя сюда в поисках прохлады. Я чуть было не остановилась, чтобы поздороваться, но вспомнила, что все еще разговариваю по телефону, и к тому же это прозвучало бы безумно. Тем не менее я попыталась слегка кивнуть кошке, перешагнула через нее и закрыла за собой дверь, чтобы она не проникла внутрь.

– Напомните, – продолжала доктор Нильссон, – есть ли кто-то в вашей жизни?

С тех пор, как я попала сюда, кошка была первым существом, которое вызвало у меня искреннее дружелюбие, поэтому я была склонна ответить «нет». И вдруг поняла, что доктор Нильссон интересуется, есть ли у меня романтические отношения, и ответ был – категорически нет.

– Прямо сейчас – нет.

– Хорошо, – впервые за все время разговора я услышала, что она по-настоящему довольна. – Оставляет возможность выбора. И у вас есть высокие шансы осесть там, где захочется.

– Определенно, – рассеянно ответила я. Почтовый ящик отца был забит всяким хламом. Купоны, уведомление по страховке, которое, как я поняла, было всего лишь рекламой, и местный рекламный проспект, в котором первую полосу занимала статья о парне, выигравшем общегосударственный конкурс авторов песен.

– Итак, вы переходите к следующему разделу? – подсказала доктор Нильссон. – Где собираетесь подробнее проанализировать Капоте, если я правильно помню вашу заявку.

Кошка все еще лежала, растянувшись на крыльце. Когда я подошла к двери, она запрокинула голову и, прищурившись, посмотрела на меня, будто хотела привлечь к себе внимание.

– Верно, – подтвердила я, опускаясь на колени, чтобы осторожно почесать животное под подбородком. Я понятия не имела, насколько дикой была эта кошка, бездомная, домашняя или талисман района. Она была маленькой, не совсем котенок, вероятно, подросток. Ее окрас создавал впечатление, будто она в маленьком смокинге – белые лапы и грудка, и остальная шерсть абсолютно черная. – В «Хладнокровном убийстве» есть целая глава, посвященная тому, как Капоте сблизился с Перри[32] и Диком[33], как эти отношения повлияли на его повествование и жанр тру-крайм в целом. Затем я собираюсь прочитать главу из книги Энн Рул о Теде Банди «Убийца рядом со мной», где она описывает время, когда работала с ним в кризисной клинике Сиэтла. На самом деле это интересно, потому что…

– Я рада слышать, что у вас есть план, – снова перебила меня доктор Нильссон. – Я получила последнюю главу вашей работы, и свои комментарии по ней пришлю на следующей неделе. Если захотите прислать мне черновые материалы, которые вы собрали для подачи заявки, я буду рада ознакомиться и с ними.

– О-о! – вымолвила я. – Хорошо.

Это было щедрое предложение. У меня было несколько друзей, чьи консультанты просматривали их наработки, но в большинстве случаев это было обусловлено тем, что они долгие годы работали вместе. Во многих случаях это происходило потому, что их исследования были связаны – они могли быть соавторами научной статьи или вместе выступать на конференции, кого-то могли свести профессора.

В моем случае несмотря на то, что я работала с доктором Нильссон над, возможно, самым крупным на сегодняшний день проектом в моей жизни, мы не очень хорошо знали друг друга. Я не думала, что она считает меня протеже или кем-то в этом роде.

– Поговорим позже, – сказала она и повесила трубку.

Кошка, негромко мурлыча, продолжала выпрашивать ласку. На ней не было ошейника, но она определенно не была дикой.

– Тебе будет интересно узнать побольше о Теде Банди, – пробормотала я. – После того, как Энн впервые навестила его в тюрьме, ей приснился сон, в котором она должна была спасти ребенка, только этот ребенок оказался демоном, который укусил ее за руку. Очень похож на ребенка Розмари, если хочешь знать мое мнение. Который ведет к Роману Полански, затем к Шэрон Тейт и обратно к Мэнсону…

Кошка скептически дернула усами.

– Поняла, – кивнула я. – Ухожу.

В тот вечер Коннер и Шани удивили меня, заявившись. Я бы никогда в этом не призналась, но я была безмерно благодарна не только за еду, но и за компанию. Уже через несколько дней, проведенных в этом доме, я была на грани срыва, а буррито меня немного взбодрил.

Общение с ними как с парой давалось мне легко, и единственная проблема, с которой я сталкивалась при этом (помимо иногда отвратительной, на мой взгляд, излишней демонстрации чувств), заключалась в том, что я до смерти боялась сболтнуть что-нибудь о предложении руки и сердца. Я пожалела, что Коннер вообще сообщил мне, потому что теперь я постоянно думала об этом, какую бы тему мы ни обсуждали. Они рассказали, что собираются на бейсбольный матч, и я чуть было не брякнула что-то вроде: «Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься делать предложение с помощью jumbotron[34]. Шани прокомментировала, что не ждет ничего особенного от предстоящего распределения, и мне захотелось подмигнуть ей и сказать, что на самом деле ей есть чего ждать. Я, к счастью, сдержалась и не подмигнула. Но этот секрет пожирал меня изнутри.

