Маленький скандал

Глава 20

Берк сел на свое обычное место во главе стола и потянулся за газетой, оставленной Винсенсом, которая была хорошо проглажена и раскрыта на спортивных новостях — единственный раздел, до которого снисходил хозяин дома. Новости, как правило, портили ему настроение, и он предпочитал не знать о них.

Но сегодня он почувствовал, что мог бы посмотреть им в глаза, перешел к первой странице и без малейшего колебания быстро просмотрел ее. В этот момент в комнату вошла Изабель и уселась на стул в противоположном конце стола.

Берк немного подождал, ожидая, что Кейт, как обычно, войдет в комнату для завтрака вслед за его дочерью и займет место в средней части длинного стола. Но через минуту после того, как Изабель, более сердитая, чем обычно по утрам, раздраженно поинтересовалась, почему на столе нет рыбы, он не удержался и спросил:

— Мисс Мейхью все еще спит?

Задавая этот вопрос, он непроизвольно улыбнулся. Потому что, конечно же, это он виноват в том, что Кейт так устала… Он виноват, и нисколько об этом не жалеет. Не мог он ждать этого и с ее стороны.

— Не знаю, — довольно прохладно произнесла Изабель. — Мисс Мейхью здесь нет.

Маркиз едва не захлебнулся, поскольку в этот самый миг пил кофе.

— Здесь нет? — повторил он, когда смог говорить. — Что ты имеешь в виду?

Изабель взглянула на тарелку с рыбой, украшенной зеленью, которую ей подал Винсенс.

— Именно то, что сказала. Ее здесь нет. Она была вынуждена покинуть нас. Нет, не хочу рыбу. Буду есть яйца.

Берк, продолжая держать в руках забытую газету, растерянно уставился на дочь.

— Вынуждена покинуть нас? О чем ты говоришь, Изабель?

Изабель оторвала взгляд от яиц, которые дворецкий перекладывал в ее тарелку.

— Разве она не оставила тебе письма? Мне оставила.

— Нет. — Берк почувствовал себя несколько неловко. — Нет, она не оставила мне никаких писем.

Правда, он и не ожидал, что она это сделает. Когда он проснулся один в своей комнате, то решил, что она перебралась к себе, чтобы избежать разговоров среди прислуги. Ему и в голову не могло прийти…

А с чего это должно было прийти ему в голову? Как она могла вот так просто взять и уйти? Это невозможно!

— Ох! — Изабель попробовала яйцо, скорчила гримасу и положила вилку на стол. — Ну, в записке на мое имя она объяснила, что вынуждена покинуть нас на время, так как она только что получила известие, что одна ее родственница серьезно заболела. Хотя, — Изабель снова взялась за вилку, чтобы на этот раз подцепить кусок бекона, — мне не понятно, как ей удалось получить весточку о болезни родственницы до прихода первой почты.

Берк посмотрел на дворецкого.

— Винсенс, не приезжал ли кто-нибудь сегодня утром с письмом для мисс Мейхью?

Винсенс ответил, не отрывая глаз от струйки чая, который он наливал в чашку Изабель:

— Нет, милорд.

— Еще более странно, — заметила Изабель, — то, что мисс Мейхью никогда при мне не упоминала ни о каких родственниках. Мне она говорила, что ее единственные родственники — книги.

— Что? — не расслышал Берк.

— Ее книги… Она говорила, что у нее не осталось ни одного живого родственника и поэтому книги — это ее семья. Не понимаю, откуда могла взяться эта больная родственница? А молока нет, Винсенс? Нет, я не хочу сливок. Я хочу молока.

Берк проговорил со спокойствием, которое немного испугало его самого:

— А Ке… мисс Мейхью не говорила, когда она намеревается вернуться от… э-э… больной родственницы?

— Нет. — Изабель с хрустом впилась зубами в тост. — Но не думаю, что скоро. Она взяла с собой Леди Бэбби.

Смутившись, Берк спросил:

— Какую леди?

Изабель взглянула на него и закатила глаза.

— Ну папа! Ты что, совсем не знаешь мисс Мейхью?

Он вскинул брови. Может, есть что-то, чего он не знает о Кейт Мейхью. Но он знает о ней все, что важно знать. Он знал, какова, когда она обращалась к нему, ее прелестная дерзость — граничащая с наглостью, но, однако, никогда не бывшая наглостью, — эта дерзость с первой встречи понравилась ему в ней, несмотря на зонт, которым она целила ему в грудь.

Когда она поднимала на него взгляд, он мог прочесть в ее больших серых глазах, что у нее в душе тлеют угли, и достаточно их лишь немного поворошить, чтобы вспыхнул огонь желания и страсти.

Он знал, как, когда он целовал их, ее губы, которые несколько месяцев приводили его в восторг, призывно приоткрывались ему навстречу.

Он знал, как, когда он входил в нее, она каждый раз удивлялась его размерам и все же всякий раз безропотно принимала его в свое маленькое тело…

И он знал, как, когда она произносила его имя, он забывал обо всем на свете: все, что он когда-либо знал, кем был, кем надеялся стать, кроме, кажется, ненасытного желания, чтобы она повторяла его имя снова и снова…

— Леди Бэбби, — продолжала Изабель, находясь в счастливом неведении относительно чувств, обуревавших ее отца, — это кошка мисс Мейхью! А поскольку она взяла кошку с собой, я думаю, она будет отсутствовать довольно долго. И я не могу винить ее за это. Я уверена, ты обошелся с ней ужасно.

Это замечание пробудило Берка от его приятных воспоминаний о том, что они проделывали с мисс Мейхью прошлой ночью, и поселившееся у него в душе беспокойство переросло в глубокую тревогу. Он потряс головой, стараясь избавиться от назойливого жужжания, возникшего у него в голове.

— Когда? Когда я обошелся с ней ужасно?

— Прошлой ночью, конечно. Когда прогнал мистера Крэйвена, а потом накричал на нее. Но она-то не была виновата в том, что он пришел и начал бросать камешки в ее окно.

— Мистер Крэйвен? — Берк швырнул газету и поднялся из-за стола, уперев кулаки в крышку в страхе, что может вдруг пустить их в ход. — Дэниел Крэйвен? Какое, к черту, отношение ко всему этому имеет Дэниел Крэйвен?

— Папа. — Изабель покачала головой, так что заколыхались ее черные локоны. — Ты же прекрасно знаешь! Я все слышала. Эти камешки, которые он бросал, меня тоже разбудили. Правда, она сразу же попросила его уйти. Ты же знаешь, папа, что он ей не нравится. Уверена, что было неправильно так на нее кричать, как это сделал ты. У него в мыслях не было ничего хорошего, раз он пробрался сюда, как…

— Дэниел Крэйвен? — кулаки Берка застыли на крышке стола. Он был уверен, что иначе вдребезги разнесет первый попавшийся под Руку предмет. — С мисс Мейхью прошлой ночью в саду был Дэниел Крэйвен?

— Конечно, — сказала Изабель. — А ты думал кто?

Внезапно Берку показалось, что все его кости лишились твердости. Или его скелет превратился в студень. Он быстро сел, потому что испугался, что может упасть.

Дэниел Крэйвен, Дэниел Крэйвен. Все это время он думал, что в саду с Кейт был Бишоп. Но все не так. Это был Дэниел Крэйвен. Он обвинил ее… хотя он и не знал, в чем именно он обвинил ее. Та часть ночи была подернута зыбкой пеленой. Однако он обвинил ее в том, что она что-то делает, и делает это с графом Палмером.

А это был вовсе не Бишоп. Вовсе не он. Это был Дэниел Крэйвен, человек, одного взгляда которого было достаточно, чтобы она начинала испытывать ужас. А у него хватило идиотской наглости обвинить ее в…

Но она не ставила это ему в вину. Это он прекрасно помнил. Нет, она не возвращалась к случившемуся даже намеком, когда он начал ее целовать…

Но он в чем-то ее обвинил. В чем-то безобразном. В чем-то, в чем она была совершенно неповинна.

А теперь она ушла. И неудивительно.

— Незачем так смотреть на меня, — пробурчала Изабель.

Берк уставился на дочь. Она сидела, подперев рукой подбородок, помешивая чай серебряной ложечкой и наблюдая за ним. На ее лице играла добрая улыбка… самая добрая из всех, какие только он видел на ее лице.

— Я уверена, что бы ты ни наговорил мисс Мейхъю прошлой ночью, она простит тебя, папа. Порой по утрам я бываю с ней несносна, но она всегда прощает меня.

Берку нечего было ответить на это. Он чувствовал себя так, будто кто-то пробрался в его грудь, вырвал сердце и бросил его на пол.

А ведь до прошлой ночи он даже не мог сказать наверняка, есть ли у него по-прежнему сердце.

— Мисс Мейхью скоро вернется, — попыталась успокоить его Изабель. — В конце концов, она же оставила свои книги.

Но мисс Мейхью так и не приехала. Она не прислала даже записки о том, куда и насколько уехала. Весь день Берк сидел дома в ожидании почты. И каждый раз, когда Винсенс подносил ему на серебряном подносе корреспонденцию, он не находил ни письма, ни записки от Кейт Мейхью.

Ни слова не принесла почта и на следующий день. И на следующий.

Именно тогда в Берке, которого прежде, бывало, и обманывали, и обижали, начала закипать ярость.

Он не понимал, почему злится. Ведь Кейт ничего у него не украла и не предала, сбежав с другим мужчиной.

Ничего похожего. Она просто исчезла. Исчезла, не сказав ни слова, да еще после такой ночи, как та, которую они провели вместе. Ночи, какой у Берка не было еще ни разу в жизни, а он далеко не новичок в подобных забавах.

Но никогда, никогда за свои тридцать шесть лет он не испытывал ничего похожего на то, что испытал в ту ночь с Кейт. Он не мог представить, как женщина могла просто взять и уйти после такой ночи. Он не мог представить, почему она ушла или что такого он мог сделать, чтобы она ушла. Он ошибся по поводу Дэниела Крэйвена — глупо, по-идиотски ошибся. Но она же простила ему это. Он был совершенно уверен, что она простила его в тот момент, когда их губы слились в поцелуе. Так почему? Почему?

Он был уверен, что он самый осторожный из любовников, он всегда держит себя в руках… ну хорошо, не все время. Но уж точно большую часть времени после того, как в первый раз вошел в нее, после того толчка, который, как он почувствовал, разорвал тонкую пленку ее девственности — ее неопытности, ее невинности. Он знал, что сохранял железное самообладание, сдерживая даже свои порывы, которые были самыми мощными из прежде испытанных им, был непрерывно начеку, опасаясь сделать ей больно или испугать. Она так молода и хрупка, и он боялся сломать ее.

И все же невероятно, но этот хрупкий сосуд, который он поднимал так легко, как поднимают ребенка, и держал на весу одной рукой, содержит душу более искреннюю и чувственную, более страстную, более жертвенную, вообще просто неподражаемую, какой он до сих пор не встречал ни у одной из его знакомых женщин.

И теперь она ушла, несмотря на удовольствие, которое они разделили, даже несмотря на предложенные ей городской дом и карету и даже — о чем он только думал? — его обещание купить ей книжную лавку. Никогда он не бывал так щедр со своими прежними любовницами.

Однако следует признать, что и чувств, подобных этому, он не питал ни к одной из прошлых любовниц. Или, если быть честным, даже к жене.

На пятнадцатый день отсутствия Кейт Берк собрал всю прислугу и с пристрастием расспросил ее о возможном месте пребывания компаньонки его дочери. Но хотя их тревога по поводу пропавшей молодой женщины была совершенно искренней, ни один из слуг не мог даже предположить, куда отправилась мисс Мейхью. Нет, она никогда в их присутствии не упоминала о больных родственниках. Напротив, она прямо давала понять, что все члены ее семьи умерли. Следующим шагом Берка было послать миссис Клири к Следжам и задать им и их слугам те же вопросы. Он знал, как это нелепо — колесить по округе, собирая сведения об одном из своих служащих, но не видел других способов добиться результата. Сайрусу Следжу это могло показаться странным, но Берку было наплевать на то, что мог подумать Сайрус Следж. Все, что ему было нужно, — это найти Кейт Мейхью.

Он не желал тревожить Изабель и потому изо всех сил старался скрыть от нее свое беспокойство по поводу исчезновения Кейт. А Изабель, поглощенная романом с Джеффри Сондерсом, лишь иногда произносила фразы типа: «Хотелось бы мне, чтобы мисс Мейхью поторопилась домой. Мне многое нужно рассказать ей», — или: «Если бы эта ужасная родственница мисс Мейхью побыстрее умерла, она бы смогла вернуться к нам». Единственное, за что Берк мог быть благодарен Изабель, так это за то, что в отсутствие мисс Мейхью она не проявляла интереса к десяткам приглашений на светские мероприятия и не просила отца сопровождать ее. Нет смысла, говорила она, ходить на балы без умения мисс Мейхью обращаться с ее волосами. Джеффри сразу бросит ее, если вдруг увидит у нее на голове крысиное гнездо.

* * *

Это случилось на десятый день после внезапного и таинственного исчезновения мисс Мейхью. Берк как-то проходил по верхней галерее мимо ее комнаты и заметил, что дверь открыта. Из комнаты доносились звуки, будто там что-то делали.

Мириады эмоций всколыхнулись у него в груди — облегчение, что она наконец вернулась; горечь, что она так равнодушно покинула его; сладостная радость от перспективы вновь услышать свое имя из восхитительных губ. Он вошел в комнату, но увидел там всего лишь миссис Клири и одного из лакеев, которые укладывали книги Кейт в ящик. Заслышав его шаги, миссис Клири подняла глаза и — немыслимое дело! — покраснела. Берк, который ни разу не видел, чтобы эта пожилая женщина краснела, застыл, изумленно глядя на нее.

— Ох, милорд, — затараторила экономка, — мне очень жаль, если мы вас побеспокоили.

Он посмотрел на ящик. Он посмотрел на книги в руках лакея. Он посмотрел на покрасневшую экономку.

— Где она?

Он не закричал Он ничего не сломал. Он просто произнес эти слова, как он полагал, спокойным, корректным тоном.

— Ох, милорд! — Миссис Клири поднялась с колен и, заламывая свои полные, с ямочками, руки, вскричала: — Я только что получила письмо. Я бы тут же показала его вам…

Он проговорил, как он думал, совершенно ровным голосом:

— Ну?

Миссис Клири, однако, не показалось, что он говорит таким уж спокойным тоном, поскольку она поспешно сунула руку в карман фартука и достала оттуда лист бумаги.

— Вот оно. — Экономка поспешила к хозяину. — Вот. Это, как видите, не от мисс Мейхью. Но тут говорится, что она не сможет в скором времени вернуться в Лондон и просит сообщить вам, милорд, что вам лучше подыскать своей дочери другую компаньонку…

Берк взял письмо и принялся его читать.

— Я боялась сказать вам, милорд, — продолжала миссис Клири, — потому что знала, как это огорчит леди Изабель. Она так любила мисс Мейхью… И я уверена, что это чувство было взаимным. Мисс Мейхью ни разу не сказала миледи грубого слова, а мы с вами, милорд, знаем, какой она может быть… невыносимой. Что ж, со всеми молодыми девушками трудно — полагаю, это из-за их природы. Но я не видела, чтобы кто-нибудь мог так измениться в лучшую сторону, как леди Изабель, когда приехала мисс Мейхью. Она стала совсем другой.

Но тут Берк добрался до того места, где указывался адрес, куда миссис Клири просили доставить оставшиеся вещи мисс Мейхью. Он смотрел на адрес почти целую минуту, пока мисс Клири продолжала болтать.

— Боюсь, леди Изабель очень расстроится, узнав эту новость, — говорила экономка, — очень расстроится.

Но Берка уже не было в комнате.

Глава 21

Служанка, которая открыла ему дверь, долго всматривалась в карточку, переданную ей Берком.

— Лорд Уингейт с визитом к леди Палмер, — сказала она. — Да, милорд. Пойду посмотрю, дома ли леди.

Она поспешно удалилась, завязки ее фартука летели следом за ней. Берку, которого оставили стоять посреди Утренней гостиной, пришла в голову мысль, а не начать ли разносить этот дом по камню, пока он не найдет ее. Однако он подумал, что таким образом вряд ли добьется расположения хозяйки дома.

Через несколько минут дверь открылась, и пожилая, но еще бесспорно крепкая дама вошла в комнату, ее шея и руки были щедро украшены драгоценностями, а платье ровно на один сезон отставало от моды. Но когда вам семьдесят лет, погоня за модой перестает быть главной заботой.

— Лорд Уингейт, — величественно произнесла леди Палмер и направилась к нему, едва касаясь пола своей палкой с рукоятью из слоновой кости. — Я просто не поверила своим глазам, когда Вирджиния принесла вашу карточку. Вы поступаете опрометчиво, молодой человек, нанося визиты вежливости приличным людям. Вы ведь знаете, в порядочном обществе вас по-прежнему презирают за развод с вашей милой молоденькой женой. Некоторые лизоблюды, быть может, и хотели бы забыть подобный афронт, особенно теперь, когда прошло довольно много времени. Но не я. Я, молодой человек, считаю развод грехом. Смертным грехом. И меня не волнует, сколько любовников у нее было.

Берк разжал губы. Звук, который он издал, скорее напоминал рев, чем членораздельную речь.

— Где она?

— Вы о ком? — Вдова нацелила свою палку на него. — Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. — Берк подумал, что с большим удовольствием схватил бы эту женщину, невзирая на ее возраст и пол, за дряблую шею и задушил. — Кэтрин Мейхью. Я знаю, что она здесь. Я видел записку, в которой она просила перевезти ее вещи по этому адресу. А теперь я требую, чтобы мне позволили повидаться с ней.

— Кэтрин Мейхью? — Вдова от изумления закатила глаза. — Неужели вы настолько глупы, что могли подумать, будто если я принимаю человека вроде вас, падшего так низко, как только можно пасть, то пущу на порог своего дома дочь человека, который свел в могилу моего мужа? Должно быть, вы сошли с ума, лорд Уингейт! Поистине, вы похожи на умалишенного. Мне не доводилось видеть джентльмена, который выглядел бы столь же неряшливо, как вы. Когда вы последний раз брились?

— Я знаю, что она здесь. Если будет нужно, я разнесу ваш дом в клочья, но найду ее, — прорычал он.

Дама хмыкнула.

— Это мы еще посмотрим. Вирджиния! Вирджиния! — Симпатичная служанка просунула голову в дверь. — Сейчас же приведи сюда Якобса! Я хочу, чтобы этого сумасшедшего убрали из моего дома.

Однако не успела служанка закрыть дверь, как она снова отворилась и в комнату вошел граф Палмер.

— Что здесь за ужасные крики, мама? — раздраженно спросил он. — Я едва сам себя слышу. — Его взгляд упал на маркиза, и Бишоп остолбенел от изумления.

Берк не колебался ни мгновения. Он, словно ядро, пролетел через комнату, и его кулак, как кузнечный молот, опустился на лицо Бишопа. Граф упал, прихватив с собой маленький столик со стоявшей на нем вазой с цветами. Леди Палмер вскрикнула и в глубоком обмороке свалилась на пол рядом с сыном. Но Берк не обратил на это ни малейшего внимания. Он наклонился и, схватив графа за лацканы сюртука, рывком поставил его на ноги.

— Где она? — заорал Берк.

Однако граф, оказывается, просто притворился, что потерял сознание. Он быстро повернулся и нанес Берку удар правой в челюсть. Это был полновесный хук, заставивший маркиза попятиться назад и с размаху врезаться в буфет, уставленный всевозможными фарфоровыми безделушками, которые с грохотом попадали на пол.

— Ее здесь нет, негодяй! — рявкнул Бишоп. — И даже если бы она была здесь, ты был бы последним, кому я бы об этом сказал.

Берк, поднявшись с того, что еще недавно было дрезденскими пастушками, дал противнику в нос. Удар пришелся точно в цель, и из носа Бишопа ударила ярко-красная струя, которая запачкала бледно-голубую обивку дивана.

— Она здесь, — выдохнул Берк. Маркиз уже тяжело дышал, но по-прежнему был полон сил. Пусть он на десять лет старше графа, зато все еще был в прекрасной форме. — Моя экономка получила от тебя утром письмо, в котором ты писал, что ее вещи должны быть перевезены по этому адресу.

— Все правильно, — ответил Бишоп. Он осторожно обошел маркиза. — Потому что сегодня утром я получил письмо от Кейт, в котором она просила в течение какого-то времени, если меня не затруднит, подержать ее вещи здесь…

— Ложь! — разозлился Берк. Между ним и графом оказалась кушетка, он ударом ноги отбросил ее в сторону, и она врезалась прямо в камин. К счастью, на улице было тепло, и камин не зажигали. — Я думаю, ты готов сказать что угодно, лишь бы оставить ее себе!

Бишоп прижимал к окровавленному носу галстук.

— Я бы так и сделал, — пробормотал он. — Я бы и в самом деле так сделал, если бы был уверен, что это поможет удержать такое грубое животное, как ты, подальше от нее.

За эти слова граф получил еще один удар, в голову, от которого он перелетел через диван, и без того испачканный его кровью. Берк ринулся за ним, но тут же пожалел, что сделал это, — Бишоп сильным ударом подсек ему ноги, и маркиз со страшным грохотом рухнул на спину рядом с графом.

— Все дело в том, — прохрипел Бишоп, вскарабкавшись на распростертого Берка и схватив его за горло, — что ее здесь нет! И нужно быть сумасшедшим, чтобы предположить это. Моя мать скорее позволит вождю гуннов Аттиле спать на белье для гостей, чем пустит в наш дом Кейт Мейхью.

Берк, который пытался вырваться из рук своего более легкого противника, после секундной паузы спросил:

— Почему?

— Почему? — Бишоп, скрипя зубами, душил маркиза. — И ты еще спрашиваешь? Ты ведь знаешь ответ!

Берку надоела вся эта возня, и он, оглушив графа ударом кулака по голове, отшвырнул его к стене. Там Бишоп и свалился, обливаясь кровью и тяжело дыша. Берк — он пострадал меньше, хотя ему тоже изрядно досталось — проковылял к нему и опустился на пол, прислонившись спиной к стене.

Как раз в тот момент, когда мужчины, сидя рядом, пытались прийти в себя, распахнулась боковая дверь и в комнату вошел дворецкий в сопровождении двух дюжих лакеев.

— Милорд. — Дворецкий оглядел жалкие обломки, которые прежде были Утренней гостиной его хозяйки. — Вам нужна помощь?

Бишоп посмотрел на Берка:

— Виски?

Берк кивнул.

— Виски, Якобс, — приказал Бишоп.

Дворецкий поклонился и, бросив последний взгляд на осколки фарфора, поморщившись, удалился. Лакеи последовали за ним, унося бездыханное тело леди Палмер.

— Почему, — спросил Берк, — твоя мать ненавидит Кейт?

— Ну ты и глупец! — удивленно протянул Бишоп, дотронувшись до носа рукавом сюртука. — Да знаешь ли ты хоть что-нибудь о Кейт?

— Конечно. Я знаю ее. — Берк подавил искушение рассказать графу, насколько хорошо он знает Кейт, потому что решил, что это будет подло. Он сказа! лишь: — Я знаю все, что мне необходимо знать.

— Однако, я думаю, тебе бы следовало получше изучить ее биографию, прежде чем нанимать на работу.

Берк уставился на графа.

— Если только ты собрался заявить, что Кейт воровка… — он почувствовал, как в нем закипает ярость, слепая и жидкая, она снова побежала по венам, — то мне останется сказать, что это ты ее совершенно не знаешь.

— Конечно же, она никакая не воровка! — отмахнулся Бишоп. — Вор — ее отец!

Берк вскинул брови.

— Ее отец?

Дверь вновь открылась, и на этот раз дворецкий вошел один. В его руках был серебряный поднос с графином из резного хрусталя, в котором колыхалась янтарная жидкость, и с двумя стаканами. Увидев, что во время потасовки драчуны опрокинули все столы, дворецкий опустился на колено и поставил поднос прямо на пол рядом с графом. Затем вынул пробку из графина и, налив в каждый стакан на два пальца виски, поднес их Бишопу и Берку.

— Спасибо, Якобс, — сказал Бишоп. — С матерью все в порядке?

— Она без чувств, милорд, — нахмурился Якобс. — Мы отнесли ее в комнату, и служанка дает ей нюхательную соль.

— Прекрасно, — улыбнулся Бишоп. — Все, Якобс. Можешь унести этот поднос.

— Да, сэр. — Дворецкий поднялся на ноги, бросил последний взгляд на разгромленную мебель и покинул комнату, тихо притворив за собой дверь.

— Отец Кейт, — напомнил Берк, проглотив большую часть содержимого своего стакана.

— Ох, — промычал Бишоп. Он сделал более осторожный глоток, чем Берк, — у него явно качалось несколько зубов. — Правильно. Ты хочешь сказать, что не знаешь, кем был ее отец?

Берк откинул голову на разрисованные цветами обои. Они сидели под окном, и он услышал, как на улице запели птицы.

— Не знаю.

— Хорошо. Имя Питер Мейхью тебе ни о чем не говорит?

Берк повторил:

— Питер Мейхью? Да, конечно. Это имя мне почему-то знакомо.

— «Почему-то». — Бишоп закатил глаза. — Оно тебе знакомо, Трэхерн, потому, что было у всех на устах семь лет назад. По крайней мере так же, как и твое десятью годами раньше.

— В чем же было дело? — Берк насмешливо посмотрел на собеседника. — Он что, развелся со своей неверной супругой и выбросил ее любовника из окна?

Бишоп снова поморщился.

— Конечно, нет. Питер Мейхью был известным лондонским банкиром. Он жил вместе с женой и дочерью на Мей-фер-стрит.

— На Мейфер-стрит? — Брови Берка поползли вверх.

— Да, именно там. — У Бишопа был весьма самодовольный вид. Ну, если по правде, настолько самодовольный, насколько таким может выглядеть человек, которому недавно разбили нос. — На Пэлл-Мэлл. Между прочим, по соседству с моим домом.

Берк подавил желание взять графа за шиворот и повозить лицом по паркету.

— Значит, ты и Кейт и в самом деле росли вместе?

— Совершенно верно. — Бишоп вынул из графина пробку и налил Берку еше виски. — Ее отец распоряжался многими солидными вкладами, включая деньги моих родителей. Восемь лет назад Мейхью, к своему несчастью, познакомился с молодым человеком, который заявил, что владеет алмазными копями в Африке. Единственной причиной, как говорил тот человек, почему он не разрабатывает эти копи, является отсутствие финансовой поддержки. Я не был знаком с этим джентльменом — если вообще в нем дело, в чем я сильно сомневаюсь, — но Мейхью, похоже, ему поверил, причем настолько, что уговорил своих друзей и соседей вложить деньги в его копи.

— Которых в реальности не существовало, — вставил Берк.

— Конечно, не существовало. И вот этот прекрасный молодой джентльмен забрал все деньги клиентов банкира, в том числе почти все деньги самого Мейхью, и сбежал с ними. Во всяком случае, такова версия Мейхью.

— А что, были причины в этом сомневаться?

— Скажем так, было достаточно причин в этом сомневаться, чтобы несколько человек, потерявших деньги — включая и моего отца, — сочли необходимым привлечь Мейхью к суду.

Берк провел языком по губам. Они были солеными. Он понял, что одна из них кровоточит.

— И?

Бишоп удивился:

— В каком смысле?

— В смысле — кто выиграл суд?

Граф прищурился.

— Ты не знаешь? Кейт не рассказывала тебе?

Берк глубоко вздохнул. «Тысяча один, — начал считать он про себя. — Тысяча два. Тысяча три…»

— Нет, — признался он, когда почувствовал, что может сдержаться и не наброситься на графа. — Кейт мне не рассказывала.

— Что ж, — пожал плечами Бишоп. — Дело так и не дошло до суда. Потому что ответчик, Питер Мейхью, умер за день до того, как он должен был начаться — я имею в виду суд.

— Умер? — Берк промокнул рукавом кровоточащую губу. — Ты имеешь в виду, во время пожара?

Бишоп взглянул на него.

— Кейт тебе рассказывала об этом, не правда ли?

Маркиз кивнул.

— Кейт говорила, что ее отец и мать погибли во время пожара.

— Все верно, — кивнул Бишоп. — Они сгорели. В ту ночь меня здесь не было, я был в университете. Но некоторые из наших слуг по-прежнему обсуждают случившееся. Пламя поднялось на высоту двадцати — тридцати футов. Было бы чудом, если бы кто-то выжил, однако все уцелели, за исключением родителей Кейт. Все слуги и сама Кейт сумели выбраться наружу. Осталась живой даже ее чертова кошка. Огонь похозяйничал только в одной части дома, его не было даже видно с улицы, и новые владельцы удивительно быстро все восстановили. Сгорела только спальня родителей Кейт. Не находишь, что это довольно странно?

Берк сдвинул брови.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, такой сильный пожар должен был охватить весь дом, однако он почему-то разгорался медленно после первоначальной мошной вспышки. Они направили огонь довольно расчетливо…

— Ты это о чем? — Берк пристально посмотрел на него. — Знаешь, Бишоп, мне некогда отгадывать загадки. Если ты что-то знаешь, то говори прямо…

— Ладно. — Бишоп скорчил гримасу. — Ты всегда был прямым, как палка в навозе, Трэхерн. Я хочу сказать, что после пожара многие сходились во мнении, будто все это было устроено специально. Там стоял сильный запах керосина, гораздо сильнее, чем от опрокинутой лампы…

— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Берк, — что родителей Кейт убили?

— Господи, нет же! — Бишоп покачал головой. — Нет, все тогда посчитали, что Питер Мейхью сам совершил поджог, чтобы избежать суда.

Берк во все глаза смотрел на графа.

— Самоубийство?

