Магия любви

Глава 3

Солнечный свет падал сквозь окно классной комнаты на стол, где Мелита кормила Роз-Мари завтраком. На большой тарелке лежали фрукты. Многие из них Мелита еще никогда не пробовала.

Открыв утром глаза, девушка с радостью обнаружила, что из окна ее спальни открывается тот самый вид, что так потряс ее накануне в саду. Небо и море сияли лазурью, зелень плантаций отливала столь ярким изумрудным блеском, что казалась нереальной.

Роз-Мари закончила завтракать и с тревогой сказала:

— Кузина Жозефина говорила, что у нас сегодня утром будут серьезные уроки. Это значит, они будут трудные?

Мелита подумала, что мадам Буассе намеренно настраивает девочку против нее. Она уже поняла: идея пригласить Роз-Мари английскую гувернантку принадлежала графу, против чего мадам Буассе с самого начала категорически возражала.

Настроение мадам отнюдь не улучшилось оттого, что Мелита приехала в дом в его экипаже — молодая и привлекательная, совсем не похожая на надзирательницу, которой пугали девочку.

Мелита заговорщически улыбнулась Роз-Мари.

— У меня есть идея. Поскольку это мое первое утро на плантации, урок мне будешь давать ты.

— Как же я смогу это сделать?

— Ну, я думаю, для начала ты покажешь мне Весонн-де-Арбр, расскажешь, где что находится, а потом поможешь осмотреть сад.

— Я с удовольствием это сделаю, — оживилась Роз-Мари, — но это и правда будет настоящий урок?

— Мы постараемся, чтобы так и вышло, — ответила Мелита, — я буду говорить тебе, как некоторые вещи называются по-английски, а ты попытаешься это запомнить. Вот, например, ты знаешь, как переводится на английский слово «арбр»?

— Да, я знаю, — быстро ответила Роз-Мари, — папа говорил мне, что это значит «деревья».

— Очень хорошо! А если ты сегодня сможешь запомнить еще одно или два английских слова, то вечером покажешь папе, какая ты умница.

Эта мысль очень понравилась Роз-Мари, и, держась за руки, они вышли из дома.

Мелита мысленно поблагодарила Бога за то, что мадам Буассе пока нигде не было видно. Она надеялась, что мадам не заметит их ухода и не отправит назад в классную комнату.

На Роз-Мари была соломенная шляпка, подвязанная под подбородком розовыми лентами. Мелита решила, что девочке будет очень к лицу один из ее капоров. Сама она открыла зонтик, сообразив, что местное солнце — не для ее нежной кожи.

В первую очередь Роз-Мари повела Мелиту в часовню. Выстроенная из грубого серого камня, снаружи часовня имела довольно суровый вид, однако стены внутри были покрыты фресками, как показалось Мелите, старинными. На украшенном деревянной резьбой алтаре горели шесть больших свечей, бросавших отблески света на фигуры святых; струился легкий аромат благовоний.

— Здесь каждое воскресенье проходит служба? — спросила Мелита.

— По воскресеньям священник приезжает из Бэсс-пойнта служить мессу, — ответила Роз-Мари, — но кузина Жозефина велит рабам молиться каждый вечер вместе с ней на холме.

— Каждый вечер? — Мелита удивилась.

Роз-Мари кивнула.

— Она говорит, что у них порочные черные души и им надо молиться больше, чем остальным.

Мелита подумала, что другого отношения к рабам она от мадам Буассе и не ожидала, но девушка была слишком умна, чтобы критиковать мадам перед Роз-Мари, и ограничилась тем, что мягко заметила:

— Я думаю, Богу все равно, какого цвета у человека кожа. Он всех нас любит одинаково.

— Меня он иногда не любит, — объяснила Роз-Мари, — когда я себя плохо веду.

— Он любит тебя, — настойчиво продолжала Мелита, — только он расстраивается, если ты бываешь не такой хорошей, как могла бы.

Роз-Мари вложила свои пальчики в руку Мелиты.

— Я могу сказать вам что-то по секрету? — спросила она. — Вы не скажете кузине Жозефине?

— Нет, конечно, нет!

— Так вот, я думаю, что Бог — очень страшный. Он всегда смотрит, что мы делаем, и думает, как нас наказать.

— Это неправда, — возразила Мелита. — Я почитаю тебе книжку, которую привезла из Англии, и ты поймешь, что Бог заботится о каждом, даже о маленьких пташках. Если мы совершаем ошибки, он нас прощает и забывает о том, что мы сделали.

— Это правда? — изумилась Роз-Мари.

— Клянусь, это абсолютная правда, потому что Бог добрый и все понимает, он всегда рядом, чтобы помочь нам, когда с нами случается беда или грозит опасность.

Она рассказала Роз-Мари, как во время ее пути из Англии разразился страшный шторм и все молились, думая, что корабль перевернется и пойдет ко дну. Очень скоро ветер стал утихать, а море успокаиваться.

— И это сделал Бог? — спросила Роз-Мари.

— Да, конечно, — сказала Мелита уверенно. Она видела, что эта история заставила девочку задуматься, но была достаточно умна, чтобы не развивать тему дальше.

— А теперь что ты мне покажешь?

— Я хочу, чтобы вы познакомились с моим другом. Он очень умный и делает для меня красивые куклы. Я думаю, сегодня он приготовил мне еще одну.

— Тогда пойдем и посмотрим.