– Фиби?! – Очевидно, Коннер уже некоторое время пытался привлечь мое внимание.

– Хм-м-м, да?

– Я спросил, не думаешь ли ты, что нам стоит обзавестись мусорным контейнером, – продолжил он. – Чтобы избавиться от этого… – Он растерянно огляделся, будто ни одно слово в английском языке не могло в полной мере описать то, что было у него перед глазами. Наконец, он остановился на разочаровывающем: – …этих вещей.

– Сколько он стоит? – Одним из результатов разговора с доктором Нильссон, состоявшегося ранее, было то, что он заставил меня еще раз задуматься о моих финансах, о том, во сколько мне обойдется сам процесс поступления на работу. Сайты с вакансиями, на которые я могу загрузить свои резюме, стоимость полетов на собеседования, которые мне никто не оплатит, а еще мне, вероятно, понадобится хороший блейзер…

– Я должен получить первую зарплату в эту пятницу, – ответил Коннер. – Смогу заплатить.

– Мы можем разделить эту сумму на двоих, – проговорила я. Какая-то часть меня как старшей сестры все еще считала невозможным позволить моему младшему брату взвалить все на себя, хотя было бы облегчением не беспокоиться об этом.

Он пожал плечами.

– Он отлично справляется со своей работой, – вставила Шани, будто это было родительское собрание. – Сколько у тебя уходит, восемь минут?

– Семь с половиной, – поправил он, откусывая буррито, – и это не лучший результат. Мне предстоит еще сильно вырасти.

– Ты мог бы вести более непринужденную беседу, – заметила я, – чтобы растянуть время? У тебя всегда хорошо получалось просто разговаривать с незнакомцами.

Коннер сглотнул и демонстративно закатил глаза.

– Предполагается, что звонки должны быть короткие, – объяснил он. – Вас оценивают по эффективности, и они хотят, чтобы каждый час вы делали девять звонков, в среднем по шесть минут и пятнадцать секунд каждый. Это оставляет почти четыре минуты в час на перерыв, но вы просто экономите их все сразу, а затем можно делать пятнадцатиминутный перерыв каждые четыре часа.

Я взглянула на Шани, которая ободряюще улыбалась Коннеру.

– Как-то… много цифр, – пробормотала я.

Коннер снова пожал плечами.

– Мне дали заламинированную распечатку, чтобы я хранил ее на своем рабочем месте, – сказал он. – Так что мне не нужно самому заниматься математикой.

– Тебе это нравится?

– Это здорово, – ответил он. – Мне подарили спортивную бутылку для воды с логотипом компании. Если проработаешь там год, получишь футболку.

– Ну что ж, – проговорила я. – Продолжай усердно трудиться.

– Это то, что у меня получается лучше всего, – улыбнулся Коннер. – Помнишь, как мы играли в Heavy Machinery[35] снова и снова, просто чтобы набрать достаточно жизней и пройти более сложные уровни?

Мне потребовалась секунда, чтобы понять, о чем он говорит. Затем он указал на татуировку Крэша Бандикута на своей икре, на его лице появилась глупая улыбка, и я закрыла глаза. Конечно!

– Еще был Slippery Climb[36], – вспомнила я. – Там до первой контрольной точки нужно было добираться миллиард лет.

– Но там еще была High Road[37], – заметил Коннер. – Этот уровень был просто ужасным.

Шани перевела взгляд с меня на Коннера.

– Полагаю, речь о видеоигре?

– Это та самая видеоигра, – проговорил Коннер, – с которой все началось.

Судя по озадаченному выражению лица Шани, допускаю, что она не очень довольна Коннером.

– О! – воскликнула она, вскакивая со своего места на диване. – Я принесла книгу, о которой тебе рассказывала.

Она порылась в своей огромной сумке и достала тонкую книжку в черно-белой обложке, шрифт которой напоминал шрифт церковной брошюры. Очевидно, что она предназначалась для еще более юной аудитории, чем я себе представляла, скорее для детей, чем для подростков. По ряду причин это показалось мне неуместным в моей ситуации, и у меня возникла внутренняя негативная реакция на то, что при ближайшем рассмотрении оказалось, по сути, шрифтом Brush Script MT с эффектом тени. Но Шани было приятно заботиться обо мне, и скоро она собиралась стать частью моей семьи, поэтому я приняла книгу с улыбкой.

