Марионетка для вампира

Глава 1: эпизод 1

Козел опаздывал уже на целых пятнадцать минут, когда я получила от него эсэмэску. Ничего нового: в пробке. Поперся в центр города на машине, кредит по которой погасил с моей карты. После того, как мы с ним расстались. Официально. Уже неделю как.

Я отбивала ложкой такт по краю пластикового стола кофейни, отчего мысли получались рваными. Зато твердыми, как алмаз. Лучше бы я приставила его к глазу, чтобы разглядеть у гладковыбритого Толика козлиную бородку. Пять лет назад. Если к ним приплюсовать нынешние полчаса и два месяца конфетно-цветочного периода, то вот сколько времени я выкинула из своей жизни. А количество вынутых из моего кармана денег вообще не хотелось подсчитывать, чтобы не считать себя законченной дурой.

После двух месяцев скандала я получила от Козла заверение в том, что он не вор, это я просто по доброте душевной дала ему беспроцентный кредит. Почти год он делал выплаты нечасто и негусто, но я ничего не могла с этим поделать. Хоть так, чем просто помахать деньжатам платочком и утереть им слезки. А вот по нынешней осени мне предложили считать лишь цыплят, но не потом и кровью заработанные тугрики. Кризис. Ты же понимаешь…

Ага, если только кризис жанра! Оставшиеся восемьдесят тысяч я не собиралась ему прощать. Особенно сейчас, когда потратила почти все сбережения. Вот у меня точно кризис. Интерьерные куклы по правильной цене никому не нужны. Хотя, какая цена правильная… Сто баксов, двести? За миллионы часов работы. Про тысячи, как платят людям на Западе, я могла лишь мечтать.

Через обещанные пятнадцать минут Козел не пришел. Выходило динамо чистой воды.

Можно даже не гадать на кофейной гуще. Кофе допит. Чужие обнимашки подсмотрены. Пришло время смело распрощаться с деньгами, которые я потребовала принести наличкой в полном объеме. Я собиралась тут же купить евро. Что ж… Хотя бы не придется покупать Козлу кофе!

Вдруг пришла эсэмэска. «Припарковался за Катькиным садиком. Иду.» Я даже перечитала ее трижды, чтобы удостовериться, что это не глюк. Идет. С деньгами.
Однако тут я ошиблась. Когда Толик протянул под столом конверт, мне сразу не понравилась его толщина. Недоставало шестидесяти тысяч. Двадцать тысяч он положил тысячными купюрами. Козел!

— Послушай, Верка. Я же сказал, что с деньгами полная жопа. Наскреб, что мог.

Глаза такие честные, аж тошнит. Год его не видела. Бороденку отрастил. Козлиную.

— Ну ты же уезжаешь все равно. Вернешься, если, конечно, вернешься из своей Чехии, — Толик совсем гаденько усмехнулся. — Все отдам. Ты же меня знаешь…

О, да… Слишком хорошо! А вот ты откуда знаешь про мой отъезд? Откуда?

— Чего так смотришь? Ленка еще сказала, что у тебя и с личным порядок. Я и не сомневался, что тебя не по группе Вконтакте нашли.

Ленка — моя подруга. С этой минуты — бывшая.

— А вообще поздравляю. Работа, как ты мечтала. Помню, как ты локти грызла, что тебя не пригласили на Невский Пятачок…

Что ты помнишь, Козел! Я просто сказала после посещения музея, что жизнь бы отдала, чтобы участвовать в создании подобного! Фигуры как живые, декорации, точно зимой на берегу Невы стоишь, немецкий блиндаж, хоть сейчас фильм снимай! Да павильоны «Гарри Поттера» отдыхают по местной кропотливости работы. Наши мастера рулят! И я тоже ничего, с руками родилась… Из нужного места.

— Твои ж куклы тоже почти что живые…
Зубы заговаривает, Козел! Куклы мои вдруг ему нравиться начали.

— Там будет музей вампиров, — отчеканила я. — Мои куклы должны выглядеть мертвыми.

Я теперь вхожу в число художников, занимающихся оформлением интерактивного пространства в каком-то старинном чешском поместье. Точно не знаю где. Меня встретят в аэропорту Праги. Завтра. А у меня еще не до конца собраны вещи. Хорошо упакованы только куклы. Те, что я сделала для инсценировки, которой в музее хотят встречать гостей.

Подробностей мало. Мой случайный знакомый, Ян Кржижановский, подписавший меня на это дело, сказал, что все узнаю на месте. Я согласилась, не подписав никаких бумаг. Выбора жизнь мне не оставила — в Питере мой собственный бизнес на ладан дышит, работу по специальности мне не предлагают, на пятнадцать штук в колл-центр идите сами.

Сами посудите, что мы имеем на последний день в Питере — зимний дождь. А чего не имеем — денег.
Должник хорошо устроился, потому что моя лучшая подруга — безмозглая курица!

— Лена, ты дура?! — начала орать я в трубку, едва хлопнула дверью кофейни.

Телефон дрожал в правой руке такой же мелкой дрожью, что и зонтик в другой. Сумка на локте нещадно била по бедру. Куда я так спешила? Да кто ж меня поймёт. Никак навстречу судьбе!

— Ну ты, морковка! — проворчала Ленка. — Ты бы видела его рожу, когда я рассказала про Яна. Давно надо было надавать по рогам этому козлу!

Да, да… А тебе по башке, чтобы мозги на место встали, если они вообще у тебя имеются!

— Он зажал штуку баксов! Вот что ты наделала!

Упс… Что, сдулась, идиотка?! И ей я еще оставляю на полгода квартиру. Идиотка… Теперь уже я. Но другого жильца искать некогда. Завтра самолет.

— Считай, что откупилась… — засвистело в трубке или это просто у меня вывернуло зонтик.

Спица выгнулась… Одной рукой я не могла вставить ее обратно. Сумела только натянуть на шапку капюшон пуховика. Ненавижу дождь. Ненавижу декабрь. В Питере!

— С этого дня у тебя все будет пучком! — продолжала трещать Ленка в прямом и переносном смысле. — Ян классный. Я уверена, что классный. Чех не может быть другим…

Эпизод 1.2

Дома мне захотелось кокнуть телефон во второй раз. Если бы это помогло заткнуть Ленку, я бы не колебалась даже минуту. Но, увы, понимала, что курица замолчит только утром, когда я хлопну перед ее клювом дверью такси. Ленка неплохой человек, только без кнопки выключения звука. И гадости людям она делает не со зла, а из благих побуждений.

В таком шумовом аду я жила второй месяц. С тех пор, как пригласила подружку к себе переночевать, когда та в очередной раз поскандалила с матерью.

— Две взрослые женщины не могут жить вместе! — орала Ленка тогда с надрывом.

И тогда, и сейчас я с ней безоговорочно соглашалась. Особенно сейчас. Возможно именно невозможность совместного бытия заставила меня отбросить все опасения по поводу Чехии.

— Верунчик, у тебя обязательно с Яном все будет хорошо. Я уверена. Ты заслужила нормального мужика. После этого козла. А я тебе говорила. С первого же взгляда было видно, какой твой Толик дерьмо…

Я ничего не ответила. Сделала вид, что не расслышала ее слова за шумом целлофана, которым закрыла в маленьком чемодане свои драгоценные куклы. Ах, если бы действительно можно было не слышать ее хоть минуту. Хоть секунду. Дайте мне хоть миллисекундочку тишины. Разве я многого прошу? От Ленки — да.

— У меня с этим Яном ничего нет! — я так надеялась, что мой крик станет кляпом для Ленки.

Взвизгнула молния чемодана, и Ленка вместе с ней:

— Так будет! Обязательно будет. Ну, морковка, сама посуди… Ты не выглядишь девушкой, которой можно в первый же вечер предложить секс. Уверена, во второй вечер он тебе его предложит. Бьюсь об заклад.

Побейся лучше головой о стену! Может, после разрыва с Толиком я бы и согласилась пойти с незнакомым поляком в отель, но Яна Кржижановского интересовали исключительно куклы. И если выбирать между ночью пусть и самого фантастического секса и полугодом тяжелейшей, но интереснейшей работы, я выбираю последнее.

В тот день тоже лил дождь. К счастью, летний. Я вбежала под навес театра марионеток и, пока стряхивала зонт, заметила молодого мужчину, придерживавшего для кого-то дверь — оказалось, для меня. Заметив болтающийся на животе «паспорт болельщика», я поблагодарила его по-английски. У кассы меня поджидал еще один сюрприз. Трое болельщиков в возрасте «далеко за», двое из них в форме бразильских футболистов, а чернокожий вообще в красной футболке с Забивакой, пытались купить билет на детский спектакль про Красную Шапочку.

Питер сошел с ума от чемпионата мира, а иностранные гости, похоже, от чего-то другого. Я помогла товарищам-болельщикам купить билеты. Пропустивший меня блондин справился самостоятельно, но краем уха я уловила небольшой акцент.

До спектакля была уйма времени, и я не думала, что кто-то из иностранцев последует за мной, потому не поспешила укрыться за кулисы, чтобы подготовиться к экскурсии в тайный мир кукол, которую собиралась провести для малышей после спектакля. Перекинуться словом со скучающими гардеробщицами было правилом хорошего тона.

В фойе театра есть своеобразный музей, в котором можно найти образцы кукольного искусства за все долгие годы работы театра. Молодой человек ходил от экспоната к экспонату с серьезным лицом посетителя Эрмитажа. Я думала ускользнуть незаметно, но он окликнул меня и спросил, не работаю ли я здесь, потому что у него возникло пару вопросов. Я ответила, что не работаю, но могу попытаться ответить, так как являюсь художником по куклам. Он сказал, что тогда ему очень повезло, и представился Яном.

Мой взгляд с его белесых глаз непроизвольно спустился к паспорту болельщика. Ян назвал свою фамилию, которую мне из-за количества букв и бликов на ламинированной карточке сложно было прочитать, и сообщил заодно, что он поляк, но живет в Чехии. На днях в фан-зоне ко мне с Ленкой пытались подвалить господа из Белоруссии, выдавая себя за хорватов. У этого Яна слишком маленький акцент для иностранца, слишком… И рассматривает меня господин поляк слишком внимательно. Нет, романы с любыми футбольными болельщиками не мой профиль. Романы с некоторых пор вообще не мой профиль.

— И как вам, пан Кржижановский, нравится у нас в Санкт-Петербурге? — спросила я по-чешски, с превеликим удовольствие наблюдая, как у пана вытянулось лицо.

Не на ту напал! Не стоит даже пытаться подкатить к выпускнице англо-чешской школы. Но, к моему удивлению, он тут же начал описывать свои восторги на великолепном чешском, в котором, возможно, и присутствовал акцент, но моему уху не дано было его уловить.
В общем-то вот и вся проверка, которой я подвергла пана Кржижановского. Слово за слово мы проболтали до второго звонка. Не о себе, а о марионетке серого волка, которая ему очень понравилась. Правда, он так и не сумел объяснить чем именно. Затем он пришел ко мне на экскурсию и ни на минуту не отводил взгляда от собачки, которую я смастерила из мотка толстой черной пряжи, чтобы наглядно показать детям, что они могут сделать дома из подручных средств. Через двадцать минут Ян стоял передо мной с предложением прогуляться. Я напряглась, но согласилась.

И согласилась бы на все, потому что меня вдруг скрутило от зависти при виде обнимающихся родителей. Но предложения интимного плана не последовало. Хотя просьба оказалась личного характера — провести его по блату в кукольный музей Театралки.

— На Васильевском острове, панна Вера, я уже побывал.

Музей! Я расхохоталась в голос и согласилась пробежать с ним мимо Цирка, через Фонтанку, на Моховую улицу… Комната со шкафами, набитыми дипломными куклами, конфискованными у выпускников, заставила мою рожу перекоситься. Из дальнего шкафа на меня взглядом Чарли Чаплина глядела марионетка старика Дракулы. Бедный, совсем иссох от тоски по своей создательнице.

Эпизод 1.3

Один чемодан с одеждой в багаж. Рюкзачок с документами за спину. Чемоданчик с куклами ручной кладью. И все. Я улетала налегке и с легким сердцем, оставляя все проблемы в грязном питерском снегу. Белый чешский снег поможет начать жизнь с чистого листа. Летом я вернусь обновленным человеком. Любимая работа целительнее любой йоги. Я в это верю. Именно она не дала мне загнуться, когда я поняла, что для Толика ни в каком разе не являюсь любимой женщиной, а только ломовой лошадью. Время скидывать седока, время зализывать раны. И чем дальше от питерской слякоти, тем лучше.

— Девушка, у вас есть в чемодане что-нибудь сыпучее?

Питер не желал отпускать меня, не потрепав нервы. Инспекторша смотрела то на экран, то на меня. Бледную, как смерть.

— Нет.

— Точно нет?

На этот раз я просто кивнула.

— Мне надо будет открыть чемодан для ручного досмотра.

Мне хотелось выругаться. Я еле сдержалась. Куклы, упакованные в пакеты с пупырышками… Нити, аккуратно накрученные на вагу. Поролон, которым я проложила углы чемодана… Вашу ж мать… Она безжалостно раздраконила все… и разложила на столе досмотра.

— Вы не смотрите так на меня, а лучше вспоминайте, что у вас там, — свирепела инспекторша.

А что я могла вспомнить?! Куклы у меня там. Куклы. И ничего, кроме кукол. Двух.

— Это что?

Слепая, что ли? Мои куклы реалистичные. Даже слишком.

— Летучая мышь, — отчеканила я.

— Я не слепая, — теряя самообладание, прошипела инспекторша и сжала пальцами огромное крыло, так аккуратно сложенное мною дома. — Что внутри?

Тут до меня дошло!

— Рис и гречка!

Как же я могла забыть о звуковом наполнителе крыльев!

Она собрала все в чемодан и прикрыв крышкой вновь пропустила через сканер. Чисто. Мышь поехала на ленте в гордом одиночестве.  

— Ручная работа? — поинтересовалась девушка в форме, переложив нетопыря обратно на стол.

Я не без гордости кивнула.

— Надо будет вскрыть крыло.

— Что?!

Инспекторша повторила приказ.

— Это театральная кукла. Это частный заказ…

Я продолжала и продолжала список.

— Девушка, вы всех задерживаете. Нужна кукла, вскрывайте. Не нужна, выбрасывайте.

Я продолжила свой список уже на повышенных тонах. Но в этот раз инспекторша ответила довольно спокойно и тихо:

— Пусть тогда он приезжает сам за своей собственностью.

В моих дрожащих руках оказались ножницы, и вскоре на ладонь просыпались крупы. Я сунула их инспекторов под нос и услышала короткое:

— Вы свободны.

Я зажала зубами надорванное крыло, закинула за плечи рюкзак и подхватила под мышку раскрытый чемодан. Куклы ничего не весили, но твердый каркас причинял мне боль. Свои шмотки я просто пинала перед собой. И ни одна скотина не предложила мне помощь. Кукол бы я никому не доверила, но шмотки — огромное спасибо! Только почему, когда мне плохо — всем плевать. Я точно прозрачная. Незаметная, видимо, даже под микроскопом.

Те же самые равнодушные ко мне люди проектировали аэропорт «Пулково» — ни одного кресла у стоек регистрации. Доперев свою драгоценность до ближайшей стены, я уселась на чемодан и принялась бережно обматывать раскрывшийся полиэтилен вокруг марионетки-вампира. На лице у него была маска из толстого поролона. Я подняла ее и чуть не расцеловала целое лицо куклы. Мне помешала летучая мышь, которую я, как собачка, продолжала держать во рту.

