Малатаверн

ГЛАВА 6

Робер потянулся и протер глаза. Было уже пять утра, и отец разбудил его, перед тем как отправиться на работу в каменоломню. Слышно было, как он накачивает велосипед и выходит из коридора. Уже от двери папаша Пайо прокричал:

– Смотри, не усни снова, Робер! Не шелохнувшись, Робер отозвался:

– Угу.

Тяжело протопали подкованные отцовские башмаки, хлопнула входная дверь, и шаги стали удаляться по улице. Словно откуда-то издалека доносились приглушенные голоса.

Сквозь стекло сочился серый утренний свет, словно нехотя расползаясь по двум прилегающим к окну стенам. В самой комнате по-прежнему царил полумрак. И эта предутренняя мгла, пришедшая на смену ночной темноте, казалось, была пропитана сыростью. Горло у Робера пересохло, во рту было противно. Он открыл глаза и перевернулся на бок, спиной к стене. Комната постепенно вновь обретала очертания. Уже можно было разглядеть каждую половицу. Под стулом угадывался какой-то предмет, но Робер никак не мог вспомнить, что там такое. Несколько секунд юноша смотрел в окно. Сквозь мутное стекло неба не было видно, но парнишка решил, что на улице наверняка пасмурно. Он приподнял голову и прислушался. Водосточный желоб загудел под порывом ветра. Как раз, у. него над головой, между обрешеткой крыши и черепицей, забегали крысы. И снова – порыв ветра, в глубине тупика хлопнули ворота, затем кто-то завел автомобиль, и гул мотора на время заглушил все остальные утренние звуки.

Робер представил себе, как колбасник Корнелу-младший выводит свой грузовичок и едет на рынок. Звук мотора замер вдалеке, и Робер опять остался один. Крысы угомонились. Ветер утих, и ничто не нарушало тишину.

Робер поднялся рывком и стал одеваться. Когда он спустился вниз, он первым делом подошел к раковине и выпил полный стакан воды. Затем долго стоял, сунув Голову под кран и закрыв лицо руками. Прохладная вода смывала дурман минувшей ночи вместе с привкусом вина и сигарет. Робер попил еще прямо из пригоршни, затем распрямился и утерся влажной тряпкой, выбрав конец, от которого не так воняло. Подойдя к окну, он окинул взглядом пустынную улицу, перевел глаза на край неба, видневшийся между подоконником и крышей соседнего дома. Небо было серое – сплошная неподвижная пелена. Ветер гнал по улице грязные обрывки и листья плакатов.

Робер постоял у окна. Постепенно он перестал различать плохо пригнанные камни в фасаде ближайшего к нему дома: перед его глазами вновь замелькали неясные, неуловимые образы, которые он и не стремился осознать. Обернувшись, он шагнул к буфету, на котором стоял будильник. Было совсем рано – половина шестого, и Робер, поколебавшись, присел на край стола, потом встал, открыл шкаф и достал тарелку с остатками паштета. Робер долго его обнюхивал, но в конце концов убрал тарелку обратно в шкаф. Затем он схватил было кусок черствого хлеба и тут же отложил в сторону.

С ним творилось что-то непонятное, такое, в чем он никак не мог разобраться, но и отмахнуться просто так тоже не получалось. Это было нечто смутное, словно густой и все-таки прозрачный туман. И непривычное ощущение ни на минуту не оставляло его, тормозило каждое движение, туманило взор. Стоило ему перестать вышагивать по комнате и остановить на чем-нибудь взгляд, как вновь в глазах мельтешили все те же картинки: мотоциклы, Жильберта, ночь над долиной Оржоля; и еще неотступнее, еще неотвязнее ферма мамаши Вентар, а позади нее – серые развалины Малатаверна.

Это видение словно подстерегало его в каждом темном закутке кухни. Стоило Роберу взглянуть на плиту, штукатурка над которой почернела до самого потолка, как видение было тут как тут: оно отделялось от стены и наплывало на Робера. Порой оно принимало причудливые очертания, становилось объемным, но при этом оставалось совершенно безжизненным.

Робер вновь взглянул на будильник. Стрелка едва сдвинулась. Тяжело вздохнув, юноша шагнул в коридор.

Снимая с вешалки куртку, он ненароком зацепил какую-то вещь, и та упала к его ногам. Робер наклонился и поднял ее. Это были рабочие брюки папаши Пайо. От них пахнуло затхлой каменной пылью, в воздухе поднялось облачко пыли. Вельвет весь истерся, колени вытянулись. Цвета не определить – сероватый, точно камень в карьере. Робер вдруг явственно представил себе каменоломни: огромные камнедробилки с трехэтажный высотой дом, откуда поднимаются клубы пыли, густым облаком нависающие над стройкой, так что не продохнуть. На много километров все вокруг деревья, луга, дома и дороги покрыто серым налетом. И люди, работающие на карьерах, тоже становятся серыми, под цвет камня.

– Снаружи еще ничего, – говаривал не раз папаша Пайо, – видел бы кто, что творится у нас внутри. Врачи говорят настоящая помойка. И сколько ни пей, ничего не помогает, эта гадость так и лезет во все щели!

Робер повесил брюки на место, постоял минутку, глядя на них, затем натянул куртку и вышел.

В тупике тянуло теплым ветром, приносившим с собой первые отзвуки рыночной суеты.

Робер дошел до главной улицы и остановился. На противоположной стороне проезжей части из двух грузовичков торговцы, переговариваясь, уже выгружали металлические крепления своих палаток. Робер пошел взглянуть на бакалейную лавку Жирара. Может, Кристоф уже и встал, но все было пока закрыто, даже ставни на втором этаже. Робер перешел улицу и, чуть наклонившись, заглянул в приотворенную дверь. Мотоцикл Кристофа был на месте, в кухне горел свет. Загремела кастрюля, затем зашумела бегущая из крана вода, а через секунду папаша Жирар осведомился, который час. Ответа не последовало, Робер постоял еще немного, взялся было за защелку, но потом обернулся.

Часы на колокольне показывали без четверти шесть. Подъехал еще один грузовик. Это была машина распродажи "Что угодно за сто франков". Оранжевые тенты, свернутые и перевязанные бечевкой, лежали на верхнем багажнике. Сидевшая рядом с шофером женщина узнала парнишку, улыбнулась и, проезжая мимо, помахала рукой. Робер проследил взглядом за тем, как грузовичок разворачивается и встает среди деревьев на обычное место. Женщина вышла из машины и снова взглянула на паренька. А Робер припоминал, как покупал в этой лавчонке тетрадки для занятий, карандаши и ручки, кое-какие инструменты и нож, который лежал сейчас у него в кармане. Вслед за женщиной мужчина тоже вышел из кабины грузовика и разговаривал с другим разъездным торговцем.

Робер прошел наискосок через площадь и стал подниматься вверх по главной улице.

Когда он входил во двор, хозяин еще только открывал мастерскую. Обернувшись, он бросил:

– Я смотрю, ты сегодня не припозднился. Никак, отец силком вытащил тебя из постели? Робер с улыбкой отозвался:

– Да нет. Просто я не поглядел на часы. Все равно уже проснулся… Лег вчера пораньше…

– Ладно, тогда выводи колымагу, все быстрее будет. Кофе, наверное, уже готов.

Робер выволок на тротуар драндулет, на двух старых мотоциклетных колесах, собранный из трубок и дощечек.

– По-моему, все на месте, – заметил хозяин, перебирая инструменты, по крайней мере, на сегодня хватит. Нечего нам надрываться, завтра отправим туда машину с оборудованием.

Затем, поглядев на небо, приподнял кепку и, почесав в затылке, прибавил:

– Только бы не пошел дождь!

Робер и хозяин вошли в кухню. Там было куда теплее, и от кастрюли, шумевшей на плите, поднимался вкусный запах кофе. Кружки уже стояли на столе, и хозяин стал разливать кофе.

