Малая

Север

Проводив глазами удаляющуюся фигуру малой, я надавливаю на педаль газа и достаю сигарету. Никотин успокаивает мысли, а это то сейчас нужно. После минувшей ночи в голове царит хаос.

– Да, Шаман. – Ткнув в загоревшийся дисплей, я открываю окно, чтобы выпустить струю дыма. – Не отвечал, потому что занят был. С кем, не твое дело. Нет, не подхвачу. Сейчас в офис заеду, а потом покачу на зону. К кому? А ты сам догадайся.

– К Олябьеву, – сообщаю я подошедшему охраннику. – Сотников должен был предупредить.

– У меня в списке посетителей к нему нет, – буркает он, глядя на меня с нескрываемым недовольством. – И на сегодня визиты окончены.

Сев на металлический скамью, накрытую холщовой тряпкой, я вытягиваю ноги. Вечно здесь все через одно место, к кому не обратись.

– Так звони и уточняй. На два часа назначена встреча.

– Фамилия ваша как? – После небольшой заминки охранник прикладывает трубку к уху. – Вдруг Виктор Эдуардович спросит.

– Скажи, что Север приехал. Он в курсе.

Спустя десять минут меня заводят в комнату для свиданий. Конкретно в этой я не был ни разу, но интерьер настолько знаком и привычен, что передергивает сразу. Узкая шконка с продавленным матрасом, прожжённый окурками журнальный стол, старый взбугрившийся линолеум.

Прикурив сигарету, я задумчиво рассматриваю пыльные разводы на окне. Вот-вот произойдет встреча с человеком, которого я когда-то безмерно уважал.

Владимир Олябьев, в узких кругах известный как Мудрый, не зря получил свое прозвище. У него был редкий дар в кратчайшие сроки находить рациональное решение проблемы и уметь доходчиво его донести его публике. Сколько не крути другие варианты, все равно придешь к тому, что предложенный Мудрым план – самый лучший.

Но на этом его таланты не заканчивались. Еще Мудрый умел гениально обращаться с цифрами. Каждый, кто был свидетелем тому, как он сходу составлял план долгосрочных инвестиций, озвучивая прогнозируемые суммы прибыли, позже с благоговением рассказывали об этом на каждой пьянке. По этой причине, Дядя Витя, как звали нашего старшего, всегда с ним советовался. Пусть формально Мудрый никогда не принадлежал ни к «Верхам», ни к «Ростовским», он был важной их частью. Он часто присутствовал на сходняках и его авторитет в криминальных кругах был неоспорим.

С протяжным скрипом дверь распахивается, и в комнату заходит он. Затушив окурок в пепельнице, я снова чиркаю зажигалкой. Мудрый постарел, похудел, но взгляд остался таким же острым и цепким.

– Какие люди у меня в гостях, – медленно произносит Олябьев, не выдавая ни страха, ни удивления. – Рад видеть, Север. А я уж думал, ты давно сменил страну проживания.

– Неужели на зоне радио больше не вещает, – без улыбки осведомляюсь я, – и ты не в курсе новостей?

– Посетители ко мне не ходят. Только дочь.

– Что неудивительно. – Я протягиваю ему раскрытую пачку. – Будешь?

Мотнув головой, Мудрый опускается на шконку.

– Благодарю. Бросил. За здоровьем слежу.

Я глубоко затягиваюсь. Встреча с ним лицом к лицу поднимает со дна задремавшие воспоминания, вплоть до запахов и голосов. Удивительная вещь память. Так до хрена в себе хранит, но особо бережно то, о чем мечтаешь забыть.

– Помнишь нашу последнюю встречу, Мудрый?

Олябьев морщит лоб, будто обдумывает мой вопрос, и пожимает плечами.

– Нет, не помню. Старый стал.

– Я стоял перед тобой на коленях. – Я зло выдуваю в него плотную струю дыма. – Умоляя вернуть деньги, который ты спиздил, и остановить полугодовую резню.

– Мой ответ остается тем же. – Мудрый меряет меня сочувственным взглядом. – Я здесь не причем. Ищите крысу среди своих.