Я сунула руку под кофту и отколола от майки булавку, которую с детства с подачи бабушки носила от сглаза. Увы, от козлов она не оберегала. Я аккуратно подвернула распоротый край крыла и захватила с двух концов булавкой. Возможно, на внутреннем досмотре у меня снова попросят сухой кашки, потому я уложила мышь раненым крылом кверху.

Куклы более-менее целы, я более-менее психически здорова, хотя подмышками уже влажно даже с персперантом. Можно пройти на регистрацию и через паспортный контроль. Пусть это будет моей платой за беспроблемный перелет. И действительно, проблемы начались только после получения багажа в чешском аэропорту. Я не могла узнать Яна. Либо он слился с толпой встречающих, либо его портрет стерся из моей памяти, хотя я натренировала ее рисованием почти до фотографической.

Или пан Кржижановский просто-напросто забыл меня встретить. Сердце екнуло. У меня никаких документов о работе. Только резервация гостиницы, адрес которой прислал мне Ян. Это в тьмутаракани, но можно, наверное, взять такси… За свой счет. Вся эта поездка за мой счет — билет, гостиница… И курсы по вождению. Я оформила международные права, как потребовал Ян — так, на всякий случай. Типа, жить будем в дыре. Но я сто лет не водила! И еще в снегу, мама не горюй!

Сердце продолжало бешено колотиться. А что если это кидалово? Ну не могло мне так повезти с работой ни с того, ни с сего. Со мной безотказно срабатывает лишь один закон — закон подлости! Но нет… Как так? А куклы…

Когда мы расставались с Яном после бокала грузинского вина, я знала о нем лишь то, что он мечтает открыть интерактивный музей-театр. В конце сентября, когда я уже на стенку лезла из-за отсутствия заказов и неплатежей этого Козла, я получила через свою группу ВК сообщение от Яна: не могу ли я выполнить его заказ? Конечно, я могла! Я несказанно обрадовалась, что через три месяца он все еще помнил про меня и даже забыла о предоплате. А потом, когда получила от него посылочку с гипсовой маской, по которой мне следовало делать голову вампира, говорить о деньгах посчитала глупым. Человек убрал целый этап в моей работе. Я приступила сразу к папье-маше. Ян явно не развлекается, он строит новый бизнес. Хотя и немного странным образом.

Эпизод 1.4

Елки-палки, елки-палки, елки-палки… Повторяла я, точно заклинание на удачу. Минул час с того момента, как нормальная трасса превратилась в узкую белую полоску. И минут двадцать — с последнего человеческого жилья. Елки в белых шубках по обе стороны — и больше ничего. Если бы на экране навигатора не уменьшалось время, оставшееся до прибытия в пункт назначения, я бы подумала, что сбилась с пути.

Наконец деревья уступили место снежным полям, и я начала обратный отсчет: девять, восемь, семь… Минут… Впереди уже виднелся бревенчатый теремочек. Две, одна… Шкода заняла место на расчищенной парковке рядом с Фольксвагеном. Ни других машин, ни людей не было видно. Кругом снег и тишина…

Я выскочила из машины в одной кофте и не поежилась. С Яном мы распрощались не только без дружеского поцелуя, но даже без дружеского рукопожатия. Он лишь попросил меня быть осторожной. Я сразу скинула куртку, испугавшись, что дутые рукава будут мешать держать руль. И вообще меня бросало в жар уже от одной только мысли взять управление Шкодой на себя.

Сейчас я накинула куртку только для того, чтобы скрыть расползшиеся подмышками мокрые круги. Похоже, заодно с потом, за часы, проведенные за рулем, из меня вышло и несколько килограмм. На скрипучем снегу я покачивалась, точно моряк в первый день на суше. И так же радовалась прибытию в снежный порт. Небо голубое-голубое. Яркое-яркое. Красота…

С одним лишь рюкзаком я поднялась на обледенелое крыльцо и дернула за кованую ручку. Тяжелая дверь нехотя подчинилась, и из дома на меня пахнуло жаром. Справа виднелась зеленая изразцовая печь и столы, но я все же пошла вперед. Именно там, как мне казалось, должна была находиться стойка регистрации. Так и есть, но за ней никого. Только с окошка смотрит на меня чучело зайца — точно живое. Я улыбнулась ему и заодно появившемуся из ниоткуда мальчику лет десяти. Не поздоровавшись, он тут же убежал и через пару секунд привел мать.

Я поздоровалась по-чешски, но тут же получила ответ по-русски, пусть и с ярким акцентом. Когда она, протянув для приветствия руку, обратилась ко мне по имени, я поняла, что парковка не обманула — я действительно буду у них единственным постояльцем, а старый Пассат, наверное, находится в их личном пользовании.

Следом за женой явился хозяин. Средней весовой категории, но из-за распахнутой фуфайки кажущийся довольно грузным, он живенько поднял мои вещи в номер. Лестница скрипела, но гостевой дом, пусть и старый, оказался довольно добротным. Комната небольшая, но протопленная. На окнах белые занавесочки, как на даче, и плотные в сине-рыжую клетку портьеры, сейчас отдернутые. Деревянная кровать, стол, стул. Ванная комната в номере — не обдурили на сайте, и это хорошо.

Мне предложили спуститься вниз пообедать. Еще на лестнице я уловила запах супа, и сейчас мой живот в тандеме с мозгом очень обрадовался приглашению. Домик выглядел охотничьим — весь в чучелах. Мне накрыли подле лисицы в полутемном закутке. В просьбе перейти на светлую веранду мне отказали — та половина не отапливалась, а я после душа не до конца просушила волосы. Так что усадить меня поближе к печке было со стороны хозяев однозначно проявлением заботы. Еще мне сообщили, что пан Ондржей будет здесь в течении часа. Лучше б он поторопился. Солнце село, и от тусклого света, помноженного на дорожную усталость, клонило ко сну.

Я кое-как привела себя в порядок, но сейчас с трудом сдерживалась, чтобы не потереть кулаком накрашенный глаз. Впрочем, я зря прихорашивалась. Такой тип, как этот пан Ондржей на такую как я, даже в полной темноте, без слез не взглянет. Невыговариваемость его имени компенсировалась невозможностью отвести от него глаз. За ним еще не закрылась дверь, а я уже слизала с губ остатки недоеденной в ужин-обед помады.

Высокий, достаточно плотный, чтобы не выглядеть жердью. Волосы цвета корочки от пшеничного хлеба великолепно контрастировали с огромными карими глазами. На губы я запретила себе смотреть, потому что с ужасом поняла, что мое нынешнее нежелание заводить новый роман подпитывалось исключительно отсутствием субъектов, достойных обожания.

Кажется, я не только лишилась дара речи, но даже оглохла, не сразу сообразив, что вошедший заговорил со мной по-английски. Почти без акцента, а если тот и присутствовал, то перекрывался глубоким бархатным баритоном.

Я настолько затянула с ответом, что красавец-пан решил даже поинтересоваться, говорю ли я по-английски.

— Йес, Ай ду, сёр! — отчеканила я голосом новобранца и только тогда обнаружила, что не просто вскочила с места, а стою по стойке смирно.

— Добже, — улыбнулся пан Ондржей и нахлобучил на чучело лисицы свою лисью шапку с хвостом.

Хозяйка все это видела, но не сделала гостю замечания. Кто здесь настоящий пан, понятно и без шапки. Хорошо еще дверь открыл не ногой. Пожалел, видать, дорогой ботинок, и я безотчетно взглянула ему на ноги — божечки, почти что наши валенки! Ну да ладно, зима… Но даже если летом он будет рассекать в шлепках, он останется паном с большой буквы.

— Ты закончила ужинать? — спросил он зачем-то по-чешски.

Я кивнула, хотя еще даже не притронулась к чаю и пирогу. А был ли у меня выбор? Я подавлюсь под его то ли оценивающим, то ли презрительным взглядом первым же куском.

— Тогда давай поднимемся к тебе.

Карие глаза держали меня под прицелом, и только потому я, наверное, не захлебнулась слюной от двусмысленности фразы.

— У нас будет серьезный разговор, — продолжал пан Ондржей ровным голосом, вгоняя меня в состояние транса. — Я не хотел бы обсуждать это здесь даже по-английски.

Он поднялся и направился к лестнице. Я чуть ли не побежала за ним, мысленно благодаря хозяев за место у печки — мне надо было обежать всего три столика, не посадив синяка. Пан Ондржей знал номер моей комнаты. К счастью, у него хотя бы не было от нее ключа, и я вошла первой, имитируя хозяйку, но тут же покорно отдала ключи, и он повернул ключ два раза и оставил в замочной скважине.

Эпизод 1.5

Я не чувствовала ног в носках и валенках, которые пан Ондржей потребовал для меня у хозяйки. И не потому, что те были не по ноге. Просто моей решимости на то, чтобы разрушить коварный план пана убийцы, хватило ровно до закрытия двери в номер. Куртка даже в натопленном доме сразу показалась мне тонюсенькой кофточкой. Я дрожала мелкой дрожью. Что ты делаешь, дура?!

Что делаю… Спасаю неизвестного мне старика, засовывая собственную шею в петлю… Я смотрела на руку пана Ондржея, скользящую по полировке лестничных перил, и понимала, что эти руки способны задушить и без всякой веревки. Что я делаю, что делаю… Смотрю на статную красивую фигуру, пытаясь понять, как некоторые особы умудряются влюбляться в убийц, видя лишь их красоту. Для меня она в миг померкла. Я видела маску монстра и ничего более.

Пока пан Ондржей ходил за шапкой, я расправляла джинсы внутри сапога, пытаясь найти предлог остаться в доме. Утром, без всякого завтрака я сяду в машину и брошу ее в Праге на какой-нибудь стоянке, заплатив за пару недель вперед. Там ее, вернувшись из Польши, и найдет Ян, а меня уже нет. Никогда!

За этими мыслями я не заметила сухонького старичка. Не в силах поднять отяжелевшей от страха и планов головы, я видела лишь кожаные заплаты на локтях серого пиджачка и не слышала, что скрипел мне почти что в самое ухо его обладатель. Минуту или того меньше.

Откуда-то взялась хозяйка и, ухватив старика за плечи, потащила в неосвещенную часть дома, и тогда я услышала уже громкое «Не ходи с ним!» Остальное потонуло в шиканье той же хозяйки, но что было сказано, было сказано по делу, раз пан Ондржей тут же громогласно объявил, что не причинит мне зла. Старик хрипло проклял его по-чешски через ладонь хозяйки, прикрывшей ему рот.

Пан Ондржей довольно грубо толкнул меня к двери, и с молнией куртки я справлялась уже на крыльце. Он спустился быстро, а я вцепилась в перила, чтобы не поскользнуться. Заметив мою неуклюжесть, пан Ондржей протянул руку, в которую я вцепилась, наспех натянув перчатки.

Холодно не было. У меня просто в любую погоду мерзли руки, а шапку я могла бы и не надевать. Может, мозги б остудились. Мне было страшно, до безумия. Я готова была нестись по гололеду на предельной скорости из этого гиблого места. Но плелась по снегу за лисьим монстром.

— Не боишься идти об руку с проклятым? — усмехнулся мой спутник, когда мы перешагнули через дорожное ограждение.

Нахлобученная на глаза шапка скрывала, небось, смеющийся взгляд, но я, даже с поддержкой, предпочитала смотреть под ноги, пока не дойдем до снежной тропы. Да и что его бояться? Я — необходимая в его плане деталь. Пока я ему нужна, я в безопасности, а потом…

Ну что мое слово против его слова, даже если я побегу с обвинениями в полицию. Он не фигурирует в проекте, сам же сказал, так что у него нет никаких мотивов для убийства. А я вообще непонятно кто. Сумасшедшая туристка из России. Они даже свою машину мне дали. Ничего не боятся, козлы!

— Может, тебе стоило послушаться пана Марека и не ходить со мной гулять? — продолжал потешаться над дурой пан Ондржей, прекрасно понимая, что я запуталась в его коварных сетях, точно муха, прилетевшая на варенье, а вляпавшаяся не понятно во что…

Закон подлости в действии! Чего я хотела от своей судьбинушки? Долюшка моя такая, злобная… Последняя надежда, что пан Милан просто откажется на мне жениться. Силой-то они провернуть это дельце не смогут, а я уж точно постараюсь не понравиться хозяину усадьбы. Тут надо будет просто быть собой. Толик заявил перед тем, как хлопнуть дверью, что не один нормальный мужик в таком сраче, как у меня, долго не протянет, и готовить я тоже не умею…

— Чего ты молчишь? — чуть ли не в голос хохотал Паук в лисьей шапке.

Я встала, как вкопанная, испугавшись, что за мыслями о возможном более легком спасении из лисьего капкана, пропустила вопрос. Но пан Ондржей быстро меня выкопал из снега и потащил напрямую в чистое поле, ни о чем больше не спрашивая. Я только успевала вскидывать ноги, как на ритмике, чтобы не завязнуть в сугробе и не набрать в валенки снега. Становилось морозно. Или просто мое серое вещество отмерзло за ненадобностью. За меня все заранее решили великие комбинаторы. Мое личное мнение никого здесь не интересовало.

— Пан Марек был лучшим охотником в округе. Все чучела добыты им собственноручно. А как он выделывал шкуры… Глаз зоркий, руки золотые… На зависть людям. Но старость никого не щадит. Подслеповатый стал, а охоту бросить не мог. Однажды так человека подстрелил, спутав с волком. В волчьем тулупе тот был, присел на пенек отдохнуть. Хорошо, что не насмерть. Выходили. Но старик умом тронулся от страха. Оно и понятно. А меня невзлюбил еще мальчишкой. За дело, конечно. Я ружье у него выкрал на спор. Охотник и ружье не уберег, вот смеху-то было в округе. На всю жизнь затаил обиду старик, на всю жизнь…

Как он смачно произнес это слово «жизнь», а ведь оно для него ничего не значит. Только деньги. Любые, кажется… Не знаю уж, сколько дохода он рассчитывает иметь с музея, но вложения окупятся не за один год и даже не за два.

— Выходит, вы местный? — спросила я лишь потому, что дольше игнорировать собеседника уже не могла.

— А кто ж еще об этих краях знает, милая? Только местные. Я еще мальчишкой в эту усадьбу лазил. Она пустая стояла. Когда мы с Яном встретились, я и минуты не раздумывал, где устроить музей. Кто ж знал, что у нее имеется хозяин. Как власть сменилась, они стали собственность бывшим владельцам возвращать, вот старик и нарисовался. Так не вовремя. Но я думал, что все уладил. Ну кому нужна эта старая развалина… Поговорили, обсудили детали, начали активную работу… Там особо-то и делать ничего не требовалось. Так, только перекрытия укрепить и пожарную сигнализацию провести. Вампирское логово оно и есть вампирское логово. Никакой художник нарочно не придумает такого. Как снег спадет, планировали дорогу обновить и… Все… Пока подмазывали бы, можно было уже начать первые группы водить. А теперь, получается, старик ремонт за счет фирмы сделал и на попятную. Тут уж и не знаешь, злой расчет у него был или ж умом тронулся окончательно. Пан Марек просто ангелочек по сравнению с Миланом.

Эпизод 1.6

Только подойдя к гостевому дому, я заметила отсутствие на стоянке третьей машины. На мой вопросительный взгляд пан Ондржей ответил каменной улыбкой, от которой мне вновь сделалось не по себе. Проклятое тело не желало верить в доброго пана. Мозг, правда, тоже не далеко ушел в своей вере, решив оставаться начеку. Береженого, как говорится… Не зря же добрый пан сказал, что я не разбираюсь в мужчинах… А также в добре и зле. И в том, какую шапку следует надевать в чешскую зиму.

Лоб жутко чесался, и чтобы не изображать чесоточную, я просто-напросто сдернула шапку. Благо, мы уже подошли к крыльцу. Не успею заморозить голову.