– Я прочитала несколько страниц по дороге сюда, и это действительно впечатляет, – произнесла Шани, взглянув на Коннера, словно ища поддержки. – Думаю, ты найдешь для себя много интересного.

Этот взгляд сказал мне о многом. Мне стало ясно, что они обсуждали нашу семью, обсуждали меня. Теперь я могу только догадываться, к каким выводам они пришли. Коннеру было шесть, когда наши родители развелись, и всего восемь, когда я вообще перестала приезжать к отцу. Интересно послушать, какие представления о моих чувствах от потери отца он себе насоставлял.

Но Шани грустно улыбнулась мне, и вся моя злость улетучилась. С ее стороны было очень любезно волноваться обо мне, хотя мне и не нравилась мысль о том, что они с Коннером сговорились мне «помочь». Я сделала вид, что заинтересовалась, и пролистнула пару страничек.

– Я добавлю ее в свою стопку для чтения, – сказала я. – Сразу после мемуаров дочери Утреннего Убийцы. Помнишь его, Коннер? В восьмидесятых его связывали по меньшей мере с восемью убийствами в Центральной Флориде.

Коннер покачал головой:

– Это было еще до моего рождения. И я не смотрю черно-белое телевидение.

Я закатила глаза:

– Это было и до моего рождения, придурок. Но это случилось недалеко отсюда, чуть больше чем в часе езды к северу. Ты должен был слышать об этом парне.

– Я просто собирал карточки с покемонами, как нормальный человек, – парировал Коннер. – Кстати о нормальных людях: у соседа вечеринка или что-то в этом роде? Перед домом стоит несколько машин.

Я подскочила к окну, чтобы убедиться. Конечно же на подъездной дорожке к его дому стояли три машины, и еще несколько расположились вдоль улицы. При всей своей бдительности я неожиданно упустила это развитие событий.

– Что ж, это объясняет пакеты со льдом, – пробормотала я.

Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Коннер бросает на Шани красноречивый взгляд. Сначала книга, теперь это. Я не могла промолчать:

– Что?!

– Ничего, – ответил он, сделав круглые глаза.

– Коннер считает, что зацикленность на соседе – это способ справиться с переменами в твоей жизни, – в этот же момент произнесла Шани.

Коннер одарил ее осуждающим взглядом, означавшем «вот спасибо!», который казался бы более выразительным, если бы его рот не был измазан соусом тако.

– Я никогда такого не говорил. Я сказал, что мой психотерапевт предположила, что это может быть одним из объяснений зацикленности Фиби, но…

Я подняла руки, как бы отгораживаясь от этого разговора. Он обсуждал меня и со своим психотерапевтом?! Господе Иисусе!

– Вы оба и ваш доктор Фрейд придаете этому больше значения, чем стоило бы, – проговорила я. – У нас с ним было несколько контактов, и всякий раз все выглядело несколько странно. Так что вполне естественно, что я хочу позаботиться о себе. Я одинокая женщина и живу одна.

– Ладно, но… – Коннер сморщил нос, изображая на лице крайнюю степень сомнения. – Странно – потому что он вел себя странно? Или все же ты?

– Да он… – Я внезапно поняла, что никак не могу закончить фразу фактами, говорящими в мою пользу. Он перенес мой стол, вежливо принял ошибочно доставленную посылку, подстриг газон. Вряд ли это была триада Макдональда[38].

Была еще та ночь, когда он что-то делал в своем гараже. Таинственная жидкость на его руках. Пластиковые пакеты в его машине. Ничто из этого не делало его самым осторожным убийцей на свете, но «форд бронко» был весь в крови, а О. Джей[39] все равно вышел сухим из воды.

– Неважно, – бросила я. – В ближайшее время мне не понадобится сахар или соль, а если и понадобится, на другой стороне есть соседка-кошатница.

– Пэт все еще там? – удивился Коннер. – Она всегда напоминала мне бабушку из фильма «Наполеон Динамит». Она выходила во двор и бросала хлеб птицам, всем своим видом будто говоря: «Ешьте, маленькие засранцы! Я делаю это для вас!»

– Если вдуматься, – проговорила я, – к ее услугам все кошки на улице, а она по-прежнему приманивает птиц. Довольно мрачно.

– Я не думал об этом с такой точки зрения, – сказал Коннер, скривившись. – Но послушай! На самом деле мы понимаем, что ты здесь в одиночестве. Нам ненавистна сама мысль о том, что ты нервничаешь или чувствуешь себя в опасности.

Он потянулся, чтобы взять Шани за руку, и, честно говоря, это был первый намек на то, что «мы» в его предложении означает: он и его девушка, а не он и его психотерапевт. По крайней мере, это предотвратило серьезный разговор о границах дозволенного.

