Мадонна с лилиями

ГЛАВА ПЯТАЯ

Маркиз в хорошем настроении ехал в Айлингтон.

На его лице было то же победное выражение, какое появлялось всякий раз, когда ему удавалось выиграть на скачках или победить соперника в боксе.

Он добился того, что, по мнению его секретаря, было невозможно, и имел все основания гордиться собой.

Когда вчера днем маркиз вернулся в Фейн-хауз и послал за своим секретарем мистером Эшуортом, ведавшим кроме своих обязанностей еще и финансами маркиза, он чувствовал, что обустройство жилища для Сириллы — это самое волнующее из всего, что ему доводилось делать в жизни.

Маркиз понимал, что сразу он не сможет дать ей всего, что хотел бы. В то же время в мечтах он уже представлял, какие картины развесит по стенам, какими коврами устелит пол, какую закажет мебель — словом, создаст обстановку, достойную, по его мнению, этой уникальной девушки.

С самого начала маркиз решил, что Сириллу должны окружать картины, которые выгодно бы оттеняли ее красоту, столь гениально изображенную Лохнером. Поразмыслив, он пришел к выводу, что лучше всего для этой цели подойдут Буше и Боттичелли. Эти полотна висели в его доме на Беркли-сквер, и именно их маркиз намеревался повесить в особняке, куда предстояло переехать Сирилле.

Однако когда он обратился к мистеру Эшуорту с такими словами: «Я хочу, чтобы вы сегодня же купили для меня дом оригинальной постройки и непременно с садом», секретарь уставился на него в немом изумлении.

— Сегодня, милорд? — переспросил он, не веря своим ушам.

— Именно так! — подтвердил маркиз.

— Но это невозможно!

— На свете нет ничего невозможного! — не допускающим возражения тоном изрек маркиз. — Во всяком случае, для меня.

Он произнес эти слова с улыбкой, и мистер Эшуорт подумал, что, вероятно, с его хозяином произошло что-то очень приятное. Еще никогда маркиз Фейн не выглядел таким довольным и счастливым.

Секретарь представить не мог, что же могло привести его в такое прекрасное расположение духа.

За последние дни не было скачек, на которых лошадь маркиза, как обычно, пришла бы первой, впрочем, как и других спортивных состязаний, до которых он был весьма охоч.

И все же маркиз сиял и явно чувствовал себя победителем.

Мистер Эшуорт был слишком тактичен, чтобы задавать какие бы то ни было вопросы. Вместо этого он сказал:

— Я сделаю все, что в моих силах, милорд, чтобы найти именно такой дом, какой вам требуется, однако должен заметить, что сезон только начался и все подходящие помещения уже давно сняты по крайней мере на ближайшие два месяца.

— Ищите, Эшуорт, ищите! — настойчиво повторил маркиз.

— У меня тут два письма, милорд, которые требуют вашей подписи, — быстро проговорил мистер Эшуорт, радуясь, что можно сменить тему. — Еще я должен сообщить, что, к сожалению, ваша кузина, вдовствующая леди Блетчли, вчера вечером скончалась.

— Пошлите венок, — откликнулся маркиз и не глядя подписал письма, поданные ему секретарем.

Разумеется, милорд. Похороны состоятся за городом, так как ее светлость скончалась в доме своего сына.

Только тут маркиз поднял голову от стола.

— Насколько мне известно, у ее светлости был дом в Лондоне неподалеку отсюда. Или я ошибаюсь?

— Нет, милорд, не ошибаетесь. На Саут-стрит, если быть точным. Дом под номером девятнадцать. Осмелюсь напомнить, что он выгодно отличается от других особняков, расположенных по соседству.

Маркиз многозначительно посмотрел на мистера Эшуорта, и тот мгновенно его понял.

— А ведь это вполне возможно, милорд!

— Насколько мне известно, ее светлость последний год не жила в Лондоне.

— Затрудняюсь ответить точно, милорд.

— Я слышал, — неторопливо продолжал маркиз, — что, когда леди Блетчли заболела, она уехала в свое загородное поместье и с тех пор жила там со старшим сыном.

Мистер Эшуорт промолчал, понимая, что его хозяин скорее рассуждает сам с собой, чем ждет ответа.

— Мне также известно, — добавил маркиз, — что моя кузина намеревалась оставить свой дом в Мейфере младшему сыну, молодому человеку, весьма склонному к азартным играм. Я частенько встречал его в Уайтс-клубе. Полагаю, что найду его там, если поеду сейчас же.

— Похороны назначены на послезавтра, милорд, — напомнил мистер Эшуорт.

— Значит, Чарли Блетчли наверняка сидит в клубе, — подвел черту маркиз, подымаясь.

Он покинул кабинет с такой скоростью, что мистеру Эшуорту оставалось лишь изумленно взирать ему вслед.

Что произошло с хозяином? Откуда вдруг эта неуемная энергия?

Он даже утратил свой обычный цинизм — качество, по мнению мистера Эшуорта, совершенно неподходящее для такого молодого человека.

Действительно, сейчас, когда маркиз торопился в Айлингтон, вряд ли кто-нибудь назвал бы его циником.

Он был в восторге от своего плана. Дом леди Блетчли как нельзя лучше подходил для Сириллы.

Конечно, его придется обставить заново. У ее светлости, дамы весьма обеспеченной, имелась кое-какая красивая мебель, которую, по мнению маркиза, можно даже оставить, пока он не найдет другую обстановку, более достойную Сириллы.

Сам дом был построен в прошлом веке знаменитым архитектором Робертом Адамом и выглядел очень импозантно. Это был особняк с просторными светлыми комнатами, красивыми карнизами, изысканными каминами и паркетными полами.

Ковры и шторы были, на взгляд маркиза, хотя и далеки от совершенства, но свидетельствовали о хорошем вкусе хозяйки, а уж после убожества и бедности Айлингтона они наверняка покажутся Сирилле верхом роскоши.