 — Как ты могла заметить, я очень люблю ходить пешком, — пан Ондржей зачем-то решил удовлетворить мое любопытство, хотя лучше бы мне не слышать этого снисходительного тона. — Но тебе все же советую завтра взять машину. В усадьбе удобства минимальны. Не для такой девушки, как ты, — добавил он с еще более жесткой усмешкой, и я нацепила шапку обратно на свой несчастный лоб. — Видишь же, что не шибко стеснишь пана Лукаша.

Сколько же сарказма в голосе, да и во всей манере держаться. На улице морозец, а у него тулупчик нараспашку, чтобы виден был шарфик. Красота требует жертв. И от мужчин тоже. Да только в этой деревне зимой даже коров нет. Очаровывать некого!

— Дай ключи!

Я исполнила приказ, даже не задумавшись, зачем пану Ондржею понадобилась машина. Поехать на ней в усадьбу? Сейчас? В ночи? А на чем тогда добираться завтра мне?

Вопросы со скоростью света промелькнули в моих глазах. Он их прочитал, но проигнорировал и открыл водительскую дверь.

— Верка, залезай, — махнул он рукой. — Продрогла вся, я ж вижу…

Все-то вы видите, наблюдательный вы наш! У меня опять зачесалась под шапкой голова, и я залезла в машину, раздирая ногтями затылок. Пан Ондржей уже начал вводить в навигатор координаты усадьбы.

— Здесь порядка двадцати минут по накатанной дороге. Но после ночного снегопада будет немного дольше. Если сильно засыплет, попроси пана Лукаша расчистить ковшом. Не езжай первой на этом драндулете. Увязнешь.

Я кивнула — типа, к сведению принял. Будет исполнено!

Пан Ондржей выключил машину, но не предложил мне выйти. И я не дергалась. Сидела смирно.

— Сними перчатку. Левую.

Я снова безропотно подчинилась. Пан Ондржей сунул руку в карман дубленки и достал кольцо. Неужели это бриллиант?

 — Добрая Верка до Рождества назначается невестой пана Кржижановского, — точно стихи, продекламировал пан Ондржей, надевая мне на палец кольцо с тяжелым камнем.

Его серьезность сейчас доходила до комизма. Только мне хотелось не смеяться, а плакать. А что если он снова играет со мной? Проверяет, насколько серьезны мои планы в отношении его друга Яна? Какой бред… Но именно под это понятие подпадало все сказанное паном Ондржеем ранее. Самым здравым в нашей прогулке, как ни странно, было снежное облако в форме дракона, которое я, увы, так и не увидела. Может, они все тут поехавшие крышей? Немудрено. Ни зги. И ни души.

— Можно задать вам вопрос?

Пан Ондржей кивнул.

— А Ян в курсе, что я его невеста? А то как-то некрасиво получается, — и добавила по-русски точно мысли вслух: — Без меня меня женили.

Губы пана Ондржея чуток, самую малость, загнулись кверху. Он понял шутку. И оценил.

— А какое это имеет значение, Верка? К тому времени, когда Ян вернется, ваша мнимая помолвка перестанет кого-либо интересовать. Если только меня, в случае потери тобой кольца. Так что не снимай его. Ни на минуту. Это последняя ценная вещь, которая у меня осталась. Оно бабушкино. Берегу на черный день. Так что две недели прошу тебя беречь его как зеницу ока.

Я сжала в кулак онемевшие пальцы.

— Слушайте, а давайте без кольца, а? К черту, формальности. Двадцать первый век на дворе. И вообще… Я не ношу колец. У меня пальцы чесаться начинают от любого металла… Могу так и сказать вашему Милану, если спросит.

Уголки губ пана Ондржея выгнулись книзу, и я смолкла. Вот ведь упрямец! Старик, наверное, еще упрямее будет, раз сумел не подписать контракт с паном директором.

— Здесь правила диктую я. Существует большая вероятность, что даже с кольцом Милан не поверит в наш спектакль, а только в качестве невесты Яна ты сможешь продержаться в особняке до Рождества и совершить для нас чудо.

— Пожалуйста… — я уже видела себя ползающей по всему особняку в поисках несчастного кольца. — Я не умею носить кольца. Я могу нечаянно снять его и забыть, куда положила…

Пан Ондржей точно не слышал меня. Он смотрел в пустую тьму дороги и говорил, говорил, говорил…

— Тебе надо будет произвести впечатление очень неординарной мадам, чтобы Милан поверил в то, что ты смогла заарканить нашего волка-одиночку.

Я нацепила поверх кольца перчатку, точно охранный футляр. Хоть не снимай вообще! Левая рука не правая. Можно обойтись и без нее. А Милан пусть любуется кольцом по выпуклым контурам. Скажу, что рука изуродована. Не потребует же доказательств. Владелец особняка обязан быть джентльменом. Даже тот, кто хладнокровно убил жену. Нет, в порыве страсти. Вернее, ревности. Да какая разница, когда из ревнивца уже песок сыпется!

— И как я могу это сделать? — я запнулась и едва различимо прошептала: — Чем я могла бы понравиться Яну?

И тут же прикусила язык за двусмысленность вопроса. Мне не нужен на него ответ, мне не нужен Ян, мне, черт возьми, нужна работа моей мечты. И главное, чтобы марионетка из моего чемодана не лежала мертвым грузом! А это… Этот спектакль с ролью невесты можно классифицировать расширенным собеседованием… Закон подлости в действии!

Эпизод 1.7

Комната нагрелась так, что пришлось отключить не только батарею, но даже открыть окно. Стало заметно прохладнее, но я все равно не закрывала его, потому что, как дура, всматривалась в небо. Будто снежный дракон мог вернуться специально для гостьи из страны, где водятся либо двуглавые орлы, либо трехголовые змеи-горынычи. Я бы предпочла им всем вместе взятым одного снежного дракона, особенно под Новый год. Чтобы во дворе только белый снег и никакой грязи. Пусть этот снежный дракон отправляется в Питер, а здесь мне снег не нужен. Застрять — это последнее, чего бы мне сейчас хотелось.

Плотно повернув на окне ручку, я закуталась в кофту, хотя уже надлежало лечь спать. После прогулки и горячего чая я должна была мгновенно уснуть и на утро встать бодрой и готовой к встрече с Миланом. Однако на моей кровати продолжал лежать чемодан с марионеткой. После рассказа пана Ондржея она ожила без всяких там нитей.

И все же я расчехлила вагу и поставила своего вампира на пол. Начищенные ботинки на каблуке с набойками умели танцевать чечетку, но я испугалась лишнего шума. Мой вампир поднес указательный палец к губам и сказал «Ш-ш-ш»… Это зашелестела маска, и я сорвала ее с лица Милана. Какое счастье, что пан Ондржей не назвал имени покойного близнеца. Уж лучше я буду ассоциировать куклу с живым человеком.

Вглядываясь в бледное лицо куклы, я вспоминала, как то выглядело до того, как я взяла в руки наждачку. Нити дрогнули, и вампир опустил плечи…

 — Как ты мог? Как ты мог… — зашептала я почти в голос, и если бы руки не были заняты вагой, то я бы еще и пальцем погрозила бессловесной кукле. — Изуродовать такое лицо…

У меня затряслись руки, а затем и плечи. Вампир вовсе осел на пол, а я на кровать, на самый край, оставленный для меня раскрытым чемоданом. По щекам потекли слезы, а у меня не было свободной руки, чтобы утереть их — пришлось глотать, соленые до одури. В ночь расставания с Толиком эти же слезы имели вкус сахара. Так что же я ревом реву теперь по совершенно незнакомому мне человеку? Не какому-то божьему одуванчику, а возможному убийце… Моя психика, видимо, искалечена монстрами, которые выходили и еще выйдут из моих рук на свет божий в этом чертовом особняке…

Или я плакала по себе, а вовсе не проклинала руку, которая поднесла бритву к великолепному лицу. Завтрашняя встреча страшила до такой степени, что мне вдруг вновь захотелось собрать манатки и свалить в Прагу. Подальше от старых ревнивцев. Но я сидела на кровати, точно приклеилась к покрывалу и ревела, ревела, ревела… Горел только ночник у меня за спиной и почти не освещал ног и пол между шкафом и кроватью, куда свалилась моя марионетка. Кукла лежала вверх лицом. Так, точно на меня глядел мертвец.

Сделанная в натуральную величину голова составляла одну треть от длины куклы, но сейчас туловище, затянутое в черное терялось в ночном сумраке, и можно было представить, что у меня в ногах лежит настоящий человек и не мигая глядит на меня, а я на него — будто мы гипнотизируем друг друга. Творение и творец, только я не чувствовала больше власти над куклой, хотя та и оставалась прикованной нитями к моей руке. Это, кажется, я привязалась к кукле, точно к живому человеку, и не желала ее отдавать… И папьемашешный вампир подмигнул мне, да так явственно, что я выронила вагу… Но та падала медленно, и я сумела ее поймать — иначе бы та упала на бледное лицо Милана и ободрала белила с его правильного большого носа.

— Дура! — сказала я себе, радуясь, что не подняла криком весь дом, перевернула вагу и нажала на кнопку, встроенного в деревяшку пульта.

Глаза куклы потухли. Мои плечи опустились. Но я заставила себя встать, смотала нити, проверила, что батарейка выключена, сложила марионетку обратно в чемодан и спрятала пугающее лицо под маску. Летучая мышь оказалась утрамбованной на самое дно. Я в спешке совершенно про нее забыла, но сил перепаковывать чемодан не было никаких. Молния взвизгнула, и мой вампир в современном ящике отправился в угол, подальше от кровати и подальше от меня.

Я скинула только джинсы, залезла под одеяло, выключила ночник и осталась лежать с открытыми глазами. Сон не шел, хотя я довольно быстро нагрела своим телом простыни. Считать овец не помогало, и я решила переключиться на звезды. Только их не было. Небо заволокли снежные тучи. Неужели нас действительно посетил снежный дракон?

С детской настырностью я вглядывалась в небо, но там, к моей досаде, не было ни одного похожего на дракона облака. Может, у меня просто отсутствует фантазия? Или прошла профдеформацию? Я могу нарисовать любого дракона на бумаге и вылепить из глины, а вот увидеть его в природе мне не дано…

Я опустила глаза: со второго этажа хорошо просматривалась машина Яна. Я пошевелила пальцами в перчатке и хотела уже снять ее, как вдруг на мое лицо пала тень. Я сначала шарахнулась от окна, а потом подалась вперед, будто нос мой приклеился в длинному хвосту, который уходил в небо вслед за двумя огромными крыльями… Дракон! Я впечаталась носом в ледяное стекло и расплющила по нему губы, сдерживая крик не то ужаса, не то восторга… Он не был белым, скорее серым… Во всяком случае на фоне темного неба. Он улетал все дальше и дальше, и теперь я видела лишь блеклый силуэт за плотным снежным облаком.

Перед глазами расплылись белые круги. Это снежинки одна за другой падали на стекло… Я отступила от окна на два шага, крутя от удивления головой, пока не сшибла что-то за спиной. Нечто большое с грохотом покатилось по полу… Я метнулась в темноту и ухватилась за подушку… Она падала вниз, и я за ней, пока не уткнулась рукой в пол. Ноги при этом оставались на кровати, а деревяшка рамы безжалостно впилась мне в живот.

Стучали в дверь. Я свалилась на пол и заморгала, пытаясь прогнать дурацкий сон про дракона. Не, мне сказки на ночь противопоказаны…

Глава 2: эпизод 1

Утро наступило для меня довольно поздно. Поняв, что проспала, я решила никуда не спешить. Спокойно помылась, спокойно причесалась, спокойно оделась. После бурной ночки мне нравилась тягучесть моих действий. Начало новой работы походило скорее на расслабуху отпуска, чем имитацию бурной деятельности. Деятельность вся сосредоточилась в мозгу — я пыталась вспомнить, как выглядят влюбленные женщины. И… не могла. Однако здравый смысл подсказывал, что надо хотя бы улыбаться. Всем и всегда. Сложно? С непривычки — да. Но все же у меня диплом театральной академии. Должно получиться!

С голливудской улыбкой я слетела с лестницы. Внизу меня заждался накрытый стол. Омлет и кусочек вчерашнего творожного пирога подоспели почти сразу. Пани Дарина хотела было продолжить ночные извинения, но я поспешила заверить бедную, что совершенно не сержусь на ее отца. Правда, я не знала наверняка, чей это отец на самом деле, ее или пана Лукаша, но не ошиблась.

С виноватой улыбкой хозяйка наконец удалилась, но позавтракать в одиночестве все равно не получилось. Туда сюда шнырял хозяйский сынок. Сейчас я не дала бы мальчишке и десяти лет. Из-за счастливой улыбки, с которой тот гонял меж столов футбольный мяч.

— Хочешь пирога? — спросила я по-чешски, заметив пару раз, какие жадные взгляды футболист бросает в мою сторону.

Мальчик тут же подсел к столику, точно по судейскому свистку, и придвинул к себе тарелку. Я еле успела всучить ему ложку, а то так бы и схватил материнский пирог грязными руками.

Он ел, а я пила чай, нисколько не жалея о потери десерта. Хозяйка явно перекрошила в омлет сыра, забыв, что к лету фигуру стоит начинать готовить уже зимой. Чтобы не молчать, я заговорила про погоду… Да, с ребенком тоже можно было поговорить на нейтральную тему, которая сейчас была на самом деле очень важной. Мальчик сообщил, что его отец разгребает во дворе снег и уже откопал мою машину. Это меня и порадовало, и огорчило одновременно. Выходит, ехать в особняк мне придется с эскортом.

— Значит, не зря вчера прилетал снежный дракон, — проговорила я с улыбкой, и мальчик улыбнулся так сильно, что я увидела за пухлой щекой наполовину выросший зуб.

— Зря может и не зря, только он почти каждую ночь зимой прилетает. И никакой он не снежный. Он зеленый, как и положено быть ящеру.

Мне не понравился тон, с которым мальчик заговорил о драконе. Так говорят лишь о надоедливых мухах, к которым ящеры не относятся. Особенно сказочные. Достойный внук своего деда!

— Видимо, пан Ондржей его заколдовал вчера, — бросила я уже безо всякой улыбки, раздраженная выходкой мелюзги. — Специально для меня. Очень уж ему хотелось, чтобы я поверила в сказку про снежного дракона.

Я встала, а мальчик остался сидеть, но поднял голову, чтобы проследить за мной.

— Пан Ондржей не может больше колдовать.

— Почему? — спросила я, против воли вовлекаясь в детскую игру.

Мальчик пожал плечами.

— Как дед оборотня подстрелил, так и не может. Мать говорит, всю силу отдал, чтобы друга выходить.

— Какого такого оборотня? — я даже на шепот перешла, но не из любопытства, а подчиняясь правилам игры.

— Как какого? А то не знаете! Вы ж на его машине приехали…

— А… — протянула я. — Как же я сразу не поняла! — Рот мой перестал улыбаться. — Где, ты сказал, твой отец? Во дворе?

Мальчик кивнул. И я кивнула в ответ, обрадовавшись, что со злости все же не перешла в разговоре на русский.

— А почему вы в одной перчатке? — спросил хозяйский сынок, когда я почти уже повернулась к нему спиной.

— Потеряла вторую, — буркнула я, делая шаг к вешалке. — Сейчас найду.

И действительно достала вторую из кармана. Обувшись и схватив с вешалки куртку, я вышла на крыльцо. Было морозно, однако уши не защипало. Дорожки расчищены, но с машин снег почему-то не стряхнули. На крыше снежной шапки не наблюдалось, Шкоду будто прикрыло пуховым платочком, и это вселило в меня надежду, что снегопад был недолгим и не загубил дорогу.