От внимательного взгляда Мелиты не ускользнуло, что девочка все время беспокойно оглядывается по сторонам, а это означало, что, кем бы ни был друг Роз-Мари, он вряд ли станет пользоваться благосклонностью мадам Буассе. Однако сейчас главным для Мелиты было заслужить доверие девочки, и она ничего не сказала, пока та вела ее к хижинам, где жили рабы.

Каменные бараки рабов тянулись по обеим сторонам дороги, поросшей зеленой травой. Мелита насчитала четырнадцать абсолютно одинаковых на вид строений, рядом с которыми, как она заметила еще вчера, играли темнокожие дети. Они смеялись и устраивали шумную возню, но мгновенно замерли при появлении белой девушки. Теперь даже самые маленькие молча смотрели на нее темными испуганными глазами.

Роз-Мари быстро направилась к третьей хижине по правую сторону от дороги. Около нее не играли дети, дверь была отперта, и девочка без стука вошла внутрь. Из темного угла появилась пожилая женщина с изборожденным глубокими морщинами лицом и умными, проницательными глазами. Роз-Мари без стеснения обратилась к ней:

— Я хочу видеть Филиппа, Леонор!

— Он на улице, мадемуазель Роз-Мари, с той стороны дома. Он любит, чтоб ему не мешали, когда он работает.

— Он делает мне куклу? — спросила Роз-Мари нетерпеливо.

— Да, мадемуазель.

— Тогда я пойду и найду его.

Она направилась к выходу, но Мелита задержалась. Ее поразило убогое убранство хижины. На полу, почти вплотную, лежали несколько соломенных циновок, рядом с ними стояли пара сломанных стульев и стол. У одной стены девушка заметила примитивную плиту и тяжелую металлическую кухонную утварь. В хижине было очень чисто, однако Мелита впервые столкнулась с подобной нищетой и полным отсутствием каких-либо личных вещей.

— Доброе утро, — сказала она Леонор, — я — мадемуазель Крэнлей, новая гувернантка.

Женщина уловила в ее голосе дружелюбные нотки и улыбнулась.

— Вы приехали из-за моря, мадемуазель.

Эта фраза прозвучала как утверждение, а не как вопрос.

— Да, из Англии, — ответила Мелита, — и я убедилась, что Мартиника очень красива.

Женщина кивнула.

— Хорошо, что вы приехали, очень хорошо. Мелите было не совсем понятно, что та имела в виду, но уверенность, с которой говорила Леонор, придавала весомость словам.

Не успела Мелита ответить, как Роз-Мари потянула ее за руку.

— Пойдемте, мадемуазель, быстрее! Мне надо найти Филиппа.

Мелите не хотелось разочаровывать девочку, и она позволила увести себя из хижины.

За углом они увидели мальчика лет шестнадцати. У него не было одной ноги, на земле рядом лежал костыль, а перед ним возвышалась горка листьев.

— Это Филипп, — радостно сказала Роз-Мари.

Мальчик поднял глаза и улыбнулся ей.

— Ты уже сделал мне куклу, Филипп? — спросила Роз-Мари.

Он кивнул и достал что-то из-за спины. Мелита увидела очаровательную куклу дюймов восемнадцать высотой, на ней было замечательное платье. Роз-Мари вскрикнула от восторга.

— Какая она красивая, Филипп! Даже лучше, чем та, которую ты сделал в прошлый раз. Она мне так нравится!

Девочка взяла куклу обеими руками и протянула Мелите.

— Вот — новая кукла! Как мне ее назвать?

Мелита внимательно рассмотрела куклу и с изумлением обнаружила, что и платье ее, и волосы были сделаны из листьев.

— Листья! — воскликнула она. — Замечательно придумано! Как ты это делаешь, Филипп?

Филипп не отвечал и лишь молча улыбался. Роз-Мари объяснила:

— Филипп немой, он не может говорить, но все понимает.

Девочка сказала об этом как о чем-то само собой разумеющемся, но Мелита вдруг растерялась и не могла найти нужных слов. Она взглянула на мальчика: он мастерил новую куклу.

— Мне можно посмотреть, как ты работаешь? Ты просто молодец!

— Он молодец! — гордо сказала Роз-Мари. — Посмотрите, у нее лицо из листика! Когда он делает куклу, похожую на меня, он берет белый листок, а когда похожую на него — коричневый!

«Кукла действительно невероятно хороша!» — подумала Мелита.

Поняв, что девушке не терпится посмотреть, как он работает, Филипп сначала показал ей молодые плоды кокоса, из которых вырезал голову, а затем верхнюю и нижнюю части туловища куклы. После этого он насадил их на длинную спицу, похожую на большую иглу для вышивания. Аккуратно приподняв лежавшие рядом листья, мальчик принялся окутывать ими кукольный остов, закрепляя складки крошечными булавками.

— Это я приношу Филиппу булавки, — похвасталась Роз-Мари. — Я прошу папу, и он покупает их в Сен-Пьере.

Мелиту привела в восторг ловкость, с которой двигались темные пальцы. В одно мгновение голова куклы оказалась украшенной листком, напоминавшим яркие платки, которыми негритянки повязывают голову. Затем ее плечи были задрапированы ярко-зелеными листьями с красными прожилками, а вокруг талии обернут кушак, блестевший, как алый шелк. Зеленые завитки обвили руки, положенные друг на друга листья образовали пышные оборки — совсем как множество нижних юбок, которые Мелита сама носила под шелковым платьем.