— Ну, если быть точным, то убийство и самоубийство, вместе взятые. Я имею в виду, что он скорее всего не поставил в известность свою жену. Ее нашли лежащей в кровати — точнее, в том, что от нее осталось. Вряд ли она даже успела проснуться…

— Боже праведный! — потрясенно выдохнул Берк. Он вдруг почувствовал, что губы у него онемели, но не от виски и не от кулаков Бишопа. — Я… я и не знал.

— Да. — Бишоп никак не мог сделать глоток из стакана, ему мешал конец галстука, который он прижимал к носу. Тогда он взял графин и стал пить прямо из горлышка. — Откуда тебе знать? Ведь это было во всех газетах, но…

— Я читал только спортивные страницы, — признался Берк.

— А-а, тогда ты вряд ли мог узнать. И Кейт едва ли стала бы рассказывать. Она никогда не говорит об этом… Думаю, это можно понять. А еще… Ну, я думаю, она предпочитает забыть. Сомневаюсь, что хоть один из ее работодателей — а у нее их было немного — знает, кто она или что было время, когда она пользовалась теми же привилегиями, что и большинство ее нынешних подопечных. — Берк отобрал у него графин и влил себе в рот солидное количество виски. — После этого она сильно изменилась, правда. Слуги нашли Кейт лежащей без сознания на лестничной площадке, кто-то вынес ее в безопасное место. Она до сих пор не может сказать, как попала на эту лестницу. Есть и такие, кто считает, что это отец оставил ее там, прежде чем устроить пожар, чтобы быть спокойным, что она останется цела. Но Кейт…

Берк не отрываясь смотрел на него.

— Что?

— Кейт всегда настаивала, что все произошло не так. Правда, ее нельзя в этом винить. Не очень приятно думать, что твой отец убил себя и твою мать просто ради того, чтобы избежать тюрьмы — и публичного унижения, конечно. Поэтому Кейт и придумала историю — которую, как мне кажется, она и сегодня все еще считает правдой — о том, что произошло в ту ночь.

— И в чем заключается эта правда? — спросил Берк, хотя подозревал, что уже знает ответ.

— Она полагает, что молодой человек — тот, кто придумал обман с алмазными копями, — вернулся ночью и устроил поджог, чтобы не допустить дачу показаний Питером Мейхью под присягой. Потому что Мейхью и его адвокаты были полностью уверены, что смогут доказать его невиновность, если только им удастся найти проходимца, удравшего со всеми деньгами…

Дэниел Крэйвен. Кто еще это мог быть! Что ответила Кейт, когда он спросил, чем мистер Крэйвен так расстроил ее? Тем, что не пришел на похороны? Господи, какой же он дурак! Она ведь подозревает его в том, что он устроил пожар, где погибли ее родители. Неудивительно, что она так побледнела, увидев его на балу…

А он, пустоголовый болван, обвинил ее в ту ночь в саду в дружелюбии — вежливое обозначение того, что, как он подумал, она там делала — к тому человеку, который вполне мог оказаться убийцей ее родителей!

Берк был уже довольно пьян — ведь еще только полдень, а он уже выпил кварту виски. И все же этим нельзя было объяснить раскаяние, которое непрошеным гостем прокралось в его душу.

— Получается, — начал он, старательно выговаривая слова, потому что знал за собой привычку глотать окончания, когда находился в таком состоянии, — что на самом деле отец не был вором в прямом смысле слова.

— Нет, — ответил Бишоп. — Он был просто глупцом.

— Глупцом, — повторил Берк, — но и джентльменом.

— Глупым джентльменом.

— И все же, — настаивал на своем Берк, — он был джентльменом. А значит, Кейт — дочь джентльмена.

— Да, — немного подумав, подтвердил Бишоп. Но это слово у него прозвучало как «дэ-э». — А какая разница? Кем бы ни был отец, мужчина обязан относиться к женщине как подобает.

Берк сердито взглянул на него.

— Ты что, хочешь сказать, будто я относился к Кейт не как подобает джентльмену? Это она рассказала тебе в письме?

— Нет. Только то, что она не может больше оставаться в Лондоне, и еще она спросила, не буду ли я так любезен, чтобы переправить ей ее вещи. — Он отобрал графин у Берка и надолго приложился к нему. — Это, видишь ли, все, для чего я ей нужен. Адрес, по которому она может складировать свои вещи. — Затем граф прищурился. — А с чего это, интересно, ты называешь ее Кейт? Для тебя, Трэхерн, она должна быть мисс Мейхью. Если только нет какой-либо причины, о которой я не знаю, почему она так внезапно убежала из твоего дома.

— И куда, — хитро, как ему показалось, спросил Берк, — она попросила переслать вещи?

Опустив сосуд с виски, Бишоп хихикнул.

— Ты держишь меня за идиота, Трэхерн? Ты думаешь, я тебе все расскажу? Даже если бы она не рассчитывала — очень мудро, должен сказать, — что я не расскажу тебе, как бы сильно ты ни наседал?

Берк рассмеялся вслед за ним.

— Но ты все равно расскажешь, — заявил он, — потому что теперь мы — друзья, ты и я, и ты понимаешь, что я желаю Кейт только самого хорошего.

— Не желаешь, — рассердился Бишоп. — Я точно знаю, что не желаешь. У тебя к Кейт тот же интерес, что и у меня. Кроме одной, конечно, детали, что я хочу на ней жениться.

Берк хмуро посмотрел на него:

— С чего это ты взял, что я не хочу на ней жениться?

— Ты? — Бишоп расхохотался. — Жениться на Кейт? Невозможно!

— Это почему же? — ощетинился Берк. — Почему это невозможно?

— Всем известно, что после развода ты, Трэхерн, зарекся от женитьбы. Даже Кейт об этом знает.

Берк внимательно посмотрел на него.

— А как именно Кейт узнала об этом? Я никогда ничего подобного ей не говорил.

— А тебе и не нужно было этого делать. Это я рассказал ей. Я сказал ей, что ты скорее всего просто позабавишься с ней, а когда она тебе надоест, выбросишь вон. — Бишоп чуть не уронил графин, когда повернулся, чтобы осуждающе посмотреть на своего собутыльника. — Она ведь не из-за этого убежала, нет? Ты что, совратил ее, ты, ублюдок?

Берк не мог придумать, что ответить на это. Он ведь и впрямь совратил ее, хотя в тот момент это не было похоже на совращение. И очевидно, именно из-за этого она и убежала. Но он, конечно же, не собирался раскрывать душу перед графом Палмером. Он решил, что не может всю вину за то, что произошло, возложить на графа, поскольку и сам был непосредственным участником событий… В конце концов, он довольно увлеченно обрисовал ей детали их будущей жизни во грехе. Тогда как на самом деле он должен был строить планы женитьбы.

Но откуда ему было знать? Она ни разу не обмолвилась ни словом о своем происхождении. Откуда ему было знать, что она дочь джентльмена?

Конечно, это не оправдание. Он не должен был вести себя ни с какой женщиной так, как он вел себя с Кейт, будь она дочерью джентльмена или кого угодно. Но за семнадцать лет ему ни разу даже мысль о женитьбе не приходила в голову. Как же он мог подумать об этом в ту ночь?

Он должен был об этом подумать. И если бы он подумал, то сейчас не сидел бы среди обломков мебели и не пил бы виски из горлышка в понедельник средь бела дня, удивляясь, как это человек, у которого нет сердца, может быть настолько уверен, что его сердце разбито.

Глава 22

«Дорогой лорд Уингейт» — так начиналась записка.

Что ж, все правильно. Что еще он мог ожидать? Что она обратится к нему по имени? Она лишь однажды так назвала его, да и то только потому, что он об этом ее попросил. И вряд ли она стала бы делать это в письме, где говорится, что она больше никогда его не увидит.

«Дорогой лорд Уингейт.

Я понимаю, что Вы, видимо, сильно рассердились на меня, но мне кажется, что я должна была уйти. Я не смогу стать Вашей содержанкой. Я бы очень хотела попытаться быть ею, но чувствую, что просто не подхожу для этого. В результате мы оба можем оказаться несчастными. Надеюсь, Вы простите меня и не будете возражать против того, что я попросила лорда Палмера передать Вам это письмо. Мне кажется, будет лучше, если я не буду какое-то время видеть Вас и писать Вам. Пожалуйста, передайте Изабель, что я люблю ее, и попытайтесь объяснить ей, почему я должна была уехать, не объясняя, конечно, истинных причин. И удержите ее от того, чтобы сбежать с мистером Сондерсом. Он как-то упомянул при мне, что готовит нечто подобное.

Могу лишь добавить, что хочу, чтобы Господь Вас хранил, и, пожалуйста, знайте, что я остаюсь и буду всегда искренне Ваша,

Кейт Мейхью».

Берк, прочтя письмо до конца, вернулся к началу страницы — на самом деле даже и не страницы. Полстраницы, написанной на листе обычной писчей бумаги, которую можно купить в любом сельском магазине. Что ж, Кейт не глупа. Она не пишет на гостиничной бумаге, по которой ее можно было бы легко найти, — и начал читать записку заново.

Но сколько бы раз он ни читал ее, слова оставались теми же самыми.

Никаких обвинений. Нигде в тексте она не ругает его. Нет никаких следов того, что она плакала при написании, чернила нигде не размыты. Интересно, сколько раз она переписывала записку, прежде чем остановиться на этом варианте. Она постаралась не дать ни одной зацепки для того, чтобы он мог ее найти. И она не выказала ни малейшей надежды — хоть и не сознавала этого — на то, что он может начать разыскивать ее.

Что ж, он это заслужил. Он вообще не ожидал получить от нее письмо. И он даже не поверил своим глазам, когда Бишоп сунул его ему в руки в тот момент, когда он — весь в крови и сильно пьяный — собрался от него уходить. Сначала он подумал, что это написанный на скорую руку счет за погром, который он учинил в гостиной леди Палмер.

— Это от Кейт, — сказал граф, его голос звучал приглушенно из-за того, что он все еще прижимал к кровоточившему носу свой галстук. — Она прислала это вместе с письмом ко мне. Сначала я не собирался передавать тебе записку, но… теперь, думаю, тебе лучше ее прочесть.

Берк по привычке перевернул записку, проверяя печать. Бишоп, изрядно пьяный, горько рассмеялся.

— Не беспокойся, я не читал это. Не хотел. Что же, черт побери, произошло между вами… Ну а по правде, я даже и знать не хочу.

Берк был с ним полностью согласен. Он тоже ничего не хотел знать. Он хотел бы забыть все, что произошло, начиная с того туманного вечера, когда он впервые ее увидел. Вот почему спустя шесть часов он сидел у себя в кабинете, а не в библиотеке. Он не мог заставить себя переступить порог библиотеки после той ночи, когда они с Кейт… Нет, это он тоже пытался забыть.

Он сидел там и пил виски, без конца перечитывая записку. Он понимал, что это не особенно помогает забыть ее, но был не в состоянии просто отложить письмо в сторону, потому что это было единственное, что осталось ему на память о ней. За исключением ночной рубашки и пеньюара, которые он подобрал с пола, чтобы не обнаружила прислуга, и теперь держал у себя под подушкой.

Сентиментальность? Да. Невыносимая тоска? Пожалуй.

И все же он ни за какие деньги в мире не расстанется с этими вещами — и с письмом.

Он уже в сотый раз перечитывал письмо в надежде, что изменится хоть одна строчка, когда дверь в его кабинет распахнулась.

— Простите, — не поднимая глаз, недовольно пророкотал Берк, — но я не просто так закрыл дверь.

— А я не просто так ее открыла! — Изабель в вечернем наряде стояла перед ним, в ее глазах блестели слезы. Ее волосы были чересчур гладко забраны наверх, а на затылке взрывались целой копной завитушек. Зрелище было довольно жалким. Кейт не позволила бы ей выходить из дома в таком виде.

— Я только что заходила в комнату мисс Мейхью, — сказала Изабель напряженным голосом, — чтобы поставить на место книгу, которую брала почитать, и что, ты думаешь, я там увидела? Что я там увидела?

Берк поднес к губам стакан и сделал большой глоток. Ничего. У него еще достаточно виски в бутылке, которая стоит у него прямо под рукой.

— Она ушла! — драматичным тоном объявила Изабель. — Папа! Она ушла! Книги исчезли! Мисс Мейхью на самом деле ушла!

— Да, — Берк налил себе еще виски, — я знаю.

— Ты знаешь? — крикнула девушка. — Ты знаешь? Что ты знаешь?

Берк без всяких интонаций произнес:

— Мисс Мейхью сочла, что ее родственница — та, которая заболела, — нуждается в ней, как ей кажется, больше, чем мы. Поэтому она попросила ее уволить.

Он взглянул на нее, чтобы увидеть, как она восприняла его ложь. Ложь, казалось, прошла достаточно хорошо. Изабель была бледна, а под длинными черными ресницами копились слезы. Но она не выглядела рассерженной. Пока не выглядела.

— Но я не понимаю, — покачала головой его дочь, от чего копна завитушек на ее затылке заколебалась. — Папа, у мисс Мейхью нет никаких родственников. Она мне говорила. Откуда же эта больная родственница?

Берк сделал глоток виски. А в виски что-то есть. Оно так приятно расслабляет. И когда он утром проснулся с головной болью, все, что ему потребовалось, — это выпить еще виски. Боль прошла. Если он будет непрерывно вливать в себя виски утром, днем и вечером, то все будет в порядке.

— Подожди-ка. — Зеленые глаза Изабель угрожающе прищурились.

Но он был слишком пьян, чтобы увидеть эту угрозу. Во всяком случае, сейчас.

— Подожди-ка, — повторила Изабель. — Да ты врешь!

Берк поднял брови.

— Прошу прощения?

— Ты слышал, что я сказала! Ты обманываешь меня, папа. Мисс Мейхью ни у какой не больной родственницы.

Берк пробормотал:

— Не понимаю, о чем это ты, Изабель. Она же сама тебе написала…

— Она тоже лгала, — объявила Изабель. — Никто не пишет в письмах, что родственница заболела. Всегда пишут «моя тетушка», «моя кузина» или «жена брата дедушки». Не пишут «моя родственница». Мисс Мейхью лгала, и ты тоже лжешь.

Берк откинулся на спинку кожаного кресла и вздохнул.

— Изабель… — начал он.

— Расскажи мне, — прошептала она. — Ты должен все рассказать мне. Я уже не ребенок. Я взрослая женщина, которая в любой момент может выйти замуж…

— Тебе, — намеренно громко проговорил Берк, — не придется в любой момент выходить замуж. Пока я не скажу, что тебе нужно выходить замуж.

— Пусть так. Я не выхожу замуж. Но я уже большая и требую, чтобы ты мне все рассказал. Где она, папа?

Берк посмотрел в потолок.

— Не знаю, — просто сказал он.

Голос Изабель зазвенел.

— Как это не знаешь? Куда отослали ее книги?

— К лорду Палмеру, — пояснил он потолку. — А уже он отправит их ей туда, где она будет находиться.

— Что ты имеешь в виду под «туда, где она будет находиться»? Ты не знаешь, где она?

Он покачал головой.

— Нет, я же говорил тебе. Она не сказала. — Затем, наконец взглянув на дочь и увидев ее изумленное лицо, он протянул к ней руки и добавил: — Мне жаль, Изабель.

— Тебе жаль? — Голос его дочери поднялся еще на одну октаву. Чувства, которые она старалась сдерживать, вдруг прорвались наружу и захватили ее. — Тебе жаль? Что ты ей сделал, папа? Что ты сделал?

Конечно, он не мог ей этого рассказать. Он мог только снова покачать головой. Потом, к его удивлению, Изабель бросилась перед ним на колени и горько зарыдала.

— Ты что-то сделал! — Она ударила кулачком по его колену. — В ту ночь в саду, когда приходил мистер Крэйвен, ты что-то сделал с мисс Мейхью. Ты потерял самообладание. Ты на нее накричал! Это ты заставил ее уйти. Ты. Ты это сделал! — Она так сильно затрясла головой, что ее завитушки рассыпались по плечам, из глаз хлынули слезы. — Как ты мог, папа?

Берк с несчастным видом смотрел на нее.

— Изабель, — тихо проговорил он, — мне жаль. Я сказал, что мне жаль.

Она утерла глаза рукой — этот жест напомнил Берку дочь в детстве, и он даже зажмурился, когда на одну хмельную минуту подумал, что ей снова четыре года.

— Конечно, тебе жаль. — Изабель немного пришла в себя. — Бедный папа. — Она хлюпнула носом и прищурилась. — Тебе очень грустно? Ты выглядишь печальным.

А на самом деле он был просто очень пьян. Но не мог признаться в этом дочери. Так же, как и рассказать ей об истинной причине внезапного отъезда Кейт.

— Мне тебя очень жаль, папа. — Изабель погладила его по щеке. Но вдруг резко отдернула руку, словно обожглась. Почти так, собственно, и получилось.

— Папа, — проворчала она. — Когда ты последний раз брился?

— Не помню, — пожал плечами Берк.

— Какой ты неаккуратный. — Она поправила ему галстук. — И откуда у тебя ссадина под глазом? Папа, ты снова дрался?

Он опять пожал плечами.

— Да.

— Ты просто несносен, папа! — Изабель достала из кармана его жилета носовой платок и нежно приложила к ссадине. — Ты совсем, совсем о себе не заботишься. Что о тебе подумала бы мисс Мейхью, если бы она вернулась?

— Она не вернется, Изабель, — сказал Берк.

Его дочь щелкнула языком.

— А вот этого, папа, ты знать не можешь. Это она сейчас так говорит, потому что сердита на тебя — и поделом, я уверена. Ты ведь, когда не в настроении, можешь быть очень неприятным. Но мисс Мейхью тебя любит, папа. Она, конечно, вернется.

Берк подался вперед и взял дочь за плечи.

— Она говорила тебе это? Она говорила тебе, что любит меня?

— Нет, — ответила Изабель, а потом, когда он отпустил ее и упал в кресло, со смешком добавила: — Глупый папа. Ей не было нужды говорить, что она тебя любит. Любому здравомыслящему человеку это было видно. Она любит тебя почти так же, как и ты ее.

Берк смотрел на дочь из глубины кресла.

— А почему ты решила, — осторожно спросил он, — что я влюблен в мисс Мейхью?

Изабель закатила глаза.

— Ох, папа! Конечно же, ты влюблен в мисс Мейхью. Все это знают.

— Кто это — все?

— О Господи! — вздохнула Изабель. Она отбросила окровавленный платок и поднялась с колен. — Ты что, пытаешься убедить меня в том, что не любишь мисс Мейхью? Потому что, если ты это сделаешь, я с удовольствием приведу тебе десятки примеров, которые прекрасно доказывают, что ты влюблен. Начать хотя бы с того, что ты был готов выложить ей столько денег, лишь бы она приехала к нам в дом…

— Это, — Берк вскочил с кресла и встал за спинку, как бы отгораживаясь от обвинений дочери, — оттого, что ты меня сбила с толку своим вечным нытьем! — Он изобразил ее голос: — «Я хочу, чтобы мисс Мейхью была моей компаньонкой. Почему мисс Мейхью не может быть моей компаньонкой?» Ты не оставила мне выбора!

— А как, — Изабель скрестила руки на груди и смотрела на него с легкой улыбкой, — ты объяснишь то, что ездил на все балы и вечеринки, которые ты, по твоим же словам, так ненавидишь, только для того, чтобы, стоя в уголке, шпионить за ней?

— И вовсе, — заявил Берк от окна, к которому перешел, — не шпионить. Меня беспокоила ее безопасность. Мисс Мейхью очень наивна в отношении мужчин.

— Ну пожалуйста, папа, просто признайся: ты любишь ее. И поэтому ты бродишь, как медведь, с тех пор как она уехала, рычишь на всех и буквально снимаешь с них скальпы. Поэтому ты не бреешься, не моешься и даже не меняешь одежду с того самого утра, когда мы обнаружили, что она уехала. Поэтому ты все время лезешь в драку и много пьешь. Ты любишь ее и знаешь, что это ты виноват в том, что она уехала, и сердце твое разрывается.

— Вовсе нет, — постаравшись собрать все свое достоинство, возразил Берк, который и в самом деле, как она сказала, был небрит, немыт, одет в грязное белье и сильно пьян. — Мое сердце не может разрываться, потому что у меня нет сердца.

Изабель снова закатила глаза.

— Да, да, я знаю! У тебя нет сердца, потому что мама разбила его семнадцать лет назад, Я тоже слышала всякие разговоры Только в отличие от тебя я им не верю. У тебя есть сердце, и вот сейчас оно у тебя сильно болит, и поделом, потому что, я уверена, ты очень виноват. Но, папа, я уверяю тебя, всей глубиной моего сердца, мисс Мейхью вернется! Она должна вернуться.

Берк с любопытством посмотрел на дочь.

— Почему?

— Потому что, — Изабель пожала плечами, — если она любит тебя хоть немного, то не сможет без тебя жить.

Затем она с сияющей улыбкой повернулась и вышла из комнаты, оставив отца, которого так и не смогла утешить, одного.

Глава 23

Фредерику Бишопу, девятому графу Палмеру, вполне нравился его клуб. Это был в высшей степени престижный клуб, в который принимались лишь очень знатные персоны. Только титулованные особы — самые лучшие и старые фамилии — бродили по отделанным тяжелыми панелями залам и за ленчем отдавали должное ростбифу местного приготовления. Политикам и интеллектуалам вход сюда был категорически закрыт, чтобы разговор никогда не отвлекался от спорта, сигар и… снова спорта. Членство было и в самом деле столь избирательным, что Фредди мог часами сидеть в глубоком кожаном кресле у камина в одной из гостиных и ни одна живая душа не тревожила его покоя.

Мужчине, который живет в одном доме с такой женщиной, как его мать, подобную возможность нельзя было недооценивать.

Именно поэтому он очень удивился, когда один из служащих клуба подошел к нему и, раболепно склонившись, прошептал:

— Прошу прощения, милорд, но там, на галерее, человек…

Фредди, который почувствовал на себе неприязненные взгляды нескольких товарищей по клубу, быстро прошептал в ответ:

— Ну и что? Какое отношение к этому имею я?

— Этот человек, милорд, настаивает на том, чтобы повидаться с вами. Он говорит, что если не поговорит с вами, то спалит весь дом. Он уже нокаутировал трех охранников, которых я послал выдворить его вон. Он очень настойчив, милорд… и, я позволю себе заметить, немного пьян.

Фредди стало любопытно посмотреть, кто это мог свалить троих охранников клуба, которых выбирали среди самых сильных и крепких парней, ведь самое важное для эксклюзивного клуба — это именно его эксклюзивность, — а заодно и узнать, с чего это такому человеку понадобилось его увидеть, и он поднялся из уютного кресла и проследовал за слугой в фойе.

Там он увидел, что маркиз Уингейт методично крушит все вокруг, поднимая слуг за горло и швыряя их о стену. Портреты знатных основателей клуба качались, как маятники. Он обнаружил какого-то баронета, съежившегося за подставкой для зонтиков в виде слоновьей ноги, и герцога, прятавшегося за кадкой с папоротником. Оба изо всех сил старались не попасться маркизу на глаза.

— Ради всего святого, — поморщившись, произнес Фредди, когда Трэхерн схватил лакея в шесть футов и два дюйма ростом и поднял его над перилами лестницы. — Тебе что, Трэхерн, необходимо устраивать сцены повсюду, где бы ты ни появился?

Маркиз повернулся к нему.

— Господи! — прыснул Фредди. — Да ты ли это, Трэхерн? Ты ужасно выглядишь. Отпусти парня и иди сюда… — Заметив испуганное выражение на лицах служащих клуба, он кисло сказал: — Да, да, я его знаю. По его виду сейчас трудно поверить, но он на самом деле маркиз и обычно выглядит несколько опрятнее. Пропустите его, и, ради Бога, кто-нибудь, принесите виски.

Приказания графа Палмера были выполнены очень быстро. Берка провели в отдельный кабинет, где члены клуба обычно выписывали чеки на месяц своим управляющим, любовницам и поставщикам сигар. Там Берку предложили присесть, что он и сделал, как-то сразу почувствовав усталость. Диван был из кожи и очень мягким. Он, казалось, обволакивал тело маркиза, погрузившегося в его необъятные недра. Берк приказал себе не поддаваться баюкающим объятиям дивана. Никаких сомнений, это хитрый трюк, чтобы заставить его забыть о цели прихода сюда.

— Ну вот. — Палмер колдовал с бутылкой и бокалами, которые принес клубный официант. — Выпей-ка это.

Берк подозрительно посмотрел на большую пузатую рюмку, которую ему протянул граф.

— Это не виски, — заявил он.

— Это коньяк. Да какая тебе, к черту, разница? Это спиртное, старина. И ты выглядишь так, будто тебе это необходимо.

Берк неохотно принял громадную рюмку, в которой на самом донышке плескалось немного жидкости, и опрокинул ее в себя. Коньяк. О да. Он и прежде пил коньяк. Собственно, пил много раз прежде, до того, как его жизнь превратилась в одно нескончаемое похмелье от виски. Вселяющее уверенность тепло разлилось у него в груди.

Что ж, Бишоп прав в одном. Это все же спиртное. Он протянул пустую рюмку.

— Хорошо, хорошо. — Бишоп налил ему еще порцию. — Только не так быстро. Они сдерут с меня за бутылку, ты же знаешь, а эта штука двадцатилетней выдержки.

Берк выпил еще порцию, ощущая жжение, которое текло по горлу и дальше.

— Надеюсь, ты согласишься со мной, старина, — Бишоп уселся в кресло напротив дивана, где расположился Берк, — что все эти фокусы с драками в приличных домах начинают навевать скуку. Я думал, мы это уже прошли в прошлый раз. Когда это было? Месяца два назад, да? Посмотри, мой старый длинный нос прекрасно зажил. — Бишоп повернулся, давая ему посмотреть на себя в профиль. — Ты, конечно, заметил выпуклость. Все ее замечают. Но знаешь, эта выпуклость мне нравится. Мое лицо было ужасно женственным, пока ты не сломал мне нос. В самом деле, Трэхерн, ты сделал мне одолжение. Правда, я огорчен, что не смог оставить и тебе на память какую-нибудь метку. Однако ты выглядишь так жалко, что я готов простить тебе это. — Он глотнул из своей рюмки. — Ну, я полагаю, ты хочешь сказать, зачем пожаловал. Только, прошу тебя, не спрашивай меня, где Кейт. Она до сих пор не удосужилась дать мне знать.

— Она ушла, — сказал Берк. И когда он это произнес, вдруг почувствовал, как сердце у него в груди сжалось в комочек. Словно какая-то невидимая рука схватила его сердце и начала сжимать. И сжимала до тех пор, пока ему стало не хватать воздуха, а в голову не перестала поступать кровь.

Бишоп прокашлялся.

— Что ж, она, конечно, ушла, старина. Но, знаешь ли, мы достаточно поговорили об этом в прошлый раз.

— Не Кейт. — Из горла Берка вырывались короткие, с придыханием, звуки. Только так он мог высказать то, что хотел, не размозжив при этом кому-нибудь голову. — Изабель.

— Изабель? — Бишоп открыл рот. — Леди Изабель? Твоя дочь?

— Нет. — Берк вскочил с уютного дивана и шагнул к камину, в котором весело потрескивал огонь, хотя на улице не было холодно… — Нет, — повторил он с едва скрываемой яростью. — Та леди Изабель, которая на льду танцует танго, ты, глупец! Конечно, моя дочь. Она пропала. Она покинула меня.

Бишоп присвистнул.

— Они все, кажется, ополчились на тебя, старина. Я имею в виду их бегство.

Секундой позже он пожалел об этих словах — маркиз схватил его за лацканы сюртука и поднял в воздух.

— Ты скажешь мне, — прорычал Берк, произнося слова отчетливо, чтобы Бишоп понял их смысл, — где она!

Ноги Бишопа на несколько дюймов не доставали до пола. Он с сожалением посмотрел на них, словно соскучившись по ощущению твердой почвы.

— Эй, Трэхерн, — он так же, как маркиз, старательно выговаривал слова, — откуда, черт возьми, я могу знать, куда убежала твоя дочь?

— Не Изабель, — возразил Берк. — Кейт.

Бишоп закашлялся.

— Но, Трэхерн, не вижу… — Он, захрипев, замолчал, когда маркиз сжал его горло.

— Она сбежала. — В голосе Берка теперь слышалось недоумение. — Изабель сбежала с этим ублюдком Крэйвеном!

— С Крэйвеном? — изумленно посмотрел на него Бишоп. — С Дэниелом Крэйвеном?

— Ты знаешь какого-то другого Крэйвена?

— Но… — Бишоп потряс головой в полном замешательстве. — А как же Сондерс?

* * *

При чем здесь Сондерс? Даже сейчас, держа на весу двести фунтов веса графа, Берк мысленно переместился в прошлый вечер, когда Изабель стояла перед ним в его кабинете. Он безучастно сидел перед камином, что стало для него обычным делом по вечерам, со стаканом виски в руке и с бутылкой поблизости. Он услышал ее шаги на пороге комнаты, но не подумал о том, что нужно приготовиться к тому, что его ожидает.

Изабель относилась к нему с сочувствием после жестокого — как Берк считал — ухода Кейт. Он ожидал услышать от нее какие-нибудь мягкие слова поддержки или, может быть, предложение подстричь его, как уже было раз или два. Но он совсем не ожидал, что она набросится на него, как на какого-нибудь нерадивого посыльного.

— Опять напился! — с отвращением произнесла она, подойдя настолько близко, чтобы увидеть бутылку, которая уже была почти пуста, хотя это не имело никакого значения, потому что Винсенс принесет другую, как только он позвонит в колокольчик.

— Так теперь будет всегда? — Голос дочери звучал требовательно. — Ты решил упоить себя до смерти? Этого ты хочешь?

Он поднял на нее налитые кровью глаза.

— Это все, что мне остается. Может, у тебя есть другие предложения?

— Да! — выкрикнула Изабель. — Есть. Почему бы тебе не оторвать зад от кресла и не отправиться ее искать?