– Если хочешь молока, возьми в бидоне.

– Да нет, и так хорошо, – отвечал Робер. Хозяин покрошил хлеб в кофе и стал есть его ложкой. Он ел, хлюпая и причмокивая, и с набитым ртом продолжал рассуждать о работе. Через какое-то время он заметил:

– Что это ты совсем ничего сегодня не ешь? Робер отрезал себе тонкий ломтик хлеба и обмакнул его в кофе. Его опять понемногу сморило. Здесь, в кухне, было хорошо. Над окном трепетали побеги и рыжие листья дикого винограда, силуэты которых удивительно четко выделялись в тусклом утреннем свете. По клетчатой клеенке на столе скользили блики, словно смазывая сине-желтые квадраты.

Хозяин покончил с завтраком. Вынул кисет и принялся свертывать сигарету. Прикурив, он отодвинул кружку, ладонью вытер клеенку и развернул газету. Сделалось тихо. Робер перестал жевать и прислушался. Откуда-то из-за спины доносилось тиканье стенных часов, время от времени вниз по улице проезжала машина. И все. Листья винограда за окном чуть слышно шелестели.

Робер притулился на стуле, сгорбился, глаза у него сами собой закрылись, и газета казалась сплошным серым листом бумаги.

Он вспомнил о Кристофе. Что-то будто толкало его сегодня утром войти в коридор бакалеи, и теперь он спрашивал себя, что бы он сказал, если бы Кристоф оказался там.

Вдруг раздался оглушительный треск, какой-то рвущий нервы звук; Робер так и подскочил на своем стуле. Хозяин свернул газету и спросил:

– Кимаришь, значит, да? Ну-ка, пошевеливайся, я не собираюсь ждать до бесконечности.

Робер вновь принялся за еду, и вскоре кружка его была пуста. Хозяин снова прикурил свой окурок и, вставая, коротко бросил:

– Пошли, нам пора.

Робер отнес кружки и ложки в раковину. Уже с порога хозяин обернулся и крикнул в сторону двери, приоткрытой в глубине кухни:

– Мы уходим. Корзинку собрала?

– Да, – отозвалась хозяйка.

– Ладно, если кто придет и будет спрашивать отданные в починку инструменты, то все, что было назначено к сегодняшнему дню, – готово. Там увидишь, все лежит в мастерской, рядом с кузнечным горном. Там все расписано.

– Знаю, знаю. Хозяин вышел во двор. – Клади корзину в прицеп, да смотри, осторожней, там бутылки, – проговорил он.

Прихватив корзину, Робер последовал за хозяином. Когда он выходил за порог кухни, в нем словно все перевернулось, как при расставании. Будто ему предстояло надолго остаться в одиночестве. Горло у него слегка перехватило, и ему вдруг показалось, что на улице страшно холодно.

ГЛАВА 7

Нужно не менее получаса, чтобы добраться от Сент-Люс до дороги на Комб-Калу, которая является как бы продолжением горной тропы, поднимающейся от Оржоля. Когда Робер с хозяином добрались до развилки на Комб, из-за туч показались робкие лучи солнца. Над вершиной холма край неба пожелтел: пробивавшийся из-за туч солнечный свет оставался тусклым и словно бы размытым.

– Мерзкая погода, – заметил хозяин, вынимая кисет. Они остановились перевести дух, прежде чем свернуть с дороги Мимо них, помахав рукой, проехал в скрипучей бричке крестьянин из Монфора.

– Ну, что, дело к дождю? – спросил его хозяин. Крестьянин неопределенно махнул рукой, поглядел на небо и проговорил:

– То ли к дождю, то ли к ветру, кто его разберет. Хозяин подождал, пока он отъедет, и хмыкнул:

– Ну да, то ли к дождю, то ли к ветру! Понимает-то не больше нашего! Он наконец свернул сигарету. Вынул зажигалку, но чтобы прикурить, ему пришлось загородиться полой куртки.

– Если и впрямь поднимется южный ветер, то к вечеру нас продует насквозь… Ну что, полезли на гору?

Им пришлось несколько раз остановиться и передохнуть, пока они одолели двести метров по дороге, взбегавшей вверх по склону. И всякий раз, останавливаясь, хозяин принимался ворчать:

– Господи Боже, нужно быть последним идиотом, чтобы купить здесь дом. Вот уж посмеются над нами, парень, когда нам придется втаскивать сюда свинцовые ободы для их водопровода!

Робер ничего не ответил. Держась одной рукой за руль, а другой за борт тележки, он толкал изо всех сил, всем телом наваливаясь вперед, упираясь ногами в землю и порой оскальзываясь на камнях. Низко опустив голову и упершись руками, он видел лишь проходившую рядом дорогу из серых камней и краснозема. Временами он толкал тележку сильнее, чем хозяин; и тогда ее приходилось придерживать, чтобы, перекосившись, она не перевернулась.

– Да ты прямо из кожи вон лезешь, малыш! Добравшись до ровной площадки перед домом, оба выпрямились.

– Водосборная канава там, позади дома. Откати туда тележку и разгружай инструменты, а я погляжу, встали ли хозяева.

Теперь огибавшая виллу дорога шла немного под уклон. Робер остановил тележку возле почти квадратного бассейна глубиной около метра, сплошь заросшего водорослями, колючками и пыреем. Лишь кое-где проглядывала вода. Робер уперся коленями на бордюр из расшатанных камней, подобрал палочку и разогнал ряску. Илистое дно кишмя кишело черными головастиками и личинками. Погоняв их минуту-другую, парнишка бросил свою палку и вернулся к тележке.

Робер перевел взгляд. Там на косогоре темнел Черный лес, где он прятался минувшей ночью. Фермы Бувье не было видно, лишь крыша ее возвышалась над еще зелеными яблонями. Зелень на Гиблом косогоре еще не пожухла. Лишь на южном склоне, где теперь находился Робер, осень уже заметно позолотила листву и травы.

Теперь ветер задувал сильнее, и, когда на дороге не было машин, Робер слышал, как шумит Черный лес. На гребне холма, много выше фермы Бувье, сосновый лес волновался и будто светлел всякий раз, когда на холм обрушивался порыв ветра.

– Что делаешь, парень? Зеваешь?

Из-за угла появился хозяин. Робер подскочил от неожиданности и обернулся. Тем временем хозяин уже стягивал куртку и вешал ее на руль тележки, приговаривая:

– То ты несешься вверх как угорелый, а тут вдруг засыпаешь прямо на ходу, стоит мне отвернуться. Это не дело! Вроде бы там в сарайчике была ручная тележка, ну-ка слетай за ней, да побыстрей!

Робер тоже скинул куртку и бегом припустил к сараю. Оттуда он обратил внимание на вершину дерева, возвышавшегося над лугом, который сбегал к восточному склону, и подумал, что это, должно быть, та самая липа, что растет у фермы Ферри. Если спуститься до середины луга, наверняка можно будет увидеть и саму ферму.

Робер прихватил тележку и бегом вернулся к бассейну. Хозяин уже выгрузил инструменты и надел сапоги.

– Я полезу туда, – пояснил он, – поставлю трубу, чтобы откачать воду. А потом сдам эту дребедень тебе. Нагрузишь тележку и свалишь всю грязь под ореховый куст.

Как только трубу протянули вниз по лужайке, из нее тут же полилась грязная вода. Робер наблюдал, как она струится среди чахлых пучков травы. Попадались длинные зеленоватые волокна, склизские и рыхлые. Полудохлые личинки, похожие на недоразвитых кузнечиков или сверчков, валялись на влажной земле.

– Течет? – крикнул из бассейна хозяин.

– Да, все в порядке.

– Тогда иди сюда.

Робер поднялся к бассейну, и работа началась. Мощными ударами вил хозяин выдирал пучки корней и стеблей и кидал их на край бассейна, откуда ручьем лилась вода и ил.