Вокруг дома располагался небольшой, хорошо ухоженный садик. Сейчас в нем вовсю цвели тюльпаны и маргаритки, а плодовые деревья только собирались зацвести.

Маркиз уже представлял себе, как восхитительно будет выглядеть Сирилла среди роскошной цветущей природы. Картина эта стояла перед ним как живая, и ему вдруг до боли захотелось увидеть так поразившую его девушку, стиснуть ее в объятиях и расцеловать.

За свою жизнь маркиз целовал бессчетное количество женщин, но никогда прежде не испытывал он такого всепоглощающего восторга, такой неземной радости, как в то мгновение, когда его губы коснулись губ Сириллы. А самое главное — он был уверен, что и она испытывает точно такое же чувство по отношению к нему.

— Я люблю ее! — воскликнул маркиз, не в силах сдержать эмоций. — Мне даже в голову не могло прийти, что я способен на такое сильное чувство…

Ему хотелось и смеяться, и плакать от счастья. Оставалось только благодарить судьбу за то, что она помогла ему полюбить женщину такой же совершенной любовью, какую до этого он испытывал лишь к искусству и спорту.

Маркизу повезло — он без труда отыскал Чарли Блетчли. Еще меньшего труда стоило маркизу уговорить своего молодого родственника продать ему — за весьма солидную сумму — дом, унаследованный от матери.

Как и предполагал маркиз, долги юного Блетчли достигли такой астрономической суммы, что у него не было ни малейшего шанса расплатиться с кредиторами, кроме как пустив в ход так кстати подвернувшееся наследство.

Маркиз пробыл в Уайтс-клубе недолго, а покинул его уже законным владельцем дома на Саут-стрит, заручившись к тому же разрешением прежнего владельца переехать немедленно, не дожидаясь оформления сделки у нотариуса.

— Должен заметить, что вы зря времени не теряете, кузен Вирго! — восхищенно воскликнул Чарли Блетчли. — Я боялся, что мне не удастся сбыть с рук этот дом по крайней мере в течение года, а это означало бы, что придется нанимать управляющего, да еще и платить ему бог знает сколько!

— Тебе определенно повезло, — с улыбкой промолвил маркиз, умолчав при этом, что и ему, надо признаться, тоже.

Отъезжая от Уайтс-клуба, он размышлял о том, что судьба, так счастливо соединившая их с Сириллой, продолжает осыпать его своими милостями.

Да и в кое-каких прежних событиях — например, в том, что Франс Винтак решил продать вторую изготовленную им подделку именно Айзексу, а тот в свою очередь, тоже не без вмешательства рока, отнес картину принцу Уэльскому, просматривался перст судьбы.

«Несомненно, мне следует поставить Его Высочество в известность о том, что понравившаяся ему картина — фальшивка», — подумал маркиз, но потом решил, что пока упоминать об этом не следует, иначе принц загорится желанием познакомиться с Сириллой.

Это совершенно не входило в его планы. «Она моя и только моя!» — снова и снова повторял про себя маркиз.

При мысли о том, что вскоре он сможет прийти в дом на Саут-стрит, закрыть за собой дверь и оказаться наедине с Сириллой, маркизом овладело волнение.

Он поздно заснул, ибо множество дел требовало его внимания, однако встал, по обыкновению, рано.

Маркиз собирался уже поехать в Айлингтон, но был вынужден задержаться по настоянию мистера Эшуорта.

Оказалось, что человек, нанятый секретарем для осмотра дома на Саут-стрит, нашел в нем ряд серьезных недостатков, и необходимо было немедленно обсудить, как их устранить.

В любой другой ситуации маркиз не стал вмешиваться бы в это дело, а целиком положился бы на компетентность и добросовестность своего секретаря. Но в данном случае речь шла о Сирилле, а значит, не существовало мелочей, не достойных самого пристального его внимания.

Кроме того, прикинув, маркиз пришел к выводу, что лучше поехать на место и во всем разобраться самому, а не перепоручать это другим, менее заинтересованным лицам.

Итак, все трое — маркиз, мистер Эшуорт и человек, занимавшийся первичным осмотром, — отправились на Саут-стрит. Как выяснилось, поездка оказалась не напрасной — маркиз усмотрел в доме еще ряд недостатков, ускользнувших при вчерашнем осмотре помещения и требовавших его несомненного вмешательства.

Оставив своих спутников внизу, маркиз поднялся по лестнице в просторную спальню с эркером, откуда открывался прелестный вид на сад.

Там стояла кровать, изголовье которой украшали резные позолоченные русалки и дельфины, а накрыта она была стеганым атласным покрывалом цвета нильской воды. Именно такой цвет, по мнению маркиза, мог как нельзя лучше оттенить необычные волосы Сириллы.

Некоторое время он не двигался, представляя в своем воображении, как девушка будет лежать на этой огромной кровати, миниатюрная, воздушная и обладающая той хрупкой волшебной красотой, которую с большим мастерством удалось передать Лохнеру на своей картине.

«Я люблю ее и сделаю все, чтобы она была счастлива», — мысленно поклялся маркиз.

И вдруг перед его взором встали тени многочисленных женщин, которых он любил до Сириллы, заслоняя от него ее чистоту и невинность.

С усилием прогнав от себя это видение, Фейн подошел к окну и выглянул в сад.

Теперь, когда он смотрел на цветущие внизу цветы, Сирилла представилась ему робким подснежником. Нежный и красивый, он прячется от людских глаз под деревьями, но стоит его сорвать, и он уже не тот, что был прежде.

А что, если и его любовь лишит Сириллу ее невинности и чистоты? Есть в этой девушке какая-то неземная святость, которой лучше не касаться грубыми руками, чтобы не испортить.

Однако маркиз тут же одернул себя. Нет, их любовь настолько возвышенна, что она не испортит девушку. Может быть, если Сирилла будет принадлежать ему, она и утратит часть своей чистоты и воздушности, зато станет настоящей земной женщиной.