Пожелав друг другу доброго дня, мы с паном Лукашем обсудили погодно-ездовые условия, и он не стал возражать, когда я сообщила, что поеду одна. Потоптавшись на месте, я было уже направилась к дому, как пан Лукаш схватил меня за локоть.

— Пани Вера, не говорите пану Ондржею про старика. Ну, вы понимаете…

Я кивнула.

— Он рассказал мне и про ружье, и про волка, — поспешила я заверить несчастного в своей осведомленности. — Но я не стану говорить пану Ондржею про колдуна. Будьте спокойны.

Пробормотав благодарность, хозяин пустующего гостевого дома отпустил меня. Лицо его осунулось, вытянулось, и он как-то даже постарел со вчерашнего вечера. Видимо, долго успокаивал тестя и нервничал по поводу пана Ондржея. И будешь тут нервничать, когда господин в лисьей шапке твоя последняя надежда сохранить бизнес и прокормить семью. Я понимаю вас, пан Лукаш, понимаю… У меня тоже нет другой работы. Мы с вами в одной лодке. Не считая оборотня Яна. Да, не считая любителя волков, в невесты которого меня угораздило попасть.

Мы вернулись в натопленный дом. Разувшись, прямо в куртке, я поднялась наверх за рюкзачком, глянула в угол, показала кукольному чемодану язык и вернулась на лестницу. Мальчик превратил футбольный мяч в баскетбольный, и пришлось ждать, когда тот отстучит по всем ступенькам.

— Я наврал про пана Кржижановского, — буркнул баскетболист и погнал мяч по коридору.

Бедный ребенок… Играть не с кем. Так еще и врать не дают. Видимо, пани Дарина подслушала наш разговор. Надо было приглядеться, уши у ребенка не красные ли, а то такая могла и оттаскать сорванца. Но нет, ее руки были заняты… Корзинкой… А там под тряпочкой спрятались не пирожки ли да горшочек маслица? Точно-точно! У меня ж, у дуры, красная шапка! Надо же было моему волку свалить в долбанную Польшу!

Эпизод 2.2

Первый километр я отшагала довольно бодро. Даже со счастливой улыбкой. Зима, когда она настоящая, с легким морозцем и скрипящим под ногами снежком, всегда была мне в радость. На середине второго километра произошло ЧП — я провалилась в снег, по колено и по локоть, ни с того, ни с сего потеряв равновесие. Отряхнувшись, я поняла, что промочила ноги. В этом снежном тоннеле стены заиндевели лишь снаружи. Я попыталась было опереться о показавшийся мне крепким наст и снова провалилась по локоть, напрочь замочив запястье. Ногам к тому времени сделалось совсем противно, потому я скинула куртку и расстелила ее посередине дороги, чтобы сесть и очистить от снежных катышков плотный носок, но опоздала — шерсть не сдержала воду, и колготки уже неприятно холодили ступню.

Чертыхания могли согреть меня лишь душевно. Чтобы не заболеть, надо было шевелить ногами что есть мочи и не смотреть по сторонам — впрочем, смотреть было не на что: снег да снег кругом. Так что я неслась вперед, точно зашоренная лошадь. И совсем скоро, вся красная и мокрая, финишировала у витиеватых чугунных ворот. К моему счастью, открытых. Высоту в четыре метра мне не взять даже при самом большом желании. А мой голос явно не сравняется по громкости с гудком машины, чтобы вызвать привратника.

Пан Лукаш развернулся у ворот. Я видела следы крупных шин его машины, хотя саму машину, способную поднять ковш, у гостевого дома не заметила. Дальше еловая аллея не была расчищена вовсе. Наверное, зимой они пользуются каким-то другим подъездом к дому, а ворота могли стоять открытыми уже целую вечность. Однако для меня сейчас что искать расчищенную дорогу, что зайцем скакать через сугробы было одинаково муторно и мокро.

Хотя о принятом решении я пожалела уже метров через… не знаю, сколько. Глазомер мой не работал: я отковыляла от ворот уже на приличное число шагов, а особняк никак не желал становиться ближе. Все у меня никак у людей — надо было догадаться, что рабочих не пускают с парадного входа, и проследить, куда покатил пан Лукаш дальше. Обреченно оглянувшись на ворота, я все же решила шагать вперед. Моим ногам уже никакие утрамбованные дорожки не помогут, да и кто гарантирует, что другая дорога не огибает весь парк?

Особняк не был большим. По российским меркам. Наши императрицы у таких побрезговали бы и чайку откушать. Две колонны на входе, два льва на лестнице, два этажа плюс мансарда… Крыльцо завалено снегом, как и полукруглый балкон над ним. Сугробы наполовину закрывают окна первого этажа — этим входом до лета никто не собирается пользоваться, это точно. Даже если я вскарабкаюсь на снежную гору, не факт, что мой стук услышат. Меня ждут с другой стороны. Теперь найти бы хоть какую-нибудь тропку, чтобы обойти особняк. Однако снег лежал вокруг нетронутым, но моим насквозь мокрым ногам терять было уже нечего.

Перед домом громоздился фонтан в виде рога изобилия, сейчас полностью забитого дарами зимы. Я оперлась о борт чаши и в очередной раз вытряхнула из сапожек снег, чтобы освободить место для следующей партии. Кое-как допрыгав до угла дома, я остановилась, залюбовавшись открывшимся видом на парк. Через ручей, соединявший, видимо, два пруда, горбился укрытый снегом мостик, подле которого я увидела кое-какую тропинку, расчищенную вручную лопатами. И это открытие подарило мне надежду на то, что я все же не ошиблась адресом и не попала к соседям.

На другой стороне среди хитрого сплетения тонких черных ветвей белели античные статуи. От одного взгляда на мраморные обнаженные тела мне сделалось совсем холодно, и я поторопилась добраться до следующего угла, за которым присутствовали все признаки жизни.

Здесь были намечены дорожки, убегавшие вглубь сада. Одна вела в круглую беседку, хотя та до весны явно никого не ждала. Я прошла к мраморным ступеням крыльца и на всякий случай схватилась за перила. Их не чистили, и мне пришлось отдирать перчатку. Стучала я в дверь с обледенелым стеклом абсолютно мокрым кулаком. Достаточно громко, чтобы ко мне вышли, но ко мне все равно не вышли. И я снова испугалась, что ошиблась адресом.

Во-первых, я до сих пор не увидела никаких следов ремонта. Наружные стены оставались потрескавшимися и мутно-красноватыми — хотя, конечно, реставраторы для аутентичности музея могли нарочно сохранить внешнюю обветшалось строения. Во-вторых, хотя бы доски от лесов должны были остаться. Не могли же чешские рабочие настолько идеально подчистить весь строительный мусор, что мой глаз ни за что не зацепился! Выходило так, что я действительно завернула в чужие ворота. Открыто — добро пожаловать фиг знает куда! Хорошо бы к добрым людям!

Выбраться из имения в том виде, в котором я стояла на чужом крыльце, было слишком проблематично. Если делать это самостоятельно. А вернее — просто невозможно. Придется напроситься в гости. Здесь обязаны быть живые люди. Горбатый мостик чистили этим утром. Хоть в этом меня не проведешь!

Постучав еще раз и не получив в течении пяти минут никакого ответа, я осторожно спустилась с крыльца и отправилась по свежим следам к мостику в надежде отыскать человека с лопатой. Я шла и шла по протоптанной дорожке, не поднимая головы от поскрипывающего снега — здесь бегало несколько детей или один ребенок: следы крохотные и ни одного отпечатка взрослого сапога рядом. Вот те раз! Не говорите только мне про эксплуатацию детского труда…

Говорить и не пришлось. Я все увидела собственными глазами — курчавая головка без шапки то исчезала за сугробом, то вновь выныривала на поверхность. Снег летел в сторону от того места приличными комьями. Я ускорила шаг. Мальчишка, умело орудовавший лопатой, выглядел не старше хозяйского сына. Может, только чуть плотнее — или это всего лишь зрительный обман из-за его толстого свитера, надетого под безрукавку из дубленой кожи.

Снег подо мной стонал достаточно громко. Лопата замерла. Взъерошенная голова повернулась в мою сторону, и я чуть не ахнула в голос: это был карлик с молодым, но достаточно взрослым лицом. Без бороды и даже легкой щетины, хотя над пронзительными глазами нависали косматые брови. Они придавали лицу театрально-суровый вид. Мнимый. Губы карлика расползлись в улыбке. То ли приветственной, то ли саркастической. Я все же решила на всякий случай поправить сползшую на затылок шапку и запахнула куртку.

Эпизод 2.3

Мое пристанище на эту ночь, к счастью, не оказалось бывшей спальней баронессы, хотя и находилось оно на женской половине, если лестница действительно делила особняк пополам. Не понять, крохотная ли комнатушка сама по себе или же предметов мебели в ней слишком много: кровать с высоким деревянным изголовьем, прикроватная тумбочка, массивный шкаф, круглый столик на одну персону и рядом у окна стул с закругленной спинкой. По простоте оформления это комната для прислуги, ни дать, ни взять. В крайнем случае, для компаньонки хозяйки. А чего я хотела? Тепла… Меня трясло уже не на шутку.

— Дайте уже вашу куртку, пани Вера.

Карличек нетерпеливо тыкал вешалкой мне в лицо. Я разделась и повела плечами. Ногами можно было не перебирать — он знал про мои мокрые носки.

— Мы сейчас растопим камин, — заверил меня карлик, расправляя куртку по плечикам. — И принесем, во что вы сможете переодеться.

Местоимение «мы» испугало меня не на шутку. Только бы сюда не заявился сам господин барон — у меня уже был неподобающий для знакомства вид. Внизу я стояла мокрая, взъерошенная, но хотя бы одетая. Тогда как сейчас уже стянула носки, а карлик, в довершение всего, демонстративно оттянул от моей ноги мокрую штанину. Сколько ему лет? Да это и не важно — я не стала бы стоять перед посторонним человеком в одних трусах, даже если бы джинсы можно было выжимать.

Я вырвала ногу и так глянула на карлика, что любой дурак понял бы, что я имела в виду. И Карличек молча направился к двери. Правда, с моей курткой. Конечно, ее не мешало просушить у огня, но это означало, что меня запирают в комнате на неопределенное время — в особняке и в куртке-то холодно, а платок пани Дорины остался в машине вместе с обедом.

— Мы что-нибудь придумаем, — повторил карлик, когда я рассказала ему про корзинку с едой, и ушел.

Я присела на край кровати. Перина мягкая, как я люблю, и вообще здесь намного уютнее, чем в моем номере. Только холодно. И остальные удобства под большим вопросом. Надеюсь, карлик заговорит о них сам.

Минута, две, три… Куда он провалился? Дрова колет? Вполне возможно. Они все тут, похоже, морозостойкие. Не то что я! Тепличный вариант!

Окончательно закоченев, я плюнула на приличия. Скинула джинсы, повесила их на спинку стула и затолкала носки с колготками в карман. Теперь следовало либо замотать в покрывало ноги с гусиной кожей, либо заставить себя залезть в ледяную постель. Я выбрала последнее, и уже под одеялом сообразила, что не посмотрела на состояние постельного белья. Впрочем, оно пахло все тем же розмарином и морозом — не плесенью. Видимо, вариант того, что невеста Яна останется пожить в самом особняке, рассматривался его хозяином еще до моего приезда. Или кем-то из его окружения…

Я натянула ледяное одеяло по самый нос, желая согреться с помощью собственного дыхания, и в этот самый момент дверь отворилась. Ожидая увидеть на пороге карлика, я не стала вылезать из-под одеяла, а потом просто не могла пошевелиться от удивления или какого-то другого парализовавшего меня чувства. Страха? Возможно. Неловкости? Скорее всего.

На пороге стоял старик в толстом темно-зеленом халате, подпоясанный вязаным шарфом. Почему я обратила внимание на цвет? А потому что и десяти секунд не смогла смотреть ему в лицо, но беглого взгляда хватило, чтобы выдохнуть — кто бы ни был вошедший, но точно не барон. Да и не мог хозяин, сколько бы ни был радушным, принести гостье таз с горячей водой лично, а именно это висело в когтях вошедшего. Руками две его длинные тощие конечности назвать можно было лишь с большой натяжкой. И если мое зрение не пострадало от шока, то руки заканчивались лишь четырьмя пальцами, а желтоватые ногти курильщика были настолько длинными, что даже загибались внутрь.

Старик поздоровался хриплым прокуренным голосом. Я ответила на приветствие слишком тихо и заставила себя посмотреть ему прямо в лицо, которое с удовольствием приняла бы за маску. Вытянутое, зеленоватое и с чмокающими губами — из-за неправильного прикуса зубы, похоже, уже не в полном составе, торчали в разные стороны и выпирали наружу.

К счастью, старик быстро подошел к кровати, поставил таз и прошаркал дальше к камину, в котором за экраном, как оказалось, прятались дрова — меня здесь ждали, это точно!

Карличек, обещавший принести мне одежду, все не возвращался, и мне ничего не оставалось, как дрожать под одеялом от холода и от вида старика. Закрыть бы глаза, но я не могла отвести взгляда от сгорбленной над очагом спины, а вернее тощей косы, заправленной за поясной шарф. Она казалась такой же несуразицей, как и чубчик на морщинистом лбу. Впрочем, в теле старика все было не так. Ноги толстые и короткие, точно две кубышки. Тощую шею он тянул еще больше, видимо, недовольный длиной или количеством кожаных колье, которые сумел на нее нанизать. Они выглядели собачьими ошейниками. Один с блестящими круглыми заклепками, а другой с, должно быть, довольно острыми пиками, точно у злого сторожевого пса.

Что еще было в его виде несуразного, не знаю, но возьмись я ваять с него куклу, ничего менять бы не пришлось. Он уже и есть ходячий гротеск и пародия на человека!

Тут старик обернулся и уставился на меня жгучим злым взглядом, точно прочитал мои мысли или знал о них заранее — у меня была нормальная человеческая реакция на подобное чудо природы. Сомневаюсь, что в молодости он выглядел лучше. Может, только меньше курил и потому имел более здоровый цвет лица и ногтей. За поясом у старика торчала длинная курительная трубка и висел мешочек с табаком. Только бы не задымил здесь, и так к розмарину с его приходом уже примешался кисловатый запах табака или просто старости.

Я отвела взгляд, не в силах больше выносить вида этой живой куклы. Неужели господин барон окружил себя уродцами, чтобы продолжать казаться самому себе на их фоне красавцем? Или же он выглядит еще хуже карлика и этого странного персонажа, который не пожелал даже представиться, но явственно требовал от меня исполнения его приказов.

Эпизод 2.4

Карлик Карличек никогда не был в России. Иначе не стал бы пугать меня местным санузлом. У нас некоторые музеи предлагают посетителям справить нужду в дырку. Порой еще и за деньги. Здесь же имелся нормальный унитаз. Белого цвета. Деревянное сиденье. Разумеется ледяное. Сливной бачок по старинке висел почти что у самого потолка, а в воздухе зазывно болталась веревочка. Когда я за нее дернула, зажимать уши не пришлось. Жить можно, хотя в мансарде было исключительно холодно. Особенно в купальне, расположенной по соседству, куда я не преминула заглянуть.