Берк неодобрительно взглянул на нее.

— В моем доме прошу выбирать слова.

— Или что? — Изабель, которая была одета для улицы, покачала головой. — Что ты со мной сделаешь?

— Положу на колено и отшлепаю.

Изабель засмеялась. Это был неприятный смех. Это был скорее даже пренебрежительный смех.

— Хотела бы я посмотреть, как ты это сделаешь! — заявила она. — Сомневаюсь, что в таком состоянии ты способен поднять даже мышку. Когда в последний раз ты нормально ел? Или был на свежем воздухе?

Берк хмуро смотрел на огонь. Бессмысленно, как он понимал, говорить ей, что любая еда напоминает ему по вкусу опилки, а воздух на улице кажется зловонным.

— У меня еще достаточно сил, чтобы сократить твое содержание.

— Конечно, ты можешь это сделать, — сухо согласилась Изабель. — Но я просто пошарю у тебя в бумажнике, когда ты в следующий раз напьешься до бесчувствия. А этот момент, судя по количеству оставшегося в бутылке спиртного, настанет примерно через четверть часа.

— Изабель, — нетерпеливо перебил ее Берк, — чего ты добиваешься? Тебе нужны деньги? Ты, как я вижу, куда-то собралась.

— Конечно, собралась. Причем одна, добавлю. Я стала скандалом сезона, бывая повсюду в последнее время без компаньонки, и все благодаря тебе.

— Благодаря тебе самой, — поправил ее Берк. — Это не я три месяца кряду кидался на шею молодому безд…

— Не нужно, — подняв руку в перчатке, крикнула Изабель, — пренебрежительно отзываться о Джеффри! Я и без того знаю, как ты к нему относишься.

— Знаешь? Но тогда почему мне кажется, что ты за моей спиной продолжаешь с ним видеться?

— Поедем сегодня вечером со мной, — предложила Изабель, — и ты сам все увидишь. Думаю, ты приятно удивишься. Меня больше не интересуют простенькие мальчики вроде Джеффри. Надеюсь, для тебя окажется приятным сюрпризом увидеть, с кем я теперь вожу компанию.

Берк посмотрел на нее. Она уже не выглядела так, как раньше, когда Кейт следила за ее гардеробом и прической. Предоставленные самим себе семнадцатилетние девушки порой принимают опрометчивые решения по поводу своего стиля. Сегодня это была завитая челка надо лбом, которой, помнится, не было, когда Берк видел ее в последний раз. Должно быть, это был последний крик лондонской моды, но у Изабель такая челка выглядела нелепо. Его заинтересовало, собственные ли это волосы, и он подумал, что надо потрогать их рукой. Но это, решил он, потребует слишком больших усилий.

Как и выход на улицу.

— Нет, спасибо, — пробормотал он и повернулся к огню.

— Ах! — вскричала Изабель, топнув ногой. — В самом деле, папа! Что с тобой случилось? Я ведь помню времена, когда ты не сидел целыми днями, ничего не делая, и не позволял ни одной женщине обращаться с собой подобным образом. Не понимаю, почему бы тебе просто не поехать к ней…

— Потому что, — перебил ее Берк, скрипнув зубами, — я не знаю, где она.

— И человек с твоими деньгами и связями не может этого выяснить?

Он сквозь зубы сказал камину:

— Я не вижу смысла искать ее, после того как она ясно дала понять, что у нее нет желания снова видеть меня.

— Папа, она была сердита, когда писала это! Я уверена, теперь, успокоившись, она уже думает по-другому. Может быть, она тоже сидит где-нибудь в уверенности, что у тебя нет желания снова видеть ее.

— И, — Берк сделал изрядный глоток виски, — в таком случае она совершенно права.

— Нет, не права. Войди мисс Мейхью сейчас в дверь, папа, ты упадешь перед ней на колени и будешь целовать ее ноги. — Изабель с отвращением посмотрела на него. — Хотя я сильно сомневаюсь, что она бы позволила тебе это, если бы увидела таким, какой ты сейчас, — неопрятным и заросшим щетиной. И я бы не стала винить ее. Ты превратился в настоящее животное. А Дэниел говорит…

— Дэниел? — Берк воззрился на нее сквозь плотный алкогольный туман. — Что за Дэниел?

— Дэниел Крэйвен, конечно.

Берк внезапно вскочил на ноги. И внезапно он почувствовал себя совершенно трезвым. И больше он не грезил о Кейт. Ярость — прекрасный способ переключиться и сделать все остальное незначительным в сравнении с объектом гнева.

— Если ты еще хоть раз окажешься поблизости от него, Изабель, — очень спокойно сказал он, — я сломаю тебе шею!

— Он не такой, как ты думаешь, папа, — настаивала Изабель. — Он не такой, как думает о нем мисс Мейхью. В нем все очаровательно. Его просто никто не хочет понять. Да, он очень сожалеет в связи…

— Ты не подойдешь к нему! — бушевал Берк. — Ты не будешь с ним разговаривать, танцевать, даже смотреть на него, тебе понятно?

— Я не нуждаюсь в твоем разрешении, чтобы встречаться с ним, папа, — холодно заявила Изабель. — Я взрослая. Если я захочу, то выйду за него замуж. И нам нечего опасаться каких-то запретов, когда достаточно пересечь границу, чтобы…

Он быстро шагнул к ней. Он ни разу в жизни не ударил дочь, и теперь у него не было ни малейшего намерения делать это. Но она этого не знала и попятилась.

— Изабель, — угрожающе прорычал он. — Я предупреждаю, что если ты подойдешь к этому человеку, то я убью его! Сначала его, потом тебя.

Изабель вскинула голову.

— Дэниел говорил, что именно так ты и будешь реагировать. Я думала, он ошибается, но, оказывается, он был совершенно прав. Полагаю, что ты слишком несдержан на слова. Я люблю его, папа, и собираюсь за него замуж, будет на то твое разрешение или нет.

Он был готов ее ударить. Вместо этого досталось окну. Он запустил в него стаканом с виски, который оказался у него в руке. Сначала разбилось оконное стекло, секундой позже послышался звон разбившегося на улице стакана. Изабель на миг сжалась, затем распрямилась и посмотрела на отца. Взгляд, которым она его наградила, ему никогда не забыть, сколько бы их ни было потом. В нем было безграничное презрение, смешанное с такой унизительной жалостью, что Берку показалось, будто кто-то ударил его в солнечное сплетение.

— Изабель! — в отчаянии позвал он.

Но было слишком поздно. Она повернулась и молча вышла из комнаты.

Больше он ее не видел. На следующее утро миссис Клири, обливаясь слезами, принесла ему записку. Она отправилась с Крэйвеном в Гретна-Грин.

Она вернется, писала Изабель, уже замужней женщиной. И если он хочет видеть своих внуков, ему не стоит пытаться вмешиваться в их дела.

* * *

— Мне кажется… — Бишоп, терпеливо выслушавший сокращенную версию событий в изложении Берка, несмотря на то что по-прежнему болтался в воздухе, довольно сухо проговорил: — Все довольно расплывчато, старина. Почему бы тебе не отпустить меня, чтобы мы могли вместе обдумать положение?

Берк не слишком нежно опустил его на пол.

— Я уже все обдумал, — заявил он, пробежав рукой по отросшим волосам — И единственное решение — это найти Кейт. И Кейт придется поехать со мной в Шотландию. Изабель не послушает меня, но она послушает Кейт.

Бишоп повел плечами. После того как он повисел в воздухе, что-то случилось с его сюртуком.

— Я уверен, что все так и есть, старина, — согласился Бишоп. — Но ты забываешь одно довольно важное обстоятельство. Кейт не хочет, чтобы я говорил тебе, где она находится. Ты это помнишь, не так ли?

— Но это же, — выдохнул Берк, — чрезвычайный случай!

— Что ж, наверное, ты прав, старина. Во всяком случае, ты так думаешь. Но ты должен понять, что не в моих интересах — или в данном случае не в интересах Кейт, — чтобы ты ее нашел.

Берк прищурился.

— Похоже, — произнес он бескровными губами, — ты придерживаешь ее для себя.

— Ну, вроде того, — согласился Бишоп. — Я имею в виду, что она не испытывает ко мне таких же чувств, но со временем…

— А твоя певичка? — из вежливости спросил Берк, поскольку его нисколько не интересовала романтическая сторона жизни графа.

— Да, конечно, тут есть некоторые затруднения. Но Кейт понимающая женщина…

— Не такая уж понимающая, — вздохнул Берк, — как тебе может показаться.

Бишоп бросил на него оценивающий взгляд.

— Что ж, может, ты и прав. Не знаю, что и сказать, старина. У меня ощущение, что мои руки связаны. Я имею в виду, что дал ей слово не рассказывать тебе ничего.

Берк глубоко вздохнул.

— Бишоп, моя дочь — неопытная семнадцатилетняя девушка. Она отдала себя в объятия хладнокровного выродка, который по меньшей мере вор, а возможно, и убийца, который заживо сжег в кроватях двух людей. И это должно стать моим зятем? И такой человек станет отцом моих внуков?

Бишоп нахмурился.

— Это настоящий крах… — начал он, но Берк перебил его.

— Подумай о Кейт, — сделал он последнюю отчаянную попытку заставить графа понять. — Подумай, что скажет Кейт, если узнает. Если она узнает, что Изабель оказалась во власти Дэниела Крэйвена, что она скажет?

Лицо Бишопа, на котором до этого было слишком упрямое выражение, вдруг изменилось. Он махнул рукой.

— О Господи! О Господи, ты прав! Прости, старина. Я скажу. Конечно, я скажу тебе. Кейт никогда меня не простит, я уверен в этом, если в таких обстоятельствах я не скажу тебе. — Он глубоко вздохнул. — Она в Линн-Реджис. Ее старая няня снимает там коттедж. «Белый коттедж», кажется, так он называется. У меня сейчас нет с собой точного адреса, но если ты минуту подождешь, я пошлю мальчика.

Бишоп замолчал, обнаружив, что говорит в пустоту.

— Ну что ж!

Это было все, что пришло ему на ум.

Глава 24

«Белый коттедж» был самым последним домом в дальнем конце дороги, по которой, похоже, главным образом ходили овцы… Другие улицы в Линн-Реджис были забиты людьми, несмотря на черные тучи, скопившиеся над морем и быстро надвигавшиеся на песчаный берег.

«Белый коттедж» полностью отвечал своему названию. Это было довольно приятное строение, скорее маленькое, окруженное кустами поздно цветущих роз. Если бы не отчаяние, он мог бы остановиться и полюбоваться ухоженным садом и веселыми цветочными ящиками на окнах, заполненными хризантемами и другими осенними цветами. Однако в данный момент все, что он мог сделать, это сдержаться, чтобы не высадить дверь плечом.

Ему удалось выдержать паузу, прежде чем постучать, и даже пригладить волосы. Берк подчинился требованию лакея побриться, прежде чем пускаться в путешествие, но наотрез отказался стричься, несмотря на увещевания Дункана. Не было времени, да и Кейт вряд ли волнует, как он выглядит. Она наверняка ненавидит его — и вполне заслуженно. А поэтому какая разница, будет он подстрижен или нет?

Впрочем, теперь, когда через несколько секунд он увидит ее снова, он бы дорого дал, чтобы Дункан хоть немного подровнял ему волосы.

Однако поскольку это была наименьшая из всех печалей, одолевавших Берка, о ней можно попросту забыть. Он решился и стукнул кулаком в дверь.

Голос — он принадлежал не Кейт — из глубины дома отозвался: «Иду», — но прошла почти целая минута, пока его владелица подошла к двери, — минута, в течение которой Берк несколько раз поворачивался и смотрел на кучера экипажа, на котором приехал. Кучер, готовый подчиниться любому приказанию хозяина, вопросительно поглядывал на него, полагая, что маркиз что-то хочет ему сказать. Но то, чего хотел Берк, кучер ему дать не мог.

Дверь открылась, и он увидел старую женщину, которая тяжело опиралась на суковатую палку.

— А, это вы, — сказала она, когда ее выцветшие глаза осмотрели лицо Берка, его длинные волосы и экипаж с четверкой лошадей позади него. — Вы, должно быть, к Кэти.

Берк почувствовал, как кулак — или что там было — внутри его немного ослабил хватку, такое облегчение он ощутил.

— Да. Да, я приехал к ней. Она здесь, мадам?

— Мадам. — Старуха улыбнулась. Это была добрая улыбка, которая казалась еще приятнее от того, что время пожалело ее и сохранило ей зубы. — Меня уже очень давно никто не называл «мадам». Знаете, меня зовут Хинкл.

Берк про себя молил Господа избавить его от присутствия этой старухи и не допустить рукоприкладства с его стороны.

— Да. — Он старался скрыть обуревавшее его нетерпение. — Миссис Хинкл, не затруднит ли вас сказать, дома ли мисс Мейхью? Видите ли, это очень важно…

— Ох, я мисс Хинкл, — перебила его старуха, несколько оживившись. — И вы, молодой человек, должны знать, что в воскресные дни на меня в деревне еще заглядываются некоторые мужчины.

Берк почувствовал, что кулак внутри сжался настолько, что сердце вот-вот лопнет от напряжения.

— Мисс Хинкл, — он старался говорить ровным голосом, — где бы я мог найти мисс Мейхью?

— Там. — Старая женщина махнула рукой в направлении задней части коттеджа. — Снимает белье. Видите, собирается дождь. Я бы и сама это сделала, только опять заболели ноги…

Она умолкла, потому что Берк был уже далеко.

За «Белым коттеджем» раскинулись холмистые луга, а за ними — море, грозное, стального цвета, оно волновалось под надвигающимися штормовыми облаками. Недалеко от дома, посередине одного из таких лугов, стояло кособокое, с корявыми, разлапистыми сучьями дерево, от которого до следующего такого же дерева, находившегося футах в двадцати, была протянута веревка. На веревке болталось около полудюжины простыней, несколько наволочек и другое белье, и все это развевалось на ветру. За этими простынями угадывалась стройная фигурка женщины, у ее ног стояла корзина. Юбки — единственное, что он, собственно, мог видеть, — которыми играл ветер, плотно облепили ноги женщины. Руки были подняты над головой — она снимала прищепки, удерживающие белье. Время от времени ей приходилось подниматься на цыпочки.

Но хотя Берк и не мог видеть ее лица, у него не было ни малейшего сомнения в том, что это — вот она наконец-то! — Кейт. Он быстрым шагом, не обращая внимания на ветер и тучи, подошел к веревке и встал за развевающейся простыней. С другой стороны Кейт боролась с неподдающейся прищепкой. Ей наконец удалось справиться с ней и освободить угол простыни, и кусок белой материи упал вниз.

Она не изменилась. Она стала еще красивее, чем осталась в его памяти. Щеки Кейт разрумянились от ветра, и даже внезапность его появления не смогла полностью смыть это свежее цветение с ее лица. И если он и лелеял надежду, что она, так же как и он, переживала их разлуку, то ему пришлось разочароваться. Она была стройна, как всегда, но в ее фигуре появилась какая-то новая плавность, в лице — свежая мягкость, в нежных серых глазах — незнакомый блеск. А ее губы — губы, которые преследовали его во сне, казалось, целую вечность — стали немного полнее, даже — если такое вообще возможно — еще ярче и желаннее.

Она молча смотрела на Берка — почти минуту, — и вот наконец ее губы приоткрылись и она сказала своим хрипловатым голосом:

— Вы выглядите ужасно.

Он прикрыл глаза. Весь длинный путь от Лондона он представлял себе, что они скажут друг другу, когда после долгой разлуки встретятся вновь. Его воображение рисовало разные картины: от той, когда она бросается в его объятия, обвив его шею руками и подставляя для поцелуя губы, по которым он так истосковался, до той, в которой она бросает в него первый подвернувшийся под руку тяжелый предмет.

Однако он вовсе не ожидал, что она так равнодушно заметит, как он выглядит.

Берк не знал, как ответить. Похоже, он вообще лишился способности говорить. Он стоял и пытался придумать что-нибудь — что угодно, но в голову ничего не приходило. Единственное, на что он был способен, — это стоять и смотреть на Кейт, вбирая в себя каждую деталь, начиная с ее платья, которого он никогда не видел — хлопковое, синее с белым, — зеленой шерстяной шали, наброшенной на плечи, и кончая тем, как ветер играет прядями выбившихся из тяжелого узла светлых волос, которые то и дело падали ей на лицо.

— Ну что ж, — сказала Кейт спустя еще минуту, убирая волосы со лба. — Не стойте просто так. Скоро будет дождь. Помогите занести белье в дом.

И она начала сражаться с очередной прищепкой, которая удерживала следующую простыню.

Может, язык и отказался ему служить, но двигаться он пока еще мог. И он принялся помогать ей снимать прищепки, до которых она не могла дотянуться. Потом он вместе с Кейт складывал простыни, держа их за противоположные углы. Это было непростым делом из-за разыгравшегося ветра, и их пальцы иногда встречались. И тогда они старательно избегали смотреть друг другу в глаза.

И тем не менее каждый раз у Берка было ощущение, словно в кончиках пальцев происходил какой-то взрыв, так чувствителен он был к малейшим ее прикосновениям. Это слабость, он знал это. Непреодолимая слабость, которая сопутствовала непреодолимости чувства, пылавшего в нем. И он ничего не мог с этим поделать. Он мог лишь надеяться, что и она испытывает то же самое.

Почему ее пальцы подрагивали, словно ветер, который не был теплым, но и не был особенно прохладным, вдруг принес арктический холод? Берк видел, что она просто разыгрывает полное безразличие. Но ей не безразлично. Ей глубоко не безразлично.

Только как заставить ее сбросить маску? Вот в чем вопрос.

Она сердится, сказал он себе. Сердится, вот и все. Ее письмо, в котором не было желчи, не было обвинений… Это письмо было сама нежность, во всяком случае, в конце… оно не отражало того, что она наверняка испытывала сейчас — гнев. И, подумал он, она права. Ведь он оскорбил ее. Унизил этим дурацким предположением, что она будет рада стать его любовницей. Не говоря уже о том, что он подумал о ней и Крэйвене. У нее есть все права сердиться.

— Я сама могу, — произнесла она, когда он наклонился, чтобы взять у нее корзину с бельем, — отнести белье.

Он продолжал держаться за корзину.

— Но не тогда, когда ваши пальцы дрожат, как сейчас.

Кейт скрестила руки на груди.

— Я замерзла, — оправдываясь, ответила она.

— Не желаете позаимствовать мой сюртук?

Их взгляды встретились, но она быстро отвела глаза, будто вспомнив, как и он, тот вечер, когда она набрасывала его сюртук.

— Нет, — тихо проговорила она. — Не нужно, спасибо.

Он подумал, что не в состоянии выдержать такую холодную, безразличную Кейт, даже если это была всего лишь игра.

— И как же вам удалось заставить Фредди признаться, где я нахожусь? Угрожали рассказать его матери о певичке или что-то в этом роде?

Он покачал головой.

— Я рассказал ему правду. Что вы мне нужны.

Конечно, ему следовало на этом и остановиться. Потому что в глазах ее появилась некоторая мягкость, а она явно старалась, чтобы они оставались такими же холодными и безразличными, как море, раскинувшееся за далекими холмами.

Но чувство любви было слишком новым для него, и оно слишком разбередило его душу, чтобы он мог сообразить, что именно означает эта мягкость. Вместо этого он неуклюже брякнул:

— Видите ли, дело касается Изабель.

Мягкость сменилась тревогой.

— Изабель? Что с ней?

Он покачал головой.

— Она сбежала, Кейт.

Она пристально посмотрела на него, даже не замечая, как ветер, подхватив завиток ее волос, трепал его у нее на щеке.

— Сбежала? — изумилась она. — Сбежала? Куда?

— В Шотландию. С Дэниелом Крэйвеном.

Ее губы приоткрылись.

— С Дэниелом? — повторила она, в ее голосе, если он не ошибался, прозвучал ужас. — Но как же так? Что случилось…

— Вы должны мне помочь, Кейт, — в отчаянии перебил ее Берк. — Только вы в состоянии убедить ее вернуться домой. Конечно, я не имею права просить вас об этом… Просто я не знаю, что делать. Вы должны мне помочь. Ради Изабель.

Она опустила голову. Он больше не мог видеть ее глаз. И он едва расслышал, как она прошептала:

— Да, да, конечно.

А потом Кейт, пройдя мимо него, направилась к дому. Все, что он узнал, это то, что она согласилась поехать с ним. Но он не увидел того, что она поспешила скрыть. А это была внезапная резь в уголках глаз, которую, подумала она, вполне можно приписать действию ветра. А что еще могла она ожидать, в конце концов? Ему потребовалось целых три месяца, чтобы приехать за ней, и то только потому, что Изабель оказалась в беде. Притом в большой беде. Дэниел Крэйвен. Да поможет ей Бог! Дэниел Крэйвен.

От Изабель-то что ему понадобилось?

Берк, вцепившись в бельевую корзину, думал о Кейт: «Она сердится. Конечно же, она все еще сердится. Но я все могу объяснить. Еще не поздно. Не поздно до тех пор, пока она не выйдет замуж за Бишопа. До тех пор у меня сохраняется шанс».

Няня Хинкл явно так не думала.

— Так вы тот самый и есть, — десять минут спустя, когда Берк сидел с ней за кухонным столом, сказала старая женщина.

Кейт поднялась наверх, чтобы собрать кое-что из вещей.

— Няня, мы с лордом Уингейтом уезжаем на несколько дней, — так она объяснила его появление. — Всего на несколько дней по срочному делу. А потом я вернусь сюда.

Последнюю фразу она добавила, бросив на Берка быстрый взгляд, будто он собирался оспаривать это. А он и на самом деле уже набрал для этого воздуха. Потому что единственное, для чего она могла вернуться, решил для себя Берк, так это лишь затем, чтобы навестить няню, может быть, вместе с детьми — после того как они поженятся. У него не было ни малейшего намерения отпускать Кейт от себя теперь, когда он снова нашел ее.

Но вслух этого высказать он не мог. Кейт пока не простила его. И он просто сказал няне Хинкл, которой, как он чувствовал, хотелось услышать более полное объяснение, чем то, которое дала Кейт:

— Мисс Мейхью не хочет распространяться на эту тему. Но это такой секрет, который, мне кажется, я могу без опаски разделить с вами, мисс Хинкл. Видите ли, это касается моей дочери. Она сбежала с мужчиной, и я нуждаюсь в помощи мисс Мейхью, чтобы убедить ее вернуться домой.

Няня Хинкл охнула, услышав его признание. На огне уже стоял чайник, и, когда он вслед за Кейт переступил порог дома, она поставила перед ним тарелку с ячменными лепешками. Старая женщина будто ждала его.

Как только Кейт упорхнула наверх, старуха устремила на него свой блекло-голубой взгляд.

— Знаете, из этого ничего не получится.

Берк решил подождать, пока остынет его чай. У него во рту целых двадцать четыре часа не было ни капли виски, но это вовсе не означало, что он удовольствуется напитками, которые так нравятся пожилым женщинам.

Он решил притвориться и сделать вид, что не понимает, о чем говорит старая дама.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — вежливо сказал он.

— Думаю, что понимаете. — Няня Хинкл положила себе в чашку четыре полные ложки сахара и теперь (Берк с отвращением смотрел на это) с удовольствием прихлебывала дымящуюся жидкость. — Я вырастила Кейт с пеленок и была с ней до тех пор, пока ей не исполнилось шестнадцать лет. И никогда в жизни мне не приходилось встречать более упрямой девушки.

За окном вспыхнула молния. Затем где-то в отдалении прогрохотал гром. Берк осмотрелся. Это была довольно приятная комнатка. Однако потолок с балками был низковат для его роста. Он с облегчением подумал, что все его дикие фантазии в отношении Кейт были плодом его больного воображения, а на самом деле она провела именно здесь все эти месяцы, что они были в разлуке. Здесь хорошо жить, подумалось ему. Спокойное место. Хотя эта старуха… она вовсе не была просто добродушной няней, как оказалось.

— Думаю, вы увидите, мисс Хинкл, — произнес он, разглядывая знакомую полосатую кошку, которая расположилась на чистом белье в корзине, как только ее внесли в дом, — что и я тоже могу быть упрямым.

— Но не упрямее ее, — возразила старая женщина, снова посмотрев на потолок. — Иначе бы вас здесь не было.

Берк наблюдал за кошкой, которая сначала широко зевнула, а потом начала скрести передними лапами по белью.

— Может, и нет. — Он не удержался, чтобы не сказать несколько самодовольно: — Но разве она не едет со мной?

— Ради вашей дочери. — Няня откусила кусочек ячменной лепешки. Когда она снова заговорила, у нее изо рта полетели крошки, на которые она не обратила ни малейшего внимания. — Только и всего.

Берк раздраженно заметил:

— Я не верю, что дела обстоят так, как вы говорите. Я не верю, что она делает это только ради Изабель.

— Это, — няня Хинкл пожала худыми плечами, — ваше право, милорд.

— Вы не уговорите меня отказаться от нее, мисс Хинкл, — начал сердиться он. — Вы можете сколько угодно рассказывать о ее упрямстве, а я буду вежливо вам кивать, но вы не уговорите меня отказаться от нее.

— Не уговорю? — Она посмотрела на него и ухмыльнулась. — Да, я вижу, у меня, похоже, ничего не получится. Что ж, жаль. Вам предстоит разочароваться.

С узкой лестницы донесся голос Кейт.

— Няня, — подозрительно спросила она, — что это ты рассказываешь?

— Я ничего не рассказываю его светлости, моя крошка! — крикнула старуха, да так громко, что он удивился тому, как в таком хрупком теле могло оказаться столько силы. Затем, понизив голос, обратилась к Берку: — Я помню, как о вашем разводе писали все газеты.

Берк напрягся.

Старуха взмахнула рукой.

— Ну и скандал же был тогда! — усмехнулась она.

— Вы хотите сказать, мисс Хинкл, что я недостаточно хорош для Кейт?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Вы, конечно, слышали о ее родителях?

Удивившись тому, насколько резко она переключилась на другую тему, он кивнул.

— Это тоже называли скандалом. И о нем, как и о вашем разводе, тоже судачили газеты. — Она отхлебнула чаю. — Их друзья — знатные люди вроде вас — отвернулись от них. Они не могли никуда пойти, чтобы за их спинами не глумились и не шептались. И это делали те, кто раньше называл себя их друзьями. Это оставляет зарубки на сердце.

— Конечно, — согласился Берк, пока не понимая, куда клонит старая женщина.

— На вас это тоже оставило отпечаток, — заметила она, — но не так, как на Кэти.

— Что вы хотите мне сказать? — Берк начал терять терпение.

— Она не вернется. — Старуха не мигая смотрела на него. Значит, сделал вывод Берк, она знает, что он натворил.

Это его смутило. Но пока еще не стоит опускать руки. Ведь он твердо намерен исправить свою ошибку. И он, откинувшись на спинку стула, заявил:

— Я думаю, что вы меня недооцениваете, мадам.

Старуха фыркнула.

— Я думаю, что это вы недооцениваете Кэти. Но какой смысл говорить вам об этом? С какой стати вы будете слушать меня? Я уже старая. А старых женщин никто не слушает.

Наконец появилась Кейт. Она была одета в дорожное платье, в руках у нее был баул.

— Я готова, — сказала она. — Ну, няня, ты будешь молодцом, пока я отсутствую? Я заеду по дороге к миссис Барроу и попрошу ее присмотреть за тобой. И не забудь, что в кладовой лежат пирожки с мясом, которые остались от субботы. А молоко привезут завтра…

Когда Кейт подошла к няне, выражение лица мисс Хинкл изменилось, и она из проницательного инквизитора, какой только что была в обществе маркиза, опять превратилась в любящую старую служанку.

Няня всплеснула руками, когда Берк встал и поспешно взял у Кейт баул. Он был, как оказалось, не по размерам легким.

— Любовь моя, ты кое-что забыла, не правда ли? А как же Леди Бэбби?

Кейт, занятая завязками капора, ответила:

— Ах, няня, я вернусь через несколько дней. Не больше.

Няня Хинкл метнула в Берка взгляд, который он прочитал как победный. Только после того, как Кейт на прощание расцеловалась со старухой и приняла наскоро сооруженный сверток с лепешками, Берк склонился над рукой няни Хинкл.

— Мы вернемся, — с веселой уверенностью проговорил он, в чем на самом деле вовсе не был убежден. — За кошкой.

— Она вернется, — заявила старуха, проницательно взглянув на Кейт, которая уже вышла за порог.

— Я так не думаю, — настаивал он.

— Тогда вашему сердцу придется изрядно поболеть, — закончила их диалог старая женщина.

Глава 25

«Тогда вашему сердцу, — слова старухи эхом отдавались у него в голове, — придется изрядно поболеть».

Прошло несколько часов, а Берк по-прежнему слышал эти слова. Но что, в конце концов, она может в этом понимать? Она целую вечность знает Кейт. Ну и что из того?

Правда, он не знает, что именно рассказала Кейт своей няне об их последнем разговоре. Но это не значит, что его усилия обязательно потерпят крах. Потому что он знает о Кейт много такого, чего няня Хинкл просто не может знать.

Например, он знает, что если ее губы крепко сжаты — так было большую часть времени, когда они сидели друг против друга в крытом экипаже и почти все время молчали, — то это вовсе не обязательно означает, что она сердится. На самом деле это может означать, что она о чем-то думает.

Он предполагал, что скорее всего она думает о Дэниеле Крэйвене. Она попросила его рассказать о событиях, предшествовавших бегству Изабель, и слушала его рассказ очень внимательно — правда, это была сокращенная версия, ведь не мог же он повторить то, что говорила Изабель о его отношениях с ее бывшей компаньонкой. Кейт кивала, пытаясь убедить его в том, что, сообщая в записке свой адрес — Гретна-Грин, Изабель наверняка надеялась, что отец найдет ее прежде, чем они успеют обвенчаться.

— Для чего же еще, — уверяла его Кейт, — она сообщила, куда они направляются?

