Глава 1

«Художники пишут глазами любви, и только глазами любви следует судить их.»

Г.Э. Лессинг

Несколько недель спустя. Анмар. г. Асад.

Джамаль

Два с половиной часа езды в бронированном внедорожнике по душной, пыльной трассе, несмотря на работающий на полную мощь кондиционер, к концу пути заставили меня пожалеть, что я отказался от вертолета. Таир срочно вызвал меня к себе, а ждать вертушку пришлось бы около трех часов. Рассчитав временной путь, я решил, что наземным транспортом доберусь до места назначения быстрее. Да и дальше потеть в небольшом поселке на окраине провинции Мирза желания было мало. В снятом на пару месяцев доме не была предусмотрена система охлаждения воздуха. В моем распоряжении оказался один единственный вентилятор, напротив которого я и проводил свободное время, чтобы не сдохнуть от жары. В ночные часы становилось легче, но дом остывал только к утру, а там снова появлялось солнце и пекло возвращалось.

Самое главное – добраться до Асада, а оттуда полчаса пути, и я на месте. Границу городской черты мы уже пересекли, дальше только пустошь и выгоревшие поля. Я с облегчением выдохнул, когда после тщательной проверки на пропускном пункте автомобиль въехал на закрытую ограждённую территорию, принадлежащую АРС. Водитель остановил джип у центрального входа в здание Управления. После охлажденного салона внешняя духота показалась нестерпимой. Круглосуточный хамам – вот на что похожи летние месяцы в Анмаре.

Еще один пункт досмотра, и я наконец-то внутри главного правительственного корпуса. Да здравствуют кондиционеры. Как мало надо человеку, чтобы воспрянуть духом. Двадцать этажей на лифте. Длинный лабиринт коридоров с множеством перегородок, защищённых кодом доступа, и я у двери полковника Таира Кадера. Доступом в кабинет руководителя внешней разведывательной службы обладает только он сам. Камера фиксирует мое присутствие, и дверь с механическим щелчком отрывается, пропуская меня внутрь. Таир, облачённый в военную форму, как обычно восседает во главе стола. Обменявшись традиционными приветствиями и предложив мне присесть, он сразу переходит к делу.

– Я прервал твое задание по веским причинам, – произносит он, предугадав мой вопрос. Склонив голову в знак уважения, я отхожу к окну, откуда открывается вид на полигон, где тренируются агенты и новобранцы. В юности я провел там огромное количество часов. Изнурительная спец. подготовка под палящим солнцем. От усталости и жары многие парни теряли сознание, годами не могли перейти на следующий уровень. Мне повезло. Я оказался выносливым и упрямым, и поэтому сейчас здесь, а не там.

– Но прежде чем перейдем к обсуждению новых обстоятельств, доложи ситуацию на текущий момент, – несомненно, это приказ, и судя по всему, Кадер не в лучшем расположении духа. Я впал в немилость после провала последнего задания и теперь обязан исправить ошибку и завершить миссию, чем в принципе и занимался в провинции Мирза последние пару месяцев.

– Я наладил контакт с Наимом Азизом, – официальным тоном начинаю я. – Сначала через посредника, который поставлял ему оружие, потом лично. Он очень острожен в общении, однако мое прикрытие не вызвало у него сомнений.

– Тебе удалось выяснить местонахождении Шатров Махруса?

– Нет, но я упоминал в разговоре с Наимом, что заинтересован в покупке белой рабыни, желательно американки или европейки хорошего качества. Он обещал помочь.

– Каким образом?

– Я получу координаты на мой телефон за час до начала аукциона. И если сообщение придет сейчас, то я вряд ли успею добраться хотя бы к концу торгов.

– Это ирония, Джамаль? – холодно интересуется Таир, я смотрю на его погоны, чтобы он не заметил раздражения в моем взгляде.

– Я не уверен, что Ильдар будет присутствовать на аукционе. Он не настолько глуп, – озвучиваю вслух, о чем почти сразу жалею.

– Тебе не нужно думать, Джамаль. Твоя прямая обязанность – выполнять мои приказы.

– Как агент с широким перечнем полномочий я имею право в исключительных случаях…

– Никаких прав принимать самостоятельные решения до согласования со мной, – грубо обрывает меня полковник. Если бы я не был ему обязан всем, что имею, то возненавидел бы. – Какой бы экстренной ни была обстановка. Ты видишь результат своих решений?

– Если бы спецслужбы взяли Мааба…

– Ильдар на тот момент был бы уже ликвидирован на нашей территории, – снова не дал мне договорить Кадер. – А для уничтожения Мааба выехал бы другой агент.

– Вы бы не успели, акид (с араб. Полковник), – уверенно заявляю я, и мне кажется, что слышу, как скрипнула или даже хрустнула челюсть Таира Кадера. – Я действовал по ситуации. И считаю, сделал все зависящее, чтобы минимизировать риски. И сейчас усиленно работаю над поиском Видада.

– Не ты один, – резким ледяным тоном бросает Кадер и встает из-за стола. Я вопросительно смотрю в суровое морщинистое лицо, на котором яростно сверкают черные глаза. Линия губ сжата в жесткой усмешке, тяжелая челюсть напряжена. Внутри рождается тревожное предчувствие.

– Американская разведка?

Кадер мрачно кивает, убирает руки за спину и выходит на середину кабинета. Встает напротив, пристально глядя мне в лицо. Потом отступает назад, ухмыльнувшись уголком губ.

– Девушка, которую планировал вывезти в Анмар Видад, пару недель назад появилась в Асаде, – сообщает он, разворачиваясь к окну. Я делаю то же самое. Теперь мы стоим плечом к плечу, наблюдая за тренировками агентов на полигоне. Но я только делаю вид, что наблюдаю. На самом деле мой мозг усиленно анализирует полученную информацию. – Рекламная деятельность, все чисто на первый взгляд. Приехала со своим бойфрендом и съёмочной группой. Участвовала в нескольких шоу, которые попали на местные телеканалы. Там мы ее и заметили.

– И что не так с девушкой? – застыв, я, не моргая, смотрю перед собой, пытаясь не выдать своего состояния. В стекле панорамного окна отражаются мои заострившиеся скулы и плотно сжатые губы. Прикладываю максимум усилий, чтобы расслабить мышцы. Мне удается как раз в тот момент, когда Таир поворачивает голову в мою сторону.