Благодаря большим окнам, пусть и с морозными узорами, здесь оставалось достаточно светло, что позволило разглядеть свободно стоящую на золотых ножках ванну. От нее к потолку шли трубы. Должно быть, на крыше находилась бочка с водой… Впрочем, что гадать… Я ни черта не смыслю в канализационных системах, но как-то баронесса должна была здесь жить…

И тут я привалилась к стене. К ледяной. И замотала головой. Идиотка! Я еще и в простом летоисчислении не смыслю. И с памятью у меня проблемы! Какая баронесса! Пану Ондржею от силы тридцать пять. Лет двадцать назад он еще лазил по заброшенному особняку. Баронесса никогда здесь не жила. В лучшем случае здесь обитала бабка, а то и прабабка, барона. Дом достался ему, наверное, совсем в упадке, и он взялся за восстановление старого убранства с большой заботой — возможно, заказав копии со старой мебели, не думая еще ни про какой вампирский музей. А что здесь не пахнет краской? Так зима, сквозняки… Да и розмарин перешибет любую вонь… И скорее всего работы велись в другой половине особняка, где как раз и живет Милан с друзьями. Там, возможно, и современные удобства имеются, и электричество, пусть пока только от бензинового генератора. Однако поселить меня в мужском обществе барону не позволило старое воспитание.

Да, мозги мои отмерзли за ненадобностью. А сейчас отвалятся и пальцы, а мне еще кольцо на них хранить! Надо срочно вернуться к лестнице — деревянной, без перил, построенной под жутким углом, совсем как на дачный чердак. Лучше не убирать рук со стены, а то можно запросто свалиться и сломать шею.

После ледяной мансарды спальня показалась мне баней. Я подошла к двери и не нашла задвижки. Потом чуть ли не ударила себя по лбу — мой внутренний Семен Семеныч ликовал: в камине огонь. Карличек или старик обязательно заглянут проверить, все ли в порядке. А тут дура заперлась…

Грелки справились с задачей, и я, спустив их на пол, вытянулась на теплых простынях. В ушах потрескивали поленья. Романтика, что ни говори. Романтика, которой у меня давно не было. Романтика, которой у меня с Толиком никогда не было!

Я обхватила руками подушку и закрыла глаза. Какой же милый этот карлик. Другой бы прямо сказал, что я идиотка, а он просто констатировал факт, что не встречал в доме привидения баронессы. Если она и не успокоилась до сих пор, то бродит в своем старом доме… Или на половине безутешного вдовца, чтобы того окончательно замучила совесть… А я нынче суха и напоена жирнейшим молоком, так что теперь с чистой совестью можно уснуть сном младенца. Лучше, конечно, на пару часов, но…

Я оказалась настоящим младенцем — проснулась вся мокрая и чуть не заплакала, обнаружив себя в полной темноте. Очаг потух, портьеры плотно задернуты, тишина… Мертвая… Или нет. Точно собачка дышит рядом. Я даже пошарила рукой по одеялу и, не обнаружив пса, то ли обрадовалась, то ли испугалась… В комнате кто-то находился. Точно.

Я промокла окончательно, хотя головой и понимала, что привидения не дышат. Однако язык не слушался, хотя надо было спросить, кто здесь, а не слезать с кровати…

— А!

Я никогда так не орала. Нога уткнулась во что-то мягкое, и это мягкое тотчас зашевелилось прямо у моей кровати.

— Пани Вера!

Разглядеть Карличека я не могла, но узнала по голосу. Однако мою рубашку уже было не спасти. Я упала на кровать и спрятала лицо в ладонях. Оно горело. От стыда и жара.

— Я остался у вас, чтобы проснувшись, вы не испугались темноты. И вот как вышло… У вас жар, — пробормотал он, так и не прикоснувшись ко мне. — Включите фонарик. На кровати свежее белье. Я сейчас вернусь. Успокою всех… Мужчины обычно очень пугаются женского крика, — донеслось уже с порога.

Я стерла со лба испарину и, начав шарить рукой по тумбочке, чуть не скинула колокольчик. Наконец фонарь вспыхнул, и я бросила его на кровать. Господи… Чепец я потеряла в подушках, рубашку сейчас бросила в ноги и нацепила новую. Она пахла костром. Или весь воздух в комнате пропитался запахом свежей золы. Мне не хотелось обратно под одеяло. Простыня тоже оказалась мокрой. Я сообщила об этом карлику, проскользнувшему в щель, точно привидение, и тот тут же снова растворился в темноте.

Я стала ждать. На сей раз Карличек вернулся довольно быстро и попросил меня пересесть на стул, чтобы он мог перестелить постель. Я села, но тут же встала и взяла со столика фонарь. Мне нужно было в туалет.

— Вы уверены, что поднимитесь по лестнице самостоятельно?

Я кивнула. Хоть ползком, но сама. Для первого дня достаточно помощи от совершенно посторонних людей.

Когда я приползла обратно, свежая постель уже ждала меня и даже оказалась теплой. Видимо, они знали, что у меня начался жар и потому держали простыни близко к огню. Господи, как же стыдно…

Я рухнула в кровать и закрыла глаза, но Карличек тут же позвал меня, предлагая выпить кислого морса. Я подчинилась, но на минуту в сидячем положении ушли последние силы, и я рухнула в подушки, но глаз сразу не сомкнула, потому увидела, как голова карлика исчезла за кроватью.

— Если что, я здесь.

— Вы спите на коврике?

— А где вы еще предлагаете мне спать? — рассмеялась моя маленькая сиделка где-то там внизу. — Калачиком у вас в ногах?

Эпизод 2.5

Когда Карличек возник на пороге моей спальни с утренним подносом, я сидела на стуле при полном параде — то бишь в подсохших джинсах и в новых футболке и свитере, которые достала из второго чемодана. И в боевом настроении. Карлик, кажется, заметил чертиков в моих глазах и остановился на половине пути и половине утреннего приветствия. Я, не поздоровавшись, решила рубить с плеча:

— Кто привез мои чемоданы?

— Пан Ондржей, — пожал плечами карлик. — Кто ж еще мог это сделать!

Конечно, кто ж еще мог залезть в мой чемодан!

— А я могу с ним поговорить?

Даже намек на улыбку исчез с маленького лица.

— Что-то не то с вашими вещами?

— Вы прекрасно знаете, что с ними не то…

Карличек не стал отпираться. Молча опустил передо мной поднос, на который я даже не взглянула, хотя проснулась с небольшим, а по сравнению со вчерашним днем, просто зверским аппетитом.

— Пан Ондржей мог попросить меня аккуратно перепаковать марионетку…

— Он сделал это аккуратно, могу вас заверить, — перебил меня карлик, но я уже завелась:

— Он понятия не имеет, как надо укладывать вагу, чтобы не спутать нити…

Я могла бы прочесть карлику целую лекцию, но он не позволил мне этого сделать:

— Мы здесь все умеем управлять марионетками. Мы только не знаем, как вылечить женщину, которая не желает лечиться!

Он топнул ногой, и я закрыла рот.

— Если вы сейчас же не позавтракаете, то никакие нити не будут в состоянии поднять вас с постели. Пан Ондржей позаботился о вас, привез от пани Дарины оладьи и яблочный рулет. Да как же вы смеете сердиться на него, пани Вера!

Я уже дулась по-детски, понимая, что вручила пану директору чемодан в первый же вечер. Он просто попросил придержать его у себя, потому что это рождественский подарок. А сейчас, когда пришлось срочно переселять меня в особняк, конечно же, пан Ондржей первым делом озаботился спрятать подарок. Скорее всего, марионетка осталась в гостевом доме. Подальше от глаз Милана.

— Он мог зайти и сказать мне об этом лично, не заставляя нервничать, обнаружив пустой чемодан.

— Вас никто не заставлял нервничать. Вы решили понервничать сами. Но сейчас я вынужден буду призвать на помощь пана Драксния, чтобы заставить вас поесть!

Я глянула на чашку остывающего чая и снова на карлика.

— А не могли бы вы пригласить на чашечку чая пана Ондржея. Мне нужно обсудить с ним кое-какие детали моего пребывания тут и… — я заговорчески понизила голос, вспомнив о своей роли. — Вдруг с ним связывался Ян, а то мой телефон остался в гостинице.

Увы, пан Ондржей или пани Дарина, если именно она собирала мои вещи, не заметили мой новый телефон за тумбочкой. Спасибо хоть умывальные принадлежности собрали. И хорошо, что я оставила после себя в ванной комнате порядок.

Карличек виновато улыбнулся и на миг даже вперил взгляд в пол.

— Пан Ондржей только ваши вещи привез и снова уехал по делам.

Отлично! Я непроизвольно закусила губу. Наверное, так и делают расстроенные невесты, не получившие от женишка никакой весточки. Пан Ондржей не меняет выбранного курса даже в связи с болезнью главной героини — я должна буду в одиночку победить упрямство господина барона.

— Мог бы заглянуть, — прошипела я уже в чашку и сделала первый глоток.

— Он хотел к вам зайти, но я не позволил ему этого сделать, — отчеканил карлик, и я подняла на него глаза. — Вы были не в лучшей форме для приема посетителей.

Это уж точно! И мне тут же сделалось неловко, что пан Драксний и Карличек провозились со мной больше суток, как с маленьким ребенком. Я снова уткнулась в чашку и залпом выпила половину.

— Еще скажите, что удерживали от встречи со мной и барона?

Я улыбнулась, но шутки не получилось — лицо карлика сделалось совершенно серьезным.

— А вот его я удержать не смог. Однако спешу вас успокоить — во сне вы выглядели не совсем покойницей, пани Вера.

Я открыла рот, но не сумела произнести даже междометия.

— Барон хотел лично убедиться, что у вас больше нет жара и что не надо посылать за доктором.

— Ах, вот кто это был…

— Вы его видели?! — всполошился карлик. — Он был уверен, что вы спите!

— Не надо его расстраивать. Да и, по правде говоря, я его не видела. Мало того, что темно, так он еще и перепутал лоб с глазами… Может, конечно, у него ладонь слишком большая…

Я пыталась шутить, но выходило неуклюже. Мне было неловко за случившееся не меньше, чем Карличеку, да и самому барону… Наверное, Милан считает, что не может открыто опускаться до обывательской заботы о незваной гостье. Или все же скрывает от меня изуродованное лицо, потому и зашел ночью. Не удивлюсь, если он выйдет ко мне в маске. Хотя, я снова дурю, он уже не в том возрасте, чтобы стесняться не совсем юных особ и своей внешности. Если только побоится напугать меня своим лицом, так что надо как-то намекнуть им всем, что я не из пугливых.

— Пан Карличек, можете передать барону, что меня ничуть не смутит его внешний вид, и я горю нетерпением с ним познакомиться.

Лицо карлика превратилось в маску.

— Мне придется вас разочаровать, пани Вера, но барон пока не горит особым желанием знакомиться с вами.

Я тоже перестала улыбаться.

— Не принимайте это на свой счет. Он просто немного щепетилен в отношении чужих невест. Понимаете?

— Не понимаю! — затрясла я головой, точно пыталась что-то из нее вытрясти. Наверное, страх за судьбу марионетки. Я не доверяла рукам пана Ондржея, как и своим, на которых с ожесточением крутила символ мнимой помолвки. — Я не в гости к нему приехала. Я приехала работать, и я не хочу скрывать от барона, что расстроена сорвавшимся проектом…

Эпизод 2.6

Весь день я просидела взаперти. Отсутствие замка на двери компенсировалось отсутствием в шкафу моей куртки. Должно быть, после просушки ее отнесли в общую гардеробную. Идею заговора я отмела сразу и не спрашивала про куртку. Карличек словами, а пан Драксний пронизывающим взглядом дали мне ясно понять, что я болею и должна лежать в постели в тепле и заботе. Они поочередно заходили ко мне. И даже один раз разбудили, когда от скуки я действительно задремала…

Потом я попросила Карличека сжалиться надо мной и принести что-нибудь почитать. Он сказал, что на английском у него есть только Агата Кристи. Это он так надо мной издевался. Ладно, ладно, ни в чем я его драгоценного Милана, типа, больше не подозреваю. Я и так знаю, что хотя бы о семейной жизни барона пан Ондржей сказал правду. Про себя игроку говорить правду было просто стыдно.

— Вот это для тебя, — Карличек повернулся ко мне бочком, чтобы я оценила толщину принесенной им книги. — Но отдам я ее тебе только после обеда.

Фу, ты… Шантажист проклятый! Впрочем, без обещанного книжного десерта я бы ни в какую не стала есть вчерашнюю печенку. Впрочем, стыдно обижать карлика. Может, это все, что он умеет готовить!

Книга оказалась настоящим кирпичом, но я не собиралась прочитывать ее от корки до корки. Карлик просто желал поднять настроение грустной невесте и приволок английское издание труда какого-то там испанца по имени Хуан Луис Вивес, который в шестнадцатом веке давал советы по воспитанию женщин, главные из которых были следующими. Во-первых, женщине надлежало молчать, смотреть в пол и обращаться за разъяснениями только к мужу, а не к озабоченным непонятно чем молодым людям. Во-вторых, считалось, что когда женщина не занята своими прямыми обязанностями по продолжению рода, ее руки должны быть постоянно при деле, иначе в голову ей полезут совершенно ненужные для хорошей жены мысли. Выходило так, что несчастная, если не спала, должна была прясть, ткать, шить да вышивать. Впрочем, готовить и есть ей тоже не возбранялось. Я давилась от смеха, а смех, как известно, наряду с молоком пана Драксния, лучшее лекарство… От скуки.

В очередной свой приход Карличек сообщил, что в библиотеке имеется книга тысяча пятьсот двадцать третьего года издания с красивым названием — «Обязанности мужа». Пытаясь не послать его прямым текстом, я попросила переслать книгу Яну с первой же оказией. Думала убить двух зайцев — увы, нет. Карлик не поспешил сообщить мне, что пан Кржижановский будет здесь через пару дней и потому мы сможем лично обсудить свои супружеские обязанности. Хорошо-хорошо, Милан так Милан.

— А барон случайно не изменил свое мнение в отношении меня? — задала я более чем наводящий вопрос, и карлик расплылся в улыбке.

— Я и зашел за тем, чтобы пригласить тебя спуститься после ужина в гостиную.

— Я не заразная, — попыталась сострить я. — Меня можно пригласить даже к ужину!

Карлик не рассмеялся, не улыбнулся, а только лишь тяжело вздохнул.

— Сомневаюсь, что ты способна есть в полной темноте, а именно в ней пройдет ваша первая встреча с бароном.

  — Вот как?

Барон заочно начинал действовать мне на нервы.

— Может, я позвоню ему по телефону? У вас есть интерком? Или лишний телефон?

Мой-то лежал в гостевом доме!

— Наберись терпения, Верка. Барон болен. Очень. Но он привыкнет к присутствию постороннего в доме. Вернее, посторонней. Кстати, в книге, от которой вы так легкомысленно отмахнулись, написано, что супружество было учреждено не столько для продолжения рода, сколько для совместной жизни и прочного дружеского общения. Вот, можешь потренироваться на бароне.

Так и хотелось ответить: нет, лучше на кошках. Но я не была уверена, что чешский карлик знаком с советской классикой, потому просто сжала губы — смеяться сразу расхотелось.

— Как понимаю, форма одежды любая?

Карлик улыбнулся.

 — Форма одежды зимняя. Впрочем, пан Драксний истопит камин. Будет достаточно пухового платка.

— И перчаток, — поспешила я обезопасить себя и кольцо. — У меня первым делом обычно мерзнут руки.

Мы условились на десять вечера. Ужин мне подали в восемь. На этот раз королевский — капустный салат, стейк и картошку. Карличек исправлялся. Хотя с чего это я решила, что у них нет в штате повара? Ну и что, что я его не видела! Меня второй день держали в карантине! В поместье двумя людьми не обойтись. У карлика руки сильные, но их всего две!

Для знакомства я осталась в джинсах и кофте, сапожках и платке. Всё бы ничего, но причесаться не особо получилось. Голова просила мытья, и завтра я собиралась выяснить у карлика, как тут обстоят дела с горячей водой. Может, хотя бы выдадут тазик кипятка по доброте душевной? Я из России, мне не привыкать!

