Малая: Жизнь после тебя

26

Если бы в эту секунду на моих глазах упал метеорит — такого эффекта бы не было. Папа здесь. И не в тюремной робе, а в привычной одежде — брюках и серой тенниске. Его поседевшие волосы, как и раньше, зачесаны назад. Я растерянно моргаю, не зная, заплакать или засмеяться. Хотя делать нужно конечно второе. Папа на свободе. Это же самое настоящее счастье!

— Что ты… А почему… Почему ты мне ничего не сказал? — От неожиданности и шока все я даже забываю о том, в чьей компании меня застали. — Я думала, что это Денис приехал.

— Так надо было. — Повернувшись, папа что-то говорит незнакомому мужчине за рулем, и опустив ногу на металлическую подножку, выходит из машины.

— Ну дай, что ли, обниму?

Захлебнувшись эмоциями, я стискиваю его шею. Такие нежности в нашей семье не приняты, но повод сегодня особенный. Самый близкий мне человек вернулся домой. И неважно, что дома в привычном смысле у нас уже нет. Дом — это там, где семья, а с остальным мы обязательно разберемся.

— Я очень соскучилась, пап, — шепчу я, зажмурившись. — Ты даже не представляешь, как.

— Об этом потом поговорим. — Похлопав меня по лопатке, он отстраняется. — Ну здравствуй, Север. Сигаретой угостишь?

Затаив дыхание от ощущения приближающейся катастрофы, я медленно оборачиваюсь. Хуже компании для сегодняшнего завтрака придумать сложно. Север ненавидит папу, а папа презирает Севера за тот, что тот со мной сделал. Если бы я знала… Если был хотя бы единственный намек на то, что папу могли освободить, я никуда не выходила. Просто бы терпеливо ждала его звонка.

— Ты же вроде бросил? — Север неспешно подносит сигарету ко рту и глубоко затягивается. По его лицу и не скажешь, что появление папы его шокировало. Оно похоже на застывшую маску.

— Так ведь день какой? — Сощурившись, папа смотрит в небо. — Дай одну, чего ты. Поболтаю со старым другом.

— Это с кем?

— Ну как же? С тобой конечно. — За миролюбивым тоном папы мне чудится ирония. — Не один пуд соли ведь вместе съели.

— Соли не помню, а вот говна благодаря тебе я нажрался. — Север сплевывает себе под ноги.

Я кусаю щеку изнутри. После всего, что от сделал, он даже не пытается наладить диалог.

— Держи. — Он все же протягивает пачку.

Папа неторопливо вытягивает из нее сигарету, вставляет ее в уголок рта и вежливо осведомляется:

— Прикуришь?

Вместо этого Север протягивает ему зажигалку. Я вижу, что папе это не нравится, но он терпеливо сносит это и прикуривает сам.

— Ну расскажи, как тут у вас, на воле? Слышал, ты неплохо освоился по возвращению. Караоке бар, мотели, база отдыха своя. Это немалые деньги.

Север смеривает его ледяным взглядом.

— Ты мои деньги решил посчитать?

— Да нет, конечно. Просто радуюсь за тебя. И кстати, спасибо, что за дочкой присмотрел. Хотя после того, что ты с ней сделал, тебя можно было где-нибудь на пустыре прикопать. Ты не думай, что я забыл. Я ведь тоже почти ростовский.

Мои щеки становятся пунцовыми. Помнится, я сама говорила Северу, что по возвращению из тюрьмы папа отомстит ему за меня, но сейчас отчего-то хочется, чтобы тема со слитой видеозаписью больше никогда не поднималась. Меня больше не интересует сведение счетов. Папа вернулся, и теперь я хочу обо всем забыть. Вернуть свою жизнь к нормальности. Может быть даже возобновить учебу.

— Гнида ты, а не ростовский, — презрительно выплевывает Север. — И прикопают, скорее, тебя. И даже до пустыря довозить не будут. Хер его знает, на что ты рассчитываешь, когда так запросто в моем районе объявляешься.

Затянувшись, папа бросает окурок под ноги и тушит его ботинком.

— Вот Линда, смотри и запоминай. Уличный бандит, сколько бы денег он не заимел, так и останется уличным бандитом. И связываться с таким — только свою жизнь гробить.

Не в силах встретить ничей взгляд, я смотрю себе под ноги. Как прокомментировать это наставление — не имею ни малейшего понятия. Рядом с папой я всегда ощущаю себя маленькой девочкой, обязанной только слушать и внимать.

— Лучше быть уличным бандитом до конца жизни, чем родиться и умереть крысой, ворующей у своих. — Север кривится. — Ты на воле и дня не протянешь.

Хочется закрыть уши и не слышать того, о чем они говорят. Что значит, и дня не протянет? Я не могу потерять папу. Не тогда, когда вновь его обрела.

— Да что же ты с таким упорством пытаешься повесить на меня украденный общак. Не потому ли, что у самого рыло в пуху, а? Жаль мне — твоего отца. Мировой был мужик.

— Сука, заткнись. — Побагровев, Север резко шагает к папе. Глаза горят ненавистью, кулаки сжаты.

Вскрикнув, я в ужасе отшатываюсь. В то же мгновение задние двери круизера распахиваются и оттуда вылетают двое крупных мужчин в одинаковых черных толстовках. Один закрывает собой папу, второй оттесняет Севера.

— Линда, быстро в машину. — Требовательно подтолкнув меня в спину, папа занимает в пассажирское кресло.

Плохо соображая из-за паники, я неловко забираюсь на задний диван, и через несколько секунд оказываюсь придавленной телами мужчин в черном. Двери с грохотом захлопываются и крузер срывается с места. Сквозь тонированное окно я успеваю увидеть, как Север яростно бьет кулаком в стену. Выглядит он так, словно находится не в себе.

— Папа, мне за тебя страшно. — Мой голос неконтролируемо дрожит. — Я боюсь, что с тобой что-то сделают.

— Не надо за меня бояться, — произносит он, глядя на меня вполоборота. — Главное, что ты цела.

Пытаясь проникнуться этими словами, я откидываюсь на спинку дивана. Сидеть между двух незнакомцев странно и неуютно, но я убеждаю себя, что папа знает, что делает. Донимать его расспросами о том, куда мы уедем, и кто эти люди, пока не решаюсь. Чувствую, что сейчас не время.

По мере того, как мы отдаляемся от кофейни, паника начинает ослабевать, но ровно до того момента, пока в зеркале заднего вида я не замечаю два огромных внедорожника, едущих за нами.

— Пап… — взволнованно лепечу я. — Мне, кажется, нас преследуют.

Папа оборачивается и, оценив увиденное, небрежно отмахивается.

— Нормально все, это свои. Вещи твои где? У него? Ну а впрочем, неважно. Пусть там и остаются. Главное, загранпаспорт вернуть.