Руки Филиппа двигались быстро и умело; за невероятно короткое время кукла была готова, и Роз-Мари издала возглас восхищения:

— Она так прекрасна, Филипп! Это тоже для меня?

Филипп покачал головой.

— Нет? — переспросила девочка.

— У тебя уже есть одна новая кукла, — сказала Мелита, — мне кажется, что если Филипп пообещал эту куклу кому-то еще, с твоей стороны будет крайне эгоистично просить два подарка в один день.

— Да, конечно, — согласилась Роз-Мари, — спасибо тебе, Филипп. Мне очень нравится моя кукла. Мне хочется придумать ей какое-нибудь особенное имя.

Она взглянула на Мелиту.

— Когда-нибудь, мадемуазель, Филипп сделает куклу, похожую на вас, тогда мы назовем ее Мели-той. А эта — с темными волосами, не может быть, чтоб это были вы.

— Мне будет очень приятно, если Филипп сделает куклу, похожую на меня, — сказала Мелита.

Она улыбнулась мальчику, и они с Роз-Мари, бережно державшей подарок обеими руками, отправились в обратный путь.

— Сколько может прожить эта кукла? — спросила девушка. — Ведь листья скоро завянут.

— Иногда — две недели, иногда — три, — ответила Роз-Мари. — Когда они засыхают и начинают плохо пахнуть, Филипп делает мне новую.

— А ты когда-нибудь дарила Филиппу подарки? — спросила Мелита, вспомнив нищенское убранство хижины.

Роз-Мари отрицательно покачала головой.

— Кузина Жозефина мне не позволит, — объяснила она. — Я хотела отдать свои старые игрушки детям рабов, но она сказала — нет. Они рабы, и мы не должны их баловать.

«Конечно, именно так она и должна рассуждать», — подумала Мелита, но удержалась от того, чтобы сказать это вслух. Слишком рано было противоречить мадам Буассе. Теперь она понимала слова графа о том, что ему приходится мириться со многими вещами, которые ему не по душе.

«Да, легко мне не будет», — сказала она себе. Внезапно она ощутила страх перед мадам Буассе — ее агрессивным тоном и злыми, подозрительными глазами.

— А теперь я покажу вам сахар, — сказала ничего не подозревающая Роз-Мари.

Они пересекли лужайку и приблизились к высокому зданию у мельницы, где перерабатывали сахарный тростник. По всему было видно, что внутри кипит работа, а когда Мелита вслед за девочкой вошла в открытую дверь, то увидела огромные медные чаны, где, как она догадалась, варили сахарный сироп.

Обнаженные до пояса рабы перемешивали содержимое котлов. В воздухе, непереносимо жарком от горевшего под чанами огня, стоял тяжелый запах сахара. У Мелиты закружилась голова от непрекращающегося говора и безостановочного движения тел. Неожиданно рядом с ней раздался голос:

— Вам интересно узнать, сколько нужно потрудиться, чтобы кусочек сахара коснулся ваших губ?

Это был граф. В его словах девушка почувствовала некоторую насмешку — казалось, его забавляли ее удивление и растерянность от увиденного.

— Пожалуйста, объясните мне, как это делается, — сказала она просто.

Граф немного помолчал, наблюдая за работой, а затем ответил:

— Вместе с сахаром на Карибах появилось рабство. Думаю, для вас не секрет, что Христофор Колумб привез сахарный тростник в Санто-Доминго во время своего второго плавания в 1493 году.

— Да, это я знаю.

— Тростник прекрасно прижился, и очень скоро плантации появились на Кубе и других островах. Тут-то одному испанскому священнику и пришла мысль восполнить недостаток рабочей силы неграми, купленными в Африке у португальцев и переправленными в Вест-Индию.

— Так это был священник?! — пораженно воскликнула Мелита.

Она вспомнила все, что слышала о жестоком и бесчеловечном обращении с рабами. Отец рассказывал ей, какие ужасные страдания выпали на долю негров, попавших в руки торговцев.

— Потом датчане, — продолжал граф, — научили английских плантаторов на Барбадосе строить большие мельницы для измельчения сахарного тростника и варить сироп в медных котлах, подобных тем, что вы сейчас видите, чтобы получать кристаллический сахар.

— Это трудная работа? — спросила Мелита.

— Не очень, просто срезанный тростник надо перерабатывать как можно быстрее.

Мелита некоторое время смотрела на трудившихся рабов и произнесла сочувственно:

— Столько лет страшных мучений — и все. лишь для того, чтобы получить сладкое вещество, с которым можно пить чай или варить джем!

— Это действительно так, — сказал граф серьезно, — и надо отдать должное силе духа этих людей — столетия страданий не отучили их смеяться, петь, танцевать и надеяться…

— На свободу? — спросила Мелита. — Но ведь, даже будучи свободными, они не смогут вернуться на родину.

— И это верно, — согласился граф.

В этот момент, будто услышав слова графа, мешавшие варево люди запели. Их глубокие голоса звучали именно так, как, по мнению Мелиты, и должна звучать песня негров. Сквозь клубы пара, поднимавшиеся от котлов, и тяжелое марево раскаленного воздуха она могла различить их сверкавшие белизной зубы и блестевшие от пота торсы. Вскоре песня была подхвачена всеми — казалось, звуки заполнили все пространство до самой крыши сахароварни.

Вдруг пение оборвалось — будто солнечный свет внезапно померк. Надсмотрщики стали выкрикивать приказания и яростно защелкали кнутами. Мелита удивленно взглянула на графа, надеясь найти объяснение, но тут же все поняла сама — позади них в дверном проеме возникла фигура мадам Буассе. На ней было красное платье, соломенная шляпа покрывала голову.