– Эрика Доусон – агент ЦРУ, и находится здесь с группой прикрытия и своим координатором Зейном Хассаном, – я остро чувствую на себе пристальный сканирующий взгляд Кадера. Сердце с бешеной скоростью разгоняет кровь по венам, но я все равно ощущаю, как озноб бежит по спине.

Эрика Доусон… Шайтан, я надеялся, что не скоро еще услышу это имя. Мааб все-таки успел наговорить лишнего, иначе американские службы не начали бы несогласованную АРС операцию. Зачем она в это влезла, идиотка? Я же предупреждал, черт бы ее побрал. Я бы вернулся за ней, когда все закончится. Непроизвольно сжимаю пальцы в кулак, вспоминая, как изучал ими черты лица Эйнин. Я запомнил каждую… Ее посветлевшие от слез глаза с мерцающими серебристыми искрами, точно такие же, как тогда, пятнадцать лет назад. Боль и отчаяние снимают маски, оголяют чувства, показывая внутреннее содержание, открывая истину, которую мы прячем даже от самих себя. Я пытался заглянуть внутрь, используя обычные проверенные методы; я думал, что страсть и желание приоткроют завесу, а мне нужны были ее слезы, боль и агония – то, что невидимой нитью соединило нас однажды и тут же разбросало в разные стороны. И когда я держал в ладонях залитое слезами лицо, вглядываясь в глаза, ставшие моим неискоренимым наваждением и источником вдохновения на долгие годы, она рассказала мне, кто она, не произнеся ни одного слова. Я увидел в их лазурных глубинах свою маленькую испуганную Эйнин, в одночасье потерявшую все, что у нее было: дом, семью, родину, веру и счастливую жизнь, которая могла бы ждать нас обоих… Я узнал ее слезы, Шайтан меня подери, серебристые искры в бескрайних озерах скорби и боли, тающие в глубоких глазах Эйнин, как хрустальные снежинки.

Я уничтожил безликие портреты, хранившиеся в студии в Нью-Йорке. Они потеряли всякий смысл и ценность, теперь я знаю, как выглядит лицо Эйнин. Я напишу новые. Пока мои пальцы будут способны держать кисть, она не оставит меня. Нет такой силы, которая сможет заставить меня забыть ее лицо снова. Только отвернувшаяся удача и смерть, но пока я ношу свой оберег – мне ничего не страшно. Самодельные четки Эйнин хранят меня от гибели много лет. Я не вернул ей их, когда забрал кольцо и оставил тот портрет, который наверняка рассказал ей правду… о нас, о прошлом. Не могу поверить, что Эйнин удалось сохранить перстень отца. В голове не укладывается, как я не узнал ее, не почувствовал. Как не нагрелись потертые бусины, не обожгли мои пальцы, когда я перебирал их в кармане брюк, находясь рядом с той, что подарила мне удачу.

Сомнения появились еще когда я увидел покрытые пылью голые ступни Эрики на парковке, где мы сражалась почти на равных. Слишком много лет прошло с нашей последней встречи, чтобы я мог поверить сигналам подсознания. Кисти рук, ступни и необычные глаза – все, что сохранила моя память о той робкой маленькой девочке из мечети, где сгорело наше прошлое и надежды на счастливое будущее. Слишком мало, чтобы узнать, сопоставить с дикой и отчаянной сумасбродной стервой Эрикой. Образ Эйнин, скромный, овеянный почти священным для меня ореолом недоступности, не вязался с девушкой, которую я встретил на выставке. Страстная, яркая, вызывающе сексуальная, откровенная, острая на язык, надменная. Она запутала меня, обыграла, затмила здравый смысл похотливой пеленой. Я винил разыгравшееся воображение и бешеную потребность обладать бросающей мне вызов девушкой и одержимую неконтролируемую страсть, обрушившуюся на нас несвоевременно и слишком поздно…

От нас прежних ничего не осталось. Обожжённые и покалеченные Аззамским терактом мы никогда не сможем повернуть время вспять. Судьба безжалостна, нелепа, жестока. Боль и ярость, гнев и ненависть – навсегда останутся внутри, выжигая все, что делало нас слабыми, уязвимыми, беспомощными. Я помню… я слишком хорошо помню страх и отчаяние, растерянность. Я пытался быть храбрым, но боялся так же, как она.

Говорят, когда человеку нечего терять, он ничего не боится. Это неправда. Помимо собственной жизни всегда есть чья-то еще, ради которой ты без сомнения пожертвуешь своей. И в самые страшные моменты, когда силы и воля покидали меня, я думал о той девочке, которую вытащил из огня пылающей мечети, и я верил, что она где-то живет, улыбается солнцу, что ее глаза светятся радостью, и она тоже помнит обо мне.

Я не знал, что с ней стало после того, как она сбежала. Повстанцы оглушили меня и вывезли в свой лагерь, где я провел несколько недель. Меня заперли в железной клетке, как дикого зверя. Клетка стояла под палящим солнцем и уже к обеду раскалялась так, что до прутьев нельзя было дотронуться. Воды и еды давали ровно столько, чтобы я не умер, и регулярно, словно по какой-то отлаженной программе, будили среди ночи и методично избивали без единого слова, не оставляя шрамов, словно хотели сохранить товарный вид. Однажды один из ублюдков перестарался, и я начал терять сознание, чувствуя, что умираю. Я помню, как яростно кричала женщина с серебряными глазами, та самая, что выстрелила в слепого мальчика муэдзина. Я так и не понял, что именно и почему она кричала, сознание заволокла тьма, сквозь которую на меня смотрели полные грусти и слез глаза Эйнин.

Мне повезло, я снова выжил. Как оказалось, на лагерь повстанцев напали военные Анмара, уничтожив поголовно всех, кроме пленников. Очнулся уже в госпитале. И первым человеком, который меня навестил, был Таир Кадер. Он задал мне только один вопрос, который решил мое будущее:

«Ты хочешь научиться стрелять в тех, кто уничтожил Аззам? Я не говорю про правосудие и закон. Придется держать оружие. Направлять в головы тех, на чьих руках кровь многих невинных жертв. Ты сможешь, Джамаль?»

Конечно я согласился. И я смог – держать оружие, выслеживать, целиться и стрелять. Без малейшей тени сомнения, без ночных кошмаров и мук совести. Мои руки по локоть в крови, но я не жалею ни об одном приведенном в исполнении приговоре. Горящая внутри ярость и гнев нашли единственно разумное и полезное применение. Прежде чем спустить курок, я не зачитываю приговорённым список их преступлений . Они знают. Убийцы всегда узнают друг друга по глазам. Именно так я вычислил Мааба.