В ушах поднимается шум. Сжав кулаки, я машинально шагаю к нему с намерением размазать. Спустя столько лет он продолжает думать только о бабках и бессовестно врать.

– Ублюдок – слишком мягкое для тебя слово. Какой ты, блядь, Мудрый. Обычная сявка.

– Продолжишь в таком духе, я постучу в дверь и меня уведут. – Олябьев смотрит себе на ногти. – Не трать мое время, Север. Угрожать тебе нечем, доказательств, что общак увел я, у тебя, я тоже нет. К пропаже денег я не причастен. Мне жаль твоего отца и пацанов тоже жалко. Как дети мне были. Ищите крысу среди оставшихся в живых. Как видишь, если ты включил диктофон в расчете на чистосердечное – то зря.

– Диктофон я не включал, но с собой кое-что принес.

С этими словами я подхожу к нему и сую под нос экран телефона.

– И не смей, сука, ни пацанов, ни отца моего трогать. Посмотри-ка немного, затем поговорим.

Хватает нескольких секунд, чтобы лицо Мудрого побагровело, а глаз задергался. Я уже стал забывать об этой его особенности. Когда ему что-то сильно не нравилось – начинался нервный тик.

– Думаю, тебе хватило. – Я забираю телефон из его рук и прикуриваю сигарету.

– Это не моя дочь. – Не глядя на меня, Олябьев крутит головой. – Линда замуж выходит. На хера ты ей сдался.

– Выходит, она не такая послушная, как ты считал. Я бы даже сказал, совсем не послушная.

– Убью, сука! – Резко вскочив, Мудрый заносит руку, но недостаточно быстро, чтобы не суметь ее перехватить.

– Уймись, папаша. – Я намеренно не сразу его отталкиваю, чтобы иметь возможность посмотреть в глаза. – А то сейчас сюда конвоиры сбегутся, и мы не успеем договорить. Теперь ты знаешь, что это и в твоих интересах.

– Ты это смонтировал, – выплевывает он, тяжело дыша мне в лицо.

– Не смеши. Стал бы я с такой херней заниматься. А то, что Линда ни разу обо мне не упоминала, должно навести тебя на определенные мысли. За время твоей отсидки малая выросла и больше тебе не доверяет.

Отпихнув его от себя, я машинально вытираю ладонь о брюки.

– А чего ты хочешь этим добиться? – медленно произносит Мудрый, сверля мою переносицу взглядом, полным ненависти. – Думаешь, порнуха заставит меня признаться в том, что это я угнал общак? Сначала стоял на коленях, теперь пытаешься шантажировать? Дурачок ты, Север, и всегда таким был.

– А мне знаешь, что интересно? – Я намеренно игнорирую попытку себя задеть, чтобы не спровоцировать драку. Сейчас она ни к чему. – Как вышло, что прямо перед твоей посадкой Линда начала встречаться с сыном Аспида? Было время, вы с ним не слишком-то ладили. Неужели не было других кандидатур?

Олябьев зло щурится.

– Не твое собачье дело.

– Можешь не отвечать, – продолжаю я. – Это и так знает каждый, кто имеет отношение к улице. Когда стало известно, что тебя посадят, последний сомневающийся уверился, что ты и есть крыса. И что смерть Баяна, Зеленого и остальных на твоей совести. Ты помнишь, что у Осы через неделю после его убийства родилась дочка? В курсе, что у брата Шамана двое пацанов без отца растут? Можно долго перечислять. Помимо того, что ты виноват в их смерти, ты украл деньги их жен и детей. Так что оставь праведный отцовский гнев. Ты подложил дочь под Винокурова, чтобы защитить себя. Пока ты в одиночке преспокойно ждешь откидки, Аспид крышует единственный рычаг давления на тебя. Он, кстати, об этом знает? Или уверен, что ваши с ним дети обручены небесами?

Веко Олябьева начинает дергаться активнее, сигнализируя о том, что я попал в десятку.