– Ничего себе, как мочалка! А запах-то – жуть!

Из бассейна и впрямь поднимался тяжелый смрад, но ветер стал крепчать, он уносил запах прочь. Робер нагружал тележку и отвозил мусор под куст. Он видел, как головастики приклеивались к стебелькам вверх пузом, серым с перламутровым отливом. Головастики трепетали, разевали рты, у некоторых отрывались хвосты, бившие по тинистой массе, в которой исчезала живность.

У стенки сарайчика Робер нашел старую консервную банку. Он стряхнул с нее ржавчину и подобрал несколько головастиков, затем поставил банку на тележку и вернулся к бассейну.

Когда он свесился с бортика, чтобы зачерпнуть воды, хозяин спросил:

– Что это ты делаешь?

– Хочу набрать воды.

– Зачем?

– Там головастики.

Хозяин выпрямился, одной рукой опираясь на рукоятку вил, а другой подбоченившись.

– Ты что же, хочешь выловить всю эту гадость?

– А если их там оставить, они передохнут!

– Тебе-то что за дело?

– Ну, я не знаю… А когда мы все вычистим, там опять будет вода? Хозяин так и взорвался:

– И ты собираешься опять их туда запустить? Нет, честное слово, ты просто не в себе! Ведь мы чистим здесь, чтобы истребить всю эту дрянь. Ну-ка, кидай сюда свою банку и оставь их в покое.

Робер поднялся на ноги, держа в руках банку с водой. Он поколебался немного, но все-таки возразил:

– Но ведь когда мы пойдем обратно, я мог бы выпустить их в Оржоль.

– А ну, брось эту банку! – заорал хозяин. – Ты что же думаешь, что я плачу тебе деньги, чтобы ты ловил головастиков? Нет, серьезно! Ты что, маленький? Тебе давно пора бросить эти штучки. Я уж не говорю, что это гадость, и чем меньше ты с ней возишься, тем лучше. В гнилой воде можно подцепить какую-нибудь заразу!

Выговорившись, хозяин успокоился. Отставил в сторону вилы, вытер руки о штаны, достал кисет и свернул цигарку. Прикурил и, прежде чем вновь приняться за работу, со смехом прибавил:

– Даже чистая вода вредна для здоровья, так что ж говорить о такой грязище!

И вновь оба принялись за дело. Теперь хозяин вычищал лопатой самое дно бассейна и с каждым взмахом вываливал на бортик десятки головастиков, которых Робер сваливал в канаву. Там в глубине скопилось немного темной воды, и в этой лужице они кишмя кишели. Порой из тины выскакивала саламандра, опираясь на черные блестящие спинки; она расталкивала головастиков и показывала свое яркое желтое или алое брюшко и вновь исчезала.

Весь угол бассейна густо зарос ежевикой и бузиной. Добравшись до этого места, хозяин вынул носовой платок, снял кепку и утерся.

– Ступай во двор, я там видел серп на длинной ручке, неси его сюда!

Во дворе никого не было видно. Робер тут же отыскал серп в куче других инструментов. Взяв его, он пошел обратно, как вдруг заметил маленькую красную лейку. Парнишка оглянулся на дом, на сад, подошел к лейке и приподнял ее. Лейка была почти полна воды. Робер улыбнулся, отнес лейку к кустам орешника и бегом понес хозяину серп.

– Давай сюда стаканчик, мы вполне заслужили промочить горло, проговорил хозяин.

Робер открыл корзину и достал оттуда литровую бутыль красного вина и стакан. Хозяин залпом осушил свой стакан и вновь принялся за работу. Робер тоже выпил вина и снова взялся за тачку. Теперь, едва завернув за угол; он пускался бегом, побыстрее вываливал тину в канаву и прыгал туда же, а потом полными горстями вычерпывал оттуда всю болотную живность головастиков, саламандр, личинок. Он прислонил лейку к стволу и прикрыл ее ветвями. Пока он не знал, как переправить свою добычу вниз, к Оржолю, но работа обещала занять не один день, так что наверняка что-нибудь придумается. Он все размышлял об этом, а сам бегал, шлепал по грязи и копался в тине, выуживая оттуда живность.

Тем временем хозяин неустанно расчищал водоем. Срезав и вытащив первые колючки, он принялся за бузину, но когда взялся за куст толщиной в руку взрослого мужчины, часть парапета обвалилась. Хозяин выпрямился и разразился ругательствами.

– Черт меня подери! Этого еще не хватало! И работа оплачена вперед! А я-то дурак даже не стал тащить сюда цемент, на эту верхотуру!

Так он драл глотку довольно долго, но потом пропустил стаканчик и продолжал уже спокойнее:

– Ладно, чего там, спускайся вниз с тележкой и дуй за цементом и песком, того и другого привези по мешку. Еще возьмешь ведро извести и мастерок. Давай побыстрее, а я пока дочищу.

Робер взялся за тележку и собрался уходить, когда хозяин крикнул ему вслед:

– На обратном пути, как дойдешь до тропинки, крикни – я помогу тебе втащить все это сюда!

– Ладно!

Остановившись, Робер поглядел в сторону водоема. Хозяин не мог его видеть. Бросив тележку, паренек метнулся через лужайку, схватил лейку с головастиками и бегом вернулся обратно. Он поставил лейку в угол тележки, чтобы она не перевернулась, и отправился в путь.

Пока тропинка была ухабистой, он шагал медленно, стараясь, чтобы вода не выплескивалась вместе с головастиками, но выйдя на дорогу, которая шла под уклон, он не мог уже удерживать тележку и пустился бегом. Он подумал было спуститься по тропе, ведущей к ручью, а потом до старой дороги, по которой можно добраться до Сент-Люс, но если он пойдет по ней, хозяин, когда вылезет из бассейна, может его заметить. Отбросив эту мысль, юноша продолжал спускаться вниз.

Миновав третий поворот, он замедлил бег и обернулся Выступ склона заслонял виллу Комб-Калу. Робер остановился. Перед ним лежал луг, за ним виднелось поле, а потом еще луга до самого Оржоля. Он насчитал три забора и одну живую изгородь. Постоял с минуту, переводя глаза с тележки, где стояла лейка, на дорогу, ведущую к ручью. Наконец, поставив лейку на землю, он подкатил те-, лежку к правой обочине и столкнул ее в придорожную канаву, затем, схватив лейку, перебежал дорогу, спрыгнул с откоса и бегом помчался вниз, к ручью.

Лейка была полна почти до краев, и вода плескалась на каждом ухабе. Добравшись до первого забора, он чуть не опрокинул лейку. Тогда, взявшись за носик, он отлил часть воды. Заглянув внутрь лейки, он увидел, что там кишмя кишит сплошная черная масса болотной живности, в которой мелькают рыжие пятна. Множество головастиков уже перевернулись брюшком кверху, судорожно разевая рты над поверхностью воды. И Робер помчался еще быстрее.

Перебираясь через изгородь, он ободрал руки у, щеку и почувствовал, как треснула рубашка на плече.

Прежде чем отправиться дальше, он обернулся. Отсюда просматривалась крыша виллы. Значит, с берега ручья будет видно водоем. Вздохнув поглубже, словно ныряльщик, юноша выбрал куст погуще и, вскинув лейку на вытянутых руках, стрелой помчался через луг и старую дорогу, скрывавшуюся среди зарослей.

У его ног журчала чистая, прозрачная вода, вспенивавшаяся на бурых валунах. Робер выглянул из-за ветвей. Вилла была и в самом деле как на ладони, но водоема за откосом видно не было. Там, где он сваливал типу под орешник, виднелось темное пятно и потеки воды на земле.