— Ты позволяешь этим людям петь, вместо того чтобы работать, Этьен? — спросила она своим обычным резким голосом.

— Напротив, — ответил граф холодно, — я всегда думал, что счастливые люди работают лучше и быстрее молчаливых и мрачных.

— Это твое мнение, но не мое, — сказала мадам Буассе презрительно.

Она подошла к одному из надсмотрщиков, и до Мелиты донесся ее пронзительный голос. Как показалось девушке, стоявшие рядом с ней рабы вмиг съежились, словно предчувствуя боль от ударов кнута на своих плечах.

Граф резко повернулся на каблуках и вышел из сахароварни. Роз-Мари с опозданием заметила его отсутствие и бросилась вслед. Мелита пошла за ней. Однако они не успели. Выйдя из двери, они увидели, что граф уже садится в седло лошади, которую держал негритянский мальчик.

— Папа! Папа! — закричала Роз-Мари. — Подожди меня!

Но граф уже мчался прочь, копыта его скакуна оставляли за собой облако пыли, и не было ни малейшего сомнения в том, что он стремится уехать как можно быстрее.

«Можно ли его в этом винить?» — спросила себя Мелита.

Она понимала, как униженно должен чувствовать себя граф, оттого что сестра его жены совершенно не считается с его мнением. Почему же он допускает это? Ведь плантация принадлежит ему, раз он — граф де Весонн?

Мелита продолжала размышлять о графе, когда Роз-Мари повела ее осматривать мельницу, а потом — амбар для хранения урожая — его она мельком видела, подъезжая к плантации. Там готовый сахар засыпали в бочки, чтобы, как уже знала Мелита, доставить в гавань Сен-Пьера и погрузить на корабли, а уж те развезут его по всему свету.

— Когда рабы начинают работать? — спросила Мелита у надсмотрщика, наблюдавшего за неграми, которые передвигали бочки.

— В шесть утра, мадемуазель.

— А когда заканчивают?

— С наступлением сумерек.

— Весь световой день, — заметила Мелита. Она хотела узнать, сколько рабов заболевает от переутомления, но решила, что этот вопрос может прозвучать вызывающе. Отец в свое время рассказывал ей об ужасающей смертности среди рабов, переправляемых из Африки в Бразилию, испанские колонии, на Карибские острова и в Северную Америку. Среди торговцев считалось нормальным, если этот «груз» доходил в сохранности хотя бы наполовину, и никто не интересовался, сколько человек покончили с собой или умерли в пути.

— Рабу отводилось ровно пять футов и шесть дюймов в длину, где он мог лечь, — рассказывал отец. — Людей сковывали по двое за руки и за ноги, а цепи пропускали в металлические скобы, укрепленные на палубе.

— Как это жестоко, папа! — воскликнула тогда Мелита.

— Они проводили в трюме по два-три дня. Некоторые задыхались, обычно не менее десяти человек из ста не доезжали живыми.

В Весонне было на что посмотреть. Мелита увидела обезьянку в 1слетке, которую Роз-Мари кормила бананами и орехами, а также вольер с попугаями, пойманными в окрестном лесу. У попугаев были восхитительные сверкающие плюмажи, длинные хвосты и умные немигающие глаза.

После небольшой прогулки по саду Мелита обнаружила, что уже наступил полдень и пора возвращаться к ленчу. Ведя девочку к дому и болтая с ней, Мелита думала лишь о том, куда уехал граф и будет ли он присутствовать за столом. Он вошел, когда они заканчивали первое блюдо.

В ответ на извинения графа мадам Буассе сказала ледяным тоном:

— Надеюсь, Этьен, твое утро прошло не столь бесполезно, как у твоей дочери. Я полагаю, мы потратили достаточно денег и сил на гувернантку, чтобы она хотя бы составила для Роз-Мари расписание занятий!

Мелита решила промолчать, но в разговор вмешалась Роз-Мари.

— Сегодня утром я выучила много английских слов — сахар, кукла… и попугай!

— Очень хорошо, — сказал граф, — прекрасно, Роз-Мари! Ты не забудешь их до завтра?

— К этому времени я выучу еще много других слов, — ответила Роз-Мари уверенно.

Мадам Буассе ничего не сказала и лишь бросала на сидевших за столом неодобрительные взгляды. Граф потянулся к принесенному блюду, чтобы наполнить свою тарелку. В это время, будто стараясь во что бы то ни стало вывести его из себя, мадам Буассе сказала:

— Могу я поинтересоваться или это слишком смело с моей стороны, как долго мы будем иметь честь видеть тебя здесь? Я хочу знать о твоих планах — по крайней мере как домоправительница.

— Скажу тебе откровенно: в настоящий момент у меня нет планов, — ответил граф. — Я проехал по поместью. Ты знаешь, что крыши многих хижин рабов пришли в плачевное состояние? Они совершенно не защищают от дождя и должны быть немедленно отремонтированы.

Мадам Буассе подарила ему улыбку, полную яда.

— А ты уже подумал о том, во что обойдется этот ремонт и откуда появятся на него деньги?

— Мне кажется, хоть я и не проверял счета, что продажа последнего урожая принесла нам неплохую прибыль.

— Но нам пришлось заплатить долги, — напомнила мадам Буассе. — Об этом ты не подумал?

— Мне следует посмотреть бухгалтерские книги.