– Рассказать, что будет, когда я отправлю ему это видео? Несмотря на черный послужной список, своих детей Аспид в обиду не даст. В Глебе души не чаял, и бестолкового младшего тоже по-своему любит. Может, вы и договорились какие-то деньги после их свадьбы попилить, но я почему-то сомневаюсь. Не такой Аспид человек, что на бабки единственного сына променять. – Я делаю многозначительную паузу, давая понять, что считаю Мудрого именно таким человеком. – И как только он получит эту запись, твоя дочь моментально лишится крыши. А когда она лишится крыши, все, кого ты разозлил, посчитают своим долгом отомстить тебе через нее. Они ведь столько времени ждали.

– Вот что ты за сука… – хрипло цедит Мудрый, глядя себе под ноги.

– Напомню, что главная сука здесь ты. А твоей дочери просто не повезло с отцом. Ты вообще любил ее когда-нибудь? Она же жизни боится. Дышать ты ей самостоятельно не давал, общаться с матерью запретил.

Вскинув голову, Олябьев кривится.

– А ты, смотрю, сильно проникся? Может, тогда и видео удалишь?

– Удалю, если общак вернешь до копейки. Мне такой херней тоже не по душе заниматься.

– Ты глухой, что ли, не пойму? Я тебе по-русски сказал, что не причем.

Кровь приливает к голове и гудит так громко, что закладывает уши. Таких алчных ублюдков я не встречал за всю свою жизнь.

– Да я, блядь, знаю, что это ты! – рявкаю я, хватая его за грудки. – Дядя Витя перед смертью признался! Вы общак попилить собирались, но ты и его кинул, мудак. Всех вокруг наебал.

Отшатнувшись, я пытаюсь привести дыхание в норму. Выдержке Олябьева можно поаплодировать. То ли деньги так сильно любит, то ли ему реально плевать.

– Время встречи подходит к концу. – Чиркнув зажигалкой, я подношу подрагивающую сигарету ко рту. – У тебя есть две минуты, чтобы подумать. Продолжит твоя дочь жить спокойно, либо пойдет на убой.

«Вик, привет! Извини, что вчера без предупреждения уехала. Была немного не в себе. Не хочешь встретиться на кофе? Я угощаю».

Отложив телефон, я обнимаю белоснежную отельную подушку и поворачиваюсь к окну. После двухчасового сна тело ощущается отдохнувшим, так что нет причин торчать в номере. Тем более, что выглянувшее из-за туч солнце так и приглашает на прогулку.

В новой свободной жизни хочется наслаждаться каждой минутой, делая то, чего никогда не делала раньше: пропустить лекцию, взять в аренду автомобиль и покататься по городу. Еще можно забраться на колесо обозрения и наделать кучу классных фотографий. Или добрести до главной пешеходной улицы и заказать у уличного художника свой портрет. Господи, и почему я раньше ничего этого не пробовала, предпочитая проводить время дома? Почему не замечала, какой на самом деле чудесный мир нас окружает и как много впечатлений он готов дать?

«Привет! Я видела, что ты сильно расстроилась. У тебя все в порядке? Увидеться смогу только ближе к вечеру».

Пока я раздумываю над ответом Вике, телефон вспыхивает новым входящим сообщением. При виде отправителя, во рту невольно пересыхает.

«Привет, малышка! Я только проснулся, представляешь? Всю ночь ворочался и в итоге кино до утра смотрел. Без тебя мне плохо спится».

Трижды перечитав это сообщение, я, к своему удивлению, не испытываю ни толики злости из-за того, что Родион продолжает беззастенчиво лгать. Вчерашний день с его несбывшимися планами, страхами и обидами остался в прошлой жизни. Даже хорошо, что Вика не может встретиться. Нужно как можно скорее объясниться с Родионом и собрать вещи.

С удовольствием постояв под душем, я облачаюсь в отельный халат и открываю меню ресторана. Глядя, как герои фильмов делают заказ в номер, я жутко им завидовала, будучи уверенной, что никогда не доведется делать этого самой. С самого рождения я полагала, что моя жизнь обязана быть скучной.

Лопаясь от восторга, заказываю себе итальянский завтрак: капучино и круассан. Это вообще нормально, что я ощущаю себя настолько счастливой, собираясь расстаться с женихом? Становится предельно ясно, что идея замужества изначально была провальной, и на деле я нуждалась в прямо противоположном. В свободе.