Спустившись по камням, Робер нагнулся и медленно вылил в ручей содержимое лейки. Поток мгновенно подхватил тину и живность. Чистая вода замутилась. Робер долго следил глазами за темным пятном, змеившимся среди валунов. Тогда он сполоснул лейку, где приклеились к стенам несколько крошечных головастиков. Он уже собрался было выбросить лейку, но подумал, что кто-нибудь мог заметить из окна, как он взял ее во дворе. Робер еще раз оглянулся на виллу, набрал воздуху и рванулся к изгороди, возле которой и рухнул в полном изнеможении.

Отсюда слышался лишь шум ручья, журчавшего среди порогов чуть выше этого места, да шелест ветра в высоких тополях. Улегшись на спину, видел слева и справа от него, как земля сливается с небом. По левую руку лесистые склоны холмов были еще по-летнему зелены; справа, за дорогой, угадывавшейся по столбам электропередачи, земля казалась выжженной – сплошь одна пыль.

Так он лежал довольно долго, уставившись в небо, которое словно разворачивалось Гиблым холмом, нависало над долиной и скатывалось за голые вершины холмов по другую сторону долины.

ГЛАВА 8

Снова выйдя на дорогу, Робер сел на обочине. В голове у него гудело, он бессильно свесил руки меж колен и с трудом перевел дух. Наконец, вытащив тележку на асфальт, он вновь помчался вниз широкими шагами, стараясь не сильно разгоняться. Воздух, раздувавший его распахнутую рубаху, освежал ему грудь.

У первого же придорожного фонтанчика паренек остановился; он долго пил, потом ополоснул лицо.

Небо уже не казалось беспросветно серым. Огромные облака перекатывались, пропуская временами солнечный луч. Свет озарял все вокруг, а затем постепенно угасал.

Дом оказался заперт. Хозяйка, наверное, отлучилась на рынок. Робер нагрузил тележку и тотчас отправился назад.

Поначалу он шел быстро, несмотря на тяжелую поклажу, но по мере того, как подъем становился круче, тележка казалась все тяжелее. Юноша шел на цыпочках, налегая на тележку всем телом, дыхание его стало прерывистым. Время от времени он поглядывал на дорогу, выбирая взглядом дерево или придорожный столб, затем опускал голову и нажимал изо всех сил, не сводя глаз с асфальта у себя под ногами. Потом, когда он поднимал голову, то первым делом искал взглядом свою точку отсчета. Миновав выбранное дерево или просто поравнявшись с ним, он выбирал следующее, и все начиналось сначала; но если до желанной вехи нужно было пройти еще, паренек вновь опускал голову и толкал тележку изо всех сил. Сердце у него сильно колотилось, по-сумасшедшему, капли пота катились по лбу и вискам и, перед тем как упасть, повисали на носу и подбородке.

Миновав второй поворот, Робер присел на тележку, упершись ногами в землю. Здесь ветер разошелся вовсю, и Робер жадно хватал ртом свежий воздух.

Напротив него, по ту сторону долины, росшие на склонах холма деревья гудели под порывами ветра, клонясь и стеная. Длинные рыжие столбы пыли взмывали вверх, летели над лугами и оседали в живых изгородях. В небе парила четверка сарычей, покачивавшихся на восходящем потоке ветра, даже не шелохнув крыльями. На картофельном поле, простиравшемся ниже по склону, пировала стая ворон штук в двадцать. Робер припомнил виденную им однажды драку сарыча с вороньим выводком. Сарычу пришлось убраться восвояси, что он и сделал, быстро набрав высоту. Вот и теперь парнишка надеялся, что воронье снимется с полей и кинется на сарычей; но птицы продолжали ковыряться в земле. Робер поискал булыжник поувесистей, но под рукой был один лишь гравий. Все-таки он бросил пригоршню камешков, но они были совсем легкие и не долетели до поля. А в небесах по-прежнему мирно дремали сарычи, пристроившись на восходящем потоке.

Наконец Робер поднялся и, прежде чем идти дальше, окинул взглядом долину. Солнце только что достигло усадьбы Бувье, и луч, скользнув по холму, стал двигаться к ручью. Юноша следил за его стремительным продвижением. Воды ручья блеснули меж прибрежных кустов, и тут Робер замер, всматриваясь вдаль. Кто-то шел по старой дороге прямо под тем местом, где он находился. Солнечный луч вдруг упал Роберу на лицо и голые руки, и он несколько мгновений наслаждался его ласковым теплом. Но вот тень вновь пала на долину.

Робер по-прежнему не сводил глаз со старой дороги, по которой медленно тащилась мамаша Вентар. Она была совсем далеко, и тем не менее он сразу ее узнал. Вся в черном, она шла согнувшись; можно было подумать, что огромная корзина, которую она несла в одной руке, опираясь другой на палку, тянула ее к земле.

Палка заинтересовала Робера. Похоже, старуха с ней не расставалась. Здоровенная узловатая грабовая ветка, которой она обычно грозила мальчишкам, кидавшим камни к ней за забор. Припомнив все это, Робер вновь увидел, как Серж прикидывает на руке железный прут. "Такой штуковиной можно заткнуть рот и не таким рохлям, как эта бабка!"

Тем временем мамаша Вентар остановилась. Поставив корзину, она левой рукой потерла поясницу, потом опустила руку и постояла с минуту, опираясь на палку. Наконец ухватила корзину и заковыляла дальше, согнувшись почти пополам.

Робер смахнул со лба капли пота, быстро остывавшие на ветру. Он не мог отвести глаз от черного силуэта старухи. Все же он покатил тележку, уставившись себе под ноги, но время от времени останавливался, влезал на откос и глядел вниз. Порой мамаша Вентар исчезала за купой тополей или буков, но Робер прекрасно себе представлял, где она может находиться. Тогда он пристально вглядывался в деревья, выискивая просвет и дожидаясь, пока старуха вновь покажется из-за листвы.

Солнце не раз выглядывало из-за туч, и тогда старая дорога казалась почти белой, лишь темнели кое-где красно-коричневые пятна. В такие минуты силуэт мамаши Вентар казался еще чернее и больше: старуха словно сливалась с собственной тенью.

Наконец бабка добралась до того места, где дорога сворачивала в сторону от ручья и проходила меж огромных куч камней, оставшихся после расчистки целины. Как только бабка скрылась из виду, Робер прибавил шагу.

Перед подъемом к вилле Комб-Калу он остановился передохнуть всего раз. С этого места старуху по-прежнему не было видно. Прикинув, что у старухи есть еще добрых пятнадцать минут, прежде чем она появится в том месте, где ее можно будет разглядеть, он решил не звать на помощь хозяина из-за истории с лейкой и стал толкать тележку по горной тропе.

Он вталкивал ее рывками, приподнимая то один край, то другой, когда колесо застревало в рытвине или меж двух валунов. Останавливался он всего несколько раз, чтобы поглядеть на город, а потом окинуть взглядом долину.

Когда Робер добрался до площадки перед виллой, он взмок и в горле у него пересохло. Прежде всего он поспешил спрятать лейку. И вовремя: услышав шум подъезжающей тележки, хозяин привстал на бортик водоема.

– И ты тащил все это в гору один?

Робер утвердительно кивнул и стал тереть глаза, которые заливал пот.

– То-то же, – продолжал хозяин, – если бы я велел тебе проделать этакую штуку, ты бы наверняка отказался… Только теперь не вздумай причитать, что выдохся.

– Я звал вас с дороги, но сегодня такой ветер, что вы наверняка ничего не слыхали. Хозяин пожал плечами:

– Надо было орать погромче. Я подбирал камни и не сильно шумел.

Он проверил, все ли в тележке на месте, наполнил вином стакан и протянул его Роберу:

– Ну-ка выпей, сразу станет полегче.

Вино было холодным, Робер пил медленно, не сводя глаз с того места на дороге, где из-за жухлых кустов должна была появиться старуха.

Хозяин поглядел на часы, забрал стакан и заметил:

– Половина двенадцатого. Быстро ты обернулся. Я-то считал, что если ты управишься к полудню, то наверняка найдется какой-нибудь крестьянин, который предложит привязать тележку к своей колымаге.