Карличек явился за мной с подсвечником на пять свечей. Романтика начиналась уже на лестнице. Жаль, не сыграли марш. Правда, и внизу меня тоже никто не ждал. Тут уж, наверное, к счастью. Для того, чтобы ходить по лестницам при свечах, необходима практика, а так это похоже на катание ладоней по перилам. Пусть лучше барон этого не видит.

Дубовая дверь оказалась настолько притертой к полу и коробке, что даже лучик света не проникал из-под нее. Не могли же они и вправду сидеть в полной темноте? Хотя могли… Почему бы собственно им и не сидеть в темноте, манифестируя тем самым черную полосу в жизни барона… Сам пан Драксний не выказывал явных признаков стариковской хандры. Игра в шахматы его полностью удовлетворяла. Или ее денежная составляющая.

Карлик постучал и только тогда взялся за кованую ручку. Дверь не скрипнула, хотя для красоты момента злобного скрипа явно недоставало. Чувства страха не ощущалось, хотя по стенам и метались фантомные тени от танцующего на сквозняке пламени.

Эпизод 2.7

Барон протянул мне руку, но я замешкалась, и Милан, с видимым даже в кромешной тьме раздражением, схватил меня за руку. Левую, и тут же нащупал кольцо.

— Странная вы женщина, пани Вера. Кто ж прячет кольца! Тем более обручальные. Их принято носить напоказ…

— У меня мерзнут руки, — пролепетала я заготовленную ложь, вдруг испугавшись, что барон ни на минуту не поверил в то, что я невеста Яна.

В самом деле, если у них были отношения по типу отец-сын, Ян бы хоть словечком да обмолвился после возвращения с чемпионата мира о том, что втюрился в русскую красавицу. Но ведь свадьбу придумал пан Ондржей. На ходу. Полном!

— Я найду для вас, — продолжал барон вкрадчиво, и от звука его мягкого голоса у меня медленно, но верно холодело все как внутри, так и снаружи, — такие перчатки, которые греют руки, и при этом не прячут прекрасные камни.

Мне ничего не оставалось, как поблагодарить. Если это просто любезность, а не срывание масок, то маша-растеряша, вроде меня, всегда может сказать, что у нее раздражение на любые другие перчатки, кроме хлопковых. Пану Дракснию можно иметь аллергию на специи. Чем я хуже старика?!

— Вы, главное, не бойтесь…

Я чуть не спросила — чего, но в самый последний момент моя занятая непонятно чем голова сообразила, что барон говорит о темноте. Полюбопытствовать бы, как он видит хоть что-то в этой тьме?! Может, отдерни они портьеры, я бы сумела самостоятельно пробежать по лунной дорожке. Так нет же! Устроили тут черную комнату! Точно собрались пленку проявлять!

— А как вы видите, куда идете? — не выдержала я через пару шагов в черное никуда.

— Как все слепые. Чувствую предметы. Помню их месторасположение в доме. Знаю число шагов от двери до двери…

Я едва слышно усмехнулась. Для храбрости, а не потому что нашла в словах своего провожатого что-то смешное.

— Но вы же не слепой! — добавила я для пущего спокойствия и чтобы подхватить нить с таким трудом зародившегося разговора.

— Почти слепой. Но пусть вас это нисколько не смущает. Особняк я знаю, как свои пять пальцев…

Теперь и я знала все его пять пальцев, которые от страха сжимала с такой силой, что ни его кожаная перчатка, ни моя хлопковая не стали помехой полному слиянию наших рук. Один шаг. Два. Три. Я действительно начала считать шаги, нащупав свободной рукой дверной косяк. Вслух!

— Една, два, три…

— Осмнац, — шепнул барон мне на ухо, и я действительно уткнулась в дверь на восемнадцатом шагу.

Барон открыл ее, и я думала увидеть гостиную, но предусмотрительный хозяин повел меня обходным путем, чтобы я не вздумала разглядывать его в отблесках камина. Глупый, даже не догадывается, что я знаю каждую черточку его лица и особенно выемку на подбородке, из которой постоянно приходилось выковыривать лишний клейстер, накладывая очередной слой бумаги для папье-маше.

Наконец моя рука нащупала перила лестницы, но ноги оставались на нижнем этаже, потому что вторая рука была натянута, точно гитарная струна. Барон оттягивал меня от лестницы, оттягивая тем самым момент расставания. Во всяком случае, я льстила себе в таком ключе.

— Чем вы планируете заняться завтра, пани Вера?

Прямо-таки светская беседа получается! Браво, господин барон! Вы выздоравливаете на глазах! Пусть даже мои глаза вас по-прежнему не видят.

— Еще не знаю, — ответила я нарочито небрежно. На всякий случай. Вдруг он решился составить мне компанию и днем. — А что бы вы посоветовали?

Барон не ответил. Типа, задумался. Будто в его заснеженном поместье большой выбор развлечений. Или он все же решал, когда лучше назначить мне второе свидание. Размечталась!

— Прогулку я вам не советую, — выдал он отсутствующим тоном. — Вы еще недостаточно здоровы, чтобы покидать дом.

А вы надеетесь, что я в скорости выздоровлю окончательно? Дудки! Буду вам назло шмыгать носом!

И я действительно шумно втянула в себя холодный воздух. Стоять у лестницы было действительно губительно для моего неокрепшего организма. Барон понял это и потянул меня на лестницу.

— Как насчет чтения? У меня обширная библиотека… Там есть книги, насчитывающие несколько столетий.

— О, да, с одной из них Карличек меня уже познакомил…

— Карличек? Я бы не доверял его литературному вкусу.

— Зато у него прекрасное чувство юмора! — почти рассмеялась я.

— О, да. Бесспорно, он куда более приятный и интересный собеседник, чем я.

Мы уже преодолели лестницу и стояли подле двери в мою спальню, из которой приятно тянуло дымком и теплом. Только расставаться на такой самоуничижительный для барона ноте было нельзя. Неприятный осадок от разговора убьет в душе Милана все ростки нашей возможной дружбы.

— Напротив, пан барон, я бы с удовольствием побеседовала с вами еще… Только…

Я замерла… Мне послышался мышиный писк. Только не это!

— Только что? — барон даже, кажется, придвинулся ко мне, так близко прозвучал его голос.

Или это у меня клокотала в ушах кровь? От страха.

— Неловко как-то беседовать под дверью… Но вы же не войдете… — спросила я без вопросительной нотки в голосе.

— К вам в спальню? Конечно, нет. За кого вы меня принимаете!

И тут я решилась на рискованный шаг. Барон был почти что на крючке — почему бы не подсечь рыбку!

— За лгуна.

Я почувствовала, как он дернулся. Горела б свеча, пламя тут же б потухло. Нет, с такими людьми нельзя шутить так грубо.

— Я не спала, когда вы заходили проведать меня, — заворковал мой самый нежный голосок. — И сейчас хотела бы еще раз поблагодарить вас за заботу.

Глава 3: эпизод 1

Я спускалась по лестнице очень осторожно, не потому что разучилась видеть при свете дня, а потому что боялась увидеть мертвую мышь. Но Карличек позаботился обо всем, даже полы намыл. Проворный мальчишка! Скорее всего, ему не так уж много лет — иначе откуда столько силы и прыти?!

Я знала в кухню только одну дорогу, через гостиную. Раз другой карлик мне не показал, значит, мне дозволялось войти в святую святых особняка. На всякий случай я все же постучала три раза, хотя не была уверена, что выдержала верный ритм. Никто не ответил — можно заходить: что не запрещено, то, по логике, пусть и женской, разрешено.

Дверь скрипнула, и я очутилась в гостиной. При свете дня, который из-за все еще задернутых портьер был недостаточно светлым, комната не поразила меня своими размерами. Наверное, она и не должна быть большой в силу того, что в ней всего один камин, сейчас потухший… Два кресла, диван, два стула около шахматного стола, на котором красовались резные фигуры из слоновой кости, аккуратно расставленные в ожидании новой партии. Часов нет. Каминная полка пуста — возможно, их унесли по той причине, что обитатели особняка тоже часов не наблюдают. Не только же счастливым такая лафа! Хотя… Счастье штука относительная: что для одних депрессия, то для других, возможно, просто умиротворенное неспешное созерцание жизни. Пусть даже чужой.

На спинке кресла аккуратно висел платок пани Дарины — вот дела, маша-растеряша даже не хватилась пропажи! Кто нашел его? Барон? Отчего-то хотелось, чтобы именно он подержал платок в руках, будто мог этим напоить пух магией. Нет, только электричеством — меня так шибануло, что я аж отскочила от кресла. Наверное, очень громко, и услышала за спиной недовольное сопение.

Черт, черт, черт! Я и не заметила спящего на диване пана Драксния. К счастью, я его не разбудила… Наверное, того, кто засыпает с трубкой во рту, даже пушкой не разбудишь. Трубка дрожала от тихого похрапывания, но не выпадала, и я не стала своевольничать с чужой табачной собственностью. Схватила свой платок, вышла через вторую дверь и оказалась в столовой.

В центре просторного квадратного зала, салатового цвета, красовался белый круглый стол. Стулья стояли слишком ровно — либо Карличек колдует над ними после каждой трапезы, либо это парадная столовая, которой не пользуются. Я специально заглянула под стол — слишком много ножек, он действительно разбирался, но засовы проржавели от простоя. Стол был явно аутентичный — подобный не стал бы покупать одинокий вдовец, чурающийся людей, даже ради антуража. Интересно, что еще здесь сродни музейному экспонату?

В любом случае я не отодвинула стул и не села за стол. Без приглашения к чужим столикам я не подсаживаюсь. Меня ждали в кухне, и я пошла в открытую дверь, но, увы или ура, оказалась в танцевальной зале. Паркет натерт — наверное, в снегопады карлику нечем заняться или он так развлекается, имитируя на щетках катание по льду на коньках. Рояль открыт — кто-то явно играет. И этот кто-то бесспорно сам барон. Было бы прекрасно, если бы сегодняшний вечер вдруг стал музыкальным. Даже одна свеча, отраженная во множестве зеркал, даст больше света, чем любой камин. Барон это должен понимать, потому, скорее всего, откажет мне в просьбе сыграть даже Дворжака.

Вот что он сейчас делает? Спит, должно быть, как и пан Драксний, вечный товарищ его ночных бдений. Хотя стоп… Что-то подсказывает мне, что так было не всегда — все перевернул с ног на голову мой приезд. Иначе старик не спал бы сейчас, скрючившись, на диване. Видимо, барон потребовал от него на время спутать день с ночью. Бедняга… А барон упрямец! Даже отсутствие электричества не отговорило его от мысли прятаться по ночам, будто крыса! Или… Ну что я за дура-то такая! Я же театральный закончила… Барон, скорее всего, попытался наложить на изуродованное лицо грим — видимо неудачно, раз он обсыпался под моей ладонью, и потому отмел мысль показываться мне при свете дня. Может, предложить ему помощь? Ненавязчиво… От его помощи в поиске кухни я бы сейчас не отказалась!

Я вернулась в парадную столовую, сунулась во вторую дверь и оказалась в библиотеке. Читать на голодный желудок не хотелось, и я прошла ее насквозь, чтобы найти запертую дверь. Двадцать шагов назад, семь в сторону, новая дверь, новая комната, пустая или просто проходная, а дальше меня уже повел нос. Пахло гречневой кашей. Чешское гостеприимство в полной красе.

— Не заблудилась? — улыбнулся карлик и ринулся отодвигать заслонку, за которой пыхтел горшочек с кашей. — Надо было подняться за тобой. Дальше сама, ладно?

Он поставил горшок на стол, где стояла тарелка, ложка, масленка и лежали жареные хлебцы. Чайник тоже дымил рядом с чашкой.

— Приятного аппетита. Две кастрюли с кипятком на плите. Полотенце на крючке. Сюда никто не войдет. Не беспокойся.

Я и не беспокоилась. Раздеваться полностью я не собиралась в любом случае. Как, впрочем, и съедать весь горшочек — зачем было варить столько каши! Теперь мне есть ее на завтрак, обед и ужин и снова на завтрак, если есть одной? Или будут котлеты из гречки, сэр?! Или пан… Впрочем, я наелась кашей до отвала. Вдобавок намазала на хлеб масло толстым слоем — зима, до лета далеко… Похудеть успею, а тут стоит отрастить жировую прослойку для согрева.

Карлик вернулся не скоро. В итоге я замерзла с мокрой головой, и он тут же бросился заново топить печь и пообещал бросить в золу картошку — не зря мерзла хотя бы! Заодно я выпросила у него разрешение вернуться в кухню с акварельным альбомом, и в ожидании печеной картошки принялась за наброски. Рисовала все подряд: печь, стол, плиту, карлика… И, главное, модель не сопротивлялась и даже позировала — вернее, не обращала на меня никакого внимания.

— Карличек, — позвала я из надоевшей тишины. — А какая у барона фамилия?

— Сметана, — отозвался карлик, и я удивленно уставилась ему в спину. — Ударение на первый слог. Милан Сметана. Аппетитно?

Я рассмеялась в голос — таких сливок мне не надо, даже «закисаных». Хорошо, что барон не сам мне представился. Мою улыбку он увидел бы даже в кромешной тьме!

Мы с карликом помолчали целую минуту, но кулинарная тема показалась мне сейчас как нельзя кстати.

— Карличек, а как ты думаешь, существует поваренная книга для вампиров?

Карлик перестал помешивать свое жаркое и повернулся в мою сторону всем корпусом.

— А ты хочешь отравить или влюбить в себя вампира?

— Думаешь, для этого нужны разные рецепты? — с радостью включилась я в словесную игру, завидев в конце тоннеля скуки искру здорового смеха. — Или все же это больше зависит от хозяйки?

Он молча уперся в меня тяжелым взглядом, таким взрослым в сравнении с мальчишеским телом. Благодаря табурету, наши глаза встретились без помощи шеи.

— Ну же! — попыталась я подбодрить собеседника, не желая верить, что словесная перепалка отменилась. — Мне нужно твое мужское и поварское мнение!

— От хозяйки, — выдал Карличек смешным басом и уже шепотом добавил: — В зависимости от того, любит она или ненавидит своего вампира.

Ура, рыбка попалась на крючок! И теперь я не выпущу свою щуку до появления барона
— кто-то же должен играть роль рыцаря в его отсутствие. Ну, в крайнем случае, пажа… Пан Драксний, заглянув к нам за кружкой молока, снова задремал на диване.

Пока мои акварели сохли, я пару раз прошлась по гостиной, но старик не пожелал открыть глаз, а я уже готова была напроситься в ученицы по шахматам. Проигрывать мне особо нечего. Наличность почти на нуле. Но учитель дрых и только в чуб дул. Кожа у него вблизи выглядела какой-то чешуйчатой, точно с лишаинами. Нет, надо уговорить мое чудовище выйти на свет божий. Долго так старик не выдержит, и винить в его смерти будут меня.

— Ну, допустим, я люблю своего вампира, — начала я вампирское философствование. — Что тогда? Что бы ты посоветовал подать ему на ранний ужин?

— Себя! — Карличек не улыбался. — Ну, в крайнем случае, кружечку горячей крови со специями…

— Фу на тебя! Глинтвейн в черепе — это так избито! Мы должны в кулинарном плане отличаться от масс культуры. Неужели никто из вас не задумывался о специальном меню для музея?

— А, вот ты о чем…

Карлик разочарованно отвел глаза в сторону, к моим рисункам.

— А о чем я еще могу говорить?!

— Ну, не знаю… — Карличек окончательно отвернулся, будто даже обидевшись.

Я-то думала, он на стороне моих панов, а не своего барона, за музей радеет, а он на тебе… И все равно я продолжила нести кулинарную околесицу.