Мадам Буассе подняла брови.

— Откуда этот внезапный интерес? Определенно твое отношение к делам стало значительно отличаться от того, что я видела последний год.

— Я понимаю, что уделял мало внимания хозяйству, и намерен исправить свою ошибку.

— Восхитительно! — усмехнулась мадам Буассе. — Мы будем вместе изучать счета — бок о бок, и я буду весьма признательна тебе за помощь и поддержку. Я вообще всегда признательна за помощь и поддержку, если, разумеется, мне их предлагают.

Она говорила тоном не просто саркастическим, а совершенно уничтожающим. Взглянув на Роз-Мари, Мелита заметила, что девочка перестала есть и побледнела.

Словесные дуэли между мадам Буассе и графом причиняли ей страдания, и этому надо было положить конец. Мелита решила позже поговорить с графом. Он наверняка может удержать мадам от грубых перепалок с ним — по крайней мере в присутствии его дочери.

— Роз-Мари закончила есть, мадам, — сказала она, откладывая свои вилку и нож, — она устала утром, и мне кажется, ей надо подняться наверх и отдохнуть.

— Это самое разумное, что я слышала от вас, мадемуазель, — ответила мадам. — Позвольте мне подчеркнуть, что если бы Роз-Мари провела это утро в классной комнате, где ей и следовало находиться, то сейчас не была бы столь уставшей.

Голос ее становился все более резким.

— Надеюсь, что после дневного сна вы займетесь с ней как полагается. И я хочу знать, чему вы ее учите.

Мелита промолчала; сделав реверанс, она помогла Роз-Мари выйти из-за стола. Девочка кинулась к отцу и обвила маленькими ручками его шею.

— Я люблю тебя, папа! Я люблю тебя! Пожалуйста, останься с нами!

Граф поцеловал дочь, но ничего не ответил. Когда Мелита и Роз-Мари вышли из комнаты, девочка сказала:

— Я хочу, чтобы папа остался. Он уезжает из-за кузины Жозефины! Она с ним ссорится, тогда папа начинает сердиться и уезжает в Сен-Пьер, и я каждый раз боюсь, что он больше не вернется.

— Он всегда будет возвращаться к тебе, Роз-Мари, — успокоила девочку Мелита.

— Я хочу, чтобы он был со мной! — настаивала Роз-Мари.

— Мне кажется, сейчас он не собирается уезжать, — сказала Мелита, — поэтому не беспокойся и постарайся заснуть.

Девушка отвела Роз-Мари в спальню, расположенную по соседству с ее собственной.

Это была просторная, прекрасно обставленная комната; над кроватью девочки Мелита заметила написанный маслом портрет молодой женщины, черты которой напоминали лицо Роз-Мари.

— Это твоя мама?

Роз-Мари кивнула и сказала обиженно:

— Бог ее у нас забрал. Я ненавижу Бога! Он жестокий — забрал мою маму, когда она мне была так нужна.

— Ты мне расскажешь об этом, но в другой раз, — сказала Мелита. — А сейчас ты устала.

Пришла Эжени и начала раздевать Роз-Мари, Мелита же рассматривала портрет. Графиня была очень хороша собой. По-видимому, портрет написан в годы ее ранней юности, выражение больших доверчивых глаз было совсем детским — так иногда смотрит Роз-Мари.

Художник изобразил ее в белом платье с широким кружевным воротником, обнажавшим покатые плечи; пышная юбка подчеркивала тонкую талию. Волосы были не совсем темные, скорее шоколадные, точно такого же оттенка, как у дочери, они упругими волнами обрамляли ее овальное лицо с карими глазами.

Тут внимание Мелиты привлек жалобный голосок Роз-Мари.

— Я устала, я очень устала, — хныкала она.

— Ты сейчас спать, моя маленькая, — говорила Эжени, — а когда встанешь, будешь играть со своими игрушками.

— Я хочу мою куклу, которую мне сделал Филипп.

— Я тебе ее принесу, — сказала Мелита. Они оставили куклу в классной комнате, когда пошли к ленчу, и Мелита прекрасно помнила, куда девочка ее положила. Однако, придя в классную, куклы она не нашла.

Мелита осмотрела все вокруг, может быть, кто-то из слуг ее переставил или Эжени водрузила ее на буфет, но куклы нигде не было. Поискав, где только можно, она вернулась в комнату Роз-Мари.

Девочка спала. Эжени приложила палец к губам и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

— Я не смогла найти куклу, — сказала Мелита.

— Мадам ее забрала, — сообщила Эжени.

— Мадам? Но почему?

— Она не любит маленькая мадемуазель ходить к Филипп. Я бы вас предупредить, но я не знать, что мадемуазель Роз-Мари туда идти. Много шума прошлый раз, когда он сделал ей куклу.

Тем временем они подошли к классной комнате. Мелита спросила, когда они закрыли за собой дверь:

— Но почему? Что плохого в том, что несчастный калека делает для Роз-Мари кукол?

— Мадам не разрешать маленькой мадемуазель говорить с рабами! Она говорит, если Филипп достаточно здоров делать кукол — он работать в поле.

— Но это же невозможно! — воскликнула Мелита.

— Он — лишний рот, мадемуазель. Мадам хочет только работников.

— А граф?

Мелита не могла не спросить об этом. Помолчав, Эжени ответила:

— Когда месье смотреть за нами — все по-другому. Тогда все счастливы.