Робер не слушал. Внизу показалась старуха. Отсюда она казалась просто темным пятном, но Робер узнал ее. Так он стоял и таращился на нее, слегка одурев от усталости. Голова гудела. Ветер налетал на него, и мокрая от пота рубаха прилипала к телу.

Вдруг ветер словно взбесился, будто налетел на встречный поток. Вся гора загудела.

– Слышишь, как папаша Пайо играет в кегли? – проговорил хозяин и загоготал.

Робер на мгновенье представил себе карьер, зияющий на противоположном склоне горы, там, дальше к северу. Представил себе, как поднимаются облака пыли и обрушиваются на лес. При встречном ветре взрывы подхватывались эхом и бухали один за другим, будто громовые раскаты; они грохотали по холмам, и вся долина гудела в ответ.

Трижды рокочущей волной накатывал грохот, затем ветер приутих. Наступила полная, несколько тревожная тишина. Наконец лес встрепенулся, сосны заволновались, и опять все загремело. Робер опять перевел глаза вниз, на старуху. Черный силуэт ее казался теперь расплывчатым, словно бабку накрывало пылевым облаком, принесенным ветром со стороны карьера. И в этом тумане порой смутно маячила фигура папаши Пайо, который толкал вагонетку, груженную дымящимся камнем.

ГЛАВА 9

Хозяин несколько раз принимался орать. То Робер не мог уследить, чтобы цемент в ящике для раствора не твердел, то не слишком расторопно подносил камни. К тому же всякий раз, вылезая из водоема за инструментами или стройматериалами, он не спешил возвращаться, окидывая взглядом долину.

Как бы то ни было, к половине первого обвалившийся бортик водоема был приведен в порядок, и Робер с хозяином отправились мыть руки во двор, к колодцу.

– Нужно бы найти укромный уголок и перекусить, – заявил хозяин.

Робер натянул куртку, прихватил корзину, и оба двинулись в сторону сарайчика. Чуть подальше они заметили ложбинку, заросшую густой некошеной травой. Там они и расположились, удобно привалившись спиной к откосу.

– Словно в кресле, – заметил хозяин. – Надеюсь, заморив червячка, ты будешь расторопней. Честное слово, ты все время ворон считаешь. Тут уж точно не обошлось без какой-нибудь девицы, она-то и не выходит у тебя из головы.

Теперь, когда они сидели в ложбинке, долины не было видно, перед ними возвышалась лишь самая круча – от вершины горы до Черного леса. А нижняя часть холма и долина оказались скрыты за уступом. Ветер проносился над головой, шурша сухими травами, из которых так и сыпались семена. Время от времени ветер стихал и словно опадал в их убежище. В такие мгновения сухие листья и обертки из корзины будто придавливало к земле огромной теплой лапой.

Робер ел не спеша, полуприкрыв глаза и устремив рассеянный взгляд к вершинам гор, уходящим в небеса. Лес на гребне волновался под порывами ветра, облака неслись, почти задевая за листву, вытягивались, меняли очертания, а порой расступались, и тогда между ними мелькал клочок голубого неба. На земле сейчас же вспыхивало световое пятно; оно скользило по полям и лугам, по лесам и пустошам, а вслед за ним по земле бежали темные четкие тени. За несколько минут столб света пересекал долину и исчезал к северу. Порой небо показывалось и над Комб-Калу, над ложбинкой, где прятались от ветра Робер и его хозяин.

Хозяин разглагольствовал с набитым ртом. Он говорил о работе, о ценах на железо или свинец, о клиентах, из которых всегда приходится вытягивать деньги, причитающиеся тебе за работу. При этом он то заводился, то принимался хохотать. Робер по привычке вторил его смеху, совершенно не прислушиваясь к словам. Когда хозяин призывал его в свидетели, он подтверждал его правоту то коротким "да, конечно", то просто кивком головы. Наконец, хозяин заговорил о курсах профессионального обучения.

– Ты хоть домашние задания делаешь? – спросил он.

– Конечно, конечно.

– Ты как-нибудь покажи мне свои тетради, я хоть погляжу, может, они там наговорили вам всякой ерунды.

После последнего занятия Робер еще не открывал тетрадь. Он мельком вспомнил об этом обстоятельстве, но хозяин уже говорил о чем-то другом. Робер попытался вникнуть в его слова, но мысли его были слишком далеко. То он думал о Серже и Кристофе, то мысленно следовал по старой дороге, до самой развилки на Гиблую дорогу.

И на этой дороге ему постоянно попадалась мамаша Вентар: она медленно тащилась, согнувшись пополам, и опиралась на палку. Робер представлял, что идет за ней. Он помнил каждый камешек, каждый кустик, росший у дороги. Он подстерегал старуху за каждой купой деревьев, дожидаясь, когда бабка вновь покажется перед ним. Наконец она добралась до того места, где дорога исчезала у подножия больших пустошей. И Робер непременно обнаруживал ее на том самом месте, где засек утром. Она шла по дороге, останавливалась, ставила свою корзину на землю, терла поясницу и вновь отправлялась дальше. И так повторялось раз двадцать кряду.

Робер тряхнул головой, провел рукой по глазам и постарался сосредоточиться на чем-нибудь другом. Он вспомнил, как головастики и саламандры неслись по течению ручья и темное пятно ила и тины скользило в чистой горной воде. Но вслед за этим он опять оказался на дороге, по которой ковыляла старуха. Он даже подумал, что разминулся с ней не больше, чем на четверть часа. Он давно уже не сталкивался с ней нос к носу – с тех самых пор, когда вместе со школьными товарищами они каждый четверг отправлялись в лес. Тогда он стал представлять ферму старухи, развалины позади дома и склон; но он помнил, как это выглядит днем, при свете солнца.

Старухин пес, здоровенный Фино, тоже привиделся ему. Собака с лаем носилась по двору, кидалась на сетку, все пуще заливалась лаем, а потом опять принималась носиться. При ее приближении куры переставали ковыряться в земле и смотрели на собаку, подергивая в ее сторону головой. Когда же пес отбегал подальше, куры опять с остервенением набрасывались на вытоптанную землю. Старуха сновала по двору, ковыляя от дровяного сарая на скотный двор, потом на кухню или в амбар, прикрикивая на собаку, только когда та попадалась ей под ноги.

Чем дальше, тем отчетливее становилась картина. Всплывали вроде бы забытые подробности, но по-прежнему все было ярко освещено солнцем, в ярких солнечных лучах люди шли по дороге или лезли в гору по Гиблой дороге…

Покончив с едой, хозяин скрутил сигарету, прикурил, затянулся несколько раз, затем откинулся на стенку откоса и надвинул кепку на глаза. Когда он внезапно замолчал, Робер посмотрел в его сторону: хозяин спал. Тогда Робер бесшумно поднялся и вылез из ямы.

Очутившись на краю, он вновь оглядел долину. В это мгновение в облаках образовался просвет, и в юго-западном направлении протянулась широкая полоса голубого неба. На противоположной стороне солнце освещало вершину горы, а кое-где и ручей, и старую дорогу. Но весь Гиблый холм оставался неосвещен. Черная тень сгущалась над Малатаверном. То была тень от горы, облака были ни при чем, а на гребне волновались леса и гудели, словно водопад.

Робер оказался на самом ветру, и, хотя ветер был довольно теплый, "парень невольно поежился. Он зашагал краем луга в сторону фермы Ферри. Метров через сто показался край крыши. Это и впрямь была усадьба, а вот и знакомый тополь. Юноша пошел дальше, и вскоре весь дом и двор уже лежали перед ним. Во дворе кормились куры, но кроме них не было ни души. Из трубы вился тонкий белый дымок; ветер прибивал его к крыше и тут же уносил прочь, в сторону заросшей дроком пустоши, усеянной серыми валунами.