Свободе делать то, что хочется: например, без угрызений совести восхищаться другим мужчиной. Свободе совершать собственные ошибки, потому что я, в конце концов, имею на них право. Свободе принять, что моя жизнь принадлежит только мне и никому другому. Пусть и с запозданием, теперь я это осознаю.

К моменту как горничная приносит заказ, я успеваю одеться и высушить волосы. Вручив ей чаевые, с благоговением снимаю чашку с сияющего подноса и подхожу с ней к окну. С шестого этажа открывается потрясающий вид на город, с его витыми автомобильными развязками и сверкающими на солнце зеркальными небоскребами.

– Спасибо тебе, Север. – говорю я одними губами. – За этот вид и за все остальное. Без тебя всего этого бы не случилось.

С наслаждением дожевав воздушный круассан, я вызываю такси к нашей с Родионом квартире. Совсем скоро она перестанет быть нашей и станет только его. Эта мысль не вызывает во мне ни страха, ни неприятия. Лишь легкую грусть и тепло. Родион тоже не был готов к браку, и предложил пожениться скорее из страха меня потерять и желания угодить отцу. Кто знает, возможно, нам удастся остаться друзьями. По крайней мере, мне бы этого хотелось.

После получасовой пробке на мосту, такси привозит меня к знакомому подъезду. Сердце пронзительно екает. Машина Родиона стоит на своем привычном месте. Видимо, не получив ответа на свое сообщение, он решил поторопиться.

Мое волнение усиливается с каждой пройденной ступенькой. Существует ли способ закончить отношения и не сильно друг друга при этом ранить? Если Родион спросит, почему я вдруг захотела расстаться, будет несправедливо обвинять во всем его. Вскрывшийся обман лишь помог мне увидеть правду и принять правильное решение.

Я влюбилась в Севера и больше не могу этому сопротивляться. Только вот честно заявить об этом я вряд ли смогу. Слишком жестоко. Родион уважает Севера и ценит их сотрудничество. Возможно, когда-нибудь он и узнает правду, но сейчас для нее точно не время.

Родион распахивает дверь еще до того, как я успеваю в нее позвонить. Его лицо выглядит бледным, а глаза напротив пугающе потемнели.

– Привет… – Запнувшись, я сжимаю ремешок сумки. Предчувствие катастрофы колючим холодом разливается под кожей. – Ты быстро.

– Ты тоже, – чеканит он не своим голосом. – Выглядишь отлично. Натрахалась?

Из-за паники я несколько секунд не могу вымолвить ни слова. Мысли хаотично мечутся, один за другим подкидывая вопросы без ответов. Откуда? Почему? Как? С чего он взял?

– Что за обвинения? – наконец, выдавливаю я, перемещая взгляд на ворот толстовки Родиона. Той самой, которая была на нем вчера.

– Зайди. – Не дожидаясь, пока я удовлетворю эту просьбу, он хватает меня за предплечье и затаскивает в квартиру.

От грубого прикосновения кожа болезненно вспыхивает. Испуганно прижавшись к стене, я накрываю ее ладонью. К подобной встрече я совершенно не была готова и потому никак не могу взять себя в руки. Таким Родиона я еще ни разу не видела. Этот парень с перекошенным лицом и горящими яростью глазами мне абсолютно незнаком, и этим особенно пугает.

– Говори, где ты была ночью! – Тяжело дыша, он сжимает кулаки. – И не вздумай пиздить.

Я чувствую себя загнанной в угол. Что мне на это отвечать? Соврать? Я не могу подставлять Севера.

Так. Мне необходимо успокоиться. Что вообще может быть известно Родиону? Минимум то, что я не ночевала дома. Это он могу увидеть по раскиданным вещам и не расправленной кровати. Максимум – то, как я уезжала с Севером, что маловероятно. Он бы обязательно мне позвонил и потребовал объяснений.

– Во-первых, перестань на меня кричать. – Я с достоинством расправляю плечи. – Во-вторых, прекрати голословно обвинять. Я могу задать тебе встречный вопрос: а где ты был этой ночью?