Она могла не продолжать. Слова ее прозвучали достаточно выразительно, чтобы Мелита вновь услышала щелканье кнутов надсмотрщиков и внезапную тишину, сменившую пение рабов при появлении в сахароварне мадам Буассе.

Эжени быстро оглянулась, как будто испугавшись, что их могут подслушать.

— Мадемуазель надо быть осторожной, очень осторожной, а не то — отошлют обратно, — предупредила она.

Мелита тяжело вздохнула. Было очевидно, что намеревалась сделать мадам, — разумеется, отправить ее назад в Англию под тем или иным предлогом. И даже если граф постарается уберечь ее от подобного унижения, то, как поняла Мелита, далеко не все будет в его силах. Не желая показаться Эжени слишком любопытной, девушка вышла из классной комнаты и направилась к себе.

Похоже, в это время дня она будет предоставлена самой себе, и потому самым разумным было бы прилечь и почитать одну из привезенных с собой книг. Она давно мечтала открыть некоторые из тех, что плыли в багажном отделении и не были доступны ей во время путешествия.

Однако грустные мысли и вновь нахлынувшее беспокойство о будущем мешали ей отдыхать. Побродив немного по своей маленькой комнате, Мелита решила выйти в сад.

Она подумала, что мадам наверняка прилегла после ленча и граф тоже отдыхает, как это принято у мужчин, живущих в тропиках, поэтому никто не заметит, как она спустится по лестнице и проскользнет в сад.

За стенами дома стояла страшная жара — казалось, солнце насквозь пронизывает шелковую ткань ее зонтика. Мелита поспешила пересечь лужайку и скрыться в тени деревьев, росших за полосой кустарника, где Роз-Мари нашла свою лягушку.

Накануне Мелита была слишком смущена вниманием графа, чтобы как следует осмотреться, но теперь она обнаружила, что там, где кончался сад, начиналось волшебное царство красок. Повсюду росли фруктовые деревья, и девушке стало понятно, почему поместье так называется.

Она узнала цветы авокадо, вишни и гуавы, но многие другие видела впервые и среди них — дерево неописуемой, невообразимой красоты. Его бело-розовые цветы имели не обычные округлые лепестки, а напоминали скорее маленькие метелочки — мягкие и нежные, как перышки в крыльях ангела. Мелита остановилась и, запрокинув голову, как завороженная любовалась столь удивительным и прекрасным зрелищем.

Ее воздушная красота, казавшаяся частью всеобщего цветения, заставила наблюдавшего за ней человека на миг застыть в оцепенении. Затем он решил приблизиться. Не увидев, а скорее почувствовав его появление, Мелита замерла.

Она стояла неподвижно, обратив лицо к кронам деревьев, солнечный свет скользил по ее платью и оставлял золотые блики на белокурых волосах.

— Я никогда не видела такого дерева, — сказала она наконец, поскольку он продолжал молчать.

— Вы знаете его название? — спросил граф. Мелита покачала головой.

Он протянул руку, сорвал несколько цветков и опустил в ее ладонь.

— Это — Pomme d'Amour.

— Яблоня любви, дерево любви, — прошептала Мелита. У нее перехватило дыхание.

Невольно Мелита посмотрела на графа. Их глаза встретились, и в его взгляде она прочитала все, что услышала в голосе, когда он произносил название дерева.

— Почему вы здесь, когда вам следует отдыхать? — Граф перешел к будничным вопросам.

Мелита откровенно призналась:

— Мне хотелось подумать, а в доме… я почему-то не могла этого делать.

— Я почувствовал то же самое, и даже не видя, как вы вышли, я должен был догадаться, что найду вас здесь.

Их взгляды снова встретились, и он сказал:

— Я должен вам кое-что объяснить. Пойдемте в глубь сада, чтобы никто нас не нашел.

Не было необходимости уточнять, кого он боялся встретить, и Мелита послушно последовала за ним под ветвями Pomme d'Amour, чувствуя, как красота этого дерева становится частью ее самой и идущего рядом мужчины.

Граф молчал «до тех пор, пока заросли деревьев вокруг них не стали настолько густыми, что солнце едва пробивалось сквозь ветви. Тогда он указал на небольшой бугорок, поросший мхом. Мелита села, и он опустился рядом. Зонтик здесь был не нужен, и потому девушка положила его на землю, оставив на коленях цветы, которые нежно поглаживала пальцами.

— Цветы самого прекрасного на острове дерева похожи на вас, — сказал граф.

Его глубокий голос заставил Мелиту затрепетать. С усилием оторвав от нее взгляд, он продолжал:

— Я не могу дольше оставлять вас в неведении относительно того, что происходит в Весонне.

— Здесь так прекрасно, — мягко произнесла Мелита, — это самое красивое место, какое я когда-либо видела. Мне грустно думать, что люди здесь… несчастны, и, как вы понимаете, это… плохо для Роз-Мари. — Она немного помолчала, как бы обдумывая слова, способные выразить мучившую ее тревогу. — Сегодня утром я решила, что должна поговорить с вами. Роз-Мари — очень чувствительный ребенок, и каждый раз, когда происходит что-то неприятное, она дрожит и не может есть.

— Вы думаете, я этого не понимаю? — спросил граф с нескрываемой горечью.

Мелита подняла глаза и поразилась четкости его профиля на фоне зеленой листвы. На нем не было шляпы, темные, густые, вьющиеся волосы обрамляли широкий лоб. Ей захотелось прикоснуться к ним, ощутить их пальцами, но она тут же покраснела от этой мысли.