Берк надеялся, что Кейт в данный момент занята разборкой тактики поведения с Изабель в условиях назревающего скандала. Он достаточно ясно видел ее лицо, хотя тучи над экипажем так плотно затянули небо, что почти стемнело, тогда как, судя по его часам, время только что перевалило за четыре часа пополудни. На ней были — по его мнению, очень обдуманно — свободная коричневая накидка и в тон ей капор, на фоне которого ее волосы казались еще светлее. А ее щеки, хоть внутри и не было ветра, оставались пунцовыми. Конечно, такими же яркими были и губы.

Он подумал, что она, похоже, собирается не разжимать губ в течение всего путешествия. Она никогда не была болтушкой, но и столь молчаливой она тоже не была.

«Она сердится, — сказал он себе вновь. — И у нее на это есть все права». В том, что они едут в полном молчании, только его вина. Он должен что-то с этим делать. Он должен что-то сделать, или сойдет с ума.

Громко, чтобы быть услышанным в шуме колес и ритмичном цоканье копыт, Берк сказал:

— Мне очень жаль, Кейт.

Она оторвала взгляд от пробегающего за окном пейзажа и удивленно посмотрела на него:

— Простите, что?

— Мне очень жаль, что так случилось. В ту последнюю ночь, в Лондоне. Я не понял… Я думал, что там, с тобой в саду, Бишоп. Я не знал, что это был Дэниел Крэйвен…

Как только у него вырвались эти слова, он тут же пожалел о том, что их сказал. Он клялся себе, что не скажет ничего, что могло бы ее огорчить.

Щеки Кейт охватил огонь. Она отвернулась и проговорила еле слышно:

— Пожалуйста, забудьте об этом.

— Я не могу этого забыть. — Он хотел только одного — чтобы она взглянула на него. — Как мне это забыть, Кейт? Это единственное, о чем я с тех пор могу думать. Почему ты ничего не говоришь?

Она покачала головой, ее глаза были прикованы к окну.

— Это ни к чему не приведет.

— Это могло бы изменить многое. Кейт, если бы ты хоть что-то поведала мне из своего прошлого…

Тогда она прямо посмотрела на него.

— Но я ведь рассказывала, — удивилась она. — Я рассказывала вам о пожаре…

Он вскочил с сиденья напротив и сел рядом с ней прежде, чем она договорила фразу.

— Но не всю историю, — выдохнул он, взяв ее за руку. — Не о том, что случилось на самом деле…

— А для чего? — Она вырвала у него свои пальцы.

— Потому что, знай я, кто твой отец…

Она непроизвольно приоткрыла рот, затем, опомнившись, быстро закрыла его.

— Вы хотите сказать, что если бы вы знали, что мой отец — джентльмен, то вы бы не…

— Нет, — перебил он ее. — Нет, мы по-прежнему были бы… Но, Кейт, если бы я знал, то сделал бы то, что намерен сделать сейчас. — Он снова взял ее руку.

Она посмотрела ему в глаза.

— И что же это?

— Ну, попросил бы тебя выйти за меня замуж, разумеется.

Все оттенки красного цвета моментально исчезли с ее лица. Она потянула свою руку, стараясь вырвать ее из его ладони.

— Оставьте меня. — Он не узнал ее голос.

Он крепче сжал ее пальцы.

— Нет. Послушай меня, Кейт…

— Я выслушала вас. — Он понял, что ее голос казался незнакомым, потому что в нем были слезы. — Пожалуйста, оставьте в покое мою руку и сядьте на место.

— Кейт, — он старался говорить мягко, — я знаю, ты сердишься на меня, и у тебя на это есть все основания. Но я думаю…

— Если вы не отпустите мою руку, — задыхаясь, вскричала Кейт, — и не сядете на свое место, я попрошу кучера высадить меня на первом же перекрестке!

— Кейт, мне кажется, ты не поняла. Я…

— Нет, это вы не поняли. — Ее голос дрожал. — Я открою дверь, да поможет мне Бог, и выпрыгну, если вы не сделаете так, как я прошу.

На мгновение он подумал, что это он хочет открыть дверь и выпрыгнуть. Или по крайней мере что-нибудь выбросить. Но так как этим он ничего не добьется, то он сделал так, как она хотела, и вернулся на сиденье напротив, скрестив руки на груди и в замешательстве уставившись на Кейт.

Что такое с ней произошло? Он изо всех сил пытается исправить ситуацию, а она реагирует так, словно он… да, словно он опять предлагает ей стать его любовницей! Бог свидетель, у нее есть право сердиться на него за это. Но почему она сердится, когда он предлагает ей выйти за него замуж? Он всегда считал, что женщины ценят предложения о замужестве дороже бриллиантов — и в этом случае должны реагировать на них соответствующим образом. Может, ее обидело, что он не преподнес ей кольцо? Но у него просто еще не было возможности где-нибудь остановиться и купить его. Сейчас он мог думать только о том, чтобы его дочь не убежала с негодяем, и ему некогда было позаботиться о кольце.

Кейт забилась как можно дальше в угол кареты и старалась спрятать лицо в тени, чтобы он не заметил ее слез. Начался дождь, настоящий ливень, сопровождающийся частыми молниями и громом, и раскаты его приближались с каждым ударом. Потоки воды струились по окнам. Но ей было все равно, потому что она и так из-за слез ничего не видела. Она была погружена в невеселые мысли. «Что ты наделала? Ради всего святого, что ты наделала? Этот мужчина предложил тебе стать его женой — ты ждала, что он сделает это, в течение трех месяцев, и ты сказала ему „нет“. Почему? Почему?»

Конечно, она знала почему. Потому что она настоящая дура, вот почему. Она была дурой уже тогда, когда согласилась работать в его доме. Она с самого начала знала, что это плохая идея. Посмотри на него! Просто посмотри на него! Разве он не олицетворяет все, что она привыкла презирать? Богатый, высокомерный, уверенный в себе…

И она оказалась права. И вот что получилось.

Хуже некуда. Единственный по-настоящему разумный поступок, который она совершила в последние шесть месяцев, это то, что она покинула его, пока чувства к нему не окрепли настолько, что она была бы не в силах с ними справиться.

Она и сейчас не утверждала, что ей удалось с ними справиться. Когда она сдернула с веревки ту простыню и увидела, что он стоит рядом, ей показалось, что не было тех недель, которые прошли с их последней встречи, — если не считать, что он выглядел теперь по-другому, казался таким уязвимым и страдающим.

Но его вид, конечно, был вызван тревогой за Изабель, а не тем, о чем она вначале подумала, озаренная искрой надежды, которую позволила себе впервые с той ночи, как покинула Лондон, — что его сердце разрывается от разлуки с ней. Ей пришлось собрать все силы, чтобы удержаться и не положить руки ему на плечи и не целовать его бесконечно, как это ей представлялось каждую ночь с того дня, когда она уехала от него.

Но потом она вспомнила.

Когда она постучала в дверь к няне Хинкл на следующий вечер после бессонной, божественной — но, как оказалось в результате, несчастливой — ночи с маркизом Уингейтом, в душе у нее осталась только горечь. Но когда потекли дни, превращаясь в недели, а недели — в месяцы, а он все не приезжал… вот тогда она поняла, как удачно, как вовремя она избежала того, что в конце концов обернулось бы несчастьем.

А потом появился он. Так неожиданно, будто принесенный ветром.

Но не ветер его принес. Не ветер. Дэниел. Господи, что Дэниел задумал? Вряд ли он влюбился в Изабель. Людям типа Дэниела не знакомо чувство любви к другому, а только к самим себе. Что ему нужно? Чего он хочет добиться? У девочки есть деньги, это правда, но и у Дэниела теперь, когда заработали копи, тоже. Так если он похитил Изабель не из-за любви и не из-за денег, то почему?

Холодная рука сжимала ей сердце, сжимала с тех пор, как Берк впервые произнес слова «Дэниел Крэйвен» там, у бельевой веревки. Потому что у Кейт возникло ужасное чувство, что она знает, чего хочет Дэниел. Она надеялась, что ошибается. Она изо всех сил надеялась, что ошибается. Но у нее не было никаких других объяснений.

Однако она не станет делиться своими опасениями с Бер-ком. Нет, ему и так хватает забот. Пусть думает, что Дэниел и вправду вознамерился жениться на его дочери, — это лучше, чем узнать истинную причину…

Господи! Истина.

Он обнаружил истину — единственную истину — и теперь хочет жениться на ней. Потому что он узнал, кем был ее отец. Потому что он узнал, что она дочь джентльмена, и захотел сделать то, что ему следовало бы сделать независимо от того, чья она дочь.

Что ж, этого не случится. Она не может — не должна — этого допустить.

Впрочем, единственная проблема заключается в том, что это будет нелегко удержать в голове. Даже теперь, когда он сидит напротив нее и немигающий взгляд его нефритово-зеленых глаз прикован к ней, она не может не обращать внимание на его руки, на которых не было перчаток. На тыльной стороне ладоней маркиза Уингейта росли такие же жесткие черные волосы, как и те, что покрывали все остальные части его тела — те части его тела, которые видела только она — и еще добрая половина лондонских актрис. Вид этих волос напомнил ей время, когда она видела его без одежды, и это вернуло ее мысли к тому, о чем она намеренно пыталась забыть, — к ночи, которую они провели вместе, к единственной ночи, которая помогла ей почувствовать себя живой. В ту ночь он заставил ее испытать то, что, она знала, ей не доведется испытать больше никогда в жизни.

От этих мыслей слезы еще сильнее побежали из ее глаз.

— Кейт, — позвал он из сумрака салона.

По мере того как дождь усиливался, снаружи становилось все темнее. Теперь он уже во всю силу барабанил по крыше кареты, и кучер замедлил ход из-за того, что начала расползаться глинистая дорога и сквозь потоки дождя он не видел, куда править.

Она не ответила. Она не могла ответить. Она молча плакала, надеясь, что в сгущающейся темноте он не увидит ее слез. Если же она заговорит, то сразу выдаст себя. Она не могла себе этого позволить.

— Я одного не понимаю, — продолжал Берк, — почему ты решила от меня сбежать? Если ты не хотела… если ты не хотела быть моей любовницей, Кейт, почему нельзя было просто так и сказать? Я ведь не принуждал тебя. Ты же не. считаешь, что я могу быть настолько подлым?

Она прикусила губу. Его голос, доносившийся из темноты, был нежным и мягким, как бархат.

— И еще я не могу понять, — продолжал он, не дождавшись ответа, — почему ты на меня сердишься. Я ведь только прошу, чтобы ты выслушала меня. В ту ночь… я не знаю, что на меня нашло. Сейчас я говорю это не просто потому, что узнал, что ты дочь джентльмена. Я должен был сказать это тогда — и я бы сказал это утром, клянусь, если бы ты осталась. Как только ты исчезла, я понял, что люблю тебя…

Он продолжал говорить. Он говорил долго и горячо. Но Кейт не слышала его слов. Потому что он сказал, что любит ее. Он сказал, что влюблен в нее.

О Боже! Ну почему он сказал именно это? Именно то, от чего она обязательно растает! Как он узнал? Как он узнал? И как теперь устоять перед ним? Это неправда. Это не может быть правдой. Он говорит это только потому, что ему известно — ему известно, черт возьми! — что делают с девушкой такие слова, произнесенные человеком, которого она любит. Он использует против нее оружие, от которого она не имеет защиты. «О Господи!» — вскричала она про себя.

— …Я должен был подумать об этом раньше, я знаю, — услышала она слова Берка, когда смогла совладать с собой. — Но я так давно, так давно не испытывал никаких чувств, кроме ярости, что не понял, что со мной происходит… Ну, в конце концов, Кейт, ты же знаешь, чем закончился мой брак. Мне не очень-то хотелось еще раз испытать такое. Но ты, Кейт! Когда ты уехала, я делал все, что мог придумать, чтобы ускорить конец этой моей пустой, никчемной жизни…

«Помни, ему нельзя верить», — сказала она себе, пытаясь заставить себя негодовать. Потому что он, в конце концов, враг. Один из них. Член племени, предавшего ее семью и позволившего убийце ее родителей остаться безнаказанным.

— Кейт! — Он бросился к ней, и на этот раз не рука стала его целью, а вся она. Он обнял ее и поднял на руки с такой легкостью, словно она была не тяжелее куклы.

— Что? — спросил он, встряхнув ее. Его бледное лицо было всего в нескольких дюймах от нее. — Что я должен сделать, чтобы ты навсегда забыла те глупости, которые я говорил? Что я должен сделать? Это?

И через мгновение он целовал ее.

Вот так, просто, он ее целовал, а она…

Она таяла.

И вдруг Кейт пришло в голову — будто гром ударил, — что этот поцелуй необычный и что, кажется, она уже не так хорошо, как ей хотелось бы, контролирует ситуацию. Хотя она и старалась отразить этот неожиданный, головокружительный натиск на ее здравый смысл, ей не удавалось освободиться ни от гипнотизирующего очарования его губ, ни от его железных объятий. Она совсем размякла у него на груди, только ее руки, словно действуя по своей воле, обхватили его шею и запутались в удивительно мягких волосах, спускавшихся на плечи. В голове у Кейт словно из тумана всплыла мысль: какая связь существует между языком, который исследует ее рот, и внезапным и чувствительным напряжением, возникшим у нее между ног?

А потом его сильные, но до невозможности нежные пальцы накрыли ее грудь. Сосок тут же затвердел от тепла его ладони.

Она должна положить конец этому безумию, пока все снова не зашло слишком далеко.

— Берк, — прошептала она онемевшими от страстных поцелуев губами, — оставь меня.

Берк поднял голову, на его лице было такое же изумление, как и у человека, пробудившегося от сна в чужом доме. Взглянув на нее, он дал ей понять, что услышал ее слова, хотя его рука по-прежнему покоилась у нее на груди, словно решила остаться там навсегда. Он заговорил хрипло и невнятно:

— И не подумаю! В прошлый раз я оставил тебя, а ты убежала, и я увидел тебя снова только через три месяца.

Ну и что из того, что она обхватила его лицо ладонями и притянула его губы к своим? Кто может винить ее за это? Ей не доставляла большой радости легкость, с которой он одним касанием делал ее абсолютно беспомощной в его руках. Особенно когда эти руки проделывали с ней то, что проделывают прямо сейчас. Хотя одна его рука лежала у нее сзади на шее, под волосами, явно для того, чтобы она не могла отстраниться от него — как будто ей когда-нибудь могла прийти в голову такая глупая мысль! — другая по-прежнему сквозь материю обжигала ей грудь и угрожала опуститься ниже…

Но в этот момент кучер постучал им в дверь и сказал, что дорога сильно размыта и ехать дальше невозможно. Он также спросил, не изволит ли его светлость переждать ливень в этой маленькой гостинице, к которой они только что подъехали.

Глава 26

Ее разбудил гром. Стекла в окне задребезжали.

Кейт села в темноте на кровати и потянулась к окну, чтобы отодвинуть занавеску. Снаружи была темнота, окутанная пеленой дождя. Она подумала, что, должно быть, очень поздно, так как в домах через дорогу не было видно ни огонька. Деревушка, в которой они были вынуждены сделать непредвиденную остановку, спала. Ей показалось, что все в Англии спят.

Кроме нее.

Это Божья милость, решила она, что гром разбудил ее именно в это время. Она запуталась в сетях очередного из тех снов, этих ужасных, удивительных снов, которые она стала видеть после того рокового дня, когда случайно увидела маркиза выходящим из ванны; снов, которые не покидают ее до сих пор, даже несмотря на то, что они расстались; снов, после которых она каждый раз просыпается разгоряченная и задыхающаяся, с рукой, покоящейся между ног. Это конфуз. Леди не положено так себя вести.

И тут молния осветила ее комнату. Через десять секунд ударил гром, но не так громко, как прежде. Проливной дождь, преследующий их от самой Линн-Реджис, начал наконец ослабевать. Если повезет, то к утру прояснится и дороги в Шотландию станут проезжими.

Почему, спросила себя Кейт, она как дурочка лежит здесь и всматривается в темноту? Ей следует немного поспать. У нее впереди очень длинный и трудный путь.

Только она прикрыла глаза, как услышала какой-то звук, но это не был ни звук дождя, ни далекий раскат грома. Открыв опять глаза, она села и осмотрела заполненную ночными тенями комнату. В домах при дороге, как известно, полно крыс, хотя этот, как ей показалось, был чище большинства других и она видела несколько котов, несущих караульную службу. Однако даже Леди Бэбби не могла справиться с крупными крысами. Пошарив по полу рукой, Кейт нащупала одну из туфель и бросила ее на шум.

Кейт всегда отличалась меткостью, в этот раз тоже не промахнулась и услышала, как кто-то застонал.

Но ведь крысы не стонут!

Потом из темноты раздался голос лорда Уингейта.

— Черт, Кейт! — прошипел он. — Это всего лишь я.

Это был лорд Уингейт — он вошел в маленькую дверь, соединяющую их комнаты, которую она, конечно, и не подумала запереть, когда ушла к себе. К тому же ей и в голову не могло прийти, что он отважится на ночное вторжение. Она нервно потребовала у хозяина, чтобы им предоставили отдельные комнаты, и лорд Уингейт не стал возражать.

Теперь она поняла почему. Да, у них были отдельные комнаты, отделенные друг от друга дверью.

Кейт услышала, как чиркнула спичка, и в комнате стало светлее. Он принес с собой свечу и сейчас, подняв ее, смотрел на нее в неровном свете. Она слишком поздно вспомнила, что на ней нет ни лоскута одежды, и быстро натянула на себя простыню.

— Что вам нужно? — Она отвела глаза от того, что увидела в свете свечи. На нем был только халат, и, когда маркиз поднял руку, он распахнулся на груди, открыв ее взору длинный треугольник волос.

— Мне показалось, что ты зовешь меня, — удивился он ее вопросу.

— Ну так я вас не звала.

Однако, даже сказав это, она вовсе не была уверена в своей правоте. Он ведь снился ей всего несколько минут назад, и она вполне могла выкрикнуть его имя во время какого-нибудь эротического эпизода из сна.

— Кейт, — он поставил свечу на столик возле ее кровати, — я отчетливо слышал тебя. Я читал и…

Чем ближе он подходил к кровати, тем выше она натягивала простыню.

— Может, я и позвала вас, — неохотно признала она, — но только во сне. Мне жаль, если я вас побеспокоила.

Однако, к сожалению, вместо того чтобы обидеться и уйти, лорд Уингейт присел на кровать рядом с ней и спрятал свое лицо в ладонях.

— Ничего. Я все равно не мог заснуть, — сказал он доскам пола. — Знаешь, Кейт, нам ни за что не успеть вовремя. И все этот дождь…

Изабель. Это все, что ему нужно. Поговорить об Изабель.

— Ну нет, — с уверенностью, которой она вовсе не испытывала, перебила его Кейт, — мы найдем ее. Конечно же, найдем.

— Нет. — Он сидел к ней спиной, лица не было видно, но вся его поза выражала невыносимую боль и вину, которую он нес на своих плечах. — Не найдем. Мы приедем слишком поздно. И тогда ей придется выйти за него замуж.

Кейт, пораженная печалью, которая звучала в его низком мужественном голосе, непроизвольно потянулась к нему и положила руку на широкую, сильную спину. Потому что ситуация была намного хуже, чем представлялось Берку. Дэниел Крэйвен никогда не женится на Изабель. Кейт это знала.

Но разумеется, не могла сказать об этом отцу Изабель.

— Это был Крэйвен! — неожиданно заявил он.

Кейт, не понимая, взглянула на него:

— Прошу прощения?

— Это был Крэйвен, — повторил он. — Изабель сказала мне, что тогда с тобой в саду был Дэниел Крэйвен, а не лорд Палмер. А ты позволила мне думать, что это был он. Почему?

Кейт, которую потрясло то, что он так резко сменил тему, сделала глотательное движение, но так и не подняла глаз от стеганого одеяла, которое во сне отпихнула к спинке кровати.

— Это не имеет значения, — поспешно проговорила она. — Больше не имеет.

— Нет, имеет! — возразил он. — Это слишком серьезно. Почему ты мне не сказала?

Кейт облизнула губы. Во рту у нее вдруг стало очень сухо.

— Ну, — начала она, — думаю… Я думаю, потому, что не хотела, чтобы вы его убили. Я полагала… я полагала, что это вызовет скандал, а мне казалось, что их и без того хватало…

— Ты защищала меня? — недоверчиво спросил он. — Ты позволила мне подумать про тебя что-то ужасное, лишь бы защитить меня?

Тогда она совершила ошибку, подняв глаза.

— И Изабель. — Она не желала, чтобы он думал, будто она сделала это исключительно ради него. Ведь тогда он решит, что небезразличен ей. А это вовсе не так. Ей совершенно нет до него дела.

— Значит, — обманчиво-нежным голосом, как недавно в карете, сказал он, — я немножко тебе нравлюсь, Кейт? Я имею в виду, раз ты решила уберечь меня от скандала.

Ей хотелось отвести глаза. Больше всего на свете ей хотелось отвести глаза. Так почему же ей это не удается? Она смотрела в его глаза, замечая теперь, когда он сидел так близко, что они совершенно зеленые. В них были крошечные золотые искорки, словно золотые рыбки, плавающие в зеленом пруду.

— Думаю, да, — ответила Кейт. — Тогда.

— Но теперь уже нет? — Он потянулся к простыне, которую она сжимала в руках.

— Верно. — Она еще крепче вцепилась в тонкую материю.

— Тогда почему, — он легонько потянул простыню на себя, — ты здесь?

— Я уже говорила, что приехала только ради Изабель…

Но это было все, что ей удалось произнести, так как он наклонился и прижался к ее губам.

Поцелуи не прекращались, и Кейт подумала, что на этот раз они до добра не доведут. Они не были похожи на жесткие, требовательные поцелуи, которыми он осыпал ее в ту ночь в библиотеке. Они не были похожи и на нежные, осторожные поцелуи, которыми они обменивались позже в его спальне, прежде чем он начал так беззастенчиво разглагольствовать о книжных магазинах и фаэтонах. Они больше походили на те, в экипаже…

Хотя поцелуи были и не совсем такие, как тогда. Сейчас в них было что-то такое, чего Кейт не могла понять, потому что прежде ни с чем подобным не сталкивалась. И все же когда лорд Уингейт — Берк, запомнит она когда-нибудь, что его нужно называть Берк? — целовал ее, она начала понимать, что это было.

Это было страстным желанием.

Так просто. Так просто отдаться ему, его поцелуям, которые вскоре уже не были наполнены просто желанием, — их переполнял голод, требовательный голод. Намного проще отдаться ему, чем сопротивляться. И что даст ей сопротивление? Ничего, кроме, быть может, какого-нибудь ничтожного морального удовлетворения. И разве ей не приятно, когда его пальцы доставляют ей столько физического наслаждения?

Ее тело еще не забыло его прикосновений. Да и как оно могло забыть, когда все в нем, от дурманящего, присущего только ему мускусного аромата — ведь ей достаточно было раз вдохнуть его, чтобы ощутить слабость в коленях — до огрубевших пальцев на ее коже, напоминало об этом?

И не просто напоминало, но и заставило ее саму броситься в атаку. Не успела ее рука коснуться обнаженной груди Берка, как она уже пыталась распахнуть его халат и судорожно боролась с узлом на поясе, не позволявшим это сделать. У него же таких забот не было, ведь она была полностью обнажена, когда он убрал прикрывавшую ее тело простыню. Он оторвался от ее рта и скользил губами — дневная щетина на его лице обжигала ее кожу везде, где он к ней прикасался — по шее и дальше, к груди, которой целиком владели его руки.

Кейт по-прежнему не оставляла своих попыток. Она еще раз потянула за узел на поясе, но он не поддался, и тогда она просунула руку под халат и с наслаждением сжала пальцами его напряженную плоть, которую пока ей не удавалось увидеть. Берк вперил в нее свой непостижимый взгляд, и Кейт сильнее сжала пальцы, главным образом для того, чтобы посмотреть, что будет дальше.

А дальше было так. Берк схватил ее за запястье, а другой рукой прижал ее к подушке.

— Что, — хрипло прошептал он, — ты собираешься сделать? Закончить прежде, чем все начнется?

Свободной рукой Кейт потянула за пояс его халата.

— Сними это, — попросила она.

Его не нужно было просить дважды.

И когда халат летел на пол, твердое колено Берка оказалось у нее между ног и резко раздвинуло их настолько, чтобы для него хватило места, и он лег на нее, а обе его руки лежали на бугорках ее грудей. Затем он снова припал к ее губам, на этот раз поцелуй ясно показал, что он едва сдерживает желание овладеть ею — будто это и так не понятно, особенно если судить по силе его возбуждения, которое она ощущала на внутренней поверхности своих бедер.

И вот, промычав что-то нечленораздельное — поцелуй поглотил звук его голоса, — он внезапно вошел в нее, погружаясь так глубоко, как только мог, ощущая при этом, как ее жар и нежная влажность сжимают его плоть, сжимают сильнее, чем это могли сделать ее пальцы. Кейт под ним застонала, когда он вошел в нее, точно так же, как в первый раз. Только в эту ночь не было слез, она лишь вцепилась пальцами в его плечи, словно терпящий бедствие матрос в плавающее в море бревно.

А ему каждый раз, как он входил в нее, безумный от захлестывавшего его наслаждения, — ему каждый раз казалось, будто он возвращается домой.

Кейт утонула первой. Она отпустила его плечи и позволила волнам подхватить ее. Ее больше не волновало, сможет ли она оставаться на плаву, она больше не могла держать голову на поверхности. Ее закружило в безжалостном водовороте и потянуло вниз. Она по спирали опускалась все глубже и глубже, пока вдруг ее не ударило о берег, словно настоящая стена воды выбросила ее туда.

И она лежит под ним, изнуренная и задыхающаяся, едва ли понимая, что и он попал в этот бешеный водоворот вместе с ней и теперь обрушился на нее в изнеможении, и его сердце бешено стучит рядом с ее любящим сердцем.

Кейт открыла глаза и увидела, что свеча погасла. Они лежали в полной темноте. Где-то вдалеке рокотал гром, но дождь больше не барабанил по окну у изголовья кровати. Буря за окном спальни и внутри ее прекратилась.

Берк, похоже, тоже это понял и молча сполз с нее. Кейт чуть не закричала, когда холодный воздух попал на те места, которые только что прикрывало его тело.

Но она не долго оставалась одна. Он сел на кровати и нащупал одеяло, которое она так неосторожно скинула с себя во сне. И этим одеялом он накрыл их обоих, заботливо подоткнув края под Кейт, затем обнял ее за талию и прижал к своему огромному телу.

Были кое-какие вещи, которые она должна была ему сказать. Кейт лениво подумала про них и даже приоткрыла губы, чтобы произнести их вслух: он не должен думать, что если их тела получают удовольствие друг от друга, то у него есть причина быть уверенным в том, что она возьмет и передумает по поводу…

Но он, словно прочитав ее мысли, наклонился к ней и прошептал:

— Ш-ш… — затем убрал с ее лица прядь волос и поцеловал перед тем, как заснуть.

И в самом деле, она слишком устала, чтобы продолжать спорить.

Глава 27

Берк спал. Но во сне что-то давило ему на грудь, и он проснулся, и когда открыл глаза, чтобы посмотреть, что это, увидел Кейт. Она во сне легла на него, и теперь ее щека покоилась у его сердца, а волосы рассыпались у него по плечам и сияли словно золото. Одна прядь щекотала ему шею под подбородком.

С трудом он понял, что вряд ли это сон, потому что они были не в его огромной спальне на Парк-лейн, а в маленькой комнатке с низким потолком в придорожной гостинице рядом с какой-то неприметной деревней, и он слышал, как внизу жена хозяина гремит посудой. За маленьким окном брезжил рассвет — по крайней мере он решил, что это так. Было трудно что-либо разобрать из-за густого тумана, который наползал на деревушку. Дождь прекратился еще ночью, но снаружи была сплошная темень, и казалось, что там холодно. Настоящая осень. «Что ж, — подумал он, — есть уважительная причина не вылезать из-под одеяла».

И все же они не могли оставаться в кровати. Потому что нужно было думать об Изабель. Об Изабель, которая с каждой минутой уходит все дальше и дальше от него.

И все же…

И все же Изабель вряд ли куда-нибудь денется так рано этим туманным утром. А он наконец здесь, рядом с Кейт. И едва ли он в скором времени соберется куда-то идти.

Ее красота до сих пор переполняла удивлением его душу. О, это была не та традиционная красота, как, скажем, у Сары Вудхарт. За исключением огромных серых глаз, все в лице Кейт было слишком маленьким, чтобы соответствовать классическим понятиям красоты. И волосы у нее были недостаточно светлыми, чтобы она считалась блондинкой, недостаточно темными, чтобы она была брюнеткой, а какими-то средними — их цвет было невозможно определить. И сама она была маленькой, почти такой маленькой, что ее можно было просто не заметить, хрупкой и недостаточно широкой в бедрах и груди, чтобы по нынешним понятиям, принятым в высшем свете, считаться красивой.

И тем не менее.

И тем не менее ее кожа была безупречная, гладкая, как атлас, и белая, как весенний цветок. Талия у Кейт была такой тонкой, что он мог обхватить ее ладонями, и пальцы при этом встретятся на полпути. А ноги ее, длинные и стройные, сужались к очаровательной формы коленям, а ступни были очень изящной формы. Между ног находилось такое нежное и тесное золотистое гнездышко, что ему не хотелось его покидать.

Но это не все, конечно. Еще были ее руки, такие маленькие, что полностью скрывались в его ладонях. У нее были изящные руки пианистки. Ее пальчики, которые прошлой ночью танцевали по его телу, чуть не довели его до безумия. И конечно же, губы. Он обвел их пальцем, а она продолжала мирно спать у него на груди. Ему было приятно ощушать на себе ее вес, мягкость ее груди, прижимавшейся к его телу.