Щеки Родиона покрываются неровными пятнами.

– Сейчас это не имеет никакого значения.

– А я так не считаю. – Самообладание постепенно возвращается ко мне и голос звучит тверже. – Мне досконально известно, что ты врал мне продолжительное время. Буквально всякий раз, как желал спокойной ночи, говоря, что ложишься спать. И вчера ты тоже мне солгал. И сегодня, когда написал, что до утра смотрел фильм. Так что перестань смотреть на меня зверем.

Разоблачение никак не сказывается на внешнем виде Родиона. Его глаза по-прежнему сверкают бешенством, в них нет ни вины, ни растерянности.

– Да по хрен! Я-то просто пиво пил с друзьями, а потом ехал домой. И молчал, чтобы тебя не расстраивать. Ну а ты… – Он зажимает ладонями виски. – Блядь, Линда, ты настоящая сука. Я же тебе доверял… Боготворил фактически. Моя чистая девочка, невинный цветочек. Нельзя ее проебать… Нужно обязательно жениться…

– Я как раз приехала сказать, что не могу выйти за тебя замуж, – лепечу я, окончательно теряясь. Судя по всему, причина его ярости – не банальные подозрения в том, что я не ночевала дома, а в чем-то ином. Но в чем конкретно, пока не понимаю.

– Да что ты?! – восклицает Родион, карикатурно гримасничая. – Не пойдешь за меня замуж? Правда, что ли? А я-то так горю желанием жениться на бляди.

– Перестань меня оскорблять, – хриплю я, чувствуя, как глаза наполняются слезами. – Не имеешь права. Я приехала, чтобы с тобой поговорить и собрать вещи. Но пока ты в таком состоянии, разговор не имеет смысла…

– О чем ты собралась разговаривать? – Родион шагает ко мне вплотную. – О том, как ты мастерски мне пиздила?

– Отстань. – Пихнув его плечом, я со всех ног бегу в спальню. Тело лихорадит до дрожи. Нужно как можно быстрее собрать необходимые вещи и вызвать такси. Родион выглядит абсолютно невменяемым.

– Конечно… – несется мне в спину. – Пакуйся. Но помни, что все эти шмотки я тебе купил, сука неблагодарная. Может новый ебарь выделит тебе под них гардероб.

От вспышки унижения кровь приливает к лицу. Ничто не дает Родиону право так оскорблять меня. Даже если он уверен, что я ему изменила.

– Я тебя никогда не просила ничего мне покупать, – выкрикиваю я, скидывая на пол первую вешалку. – Но не переживай, заберу только то, с чем пришла. И непременно перевезу все к новому ебарю!

– Какая же ты тварь, – цедит Родион, застывший в дверях спальни. – Каким бы я был придурком, если бы на тебе женился.

– Зато больше никто не будет мешать тебе тусить с Макаром, – язвительно парирую я, забрасывая вещи в спортивную сумку.

Какая же я дура, если полагала, что мы будем обниматься на прощанье. И ни о какой дружбе, разумеется, и речи быть не может. Не знаю, что Родион себе придумал, но пусть сам с этим остается.

– Я, похоже, никогда тебя толком и не знал, – неожиданно задумчиво произносит он, глядя сквозь меня. – Это единственное объяснение. Дебил такой. Думал, ты его терпеть не можешь, а ты с ним втихушку трахалась.

В груди холодеет.

– Ты о ком?

– У тебя их несколько, что ли? – Лицо Родиона болезненно кривится. – Хватит в дурочку играть. Отцу прислали видео, где ты трахаешься с Севером. Я просил показать, но он отказался. Предложил поверить ему на слово и гнать тебя в шею. Так что собирай шмотки и уебывай. Видеть тебя больше не хочу.

Как только машина Родиона разъяренно срывается с места, ноги перестают меня держать, и оседаю на асфальт рядом с сумкой, набитой одеждой. Еще никогда в жизни я не ощущала себя настолько жалкой, униженной и сбитой с толку. Одна мысль о том, что Родион не наврал и его отец каким-то образом получил запись нашего с Севером интима, приводит меня в ужас. Как она вообще могла появиться? За Севером кто-то следил, чтобы ему навредить? Но почему именно так? Он свободный человек и волен заниматься сексом, с кем хочет.