— Я преклоняюсь перед ней! — восторженно проговорил маркиз. — Никогда в жизни я не сделаю ничего, что могло бы ее огорчить…

Обсуждение планов по переустройству дома отняло довольно много времени, и был уже полдень, когда маркиз наконец получил возможность отправиться в Айлингтон.

Он предполагал, что Сирилла волнуется, почему его так долго нет, но потом решил, что она наверняка понимает — его задержали дела.

Уезжая, маркиз отдал необходимые распоряжения мистеру Эшуорту. Секретарь должен был послать закрытую карету за Ханной и багажом, а сама Сирилла, как предполагал маркиз, отправится вместе с ним в фаэтоне. Он был уверен, что девушке больше по душе придется открытый экипаж, поскольку в этом случае она сможет полюбоваться цветущими каштанами — зрелище, которым всегда славился Лондон.

Лошади бежали так резво, что маркиз вскоре понял — он прибудет в Айлингтон гораздо раньше, чем рассчитывал, и у него еще останется время поговорить с Сириллой, прежде чем прибудет закрытая карета.

Как только фаэтон остановился, маркиз нетерпеливо спрыгнул на мостовую, подбежал к знакомой обшарпанной двери дома номер семнадцать и постучал.

«Она наверняка догадается, кто это», — с довольной улыбкой сказал он себе.

Подняв глаза, маркиз устремил взгляд на окно, ожидая увидеть там Сириллу.

Однако в доме стояла тишина. На стук никто не отозвался. Подождав некоторое время, маркиз постучал опять, на этот раз гораздо громче, так что даже редкие прохожие удивленно обернулись посмотреть, кто это так шумит.

«Она ведь ждет меня», — недоумевая, сказал себе маркиз. Даже если Сирилла решила, что он слишком задержался, она не станет дуться или сердиться, как сделала бы на ее месте любая другая женщина. В этом он был совершенно уверен.

И все же на стук никто не отзывался. Маркиз нахмурился — впервые за целый день.

Странно, что обе женщины одновременно отправились за покупками — ведь он недвусмысленно дал понять накануне, что обязательно приедет утром.

Маркиз снова постучал, а затем принялся нетерпеливо расхаживать взад и вперед по мостовой.

Даже если Сирилла и Ханна куда-то вышли, то наверняка недалеко, а значит, скоро вернутся.

Только сейчас маркизу пришло в голову, что в доме, должно быть, нечего есть, и, поскольку он не приехал с утра, как обещал, Сирилла могла подумать, что теперь он появится не раньше чем после ленча, и ушла в магазин.

«Но ведь я дал Ханне денег, — возразил он сам себе. — Неужели она не могла купить еды раньше, а стала дожидаться столь позднего часа?»

Он постучал опять, потом еще раз, и в эту минуту в конце улицы показалась заказанная им крытая карета.

На мгновение маркиз выбросил из головы терзавшие его сомнения и невольно залюбовался экипажем. В самом деле, и сама карета, и запряженные в нее отличные лошади, чья серебряная сбруя блестела на солнце, выглядели весьма впечатляюще.

Он был раздосадован. Как обидно, что теперь, когда все готово для переезда Сириллы и Ханны на Саут-стрит, они, как назло, исчезли!

Он перебирал в уме различные причины их странного отсутствия, а тем временем карета подъехала ближе, и с облучка спрыгнул кучер.

Неожиданно маркизу пришло в голову, что женщины могли заболеть. Он знаком подозвал к себе возницу.

— Обойдите дом, Генри, — приказал маркиз, — и посмотрите, нет ли с той стороны открытого окна. Если нет, осторожно разбейте любое, до которого сможете дотянуться.

— Слушаюсь, милорд, — невозмутимо ответил Генри.

Его, кажется, совершенно не смутила такая странная просьба. Маркиз между тем продолжал:

— Когда проберетесь внутрь, откроете мне входную дверь.

— Будет сделано, милорд.

Генри отправился выполнять приказание, и через несколько минут до маркиза донесся его крик:

— Парадная дверь заперта, милорд, но мне удалось открыть заднюю.

Услышав эти слова, маркиз молча обогнул дом. Действительно, Задняя дверь была открыта. Рядом он увидел разбитое окно кухни.

— Эта дверь оказалась закрыта только на задвижку, милорд, а вот парадная заперта на замок, и ключа нет.

— Понятно, — лаконично изрек маркиз. Значит, Ханна и Сирилла вышли через парадное крыльцо и заперли за собой дверь.

Но почему? Что случилось?

Он прошел в гостиную, надеясь там найти разгадку столь странного поведения женщин, однако ничего не обнаружил.

Осмотр студии также ничего не дал.

Маркиз в растерянности огляделся. Повсюду висели холсты, как законченные, так и только начатые, а у стены стоял диван, на котором он еще вчера сидел и целовал Сириллу.

Странное чувство опустошенности охватило маркиза.

Не желая оставаться ни минуты в этом унылом месте, он направился в коридор, куда выходили двери трех комнат. В одной стояла двуспальная кровать — очевидно, это была спальня покойного Франса Винтака, а рядом, без сомнения, располагалась комнатка Сириллы.

Спаленка была очень маленькая и скромно меблированная, и все же некоторые мелочи живо напомнили маркизу ту, кому она принадлежала. На туалетном столике лежала отделанная воланами муслиновая салфетка, а рядом — незатейливые украшения, простые и явно недорогие.

Маркиз открыл гардероб — на него пахнуло слабым ароматом духов — и увидел несколько платьев. Их было совсем немного, и они были очень аккуратно развешены на плечиках.

У него отлегло от сердца.

Раз Сирилла оставила свои вещи дома, значит, она не могла уйти далеко.

И вдруг, повинуясь какому-то внутреннему чувству, маркиз направился в третью комнату.

Она была еще меньше той, что занимала Сирилла, и он понял, что, по всей вероятности, здесь живет Ханна.

Обстановка спальни отличалась аскетичностью, свойственной, пожалуй, лишь кельям монахинь. Впрочем, маркиз, уже немного зная Ханну, этому не удивился.