— Ну не все же вампиры живут в замках! Этот особняк тоже не хайтек. Плита здесь шикарна. Даже ничего трогать не надо. Ты управляешься с ней прекрасно. Вот и будешь вампирским шеф-поваром.

Карличек снова заинтересованно взглянул на меня, и я воодушевилась надеждой на возвращение карлика в мой монолог.

— Здесь можно снести стену, чтобы расширить зал, и поставить столы… Обычные, со скатертями, а не в виде гробовых крышек… Готовить ты будешь на виду у зрителей… Вернее, потребителей…

Я даже придвинула к себе чистый лист для быстрого наброска. Карлик отошел от плиты и встал у меня за спиной.

— А кто будет жертвовать кровь? — спросил он по-прежнему слишком серьезно для обычного трепа.

И я ухватилась за его вопрос. Возможно, у нас тогда выйдет деловая беседа. Хотя бы брейнсшторминг.

— А кто жертвует ее сейчас?

Карличек вернулся к сковороде.

— За неимением желающих, коровы, которых никто не спрашивает. Или свиньи. Барон и пан Драксний обожают кровяную колбасу.

Я покосилась на плиту — непонятно, что там сейчас жарится-парится, но к горлу уже подкатил кислый ком. Однако я сумела его проглотить и воскликнула будто ни в чем не бывало.

— Бинго! Кровянка уже в меню! Что дальше? Согласно фольклору, вампиры едят сушеные фрукты и орехи! Их мы можем продавать как здоровый перекус, согласен?

Карличек усмехнулся, теряя всякий интерес к беседе. Чтобы удержать его внимание, я спросила, что он готовит.

— Черный пудинг. Ты его вряд ли станешь есть. Голая кровь…

Я снова почувствовала во рту горечь, но о вкусах не спорят.

— Не проще ли просто подогреть кровь со специями, раз она так нравится барону, — выдала я зачем-то абсолютную глупость.

— У пана Драксния аллергия на специи, — ответил карлик серьезно.

— Ах, да… Забыла…

Я водила кистью по бумаге, вырисовывая подсвечник с бутонами черных роз… Краличек вновь принялся наматывать круги вокруг стола.

— Красиво, — наконец выдал он, но к плите не вернулся. — В вампирском антураже такой подсвечник действительно неплохо бы смотрелся.

Наконец он отошел от стола, открыл нижнюю дверцу буфета и вернулся ко мне, неся черный чугунный подсвечник. Почти точную копию моего рисованного.

— У вас с Яном сходятся вкусы. Вам будет легко ужиться друг с другом.

Карлик оттащил табурет от плиты и уселся на него посреди кухни, подтянув ноги к подбородку. Я посмотрела на него сверху: классный ракурс и взяла чистый лист. Приказала модели замереть на время и пообещала быть шустрой. Через минут пять карлик пробормотал:

— Ян заказал у кузнеца десять таких подсвечников. Я запрятал один, хотя барон велел все выбросить, назвав жуткой безвкусицей.

Я оторвала глаза от наброска и процедила сквозь зубы:

— Я полностью согласна с бароном. Стандартный вампирский набор — это вульгарщина. Наши вампиры должны жить в красивом особняке, ничем не напоминающем вампирское логово из голливудских фильмов. Вампиров расплодилось миллион. Чтобы выжить, надо быть оригинальным. К сожалению, я мыслю примитивно. Возможно, барон прав, что отказался от темных переходов, кишащих летучими мышами, и лестниц со странными скрипами и завываниями…

— У нас никогда и не было странных скрипов и завываний, — оборвал меня карлик довольно грубо. — Всему можно найти объяснение. Твою дверь смазать?

— Не надо, — махнула я рукой, поняв, что меня с вампирской темой просто отшили. — Я к вам ненадолго.

— Отчаялась победить барона? — карлик подтащил табурет чуть ближе к столу. — Так быстро?

— А что ты хотел! — Я бросила обе кисти в банку с водой. — У меня нет под боком ни одного союзника: ни Яна, ни пана Ондржея… Был ты, я так думала. А ты, оказывается, тоже против музея…

— Не против я, — по обыкновению пожал плечами карлик. — Я просто на стороне барона: как ему лучше, так пусть и будет.

— Так вот пан Ондржей считает, что барону музей пойдет на пользу. Или, по-твоему пусть зачахнет в своей депрессии? Странная у тебя любовь… И вообще ты лекарь! В той книге было написано про лечение недугов через желудок. Разнообразь меню, а то все кровь да кровь! Озвереет твой барон, и ты будешь в том виноват!

— Ты, похоже, выборочно читала книгу. Там написано, что еда превращается в лекарство, если приготовлена руками любящей жены. При чем тут я?

И он лукаво подмигнул мне.

— А при чем тут я?!

— Ты хотя бы женщина! Вот и готовь для барона. Но учти, что кровь в любом блюде является обязательным ингредиентом.

Я закрыла краски и понесла банку с водой в раковину.

— Всю жизнь мечтала выйти замуж за вампира, — огрызнулась я, проходя мимо карлика.

Нет, такое длительное общение нам противопоказано. Надо выпросить у барона место под мастерскую. Сразу и узнаю, какого числа он меня выгонит, и решу, что буду делать в Рождество!

— Ну, а если бы ты была женой вампира, что бы ты приготовила любимому мужу на завтрак? — не унимался противный карлик.

Я молча вымыла кисточки и сунула их обратно в банку, уже сушиться.

— Ах, Карличек, Карличек! Любящая женщина для любимого мужа из крови даже тортик сделает! Или завтрак из трех блюд.

Я повязала невидимый фартук и подбоченилась, зло зыркнув на карлика. Сейчас сполна получишь, малыш!

— Карличек, будь так любезен, — произнесла я голосом барона, — налей вон в ту кастрюлю куриной крови и отвари вместе с костями — будет заливное. Мы нальем бульон в блюдо из богемского стекла и выставим на снег застывать. У вас тут ступа имеется?

— У нас тут все имеется, — воодушевился карлик и даже подскочил с табурета.

Я думала ко мне в помощники, но нет, проверить в духовке черный пудинг. Ладно, будем играть без бутафории. Я взяла воображаемую ступу и принялась толочь орехи.

— Миндальная мука почти готова! Говяжья кровь найдется? Пропусти её, милый, пожалуйста, через сифон — газы за дрожжи будут. Вот спасибо! — поблагодарила я воздух за якобы выполненную просьбу и продолжила готовить понарошку, как в детстве. — Теперь муку засыпаем, отличное тесто для оладьев. Ставь на газ сковороду! И вообще тащи всю кровь, какая есть в доме — коктейль сделаем, подогреем и лимон добавим — он придаст лицу моего мужа аристократическую бледность… Ну же, милый Карличек, переверни скорее всю партию, пока оладьи не подгорели… А бокалы следует украсить виноградом.

Теперь я поколдовала над столом.

— Великолепно! Поистине королевский ужин…

— Завтрак! — поправил меня карлик.

— Нет ужин! — отмахнулась я наигранно зло. — Я женщина, я хочу чтобы в восемь вечера был ужин, как у всех нормальных людей! И если мой драгоценный муженек не умрет от него, то он не мужчина.

— Так все-таки, — рассмеялся карлик, — ты отравить его решила? Из ревности?

Я аж руки заломила.

— Карличек, ты ничего не смыслишь в вампирах! Они общаются антонимами. Умереть — это значит ожить!

— А любить — значит ненавидеть? Вот я и сказал, что ты решила отравить, то есть вылечить нашего вампира. Можно ограничиться оладьями. Только следует поторопиться. Барон обещал проснуться к пяти…

Я посмотрела карлику в глаза — искорки смеха или издевки? И того, и другого, и без оладьев.

— Издеваешься, да? — не выдержала я. — Я тут от скуки на стену лезу, а ты…

— А что я?! — почти закричал карлик. — Что я такого сказал? Просто проинформировал тебя, что барон придет в пять и все наши хихи-хаха закончатся. Так что если решила гонять кровь через сифон, делай это прямо сейчас. Потом барон найдет мне море дел, а тебя, может, вообще наверх отправит, чтобы не мешала играть в шахматы. Ну что, жарим оладья или нет?

Я выдохнула и сдулась.

— Тебе орехи не жалко?

— Нет. Мне жалко, что тебе скучно в моем обществе, но я не могу ради тебя бросить хозяйство. Твой жених повел себя не так чтобы очень красиво… Знал же, какой радушный наш барон! И пан Ондржей мог бы не ругаться с ним в это время… Ты вообще не разочаровалась еще в мужчинах?

Я бы могла сказать карлику правду, но правда сейчас была лишней!

— Пока нет… Но если Ян испортит мне еще и Рождество, я разозлюсь…

— Я буду злиться с тобой за компанию, ладно? — подмигнул мне карлик и пошел перепрятывать подсвечник, а вернулся с сифоном.

Настоящий музей! Я сифон в глаза никогда не видела! Только на картинке. И баллончик полный. А что, если оладьи действительно получатся вкусными? Но я об этом никогда не узнаю. Настоящие вампирские повара пробу не снимают!

Эпизод 3.2

Я оказалась не только ужасной копушей, но и жуткой транжиркой — замесила «детского» теста аж на три сковороды. Потому что стала делать все с закрытыми глазами, как только увидела тягучую красную жидкость с вязкими комками, всплывающими на поверхность при каждом взмахе венчика… Не знаю, сколько именно раз мне приходилось сглатывать подкатывающий к горлу ком, но много. К счастью, орехи изменили цвет теста, как и гречневая каша цвет кровяной колбасы, которую, как выяснилось, параллельно с черным пудингом готовил Карличек, — впрочем, я не могла смотреть ни на одно, ни на другое блюдо.

Карличек оставил меня в кухне одну, выдумав себе неотложное дело. На третьей сковороде мне хотелось уже орать в голос. Мне было тошно, мне было жарко, и мне было нечего больше с себя снять! Я и так уже стояла у плиты в футболке с короткими рукавами.

Жаркая зима выдалась в этом году в Чехии! Особенно хорошо она влияла на мои волосы — они торчали во все стороны, как у настоящей ведьмы, и мне пришлось закрутить их на макушке узлом. Короче, шеф-повар из меня вышел знатный — какая-нибудь тетя Клава из шестого подъезда! А лучше бы — ведьма, вернувшаяся с шабаша — мне требовалось сейчас все ее колдовство, чтобы оладьи жарились быстрее.

Я отбивала лопаткой о чугунный край сковороды боевой марш, но огонь меня не слушался, и я чуть не плюнула на сковородку и на себя заодно — ну что я за идиотка такая, заигралась! Спекла бы одну партию, поглядела б на цвет произведения кулинарного искусства — и в мусорку, а оставшееся тесто — в раковину. Нет же, пошло-поехало! Видимо, забыла из чего пеку оладьи! И для кого! Еще не обзавелась мужем-вампиром, а с меня уже семь потов сошло его накормить! Понятно теперь, почему у графа Дракулы было три жены…

Ну куда же запропастился этот чертов карлик?! Я скинула на тарелку последние оладьи и теперь не знала, куда деть сковороду. Он надо мной поиздевался всласть сегодня. Не позволил готовить на газу — типа, низко, спина заболит! Разжег печь — устроил баню. Мне уже хотелось в холодок обтереться снежком, но я двигала сковороду за деревянную ручку туда-сюда, не зная куда приткнуть, чтобы та перестала дымить. Бросить на стол не вариант — нет подставки!

— Наконец-то ты явился! — чуть ли не завопила я от злости, заслышав за спиной шаги карлика.

Черт! А что с лампами? И так романтично горели всего две керосинки. Не могли же они погаснуть одновременно… Или карлик их случайно снес? Вдруг тащит что-то не по росту!

Я обернулась, решив все же позабыть злость и предложить малышу помощь, и сразу поняла причину темноты. Ахнула, вспомнив только что произнесенные мною слова, и отшатнулась от черной груди барона, но к счастью, тот молниеносно схватил меня за талию и вернул к себе на грудь — иначе бы я до хрустящей корочки поджарила на печке пятую точку.

— Сказал же, что лекарство подействует!

Я не знала, где находится сейчас карлик, потому что его голос звенел со всех сторон.

— Так сколько, пан барон, вы откушали уже любовного зелья: один блинчик или целых два?

Я жаждала узнать его месторасположение, чтобы придушить, но в ушах продолжало звенеть, да и рук я вытянуть не могла, оставаясь в кольце стальных объятий. Куда смотрел барон, я тоже не знала — голос его звучал прямо над моей головой, он никуда не оборачивался… Только я не расслышала его вопрос, потому что в голову забрался безумный барабанщик, но когда тот взял паузу, услышала ответ проклятого карлика:

— Полтора шага влево…

И барон шагнул. Оказавшись на свободе, мои руки вцепились в полу пиджака, и я даже услышала, как лопнула какая-то нить. Пришлось отпустить и тараторить за спиной барона что-то про игру и понарошку. Однако то ли я говорила очень тихо, то ли из-за паники перешла на чистый русский, но я услышала, как стукнуло о деревянный стол керамическое блюдо, и через секунду барон закашлялся, явно подавившись моим творением… И под аккомпанемент его кашля, я, как спринтер, рванула из кухни. Мимо карлика, потому что услышала у самого пупка его возглас:

— Пани Вера, куда же вы?!

Я неслась вперед. Подальше от всех и вся. Сейчас отыскать гардеробную и, плевать на машину и прочее, дуть отсюда пешком! Я не участвую в любительских спектаклях! Пусть коротышка зарубит это у себя на носу! Да, я именно это и прокричала в темноту, не обернувшись на его тихие поспешные шаги, а потом, чуть ли не с пеной у рта, крикнула:

 — Ты повел себя, как последняя скотина! А я по глупости думала, что мы подружились…

Шаги затихли, и я обернулась. О, нет… Взгляд мой уткнулся не в лицо карлика, а снова в темную грудь, и я с извинениями отступила от барона, радуясь, что вокруг нас темнота. Голова превратилась в огромный помидор, из которого мог сию же минуту брызнуть сок, соленый…

— Простите, барон, я не вам, — еле сумела выговорить я и уперлась спиной в стену.

Сердце билось под самым горлом, и я боялась, что начну икать — от злости, слез и холода.

— Я это понял из контекста, — отозвался барон сухо и глухо, и я стала гадать, сколько шагов нас разделяет. — Я не любитель женских истерик. Вечно беспочвенных. Ваш свитер я не нашел, но накиньте хотя бы платок…

Выходит, стоял он совсем близко, иначе не смог бы так сразу укутать мне плечи.

— А вот и свитер подоспел.

Барон явно вырвал его из рук слуги. Мне бы открыть рот и заставить карлика извиниться за дурацкую игру, но мозг подмерз в нетопленной комнате, и барон успел уже отослать карлика и даже сдернул с меня платок. Одевалась я, к счастью, сама. Барон сразу убрал руки, как только почувствовал на свитере мои, но вот платок вновь накинул на меня собственноручно.

— Пан барон, мне безумно стыдно за этот цирк. Я знаю, что детей ругают за баловство с едой, а взрослым такое вообще непростительно, но мне было скучно, и мы с Карличеком от нечего делать выдумывали вампирское меню… И вот…

Мои мысли путались, язык заплетался, щеки горели… От близости барона.

— То есть мне предстоит отведать еще что-то, помимо оладьев?

В его голосе не прозвучало ни единой нотки смеха. Он злился и имел на это полное право, и я не знала, какими словами замять неприятную ситуацию, а этот мелкий засранец смылся и, небось, хихикает себе в углу. За что он меня так, за что! Я не обидела его ни словом, ни делом…

— Нет, пан барон, — я отвечала предельно сухо, но выдавать слова особо твердо все равно не особо получалось; внутри кипел котел из ста тысяч эмоций. — Остальное было оговорено на словах… К счастью, мне хватило времени только на оладьи…

Я сказала это и замолчала, услышав короткий смешок Милана. Он должен был обозначать точку в моем монологе или даже в нашем диалоге.