Судя по всему, ему было более чем приятно — он почувствовал, как его плоть начала напрягаться под простыней, которая прикрывала его лишь до пояса. Вскоре простыня приняла форму шатра, а его мужское естество играло в нем роль центрального столба, и ему пришло в голову, что в отличие от любого другого утра, когда он просыпался с неутоленным желанием, сейчас он знал, что с этим делать.

И он сделал, что хотел. Только вместо того, чтобы перевернуть Кейт и войти в нее, как он сначала собирался сделать, у него возникла другая мысль. Он без труда приподнял ее и посадил на себя Это, конечно, разбудило Кейт, и она сонно подняла голову с его плеча и прищурилась от сумрачного утреннего света.

— Что? — не сразу поняла она.

Вместо ответа он положил руки ей на бедра и медленно скользнул в нее. Ее гнездышко было еще влажным с прошлой ночи, поэтому он знал, что не сделает ей больно. И все же ее глаза широко распахнулись, когда она почувствовала его в себе, и она шумно втянула в себя воздух.

— Что ты делаешь? — задыхаясь, шепнула она.

Берк показал, что он делает, приподняв ее за бедра и подвинув немного вперед, а затем вновь опустив на себя. Сам он оставался при этом неподвижным. Она вновь сделала глубокий вдох… но на этот раз по другой причине. Она попробовала двигаться так, как он ей показал, и в награду услышала стон, который сорвался с его губ. Этот стон она ощутила нежной кожей бедер, охватывающих его талию. Он застонал не столько от изумительного ощущения ее, двигавшейся вверх и вниз вдоль его плоти, пеленая его своим жаром, сколько от ее вида, когда она восседала на нем, откинув волосы назад, так что они образовали роскошную накидку у нее за спиной. Ее соски задорно смотрели в потолок. Ему хотелось дотянуться до них и ласкать ладонями, но они были заняты тем, что держали ее бедра. Но вдруг Берк понял, что не может больше спокойно лежать под ней, и, резко приподнявшись, с такой силой вошел в Кейт, что, как ему показалось, чуть не разорвал ее надвое.

Однако Кейт была упругой и двигалась вместе с ним, толчок за толчком, откидывая голову назад и восторгаясь бесчисленности способов, которыми ее нежное гнездышко принимало в себя его твердую плоть, все время заставляя ее ощущать что-то невероятное, что-то, что ей до сих пор не приходилось ощущать.

А затем она соскальзывала с него — соскальзывала в водоворот, закручивавший ее чувства между наслаждением и болью, и она потянулась к нему, слепо хватая его за руку, за плечо, за что-нибудь, что могло бы помочь ей удержаться на краю еще хоть одно мгновение… Но было слишком поздно. Она сорвалась, ее спина выгнулась, голова упала назад, волосы закрыли его колени.

И Берк, лежа под ней, видел все это, видел, как восторг захватывал все ее существо, проявившись в том, что ее губы приоткрылись и из них вырвался тихий, беспомощный крик… И он тут же последовал за ней. Все его тело от головы до согнутых в коленях ног содрогнулось, и он успел подумать, что вот-вот утопит ее в своем семени.

Придя в себя, Кейт увидела, что лежит на груди у Берка. Она подняла голову и, посмотрев на его улыбающееся лицо, обнаружила, что ее волосы окутывают их обоих, как мягкий шелковистый полог. Она потянулась, чтобы отбросить их, но Берк поймал ее руку.

— Не нужно. Мне так нравится.

И тогда ей пришлось его поцеловать. А что еще она могла сделать?

* * *

Когда он вновь появился в их комнате через полчаса, успев за это время переговорить с кучером о состоянии дорог, Кейт не успела подготовиться к тому, что ее настроение так быстро переменится. Причина заключалась том, что только что ей было ужасно плохо — настолько плохо, насколько может быть плохо человеку, у которого в желудке не осталось ничего после того, как его несколько раз подряд вырвало. Берк, обнаруживший ее там, где оставил, лишь спросил, как сделал бы всякий другой на его месте:

— Кейт? Ты не встаешь?

— Уходи, — это все, что она была способна сказать в данную минуту.

Он продолжал, однако, стоять и выглядел чересчур здоровым и отдохнувшим, в то время как она боялась пошевелиться, чтобы не вызвать нового приступа тошноты.

— Кейт, — Берк явно начал раздражаться, но старался этого не показать, — нам скоро выезжать, ты же знаешь…

— Уходи же! — На этот раз просьба — так из вежливости можно назвать то, чем на самом деле это было — сопровождалась близнецом туфли, которую Кейт запустила в Берка прошлой ночью. Он поспешно ретировался, пытаясь сообразить, надолго ли их могут задержать эти штучки. Как сказал кучер, дорога на Шотландию была в плохом состоянии, но проехать по ней можно. Если двигаться быстро, то к ночи они могли бы проехать значительную часть пути, а может, и добраться до места. Этого, конечно, не получится, если они выедут поздно, как, похоже, и будет из-за непонятных капризов Кейт.

И все же не успел он допить кофе, как внизу появилась Кейт. Она и не думала объяснять столь странное поведение. Она отказалась от яичницы с беконом, которую он подвинул к ней, но съела тост и выпила чашку чаю. Покончив с завтраком, она сказала, что готова отправиться в путь, однако в ее голосе не было уверенности.

Но это, предположил Берк, скорее всего из-за смущения или некоторой неловкости. В конце концов, после такой ночи и опытную женщину могло бросить в краску. А здесь она вынуждена находиться вместе с другими гостями, которые спали под той же крышей, что стала свидетельницей ее сомнительного поведения.

Он поспешно расплатился с хозяином гостиницы и потащил Кейт к экипажу, чтобы не затягивать неловкой сцены.

Но если Берк ожидал, что Кейт заметит его предупредительность, то его ждало глубокое разочарование. Как только он опустился на сиденье рядом с ней и обнял ее за плечи, Кейт напряглась и предложила ему занять место напротив.

Берк недоуменно посмотрел на нее.

— Кейт, ведь ты же не собираешься все начинать сначала? Я полагал, что мы все уладили.

— Что — все? — спросила Кейт. — Не думаю, чго мы уладили хоть что-нибудь. Я согласилась поехать с вами, чтобы помочь найти вашу дочь. Ничего другого.

— Если это правда, то почему ты позвала меня прошлой ночью?

— Я уже говорила, — глядя в окно, сказала она. — Это было во сне.

— Хорошо, может, тогда ты повнимательнее прислушаешься к своим снам, Кейт. — Берк был серьезен. — Может, они пытаются сказать тебе что-то. Может, они пытаются сказать то, что ты, видимо, не можешь сказать сама, что ты меня любишь и хочешь выйти за меня замуж…

По-прежнему не глядя в его сторону, Кейт отрицательно покачала головой.

— Ты хочешь сказать, — Берк тщательно подбирал слова, — что даже после этой ночи — не говоря уже о сегодняшнем утре — у тебя по-прежнему нет намерения выходить за меня замуж?

— Именно так, — ответила она окну.

Ему еще никогда так не хотелось что-нибудь сокрушить, как в тот момент. Его пальцы сжались в кулаки, но он засунул их в карманы. У него нет ни малейшего желания, убеждал он себя, пускать их в ход.

— Ты — маленькая лицемерка! — прорычал он.

Это наконец заставило ее обернуться.

— Лицемерка? — протянула она.

— Впрочем, — проговорил он со спокойствием, которое удивило даже его самого, — это еще вежливое определение.

И без того огромные серые глаза Кейт расширились.

— Вежливое определение для чего?

— Для женщины, которая ведет себя как ты, Кейт. Ты заявляешь, что не желаешь иметь со мной ничего общего, и при этом ночью и утром занимаешься со мной любовью, как женщина, явно получающая от этого удовольствие. Поскольку ты не требуешь оплаты за такие услуги, то мне остается предположить, что ты делаешь это потому, что я тебе нравлюсь — во всяком случае, немного нравлюсь. А от этого твое поведение, прошу меня простить, смахивает на лицемерие.

Она и раньше была несколько бледна, однако сейчас вся оставшаяся краска в одно мгновение схлынула с ее щек. Кейт смотрела на него, слегка приоткрыв губы, словно была не в состоянии вымолвить хоть слово. Затем, как заметил Берк, краска, только что совершенно покинувшая ее лицо, вернулась, залив Кейт густой волной. Ее губы и щеки запылали.

— Я… Это все из-за вас… Если бы не вы…

Разозлившись на себя из-за этого глупого заикания, она резко отвернулась от него, щеки ее горели. Обращаясь к полу, Кейт проговорила:

— Вы сами виноваты. Если бы вы ушли, когда я попросила… Не понимаю, как можно ожидать, что я способна устоять перед вами…

— Кейт. — Кулаки у Берка немного разжались (не те кулаки, которые он прятал от Кейт, а те, которые снова сжимались у него в желудке). Но это было не столько от того, что он услышал… хотя того, что сказала Кейт, было вполне достаточно, чтобы усмирить его гнев. Это в основном было связано с тем, как она это сказала — с дрожанием в голосе, с румянцем и с боязнью встретиться с ним взглядом. Вдруг причина ее враждебности стала ему понятна. По крайней мере он так решил. — Кейт, — снова заговорил он. Ему очень хотелось взять ее за руку, но он сдержался, чувствуя, что уже без особых усилий заработал победное очко, заставив ее столь откровенно высказаться. — Прислушайся к себе. Ты слышала, что только что сказала? Если то, что ты сказала, — правда, то как ты даже можешь подумать о том, чтобы не выйти за меня замуж?

К его крайнему изумлению, Кейт — уравновешенная, спокойная Кейт — всхлипнула. Она отвернулась, чтобы он не мог увидеть ее лица за широкими полями капора… но он увидел, как задрожали ее плечи, и явственно услышал, как она всхлипнула.

Но когда он инстинктивно потянулся к ней, эти плечи сразу напряглись. В следующий момент она откинулась на подушки сиденья в дальнем от него углу и крикнула, все еще не глядя на него:

— Ради всего святого, вы не можете сесть там и оставить меня в покое?

Берк подчинился, но только потому, что прекрасно видел — она сейчас не в том состоянии, чтобы воспринимать доводы разума. Откинувшись на спинку сиденья, он смотрел на нее и думал, что, может быть, ночью — или нет, скорее ранним утром, видимо, когда он уходил поговорить с кучером, — кто-то пришел и забрал нежную, разумную Кейт, которую он знал, и заменил ее этой непредсказуемой, раздражительной Кейт. Он всегда считал, что она наименее подверженная переменам настроения женщина из всех, кого он знал, что в ее характере нет склонности к беспричинным припадкам дурного расположения духа, к которым он привык в отношениях с другими особами женского пола, и в первую очередь с собственной дочерью.

И все же теперь он начинал понимать, что любая женщина, как бы расчудесна и разумна она ни была большую часть времени, может быть подвержена этим внезапным и неожиданным сменам настроения.

Если, конечно, у Кейт не было каких-то причин вести себя подобным образом. Каких-то причин, помимо одной очевидной — того, что она все еще сердится на него за то, что он пытался сделать ее своей содержанкой. Но ведь за это он уже извинился и попытался все исправить, сделав ей предложение. Так почему же она теперь так удручена? Он не считал ее женщиной, способной таить что-либо в себе. Если бы это было так, она ни за что не согласилась бы помочь ему в поисках Изабель.

Ладно, подумал он, подождем. Когда все закончится — когда с Божьей помощью они найдут Изабель и Кейт уговорит ее отказаться от безумного плана выйти замуж за этого выродка Крэйвена, — тогда он все уладит с ней миром.

Не сомневайтесь, он так и сделает.

Глава 28

Было уже за полночь, когда они добрались до Гретна-Грин. Кейт уже давно провалилась в беспокойный сон, и когда экипаж наконец остановился, она даже не проснулась. Наоборот, она поудобнее устроилась на сиденье, благодарная, что тряска, которая мучила ее всю дорогу, в конце концов прекратилась.

Но ей не пришлось долго спать. Вскоре она вновь почувствовала, что ее качнуло, но это уже было не движение экипажа, а рука, которая опустилась на ее плечо.

— Проснись, Кейт. — Дыхание маркиза своим теплом ласкало ей ухо. — Мы приехали.

Она раздраженно завертелась, пытаясь повернуться к нему спиной, — это было не просто, так как сиденье было узким, а кринолин ее платья — широким. И все же ей было удобно — уж точно удобнее, чем в продолжение всего дня, — и мысль о том, что опять нужно куда-то идти, была ей ненавистна.

— Ну и пусть, — не открывая глаз, пробормотала она, словно это могло заставить Берка испариться. — Просто дайте мне поспать.

— Не можешь же ты спать в экипаже, Кейт!

В голосе Берка звучало что-то незнакомое. Сквозь сон Кейт приняла это за сдержанное удивление и хотела сказать: «Я вам не ребенок», — прекрасно понимая, что ведет себя именно так. Только она очень устала. Почему бы ему просто не уйти и не дать ей поспать?

Потом она почувствовала, что он просунул одну руку ей под спину, а другую — под колени и поднял ее с сиденья.

Кейт моментально проснулась, сон как ветром сдуло, и она почувствовала себя глубоко несчастной. Это свое состояние она продемонстрировала, ткнув кулачком в грудь маркизу.

— Поставьте меня на землю! — рассердилась она. — Я вам не калека и вполне могу идти сама.

Маркиз посмотрел под ноги.

— Но, Кейт…

— Поставьте меня на землю, говорю я вам!

Берк вздохнул и подчинился. Она тут же по щиколотку утонула в громадной грязной луже, оставшейся после дождя.

— Ой… — Кейт с ужасом подхватила подол платья и посмотрела на свои ноги. Берк, стоя около нее, тоже смотрел на ее ноги, которые она поворачивала то так, то этак, чтобы определить в падающем из окна гостиницы свете понесенный ущерб.

— Я пытался тебе сказать, — он больше не мог сдерживаться и от души веселился, — но ты зачем-то ударила меня…

— Я знаю.

— Это ведь ты настаивала, чтобы тебя поставили на землю.

— Я знаю.

— Если бы ты не сочла мою близость столь неприятной, я бы с удовольствием отнес тебя прямо в комнату.

— Я знаю, — на этот раз Кейт произнесла это, стуча зубами. Вода в луже была холодной.

Маркиз вздохнул. Затем, наклонившись, снова поднял ее на руки.

На этот раз Кейт не возмущалась. Она даже обняла его за шею и повисла на нем всем своим весом, когда он нес ее через двор, потом вверх по лестнице и дальше в освещенную светом камина гостиную, где Кейт увидела столько людей, которые глазели на них, повернув головы от своих столов, что тут же спрятала лицо на плече у Берка, чтобы не встречаться с их взглядами. Берк все, конечно, заметил и тоже нашел это весьма занимательным. Кейт услышала, как он прыснул.

— Ничего смешного тут нет, — проворчала она в грудь Берка.

— Тут и вправду нет ничего смешного, — согласился он, поднимаясь по лестнице на второй этаж. — А вот ты смешна.

— Ничего я не смешна, — все еще уткнувшись в его грудь, заявила она. — Я смущена. Я устала и голодна, а еще я мокрая и несчастная. Вот и все. И мне не хочется, чтобы все таращились на меня.

— Не беспокойся, — небрежно произнес он. — Все подумали, что мы женаты.

При этих словах она подняла голову.

— Да? А почему?

— Ну, мне пришлось им так сказать, когда выяснилось, что здесь осталась свободной всего одна комната. — Внезапно он остановился. — Ну вот мы и пришли.

Берк распахнул дверь и осторожно опустил Кейт в глубокое кресло у жарко пылающего камина. Огонь мгновенно нагрел ее мокрые ботинки и чулки, показав тем самым, чего ей так не хватало, потому что она была не только усталой и голодной, мокрой и несчастной, но еще и сильно замерзла.

Но тепло, каким бы уютным оно ни было, не могло отвлечь ее от мыслей, что Берк Трэхерн продолжает гнуть свою линию в отношении ее.

— Сейчас принесут ужин. — Он снял перчатки и плащ. — Не могу поручиться, что так поздно он будет изысканным, но хозяин заверил меня, что у его жены найдется один-два припрятанных пирога с мясом. При условии, что начинка в них не из потрохов, они должны быть съедобными.

Кейт чувствовала, как огонь отогревает ее лицо и руки, а также почти одеревеневшие от холода ноги. Это было изумительное ощущение — ощущение внезапного перехода от ужасного неудобства к полному уюту. Ну пусть не к полному. Еще нужно снять ботинки, конечно, а с этим придется потрудиться, ведь шнурки намокли и их будет непросто развязать.

— О, — услышала она голос Берка, когда раздался стук в дверь. — Должно быть, это еда.

Потом он ненадолго пропал, а Кейт осталась сидеть в кресле, и это было хорошо, если учесть, что ее начала окутывать приятная сонливость, которая, Кейт это чувствовала, возвращалась к ней. И вправду, не стоит поднимать шум по поводу того, что он все устроил так, чтобы они снова оказались в одной постели. Она может спать прямо здесь, в кресле, и будет чувствовать себя прекрасно. Так она и сделает. Она уснет прямо здесь, и нечего беспокоиться о мокрых ботинках. У нее мокрые ноги? Они высохнут за ночь. Утром, когда она снова почувствует себя ужасно, ей будет о чем беспокоиться…

— Вот, — маркиз поднес к ее носу что-то дымящееся, — выпей это.

Кейт должна была признать, что пахло это вкусно.

— Что это? — спросила она, уже держа кружку в руке и поднося ее к губам.

— Горячий ром с маслом, — ответил Берк.

Она сделала гримасу и протянула кружку ему. Но он воспротивился ее намерениям.

— Это поможет тебе.

— Я чувствую себя прекрасно, — заявила Кейт. — Но если я это выпью, завтра мне наверняка будет плохо.

Берк взял кружку и с неодобрительным видом поставил ее на стол. Но стоило ей снова немного расслабиться, как он вернулся и опустился перед ней на колени. Он взял в руки ее левую ногу.

— Что вы делаете? — спросила Кейт, пытаясь подняться.

— Ты не можешь сидеть в мокрых ботинках, Кейт. — Он поднял ее ногу и положил себе на колено. Теперь он возился со шнурками, не глядя на нее, полностью сосредоточившись на своей работе. — Ты простудишься.

Она понимала, что он прав, и то, что он сейчас делает, едва ли неприличнее того, чем они занимались прошлой ночью. И все же ее скромность — то, что от нее осталось, — восстала.

— Вы просто не смеете! — взвизгнула она, но, в следующее мгновение сообразив, что у нее это получилось достаточно громко, чтобы их услышали в зале внизу, а может, и на всем нижнем этаже, понизила голос: — Вы просто не смеете… вот так снимать с меня ботинки.

— Конечно, смею, — до умопомрачения резонно сказал он.

— Нет, не смеете! — настаивала она. — И вы не смеете говорить людям, что мы женаты, когда прекрасно знаете, что это вовсе не так!

Он спросил довольно спокойно:

— А что, по-твоему, я должен был сказать, Кейт?

— Разве это единственная гостиница в Гретна-Грин? Разве мы не могли найти другую, где были бы свободны две комнаты?

— Глубокой ночью? В такую погоду? И в это время года, когда в разгаре сезон охоты? — Он насмешливо посмотрел на нее. — Кроме того, какой в этом смысл? Ты ведь знаешь, что мы все равно в конце концов будем вместе.

Она набрала в грудь воздуха, чтобы прошипеть:

— Берк, прошлая ночь была…

— …ошибкой. — Он снова занялся ее мокрыми шнурками. — Да, да, я знаю. Это утро — тоже. Ты уже достаточно ясно выразила свои чувства по этому поводу. Поверни немного ногу, дорогая.

— И еще! — вскинулась она. — Не смей называть меня «дорогая». Я тебе не дорогая. — Он стащил с нее левый ботинок. Теперь его пальцы двигались под платьем вверх по ноге, и Кейт немедленно поджала ее.

— Что это ты делаешь? — выдохнула она.

Берк удивленно взглянул на нее.

— Снимаю чулок, — пожал он плечами, крепко держа ее за лодыжку. — Он промок насквозь.

Он прав, чулок действительно мокрый. А наклоняться, чтобы снять его самой, когда корсет впивается в тело, а кринолин задирается вверх, занятие не из приятных. Она так устала… А его пальцы такие теплые…

Что же она ему говорила? Ах да. Она напомнила ему — и себе, — как бессмысленно мечтать о том, что они однажды будут счастливы вместе.

— Я тебе не дорогая! — повторила она, пока он занимался чулком, который был пристегнут к отвороту ее панталон. — Я бывшая компаньонка твоей дочери, которую ты совратил, и…

— Я тебя не совращал, — перебил ее Берк, теперь его внимание было приковано к пуговицам, которые находились глубоко под платьем и кринолином, на уровне колен. — Это ты совратила меня.

Вместе с теплом огня Кейт ощущала на своих бедрах тепло дыхания Берка. Это было очень необычное ощущение, несмотря на то что была еще ткань панталон, которая служила щитом от тепла огня и тепла его дыхания.

И хоть это несколько отвлекало Кейт, она продолжала говорить, немного излишне напыщенно для женщины, у которой между ног находилась голова ее любовника.

— Если ты забыл, то напомню, что я была девственницей. А девственницы не могут никого совратить.

— Какая девственница, — хмыкнул он, успешно справившись с пуговицами и теперь аккуратно стягивая с нее чулок, а его пальцы едва касались гладкой белой кожи на ее ноге, — носится по дому среди ночи в неглиже?

— Ты хочешь сказать, что я не была девственницей?

— Нет. — Берк наконец снял чулок и отложил его в сторону. — Я просто говорю, что тому, кто бережет свою невинность так ревностно, как, я понимаю, ты ее берегла, — тому следует выбирать ночную рубашку несколько менее… возбуждающего фасона.

Он поставил ее левую ногу, теперь уже обнаженную, на подушку кресла, а потом взялся за правую.

— Ничего более нелепого, — возмутилась Кейт, — я не слышала никогда в жизни!

— Личность, которая завлекает других, — назидательно проговорил Берк, развязывая шнурки на правом ботинке гораздо быстрее, чем на левом, когда он приобрел опыт в расшнуровывании дамских ботинок, — в греховные деяния, пуская в ход свое сладострастие, совершает, по определению, действие совращения. Это делает вас, мисс Мейхью, виновной стороной. А ты виновата, между прочим, не только в совращении меня, но и в том, что жестоко бросила меня на следующий же день.

— Только, — объявила она, — потому, что ты хотел сделать меня своей содержанкой.

— А позже, — продолжал он, словно не слыша ее слов, — когда я сделал тебе предложение, то снова был холодно отвергнут.

— Ты предложил мне выйти за тебя замуж, лишь узнав, что моя семья раньше имела кое-какие деньги и собственность.

— Не хочу тебя обидеть, Кейт, — он поднял ее юбку и принялся заниматься правым чулком, быстро справившись с ботинком, — но хотя я уверен, что ты очень любила своего отца и он наверняка был джентльменом, он умер при довольно странных обстоятельствах…

— Это неправда! — оскорбленно воскликнула Кейт. — Мало ли что говорят о нем. Это неправда.

— …и все же, зная довольно много об этих обстоятельствах, я тем не менее хочу на тебе жениться. Ну и как ты это объяснишь?

— Невменяемостью? — предположила она, пожав плечами.

Но ей стало трудно говорить, потому что его пальцы снова были на ней. Она чувствовала, как они дотрагиваются до внутренней поверхности ее ноги. Это ощущение, гораздо более сильное, чем от тепла камина, привело к тому, что она забыла, о чем они только что спорили — и вообще спорили ли они о чем-то.

— У меня хватило ума на то, чтобы добраться до Шотландии в кратчайшее время, не так ли? — сказал Берк.

— Только, — заявила Кейт, — из страха, что твою дочь ожидает такая же судьба, как и меня.

— Вовсе нет. — Берк осторожно стягивал чулок с ее прекрасно очерченной икры. — Если бы я думал, что Дэниел Крэйвен любит Изабель хотя бы вполовину так, как я люблю тебя, я не стал бы противиться их союзу.

Вдруг ей стало ужасно трудно говорить. Она откашлялась.

— Это, — начала она и вынуждена была снова откашливаться. — Это…

— Это правда. — Берк провел рукой по коже, которую он только что освободил от чулка. — Ты знаешь, что это правда.

— Ничего я не знаю. — Теперь у нее было еще больше проблем с речью. — Я не могу…

А затем слова и вовсе застряли у нее в горле, когда он дотронулся губами до того места, где только что была его рука. Кейт тут же напряглась, стоило ей почувствовать на шелковистой коже внутренней стороны бедра его колючую щеку после бесконечно нежного прикосновения губ и языка, который едва коснулся ее, но обжег, словно раскаленный металл.

Кейт подняла руку. Она не знала, что собирается делать: остановить его или потребовать, чтобы он продолжал. Но когда ее пальцы коснулись его густых черных волос, они сами по себе сжались и притянули его голову к ней, вместо того чтобы оттолкнуть. И она его не оттолкнула.

— Берк, — произнесла она, но имя прозвучало как-то смешно, словно это было не слово, а просто судорожный вздох.

Вместо того чтобы остановиться, вместо того чтобы поднять голову, маркиз стал еще настойчивее. Он потянул вверх обшитые кружевами отвороты ее панталон, пока они не оказались завернутыми на середине бедер. Теперь его губы неумолимо двигались вслед за кружевами и испепеляли каждый дюйм кожи, который попадался им на пути, — так же, как огонь, пылающий в камине, превращал в пепел деревянные поленья. И Кейт тоже превращалась в пепел…

И ей это ощущение вовсе не было неприятно — ощущение, что тебя пожирает огонь.

О нет. Совсем наоборот.

А потом его пальцы, ловкие и умелые, проскользнули в разрез в треугольной вставке панталон. Кейт резко втянула в себя воздух, почувствовав, что его пальцы коснулись ее самого сокровенного — горячего и влажного бугорка — не один раз, что могло быть случайностью, даже не два, а три раза, каждый раз вызывая в ее теле дрожь наслаждения.

И они остались там, эти сильные знающие пальцы, целенаправленно лаская ту часть ее тела, которая так давно жаждала его прикосновения. Пальцы Кейт сжались на его волосах в кулаки — достаточно крепко, чтобы он почувствовал боль, будь он в состоянии замечать хоть что-нибудь, кроме ее страстного желания и тяжелых ударов собственного сердца.

Но когда несколькими секундами позже на место его пальцев пришли губы, Кейт испытала такой взрыв эмоций, какого не испытывала никогда прежде. Влажное тепло его рта в этом самом нежном из мест, бесконечная мягкость его губ, резко контрастирующая с расчетливыми движениями языка и грубостью острой щетины на его щеках и подбородке, царапающей особенно чувствительную кожу между ног, — это было слишком! Это было нечестно. Это было неправильно. Это должно быть неправильно, потому что, как она считала, ничто из того, что бывает так хорошо, не бывает правильно.

Все это Кейт хотела сказать ему. Она хотела попросить его остановиться. Боже, ведь на ней все еще был ее капор! Разве такое может быть, чтобы голова мужчины находилась у вас между ног, когда вы еще не сняли капор!

И тем не менее было почти невозможно думать о том, что правильно, а что неправильно, в тот момент, когда она испытывала ощущения, о существовании которых даже и не подозревала. Часть ее существа хотела убежать, оттолкнуть его, сжать ноги, поправить платье и посмотреть на него с видом оскорбленной добродетели. Как еще ей сохранить разум? Но другая часть — более сильная — полагала, что черта разумного уже пройдена и для чего тогда отталкивать его, если каждым толчком языка, каждым движением губ он приближает ее к небесам?

И тогда, почти лишившись чувств от наслаждения, Кейт вновь произнесла его имя — это был выдох, почти беззвучное движение губ. Но Берк услышал. Он услышал. И его имя на ее губах для него всегда было сигналом к безумству. Еще до того, как Кейт осознала, что происходит, она поняла, что он поднимает голову — его бакенбарды больно, но одновременно страшно приятно царапали чувствительные места ее тела, — а его руки крепко обхватили ее бедра.

В следующее мгновение он поднимал ее из кресла, хотя юбки задрались на талию, сердце, как у зайца, выпрыгивало из груди, а треугольник на панталонах увлажнился от желания. И вот она ощутила, как под ней гостеприимно подался матрас и Берк вновь оказался у нее между ног, правда, на этот раз это было его колено, которое раздвигало их в стороны, а он тем временем, стоя над ней, лихорадочно расстегивал брюки. Кейт наблюдала за ним в некотором изумлении, замечая с головокружительным чувством удовлетворения, что у него дрожат руки и что, когда он наконец освободил себя, его естество было громадным от желания обладать ею. «Ха, — подумала она. — Мне это удалось! Я добилась от него этого».

Но другого шанса, чтобы подумать о чем-либо, у нее не было, потому что он без дальнейших игр резко вошел в нее. О, это, конечно же, было ошеломляюще — она вскрикнула от изумления, хотя на самом деле они и прежде это проделывали. И все же это было непередаваемое ощущение, когда этот толстый твердый предмет внезапно ворвался в то место, которое еще секунды назад ласкали нежнейшие поцелуи. Она была ошеломлена, когда почувствовала на себе его вес. Она была ошеломлена, когда протянула руку и наткнулась на накрахмаленные складки его галстука — и вспомнила, что оба они были в одежде.

Губы Берка ласкали ее шею чуть ниже мочки правого уха. Он прижал ее руки к матрасу, когда она пыталась дотронуться до него, словно ее прикосновение было для него чем-то опасным. Он с каждым разом все глубже погружался в теплую глубину, вдавливая ее тело в мягкий матрас. А она с готовностью поднимала бедра, чтобы встретить каждый его толчок.

Да! Да! Она его хочет. Он ей нужен.