Повинуясь тому же чувству, он распахнул дверцы шкафа — и обнаружил, что тот пуст.

Маркиз глубоко вздохнул и принялся методично открывать ящик за ящиком. Увы, все они были пусты!

В комнате не осталось ничего — ни платка, ни пары туфель. Ничего!

Маркиз застыл, не в силах поверить тому, что только что увидел.

Поздно вечером, когда Сирилла уже отправилась спать, Ханна попросила разрешения повидаться с герцогом.

Он сидел в своем любимом кресле у камина. Войдя в библиотеку, Ханна вежливо присела.

— Как я понимаю, — неторопливо начал герцог, — мне следует поблагодарить вас, Ханна, за то, что вы наконец привезли леди Сириллу в мой дом. Единственное, о чем я жалею, — что вы не сделали этого раньше.

— Я хотела, ваша светлость, но…

— Я знаю, — прервал ее герцог. — Теперь, когда моя дочь дома, я хочу, чтобы прошлое было забыто. Эти восемь лет надлежит стереть из памяти, словно их не было. Не стоит говорить о них ни с кем, даже с самой леди Сириллой. Вы меня понимаете?

— Вполне, ваша светлость.

— Я чрезвычайно благодарен вам, Ханна, за неустанную заботу о моей дочери. Надеюсь, вы и впредь не лишите ее своей преданности, которую блестяще доказали в течение прошедших восьми лет!

— Сделаю все, что смогу, ваша светлость, — произнесла служанка, растроганная похвалой.

Герцог догадывался, что у Ханны еще что-то на уме, и молча ждал, пока она выскажется.

— Я хотела сказать, ваша светлость… — начала она несмело.

— Что такое?

— Завтра утром я собираюсь поехать в наш прежний дом за своими вещами. К счастью, забирать вещи леди Сириллы, как выяснилось, нет необходимости. Однако меня беспокоит вот что — как ваша милость намерены поступить с самим домом?

Поскольку герцог молчал, Ханна поспешила объясниться:

— Ведь теперь он принадлежит миледи. У меня и бумаги соответствующие есть…

Герцог немного подумал, а потом решительно произнес:

— Сожгите их, Ханна, а сам дом пусть провалится в тартарары!

— Как это, ваша светлость?

— Жаль, что я не могу сжечь и его тоже, Ханна. Славный бы получился костер! А если серьезно — я не желаю больше слышать ни одного слова об этом проклятом доме. Вы меня поняли?

Ханна вздохнула.

— Да, ваша светлость.

Она уехала в Айлингтон, пока Сирилла еще спала, и отсутствовала всего час.

Войдя в дом, служанка упаковала свои вещи, не трогая ничего из того, что принадлежало Сирилле, и на мгновение заколебалась у дверей студии.

Наконец, решившись, Ханна вошла внутрь и достала из ящика неоконченный портрет герцогини, который положила туда Сирилла.

Глядя на прелестное лицо своей госпожи, пожилая женщина украдкой вздохнула. Глаза ее увлажнились. Чувствуя, что еще немного — и она расплачется, Ханна поспешно сунула портрет в сумку, где лежали ее вещи, и торопливо спустилась вниз.

По странному наитию, но именно на этом месте, словно повинуясь какому-то зову, задержался и маркиз несколько часов спустя.

Покинув комнату Ханны, он снова зашел в студию и подошел к ящику, где, как ему помнилось, Сирилла хранила портрет своей матери, нарисованный Франсом Винтаком. Отсюда же она достала свой портрет в тот день, когда подарила его маркизу.

Волнуясь, он открыл ящик. Портрета не было!

Фейн начал лихорадочно выдвигать остальные ящики комода, хотя в глубине души уже понял, что не найдет портрета — он исчез так же, как и сама Сирилла.

Ему вдруг захотелось кричать, колотить кулаками по стенам, перевернуть вверх дном все в этой проклятой студии да и вообще во всем доме.

Однако привычка к самообладанию, выработанная годами, заставила маркиза сдержаться. Чтобы успокоиться, он несколько раз прошелся взад и вперед по студии и наконец вышел на улицу, где его ждал фаэтон.

Как во сне, маркиз сел в экипаж, и тот медленно тронулся вдоль Куин-Энн-терэс. Ему стоило огромных усилий вести себя как обычно и не выказывать душивший его гнев.

«Нет, это невозможно! Она не могла уйти!» — как безумный, снова и снова мысленно повторял маркиз.

Он до такой степени не мог поверить в реальность произошедшего, что, не доезжая Мейфера, повернул обратно в Айлингтон.

Задняя дверь, закрытая лишь на задвижку, легко открылась. Войдя внутрь, маркиз еще сильнее, чем в первый раз, почувствовал, как его охватывает ощущение пустоты. Казалось, что сам дух этого дома покинул его, оставив после себя лишь безжизненную оболочку.

Не в силах противиться искушению, маркиз снова поднялся в спальню Сириллы.

Там витал аромат ее духов, и при некоторой доле воображения можно было представить, что дух девушки витает где-то близко, ожидая возлюбленного.

— Как ты могла так поступить, дорогая? — с нежным упреком вслух произнес маркиз. — Как могла ты бросить меня — после того как мы дали друг другу клятву!

Неожиданно ему в голову пришло, казалось бы, разумное объяснение — очевидно, произошел несчастный случай, Сирилла попала в больницу, а преданная Ханна, конечно, находится рядом с ней.

Зная Сириллу, маркиз был убежден, что она не могла так хладнокровно оставить его, понимая, что он будет страдать. Нет, на такую жестокость эта славная девушка не способна!

Наконец маркиз окончательно покинул дом Сириллы. На этот раз он отправился к себе на Беркли-сквер. С каждым ярдом, приближавшим его к дому, он чувствовал, как отчаяние холодной змеей обвивается вокруг его сердца, заставляя страдать и мучиться.