– Для тебя это не новость, Джамаль? Ты знал, что Видад собирается вывести в Анмар свою любовницу, являющуюся агентом разведки другого государства? – пристальный взгляд Кадера сканирует мое лицо, выявляя признаки, которые его взгляду не подвластны.

– Нет, – уверенно отвечаю я. Виртуозно лгать научился еще в учебке, обнаружив в себе способность без труда распознавать скрытые эмоции людей через их мимику, жесты, интонации голоса и другие симптомы, незаметные обычному наблюдателю. Вероятно, это иная ипостась моих художественных способностей. Когда в юности я покрывал арабеской и орнаментом мечети, то уделял огромное внимание мельчайшим деталям, считая, что священное место должно быть безупречным.

– Нет? Но ты не позволил ему этого сделать. Мне интересно, почему? – еще один провоцирующий вопрос. Тактика Таира мне давно известна. Все его вопросы звучат как обвинение, вынуждая собеседника оправдываться.

– На тот момент моей целью уже был Мааб. Девушка тут ни при чем, – ровным голосом отвечаю я.

– Надеюсь, что так, – удовлетворённо кивнув, Кадер наконец-то отворачивает голову. – Потому в данный момент Эрика Доусон доставлена в Шатры Махруса. Вероятно, она привлекала внимание Ильдара, намеренно мелькая на телеэкранах и посещая массовые мероприятия. Ее руководство все правильно рассчитало. Использовали девчонку, как наживку, видимо, прекрасно зная о неравнодушии новому приятелю Наиму Азизу. А тот уже отправил своих людей за ценным лотом для следующего аукциона.

– Он не явится сам, – мне повезло, что полковник не видит сейчас выражение моего лица. Мое отточенное самообладание дало трещину, когда я услышал, где сейчас находится Эйнин. Какой идиот послал ее сюда? На что они рассчитывают? Какая к черту из нее наживка? Ее убьют или трахнут еще до начала аукциона, причем она приложит все свои усилия и дерзкий язык для того, чтобы это случилось.

– Неважно. Девушку доставят к нему в любом случае. Задача группы – отследить путь и взять объект.

– Моя задача? – сглотнув образовавшийся в горле ком, спрашиваю я.

– Не допустить выкупа агента поверенными Видада. Вывезти и удерживать с той же целью, что преследовали ее руководители из Управления. Его нужно выманить на территорию Анмара, Джамаль, и уничтожить.

– А группа прикрытия? Ее попытаются отбить, если что-то пойдет не так.

– Они уничтожены, – оглушает меня ответом Таир. Я на мгновение закрываю глаза, чтобы собраться с силами и взять контроль над эмоциями, – Координатору удалось скрыться. Официальная версия – нападение повстанческих сил Кемара. Сработано чисто. ЦРУ не сможет ничего предъявить или запросить разрешение на расследование. Они действовали, не получив разрешение на проведении спецоперации. Мы защищаем свои интересы, Джамаль. Это главная цель АРС – не допустить подпольной деятельности спецслужб других государств на территории Анмара.

– Американцы пришлют следующую группу, – в этом я уверен, и не без причин, но полковник не в курсе всех нюансов. Ему и не нужно знать, что отец агента Доусон руководит одним из подразделений Управления разведки, иначе ее уберут до того, как я доберусь до Махруса. И точно уберут, когда я вернусь обратно.

– Надеюсь, на тот момент задание будет выполнено, – резко отвечает Кадер. Я напряженно смотрю в окно, мысленно перебирая всевозможные варианты выхода из тупиковой ситуации. Некоторые преимущества у меня все-таки есть. Таир Кадер доверяет мне, уверен в моей преданности, и информацию, которую я передаю, не подвергают многоуровневой проверке. Это можно использовать.

– А агент Доусон? Как быть с ней?

– А у тебя есть варианты? – повернувшись, полковник пристально смотрит мне в глаза.

– Я не совсем уверен, что мы имеем полномочия ликвидировать американских агентов. Директор АРС одобрил уничтожение группы прикрытия? – на мой взгляд, действия моего руководства чрезмерно радикальны. Мы не в режиме военного положения, чтобы так рисковать.

– Разумеется. Ты же понимаешь, что стоит на кону, Джамаль? – прищурив глаза, спрашивает Кадер. – Ильдар Видад – младший брат премьер-министра, ближайшего советника короля. Если американские разведчики возьмут его, и он заговорит, а эта подлая сволочь заговорит, то верховного правителя Анмара могут обвинить в укрытии и негласном покровительстве самой крупной группировки по торговле людьми на Ближнем Востоке. И как итог – полный разрыв дипломатических и торговых связей, вплоть до военного вмешательства. Поэтому, Джамаль, никакой импровизации и незапланированных действий. Есть вопросы?

– Нет. Я могу отправляться сейчас?

– Выедешь завтра, – коротко отвечает Кадер. Взгляд его смягчается, и я догадываюсь, о ком сейчас пойдет речь. – Сегодня нет нужды. Вряд ли аукцион организуют так быстро. Проведи ночь дома. Лейла жалуется, что они с Аидой очень редко видят тебя.

– Разве не служба держит меня вдали от дома? – бесстрастно уточняю я. Возвращаться домой даже на ночь не входило в мои планы. Но я понимаю, что не смогу ничего сделать до начала аукциона. Эрике придется какое-то время провести в Шатрах Махруса, и я отстрелю яйца любому, кто посмеет тронуть ее. А потом пристрелю тех, кто послал Эрику сюда. Они вынесли ей смертный приговор точно так же, как только что Таир Кадер. Его я убить не могу. Так вышло, что сначала он стал моим наставником, а потом и членом семьи. Когда-то я считал, что Таир оказал мне честь, а сейчас понимаю, что он использовал еще один способ связать мне руки.

– Но я же не могу сказать своей любимой дочери, что вина за постоянные отъезды ее мужа лежит на мне. Ты – мужчина, найди способ успокоить женщин. Побалуй подарками, удели внимание. Не мне тебя учить.

– У меня всего одна ночь, – напоминаю я.

– Джамаль, хороший муж всегда найдет варианты.