А затем она опять сорвалась с края. Она не хотела туда так скоро. Но он толкал ее туда своими нежными поцелуями, силой толчков, которыми он входил в нее. Она жаждала вцепиться в него, чтобы не потеряться в безумном наслаждении, в которое он неотвратимо ее увлекал. Но его пальцы по-прежнему сжимали ее запястья, словно она была пленницей, которую он не желал отпускать на волю, — пленницей, которую он намеревался подвергнуть самой сладкой из пыток…

И она сдалась.

Волны безумного наслаждения накрыли ее с головой. Оказавшись в неумолимых объятиях Берка, Кейт извивалась под ним и, выгнув спину, прижималась к нему низом живота. Она издала какой-то звук — крик беспомощности, — и тогда он отпустил ее руки, взял в ладони ее лицо, и его тело наконец тоже содрогнулось.

Кейт, чувствуя себя значительно лучше, чем весь день, была, однако, слегка смущена. Когда через некоторое время к ней вернулась способность видеть окружающий ее мир, она робко проговорила:

— Я так и не успела снять капор. — И это прозвучало так, словно то, что она все это время была в головном уборе, могло быть более шокирующим, чем все остальное, что они с ним проделали.

Берк поднял голову от ее шеи, где прятал лицо, когда прекратились последние судороги, сотрясавшие его тело. Он посмотрел на ее припухшие губы и подернутые пеленой серые глаза. Длинная прядь золотистых волос выбилась из-под капора и лежала у нее на щеке. Он приподнялся на локтях, тем самым немного облегчив нагрузку, которую испытывало ее маленькое тело, и приподнял пальцами эту прядь.

— Это самая большая ошибка, — очень серьезно сказал он, поднося шелковистую прядь к губам. — В будущем я никогда не забуду сначала снять капор.

— Буду надеяться на это, — сонно пробормотала она, совершенно забыв, что именно общего с ним будущего она и не хотела.

Или это было именно то, чего она хотела?

Глава 29

Когда утром Кейт проснулась, она никак не могла понять, где находится и как сюда попала.

Она знала, что еще рано, потому что пока не чувствовала тошноты. А плохо ей становилось, как по часам, — к восьми утра. Она сообразила, что находится не в «Белом коттедже», только тогда, когда, потянувшись, чтобы ощутить мягкую шубку Леди Бэбби, дотронулась до чего-то жесткого. Открыв один глаз, чтобы посмотреть, что же это может быть, Кейт обнаружила, что ее рука покоится в зарослях черных волос, покрывающих мужскую грудь. Грудь, как она поняла, посмотрев повнимательнее, принадлежит маркизу Уингейту, который лежит совершенно голый в ее постели.

Или это она голая лежит в его постели? Она не могла точно сказать.

Потом ей припомнились события прошедшей ночи, и она с тихим «о-ох» упала на подушки.

Конечно, они в Гретна-Грин. Они здесь, чтобы найти Изабель, убежавшую с Дэниелом Крэйвеном. Дэниелом Крэйвеном, который однажды украл у Кейт все, что ей было дорого, и теперь пытался по непонятным пока для нее причинам сделать то же самое с Берком Трэхерном.

Они в какой-то гостинице, и хозяева считают, что они муж и жена. Что ж, они ведут себя так, словно они действительно муж и жена. Если только женатые люди проделывают такие штуки, в чем Кейт сильно сомневалась. Она ни на мгновение не могла поверить, что ее отец когда-нибудь… Или что ее мать когда-нибудь…

Она, покраснев от смущения, решила, что лучше не думать о таких вещах. То, что происходило в постели ее родителей, не имеет никакого отношения к тому, что происходит в ее постели. Совершенно. Главным образом потому, что в этом участвует Берк.

Берк. Она скосила глаза в его сторону. Он еще спал, его поросшая жесткими волосами грудь размеренно поднималась и опускалась. Вот как она теперь думает о нем. Как о Берке. Не как о лорде Уингейте. А по имени — Берк. Странное имя. Больше похоже на фамилию, чем на имя, и к тому же слишком короткое для такого большого мужчины. Берк.

Она оперлась на локоть, чтобы поближе рассмотреть его.

У него, с удивлением увидела она, было несколько седых волос, перемешавшихся с черными, и на голове, и на груди. А почему бы и нет? В конце концов, ему далеко за тридцать. У него взрослая дочь. Ну, во всяком случае, достаточно взрослая. Сколько ему было лет, когда родилась Кейт?

Тринадцать.

Что ж, разница в тринадцать лет не так уж и велика. Да он и не выглядит на свои годы. Никто, увидев его сейчас, не сказал бы, что ему тридцать шесть лет. Не то чтобы тридцать шесть это слишком много. Просто слишком много для мужчины, который способен проделывать… то, что они проделывали столько раз за последние несколько дней.

Но они должны прекратить заниматься этим, подумала она, убирая руку с его груди. Ведь еще неизвестно, что они будут делать после того, как найдут Изабель и она не позволит Берку убить Дэниела Крэйвена. У них ничего не получится. Ничего не может получиться. Она не может выйти за него замуж, как бы сильно этого ни хотела.

Она не позволит, чтобы это произошло опять. В самом деле, она может пресечь это в корне, если ей удастся встать и одеться, прежде чем он… и прежде чем начнется приступ тошноты. Это длится недолго, и если только ей удастся одеться, не разбудив его…

Слишком поздно. Она осторожно откинула одеяло, спустила ноги на ледяной пол, но это движение сразу разбудило его. Внезапно покрытая волосами грудь, которой она только что любовалась, оказалась на ней и тело Берка придавило ее к кровати. Обе ее руки, которые он держал одной ладонью, были прижаты к подушке за ее головой, а сам он смотрел на нее, и его лицо находилось всего в нескольких дюймах от ее лица.

— Куда-то собралась? — спросил он беззаботно, словно они были в городском доме на Парк-лейн и встретились в коридоре.

Она отрицательно мотнула головой.

— Рад этому, — улыбнулся Берк. — Потому что, мне кажется, это приятный способ просыпаться по утрам. Ты так не думаешь?

Едва ли Кейт могла ответить «нет», когда его теплая тяжесть давила на нее… особенно между ног, которые он легко раздвинул коленом.

— Честно говоря, — Берк лениво растягивал слова, — я бы хотел просыпаться так всегда. — Большим пальцем свободной руки он провел по краям ее губ, остальные покоились на шее Кейт. — Я имею в виду, чтобы ты была подо мной.

— Это… — произнесла Кейт, не узнавая своего голоса, — может быть… — Он сделал легкое движение, и она с удивлением ощутила, что он уже готов. Это, сказать по чести, доставило ей удовольствие. — …не очень удобно, — закончила она.

— Неудобно? — Теперь он целовал ее в том месте, где только что побывал его большой палец, — в уголки губ, в изгиб верхней губы, похожий на охотничий лук. — Что в этом может быть неудобного?

— Ну, ты немало весишь.

— А, — Берк целовал ее веки, — об этом я не подумал. Через секунду он уже был под ней, а Кейт сидела на нем, широко расставив ноги, и не могла понять, как это она на нем оказалась. Когда, однако, она убрала с глаз волосы, то увидела, что он выглядел очень довольным собой.

— А как насчет, — проговорил он с усмешкой, — того, чтобы мы просыпались таким образом? Я под тобой?

Она чувствовала под собой твердость его плоти, которая настырно упиралась в мягкий желобок между ее ног. И к смущению Кейт, тело ее отреагировало на это прикосновение, послав теплую волну вниз живота и раскрывшись навстречу ему так, что он без труда — о, без всякого труда — проскользнул внутрь, причем ей не пришлось сделать ни малейшего движения.

Она втянула в себя воздух и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых читался укор. Но трудно изображать возмущение, когда чувствуешь, что все делается правильно.

— Или еще лучше, — продолжал он все с той же усмешкой, — просыпаться в тебе. Вот как сейчас. — Произнося слово «сейчас», он приподнял бедра и вошел в нее еще глубже.

Кейт очень хотелось сказать, что они не за этим сюда приехали. Они приехали, чтобы найти Изабель. Разве нет?

Но она не могла думать ни о чем другом, кроме Берка, когда он был в ней, — примерно так же, как и Берк не мог думать ни о чем другом, кроме Кейт, когда она была рядом.

Она совсем не так собиралась начать день. Ей следовало подумать об этом после прошлой ночи… Неужели этот мужчина ненасытен?

Похоже, да.

Кейт, судя по всему, тоже, потому что она не только постыдно вцепилась в него губами и руками, но и обхватила ногами, словно он был конем, на котором она сидела верхом.

Но это не было похоже на верховую езду. То есть нельзя сказать, что это обычный конь. Может быть… может быть, крылатый конь. Потому что ей казалось, что она летит — или, скорее, ее возносят все выше и выше. Не к пылающему солнцу, что было бы весьма неприятно. И не к холодной и далекой луне. А к звездам, сверкающим на черном бархате ночного неба. Если она протянет руку и как следует постарается, то вполне сможет дотронуться до этих звезд…

А потом Кейт показалось, что она залетела слишком высоко и задела головой небесный бархат, потому что внезапно звезды вокруг нее закувыркались и стали падать вниз звездным дождем. Она оказалась в середине дождя из алмазов. Но она была не против этого. Она расставила руки, пытаясь поймать их как можно больше, смеющаяся, радостная…

…А потом она открыла глаза и обнаружила, что лежит на груди Берка, а он смеется над ней. Ну не то чтобы смеется. Он тяжело дышал, да к тому же его сердце колотилось с бешеной скоростью под ее грудью. Но он опять был очень доволен собой!

— Как ты? — пытаясь справиться с дыханием, спросил он.

Она немного на нем поерзала. Неужели он?.. О да, скорее всего да. Она отбросила волосы с глаз и посмотрела на него, стараясь напустить на себя равнодушное выражение.

— Прекрасно, — пожала она плечами. — А что со мной могло случиться?

Он выглядел настолько довольным собой, что Кейт удивилась, как он не лопнет.

— Ну, после всех этих криков, боюсь, к нам в двери скоро начнут стучать постояльцы, полагая, что я тебя убиваю.

Кейт возмущенно сползла с него.

— Поаккуратнее! — предупредил Берк. — Ты можешь свести на нет наши шансы создать семью.

— Не думаю, — сухо проговорила Кейт, натягивая простыню до самого подбородка, — что у нас будет что-то, о чем нам следует заботиться.

Но он пока еще не понимал. Он явно думал, что она имеет в виду их общее будущее — или его отсутствие, — и отреагировал соответственно, схватив ее за плечи.

— Ты же не имеешь в виду, — Берк поедал ее глазами, — что по-прежнему не собираешься выходить за меня замуж? После того, что было? И после прошлой ночи?

Время, видимо, приближалось к восьми часам. Кейт начала ощущать первые позывы подступающей тошноты.

— Тебе не кажется, — слабым голосом произнесла она, с трудом сделав глотательное движение, — что тебе следует озаботиться поисками твоей дочери, а не тем, хочу я или нет выходить за тебя замуж?

Он открыл рот, но, похоже, не смог найти слов для подобающего отпора. Вместо этого он отпустил ее и откатился в сторону. На его лице было написано возмущение.

И все же даже на возмущенного маркиза Уингейта стоило посмотреть, когда он абсолютно голый. И Кейт смотрела не отрываясь, несмотря на то что ей становилось все хуже. Он вскочил с кровати и теперь носился по комнате, лихорадочно натягивая на себя одежду. На нее он вообще не обращал внимания.

Ну и хорошо. Она и не хотела, чтобы он смотрел на нее. Чем больше он будет ее игнорировать, тем легче все будет в конце…

Спустя полчаса — видимо, так, поскольку Кейт уже не на шутку было плохо — Берк вернулся в комнату, которую он покинул, громко хлопнув дверью. Он принес огромный поднос, от которого исходили запахи бекона и кофе. Очень даже приятные запахи в нормальных условиях. Но не теперь.

— Вот, Кейт. — Берк ногой закрыл за собой дверь. — Я отобрал это у служанки в коридоре. Я думал, ты уже встала. Смешно, но мне никогда не казалось, что ты такая лентяйка. Давай подниматься и завтракать.

Кейт смогла лишь натянуть простыню себе на голову. Берк не был настроен шутить.

— Ну, Кейт, у нас не так уж много времени, ты же знаешь. Мне придется попотеть в поисках Крэйвена. Знаешь, сколько мест, где они могут прятаться? Это небольшое селение, это верно, но…

Кейт больше не могла сдерживаться. Запах, вид этого бекона… Она резко отбросила простыню и перегнулась через край кровати.

В желудке у нее уже давно ничего не было. Прошлым вечером она и кусочка хлеба не съела. И тем не менее ее рвало и рвало. А она при этом заливалась слезами. Кейт ничего не могла с этим поделать. Она почувствовала невыносимое унижение, когда он кинулся к ней и положил прохладную руку ей на лоб, а другой убрал ей с лица волосы. Теперь он держал ее в объятиях, шепча всякие нежные слова, пока ее тело билось в судорогах.

— Ш-ш… — проговорил Берк, когда она безуспешно попыталась высказать ему все, что она о нем думает. — Все хорошо. Прости, Кейт. Я не знал.

Он убрал с ее мокрого лба налипшие пряди и приподнял волосы на затылке, чтобы прохладный воздух хоть немного ее остудил. Через какое-то время — очень долгое, как ей показалось, но, по-видимому, не больше чем через пять — десять минут — ей стало лучше. Она зашевелилась, и Берк ее отпустил. Кейт откинулась на подушки, стараясь не смотреть на него.

Но Берк — как и все мужчины в подобных ситуациях — не обратил на это внимания. Он сел рядом с ней, в его зеленых глазах светилась тревога.

— Почему, Кейт? — Он протянул руку и убрал еще несколько прядей с ее потного лица. — Почему ты мне ничего не сказала?

Она только молча покачала головой.

— Тебе было неприятно, да, — пробормотал он, — что я не догадывался? Признаю, мне следовало понять, когда ты с таким трудом вставала вчера, но я оказался не очень сообразительным. А теперь… Теперь-то я, конечно, все знаю. — Он посмотрел на нее. В его лице уже не было сострадания. — А это заставляет меня снова задать прежний вопрос. Почему ты мне ничего не сказала, Кейт?

Она отвернулась, но Берк сидел на простыне. Кейт дрожащими руками потянула ее на себя. Когда он со вздохом подвинулся, она повернулась к нему спиной. Кейт была уверена, что это единственный способ пережить разговор, которого она с ужасом ждала с того самого момента, когда он появился у бельевой веревки в «Белом коттедже».

— Я не хотела тебе рассказывать, — сказала она стенке.

— Почему, Кейт? — В его глубоком голосе слышалось недоумение.

Кейт застонала. Это вышло непроизвольно. Она знала, что это должно произойти. Она знала. Если бы она не спала с ним, то сейчас ничего бы и не было. Злясь на себя, она кулачками смахнула слезы из уголков глаз.

— Ты не понимаешь?

— Нет. — Его голос был полон самой нежной заботы. Он не делал больше попыток прикоснуться к ней, за что Кейт была ему благодарна. — Нет, я не понимаю. Ты носишь моего ребенка, но даже не собиралась мне об этом рассказать. Ты вообще собиралась сказать мне, Кейт? — Она не могла говорить. Не могла, если не хотела разрыдаться. — Так собиралась или нет?

Она сделала вдох.

— Я хотела. Только не смогла. Потому что, знаешь, я не могу…

Брови Берка сошлись на переносице.

— Что не можешь?

— Я не могу выйти за тебя замуж, — торопливо проговорила она, чтобы скорее покончить с этой темой. — Просто не могу, Берк.

Выражение его лица изменилось. Теперь это была уже не столько тревога, сколько раздражение.

— Почему, черт побери, нет?

— Я не могу, — сквозь зубы повторила она, — вернуться назад.

— Вернуться назад? — Берк покачал головой. Слова Кейт были странно знакомыми, и все же он не мог вспомнить, где слышал их раньше. — Назад — куда?

— В твой мир, в мир… в котором я когда-то жила.

— Мой мир? О чем ты говоришь, какой мой мир?

— О Лондоне, — объяснила Кейт. — Ты не знаешь — не можешь знать, — каково мне было, когда моего отца обвинили в том, что он присвоил деньги всех этих людей. — Кейт покачала головой, ее взгляд устремился вдаль. — Они были нашими друзьями — во всяком случае, так они говорили. Но все они — все до последнего! — отвернулись от нас. Ни один не поверил в то, что отец невиновен. Ни один не поверил, что это Дэниел, а не отец…

Она замолчала, проглотив рыдание. Берк, в подавленном молчании глядевший на нее, понял, почему слова Кейт показались ему знакомыми. Няня Хинкл. Няня Хинкл пыталась предостеречь его. «Она не вернется назад», — сказала тогда старуха. Так вот что она имела в виду…

Берк открыл было рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, но Кейт продолжала прерывающимся шепотом:

— А потом, когда он умер… когда он умер, даже несмотря на то, что официально пожар признали случайным, все поверили сплетне о том, что отец специально устроил его, что он намеренно убил себя и маму, что его подтолкнули к этому, что он якобы не смог пережить позора.

Кейт перевела взгляд, который до того был прикован к стене, на Берка.

— Но он не делал этого! — ожесточенно воскликнула она. — Он не крал денег, не устраивал поджога! Они не имели права говорить то, что говорили. Теперь ты понимаешь, Берк? Я не могу вернуться назад. И раньше я едва смогла уговорить себя сделать это. Тебе пришлось предложить мне триста фунтов, чтобы я согласилась. Но теперь… теперь у меня есть ребенок, о котором мне нужно будет позаботиться. Я никогда не вернусь в тот мир. И я знаю, что не могу просить тебя покинуть его.

Он пристально посмотрел на нее.

— Не можешь?

— Как ты не поймешь? — Кейт отчаянно затрясла головой. — Я скорее буду одна растить ребенка в бесчестье, чем среди людей, которые позволили Дэниелу Крэйвену…

— Что позволили Дэниелу Крэйвену, Кейт? — осторожно спросил Берк, видя, что Кейт замолчала.

На этот раз, когда она посмотрела на него, ее взгляд уже не казался блуждающим где-то вдалеке. Она опять была с ним, рядом, и теперь выражение гневной скорби на ее лице сменилось другим выражением. Если Берк не ошибался, это было выражение ужаса.

— Ничего, — поспешно ответила Кейт. Слишком поспешно.

— Кейт. — Он положил тяжелую руку на ее пальцы, теребившие край простыни, которой она укрылась. — Расскажи мне. Люди, которые позволили Дэниелу Крэйвену — что?

Ее голос, хоть он и был не громче шепота, казалось, разорвал тишину, подобно крику:

— Избежать наказания за убийство!

Глава 30

— Вот мы и пришли. — Кейт посмотрела на листок бумаги. Они шли пешком по узкой улочке. Для стороннего наблюдателя они наверняка выглядели так же, как и любая другая счастливая пара, направляющаяся в гости к друзьям. Однако если вглядеться, то станет заметно, что на щеках у джентльмена играют желваки, а дама опасается за пальцы, которые лежали на его локте, когда он пробовал крепость своих мышц.

— Номер двадцать девять. — Кейт посмотрела на плохо освещенный газовым фонарем латунный номер над дверью. — Должно быть, здесь.

«Это не самая бедная улица, скорее среднего класса», — подумал Берк. Но она была не из тех улиц, где он надеялся найти свою дочь, сбежавшую с любовником.

Любовником, который мог быть убийцей.

Одно не вызывало сомнений: выследить его было подозрительно легко. Этот человек старался быть на виду — это слишком для человека, которому следовало бы сделать все, чтобы не быть найденным. Признание Кейт, что это Дэниел Крэйвен организовал пожар, в котором погибли ее родители, было прервано стуком в дверь. Берк открыл дверь и обнаружил за ней человека, которому, заказывая завтрак, задал несколько вопросов относительно недавно прибывших в деревню людей.

Конечно же, этот человек нашел кого-то, кто за небольшую плату охотно подтвердил, что джентльмен, подходящий под описание Крэйвена, с дамой, похожей на Изабель, заняли дом по соседству.

— Они только что сняли его, — сообщил Берк, когда Кейт начала торопливо одеваться. — И они скорее всего приехали сюда этим утром. Парень, с которым я разговаривал, сказал, что они всего час назад договорились о поставке молока.

— Что ж, — с наигранной храбростью проговорила Кейт, — тогда нам нужно идти, правда?

Но теперь, стоя перед дверью, Кейт уже не казалась такой храброй, а сам Берк горел желанием хоть что-нибудь сокрушить.

— А если, — Берк покосился на дверь, — она не поедет с нами?

— Поедет, — ответила Кейт, хотя голос ее звучал несколько неуверенно.

— А если мы уже опоздали?

Она посмотрела на него.

— Берк, — предупредила Кейт, — если мы опоздали, ты не должен его убивать. Ты понял? Хоть мы и в Шотландии, однако у них тоже есть законы. Ты не должен совершать убийства. Ради Изабель, Берк.

Его имени, произнесенного ею, было почти достаточно, чтобы он был готов, забыв обо всем на свете, схватить ее в объятия и осыпать поцелуями ее невыносимо маленькие губы.

Почти.

Напоминание о том, что ей почти удалось скрыть, удержало его от этого сентиментального и глупого поступка. Она могла наверняка узнать, что носит под сердцем его ребенка, примерно на восьмой неделе или около того. Два месяца. От него это скрывали не так уж ужасно долго. Но если бы Изабель не убежала, а он не отправился ее искать…

Она повернула рычаг дверного звонка.

Берк услышал, как далеко в глубине дома прозвенел колокольчик. Через минуту-другую за дверью послышались шаги, и она открылась. На них вопросительно смотрела служанка, почти ребенок, в переднике с оборками и в большом, не по размеру, чепце.

— Слушаю вас, сэр? — прощебетала она. — Мэм?

Берк хотел говорить сам. Он хотел выполнить хотя бы эту часть без помощи Кейт. Но он был совершенно не в состоянии подобрать нужные слова. Мысли в его голове крутились только вокруг того, как он возьмет этого Крэйвена и засунет его головой в какую-нибудь сточную яму.

— Привет, — мягким голосом проговорила Кейт. — А мистер Крэйвен дома?

— О, мэм, — ответила служанка, — мистер Крэйвен уехал назад в Лондон.

Берк не осознавал, насколько напряжен, до тех пор, пока Кейт тихо не вскрикнула от боли и не выдернула свои пальцы из-под его руки, где они все это время покоились. И действительно, он неосознанно чуть не раздавил их.

— Назад в Лондон? — изумленно спросила Кейт.

— Да, мэм. Вы с ним совсем немного разминулись. Он ушел несколько минут назад.

Кейт поняла, насколько встреча с Дэниелом страшила ее, только после того, как, услышав эти слова служанки, ее захлестнула волна огромного облегчения. Берк явно не разделял ее чувств. Услышав эту информацию, он даже пошатнулся.

— А… миссис Крэйвен? — спросила Кейт, поскольку Берк был настолько разочарован временной отсрочкой расчетов с Дэниелом Крэйвеном, что лишился способности говорить. — Она уехала с мистером Крэйвеном в Лондон?

— Миссис Крэйвен? — Девушка выглядела крайне удивленной.

— С ним была молодая леди, — быстро проговорила Кейт, не решаясь смотреть в сторону Берка. — Или ее не было?

— А-а, — протянула служанка. Облегчение — и, если Кейт не ошибалась, насмешка — отчетливо отразилось на ее розовощеком лице. — Вы имеете в виду леди Изабель?

— Да, леди Изабель. Она уехала с мистером Крэйвеном в Лондон?

Лицо девушки возмущенно передернулось.

— Конечно, нет! — объявила она, словно такое предположение показалось ей не менее абсурдным, чем мысль о «миссис Крэйвен».

— Так. — Кейт старалась перебороть нетерпение. Эту служанку, видимо, наняли не из-за ее хороших манер или острого ума. — Не могли бы вы сказать нам, где ее можно найти?

Быстрый взгляд служанки, брошенный через плечо в сторону узкой лестницы, ведущей наверх, сказал Берку все. Он с силой толкнул дверь. Девушка испуганно взвизгнула и быстро отскочила в сторону. Что ж, она поступила правильно, так как Берк, даже не извинившись, ураганом пронесся мимо нее.

— Где она? — проревел он, громко топая по убого отделанному коридору.

— Эй вы! — голосила служанка. — Вы не можете вот так врываться. Да кто вы такой? Хозяину это совсем не понравится…

Но Берк уже взлетал по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки. Кейт спешила за ним, придерживаясь рукой за перила.

— Берк, — умоляюще позвала она. — Пожалуйста…

Первая комната на его пути оказалась пустой. Однако во второй была видна человеческая фигура, утонувшая в глубоком кресле у небольшого камина. В слабом свете догорающих углей невозможно было определить, кто сидит в кресле.

Но душераздирающие рыдания, от которых вздрагивали плечи человека в кресле, не оставляли никаких сомнений относительно того, кто это мог быть. Только Изабель.

И все же Берк, к изумлению Кейт, не бросился к дочери. Вместо этого он попятился за порог, неуверенно глядя в темноту.

— Я не могу, — пробормотал он.

— Берк, — мягко произнесла Кейт, но он только покачал головой.

— Нет, она не хочет меня видеть. Иди ты.

Настала очередь Кейт покачать головой.

— Но…

— Она не захочет меня видеть, — заверил ее Берк.

— Берк, это…

— Ты не знаешь. — Он говорил помертвевшим голосом. — Ты не знаешь, как было, когда… когда я видел ее в последний раз. Она не захочет видеть меня. Иди ты.

Заметив опасный блеск в его глазах, Кейт согласилась.

И вошла в комнату. Она сняла на ходу перчатки и, присев у кресла, в котором, свернувшись калачиком, сидела Изабель, дотронулась до ее руки.

Изабель перестала рыдать и повернула к Кейт опухшее от слез лицо.

— О! — вскричала она, увидев, кто стоит на коленях возле кресла. — О! Мисс Мейхью!

И в пене кружев и юбок Изабель выскочила из кресла и с такой страстью кинулась обнимать Кейт, что чуть ее не задушила.

— О, мисс Мейхью! — закричала она опять, и рыдания возобновились с новой силой.

Кейт, гладя спутанные волосы девушки, старалась как могла ее успокоить. Слово за слово Изабель поведала свою печальную историю, начав с пылкого заявления:

— О, мисс Мейхью, если бы только я вас послушала! Вы никогда не любили его, и мне следовало знать, что у вас есть веские причины для этого. Но он намного внимательнее Джеффри, он сказал, что любит меня, и вы даже представить себе не можете, какой несчастной я была после того, как вы ушли! — И закончив так: — И потом, час назад, он вошел и сказал, что едет в Лондон — в Лондон! — без меня. Он не позволил мне ехать в Лондон с ним! А сам решил вернуться. Он сказал, что с него достаточно моих капризов и запросов. Только я ничего такого не делала, мисс Мейхью! Клянусь, не делала! Но ему было все равно. Он бросил меня — в Шотландии! Я не знала, что мне делать. Я даже представить не могла, что папа когда-нибудь пустит меня домой после… Ох, мисс Мейхью, я даже представить не могла, что можно быть таким жестоким. Почему он сделал это? Почему?

Кейт, обнимая Изабель за вздрагивающие плечи, старалась спокойно все обдумать. Но на самом деле она была очень неспокойна. Чего ради Дэниел все это затеял? Что у него на уме? Потому что если Изабель говорила правду — а Кейт не могла поверить, что девушка способна лукавить, во всяком случае, не в таком возбужденном состоянии, — то они не только не поженились, но Дэниел даже пальцем ее не тронул. В течение всего путешествия эти двое спали в отдельных комнатах, что Изабель рассматривала как дело вполне естественное — пример присущего Дэниелу рыцарского отношения к женщине.

Но Кейт подозревала, что за этим что-то кроется. Дэниел Крэйвен не джентльмен. Она знала это лучше, чем кто-либо другой. И если ему не были нужны деньги Изабель, предположила она с немалой долей сомнения, то причина этого дикого плана заключалась в том, что он решил, будто неравнодушен к девушке, и не смог придумать ничего лучшего для того, чтобы ее заполучить.

Но теперь, оказывается, дело было и не в этом. Так почему же все-таки он пошел на такие хлопоты? Зачем ему нужно было тратить время, навлекать на себя опасность и в результате просто бросить бедного ребенка?

Но все это были вопросы, ответы на которые Кейт собиралась рано или поздно найти.

— Что вы имеете в виду, говоря, что не можете представить, что ваш отец когда-нибудь пустит вас домой? — Она слегка встряхнула девушку. — Ведь он был вне себя от тревоги все эти дни.

Изабель промокнула уголки глаз платком, который ей дала Кейт.

— Ах, — дрожащим голосом сказала она, — я знала, что поступаю безнравственно. Только я не могла больше выдержать его общества. Вы никогда не видели такого зверя, в которого он превратился после вашего ухода.

Кейт убрала с лица Изабель несколько спутанных прядей волос.

— Вы это о ком? — рассеянно спросила она.

— О папе, конечно, — как о само собой разумеющемся пояснила Изабель. — Я хочу, чтобы вы знали: я нисколько не виню вас за то, что вы нас покинули, мисс Мейхью. Я знаю, каким злым он был в ту ночь… в ту ночь, когда застал вас в саду с… с Дэниелом. Еще хуже после вашего ухода он относился ко мне. Я думаю, он телеграфировал вам, чтобы вы приехали за мной, потому что он сам не хочет больше меня видеть.

Кейт, зная, что Берк стоит в коридоре и, несомненно, слышит каждое слово, поспешила перебить Изабель, пока она не сказала чего-нибудь, что могло причинить непоправимый вред.

— Какая чепуха! — живо вставила она. — Ваш отец стоит сейчас за дверью. И он думает, что это вы не хотите его видеть…

Пена кружев и юбок опять взметнулась в воздух, когда Изабель вскочила на ноги, узрев наконец отца, который маячил в дверях. Через секунду он был уже в комнате, и она кинулась ему на грудь с радостным криком:

— Папа!