Робер сел в траву. Как знать, а вдруг Жильберта выйдет зачем-нибудь. Если припустить бегом, то за пять минут он будет рядом с ней. Да если она его увидит, то наверняка сама поспешит в его сторону.

Он представил, как они бегут навстречу друг другу. Окинув холм взглядом, Робер подумал, что можно было бы отойти к Монфорской дороге. А уж там их никто не увидит.

Но двор оставался пустым, и Робер вновь перевел взгляд к Малатаверну.

Вот мамаша Вентар вышла во двор. Она была уже за домом и шла в сад с корзиной в руках. Подойдя к яблоням, она принялась собирать плоды. Собака бежала за ней до самой ограды, но старуха не выпустила пса, и теперь он дожидался хозяйку, вытянувшись во всю длину, так что нос торчал из-под сетки, а хвост мел по земле.

Ветер разогнал пыль, и каждую мелочь было хорошо видно даже издалека.

Наблюдая за старухой, Робер почувствовал, как что-то сжимается у него в груди. Нечто подобное творилось с ним утром на дороге, но теперь ощущение это усиливалось.

Он собирался уходить, как вдруг появилась Жильберта. Она шла через двор, неся дымящийся котелок. Робер поднес было пальцы к губам, собираясь свистнуть, но вдруг вспомнил о хозяине и о родителях Жильберты. Он вскочил и помчался, размахивая рукой.

Девушка заметила его. Она поставила котелок у дверей свинарника, покосилась в сторону дома и поспешила вверх по холму в направлении Монфорской дороги. Туда же свернул и Робер.

Встретившись, они тут же спустились в траву позади росшего вдоль дороги орешника. Оба запыхались. Несколько мгновений они шумно отдувались и, не говоря ни слова, улыбались друг другу. Вдруг лицо Жильберты посерьезнело, она нахмурилась.

– Знаешь новость? – спросила она.

– Чего?

– Помнишь вчерашний шум? Это были воры. Они стащили несколько кило недосушенного сыра с фермы Бувье.

Робер взглянул на усадьбу Бувье, видневшуюся среди ветвей, и чуть слышно отозвался:

– А! Ну надо же!

– Но хуже всего другое!

Робер по-прежнему не осмеливался поднять глаза на подружку, а та продолжала:

– Когда они там шуровали, то оставили, ворота открытыми. И вот одна телка ушла, а папаша Бувье это и в голову не пришло. Он не глядя затворил ворота. А хватился только утром, когда пошел доить коров… Пошли ее искать. И нашли выше по горе… Дохлую… Раздувшуюся… После люцерны!

Она говорила, а в голосе у нее звенел гнев. Робер обернулся. Девушка раскраснелась, ее глаза горели яростью.

– Ты представляешь! – продолжала она. – Телка издохла! Да они и знать не знают, сколько она стоит! Сегодня на рынке все только об этом и говорили. Папаша Бувье заявил в полицию. Тех, кто это учинил, наверняка найдут. Ох, не поздоровится этим гадам!

Робер не мог вымолвить ни слова. Он старательно рассматривал траву. Наконец сорвал травинку и стал жевать ее, потом все же выговорил:

– А может, они не местные?

– А вот жандармы считают, что как раз местные. Полицейские подозревают парней из Сент-Люс.

– А кого именно?

– Ну, я не знаю. Сам понимаешь, они не скажут. Она помолчала с минуту, потом прибавила дрогнувшим голосом:

– Во всяком случае, все мужчины с окрестных ферм решили организовать собственную охрану, раз жандармам не до этого. Отец говорит, что сегодня ночью все ружья в округе будут заряжены крупной дробью.

Робер молча жевал травинку. Жильберта смолкла, потом, успокоившись, спросила:

– Что это с тобой? До чего ты бледный! Тебе плохо? Робер почувствовал, как краска бросилась ему в лицо.

Он вскочил, обернулся в сторону виллы Комб-Калу и забормотал:

– Да нет, что ты, все в порядке… Только боюсь, как бы хозяин меня не хватился. Мне пора.

Он спрыгнул на дорогу, перебежал на раскинувшийся вдоль дороги луг и помчался со всех ног.

– Ты…

Слов, что прокричала ему вслед Жильберта, он не расслышал. Когда он обернулся, чтобы помахать ей рукой, девушка крикнула:

– До вечера!

Робер снова махнул рукой и бросился бежать.

ГЛАВА 10

После обеда Робер с хозяином начали копать траншею, которая должна была соединить дом с колодцем позади сада. Земля здесь была твердой, не раз они натыкались на скальные выходы, которые приходилось вынимать толстыми пластами при помощи кайла и кирки. Порой налетали мощные порывы ветра, и когда они сваливали землю на луг, в глаза им летела пыль. Хозяин чертыхался, а Робер лишь молча тер глаза.

Часа в три новый владелец виллы принес им литровую бутыль вина. Хозяин пробкой выскочил из траншеи.

– Ну, малыш, – воскликнул он, – бросай лопату, давай выпьем по стаканчику.

Робер вылез вслед за хозяином. Лионец, купивший виллу, чтобы проводить лето в здешних краях, оказался высоким сухопарым человеком, лет пятидесяти на вид. Окинув Робера взглядом, он проговорил, обращаясь к хозяину:

– Отличный у вас помощник! Я наблюдал за вами из окна: похоже, он вкладывает в работе всю душу. Хозяин улыбнулся.

– Славный парнишка, – отозвался он. – Мне грех жаловаться, только вот иногда витает где-то в облаках. Например, сегодня. Не знаю, может, все дело в южном ветре, но, клянусь, он решил испытать мое терпение!

Лионец рассмеялся.

– Говорят, южный ветер плохо действует на сумасшедших, а ваш парень, по-моему, в полном порядке.

Хозяин и Робер тоже рассмеялись. Лионец предложил им по сигарете. Хозяин высыпал из сигареты табак и свернул цигарку из собственной бумаги, извиняясь при этом:

– Я предпочитаю свою бумагу, а то сигарета сгорает сама собой.

– Да, особенно на таком ветру, – подтвердил заказчик.

Ветер задувал с такой силой, что хозяину пришлось за лезть в траншею, чтобы прикурить. Потом он дал прикурить от своей сигареты лионцу и Роберу.

Они выпили еще по стаканчику, поговорили о канализации, затем лионец ушел, оставив им бутылку.

Пока мужчины разговаривали, Робер наблюдал за Малатаверном. Весь Черный лес ходил ходуном. Даже сюда долетал глухой стон раскачивавшихся деревьев. В долине, вокруг фермы и развалин, одиночные деревья сотрясались, словно в приступе безумия.

Робер продолжал смотреть, но мало что видел, не понимая, идет ли гул из долины или гудит у него внутри.

Временами ему казалось, что время остановилось, день никогда не кончится и ему придется всю жизнь орудовать киркой и лопатой на этой лужайке, а ветер будет по-прежнему задувать ему в лицо, засыпая глаза пылью. Но уже через минуту ему мерещилось, что время летит с неимоверной скоростью, что ночь застанет его в этой траншее, и ему прямо теперь придется отсюда вылезать, а здесь так хорошо и покойно. Тогда он ощутил неимоверный прилив сил, и он еще упорнее врезался киркой в скалу; так что только искры летели.

Отколов огромный кусок породы, он хватал его, натужившись и привалившись к стене траншеи, острые выступы которой впивались ему в спину, затем подтягивал камень к краю траншеи и выталкивал его на луг.

– Смотри не надорвись, – предупредил хозяин, если будет тяжело, зови меня.

Но Робер продолжал работу упрямо и яростно, словно нарочно выбирая куски потяжелее. Хозяин пожимал плечами, останавливался, чтобы прикурить погасший окурок, и ворчал:

– Давай, давай, парень! Поглядим, что ты скажешь завтра. Побереги силы! Не каждый день нам так везет: поковыряться в земле. Завтра тебе придется вкалывать целый день.