* * *

Просторную виллу в тихом отдаленном районе Асада я построил по собственному проекту, смешав современные итальянские и традиционные для моей страны стили. Легкий воздушный симметричный фасад с сочетаниями светлых тонов, черепичной крышей и декорированный мозаикой фундамент. Классические, в европейском стиле, кованые ворота с автоматическим управлением и высокий забор, оборудованный системами слежения по всему периметру.

Огромный особняк, большой внутренний дворик, утопающий в зелени, фонтаны с чистейшей водой, бассейн, искусственный пруд, беседка, напоминающая восточный шатер и прочие изыски роскоши – не совсем вяжутся с моим статусом. Согласно досье, я скромный архитектор Джамаль Каттан, смышлёный и талантливый парень, который родился и вырос в Асаде, рано потерял родителей, получил хорошее образование в Америке и по большей части работаю именно там или в Европе, иногда в Азии, даже в Африке – создаю уникальные дома для толстосумов. Пересекаю границу я уже под другим именем. Джейдан Престон, конечно, не единственное. И легенда, и биография каждый раз зависят от задания и географии места пребывания. Мне приходилось быть итальянцем, евреем, турком… Адамом, Массимо, Салимом… Но домой возвращаюсь я всегда как Джамаль Каттан, странствующий архитектор и муж.

Я не предупредил Лейлу и Аиду, что приеду, и поэтому, когда автомобиль въехал во внутренний двор, никто не выбежал мне навстречу. Не скажу, что сей факт меня сильно расстроил. Мысленно я находился совсем в другом месте. Старый слуга Калиф, присматривающий за домом в мое отсутствие, сообщил, что женщины отправились в город, чтобы пройтись по магазинам в сопровождении Зары, прислуживающей в доме со дня свадьбы с Лейлой и приходящейся моей первой жене очень дальней родственницей. Я не вмешиваюсь в досуг женщин, они отлично знают традиции Анмара, регулярно посещают мечеть, соблюдают предписания пророка и никогда не сделают ничего, что могло бы опорочить мое и их имя.

Отпустив водителя до утра, я сразу направился в мужское крыло. Принял душ, переоделся в домашнюю одежду. В стенах своего дома мужчины и женщины одеваются точно так же, как в других странах – никаких особых восточных изысков. Выбор зависит исключительно от вкуса и возможностей кошелька. Моя работа в АРС оплачивается более чем достойно, но мое детство и юность, проведенные в бедности и труде, наложили свой отпечаток. Я не привык жить на широкую ногу и знаю цену деньгам. Однако в свой дом я вложил все самое лучшее. Ничего не поделать – красивые вещи и женщины – моя вечная слабость.

Внутренний дизайн виллы я подбирал в современном стиле. Арки, решетчатые перегородки, ковры, портьеры, пестрые подушки, мозаика, роспись – дань традициям, так сказать.

Моя спальня не отличается от комнаты любого обеспеченного европейца или американца. Она соединена дверью с рабочим кабинетом, который является самым светлым и комфортным помещением виллы. Кабинет представляет собой просторный овальный зал с большими арочными окнами, в мое отсутствие закрытыми жалюзи, чтобы никакие любопытные носы не сунулись в мою святая святых. Любые изображения людей и живности в Анмаре, как и во многих других арабских странах, под запретом, и быть художником-портретистом здесь невозможно по ряду причин. Да, времена изменились, и никто не бросит меня за решётку за картину с обнажённой женщиной, но и одобрения и признания ждать абсурдно и нелепо.

Если бы Кадер знал о том, что я храню в своей мастерской, то лично бы спалил кабинет. Я до сих пор помню, как прятал от отца свои первые наброски на смятых клочках бумаги, выполненные углем; свои черные пальцы, которые я впопыхах вытирал платком, услышав его шаги за дверью. Уже тогда я рисовал Эйнин. Маленькую девочку в абайе и плотном никабе, склонившуюся в молитве, но уголь не мог передать лазурный небесный оттенок ее глаз, напоминающий мне море, которое я видел только на страницах книг.

В кабинете есть где развернуться, в отличие от крошечной студии в Нью-Йорке. Находясь в Асаде, я много времени провожу в мастерской в полном одиночестве, не допуская женщин и слуг на свою территорию, здесь же молюсь, когда слышу азан муэдзина из мечети, находящейся чуть ниже по улице.

Вот и сейчас, освежившись с дороги и облачившись в спортивные штаны и белую футболку, я прохожу в мастерскую, открыв дверь ключом, хранящимся в ящике прикроватной тумбочки. Кондиционер в дневное время суток работает на полную мощность, и я даже вздрагиваю, ступив босыми ногами на холодный пол мастерской. С наслаждением вдохнув запах масляной краски, растворителя и акрила, въевшийся и пропитавший стены, я прохожу в середину зала. Даже находясь на задании я всегда ношу с собой небольшой этюдник и карандаши, но сделанные на быструю руку наброски не смогут сравниться с полным погружением в процесс работы над холстом. Здесь я забываю о времени, наблюдая, как девственно чистый лист покрывают штрихи, мазки, которые, объединяясь, становятся чем-то цельным; оживают, дышат, смотрят, улыбаются, плачут, смеются, кричат, говорят со мной, спорят, обвиняют. И если закрыть глаза, то так легко можно представить насмешливый вызывающий хрипловатый голос.

Да, меня заводят разговоры, al`asad. А разве тебя нет?

Если бы она знала, как близка. Al`asad означает лев, и именно он изображён на гербе короля аль-Мактума. Асад – город, который стал моим домом после того, как мы с ней потеряли все, что имели в Аззаме. Она попала в точку, а я, наоборот, проиграл. И дело даже не в том, что досье Эрики Доусон оказалось слишком чистым и правдоподобным. Я не был готов к правде. Именно поэтому я не хотел прикасаться к ней и в то же время не мог удержаться, теряя разум, хладнокровие, выдержку, забывая к Шайтану, кто я, где и для какой цели нахожусь.

Ты хочешь продлить это чувство между нами, Джей? Ты же чувствуешь его, да? Искры в воздухе, жар по венам. Да, al`asad? Тебе, как и мне, нравится бегать по грани, ходить вокруг жерла вулкана. Пресловутый запретный плод. Когда хочется попробовать собственную музу и в то же время хочется сохранить этот трепет, что она в тебе пробуждает. Я права, Джей?