Это чувство настолько завладело маркизом, что лишило возможности разумно мыслить. В голове его беспрестанно вертелись одни и те же вопросы: если Сирилла и в самом деле сбежала от него, то что же теперь делать? Как ее найти? С чего хотя бы начать поиски?

Лишь подъехав к дому, маркиз вновь обрел способность рассуждать здраво. Наверняка поведение Сириллы можно объяснить логически, но вот как?..

— Ленч готов, милорд, — невозмутимо объявил дворецкий, словно не замечая, в каком возбужденном состоянии находится его хозяин.

Только теперь маркиз почувствовал, что проголодался. Он решил поесть, а затем вернуться в Айлингтон. Сирилла наверняка уже дома и ждет его.

«Очевидно, она неправильно меня поняла», — пытаясь успокоить самого себя, рассуждал маркиз. Но тут ему вспомнилась странная пустота покинутого дома, и тревога, терзавшая его все утро, вернулась.

Почему вещи Ханны исчезли, а все платья Сириллы на месте?

Маркиз поспешно покончил с ленчем, не замечая, что он ест и пьет.

Зашел секретарь с каким-то вопросом, но маркиз отказался его выслушать. Он был уверен, что мистер Эшуорт намеревается говорить о доме на Саут-стрит, а вести беседу на эту тему у маркиза не было сил. Им все больше овладевала мысль о том, что он вряд ли найдет девушку, для которой, собственно говоря, и затевалась эта покупка.

Вернувшись в Айлингтон, маркиз битых два часа неподвижно просидел в гостиной, не обращая внимания на то, что его лошади, которыми он так дорожил, без дела стоят на улице.

Эта маленькая уютная гостиная была той самой комнатой, где Сирилла впервые бросилась к нему в объятия, ища утешения после смерти Франса Винтака. Уставясь бессмысленным взором в стену, маркиз мысленно перебирал в памяти все, что они тогда говорили друг другу.

И тут ему припомнилось, что, когда он упомянул о доме, который собирался купить для Сириллы, она повела себя как-то странно, хотя в тот момент он и не обратил на это внимания.

Так что же она тогда сказала? Кажется, что-то вроде: «Мне кажется, я не совсем правильно тебя поняла… ну, насчет этого домика…»

Он как будто снова услышал ее нежный, мягкий голос, когда она, слегка запинаясь, произносила эти слова.

А что он на это ответил? Маркиз напряг память и вспомнил, что сказал тогда: «Я подарю его тебе. Сделка будет заключена на твое имя. Что бы ни случилось в будущем, у тебя всегда будет где жить и достаточно денег, чтобы ни в чем не нуждаться».

А потом он привлек ее к себе и сказал:

— Ты теперь моя, моя маленькая «мадонна с лилиями»! Я буду заботиться о тебе, защищу от всех тревог и волнений внешнего мира. Поверь мне, дорогая, на свете не было и не будет людей счастливее нас!

Маркиз припомнил, что Сирилла ничего на это не сказала, потому что после этих слов он наклонился и закрыл ей рот поцелуем, чувствуя, что никогда раньше не испытывал такой сильной страсти.

Ощущение нежных губ девушки на своих губах привело маркиза в такой восторг, который было невозможно описать словами, и лишь усилием воли он заставил себя оторваться от нее и встать с дивана.

Потом он, кажется, сказал, что должен идти, поскольку у него еще много дел, а в заключение добавил:

— На пути к тебе меня поджидало немало трудностей. Во-первых, нелегко было вообще отыскать тебя, во-вторых, проникнуть в твой дом — ведь и ты, и Ханна старались помешать мне. Но теперь я чувствую себя непобедимым. Мне придает силы наша любовь!

Но уйти сразу было выше его сил, и он снова поцеловал девушку.

Касаясь ее губ, он и не предполагал, что женские губы могут быть такими нежными, такими мягкими и в то же время обладать такой непреодолимой, поистине волшебной притягательностью.

Лишь после этого маркиз ушел, и, спускаясь по ступеням, он не мог избавиться от чувства, что оставляет позади самое важное в своей жизни.

И сейчас, когда он стал перебирать в памяти события вчерашнего вечера, его вдруг поразило, что за все время Сирилла не произнесла ни слова.

Она так и не сказала, нравится ли ей его план относительно приобретения дома. Она вообще никак не отреагировала на то, что услышала.

«В чем же все-таки дело? Что могло напугать или обеспокоить ее?» — в очередной раз задал себе вопрос маркиз.

И вдруг он замер. Некий голос у него в мозгу четко и ясно произнес: «Она хотела выйти за тебя замуж!»

До этого момента маркизу и в голову не приходило жениться на Сирилле.

Это было вполне понятно. Он всегда знал, что его жена не должна быть похожа на всех тех многочисленных красоток, которым он дарил свою любовь.

Правда, облик будущей жены представлялся маркизу весьма туманно. Он знал, что когда-нибудь должен жениться, иметь наследника, но намеревался решить этот вопрос не сейчас, а в отдаленном будущем, резонно полагая, что, пока он молод, надо наслаждаться жизнью, а обзавестись семейством никогда не поздно.

Впрочем, кое-что из того, что маркиз хотел бы видеть в своей будущей супруге, он представлял себе весьма определенно. Это должна быть красивая и умная женщина, которая могла бы, сидя во главе стола в качестве хозяйки дома, столь же остроумно и обаятельно вести беседу, как когда-то делала это мать маркиза, и уметь принять принца Уэльского и других особ королевской крови с той же непринужденностью, которая была свойственна ему самому.

В качестве маркизы Фейн его жена наверняка будет приглашена на все балы, ассамблеи и приемы, составляющие неотъемлемую часть жизни светского человека.

Она, разумеется, будет сопровождать своего мужа в Карлтон-хауз и благодаря многолетней дружбе, связывающей маркиза и Его Королевское Высочество, непременно удостоится благосклонного внимания последнего.