Господи… Прикрыв глаза дрожащей рукой, я тщетно пытаюсь проглотить подкатывающую истерику. За что? Разве можно обходиться с людьми так низко? Пусть я не обзавелась друзьями, но я не сделала ничего для того, чтобы заиметь врагов. Не совершила ничего плохого, чтобы такое заслужить. Какое теперь имеет значение, что я собиралась расстаться с Родионом? В глазах Винокуровых я беспринципная дрянь, предавшая их доверие.

Завидев меня, сидящую на корточках возле подъезда, проходящая мимо соседка косится с удивлением и настороженностью. Я заставляю себя поздороваться с ней, и подхватив сумку, медленно поднимаюсь. Нужно поскорее уехать отсюда. Погоревать можно и потом. Никто не говорил, что путь в новую жизнь будет легким.

Позволив слезам вытечь, я достаю телефон и набираю номер Севера. Услышать его голос мне жизненно необходимо, чтобы напомнить себе, что все не зря.

Несмотря на попытку говорить спокойно, при звуке его голоса слезы удваивают свой напор и слова выходят вместе со всхлипыванием.

– Привет… Как ты? У меня все плохо. Я приехала собрать вещи, и встретила Родиона… Хотела поговорить об отмене свадьбы и обо всем остальном… Без подробностей и имен, конечно… А он стал на меня кричать… Обзывался. Сказал, что его отцу прислали видео, где ты и я… Очень личное и интимное видео, как ты понимаешь. Я звоню, чтобы тебя предупредить… Если оно было снято в твоем доме, значит где-то стоит камера и за тобой следят…

– Ты где сейчас? – перебивает он металлическим голосом.

– Около дома… Около бывшего. – Всхлипнув, я поворачиваюсь, чтобы в последний раз оглядеть сверкающий фасад с накладными балконами.

– Сможешь на такси до отеля доехать? Я буду там минут через двадцать.

Я трясу головой в знак согласия.

– Да, конечно. Сейчас вызову. Только приезжай поскорее, пожалуйста.

По пути в гостиницу неожиданно раздается звонок от папы. Я в нерешительности смотрю на экран, и занеся дрожащий палец, сбрасываю вызов.

«Прости, пап, – выговариваю одними губами. – Просто не сейчас».

Он наверняка спросит, как дела со свадьбой, а я не готова ни врать, ни говорить правду. Я имею право побыть наедине с собой, когда это кажется таким необходимым. Наберу его адвоката позже и попрошу организовать разговор. Папа обязан меня понять.

Поднявшись в номер, первым делом умываю лицо ледяной водой. Оскорбительные слова Родина въелись в кожу, требуя снять причиняемый зуд.

В идеально убранной, охлажденной кондиционером комнате становится немного легче и спокойнее. В будущем нужно обязательно озаботиться собственным жильем, чтобы иметь возможность побыть в уединении и ни от кого не зависеть.

Выпив воды, я присаживаюсь на кровать, принимаясь ждать. Каждая минута, проведенная в тишине, оказывается безжалостной, заполоняя сознание стыдом и чувством вины. Сложно поверить, что еще вчера, застав Родиона с друзьями, я чувствовала себя обманутой стороной. Сегодня любой вправе бросить в меня камень. Шлюха, развратница, изменщица… И неважно, что я загодя решила отменить свадьбу и расстаться. Винокуровы никогда мне не поверят. А даже если и поверят, все равно не простят.

Представив шокированное лицо Леоны Андреевны, я болезненно кривлюсь. Почему-то именно ее реакция заботит меня больше всего. Наверное, потому что я полюбила ее как мать, с которой вынуждена перестать общаться.

Сейчас моя новая жизнь ощущается как разверзающаяся пропасть под ногами, в которую проваливается все, что когда-то было ценным. Этот разлом мог бы легко поглотить и меня саму, если бы не Север. Ради любви к нему я устою и справлюсь, как бы тяжело не было.