— Когда я решил, что будет неплохо принять предложение вашей мачехи и пригласить английскую гувернантку, — продолжал он, — то думал только о пользе для Роз-Мари. — Он повернулся к Мелите. — Я не думал о себе, пока не увидел вас на палубе.

Выражение его глаз заставило Мелиту потупиться и еще более старательно перебирать цветы на коленях.

— Я оказался в Сен-Пьере не только для того, чтобы встретить вас, — сказал граф, — но и потому, что убежал с плантации и поклялся никогда туда не возвращаться.

— Как вы могли это сделать?

— Я больше не в состоянии был этого выносить, — ответил он. — Даже за то короткое время, что вы провели здесь, вам, должно быть, стало ясно, в сколь унизительном положении я нахожусь.

— Но почему? Если плантация носит… ваше имя, — спросила Мелита едва слышно, — почему же она… не ваша?

Граф тяжело вздохнул.

— Об этом я и хочу вам рассказать. — Он лег на спину, закинул руки за голову и прикрыл глаза. — Я вырос здесь. Я люблю Весонн. Он вошел в мою кровь, и я не могу забыть ни своего детства, ни того, как счастливы были здесь мои родители.

Мелита подумала, каким он был умным и послушным мальчиком и как гордились им родители.

— Мой отец мало что понимал в делах, — говорил тем временем граф, — потому у нас никогда не было достаточно денег. Хотя мы были счастливы, нам приходилось отказываться от многих необходимых вещей. А когда мне исполнился двадцать один год, мы оказались практически разорены. — На лице его отразилась давняя боль. — Мой отец решил, что единственный способ сохранить плантацию — это женить меня на девушке с приданым.

Последнее слово граф произнес с ожесточением. Мелита взглянула на него, но ничего не сказала.

— Все было устроено моим отцом и месье Кальвером, моим будущим тестем. Меня никто не спрашивал, и я толком ни разу не видел свою будущую жену, пока дело не решилось окончательно.

Мелита знала, что во Франции о браках обычно договариваются родители, но голос графа слишком ясно передавал все, что ему пришлось тогда перечувствовать. Сама она относилась к этой традиции не иначе как к пережитку прошлого.

— Я смирился со своим положением, мысль о женитьбе не приводила меня в восторг, но я понимал, что это неизбежно.

Граф снова вздохнул.

— Мне хотелось развлекаться. К тому времени я уже вкусил прелести Парижа и прекрасно чувствовал себя в Сен-Пьере. Остепеняться даже и не думал.

— Вы были очень… молоды, — пролепетала Мелита.

— И, вы можете мне не поверить, совершенный идеалист, — усмехнулся граф.

Он взглянул на сидевшую рядом Мелиту. В ее позе чувствовалось некоторое напряжение — она держала спину слишком прямо, склонив голову над цветами.

— Я всегда верил, что наступит день и я полюблю, полюблю женщину, которая воплотит в себе идеалы, тайно хранящиеся в моем сердце. И тогда я попрошу ее стать моей женой.

— Я… могу… это понять.

— Но, естественно, я не мог не подчиниться воле отца, а Сесиль была очень мила и хороша собой. — Он задумчиво посмотрел на Мелиту. — Однако две вещи стали мне понятны лишь после женитьбы. Первое — что Сесиль не может стать взрослой. Она была ребенком, доброй и очаровательной девочкой, но не женщиной. А второе — что для Сесиль самым большим авторитетом всегда была ее кузина

Жозефина.

При звуке имени мадам Буассе Мелите показалось, что на солнце набежала туча.

— Жозефины не было в доме, когда мы поженились, — тем временем говорил граф, — тогда она уже стала женой месье Буассе, жившего недалеко от Фор-де-Франс. — Тем не менее в семье о ней постоянно упоминали, и я узнал, что она сирота, которую месье и мадам Кальвер воспитали, как собственную дочь. — Граф нервно передернулся. — Она была на двенадцать лет старше своей кузины, и, конечно же, Сесиль восхищалась старшей девочкой и старалась во всем ей подражать.

Его губы непроизвольно сжались, но граф с трудом заставил себя снова заговорить.

— Все это меня не очень беспокоило, так как у Жозефины был собственный дом, а мы с Сесиль обосновались в Весонне.

Мелита поежилась. Она представила графа в Весонне с молодой женой, и сердце ее больно сжалось.

— Вскоре после нашего бракосочетания мои родители переехали в Сен-Пьер, — продолжал граф. — Отцу всегда было нелегко управляться с плантацией, и он был вполне доволен тем, что я принял на себя его обязанности и стал восстанавливать былое благополучие поместья.

— Вы могли… позволить себе это? — спросила Мелита.

— Сесиль была богатой наследницей, — ответил граф, — но месье Кальвер знал толк в делах и потому включил в брачный контракт одно условие. Он дал нам достаточно денег, чтобы привести в порядок плантацию, отремонтировать и заново отделать дом, а также купить массу необходимых в хозяйстве вещей, однако настоял на том, чтобы Сесиль одна владела своим состоянием.

Мелита бросила взгляд на графа — она начинала понимать, в чем дело.

— Конечно, по законам Франции после замужества состояние жены переходит к ее мужу, и я мог распоряжаться деньгами Сесиль, поскольку она была моей женой, но при этом существовала одна оговорка.

— Какая же?

— Банковский счет был оформлен на ее имя. Месье Кальвер также распорядился, чтобы все деньги после его смерти остались только одной Сесиль.