Не трепет, Эйнин, а ураган, безумие стихии, бурю, цунами. Я боялся уничтожить тебя, я мог; находился на той самой грани, о которой ты рассуждала так легкомысленно, наивно, не зная, с каким зверем играешь. Но мы не бежали бы по ней, Эйнин, а падали в самое пекло, на раскалённые угли… обнаженной кожей. И я никогда бы себе этого не простил. Нам еще многое придется пережить, ты даже представить не можешь, что тебя ждет, и куда ты попала. Западные амбиции, самоуверенность, непокорность, гордость и дерзость – здесь придется расстаться поочерёдно со всем, что я перечислил. Ты увидела лучшую сторону, но даже она привела тебя в ярость и негодование. Что будет, Эрика, когда мы встретимся без масок? Береги свои крылья, альби (с араб. мое сердце), их глянец уже осыпался на той чёртовой парковке, но мы еще даже толком не начали. Мы будем гореть дотла, до черных шрамов, до криков отчаяния, ненависти, боли и похоти, разносящихся над пепелищем. Судьба настигла нас… снова, и на этот раз завершит начатое. И, если я не смогу спасти тебя, то останусь. Мы будем гореть, Эйнин. Вместе. Тряхнув головой, я отгоняю тяжелые мысли, ощущая во рту привкус гари и дыма, как тогда… Все еще слишком ярко. Некоторые события не подлежат забвению, пока призраки не отомщены, а справедливость не восстановлена.

Я поднимаюсь на небольшой постамент, устланный белой бумагой, чтобы не испачкать при работе мраморные полы, которые не нагреваются даже в самые жаркие месяцы. За то время, что прошло с моего возвращения в Анмар, я написал всего две работы. Одна из них вернулась к той, чьи глаза пятнадцать лет преследовали меня во сне и наяву. А вторую закончил буквально перед самым отправлением в душную сухую Мирзу, подвергающуюся каждую неделю песчаным бурям, которые приносят ветра из Махруса.

Последний портрет Эйнин так и стоит на мольберте, накрытый плотной тканью. Все остальные картины развернуты к стенам лицевой стороной, как и любимая репродукция Айвазовского, которую я привёз с собой из Нью-Йорка, и еще одна, написанная полтора года назад – «Постоянство памяти» Дали. Как это чертовски эпично. Я сделал копию со знаменитого шедевра великого художника и через несколько месяцев встретил Эйнин… и не узнал ее. Постоянство памяти подвело меня, как и острое зрение и феноменальная внимательность к деталям. Иногда мне кажется, что все происходящее в моей жизни так или иначе ведет меня к Эйнин, возвращает, напоминает, связывает. Она мой девятый вал, преодолевший неумолимое течение времени и обрушившийся на меня в тот момент, когда я почти смирился, что никогда не найду хотя бы отдельно похожую девушку на ту, что я потерял. Я пытался ее искать, но как? Эйнин исчезла после пожара. У меня не было даже ее имени. Кадер сказал, что никто не выжил. Конечно он не знал, что я спас девочку, а потом вернулся. Никто не знал. Я боялся одного – что она попала в руки торговцев из Шатров Махруса. Мне не раз приходилось преследовать преступников, имеющих отношение к этой организации, и перед тем как исполнить приговор, я спрашивал… каждого про девушку из Кемара с голубыми глазами, но никто ничего не знал.

Наверное, мои рассуждения звучат цинично, учитывая то, что я женат. Дважды. На красивых, соблазнительных, любящих меня женщинах. Но только Эйнин не имеет никакого отношения к моему семейному положению. Эйнин – рух альби (с араб. душа моего сердца). Она особенная, мое проклятие и награда… испытание и соблазн, которые я обязан преодолеть. Внезапное напряжение простреливает позвоночник, когда, остановившись у станкового массивного мольберта, я замечаю, что ткань, укрывающая портрет Эйнин, немного сползла, открывая угол холста. Нахмурившись, я оглядываюсь по сторонам. Некоторые картины сдвинуты с места, это заметно по неравномерным следам пыли на полу. Шайтан побери этих женщин! Прислуга никогда бы не нарушила приказ. Уверен, что это вездесущая Лейла!

Я знаю, что робкая покорная Аида никогда не осмелится войти сюда, даже если дверь будет открыта настежь, она и в спальню ни разу не зашла без приглашения. С ней у нас своя простая и в то же время сложная история, но я уверен в Аиде, как в самом себе. А вот Лейла – совсем другая, более любознательная и бойкая от природы. Единственная и младшая дочь влиятельного отца, родившаяся после трех сыновей, она воспитывалась согласно традициям нашей страны и религии, но ее баловали больше, чем многих анмарских девочек. Кадер вырастил принцессу, изнеженную, красивую, идеальную жену, послушную воле мужа, но умеющую добиться своего женской хитростью. Она и меня получила точно так же. Лейла всегда знает, чего хочет – это качество нельзя не уважать как в женщине, так и в мужчине. Целеустремлённая, воспитанная, неглупая, образованная. Лейла училась в Европе, сохранив приверженность и любовь к традициям и обычаям своей страны. Да Кадер бы и не допустил обратного. Дочь человека его уровня просто не может позволить себе уронить тень на репутацию отца. Он стерёг ее как зеницу ока, а отдал мне… Я не понимал поначалу, за что удостоился подобной чести. Я был обязан Таиру жизнью, своим положением, всем что имею сейчас. Все оказалось гораздо проще. Лейла меня выбрала, а отец не смог противостоять дочери. А я в свою очередь не посмел проявить неуважение к человеку, который стал моим наставником. Разумеется, решение Кадера выдать единственную дочь за своего подчинённого носило и скрытый смысл.

Услышав шум за окном, я раздвинул жалюзи, наблюдая, как из припарковавшегося на стоянке автомобиля выходят Лейла, потом Аида и за ней Зара. Все три в черных абайях, с закрытыми лицами и волосами, хотя я никогда не настаивал на ношении никаба. Многие девушки и женщины заменили его платком, уловив волну неумолимо надвигающихся изменений, хотя еще пару лет назад подобное было неприемлемо в столице Анмара. Цивилизованный западный мир потихоньку вторгается в страну вместе с потоком иностранных товаров и рекламы. Я не считаю, что с этим нужно бороться или принимать в штыки. Я слишком долго прожил на Западе и некоторые привычки и особенности перенял и принял из чуждой мне культуры, а к кое-чему успел пристраститься.