"Завтра. Завтра…" – твердил про себя Робер и только крепче сжимал кирку. Раз за разом он чувствовал, как сжимается у него горло. Что-то давило ему на грудь, и он изо всех сил сдерживался, чтобы не обернуться и не закричать: он никуда отсюда не пойдет, он так и заночует прямо здесь, в траншее, он останется здесь до тех пор, пока… Он и сам не знал, до каких именно пор.

Однако он не кричал. Просто не мог. Только все с большим остервенением набрасывался на скалу и сухую землю, и ему делалось легче. Казалось, все отступает куда-то далеко, и становилось смешно, что секунду назад он с трудом сдерживал крик. Горло опять сжималось, но на сей раз от неудержимого смеха, когда он представлял себе изумленную физиономию хозяина, если бы он, Робер, и впрямь закричал, что хочет либо немедля убраться отсюда, либо остаться ковырять землю на всю ночь.

Он работал довольно долго, борясь с желанием распрямиться и поглядеть на Малатаверн. Не вылезая из траншеи, он видел лишь крышу старухиной фермы и темневшие деревья вокруг развалин. Из трубы вырывались колечки дыма. И вновь перед его внутренним взором являлась старуха. То он видел, как она ползет по дороге, крошечная, не больше муравья, а следом за ней – ее короткая тень; то она опять сновала по двору, возилась со скотиной. А то против воли он представлял себе кухню и комнату старухи, керамический горшок и утварь на столе.

Он никогда не бывал у нее в доме, и ему трудно было представить себе все это. Всякий раз, когда он пытался это проделать, все виделось ему совершенно по-разному.

Робер нервничал. Кирка его скользила по поверхности валуна, и хозяин поднимал голову.

– Смотри, повнимательней, – кричал он. – Не торопись и как следует выбирай трещины! Если будешь молотить по монолиту, только разобьешь инструмент.

Робер выпрямлялся и заставлял себя хоть минутку постоять спокойно, не глядя вниз. Он шарил глазами по склону холма, за что бы уцепиться взглядом, стоял неподвижно и глубоко дышал, стараясь справиться с охватывавшим его лихорадочным волнением.

На правой руке у него надулся волдырь. Робер надавливал на него большим пальцем, сжимая кулак. Давил медленно, наслаждаясь нарастающей болью. Он закрывал глаза и давил, давил со всей силы, прежде чем резко разжать руку. Тогда боль резко усиливалась, охватывая всю ладонь до кончиков занемевших пальцев, а потом постепенно затихала.

Подождав еще немного, Робер вновь принимался за работу. В голове у него гудело. Перед ним снова возникала ферма мамаши Вентар, и он мысленно входил туда, пытаясь представить расположение мебели, цвет стен. И вдруг все это отступало. Словно он убегал из этого дома.

Изредка он прерывал работу, чтобы подобрать и выпустить на волю попавшего в траншею кузнечика или сверчка.

Не раз и не два поглядывал он и на ферму Бувье. Там все было тихо и безлюдно, только деревья шумели да коровы паслись вдалеке от усадьбы, в загоне, где меж двух каштанов из земли бил родник. Ниже по склону длинная полоса тростника, постепенно расширяясь, терялась в лугах.

Взгляд Робера возвращался к ферме, какое-то время парнишка глядел на дом, на усадьбу, затем опускал глаза.

Теперь он видел перед собой хозяина фермы – большеусого, с морщинистым, словно выдубленным лицом, левый глаз, как обычно, полуприщурен. Юноша видел, как фермер стоит среди поля люцерны возле раздутой туши телки.

Вдали, у самой Гиблой дороги, чуть выше усадьбы Бувье, у опушки леса виднелся темно-зеленый квадрат в окружении деревьев. Наверное, это и было поле люцерны. Робер всматривался в него, но в конце концов перед ним неизменно всплывала старухина хибара.

В половине седьмого, когда хозяин приказал кончать работу, было еще совсем светло. Но небо уже заметно темнело и почти сливалось с горами, а внизу из Черного леса к берегам Оржоля уже подбирались сумерки. Ветер порой задирал ветви деревьев, и тогда словно вспыхивал серый сполох, затем мгла вновь смыкалась.

Робер и хозяин сложили лопаты прямо в траншею, зато отнесли в сарай рукояти заступов, и ветер на ходу их обсушил. Вода в водоеме прибывала. С бортиком все было в порядке.

– Ну, пошли, – проговорил хозяин.

Робер взялся за пустую тележку и спустился по тропинке. Выйдя на дорогу, они ускорили шаг. Навстречу им в сторону Дюэрна проехало несколько машин. А когда они вышли из-за поворота, их обогнали два велосипедиста, неслышно подъехавшие совсем близко. Обгоняя их, один из велосипедистов крикнул:

– Привет, Фернан!

– Пока, Жорж! – откликнулся хозяин.

Робер аж подпрыгнул. Ведь это были жандармы! Лицо у него запылало. Жандармы давно уже скрылись из виду, а сердце у него все колотилось, точно он долго бежал.

ГЛАВА 11

– Когда они пришли домой, стол уже был накрыт. Хозяйка заканчивала возиться с ужином, и по кухне плыл дразнящий запах жареного лука.

– Я приготовила вкусный суп, – проговорила хозяйка. -Вас там, верно, продуло, наверху-то!

– Да уж не сомневайся, пыли мы наглотались вдоволь. Хозяин занял свое место и налил себе стакан вина. А Робер все стоял возле двери. С тех пор, как он увидел жандармов, он неотступно думал о Кристофе. Нужно перехватить его, предупредить, чтобы не вздумал идти травить собаку. Он собирался отправиться туда в сумерки: может, через час будет уже поздно.

– Ну, за стол, – объявил хозяин. Робер шагнул было вперед, потом остановился и тихо, с трудом выдавил из себя:

– Я… Мне бы нужно встретиться с приятелем…

– Что ты там плетешь? Увидишься еще со своим приятелем, а теперь нужно поесть. Ты же знаешь, мы всегда ужинаем в семь.

Хозяйка поставила на стол кастрюлю со словами:

– Все уже готово, вы быстро поедите, а потом пойдете к своему приятелю. Я приготовила картошку и омлет, это нужно есть горячим.

– И вообще, стол сто раз накрывать никто не будет. Что еще за дела? прибавил хозяин.

Робер сел. Хозяйка разлила по тарелкам суп, а хозяин заметил:

– Во всяком случае, не советую тебе шляться допоздна. Ты наверняка измотался, а завтра, как тебе известно, мы опять будем рыть траншею.

– Я и хотел лечь пораньше, – отозвался Робер. – Тогда наворачивай как следует, и можешь хоть сейчас отправляться на боковую.

Суп был только что с огня. Робер покрошил в тарелку хлеб.

– Хотите, я подолью вам холодного молока? – предложила хозяйка.

Она забелила ему суп молоком, и юноша принялся за еду. Стол был овальный, алюминиевая кастрюля стояла посредине, на металлической подставке. Сквозь валивший из кастрюли пар Робер видел хозяйку, сидевшую напротив. Она поймала его взгляд и улыбнулась.

– У вас усталый вид, Робер, – проговорила она.

В ответ он неопределенно махнул рукой и пробормотал:

– Все в порядке, правда…

Ей было немного за тридцать. Она была высокая, светловолосая, ладная женщина. Летом, когда она ходила в легких платьях, видно было, какая у нее красивая, упругая грудь. Робер сталкивался с ней редко, лишь за едой да в ненастные дни, когда приходилось работать в мастерской. Она всегда была с ним приветлива и, если хозяин начинал орать, взглядывала на молодого подмастерья так сочувственно и одобряюще, что Робер сразу приободрялся. При ней Робер никогда не плакал.