– И именно поэтому мы решили, – подхватила Шани, взглянув на него, словно ища поддержки, – что нам стоит переехать сюда. Тогда ты не будешь одинока.

Я не представляла, что в этот момент творилось на моем лице. В моем воображении мои глаза были широко распахнуты от недоумения, рот открывался и закрывался, как у рыбы, ноздри раздувались от едва сдерживаемого раздражения. Но внешне я, должно быть, сохраняла некое подобие самообладания, потому что мой брат улыбался мне так, словно только что преподнес величайший подарок.

И объективно, с их стороны это было сделано из самых лучших побуждений. По доброте душевной. Это правда, что я вернулась в город, где на самом деле никого не знала – кроме Элисон, отношения с которой лучше было оставить похороненными под старыми выпусками Teen Beat. Правда и то, что впереди было много работы по дому и мне бы хотелось, чтобы Коннер иногда был рядом и помогал.

Что, впрочем, не означало, что я не сойду с ума, если мы с братом и его девушкой будем жить в одном доме.

– Что ж, – заговорила я, тщательно подбирая слова. – Я ценю это предложение, но…

– Это на пару месяцев, пока мы не подготовим дом к продаже, – перебил Коннер, чтобы успокоить меня. – У нас остался всего месяц оплаченной аренды нашей квартиры, и мы можем сдать наши вещи на хранение, прежде чем подпишем новый договор.

– За исключением кровати, конечно, – заметила Шани.

– Да, мы же не будем спать на полу, – поддержал ее Коннер. – И еще нам нужны Xbox и PlayStation. Он с надеждой посмотрел на меня. – А ты не привезла свои?

Я потерла виски, слегка покачав головой.

– Все в порядке, – махнул рукой брат. – В моем есть все самое интересное. А еще у Шани есть статуя Будды, которая очень важна для нее лично…

– Я не буддистка, – смущенно произнесла Шани, – но ее подарила мне моя тренер по кроссу в старших классах, и она сказала…

– Она не такая уж большая, – вставил Коннер, – легко поместится в углу гостиной, если мы передвинем ящики с рождественскими штучками. О, и мы, конечно, возьмем с собой Хэнка, но он почти не занимает места, подойдет любая плоская поверхность, которая выдержит десять фунтов…

– Десять галлонов, – поправила Шани, – что ближе к восьмидесяти фунтам. Но, детка, мы всегда можем принести столик, на котором сейчас располагается Хэнк.

Ситуация выходила из-под контроля.

– Кто такой Хэнк?

В комнате стало тихо, Коннер и Шани смотрели на меня так, словно я совершила нечто похожее на… предательство. Будто они не могли поверить, что я способна задать такой вопрос и что мне еще многому нужно научиться.

– Хэнк – наша золотая рыбка, – объяснил Кон-нер. – Мы выиграли ее на окружной ярмарке в прошлом году.

– Говорят, такие долго не живут, – добавила Шани, – но Хэнк выносливый.

– Ну а мы о нем заботимся, – продолжал Коннер. – Большинство людей просто кормят своих рыб любыми старыми хлопьями, но мы заказываем…

– Ладно, хватит, – отрезала я. – Хэнк сюда не переедет.

Это прозвучало грубо и несправедливо предвзято по отношению к рыбам. На самом деле, из них троих у Хэнка было больше всего шансов переехать сюда. Я попыталась немного сгладить ситуацию:

– Не то чтобы я не оценила ваше предложение. Поверьте, оценила. Мне наверняка понадобится помощь по дому, и я действительно… – Следующая часть была настолько трогательной, насколько я на нее способна, и я почувствовала, как слова застревают у меня в горле: – …рада возможности проводить больше времени с вами обоими. Но мне нужно работать над диссертацией, а для этого мне необходимы тишина и покой и…

Коннер нахмурился.

– Но именно об этом я и говорю. Ты торчишь здесь, читаешь о жутких убийствах, а потом становишься параноиком из-за своего соседа.

– Я не параноик! – воскликнула я. – И дело не в соседе. Кстати, его зовут Сэм.

– Я помню, – ответил Коннер. – Кажется, на днях ты произнесла, цитирую, «Сэм, запятая, сукин сын».

– Это была шутка, – возразила я. – Разумеется, я не думаю про соседа, что он на самом деле серийный убийца. Во-первых, в округе нет ни одного нераскрытого убийства, которое можно было бы с ним связать. А во-вторых…

Коннер поднял брови в ожидании. Я ясно видела, что мои аргументы не произвели на него впечатления, хотя должны были бы. Так что, возможно, отчаянно пытаясь найти нечто достаточно убедительное, чтобы заставить Коннера и Шани отказаться от идеи жить со мной, я выпалила:

– Как вы думаете, я бы пошла на вечеринку домой к серийному убийце?