Это была счастливая встреча. Настолько счастливая, что Кейт почувствовала, что будет правильнее удалиться и оставить отца и дочь вдвоем. Она тихонько прошла по коридору к лестнице и увидела внизу маленькую служанку, которая с сердитым видом ходила взад и вперед по холлу.

Полная решимости выяснить правду о месте пребывания Дэниела — или хотя бы о мотивах его поступка, — Кейт спустилась вниз, стараясь выглядеть как можно беззаботнее.

— Эй, — проговорила служанка, заметив Кейт, — послушайте-ка. У вас не было причины таким образом врываться в дом. Дэн… то есть мистер Крэйвен не сделал ничего плохого.

— Конечно, нет, — успокоила ее Кейт. — Никто так и не думает.

— Не знаю уж, что она вам там рассказывает, — служанка подняла к потолку укоризненный взгляд, — но это все неправда. Мистер Крэйвен настоящий джентльмен, вот. Он ее и пальцем не тронул.

— Это я уже слышала. — Кейт помедлила перед зеркалом в золоченой раме, чтобы заправить под капор несколько выбившихся прядок.

С лица служанки, которое Кейт отчетливо видела в зеркале, стало сходить сердитое выражение.

— Значит, она вам это сказала? — удивилась девушка. — Что ж, все это правда. Он не имеет к ней никакого интереса. В этом смысле.

По тону служанки было очевидно, кем, по ее мнению, интересуется Дэниел Крэйвен.

— Да? — Кейт повернулась к ней. — Мне кажется, я не представилась. Кейт Мейхъю. — Она протянула руку.

Девушка секунду-другую смотрела на затянутые в перчатку пальцы, затем осторожно пожала их.

— Марта. — Но оттого что у нее были проблемы с «Т», ее имя прозвучало как «Марфа».

— Как поживаете, Марта? — спросила Кейт. Она принялась копаться в сумочке, будто что-то там искала.

— Я поживаю хорошо, — угрюмо ответила Марта.

— Вам не кажется странным, Марта, — вкрадчиво продолжала Кейт, — что мистер Крэйвен так неожиданно покинул вас?

Служанка распрямила плечи.

— Он всего лишь отправился, — со значением проговорила она, — уладить несколько дел в городе. К концу недели он вернется. Так он мне сказал.

Эта версия событий весьма отличалась от той, которую она услышала от Изабель.

— А леди Изабель? — как бы невзначай спросила Кейт. — Она должна была ожидать его возвращения?

На лице Марты снова появилось пренебрежительное выражение.

— Ее это не касается. Он сказал, что ее уже не будет к его возвращению. Он сказал, что приедут из ее семьи… — Голубые глаза Марты сделались большими, и она закрыла рот, клацнув зубами. До нее, похоже, дошло, что она сболтнула лишнее.

Однако то немногое, что она сказала, Кейт как раз и хотела услышать. Она пока не была уверена, что понимает истинные резоны в плане Дэниела, но в том, что они выходят за рамки простого бегства с возлюбленной, у нее не было никаких сомнений.

— Иди наверх. — Кейт закрыла сумочку и с сочувствием посмотрела на служанку. — И собери вещи ее светлости. Мы уедем, как только все будет готово.

Девушка в нерешительности переминалась с ноги на ногу.

— Вы… Значит, вы из ее семьи? — неуверенно спросила Марта.

— Да, — решительно заявила Кейт, — мы ее семья.

Глава 31

Дым.

Вот что разбудило Кейт той ночью много лет назад. Запах дыма. Этот запах потом месяцы преследовал ее, и не просто оттого, что им пропахли все ее вещи — все, что не погибло при пожаре или не было отобрано кредиторами после смерти родителей. Это был запах, к которому она стала особенно чувствительна и боялась его настолько, что даже слегка подгоревшая лепешка заставляла ее стремглав бежать вниз, на кухню, даже с верхних этажей.

Но в три часа утра едва ли кто-то мог жарить лепешки.

Именно столько показывали часы, которые Кейт положила на столик рядом с кроватью, и не верить им у нее не было никаких оснований. Ее сон был не особенно спокойным, и она часто просыпалась, всматриваясь в темноту. И не только потому, что она спала с другим человеком. Этот другой время от времени судорожно всхрапывал, не давая Кейт погрузиться в сон.

Это был не маркиз Уингейт. Маркиз никогда не храпел. А вот его дочь, леди Изабель, храпела, и довольно громко.

Кейт повернула голову на подушке, раздумывая, не следует ли разбудить девушку. Изабель сморил сон во время одного из приступов рыданий, которые случались постоянно с тех пор, как они разыскали ее. Конечно же, у Изабель была отдельная комната, но она предпочла спать в комнате Кейт. И теперь она спала, даже не сняв платья, вместе с Кейт, а та тем временем пыталась сообразить, на самом деле она чувствует запах дыма или ей это приснилось…

И еще она продолжала обдумывать вопрос, который долго не давал ей уснуть после того, как Изабель начала мирно сопеть, и который она не осмеливалась обсуждать с девушкой… Что ей делать дальше?

Нет, это касалось не Дэниела Крэйвена. В том, что касалось Кейт, эта тема была уже закрыта. Берк достаточно ясно дал понять, что разделается с ним, как только найдет. Попытки Кейт убедить его, что хотя он и поступил с Изабель очень низко, однако не причинил ей никакого вреда, ни к чему не привели. Маркиз Уингейт был полон решимости найти Дэниела Крэйвена и убить его, как только доставит в Лондон свою дочь.

И Кейт решила, что ей, собственно, не за что осуждать его. Дэниел на этот раз обыграл сам себя. Как она ни пыталась, она так и не смогла представить себе, чего Дэниел надеялся добиться своей сумасшедшей авантюрой с Изабель…

Правда, это не совсем так. У нее была одна мысль по поводу того, ради чего он так поступил. Но это было настолько нелепо, так пугающе, что она немедленно выбросила ее из головы.

Нет. Дэниел он и есть Дэниел. Он увидел в Изабель способ обогатиться и принял его, чтобы в результате понять, что по какой-то причине, известной только ему, не сможет с этим ужиться.

Но для чего занимать мысли мотивами поведения такого человека, когда есть другой, намного более сложный — и симпатичный — человек, чтобы думать о нем? Так как настоящей причиной того, что Кейт не могла уснуть, было то, что она не могла не думать о Берке.

И не только о Берке, но и о том, что ей делать утром, когда он велит подавать экипаж.

Ведь она знала: то, что она сказала служанке в то утро, было правдой — они были семьей.

И с этим она ничегошеньки не могла поделать. Она была так отчаянно влюблена в Берка! И знала точно, что никогда не будет без него счастлива.

Как Кейт могла повернуться спиной к такой любви, если единственное, что удерживало ее от того, чтобы броситься в его объятия, было отвращение к социальным кругам, в которых он вращался? Сейчас она чувствовала, что сможет сносить их — сносить все: насмешки, уколы, взгляды, — пока Берк будет с ней. Даже к Изабель — теперь-то она это знала — она испытывала покровительственную и нежную любовь, словно девушка была ее собственным ребенком. Когда ее поддерживает такая любовь, никакие светские козни ей не страшны. Больше не страшны.

Но теперь возникла другая проблема — как дать Берку знать о том, что ее любовь к нему сильнее, чем ненависть к свету?

С того самого момента, когда они нашли Изабель, у них не было ни единой возможности побыть вдвоем. А отношение к ней Берка на протяжении всего дня было намеренно нейтральным. О, разумеется, он был неизменно вежлив. Но даже и не помышлял о том, чтобы еще раз сделать ей предложение.

А если учесть, насколько категорически она отвергла его последнее предложение, то скорее всего он и не станет делать его еще раз.

И ей не в чем его винить. Его испугало, Кейт это понимала, все то, что она открыла ему в то утро — сначала о ребенке, о том, что не выйдет за него замуж, и, наконец, правду о Дэниеле Крэйвене. Все это наверняка породило у него испуг и недоверие. А почему он должен был поверить — хотя бы о Дэниеле, — если никто другой ей не верил?

В любом случае больше он об этом не вспоминал. Всю оставшуюся часть дня маркиз не обменялся с ней ни словом, если не считать ситуаций, когда ему приходилось это делать из вежливости. Все его внимание — и это справедливо — было сосредоточено на Изабель. Именно из-за состояния Изабель маркиз решил, что они проведут еще одну ночь в Гретна-Грин, чтобы она отдохнула, а уже утром тронутся в обратный путь в Лондон. Именно ради Изабель Берк нашел лучшую в этих местах гостиницу и щедро заплатил ее владельцу, чтобы он предоставил ему три лучшие комнаты, несмотря на то что предварительно их не резервировал.

Теперь было три часа утра, и, даже находясь в самой уютной постели самой милой комнаты во всей Шотландии, Кейт не могла уснуть.

Теперь она была уверена, что поступила как самая настоящая дура. И как любой дуре, ей отныне придется страдать из-за собственной глупости. Она должна будет вернуться в Линн-Реджис к няне Хинкл. Маркиз, конечно, предложит помощь для их еще не родившегося ребенка, и Кейт подумала, что ей придется ее принять, потому что никаких других источников дохода у нее нет. И несомненно, он будет настаивать на том, чтобы время от времени видеться с ребенком, и ей придется бывать в его обществе, что еще более усложнит для нее задачу забыть его навсегда.

Чувствуя себя глубоко несчастной, Кейт перевернулась на другой бок…

…и снова почувствовала запах.

Ошибки быть не могло. Дым. Она ясно чувствовала запах дыма.

Но это был не дым пожара. Нет, это был запах горелого, это верно, но горелого табака. Кто-то курил. Кто-то курил, и довольно близко.

Заинтересовавшись, Кейт села в кровати и потянулась за пеньюаром. Комнаты, в которых была размещена семья лорда Уингейта, располагались на третьем этаже, и в каждой из них была дверь, выходящая на небольшую террасу, где, как объяснила жена владельца гостиницы, если позволяет погода, гости любят завтракать. Выбравшись из постели, Кейт увидела, что хозяйка оставила двери на террасу приоткрытыми, из-за чего в комнату проникала не только осенняя прохлада, но и дым, который она продолжала ощущать.

А вдруг — сердце Кейт забилось чуть быстрее — это Берк вышел покурить? Маркиз частенько курил сигары. А может, он просто захотел подышать свежим воздухом…

Больше Кейт не колебалась ни секунды.

Она распахнула дверь и шагнула наружу.

Дождь, который лил несколько дней, прекратился, хотя по небу еще плыли отдельные тучи. Было темно, но временами сквозь облака прорывался свет луны — достаточно яркий, чтобы она могла отчетливо разглядеть маленький столик на кованых чугунных ножках в центре террасы и фонтан, который не работал в это время года, внизу, во дворе гостиницы.

Однако ей не нужен был лунный свет, чтобы определить, откуда доносится резкий табачный запах. Она прекрасно видела, как человек затягивается сигарой, так как в эту секунду ярко вспыхивал ее кончик. Он стоял прислонившись к ограде террасы, а по свету, который просачивался из окна соседней с ней комнаты, можно было безошибочно определить, как он туда попал.

Если он и удивился внезапному появлению Кейт, то ни одним жестом не показал этого. И лишь тихо проговорил:

— Что ж, разве это не прекрасно? Я как раз стоял здесь и раздумывал, как же мне тебя разбудить, чтобы не потревожить это чертово дитя. И тут ты выходишь. Прекрасно разыграно, Кейт!

Потрясенная, Кейт поплотнее запахнула воротничок пеньюара, словно тонкая ткань была способна защитить ее не только от ночной прохлады, но и от нежелательного присутствия этого человека.

— Дэниел. — Ее губы стали белыми как мел. — Что… что ты здесь делаешь?

Но на самом деле она знала ответ на этот вопрос. Она знала его всегда.

И это не имело никакого отношения к Изабель.

— Маркиз находится по соседству, — быстро сообщила она, пока он не успел ответить. Она показала на балконную дверь справа от себя, хотя не имела ни малейшего представления, где именно находится комната Берка. Света за плотно закрытыми дверями не было. — Он очень рассержен. Он убьет тебя, если обнаружит здесь.

— Я знаю. — Дэниел медленно выпустил длинную струю голубоватого дыма. — Однако я из предосторожности подождал, пока не получу весточку, что он улегся спать. — Его лицо сделалось задумчивым. — Удивительно, чего только мужчина не найдет, спустившись в кухню какого-нибудь заведения.

— О, ты знал, кого попросить о помощи, — с горечью сказала Кейт. — Уверена, что Марта лишь через несколько месяцев придет в себя после твоих посещений.

Он вопросительно поднял бровь.

— Марта? — Затем, вспомнив, продолжал: — Ах, Марта! Да, да. Милая девочка. Ну может, не такая милая, как жена владельца этого старинного местечка, но не менее… покладистая.

Кейт сжала зубы.

— Значит, ты заполучил у этой милой и покладистой женщины ключ от соседней со мной комнаты? — холодно спросила она.

— Конечно, — самодовольно усмехнулся Дэниел. — А ты, Кейт, женщина, которую дьявольски непросто обнаружить. Знаешь, я пытался какое-то время встретиться с тобой после того очаровательного разговора — сколько с тех пор прошло времени? Теперь уже три месяца? На балу у леди Тетмиллер. Я попробовал продолжить этот разговор в саду лорда Уингейта, но… ну, в общем, ты помнишь, что лорд Уингейт имел серьезные возражения против нашей встречи тет-а-тет. Полагаю, мне следует извиниться за то, что я так внезапно тебя покинул, но мне просто не хотелось получить пулю в голову, а в тебя, я был совершенно уверен, он стрелять не будет.

Кейт смотрела на него. Конечно, все так, как она и думала. Ей и в самом деле нечего удивляться. И тем не менее…

И тем не менее она была немного удивлена.

«Это все моя вина, — думала она. — Во всем — во всем этом — виновата только я. Бедная Изабель. Бедная, нежная, глупая Изабель!»

Ей было холодно, но этот холод не имел ничего общего с погодой.

— Я чертовски долго пытался сообразить, что с тобой приключилось, когда ты так внезапно исчезла из Лондона, — продолжал Дэниел. — Я не хотел льстить себе, но не мог не думать, что твое исчезновение и наш маленький разговор как-то связаны друг с другом. Ты ведь не из тех, кто бежит от драки, но к тому времени прошло уже порядочно с тех пор, как я в последний раз видел тебя, и тогда… — Дэниел пожал плечами, — я подумал, что мне следует подружиться с леди Изабель, чтобы поточнее узнать, где ты находишься.

— Подружиться? — изумленно повторила Кейт. — Ты это так называешь? Ты соблазнил ее, ты, низкий…

— Господи Боже! — Дэниела даже передернуло от отвращения. — Прикуси язык! Я и пальцем не тронул этого ребенка. Ну если только пальцем, однако «соблазнил» — это слишком сильно сказано. Особенно после того, как стало ясно, что это глупое дитя не только не знает, где ты, но и не подозревает о мотивах твоего бегства, и тогда я поверил, что ты и в самом деле сбежала из Лондона из-за меня.

Кейт промолчала. Она не собиралась ему сообщать, что до того момента, как Берк приехал к ней с ошеломляющей новостью о бегстве Изабель, и не вспоминала о разговоре с Дэниелом. У нее тогда и без того было о чем переживать.

Но теперь она все вспомнила. Она все ясно вспомнила.

— Я разработал, как ты, наверное, догадалась, план по принципу: если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Я знал, как ты привязана к этому вялому побегу Трэхерна. Если ты решишь, что она в опасности, то наверняка выйдешь из укрытия — даже перед лицом опасности встречи со мной. И как видишь, я оказался прав. Вот и ты. А вот, — он улыбнулся, и Кейт не в первый раз отметила, что у него змеиная улыбка, — и я.

Кейт дрожала, дрожала с головы до ног, и вовсе не от холода. Нет, она не могла бы объяснить, что заставляло ее дрожать…

Или, может, могла, но не хотела.

— Ты ведь не думаешь, — ее голос дрожал так же сильно, как и пальцы, — что после всего, что ты мне здесь наговорил, я буду стоять и продолжать разговор, будто ничего не случилось? Если честно, я думаю, что ты безумен. А я не собираюсь разговаривать с сумасшедшими. Спокойной ночи, сэр.

Она повернулась, чтобы идти к себе в комнату, намереваясь запереть за собой дверь. Но не прошла она и двух шагов, как он оторвался от перил и схватил ее за руку.

— Не так быстро, Кейт! — Его слова получились не совсем разборчивыми из-за того, что он по-прежнему сжимал в зубах сигару.

Кейт попыталась выдернуть руку из его железного захвата.

— Пусти!

— Кошечка. — В лунном свете спокойствие, разлитое на лице Дэниела, показалось зловещим, словно легкий бриз, за которым следует первый удар урагана. — И куда это ты собралась? Мы еще не наболтались.

— Пожалуйста, оставь меня, Дэниел! — Кейт поняла, что вырываться бесполезно, она только делает себе больно. И она решила сменить тактику. — Если оставишь меня в покое, то, клянусь, я никому не скажу, что ты был здесь. Ты можешь мне верить. Никто ведь не поверил мне, когда я в прошлый раз говорила, так?

Он посмотрел на нее, его лицо больше не выражало спокойствия, на нем застыла маска непреклонности.

— В прошлый раз? — Он притянул ее к себе и наклонился так, что его лицо оказалось в нескольких дюймах от нее. Его дыхание жгло ее и обдавало запахом табака. — Господи, да не было никакого прошлого раза, ты понимаешь? Я никак не связан с тем пожаром! — Он отпихнул Кейт, продолжая, однако, сжимать ее запястье.

По щекам Кейт побежали слезы, но она не обращала на них внимания. Она плакала не от того, что он делал ей больно, хотя рука болела. Но и не от страха. Причина была в другом. В чем-то, что Кейт семь лет вплоть до этого момента не осмеливалась себе позволить.

— Ты лжешь! — воскликнула она, пристально глядя на Дэниела, не ощущая ничего — ни боли, ни холода, ни мерзкого запаха табака, — ничего. Это ничего не значило. Совсем ничего не значило. Сейчас значение имела одна лишь истина. И истина наконец вот-вот должна была всплыть. — Ты прекрасно знаешь, что был там! — прошипела Кейт. — Я видела тебя. Ты стоял там и смотрел, как они горят. — В ее глазах все начало расплываться. И вот она уже стоит не на террасе гостиницы, а в задымленном коридоре родительского дома, только что распахнув дверь своей комнаты и обнаружив, к ужасу, что из открытой двери спальни родителей бьет сильное пламя. — Ты стоял там, — повторила она, больше не стараясь освободиться. — Около лестницы. И у тебя что-то было в руках. Какая-то канистра. И еще был запах — ужасный запах, хуже запаха дыма. Керосин. Я тогда подумала, что папа по неосторожности свалил лампу. Но даже тогда огонь так быстро не разгорелся бы. Все, все было объято пламенем. Должно быть, ты облил керосином шторы, ковер — все. А потом я пыталась добраться до них, а ты… а ты меня не пустил.

Желая вывести ее из этого состояния, Дэниел отпустил ее руку, схватил за плечи и принялся трясти.

— Все должно было произойти не так! — В его лице появилось выражение, которого она никогда не видела. Отчаяние. — Ты и твоя мать — вас там вообще не должно было быть. Вы должны были уехать из Лондона. Твой отец хотел, чтобы вы уехали в деревню на время процесса. Он хотел защитить вас, спрятать.

— Конечно, — согласилась Кейт. — Но мама отказалась ехать. Она сказала, что это будет выглядеть как трусость, будто мы убегаем.

— Вот и погибла, — резко бросил Дэниел. — Она не должна была там быть, и ты тоже. Я не мог допустить, чтобы твой отец выступал в суде. Он, видите ли, нашел доказательство! Доказательство того, что я знал, что копи уже выработаны. Я не мог этого допустить, разве не так? Но я никогда не хотел причинять зла твоей матери и тебе. Вас там не должно было быть.

Он продолжал трясти Кейт за плечи. Она стояла опустошенная и оцепеневшая. У нее внутри все онемело, и это было единственным ощущением. Вот он, убийца ее родителей, стоит перед ней и признается… наконец признается. Она не сходила с ума. Она ничего не выдумала. Она видела его — Дэниела Крэйвена — в доме родителей в ту ночь, когда они погибли в огне.

— Я думал, ты без сознания! — В его голосе звучало — какая нелепость! — что-то сродни раскаянию. — Я думал, ты лишилась чувств. Чтобы меня не заподозрили, я скрылся. Семь лет я отсутствовал. Семь лет, Кейт, в ничтожной жаркой стране. Я должен был вернуться. Я больше не мог этого выносить. Я думал, что после семи лет… Но нет. О нет! Ты все помнила. Как чертов слон, все помнила. И ты обвиняла меня.

Что он пытается этим сказать? Что это был просто несчастный случай? Да, он это задумал, но не против них. Только против отца. Он собирался убить только ее отца. Он не планировал сжечь обоих родителей прямо в кровати.

В этот момент с Кейт спало оцепенение. Когда она снова подняла глаза, они горели жарче любого пламени.

— Ты что, искренне полагаешь, — ее голос был холоднее льда, — что я прощу тебе то, что ты сделал? Прощу, что ты украл их жизни и сломал мою?

Пальцы еще сильнее вцепились в ее плечи, и Дэниел засмеялся.

— Боже, нет! Ты считаешь, что я пошел на все это — протащил эту болтливую девицу Трэхерна через половину страны — только для того, чтобы испросить у тебя прощения? Конечно же, нет.

Кейт пристально посмотрела на него:

— Тогда для чего…

— Я намерен и тебя убить, — беспечно рассмеялся он. .

Глава 32

— Мне следовало, — заявил он, когда она в ужасе подняла на него глаза, — позволить тебе умереть в ту ночь вместе с твоими родителями. Но тогда я был по-дурацки сентиментален. Я спас тебе жизнь, вместо того чтобы взять ее. Но потом, семь лет спустя, я вернулся в Лондон, полагая, что мне нечего бояться, что тот пожар давным-давно забыт, и вот я встречаю тебя, но ты не только ничего не забыла, но и открыто обвиняешь в пожаре меня…

— А как ты думал, — резко бросила Кейт. — Ты устроил пожар! Ты! А потом убежал, представив дело таким образом, будто мой отец убил себя и захватил с собой маму. Ты хоть понимаешь, как это выглядит, Дэниел? Понимаешь, что значит пережить все это? Пережить похороны, следствие? Боже, порой я жалела, что ты не дал мне тогда умереть. Так было бы легче. Но нет, ты сбежал! Ты сбежал, как трусливый воришка, каким ты и являешься…

— А теперь послушай меня! — прошипел Дэниел. — Такого обращения я терпеть не намерен.

С быстротой, о какой она даже не подозревала, он притянул ее к себе, обхватив сзади рукой за горло. Кейт вскинула руки в попытке освободить шею от стального захвата, но тут же поняла, что это бесполезно. Тогда она начала бороться, пытаясь достать его каблуком туфли, и изо всех сил била его локтями в живот. Но он лишь сильнее сжимал пальцы.

— Знаешь, Кэти, я ведь делаю тебе одолжение, — заметил он, когда она начала задыхаться. — Тебе не следовало так плохо думать обо мне. — Перед глазами Кейт все начало расплываться. Она уже больше не пыталась освободиться. — Что за жизнь у тебя была в последнее время? — прохрипел Дэниел. — Ты влачила жалкое существование в качестве компаньонки для взбалмошных девиц из общества вроде Изабель Трэхерн. Это едва ли можно назвать жизнью. Ты должна благодарить меня за то, что я избавлю тебя от этих страданий. Что ж, маленькая Изабель пожалеет, что доставляла тебе столько хлопот, когда завтра утром тебя найдут в этом дворике со сломанной шеей… — Она пожалела, что не сказала Дэниелу, что беременна. Наверное, ему было бы все равно, но он с таким сожалением говорил о смерти ее матери, и, быть может, он пожалел бы ее… — Возможно, они подумают, — продолжал он, — что ты ходишь во сне. Я именно так и подумал, Кейт, когда увидел, как ты той ночью вышла в коридор прямо в дым. Ты была такой бледной, ну прямо как привидение. Потом ты начала кричать, и я понял…

Звезды. Кейт увидела звезды, но не над головой. Яркие точки плясали у нее в глазах, когда она попыталась вздохнуть. Но у нее не получалось. Она умирает. Она знала, что умирает…

И она сама во всем виновата. Она предполагала, что это ловушка, — о да. Она предполагала это с того самого момента, когда имя Дэниела Крэйвена впервые слетело с губ маркиза в Линн-Реджис. И все же она пошла прямо в нее, прекрасно зная, что Дэниел Крэйвен никогда — никогда в жизни — не стал бы по-настоящему убегать с Изабель Трэхерн. Она прекрасно знала, для чего он сделал это. И все же она поехала с Берком. Она поехала с ним потому, что он попросил ее об этом.

Звезды кружат у нее в глазах. Это не очень страшно — умирать. Будто падаешь, и все.

И вдруг она почувствовала, что свободна.

Свободна и падает вперед; мир вдруг перевернулся, когда резкий холодный воздух наполнил ее легкие. Что-то твердое ударило ее по коленям и ладоням, оцарапав их, а потом она обнаружила, что лежит на холодном мокром камне, хватая воздух широко открытым ртом.

Позади она слышала громкое шарканье. Что это за шум? Если бы только она могла увидеть. Звезды растворились в чернильной темноте, которая только теперь начала понемногу светлеть. Может, кто-то танцует? По звуку похоже, что кто-то танцует. Только не слышно музыки.

А потом Кейт почувствовала это. Это обожгло ей легкие, те самые легкие, в которые она только что с такой благодарностью вбирала холодный осенний воздух. Дым. Опять дым.

И не дым от сигары. На этот раз не дым от сигары. Это был резкий запах, будто горело то, что не должно было гореть.

Ее глаза, к которым постепенно возвращалась способность видеть, заметили красноватый отблеск. Горели шторы на дверях ее комнаты. Видимо, Дэниел бросил недокуренную сигару на террасу, а не на землю. И теперь шторы занялись огнем.

И Изабель. Ведь Изабель в комнате!

Кейт повернула голову. Теперь она могла видеть. Она лежала на полу террасы, оцарапанные о камень руки и колени саднило, очень болело горло. А Дэниел был от нее меньше чем в пяти футах…

Но не только Дэниел. Нет, он был не один. Его держали в захвате, похожем на тот, каким он держал ее. И держал его Берк. Берк был на ее террасе. Как, в полубреду подумала Кейт, Берк оказался здесь?

Потом она вновь почувствовала запах дыма и вспомнила об Изабель, которая мирно спала внутри. Она должна вытащить ее из огня.

Кейт с трудом поднялась на ноги, держась за перила, и, пошатываясь, направилась к двери. Горели не только шторы. Дымился и ковер. Потянувшись, Кейт рванула тонкую ткань. Штора оторвалась от карниза и с шипением упала на мокрый пол. То же самое она проделала и со второй шторой, затем принялась топтать тлеющий ковер. Увидев, что он продолжает дымиться, она схватила с тумбочки в углу комнаты тазик с водой и вылила его содержимое на ковер и на шторы.

Густой белый дым наполнил ночной воздух. Сквозь него она смутно увидела, что на террасе остался лишь один человек — не считая ее саму. Лишь его силуэт проступал в лунном свете, и она не могла разглядеть, кто это. Но на какой-то жуткий момент, когда к ней наконец вернулась способность оценивать обстановку, она подумала, что с Берком что-то случилось и это Дэниел приближается к ней…

И она, разбив фарфоровый тазик о косяк двери, угрожающе выставила оставшийся в руке осколок перед собой.

— Стой! — крикнула она мужчине, который шел к ней сквозь дым. По крайней мере она попыталась это сказать. Однако лишь хрип вырвался из ее горла. Горло слишком болело, чтобы она могла выдавить хоть слово. И у нее не было сил сказать то, что она хотела: «Я убью тебя, Дэниел, клянусь, убью, если ты сделаешь еще хоть шаг!»

Но оказалось, что ей не нужно ничего говорить, потому что голос, который она узнала, голос, который она так любила, произнес:

— Кейт, это я. С тобой все в порядке?

А потом она оказалась в самых теплых, самых уютных объятиях, какие только могла себе представить.

— Берк, — выговорила она. Или только попыталась выговорить? То, что у нее получилось, совсем не было похоже на его имя.

— С тобой все в порядке? — Он ослабил объятия ровно настолько, чтобы осмотреть ее. — Господи, Кейт, я уже было подумал, что он убил тебя.

Ей хотелось смеяться и плакать. Она потянула за лацкан халата, который был на Берке, стараясь привлечь его внимание, в то время как он, склонившись над ее ладонями, рассматривал царапины.

— Ничего страшного, — успокоил ее он. — Даже кровь не идет. А как горло? Не болит? Боже, у тебя пальцы холодные как лед. Пойдем-ка в комнату.

— Берк, — через силу прохрипела она, дернув его за халат. — Изабель…

— А, — отмахнулся он, глядя на тлеющие на полу шторы, будто видел их впервые. — Изабель не здесь. Когда она проснулась, услышав мужской голос на террасе, она побежала за мной. Она не подумала, — Кейт почувствовала, как его передернуло, — что это Крэйвен.

По венам Кейт заструилось облегчение, оно согревало ее так, как не мог бы согреть никакой огонь. Бедная Изабель! Когда правда выйдет наружу, как ей будет тяжело!

А потом Кейт вопросительно оглядела террасу.

Берк прочитал ее невысказанную мысль.

— Его нет, Кейт, — произнес он сурово, но при этом нежно убирал у нее с лица упавшие на глаза пряди. — Он больше никогда тебя не потревожит.

Но этого ответа ей было недостаточно, и тогда он показал ей то, что она хотела увидеть. Тело Дэниела лежало там, где должна была лежать она, доведи он свое дело до конца. Его голова была неестественно вывернута, ясно показывая причину смерти.