Вернувшись к мольберту, я отодвигаю ткань в сторону, чтобы взглянуть на запечатлённое на холсте лицо Эйнин. Огромные распахнутые глаза смотрят прямо на меня, но не с печалью и слезами, как раньше, а с гневом и вызовом; чувственные губы изгибаются в дерзкой улыбке, длинные темные волосы змеятся по хрупким плечам, прикрытым пресловутым синим платьем. Я так ярко помню момент, когда расстёгивал чёртову молнию на ее спине… Мои пальцы касаются неподвижного лица Эйнин, внутри растет напряжение. Пока я здесь пялюсь на ее портрет, неизвестно что происходит с ней в логове работорговцев. Стиснув зубы, я одёргиваю руку и холст тканью как раз в тот момент, когда внизу раздаются голоса женщин. Как сказал напоследок Кадер?

Джамаль, хороший муж всегда найдет варианты.

Две жены, истосковавшиеся по мужской ласке за несколько месяцев моего отсутствия. И всего одна ночь. Пока у меня вырисовывается только один вариант, который Таиру пришелся бы не по душе.

Спустившись, я застаю жен в гостиной. На угловом бежевом диване возвышается гора пакетов с лейблами из известных каждой моднице бутиков. Лейла и Аида уже сняли абайи и предстали перед моим взором во всей своей красе. А посмотреть есть на что. Высокая, темноволосая черноглазая Лейла в длинном атласном приталенном платье с открытыми плечами, многочисленными золотыми браслетами, инкрустированными драгоценными камнями на тонких запястьях, и с тяжелыми серьгами в маленьких мочках. Рядом с ней всегда немного зажатая Аида с медной копной волос и темно-серыми печальными глазами кажется особенно миниатюрной, робкой, неуверенной. Заметив мое появление, Лейла бросается ко мне первой, обвивая за плечи руками и звеня своими браслетами.

– Джамаль-джан, я даже не поверила, когда Калиф сказал, что ты приехал. Пророк услышал мои молитвы! Я знала, что сегодня будет необыкновенный день! – радостно улыбаясь, щебечет она и прижимается ко мне всем своим сочным телом. Аида смотрит в пол, топчась на месте и явно чувствуя себя лишней. Дело тут вовсе не во мне, а в неуемной энергетике Лейлы. Как только вторая жена появилась в этом доме, первая быстро взяла ее в оборот, полностью подавив своим авторитетом. Я никогда не влезаю в женские дела, и пока они не дерутся и не рвут друг на друге волосы, вмешиваться не имеет никакого смысла. А, как ни странно, почти с первого дня девушки нашли общий язык и даже подружились, но вот как-то односторонне, я бы сказал. Нет, меня полностью устраивают покорность и скромность Аиды, а что чувствует она сама – волнует мало. Я сделал для нее больше, чем мог и должен был.

– Аллах привел тебя домой, как же я счастлива! – восклицает Лейла, запуская пальцы в мои волосы и заглядывая в глаза. Я мягко, но уверенно отстраняю ее, и она озадаченно хмурится, но продолжает улыбаться, изображая радушие любящей жены.

– Аида, поднимись в мою спальню и жди там, – отдаю резкий приказ, забыв, что я не на службе. – Нам с Лейлой нужно серьёзно поговорить, – добавляю чуть мягче. Черноглазая бестия вздрагивает, запрокинув голову, и замирает в потрясении, хлопая длинными ресницами. Оборачивается на юркнувшую к лестнице Аиду, и чуть ли не шипит от ярости, но мгновенно замолкает, заметив мой жесткий ледяной взгляд. Опустив голову, делает шаг назад, непроизвольно стискивая в кулаках подол своего платья. Она в ярости. Об этом говорит ее вспыхнувшие щеки, едва сдерживаемые слезы обиды и бурно вздымающаяся и опускающаяся высокая грудь, подчеркнутая глубоким декольте. Я считываю волны негодования, обиды и раздражения, исходящие от девушки, не прилагая ни малейших усилий. Лейла для меня – открытая книга, прочитанная и заученная до дыр. Вспыльчивая, упрямая, но безобидная. Единственный приз, за который она сражается – это я. И мы оба знаем, что она его никогда не получит, несмотря на связывающие нас брачные обеты.

– Ты заходила в мой кабинет? – холодно спрашиваю я, убирая руки в карманы брюк и сверля взглядом застывшую с опущенной головой девушку. Она снова вздрагивает всем телом, плечи покрываются мурашками, тонкие пальцы бледнеют и разжимаются, выпуская смятую в них ткань платья. Лейла отступает назад, присаживаясь на диван, предварительно сдвинув в сторону пакеты с покупками.

– Ответь мне, Лейла, – громче спрашиваю я, не дождавшись даже короткого кивка. Девушка закусывает губы, из-под густых черных ресниц стекают слезы. Мало женщин умеют плакать, не превращаясь в истеричное существо с хлюпающим носом и распухшими глазами. Лейла освоила это искусство еще в самом начале нашего брака. От радости, боли, счастья и удовольствия она плачет одинаково красиво. Думаю, первым, на ком она испытывала чары своих слез, был все-таки не я, а ее отец. Надо признать, что Лейла прекрасна даже в своих откровенных и очевидных попытках манипуляции. И когда-то меня забавляли устраиваемые женой спектакли с заявкой на женскую хитрость. Она горестно всхлипывает и наконец кивает, робко и виновато поднимая на меня полный фальшивого раскаяния взгляд.

– Прости меня, Джамаль, – складывает ладони на коленях, принимая позу абсолютной покорности. Я бы поверил, если бы не знал наверняка, что она не чувствует ни малейшей вины за содеянное. В красивых черных глазах плещется многогранная гамма чувств – от гнева до возбуждения. – Я помню, что мы не должны подниматься в твои комнаты, когда ты в отъезде. Но я так скучала, хабиби, – добавляет чувственным полушепотом. Тряхнув головой, я усаживаюсь на невысокое кресло-пуф.

– Ты зашла не пыль протереть и не рубашки перебрать. Ты взяла ключи из моего стола и заявилась в кабинет, куда я даже слуг не пускаю, – четко проговаривая каждое слово, озвучиваю основную претензию. И безосновательную. Если я запираю дверь, значит не хочу, чтобы ее открывал кто-то, кроме меня. Разве не логично? Но женщины и логика – понятия несопоставимые.

– Когда ты приезжал в последний раз, то почти не уделял нам внимания, пропадая в кабинете, – не поднимая ресниц, Лейла начинает придумывать себе оправдания.

– И тебе стало любопытно? – сухо уточняю я. – Ты решила сунуть свой нос в дела, которые тебя не касаются. Так, Лейла?