Так неужели можно хотя бы на минуту представить на этом месте Сириллу, изысканную, неземную красавицу, воздушного эльфа, попавшего на нашу грешную землю из какой-то волшебной сказки?

Маркиз отказывался верить, что Сирилла предполагала нечто подобное. Но в то же время он прекрасно понимал, что такие чистые и неиспорченные девушки, как Сирилла, не мыслят себе любви, не освященной церковью.

Маркиз так свыкся со своим беспорядочным образом жизни, что никогда прежде не задумывался над тем, что в глазах тех, кого принято называть «порядочными женщинами», предстает неким зловещим монстром, закоренелым грешником.

Да и как могло быть иначе? Ведь он действительно был, что называется, «распутником», имел, выражаясь словами принца Уэльского, «скверную репутацию в том, что касается прекрасного пола», и не раз навлекал на себя неудовольствие и осуждение людей старшего поколения потому, что любил женщин подобных леди Изабель Чэтли, то есть особ в высшей степени экстравагантных и чувственных.

То, что такого рода поведение вызывало справедливые нарекания окружающих, представлялось вполне разумным. А вот Сирилла, говоря о своих чувствах, имела в виду нечто совсем иное, в этом у маркиза теперь не было никаких сомнений.

Для нее любовь была чем-то святым и возвышенным. Он вспомнил, как она сказала ему дрожащим от волнения голосом:

— Как мне благодарить Бога за то, что он послал мне тебя?..

Так вот кем он был для нее — рыцарем в сверкающих доспехах, посланным божественной силой для того, чтобы защитить ее от одиночества, избавить от страха и волнений!

Лишь припомнив все эти обстоятельства, маркиз начал кое-что понимать.

Сирилла разительно отличалась от всех женщин, с которыми ему доводилось встречаться. Она была юной и неиспорченной, и ее представления о жизни были такими же светлыми, не тронутыми светской мишурой.

Такой девушке, конечно, показалось очень странным, что, когда они поцеловались и сказали, что любят друг друга, маркиз даже не заикнулся о том, что они станут мужем и женой.

«Как же мне это раньше не пришло в голову? — с запоздалым сожалением подумал маркиз. — Я бы ей объяснил, что…»

Тут он остановился. А что, собственно говоря, он мог бы ей объяснить? Что она стоит гораздо ниже на социальной лестнице и потому не может быть его женой? Что ее кровь не такая голубая, как у него? Что ее родители считают главным в жизни любовь, в отличие от его напыщенных родственников, для которых чистота семейного древа превыше всего?..

Разве можно все это растолковать наивной и неискушенной девушке? А иначе как объяснить, почему он не может жениться на ней?

И вдруг маркиз понял, что вопрос этот, в сущности, беспредметен.

Конечно, он готов жениться на Сирилле, раз она этого хочет. И если он еще не потерял ее окончательно — в чем, без сомнения, винить некого, кроме самого себя, — он с радостью на ней женится.

— Так в чем же все-таки моя ошибка? — в отчаянии воскликнул маркиз.

Его слова эхом отозвались под потолком маленькой гостиной и снова достигли его ушей, так и не найдя ответа.

Неожиданно у маркиза возник еще один вопрос: чем объясняется столь странная надпись на могиле матери Сириллы?

А что, если она не была женой Франса Винтака? Если это действительно так, то можно легко объяснить нежелание, с которым девушка отнеслась к перспективе самой вступить в незаконную связь, — наверняка подобные отношения вызывают у нее вполне естественную неприязнь.

— Ну почему она ничего не сказала? — вскричал маркиз, чувствуя, что, кажется, приближается к разгадке этой истории. — Если бы она с самого начала доверилась мне…

Он вспомнил надпись на могиле:

«Незабвенной Лорейн от безутешных Франса Винтака и Сириллы».

Теперь маркиз был совершенно уверен, что хотя девушка называла художника папой, в действительности она не была дочерью Франса Винтака. Но как этот факт может помочь ему в поисках Сириллы?

Маркиз снова направился в спальню девушки.

— Вернись ко мне! — взывал он с тоской, и чувство, охватившее его, было так велико, что казалось — еще минута, и Сирилла, вызванная силой его воображения, появится рядом с ним.

— Вернись, прошу тебя! Я все объясню. Моя любовь к тебе так огромна, что я согласен на все, даже на брак!

На мгновение маркиз задумался, а правда ли это, а затем, словно внутри него рухнул некий невидимый барьер, понял, что да.

Он страстно хотел, чтобы Сирилла была с ним до конца жизни. В каком-то смысле она уже принадлежала ему, стала частью его самого. Потерять эту девушку значило бы для маркиза то же самое, что потерять руку или ногу.

Он рвался к любимой всем своим существом. Ему казалось, что он тонет в огромном океане отчаяния и лишь она одна в состоянии спасти его.

И вдруг маркиза пронзила ужасная мысль — а не потерял ли он Сириллу навсегда?..

Портной с поклоном удалился, а Ханна тут же помогла одеть своей любимице прелестное платье из атласа и шелка, которое он оставил.

Сирилла в который раз молча подошла к окну, выходящему в парк, и бросила безучастный взгляд на деревья.

Каждый раз, когда она это делала, перед ее мысленным взором вставала одна и та же картина — сад, о котором говорил ей маркиз.

Ей представлялось, как она сидит под деревьями, среди цветов в тени, а он спешит к ней навстречу…

От этих мыслей девушку оторвала Ханна.

— Вы выглядите усталой, — озабоченно заметила она, глядя на Сириллу.

Девушка хотела сказать, что она чувствует себя не усталой, а несчастной, но потом решила, что словами все равно свое состояние не объяснишь.

— Пожалуй, да, я немного устала, — тихо произнесла она, кривя душой. — Видишь ли, я не привыкла примерять сразу такое множество нарядов!

— Да эти портные просто счастливы вам услужить! — воскликнула Ханна. — Я слышала, как модистка, спускаясь по лестнице, говорила: «Во всем лондонском высшем свете не найдется красотки, которая могла бы сравниться с ее светлостью!»