Мелита ожидала неизбежных выводов.

— Когда он умер, к Сесиль перешла весьма значительная сумма, которую мы с удовольствием прокутили. Ни разу за годы нашего брака она не дала мне почувствовать, что это не мои деньги.

Граф снова вздохнул.

— Она была ребенком — она улыбалась в ответ на улыбку и могла расплакаться так же легко, как легко весной проливается дождь с небес. Она никогда не требовала от меня отчета, что я делаю и какие распоряжения отдаю, и могу сказать искренне — она была счастлива со мной.

— Я уверена, так оно и было, — сказала Мелита, внезапно почувствовав, что его надо подбодрить.

Между тем было вполне очевидно и то, о чем граф умолчал. Умный и образованный человек, он был женат на незрелой девочке, которая могла лишь развлекать его — и ничего больше.

— А затем Жозефина овдовела. — В голосе графа прозвучали нотки, предвещавшие роковые события. — У нее было очень мало денег, поскольку у месье Буассе, всегда производившего впечатление обеспеченного человека, оказалась куча родственников. Тогда она поселилась с нами в Весонне!

Голос его и выражение лица стали совсем мрачными.

— Сначала я одобрил ее приезд. Теперь у Сесиль была подруга, которая к тому же взяла на себя заботу о доме. Однако со временем я обнаружил две вещи.

Он замолчал, и Мелита нетерпеливо спросила:

— Что же?

— Во-первых, Жозефина могла добиться от моей жены чего угодно, а во-вторых, она в меня влюбилась!

Мелита ожидала это услышать, и тем не менее правда, облеченная в слова, поразила ее.

— И что же… вы… сделали?

— Я оказался в чрезвычайно неприятном положении, — ответил граф. — Я предложил Сесиль отослать кузину из дома, но она разразилась рыданиями и просто вцепилась в Жозефину, как часто делала в детстве.

— И что же… произошло?

— Я был так занят, что пустил дело на самотек. Я целыми днями работал на плантации, обрабатывал землю, заключал контракты на продажу, наблюдал за погрузкой сахара, фруктов и кофе на корабли, чтобы убедиться, что товар не испортится в пути.

На мгновение он оживился — работа явно доставляла ему удовольствие. Затем голос его снова стал тусклым.

— Совершенно неожиданно, когда ничто этого не предвещало, Сесиль умерла.

— Как это произошло? — спросила Мелита. Граф сел, обвил руками колени и устремил взгляд перед собой.

— Даже сейчас я едва могу в это поверить, — сказал он. — Я поехал в Сен-Пьер с партией сахара, которую продал в Голландию. Меня не было, наверное, дней десять. Вернувшись, я не застал Сесиль в живых, а доктора не могли объяснить мне, почему она умерла.

— Но объяснение… должно быть, — настаивала Мелита.

— Если оно и было, я его не получил, — ответил граф. — По словам Жозефины, Сесиль чувствовала недомогание, жаловалась на головную боль и рези в желудке. Но Жозефина решила, что это всего лишь простуда или легкое пищевое отравление, и не посылала за доктором, пока не стало уже слишком поздно.

— Как ужасно! — воскликнула Мелита.

— Да, я был тогда в шоковом состоянии, — сказал граф. — А после похорон Жозефина показала мне ее завещание.

Мелита, потрясенная, молчала — теперь вопросы уже были ни к чему.

— Когда мы поженились и месье Кальвер настоял, чтобы состояние Сесиль принадлежало только ей, мы оба написали завещания в пользу друг друга. Я оставлял все принадлежащее мне Сесиль и детям, которые появятся от нашего брака; она оставляла все свое состояние мне без всяких условий.

— И завещание было… изменено? — спросила Мелита, заранее зная ответ.

— Сесиль без моего ведома составила другое завещание, по которому все ее деньги переходили к Жозефине пожизненно.

Прежде чем закончить рассказ, граф снова тяжело вздохнул.

— Единственным выходом для меня было жениться на Жозефине — тогда деньги стали бы моими.

Мелита сдержала возглас, чуть не сорвавшийся с губ. Спустя мгновение она смогла только вымолвить:

— Завещание было… настоящим?

— Совершенно. Оно было составлено в присутствии священника, приходившего на плантацию читать мессу, и еще одного француза, бывшего проездом в наших местах.

— Мадам Буассе, должно быть… вынудила ее переписать завещание.

— Конечно, вынудила. — В голосе графа звучали резкие ноты. — Я же сказал вам, что она безраздельно владела Сесиль — ее умом и душой… И пока меня не было, смогла убедить мою жену подписать этот чудовищный документ, где нет ни одной фразы, которая могла бы прийти в голову Сесиль.

— Но вы же могли это доказать?

— Как? — в отчаянии спросил граф. — Вы думаете, я не советовался с юристами? Конечно же, я это сделал! Я говорил с лучшим адвокатом в Сен-Пьере. И вы знаете, что он мне сказал?

— Что же?

— Он француз. Он сказал: «Дорогой мальчик, вам надо жениться на кузине вашей покойной жены. Почему бы и нет? Все женщины в темноте одинаковы!»

Мелита сидела совершенно неподвижно.

— Мне очень жаль… больше, чем я могу выразить.

— Однако у меня нет оснований беспокоить вас своими проблемами.

Он обернулся к ней и добавил:

— Это неправда! Для этого есть все основания. Вы должны понять, почему я рассказал вам все. Почему я должен был рассказать! Но только Бог знает, что же мне теперь делать.