Входная дверь хлопает, заставляя меня вскочить. Я настолько себя накрутила, что готова слабовольно броситься к Северу на шею и разрыдаться.

– Привет… – Вглядевшись в его лицо, я машинально обнимаю себя руками. Порыв найти утешение в его объятиях исчезает. Не потому, что я в утешении я больше не нуждаюсь, а потому что попросту его не найду. Уж слишком закрытым выглядит он выглядит.

– Ты как? – Оценивающе пробежавшись по мне глазами, он смотрит на сумку. – Он тебя не тронул, надеюсь?

Я мотаю головой.

– Нет. Родион бы не стал… Просто наговорил ужасных вещей.

– Ясно.

– Что думаешь? – Я нервно кусаю губу. – По поводу записи? Догадываешься, кто ее снял?

Север смотрит на меня в упор, не моргая.

– Знаю.

Я вздрагиваю. Знает? И так спокойно об этом говорит?

– И кто это?

Его взгляд заметно тяжелеет, сверля точку в моей переносице. Нервные окончания вспыхивают, превращая тело одну большую раневую поверхность. Коснись меня чуточку небрежнее – скончаюсь от болевого шока.

– Скажи что-нибудь, – умоляюще сиплю я, внезапно потеряв голос. – Что угодно. Обещаю, я поверю.

В глазах Севера мелькает серебряная тень, щека странно дергается.

– Малая… – Он тоже звучит хрипловато. – Дело вообще не в тебе. Все началось гораздо раньше. Ты хорошая девочка и по-своему мне дорога, но я имею обязательства перед другими людьми, с которым был знаком задолго до тебя. Если бы были другие способы на твоего отца надавить – я бы выбрал, какой угодно, но не этот.

Окружающие предметы приобретают резкие очертания и меняют цвет. Суть сказанного Севером лишь частично добирается до разума, однако тело успевает среагировать. В ушах поднимается гул, мышцы деревенеют так сильно, что двигать губами выходит с трудом.

– Причем здесь мой папа?

Нестерпимая боль вспыхивает в левой половине груди, заставляя дернуться и машинально отступить назад. Начинает тошнить. Никто за Севером не следил – он сам и снял это видео. Ему было что-то нужно от моего отца, а я – всего лишь рычаг давления. Все эти разговоры, внимание, встречи и даже помощь с работой – всего лишь часть плана. В его жизни есть люди гораздо важнее.

Человек, в которого я так сильно влюбилась и ради которого отказалась от прошлой жизни, попользовался мной, словно одноразовой резиновой перчаткой.

– У меня с твоим отцом есть неразрешенное дело, из-за которого когда-то пострадало много людей. – Север продолжает смотреть на меня в упор. – Часть из них мертвы. Еще до посадки, я приходил к нему и просил исправить содеянное. Он отказался. В моем мире свои законы, малая, и крысятничества там не прощают. Твой отец прекрасно об этом знал.

– Зачем ты это делаешь? – хриплю я, сосредоточившись на вороте его свитера. – Зачем пытаешься очернить моего папу? Недостаточно было раздавить меня?

– Хочу, чтобы ты хотя бы попыталась понять. У твоего отца была реальная возможность тебя уберечь от случившегося. Просто отдать деньги.

– У папы нет денег. У нас все забрали по вине его бухгалтера, не заплатившего налоги.

Лицо Севера кривится.

– У твоего отца никогда не было бухгалтера, потому что он ему не нужен. В цифрах он и сам гений. И в здравом уме Мудрый бы никого не допустил к своим деньгам.

– У нас нет денег, – упрямо повторяю я. – Даже квартиру, машину и дачу конфисковали.

– Это капля в море. Денег у твоего отца больше, чем он сможет потратить до конца своей никчемной жизни. И за этого я больше всего его презираю. Столько людей кинуть, включая единственную дочь.

Выругавшись сквозь зубы, он выуживает из кармана смятую пачку и прикуривает сигарету. Наблюдая, как облако серого дыма растекается по воздуху, я недоумеваю, почему до сих пор свободно дышу. Кажется, со мной что-то непременно должно случиться: обморок, судороги, временная остановка сердца… что угодно. Боль такого масштаба не может остаться без последствий.