— Я не буду появляться в свете! — испуганно возразила Сирилла. — Папа мне это обещал…

— Ну конечно, мы завтра же уезжаем из Лондона, — стараясь ее успокоить, проговорила Ханна. — Его милость и мне сказал то же самое. Я так рада за вас, миледи! Наконец-то у вас появятся друзья и подруги вашего возраста…

— Мне достаточно папы, — слабо возразила девушка.

— Ну что за глупости вы говорите? — упрекнула ее служанка. — А впрочем, что толку сейчас спорить? Вот приедете в замок, и ваши мысли сразу изменятся.

— Возможно.

Вздохнув, Сирилла снова повернулась к окну. Ханна, не в силах сдержать любопытство, спросила:

— О чем вы думаете, миледи?

— О нашем старом доме… и о маркизе…

— Забудьте об этом! — энергично воскликнула Ханна. — Выбросьте из головы и дом, и маркиза. Я знаю, вам нелегко, но надо попытаться. В конце концов, вы знакомы-то всего три дня…

— На мой взгляд, — задумчиво проговорила Сирилла, — время не играет никакой роли там, где речь идет о чувствах. Любовь настигает человека внезапно, и он теряет счет времени. Порой минуты кажутся годами… и наоборот…

— Ну, если так рассуждать, это вряд ли поможет! — отрезала Ханна.

— Мне кажется, — несмело продолжала Сирилла, — тут вообще ничто не поможет. Я чувствую себя так, словно лишилась чего-то жизненно необходимого. Как будто у меня вырвали сердце…

Ханна лишь фыркнула в ответ, и Сирилла поняла, что служанка раздражена ее словами.

Понимая, что дальнейшие увещевания бесплодны, Ханна принялась с шумом ходить по комнате, выдвигая и задвигая ящики комода да время от времени переставляя стулья.

Поскольку Сирилла не произносила ни слова, служанка в конце концов не выдержала.

— Чем так печалиться, наденьте лучше новое платье. Его светлость наверняка захочет, чтобы вы предстали перед ним во всем блеске, когда будете разливать чай.

Сирилла подумала, что хотела бы блистать не перед отцом, а перед совершенно другим человеком, но благоразумно промолчала.

Следуя совету Ханны, девушка переоделась в самое красивое из новых платьев, к тому же безумно дорогое. Оно ей очень шло, и в нем она походила на богиню утренней зари.

Однако все это так мало интересовало Сириллу, что она даже не удосужилась взглянуть на себя в зеркало, а как только все было готово, поспешила сойти вниз. При этом на лице девушки было то же грустное выражение, отчего Ханна, тревожась за свою любимицу, печально вздохнула.

«Ох уж этот маркиз! Дернула же его нелегкая появиться у нас в доме, да еще в самый неподходящий момент! — мысленно сокрушалась служанка. — Приди он хотя бы на несколько дней позже, и миледи была бы уже здесь, у отца, и даже не подозревала бы, что на свете существует некий маркиз Фейн. Ну почему все так случилось, Господи?..»

Подобные вопросы люди задают себе с незапамятных времен, жалуясь на судьбу и понимая, что, к сожалению, бессильны что-либо изменить.

Сирилла в это время думала о том же.

Конечно, какое счастье снова очутиться в родном доме, рядом с папой. А великолепная перспектива уехать в замок, который Сирилла помнила с детства! А уж мысль о том, что через несколько месяцев она сможет прижать к груди любимого брата, вызывала у нее восторг. Если бы только…

В том-то все и дело — если бы только она не повстречала маркиза! Если бы не влюбилась в него, если бы не чувствовала, что все ее существо рвется к любимому…

«О боже, как я люблю его!»

За чаем Сирилла была рассеянна. Она не слышала, как к ней обращаются, — в ушах у девушки по-прежнему звучал лишь голос маркиза, не видела, кто сидит за столом и что подано к чаю, — перед ее мысленным взором по-прежнему стоял только он один.

А еще Сирилла все время чувствовала на губах его поцелуи и вспоминала, как, прижавшись к маркизу, ощутила биение его сердца…

Маркиз в третий раз возвратился из Айлингтона с таким мрачным выражением лица, что лакеи, находившиеся в это время в холле Фейн-хауз, взирали на своего хозяина с некоторой опаской.

Один лишь мистер Эшуорт набрался мужества и обратился к маркизу с вопросом:

— Что случилось, милорд?

Маркиз некоторое время молчал, как будто что-то обдумывая, а потом неожиданно спросил:

— Как отыскать человека, если он внезапно исчез? Как в огромном Лондоне найти женщину?

Мистер Эшуорт, отличавшийся особой проницательностью, мгновенно понял, что произошло.

— Неужели вы потеряли леди, для которой собирались купить дом на Саут-стрит, милорд?

— Она попросту исчезла, Эшуорт. Я обещал, что сегодня приеду к ней в Айлингтон. Я был там три раза. Дом пуст!

— Но, милорд…

Вы хотите сказать, Эшуорт, что наверняка есть какая-то причина. Видите ли, между нами возникло непонимание, но я только сейчас догадался, в чем дело. Я должен обязательно найти ее, понимаете? Должен!

Маркиз говорил уверенно, и все же у секретаря возникла мысль, что он словно взывает к нему о помощи.

— А вы не думаете, милорд, — нерешительно произнес мистер Эшуорт после паузы, — что произошел несчастный случай?

— Мне приходило это в голову, — признался Фейн. — Однако По некоторым признакам, о которых я предпочел бы не упоминать, у меня сложилось впечатление, что она покинула свой дом не случайно, а намеренно.

— То есть вы хотите сказать, милорд, что леди прячется от вас?

— Именно этого я и боюсь, Эшуорт. Но вот только где? Куда, во имя неба, она могла уехать?..

— У вашей светлости, как я понимаю, нет на этот счет никаких догадок?

— Ни малейших, — с грустью подтвердил маркиз. — Да и денег у нее совсем немного…

Брови мистера Эшуорта от удивления поползли вверх.