Кейт быстро отвернулась, сожалея о том, что посмотрела в ту сторону. Но Берк удержал ее, проговорив тем же жестким тоном:

— Он убил твоих родителей, Кейт. Он убил бы и тебя тоже, не говоря уже о нашем ребенке. Я был прав, сделав это, Кейт. И я вовсе не жалею об этом.

— Нет. — Она прижалась к его груди. — Нет. — Она ничего больше не могла сказать. У нее вдруг снова перехватило горло.

Берк молча поднял ее на руки и вынес из заполненной дымом комнаты в коридор, где рядом с его дочерью и хозяином гостиницы стояли несколько обеспокоенных слуг, державших в руках свечи.

— Все в порядке, — в обычной бесцеремонной манере заявил Берк. — С мисс Мейхью все в порядке.

— Ах, папа! — Изабель все еще была в измятом платье, в котором она уснула. — Я так беспокоилась! Ты уверен…

— Теперь все могут ложиться спать, — твердо сказал Берк. — Кроме вас. — Он многозначительно посмотрел на хозяина гостиницы. — Там, во дворе, беспорядок, и вам понадобится кто-нибудь, чтобы там прибрать. А утром следует послать за полицией.

Владелец гостиницы все уловил с полуслова, но его жена, которая явно не поняла, что там за беспорядок, с тревогой уставилась на Кейт.

— Может, нужно прямо сейчас послать за врачом для молодой леди?..

Когда Кейт отрицательно покачала головой, Берк объявил:

— Мисс Мейхью не нуждается в помощи врача. Однако если бы вы могли присмотреть за мисс Изабель…

Хозяйка проявила полную готовность услужить, что, однако, не произвело на Изабель, которая не хотела покидать Кейт, никакого впечатления. В конце концов ее удалось уговорить пойти в комнату — на этот раз в свою, — и то только тогда, когда Кейт хриплым шепотом уверила ее, что с ней все в порядке. Коридор наконец опустел, когда Берк приказал тоном, не допускающим возражений:

— Все по комнатам. Сейчас же.

Берк Трэхерн не был хозяином в этом доме, но его приказы выполнялись с готовностью, которая могла бы у любого вызвать зависть. В коридоре никого не осталось, и Берк отвел Кейт в свою комнату. Огонь из камина освещал кровать с пологом на четырех столбиках, одеяло было откинуто как будто в спешке. Он опустил ее на кровать и, завернув в толстое одеяло, не выпускал из объятий, пока ей не стало жарко от тепла постели и огня в камине, куда он непрерывно подкладывал поленья, чтобы она поскорее согрелась.

Она пыталась протестовать, но он ничего не желал слышать. Он сказал, что лично будет заботиться о ней, и, судя по всему, не собирался отступать от своих слов. Он сам промыл ее царапины и ссадины и приготовил чай, чтобы смягчить горло. Он был внимателен, как всякий любовник, заботлив, как всякий муж, и все же…

Он должен был знать. Он должен был хотя бы догадываться о том, что все это — ее вина: и то, что Дэниел соблазнил Изабель — почти, — и то, что им пришлось пуститься в эту сумасшедшую гонку через полстраны. Она во всем виновата. Если он не ненавидел ее прежде — Бог свидетель, у него были для этого причины, — то теперь он обязательно ее возненавидит.

Она заслуживает его ненависти. И все же не может отпустить его, пока не скажет, что ей жаль, что она такое натворила.

Все, что ей следует сделать, решила Кейт, — это высказать ему это. Просто взять да и сказать.

Она набрала полную грудь воздуха и открыла рот.

Глава 33

— Мне… — начала Кейт. Будет нелегко и вообще крайне трудно разумно мыслить под этим пронизывающим взглядом. — Мне, — повторила она, — очень… — Так, хорошо. Неплохое начало. Сейчас ее голос немного окреп благодаря чаю. Ну, что дальше? — …жаль.

Вот. Прекрасно.

За исключением разве только того, что Берк сидел и выжидательно смотрел на нее. Видимо, получилось не очень хорошо. Кейт еще раз глубоко вздохнула.

— Мне очень жаль, — пролепетала она, — что все так получилось с Дэниелом, Берк. Видишь ли, все, что произошло между ним и Изабель, — моя вина.

Он вскинул голову так, будто не был уверен, что правильно ее понял.

— Твоя вина? — ошеломленно повторил он.

Она кивнула:

— Да. Дэниел понял, что я видела его — действительно видела его — в ночь пожара, и, мне кажется, он подумал, что я кому-нибудь об этом расскажу. И тогда он решил, что не может оставить меня в живых. Только он, разумеется, не знал, где я нахожусь, и придумал этот план с Изабель, чтобы заставить меня вернуться…

— Но ты ведь действительно рассказывала. Ты рассказывала об этом многим людям.

— Я… ну, конечно, рассказывала. Семь лет назад. Только никто мне не поверил.

— Но Крэйвен-то об этом не знал.

Кейт задумчиво сдвинула брови.

— Думаю, не знал. Но дело в том… понимаешь, я тоже не была до конца уверена, хотя и считала, что я права. Я имею в виду, что знала, что это не отец устроил пожар. И еще я видела там Дэниела. Но где-то в глубине души, мне кажется, я всегда думала, что, может быть, Фредди прав… и я просто вообразила, что видела Дэниела той ночью, потому что… ну, в общем, это было лучше, чем принимать правду.

Берк изучающе смотрел на Кейт. Замешательство исчезло с его лица. Сейчас на нем не было никакого выражения.

— Значит, ты доказала, — мягко проговорил он.

— Доказала? — Брови ее, только что сдвинутые к переносице, вдруг взлетели вверх. — Я?

— Конечно. Всем тем, — улыбнулся он, — которые выступили против тебя, когда все произошло. Ты доказала им всем, что они были не правы. Это Дэниел Крэйвен, а не твой отец украл их деньги и устроил пожар, на чем ты все время настаивала.

Потрясенная, Кейт медленно села.

— Да, думаю, ты прав. — Она покачала головой. — Да, но только у меня нет никаких доказательств.

Берк присел на краешек кровати рядом с ней и, пожав плечами, заявил:

— Я сам слышал, как он в этом признался.

— Правда? — Она удивленно посмотрела на него. — Ты и вправду слышал?

— Конечно, слышал. Я утром заявлю в полицию. Разве это не станет интересной новостью в лондонских газетах? К концу недели имя твоего отца будет таким же незапятнанным, как имя английской королевы.

Кейт покачала головой, не смея даже поверить в такой поворот судьбы. Дело, конечно, не в том, что она станет хоть чуть богаче, чем прежде. Нет, она по-прежнему будет бедна как церковная крыса. Но спасение репутации отца — его доброго имени — значило для нее больше, чем целый сундук африканских алмазов.

— Правда, — продолжал Берк, — для тебя это ничего не значит.

Кейт бросила на него испуганный взгляд.

— Что? Что для меня ничего не значит?

Берк снова пожал широкими плечами:

— Ну то, что говорят люди, конечно.

— Ты что, сошел с ума? — спросила Кейт. — Конечно же, это многое значит. Это значит все на свете.

— А я думал, ты не желаешь иметь ничего общего с такими, как я. — Берк говорил бесстрастным тоном, его лицо сохраняло равнодушное выражение. — Во всяком случае, ты говорила это сегодня утром, не так ли? Мне кажется, ты ясно дала мне понять, что не можешь вернуться. Что ты предпочитаешь в бесчестье растить нашего ребенка, нежели жить среди людей, которые поверили, что твой отец виновен, прежде чем он предстал перед судом, а потом позволили его убийце остаться безнаказанным.

Кейт почувствовала, что ее лицо начало гореть, и с ужасом поняла, что краснеет. Это казалось невероятным, что она способна покраснеть после всего, что у нее было с этим человеком, но, оказывается, было еще несколько вещей, которые могли заставить ее смутиться.

«Это не больше того, что я заслужила», — подумала она.

— Берк! — взволнованно воскликнула она. — Я знаю, что именно это говорила утром. Но я поняла — еще до того, как появился Дэниел, — что все это пустяки. Важно лишь то…

Но он снова перебил ее.

— Должно быть, приятно, — сказал он, — доказать, что все вокруг ошибались. Я бы хотел хоть однажды в жизни почувствовать такое.

Она во все глаза смотрела на него.

— Ты?

— Конечно. — Он посмотрел на свои руки, которые лежали на коленях. — Вряд ли ты настолько была занята своими проблемами, что не слышала пересудов обо мне, Кейт.

Кейт потупила взгляд.

— Я слышала кое-что, — пролепетала она, избегая смотреть на него. — Но я не верю сплетням. Вот почему я хочу, чтобы ты знал…

— Но они, знаешь ли, могут быть довольно полезными, — заявил он. — Сплетни, я имею в виду. Особенно в моем случае.

Она рискнула взглянуть ему в лицо. Он смотрел на нее, и на его лице переплетались горечь и страдание. Она, смутившись, снова стала смотреть в сторону.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — быстро проговорила она. — Берк, я…

— Да все ты понимаешь! Уверен, что твой приятель Фредди рассказал обо мне все. Бездушный маркиз Уингейт, выбросив любовника своей жены из окна, затем сделал все, чтобы не дать матери вновь увидеть ее дитя. Так ведь?

Кейт тихо сказала:

— Ну, кажется, я слышала что-то вроде этого…

— Конечно, слышала. Знаешь, мне хотелось, чтобы ты услышала это. Потому что порой, Кейт, сплетни… добрее правды. — Он, должно быть, заметил, что она сбита с толку, и, вздохнув, продолжил: — Я никогда не запрещал матери Изабель видеть ее, Кейт. Да, я выбросил ее любовника из окна. Это я могу признать. Но что касается всего остального… Если бы Элизабет хоть когда-нибудь выразила желание увидеть свою дочь, я бы сделал все, чтобы это устроить, даже если бы мне пришлось везти Изабель хоть в Италию. Но она этого ни разу не захотела. Элизабет была равнодушна к Изабель. Во время судебного процесса — по разводу — единственная вещь, которая ее волновала, были деньги. Сколько денег я собираюсь ей оставить. И все. Ни слова, ни полслова об Изабель! Вот почему некоторое время спустя я начал даже поощрять эти сплетни. Я хотел, чтобы Изабель услышала их, поверила им. Вот почему я никогда не оспаривал их. Сплетни были лучше правды. Я считал, что пусть уж люди считают меня негодяем, укравшим у матери ее дитя, но зато не станут говорить правду, которая заключалась в том, что мать Изабель недостаточно любит свою дочь, чтобы сделать хоть малейшую попытку вновь увидеть ее.

— Ох! — У Кейт снова перехватило дыхание. Но на этот раз не оттого, что кто-то пытался задушить ее. — Я… я теперь понимаю.

Берк посмотрел на нее, в его взгляде сквозила странная отрешенность. Ей показалось, что он сейчас не видит ее.

— Теперь ты все знаешь, — закончил он, — всю мою маленькую печальную историю. Во всяком случае, то, что тебе хотелось услышать. Правда интересно? Я имею в виду разницу между нами. Ты питаешь отвращение к лондонскому обществу за лицемерие и сплетни, а я эгоистично купаюсь в них в своих целях. Что ж, теперь это не имеет значения. — Берк внезапно поднялся. Кровать, освободившись от его веса, облегченно скрипнула. — Ты сделала свой выбор. И все-таки жаль, что мы не смогли прийти хоть к какому-то взаимопониманию, ты и я. Так как думаю, что вместе мы смогли бы поставить на место всех этих погрязших в самообмане глупцов. Но ты говоришь, что так будет лучше. А теперь, полагаю, нам на сегодня хватит волнений. Тебе следовало бы поспать. — И Берк направился к двери.

Кейт сбросила с себя одеяло и сползла с кровати.

— Постой! — вскрикнула она.

Он уже почти дошел до двери, но остановился и, обернувшись, посмотрел на нее.

— Кейт, — улыбнулся он, — тебе нужно отдохнуть. Возвращайся в кровать.

Но Кейт не сдвинулась с места, в волнении сжимая и разжимая пальцы.

— Нет! — выпалила она. — Я должна поговорить с тобой. — Она кивнула на кровать. — Ты не присядешь еще на минутку?

Он взглянул на нее, словно хотел что-то сказать — возможно, снова возразить, — но промолчал и, обойдя Кейт, опустился на кровать.

— Итак? — спросил он. Когда он сидел, его лицо находилось лишь немногим ниже лица стоящей рядом с ним Кейт. — Что ты хотела сказать?

Кейт было ужасно трудно смотреть ему в глаза. Во-первых, ее волновала его близость. Хотя они и не прикасались друг к другу, у Кейт тем не менее было такое чувство, что он как бы обволакивает всю ее. Ее чувства подвергались атаке со всех сторон. Она ощущала жар, шедший от его бедер и от V-образного выреза его халата, в котором была видна обнаженная грудь. К тому же от него исходил аромат чистоты. И конечно, его фигура, такая мучительно мужественная, такая сильная… и в то же время — беззащитная.

— Я… — Кейт искоса взглянула на него. В его глазах было столько надежды, что она больше не могла смотреть в них, и вместо этого начала внимательно изучать пол. Однако ее совершенно сбило с мысли то обстоятельство, что его халат снова приоткрылся в одном месте, а именно прямо над узлом пояса. — Я… я хочу извиниться, — наконец удалось выговорить ей.

— Разве ты уже не сделала этого?

Она взглянула ему в глаза и на этот раз не пожалела об этом. В них было понимание. Но было там и еще что-то. Нечто, не поддающееся описанию. Однажды, давным-давно, отец подарил Кейт на день рождения кольцо с изумрудом, и он был такого же цвета, как глаза Берка. В центре изумруда, как она заметила после нескольких часов изучения камня, имелась точка. Крошечная трещинка. Вот что, показалось ей, она увидела в его глазах. Едва заметную трещинку, через которую, Кейт была в этом уверена, если хорошенько приглядеться, можно увидеть его душу.

— Не по поводу Дэниела, — сказала Кейт. Она положила руку на широкое плечо Берка. — Я хочу сказать, что несказанно сожалею по поводу того, что Дэниел сделал с Изабель. Но я также сожалею о том… о том, что сказала сегодня утром. — Господи, неужели еще только сегодня утром она говорила ему все эти ужасные слова?

— Что ж, я тоже об этом сожалею, — вполне резонно заметил Берк. — Но ведь это ничего не меняет, не так ли?

— Думаю, нет, — пробормотала Кейт.

Раздавлена. Он раздавил ее, раздавил легко, словно муравья.

И все же она продолжала:

— Но быть может, я немного… поспешила…

— Поспешила, — повторил Берк. Его глаза не отрываясь смотрели на нее.

— Да. По поводу моего отказа…

Одна из его черных бровей взлетела вверх.

— От чего?

Да, с ним будет непросто. Ведь он прекрасно знает, о чем она говорит, но, похоже, собирается помучить ее, прежде чем в этом признается.

Что ж, она заслужила, чтобы ее немного помучили.

— Берк, — Кейт легко пробежалась пальцами по гладкой ткани его халата, — я хочу поехать завтра в Лондон с тобой и Изабель.

Вверх взлетела вторая бровь.

— Да? Интересный поворот событий. Хотя, думаю, это с твоей стороны вполне естественно — захотеть насладиться извинениями всех тех, кто когда-то был так отвратительно жесток с тобой.

— Не поэтому. Ты ведь не думаешь, что меня теперь заботит их мнение?

— А разве нет? Раньше у меня было другое впечатление. Тебя, похоже, очень даже заботило, что они скажут… И все же если ты намерена вернуться в Лондон, то, полагаю, мы сможем это устроить. Но если в твои планы входит вновь стать компаньонкой Изабель, то, боюсь, тебе придется их переменить.

Кейт вскинула голову. Что за игру он ведет?

— Почему?

— Ну, ее, я думаю, больше никогда и никуда не будут приглашать после этого скандального бегства с мистером Крэйве-ном. Она окончательно подорвала свою репутацию. Поэтому, мне кажется, ей вообще не понадобится компаньонка.

— Не понадобится, — согласилась Кейт, потупив взгляд. — Но ей понадобится мать.

— Да? — сухо проговорил Берк. — И у тебя есть подходящая кандидатура?

Кейт посмотрела ему в глаза.

— Берк, — она наконец решилась, — прости меня за то, что я не сказала тебе о моем… о нашем ребенке. Прости, что я говорила, что не выйду за тебя замуж. Прости, что я вела себя как ужасная… лицемерка.

Один уголок его рта — только один — пополз вверх.

— Мне особенно понравилась та часть, где про лицемерку, — признал он.

Затем, не в силах сдержать себя, он крепко схватил ее за запястье. Словно рыболов, подтягивающий к берегу рыбу, он притянул ее к себе так, что она оказалась у него между ног, прикрытых полами халата. Он смотрел на нее снизу вверх, его пальцы немного ослабили хватку, но продолжали по-хозяйски сжимать ее руку.

Она опустила глаза. Она ничего не могла с собой поделать. Не то чтобы она не хотела смотреть на него. Просто ее рука, двигаясь по его груди, добралась до узла на поясе халата и порхала над материей, прикрывавшей ту часть его тела, которая больше всего интересовала Кейт.

— Мне тоже, — проговорила она, даже не представляя, с чем соглашается. Кейт была занята размышлениями о том, что подумает Берк, если она потянет за этот узел. Видимо, он решит, что она еще большая лицемерка, чем казалась ему раньше.

Наверное, она задела пальцами что-то чувствительное — хотя ее прикосновение было очень нежным, — так как Берк неожиданно напрягся, а руки его дрогнули. Но когда посмотрела ему в глаза, она заметила, что то нечто, которое там было — словно некая пелена, затуманившая его взгляд, — по-прежнему оставалось в их глубине.

— Кейт… — начал он.

Но она не позволила ему закончить фразу. Она развязала пояс, и полы халата медленно разошлись в стороны. Оказалось, что под халатом у маркиза ничего не было, и он предстал в том виде, в каком Кейт увидела его в тот день, когда он вышел из ванной. Но самое главное, та часть его тела, к которой Кейт испытывала весьма недвусмысленный интерес, отреагировала на ее недавнее легкое, как перышко, прикосновение и выросла до таких размеров, что удивила даже Кейт, которая много раз видела ее в различных ситуациях.

— Кейт! — уже другим голосом проговорил Берк.

Но она его не слушала. Словно в трансе, она взяла в руку огромный предмет, пульсирующий перед ее глазами.

И тут уже Берк с шумом втянул в себя воздух. Он отпустил ее руку, положил обе ладони ей на бедра и, издав какой-то нечленораздельный звук, привлек Кейт к себе.

А потом они упали на кровать, словно целая гора атласа и кружев, и длинные золотистые волосы Кейт как покрывало укутали их тела. Берк попытался перевернуться, чтобы оказаться на ней, но рука, которая упиралась ему в грудь, остановила его, хотя Кейт не прилагала для этого ни малейших усилий.

— Пока нет, — прошептала она, когда он, приподнявшись, вопросительно посмотрел на нее.

Но вопрос в его взгляде исчез в тот момент, когда на смену руке Кейт, которая лежала на его напряженной плоти, пришли ее губы. Она целовала его грудь, хихикая, когда волосы щекотали ей нос. Потом ее голова опустилась ниже, и она осыпала поцелуями каждую выпуклость, образованную твердыми как камень мышцами его живота. Затем ее голова оказалась еще ниже.

Вот тогда Берк почувствовал себя обязанным остановить ее.

Он не хотел, чтобы она останавливалась. Больше всего на свете он хотел, чтобы она продолжала, хотел позволить ей делать то, о чем он втайне мечтал все эти недели. Больше всего на свете он хотел ощущать на себе эти нежные губы.

Но не теперь, когда он дрожал от такого желания обладать ею — после того, как едва не потерял ее, — что был почти не в состоянии себя контролировать.

Но Кейт не собиралась останавливаться. Она взглянула на тело Берка и со вкусом произнесла:

— Как представляется, что хорошо гусыне, то хорошо и гусаку.

На это Берк не мог ничего ответить, потому что ее губы — губы, которые одновременно злили и очаровывали его в течение многих месяцев — уже были там, где он так страстно хотел их почувствовать.

Но это длилось не долго. Потому что он не мог выдержать этого долго. Всего несколько секунд, и он, потянувшись, взял ее лицо в ладони, погрузив пальцы в шелковистые волосы. Он приблизил ее лицо к своему и впился губами и языком в этот невозможно маленький, невозможно мягкий рот и одновременно ласково уложил ее на кровать. Прошел день — всего один день, — когда они в последний раз были вместе, а ему казалось, что прошли годы. Он должен погрузиться в нее или может взорваться подобно бомбе.

Очевидно, именно поэтому он сделал то, что сделал в следующий момент. Берк развел ей ноги как можно шире, согнув их в коленях, а потом поднял голову и посмотрел ей в глаза.

Вот тогда Кейт наконец смогла увидеть через трещинку в изумрудах его глаз, что таится в их глубине.

Она увидела ничем не прикрытую страсть, требовательное желание, отчаянное страдание, но больше всего там было яростной, готовой сражаться за нее любви, — и тогда она содрогнулась от ужаса, представив себе, что могла потерять этого мужчину, и удивляясь тому, как могла ей прийти в голову мысль, что можно прожить без него.

И снова его губы целовали ее, и не просто целовали, а вбирали в себя, поглощали ее, даже когда он убрал руки с ее лодыжек и взял в ладони ее ягодицы, приподнимая их, приближая ее, увлажнившуюся, излучающую гипнотическое, зовущее тепло, к своей напрягшейся плоти…

Он со стоном ринулся в это тепло, погрузившись в тесное и влажное гнездышко Кейт. Как всегда, она застонала, когда он вошел в нее, напрягшись, словно в испуге, что его огромный предмет разорвет ее. А потом, обнаружив, что все в порядке, все у нее цело, она без остатка открылась ему, обволакивая его своим теплом, но при этом позволяя ему погружаться в нее постепенно, будто в горячую ванну.

Только этого было недостаточно. Этого ему было недостаточно. Он хотел все и сразу. Он хотел целиком погрузиться в нее, раствориться в ней. Подняв голову и оторвавшись от ее губ, Берк еще сильнее сжал ее бедра. Он посмотрел ей в лицо, поднимая ее навстречу себе, а потом бросил вперед себя — всего и сразу — в нее.

Она изогнулась под ним, ее голова откинулась назад, показав во всей красе ее длинную белую шею. Ее грудь — твердые бутоны сосков — обжигала его, будто была сделана из огня, а не из плоти, вдруг вдавилась в него. Кейт сгорала от такого же безумного желания. И он точно так же хотел ее. Потому что она внушила ему это чувство. Безумное. Ни одна другая женщина не была способна привести его в состояние безумной страсти. Ни одна другая женщина не отдавалась ему так — физически и эмоционально, — как Кейт. Ни одна другая женщина не позволяла себе так легкомысленно отдаваться любовному пылу, как та, которая сейчас извивалась под ним.

Именно это легкомыслие — то, что Кейт также была охвачена страстью к нему, как и он к ней — привело к тому, что Берк совершенно потерял голову. Он погружался все глубже в Кейт — зная, что она хочет, чтобы все было по-другому, нежно и аккуратно, а не грубо и поспешно, но с Кейт он не способен был контролировать себя, совершенно не способен, — а в следующую секунду уже балансировал на грани безумия. И все из-за того, что мышцы Кейт, те, которые удерживали его у нее между ног, внезапно напряглись. И вот она подошла к завершению — и все взорвалось в ней, как молния взрывает летнее небо. А затем и Берк растворился в ослепительном облегчении, его тело содрогалось, когда он наконец начал изливаться в нее, затопляя всю ее жидким огнем.

Даже когда он опустошил себя, его плоть оставалась глубоко в ней. Она не противилась. Он не был уверен, что она смогла бы противиться, даже если бы и захотела. Она казалась изможденной, ее ноги запутались в тяжелых складках его халата, который он даже не потрудился снять. Он чувствовал, как ее сердце бьется под ним — как доказательство, что она по-прежнему жива, — сначала неровно, потом все медленнее и ровнее.

Наконец он поднял голову и посмотрел на Кейт.

Ее лицо горело, губы припухли от его поцелуев. Ее глаза, в которых плескалось просветленное знание, были неестественно яркими.

— Берк, — прошептала она. Он ощущал, как ее приятно хрипловатый голос вибрирует в их телах, — я хочу тебя кое о чем спросить.

— Правда? — Он слегка коснулся губами ее ярко-красных губ. — И о чем же?

— Ты женишься на мне?

— Гм-м, — проговорил он, — думаю, если мы не поженимся, люди начнут болтать о нас невесть что. Ты согласна?

Она вполне недвусмысленно дала ему это понять.

Глава 34

— Берк. — Кейт шла рядом с ним. Одной рукой она толкала коляску, другая покоилась у него под локтем. — Это просто бабушкины сказки.

— Тем не менее, — торжественно заявил Берк, — мы должны застраховаться от любой мелочи. Ведь мы говорим о моем наследнике.

— Но это смешно. — Кейт посмотрела на него из-под полей нового весеннего капора, который был доставлен прямо из Лондона лишь накануне. — Скажи, ты видел хоть раз, чтобы Леди Бэбби близко подходила к колыбели?

— Каждое утро, — заявил он, — когда я вхожу, она тут как тут, сидит возле нее.

— Ну конечно. Потому что она обожает его. Но заметь, ты сказал, что она сидит возле колыбели. Не в ней.

— Тем не менее…

— Тем не менее это неправда. Спроси няню. Кошки не садятся младенцам на грудь и не душат их во время сна, Берк. Я ни за что не поверю, что ты слушаешь болтовню слуг. — Она кивнула на Изабель, которая шагала в нескольких ярдах впереди. Под руку ее вел высокий светловолосый молодой человек. — Ты хуже Изабель.

При упоминании имени дочери Берк тоже посмотрел в ее сторону.

— А это уже совсем другое, — проворчал он. — Сколько мы еще позволим этому продолжаться?

— Чему этому, Берк?

— Вот этому. — Он поднял руку и показал на Изабель, которая вертела в руках кружевной зонтик от солнца и кокетливо смеялась над чем-то, что говорил ее спутник. — Этому… флирту, думаю, что ты так назвала бы это, между Изабель и Фредди Бишопом.

Кейт помедлила, склонившись над коляской и поправляя у младенца чепчик, а потом, не поднимая глаз, сказала:

— Берк, они очень хорошая пара. Тебе следовало бы радоваться. Я была уверена, что, когда всплывет правда про Дэниела, Изабель больше никогда не взглянет на мужчину. Ты помнишь, как она целыми днями плакала? Но теперь она совсем другой человек. А могло бы быть намного хуже.

— Хуже? — Берк завращал глазами. — Что может быть хуже, чем иметь зятем одного из твоих бывших поклонников?

— Джеффри Сондерс. — Выпрямляясь, засмеялась Кейт и просунула пальцы под его руку. Теперь Берк взялся за ручку коляски и толкал ее все время, пока они шли по территории Уингейтского аббатства.

— По крайней мере Джеффри Сондерс подходил бы ей по возрасту, — заявил Берк. — А Бишоп ей в отцы годится.

— Чепуха! Он всего на десять лет старше ее, Берк. Вот ты на тринадцать лет старше меня. И это, должна сказать, заметно.

Он уставился на нее:

— Что ты хочешь этим сказать?

Кейт лукаво улыбнулась.

— Только то, что тебе, я думаю, следует приготовиться к тому, что Дункан скоро заставит тебя надевать фланелевые жилеты. К тому же не удивлюсь, сэр, если вас начнет мучить ревматизм, раз уж вы теперь верите бабушкиным сказкам и ревнуете ухажеров своей дочери. Что дальше, Берк? Теплое молоко перед сном?

Он сказал с видом оскорбленного достоинства:

— Да будет вам известно, леди Уингейт, что я никогда в жизни не нуждался во фланелевых жилетах, и я так же близок к ревматизму, как вы к клюке. И кроме того, я ревную не ко всем, а к тому, что вот этот конкретный субъект когда-то был вашим кавалером.

— Да ладно. — Кейт отмахнулась от него. — Это все уже быльем поросло. Что касается Фредди, то я для него такое же далекое воспоминание, как и его певичка. Он поведал мне, что Изабель — его единственная в жизни мечта, сейчас и навеки.

Берк пробормотал что-то вроде «угу». Кейт едва удержалась, чтобы не указать ему, что такое отношение к жизни безнадежно устарело. В конце концов, Берк еще молодец в свои тридцать семь лет. Разве он не доказал это еще сегодня утром, когда подтвердил свою давнюю угрозу — или, может быть, это было обещание? — просыпаться каждое утро на ней?

— Кроме того, — засмеялась Кейт, — если тебе не нравится идея насчет Изабель и Фредди, то подумай, каково будет леди Палмер видеть во мне тещу своего сына. Ну, не родную тещу. Даже теперь, когда восторжествовала правда о папе, думаю, она по-прежнему винит его в преждевременной смерти своего мужа. И теперь ей придется привыкать к позору быть моей родственницей — по меньшей мере через брак. И я еще не говорю о том, что ты сотворил с ее гостиной.

— И это дало ей право обвинять во всем тебя, хотя и не прямо. Ну что ж, — вздохнул Берк, — видно, ты права. Бишоп не так плох, как остальные. В конце концов, это он сказал мне, как тебя найти. — Берк улыбнулся ей и принялся качать коляску, засмеявшись, когда его сын сонно посмотрел на него. — Компаньонки, — доверительно сказал он сыну, — это те еще штучки! Теперь хотя бы мне не придется искать компаньонку для него, правда? — повернулся он к Кейт.

— Для него нет, — сухо заметила она, — но у него в один прекрасный день может появиться сестра или даже две.

Берк перестал качать коляску.

— О Господи, — простонал он и посмотрел в сторону Изабель, которая как раз в этот момент игриво ударила веером по плечу лорда Палмера. — Нет, — в ужасе пролепетал он.

Кейт улыбнулась и взяла его под руку.

— О Господи, да! — заявила она.