– А я так долго сопротивлялась чувствам к тебе. – Слова капают из меня тихо и на удивление спокойно, и даже голос не дрожит. – Пыталась избегать встреч, запрещала себе о тебе думать. Мучилась виной перед Родионом, ощущая себя безнравственной обманщицей… Потому что для меня все было по-настоящему.

– Малая…

Нахмурившись, я мотаю головой, не желая его слышать.

– Я не разрешаю тебе так себя называть. Сегодня утром, несмотря ни на что, я ощущала себя счастливой. Казалось, что возможность любить тебя без угрызений совести стоит потери всего, что у меня было. А теперь я не знаю, что делать. Ведь ты определенно не заслуживаешь моей любви.

– А как много ты потеряла своего, не навязанного? – Голос Севера звучит грубее и настойчивее. – Половину жизни прожила по указке своего отца, вторую половину пришлось бы жить под пяткой Винокурова.

– Ты делал все, чтобы я втянулась, – продолжаю я, игнорируя его замечание. – Провоцировал, флиртовал…

– И при этом я никогда не обещал тебе ни любви, ни отношений.

Сглотнув едкую горечь, забившую горло, я киваю.

– Да, ты всегда подразумевал только секс. Но при этом ты ни разу озвучил, что собираешься заснять его на видео, чтобы шантажировать моего отца. Если бы ты это сделал, это бы наверняка отбило у меня желание строить воздушные замки и видеть в тебе спасителя в сияющих доспехах. Можешь себя поздравить. Все вышло точь-в-точь, как ты сказал. Я сама к тебе пришла. Наивная идиотка.

– Линда, хватит! Если бы был другой способ решить проблему, я бы его нашел. Но его не было. Отмотай время назад, я бы все повторил. У меня действительно нет другого пути.

Вздрогнув, я обнимаю себя руками.

– Ты отвратителен.

– В твоих глазах наверняка. Но так вышло, что сейчас я единственный, кто может тебя защитить. Все, кого кинул твой отец, будут рады свести с ним счеты через тебя.

– Мне не нужна твоя защита. Вот… – Опустив заледеневшую руку в карман, я вытаскиваю несколько купюр и кладу их на журнальный столик. – С процентами возвращаю то, что дал мне в день нашего знакомства. Я больше ничего тебе не должна.

Эти деньги – половина моих скромных сбережений, но сейчас мне плевать. Выживу как-нибудь. Хуже, чем сейчас, в любом случае уже не будет.

– Забери. – Голос Севера звенит металлом. – Хватит дурить.

– Я тебе больше ничего не должна, – упрямо повторяю я, закидывая на плечо сумку. – Попробуешь меня тронуть – я закричу.

– Послушай меня, дурочка… – Стремительно шагнув вперед, Север хватает меня за плечи. – Отец твой умыл руки, понимаешь? Ты теперь сама по себе. Оставайся здесь. Я за тобой присмотрю.

Его прикосновения провоцируют новый приступ боли. Сжавшись, я мотаю головой и пячусь назад.

– Я все равно уйду. Рядом с тобой невозможно…

Пусть и задержкой, но Север меня отпускает. Легче дышать, увы, не становится. Когда я вылетаю из номера, грудь раздирает так сильно, что в пору завыть. Закончилась не только моя старая жизнь, но и едва начавшаяся новая.

По пути к лифту раздается телефонный звонок. На экране мигает номер папы.

Сдавив рот мокрой от слез рукой, я принимаю вызов.

– Почему не берешь трубки? – грубо рокочет динамик. – И чем ты, блядь, думала, прыгая в койку хер пойми с кем? Что я тебе всю жизнь вдалбливал? Никому нельзя доверять! Ты хоть понимаешь, что наделала?

До крови закусив губу, я наблюдаю, как двери металлической кабины разъезжаются, и, не дождавшись моей реакции, равнодушно закрываются. Слезы свободно стекают по лицу, заливая ворот футболки. Почему они все такие жестокие? Даже папа.

– Извини, сейчас я не могу разговаривать, – глухо выговариваю я и сбрасываю вызов.