– Нет, – картинно всхлипнув и качнув головой, девушка поджимает розовые губы. – Ты говорил, что работаешь над проектом нового дома. И я подумала… В этом году будет пять лет, как мы поженили…

– Что я готовлю подарок для тебя? – оборвав ее на полуслове спрашиваю я. – Ты хочешь новый дом? Чем тебя не устраивает этот? Стал тесен? Может, тебе Аида мешает?

– Нет. Я сама настаивала, чтобы Аида жила с нами, – еще один шумный вдох.

– Скажи правду, Лейла. Хватит уже испытывать мое терпение, – раздраженно требую я.

– Ты строишь новый дом для другой женщины? – ресницы вздрагивают, но она не решается посмотреть мне в глаза. Сдвинув брови, я какое-то время задумчиво наблюдаю за ней.

– Что ты увидела в кабинете, Лейла? – вопрос звучит спокойно и даже ласково, но хорошо успев узнать мои привычки, девушка зажимается еще сильнее.

– Только развёрнутые картины в рамах, – быстрым дрожащим голосом отвечает она. – Я думала, что ты рисуешь проекты, чертежи…

– Разве они не могут быть в рамах? – снова не даю договорить. – Так что ты увидела?

– Ничего. Я хотела…, – разволновавшись, Лейла запнулась. – Я пыталась сдернуть ткань с мольберта, но испугалась.

– Чего ты испугалась? – напряженно спрашиваю я, потирая подбородок, заросший трехдневной щетиной.

– Что там не проект дома, – выдыхает Лейла, сцепляя пальцы на коленях до побелевших костяшек. Прищурившись, склоняю голову набок, всматриваясь в побледневшее лицо Лейлы.

– А что же? – сухо уточняю я.

– Нечто запретное. Неправильное, – она наконец поднимает ресницы, тревожно глядя на меня. Ревность, подозрение, боль и целая гамма эмоций мелькает в черничных глазах Лейлы.

– Например?

– Я не знаю! – в сердцах восклицает она. – Не знаю. Зачем ты меня мучаешь, Джамаль-джан? Я все сказала, призналась. Если там действительно проект дома, то поклянись, что ты собираешься строить его не для третьей жены и не для западной шармуты, о которой ты думаешь все время.

– Откуда такие выводы, Лейла? – приподняв одну бровь, невозмутимым спокойным тоном интересуюсь я. Женщины удивительно наблюдательные и тонко чувствующие существа. Никогда нельзя пренебрегать ими, иначе получишь в постель ревнивую истеричку. – Сама пришла к ним или подсказал кто?

– Я отлично знаю, что здоровый мужчина не способен хранить верность месяцами, даже если безумно любит своих жен, – смело заявляет Лейла. – И нет никакого дома, да?

– Дом есть. И он уже построен, – опровергаю я ее подозрение.

– Но не для меня? Не для Аиды?

– Нет, – отрицательно качаю головой. Лейла вспыхивает от негодования, даже шея ее покрывается румянцем. Я не сомневаюсь в том, какой именно вывод она сделала.

– Для другой женщины?

– Я не обязан отвечать, ты же знаешь, – сдержанно улыбаюсь. – Ты обязана принять любое мое решение, Лейла.

Она опускает взгляд вниз, признавая мою правоту, но уверен, скрипя зубами и закипая от ярости. Сбивчивое дыхание и заострившиеся скулы подтверждают мое наблюдение.

– Когда ты уезжаешь? – неестественная улыбка растягивает полные губы.

– Завтра утром.

– Так быстро… – бормочет Лейла, вскидывая голову и потрясенно глядя мне в глаза. – И ты проведешь эту ночь с Аидой? Но почему?

– Разве ты не заслужила наказания?

– Наверное, Аллах отвел свой взор от меня в тот день, когда я позволила тебе взять вторую жену, – высокопарно заявляет Лейла.

– Ты позволила? – не сдержавшись, я смеюсь, и она оскорблённо замолкает. – Лейла, ты неисправима. – Встаю и медленно приближаюсь к ней. Я вижу, как в обсидиановых выразительных глазах вспыхивает надежда.

Я внезапно вспоминаю, как увидел ее впервые в доме Кадера, куда был приглашён на ужин. Таир очень рьяно чтит традиции, и когда в доме присутствуют гости, женщины редко появляются в гостиной, где собираются мужчины. Я только вернулся, закончив обучение в Европе; мы с Таиром курили кальян, пили арабский кофе и разговаривали только на те темы, которые могли позволить в его доме, не опасаясь прослушки. За годы работы в АРС я довольно рано научился разделять обе свои жизни и придерживался обозначенной границы. Если четко провести линию, то не возникнет никаких сложностей. Мне это удалось. В доме Таира я был обычным дипломированным архитектором, а он – наследником оставленного отцом состояния. Мы смялись, шутили, обсуждали намечающуюся свадьбу его давнего друга. Я не заметил, а почувствовал на себе чье-то пристальное внимание. Поднял взгляд и увидел нечеткую женскую фигуру за решетчатой перегородкой. Волосы спрятаны под ажурным платком, лицо до переносицы скрыто полупрозрачной вуалью. Черные раскосые глаза смотрели на меня так, как анмарские девушки никогда не осмелились бы глазеть на незнакомого мужчину на улице и тем более в гостях. И не было никакой безумно-романтический истории влюблённости, тайных свиданий и записок, переданных через слуг. Кадер заметил дочь, наблюдающую за нами, и пригласил войти. В присутствии отца Лейла не позволяла себе пламенных взглядов и почти все время держала ресницы опущенными, и мне даже стало казаться, что мне привиделся огонь в глубине черных пронзительных глаз. Мне было двадцать два года. Ей семнадцать. Она приехала на каникулы из колледжа, а я только что получил диплом. Я не скажу, что встреча с Лейлой произвела на меня неизгладимое впечатление. Нет. Она вызвала интерес, но я забыл о ней, как только переступил порог дома. Но она не забыла… Через несколько месяцев Таир Кадер тактично намекнул, что я очень понравился его дочери, а еще через год мы с Лейлой поженились и переехали в этот дом, выстроенный по моему проекту. И я ей не солгал пару минут назад – новый дом действительно существует.

– Тебе нужно подумать о своем поведении, Лейла, – произношу мягко, приподняв подбородок девушки. – Сделать выводы, осознать, что любопытство допустимо только в разумных пределах. Разве я когда-то позволял себе забраться в твои личные вещи?