Однажды он вошел в кухню, когда она была там одна. Посреди стола стоял ящик из буфета, и хозяйка разбирала бумаги. Вдруг она спросила:

– А вы занимаетесь спортом, Робер?

– В школе я гонял мяч.

– А я до свадьбы играла в баскетбол, вот поглядите-ка. Она протянула ему командную фотографию. Робер разглядывал снимок, не зная, что сказать. А ночью ему приснилось, что хозяин свалился с крыши и разбился. Овдовевшая хозяйка плакала, приговаривая: "Будь я на пятнадцать лет моложе, я вышла бы за вас замуж, Робер". Робер утешал ее, и в конце концов они все же поженились.

Он частенько вспоминал этот сон. Порой он спрашивал себя, в самом ли деле это ему снилось, да и спал ли он тогда?

Вот и сейчас он поднял на нее глаза. Женщина ела. Он молча глядел на нее, и вскоре она тоже оторвала взгляд от тарелки. Глаза их встретились, и Робер подумал, что она наверняка может ему помочь. Но краем глаза, не поворачивая головы, он видел хозяина. Тот сидел, расставив локти на столе и сдвинув кепку на затылок. Он уплетал похлебку, уткнувшись носом в тарелку. Время от времени хозяин откладывал ложку и тыльной стороной ладони вытирал усы. – Да, хозяйка наверняка могла прийти ему на помощь. Но в чем именно? И как? О чем он мог ее попросить?

Роберу припомнились жуткие вспышки ярости, случавшиеся подчас у хозяина. Вспомнил, как она всегда смотрела на него в такие минуты, и вновь ощутил знакомое чувство, охватывавшее его во время таких вспышек.

Потом мысли его вернулись к Кристофу, Сержу и старухе из Малатаверна; он думал о налетах на сады и фермы, обо всем, что придется рассказать хозяйке, прежде чем просить у нее помощи. Тогда он опустил голову и больше не решался на нее смотреть.

Он доел суп. Хозяин налил себе еще тарелку и продолжал есть, ни на кого не обращая внимания. Он скреб ложкой по тарелке, расплескивал суп, громко чавкал и прихлебывал, втягивая в себя размоченный хлеб и бульон. Все остальные звуки замерли. Роберу снова почудилось, будто время остановилось.

Хозяйка тем временем встала, унесла кастрюлю и поставила ее на плиту.

Доев наконец суп, хозяин поинтересовался, все ли клиенты забрали приготовленные для них инструменты. Хозяйка перечислила тех, кто так и не пришел. Она готовила омлет и не оборачиваясь отвечала на вопросы мужа, а сама сбивала яйца в небольшой салатнице, которую примостила на краешке газовой плиты. Робер не сводил глаз с ее волос, которые подрагивали в такт ее движениям. Когда же она вылила яйца на раскаленную сковородку, масло громко зашипело, затрещало, и женщина смолкла. Она держала салатницу над сковородкой, чтобы стекли последние капли сбитых яиц, и под мышкой у нее Робер заметил треугольник белоснежной кожи. Женщина отставила салатницу в сторону, слегка встряхнула сковородку, полуобернулась к мужу и заговорила о том, что было на рынке.

Робер почувствовал, что заливается краской, и опустил голову. Он сидел спиной к окну. День все быстрее клонился к вечеру, и он подумал, что этого наверняка никто не заметит. Подумал он и том, что по утрам, за завтраком, когда хозяйки не было, он всегда садился на ее место, лицом к окну.

А та долго говорила о ценах, о том, какие товары пользовались самым большим спросом. Потом рассказала, как парень из Брюсье, ехавший на мопеде по национальной дороге, сбил старушку из Сен-Лорана.

– Да все они чокнутые, – отозвался хозяин. – Я давно говорю, что пацанам нужно запретить гонять на этих тарахтелках.

Хозяйка перевернула омлет, подождала, пока он подрумянится, и наконец поставила сковородку на стол. Вилкой разделив омлет на три части, она положила кусок хозяину, потом Роберу и наконец себе. Некоторое время все жевали молча, и Робер подумал было, что о рынке никаких разговоров больше не будет, как вдруг хозяйка спросила:

– Вы там ничего нового не слыхали об этой истории, приключившейся с Бувье?

– Что за история?

Робер уткнулся носом в тарелку. Хозяйка съела еще кусок омлета и принялась рассказывать. Когда она делала паузу, хозяин качал головой и ругался, ударяя кулаком по столу:

– Шайка сопляков! Вот поганцы! Ведь они давно шныряют по всей округе! И наверняка это все одни и те же. Пинков им хороших надавать! Да неужто ни один охотник не залепит им в задницы хороший заряд дроби!

– Думаю, на этот раз они переборщили. Все только об этом и говорят, и вроде жандармы решили заняться ими всерьез.

– Давно пора, Господи Боже!

Хозяин долго еще ворчал, потом вновь наступила тишина, когда все принялись за картошку. Разговор пошел о стройке в Комб-Калу, о счете, который пришел и его нужно поскорее оплатить, и о многом другом: до Робера слова доносились словно издалека.

Смеркалось. Темнота подступала из каждого угла комнаты. Синий огонек газа подрагивал под чайником, который уже шумел, закипая. Роберу удалось полностью отключиться; он смутно различал лишь лицо хозяйки единственное светлое пятно, белевшее в сизых сумерках, где все сливалось.

– Уже совсем темно, – проговорил хозяин, – поди-ка зажги свет, парень.

Роберу понадобилось несколько секунд, чтобы отреагировать. Он встал, щелкнул выключателем и опять уселся на свое место. Он пытался прикрыть глаза, чтобы вернуть ощущение, которое возникло у него перед тем, как он включил свет, но напрасно – при свете все выглядело совсем иначе. Хозяева опять заговорили о своем. Робер слушал их. Он прекрасно слышал и понимал каждое их слово, но для него они не имели ни малейшего смысла.

Он ел. Ел не торопясь, хотя чувствовал, что нужно немедленно бежать и предупредить Кристофа. Пора было выскочить из-за стола и пулей лететь в бакалейную лавку, следовало во что бы то ни стало повидаться с Кристофом. Робер прекрасно это понимал. Он словно воочию видел, как несется по главной улице, потом через площадь, но никак не мог заставить себя есть побыстрее.

Голоса звучали все тише. Несмотря на яркий свет, Робер опять впал в оцепенение. Видел только лицо хозяйки и без конца поднимал на нее взгляд. Теперь ему уже не хотелось уходить.

Он останется здесь. Хозяин уйдет. А Робер останется с ней наедине, и они будут молча смотреть друг на друга. И ему никогда не захочется уходить.

Потом она заговорит с ним. Он подойдет поближе, чтобы ответить. Тихо позовет ее: Жозиана… Она улыбнется и пойдет к нему. И все станет просто и легко…

Хозяйка встала, унесла чугунную кастрюлю и подала сыр. Они снова принялись за еду, затем хозяин отодвинул тарелку, смахнул ребром ладони крошки с клеенки и разложил перед собой кисет, бумагу и зажигалку. Хозяйка начала убирать со стола.

Робер больше не глядел на нее, но видел, как ее тень скользит по кухне. Он без конца понукал себя: "Вставай, иди к Кристофу. Вставай, иди к Кристофу".

Хозяйка вытирала стол. Когда она проходила у него за спиной, юношу обдало запахом ее духов. Она наклонилась и краем платья задела Робера по руке. Парнишка вздрогнул. Слышно было, как несколько крошек упало на линолеум, и хозяйка сказала, обращаясь к нему:

– Робер, маленький, да вы падаете с ног от усталости. Ступайте-ка спать.

Он поднял на нее глаза. Женщина улыбалась. Невольно вздохнув, юноша тоже улыбнулся, затем встал, попрощался и двинулся к двери. И, как обычно, хозяин крикнул ему вслед:

– Не забудь как следует закрыть за собой калитку… И не опаздывай завтра утром!