Если дама, о которой идет речь, не располагала деньгами, значит, маркиз их ей не давал. Это показалось секретарю весьма странным. Обычно в подобных случаях он был весьма щедр, на взгляд мистера Эшуорта, даже слишком.

У него возникло подозрение, с каждой минутой все больше перераставшее в уверенность, что леди, для которой был куплен дом, разительно отличается от женщин, с которыми обычно имел дело маркиз.

Да и вообще его светлость вел себя, по мнению секретаря, очень странно — во всяком случае, мистер Эшуорт его таким ни разу не видел.

Ему уже случалось приобретать дома для дам, находившихся под покровительством маркиза, но ни разу сумма сделки не была такой внушительной, как в случае покупки дома леди Блетчли.

Не мог мистер Эшуорт припомнить и такого неподдельного интереса, который выказал сегодня маркиз, осматривая предполагаемое жилье и входя буквально во все детали.

Обычно он предоставлял возможность обустраивать дом секретарю и самой даме, настаивая лишь на том, чтобы всегда в достаточном количестве имелся кларет и шампанское его излюбленного сорта — на тот случай, если ему вздумается там обедать.

«Все это весьма странно, — мысленно подытожил свои наблюдения мистер Эшуорт. — Похоже, на этот раз его светлость задет за живое…»

— А не обратиться ли мне в полицию? — задумчиво произнес маркиз.

— Осмелюсь сказать, что это превосходная идея, милорд, — одобрительно отозвался мистер Эшуорт.

— Конечно, мне не хотелось бы пугать даму, но иначе я просто не представляю, с чего начать поиски.

Он беспомощно развел руками и продолжал:

— В Лондоне должно быть, тысячи меблированных комнат и всевозможных гостиниц! Разве мне под силу одному обойти их все? И кто может сказать, куда запропастились две женщины, да еще так, что и следов никаких не оставили?..

В голосе маркиза звучало такое отчаяние, что мистер Эшуорт рискнул подать совет:

— А что, если вам снова поехать в Айлингтон, милорд? Вполне возможно, что леди уже изменила свое решение и прислала вам записку, объясняя, как с ней можно связаться…

Мистер Эшуорт был уверен, что даже если дама сгоряча и решила сбежать от маркиза, по здравом размышлении она наверняка передумала и теперь только ищет случая, чтобы снова заполучить в свои руки такой лакомый кусок, как его светлость.

Но, к удивлению секретаря, маркиз лишь печально покачал головой.

— Не думаю, чтобы она изменила свое решение, — с грустью произнес он, и тон его голоса поразил мистера Эшуорта еще больше, чем выражение лица.

Наступило неловкое молчание. Собравшись с духом, мистер Эшуорт снова заговорил:

— Позвольте мне сейчас же послать за полицейским, милорд. Мне знаком один из служащих Бау-стрит — а именно там, как вам известно, расположено главное полицейское управление, — человек весьма компетентный и к тому же неболтливый. Время от времени его нанимают самые значительные люди в Лондоне, и я точно знаю, что он всегда хранит порученное ему дело в строжайшем секрете.

— Тогда надо немедленно за ним послать! — воскликнул маркиз, хватаясь за эту идею, как утопающий за соломинку.

— Осмелюсь напомнить, ваша светлость, что вы сегодня обедаете в Карлтон-хауз, — деловым тоном продолжал мистер Эшуорт. — Приглашение было получено еще неделю назад, и поскольку вы не давали мне никаких распоряжений насчет того, чтобы его отклонить, я не рискнул ничего менять без вашего приказания.

— Честно говоря, я совсем об этом забыл, — признался маркиз.

У него не было ни малейшего желания появляться сегодня в Карлтон-хауз. Какой бы придумать предлог, чтобы отказаться?..

И вдруг маркизу пришло в голову, что если он поедет в Карлтон-хауз, то увидит лохнеровскую мадонну, так похожую на Сириллу.

Одновременно он вспомнил, что принц Уэльский позволил ему забрать Ван Дейка.

Маркиз намеревался послать за картиной карету уже на следующий день после разговора с Его Высочеством, но потом встретил Сириллу и так увлекся ею, что все остальное попросту вылетело у него из головы. Кроме того, рассуждал маркиз, зачем эта картина ему теперь, когда у него перед глазами оригинал, которым он может не только любоваться, но трогать и даже целовать?

— Я еду в Карлтон-хауз! — решительно произнес он, поднимаясь с места, и добавил: — А с полицейским я встречусь завтра утром, сразу же после завтрака.

— Очень хорошо, милорд. Я позабочусь, чтобы к тому времени он обязательно был здесь.

— Видит бог, больше мы не в силах ничего сделать, — пробормотал маркиз, покидая комнату.

Поднимаясь к себе, он вспомнил, как мечтал сегодня вечером пообедать вдвоем с Сириллой в их собственном гнездышке.

А потом они занялись бы любовью, и это было бы самое восхитительное, что только можно себе представить…

А между тем он вернулся к тому, с чего начал. У него остался лишь портрет, которым можно любоваться, и чувство безысходности, ибо та, кем он так долго восхищался, ускользнула от него, как только он ее нашел, и снова стала мечтой, игрой воображения, как если бы и в самом деле умерла более трех веков назад.

«Сирилла! Сирилла!» — страстно призывал ее маркиз в своих мечтах.

Войдя в спальню, он увидел на каминной полке портрет, нарисованный Франсом Винтаком, который подарила ему Сирилла.

Конечно, картина была не так хороша, как шедевр Лохнера, и все же это была сама Сирилла, ее устремленные ввысь глаза, волосы, окруженные священным ореолом, чуть приоткрытые, как бы в молитве, губы.

Маркиз долго смотрел на портрет, а потом торжественно произнес:

— Я непременно найду тебя, даже если для этого мне понадобится вся жизнь. Клянусь, ты станешь моей женой, и ничто на свете не сможет этому помешать!