– Нет, Джамаль-джан, – отрицательно качает головой Лейла.

– Разве я сомневался в том, что ты любишь меня и верна мне?

– Нет.

– Разе я когда-то был жесток и груб?

– Нет, никогда.

– Тогда сделай так, чтобы мне никогда не захотелось сделать ничего из того, что я перечислил, – прохладно говорю я и, потрепав девушку по щеке, неторопливо направляюсь к лестнице.

Как я и предполагал, Аида ждет меня в постели. Обнажённая медноволосая красавица чувственно улыбается мне, приподнимаясь на разбросанных по кровати подушках. Небольшой рост вполне компенсируется длинными ногами, округлыми бедрами и очень тонкой талией. Грудь небольшая, но форма идеально подходит для наполнения мужской ладони. Маленькие соски очень чувствительны к ласке как грубой, так и нежной… Скромность и робость Аида сбрасывает вместе с одеждой, едва переступив порог моей спальни. Лейла была бы неприятно удивлена, узнав, что тихая и незаметная вторая жена, которую она не воспринимает как соперницу, способна вытворять в постели вещи, которые бойкой и страстной Лейле как в жизни, так и в сексе и в голову бы не пришли. И, если первый раз я женился из чувства долга, то второй… второй раз все было иначе.

Кинув футболку на пол, я медленно приближаюсь к постели, глядя не в немигающие серые глаза Аиды. Есть в них нечто запредельное, иногда пугающее до жути. Холодные серебристые с черными непроницаемыми зрачками, хранящими в своих глубинах печаль и что-то еще, неподвластное моему пониманию. Еще одна неразгаданная тайна, но я никогда и не стремился раскрыть ее до конца. Она будит во мне противоречивые эмоции, сильно отличающиеся от тех, что вызывает Лейла. Робость и покорность Аиды иногда приводят меня в ярость, беспрекословное послушание вызывает раздражение, тихий спокойный голос – желание встряхнуть и заставить наконец заговорить собственными словами, а не теми, что от нее хотят услышать. Лейла может спорить, устраивать сцены ревности и капризничать – я даже бровью не поведу, но Аида… Словно Шайтан в меня вселяется, когда мы оказываемся наедине. Возможно, все дело в том, что серые глаза ассоциируются у меня с женщиной, которую я бы предпочел забыть, но иногда еще вижу в кошмарах. Невозможно стереть из памяти тот хладнокровный выстрел в слепого мальчишку муэдзина, надменную самоуверенную ухмылку на накрашенных губах, ледяной равнодушный взгляд в тот момент, когда ее подельники избивали меня, вытащив из раскалённой клетки, чтобы потом обезумевшего от жары, боли и жажды бросить обратно. Я никогда не мог предположить, что в женщине может умещаться столько жестокости. Аллах создал женщину, чтобы она дарила мужчинам сыновей и дочерей, а не для ненависти и войны. Очнувшись в госпитале Анмара спрашивал у Таира Кадера, что случилось с той сероглазой шармутой, и он ответил, что военные уничтожили всех. В обратном случае я нашел бы ее и пристрелил лично.

– Что мой муж желает сегодня? – приглушенным шепотом спрашивает Аида, грациозно смещаясь на край кровати. Прижимается щекой к моему прессу, ласково скользнув ладонями вверх, оглаживая грудные мышцы. – Как же я скучала по тебе, Джамаль, – вздыхает она, и в следующее мгновение я чувствую прикосновение ее теплых губ к моей коже. Каштановые локоны закрывают изящную спину почти до талии, рассыпавшись густыми вьющимися прядями. Запустив в них пальцы, собираю их на затылке и грубо оттягиваю назад, запрокидывая лицо девушки. Она встает на колени, обвивая руками мои плечи, в темных зрачках плещется вязкое темное желание, и я мгновенно реагирую на него. Горячая кровь устремляется к паху, заставляя член пульсировать от напряжения. Я не мог остановить свой выбор на Лейле сегодня. Даже если бы она не сунула свой нос в мою мастерскую, я позвал бы Аиду. Только она способна дать мне сейчас то, что требует разгневанный пробудившийся дракон, загнанный в клетку. Я на пороге войны, все инстинкты оголены, тело и разум жаждут не нежности и ласки, а жёсткого животного насыщения. Лейла никогда не сможет удовлетворить этого зверя. А я не выношу женских истерик и слез.

– Покажи, как ты скучала, Ида, – хрипло требую я, сжимая ее волосы сильнее, тяну назад, пока в уголках глаз не собираются слезы. Резко отпустив, хватаю ее за скулы, сдавливая до синяков. Она приоткрывает блестящие соблазнительные губы, между которыми мелькает розовый язычок. Маленькая змея будет извиваться и биться подо мной и позволит мне вытворять с ее телом все, что заблагорассудится.

– Аллах свидетель, я считала минуты. И он вознаградил меня за ожидание, – сдавленным голосом произносит Ида. Я ослабляю хватку, мягко погладив подушечками пальцев следы, оставшиеся на скулах. Внутри растет ощущение предвкушения дикой вакханалии, которую мы разделим на двоих этой ночью. Глаза девушки вспыхивают от вожделения, но она быстро прячет выражение триумфа и ликования под покорно опустившимися ресницами. Я знаю, что Аиде нравится все, что я заставляю ее делать. И она будет намеренно громко кричать, чтобы Лейла захлебнулась от обиды и ревности. Робкие тихие девочки умеют бить особенно сильно, выжидая наилучший момент для удара, чтобы смаковать по кусочку свою месть, наслаждаться ею. Однажды я спросил у Иды, отчего она так громко стонет: от удовольствия, боли или из желания утереть нос Лейле. Ее ответ меня позабавил.

Когда ты рядом, сайиди (с араб. мой господин), не имеет значения, что я чувствую – боль или наслаждение, мне хочется, чтобы весь мир знал, что ты мой сейчас.

Ей удалось и не польстить мне, и не унизить соперницу, и не дать ни одного прямого ответа на заданные вопросы, но в то же ремя она тонко намекнула, что все три моих предположения отчасти правдивы.

Три года назад в забытом Аллахом горном посёлке Черук, наполовину поглощённым песками Махруса, рыжеволосая Аида поклялась, что станет самой послушной и нетребовательной женой для меня, что будет исполнять беспрекословно все мои желания… Любые, даже самые дикие. И она сдержала слово.

Загрузка...