— Меня никто не предупредил о званном ужине. В предвкушении оного я поспал бы лишних два часа…

Ему бы лекции читать. Все студенты бы уснули в первые же пять минут — никаких эмоций, никаких интонаций. Абсолютно мертвый голос. Резкий. Сухой. И причиняющий боль, как удар хлыста для бедной лошади. Но я стояла на месте, не в силах сделать и шага от стены. Я потерялась в пространстве и темноте и не могла понять, куда идти, чтобы вновь не оказаться в объятьях барона. Хватит — теперь они точно будут дву-, а то и трехсмысленными.

— Пан барон, такого больше не повторится. Ноги моей в кухне больше не будет.

— Даже если я попрошу? — снова прозвучал смешок, только как-то отдельно от остальной речи. — Вы великолепно готовите, пани Вера.

Даже глухой бы услышал в этот момент скрежет моих зубов. И глухой в этот момент была только я, потому что в моей голове по новой звучал кашель барона, когда тот подавился моими такими вкусными, по его словам, оладьями.

— Я это поняла, — сказала я, не в силах больше скрывать раздражения.

Он понял, что над ним подшутили. Жестоко. Но сделала это не я, а его собственный слуга. Почему же достается только мне? Ни за что!

— Я не шучу. Это было вкусно, даже с учетом того, что я сунул их в рот на ходу. Мать всегда ругала меня за подобное — сын, не хватай руками, сядь за стол, как подобает воспитанному мальчику, возьми вилку и нож… Наверное, меня плохо воспитали, потому что я до сих пор люблю есть стоя и предпочитаю делать это в кухне в полной темноте… Как в детстве, когда я тайком прокрадывался в буфет… Вы, пани Вера, никогда разве так не поступали?

— Нет, — отрезала я. — Я всегда с вечера клала себе под подушку печенье.

Я говорила правду, чего врать… Сейчас правда важнее, но не родом из детства, а та, что докажет барону, как мне ужасно стыдно перед ним. Я перечислила все известные мне чешские клише, но ни одно из них не возымело над Миланом нужного мне эффекта. Он молчал, внимая моей покаянной речи. Целых пять минут! И наконец заговорил:

— Пани Вера, умоляю… — в голосе барона зазвучали эмоции, но я не могла понять какие, но злости точно среди них больше не было. — Я безумно люблю кровь и орехи, а вместе это двойное удовольствие, вы не находите?

Я молчала. Слова не соответствовали интонации. Словами барон продолжал надо мной издеваться! И за вампира, роль которого стремился навязать ему пан Ондржей, и вообще за напоминание про музей.

— Потому мне тоже захотелось сделать для вас что-нибудь приятное, — продолжал барон настолько игриво, что у меня мурашки разбежались по телу от неприятного предчувствия: чем он меня накормит: жареными мышами?

 — Что это может быть, пани Вера?

Я вздрогнула еще сильнее — мышь серая, дура набитая… Тебя, как всегда, угораздило вляпаться вовсе не в сливки. Барон Сметана, наверное, глядел на меня сейчас с совсем не платоническим интересом.

— Вы не знаете, что доставляет вам удовольствие?

— Что доставит мне удовольствие? — почти перебила я, чтобы не допустить никакого двусмысленного продолжения.

По голосу, быстроте реакции и скоростному бегу, лет ему не так чтобы совсем уж много. Короче, барон не настолько стар, чтобы не иметь в отношении женщин дурных мыслей.

— Больше всего на свете я люблю работать.

Я специально не сделала даже секундной паузы, чтобы барон не подумал, что я подхватила игру. Нет, правила диктую теперь я. Его правила могут оказаться слишком трудными для выполнения, в связи с чем финишировать я могу совсем не там, где рассчитывала.

— Я понимаю, о чем вы, пани Вера! — сказал барон слишком быстро. Снова сухо, резко и зло.

Так мы друг друга поняли? Вот и прекрасно!

— Пожалуйста, не сегодня. У меня нет ни сил, ни желания объяснять вам причину, по которой музея в моем доме не будет. Никогда! Других желаний у вас нет?

И тут я поняла, что проигрыш в женских руках легко оборачивается победой.

— Вы неправильно меня поняли, пан барон. Я хотела всего-навсего попросить вас выделить мне какую-нибудь комнатку, достаточно светлую и отапливаемую, под временную мастерскую. Я, конечно, рисовала и в мороз, но это был не очень приятный пленэр, и скорее запоминающийся, чем давший какие-то плоды. Наши преподаватели порой бывают очень жестоки к студентам. Я честно не могу держать кисть рукой в перчатке. Сегодня я рисовала в кухне и явно мешала Карличеку, раз он так жестоко мне отомстил.

— Рисовали? — в голосе барона сквозило явное удивление и даже недоверие.

— Да, до кровяных оладьев, — еле выговорила я. — Но вам лучше не смотреть на мои акварели. Это наброски возможного изменения в интерьере кухни… Но эти изменения не нужны, если здесь не будет музея. Я с удовольствием бы порисовала с фотографий какие-нибудь местные виды. У вас есть фотографии, любые?

— Я подумаю об этом, пани Вера.

Я едва успела поблагодарить, как барон заговорил снова. Тихо, будто случайно озвучил мысль, которую пока только обдумывал:

— А вы рисуете портреты?

— Не так, чтобы хорошо. Реалистическая манера дается мне с большим трудом. Я ведь кукольница, как вы помните. Или вы не знали? — поспешила выяснить я пренеприятный пункт нашего с бароном общения.

— Знал, конечно. Ян говорил об этом вскользь. Видимо, слишком смущался говорить о вас при мне. Это ведь нормально для влюбленного мужчины стесняться своих чувств, как вы считаете?

Как я считаю? Да я понятия не имею, как ведут себя влюбленные мужчины! Ни разу с такими не встречалась и навряд ли встречусь!

— Скорее всего, вы правы, — уклонилась я от прямого ответа.

— То есть вы хотите сказать, — барон без предупреждения шагнул ко мне и стиснул руку кожаной перчаткой, в которую впечаталось кольцо, еще с утра в силу дел художественных и кулинарных лишившееся хлопковой защиты, — что Ян не говорил с вами о своих чувствах? Кольца обычно не надевают молча. Это не серьги.

Какое счастье, что барон не схватил меня за уши — они пылали вместе с лицом. Ах, как легко срезаться, вступая с ним в словесные игры.

— Позвольте мне быть с вами откровенной, — пролепетала я, понимая, что от моего жаркого дыхания с барона сейчас потечет грим. — Это кольцо скорее символ наших серьезных намерений работать над чувствами, чем самих чувств.

Я пошатнулась, ища спиной стену, но барон умудрился незаметно оттянуть меня от нее. Теперь не свалиться бы с кочки в болото из трясины низкопробной лжи.

— Понимаете… — говорила я, сама не понимая, что скажу через секунду.

Барон не выпускал моей руки, точно мог в темноте оценить вес и красоту камня.

— Мы совсем мало успели пообщаться в России…

Лучше не говорить, что всего один день!

— Мы думали, совместная работа поможет нам лучше узнать друг друга…

— Так вы его совсем не знаете? — перебил меня барон как-то вовсе не вопросительно. — Неосмотрительно молодой женщине приезжать к незнакомому мужчине. Очень неосмотрительно.

Лицо совсем близко, так отчего же я не в силах увидеть даже знакомую ямочку на подбородке барона, точно на глаза мне надели маску?

— Я ехала не только к нему, но и к вам…

— А это еще более неосмотрительно, — перебил барон пустым голосом.

— К вам в музей, я хотела сказать, — поправилась я нарочно обижено. — Меня не предупредили о вашем нежелании видеть меня здесь в качестве художника по куклам. И теперь, — тараторила я, чтобы барон снова не перебил меня в середине фразы, опошлив ее смысл, — получается так, что я поставлена в очень затруднительное положение, и я не уверена, что в такой ситуации смогу принять правильное решение в отношении Яна.

Фу! Точно экзамен по риторике сдала! Или провалила, потому что барон зло усмехнулся и отпустил мою руку, которая плетью упала вдоль тела, и я еле успела стиснуть кулак, чтобы удержать кольцо на пальце.

— Теперь вы обвиняете меня в краже вашего женского счастья! Браво, пани Вера!

 — Я ни в чем не обвиняю вас, пан барон! — в моем голосе против воли появились противные визгливые бабские нотки. — Я не собиралась обсуждать с вами мои отношения с Яном, но раз вы потребовали откровенности, то извольте ответить, насколько вас раздражает мое общество? Я готова дождаться Яна в гостевом доме пана Лукаша, если вы будете из-за меня изводить ночными бдениями бедного пана Драксния!

— Продолжайте, пани Вера. Мне очень нравится выслушивать обвинения от незнакомой женщины. Это у вас в крови. У всех. Чтобы получить оплеуху, мужчине даже не надо ничего делать. Достаточно просто появиться в жизни женщины.

Он стукнул каблуком, но движения воздуха я не почувствовала. Барон не отвернулся и не собирался уходить. Может, конечно, и хотел, но чего-то ждал. Моего ответа?

— Вы знаете, почему у нас с вами такое недопонимание? — спросила я жестко, почувствовав вдруг на мгновение свободу от лжи. — Потому что мы не видим лиц друг друга. Даже глаз.

— Сомневаюсь, что вы хотите увидеть мое лицо, — чуть ли не рявкнул барон, оборвав меня на полуслове.

— Тут дело не в моем желании, а в вашем нежелании! — поразилась я собственной резкости. — Это вы не хотите его мне показывать.

— Мне нечего показывать, — барон больше не кричал. Сейчас в его голосе чувствовалась дрожь, и я поспешила его успокоить.

— Ваше лицо — это лицо человека, а природа, даже если ее чуть-чуть видоизменить, не создает того, что не в силах вынести человеческий глаз. К тому же, простите, но я знаю, что на вас сейчас грим. Если он даже не шибко удачный, то для меня это не имеет значения. Я работала в театре и насмотрелась на таких монстров, которые вам и не снились… И вообще, вы же не пытаетесь произвести на меня впечатление?

Я попыталась сказать это со смехом, но вместо звонкой речь моя сделалась хриплой, и я, чтобы сгладить неловкость, чуть наигранно покашляла, сообщив, что здесь ужасно холодно, и я даже в свитере не могу столько времени стоять на одном месте.

— Тогда танцуйте! — нет, не зло, а непонятно как бросил мне в лицо барон.

Слова обожгли, и мне даже захотелось смахнуть их с лица, но рука с кольцом не дошла до моего лба, вновь оказавшись в ладони барона.

— Я приглашаю вас на танец, пани Вера. Боюсь, это моя последняя возможность. Потом вы не подпустите меня ближе, чем на метр.

— Когда потом? — с трудом выдавила я, почувствовав вторую руку барона у себя на талии.

— Когда я покажу вам то, что с таким трудом прятал, — он усмехнулся совсем близко, и теперь мне захотелось стереть с лица уже смешок, но он поймал мою вторую руку плечом.

Мы стояли вплотную друг к другу, на совсем неподобающем для скромного танца расстоянии. Поняв оплошность, барон отступил на шаг, и я громко выдохнула, делая первый па. Вернее, следуя за ногами и руками барона.

— Я не умею танцевать классические танцы, — поспешила я оправдать свою неловкость до того, как оттопчу в темноте барону все ноги.

Впрочем, свет бы не помог. Я не танцевала с тех пор, как перестала быть студенткой. Несколько лет! Толик не любил клубы или экономил деньги, не важно… Он никогда бы не пригласил меня на вальс.

— Без музыки так непривычно, — пролепетала я очередное оправдание, когда все же оставила отпечаток на сапоге партнера. — И без света…

Барон обязан был понять, что я танцую в первый раз, но повел себя настоящим джентльменом:

— А зачем свет? В вальсе не принято смотреть друг другу в глаза. Вы смотрите вправо, а я влево, и наши взгляды никогда не встречаются. Это очень деликатный танец, — барон вдруг перегнул меня назад, и я почти повисла на его руке, не чувствуя спины. — Когда вы отклоняетесь назад, я не следую за вашей шеей, как бы мне этого ни хотелось. Мне предписано танцем держать спину прямо и смотреть только вперед. Ну что, попробуем не сбиться со счета?

Теперь я видела его глаза, но не могла пока определить их цвет. Ах да, о чем я… Серо-синие… Я же так долго смешивала этот цвет для марионетки.

— Эдна, два, три… — барон не стоял на месте. — Опускайтесь с носка на пятку… Вот так… Зачем вам свет, свет вам не нужен… Вам нужна практика… Впрочем, Ян не умеет танцевать… Давайте, вот так — эдна, два, три, два, два, три…

У меня кружилась голова, а ноги что-то там перебирали по паркету — что это за комната, что у ней нет ни конца, ни края — ни одной стены, никакой мебели…

— А теперь пройдемся по квадрату, — не унимался мой учитель. — И прошу, считайте вместе со мной, иначе вальса мы сегодня не станцуем, а завтра, как я уже сказал, вы меня на пушечный выстрел к себе не подпустите…

Я считала, постоянно сбиваясь и со счета, и с невидимого квадрата. Я не чувствовала ни ног, ни рук, только крепкое рукопожатие. Камень прочно засел между кожаными пальцами барона, и я не боялась больше потерять кольцо. Неожиданно танец кончился, и взметнувшийся было платок упал мне на спину.

— В чем дело, Карличек? — проговорил барон, будто у самого моего уха.

Карлик ответил издалека. Или просто говорил тихо.

— Я только хотел спросить про ужин.

— Накрой в столовой на три персоны…

— Пан Драксний выпил литр молока…

— Все равно поставь три прибора и подсвечник на одну свечу. Сколько времени тебе потребуется, чтобы приготовить для нашей гостьи что-нибудь вкусное?

— Полчаса. За четверть часа я не управлюсь со всем.

— Тогда принеси нам вина. Сюда. И побыстрее.

Карлик не ответил. Видимо, «слушаюсь» было здесь лишним.

Эпизод 3.3

Карлик исчез довольно тихо, и мы с бароном остались в кромешной тьме на расстоянии вытянутого пальца друг от друга. Если подняться на носок, то я без всякого сомнения дотянусь до его губ. И к безумному своему ужасу я поняла, что не просто могу, но и хочу это сделать. Может, это мне передалось его желание?

Чего он медлит? Не знает, как я отреагирую… В ночных клубах, где тоже никого толком не видишь и тем более не знаешь, никто не размышляет, просто целует… Или дает поцеловать себя. Но здесь не клуб, здесь на кону не смазанная помада, а честь невесты. Я буду безвозвратно потеряна для барона как порядочная женщина, если позволю себе этот поцелуй… А если не позволю, потеряю себя, свой покой…

Во сне я уже целовала эти губы. Белые, холодные, мертвые губы маски. В одинокие ночи они стали моим наваждением, и я списывала подобные желания на безумный темп работы над куклой и осознание факта того, что эти губы принадлежали когда-то живому человеку. И эти губы, на расстоянии вставания на носочки, сейчас принадлежат живому. И идентичны губам мертвого брата.

Какими же дурацкими могут быть условности: мы оба жаждем этого поцелуя, и ни один из нас никогда не решится на него. Хотя между нашими желаниями существенная разница: Милан всего-навсего хочет поцеловать женщину, потому что давно не целовал, а я… Я — безумный творец Пигмалион, влюбленный в свою Галатею…

Бред… Нечего тут думать, надо просто действовать. Темнота не выдаст нашего секрета. Я коснусь сейчас живых губ и скажу, что молодежь так нынче благодарит за танец. Это не будет даже поцелуй. Только секундное соприкосновение губ. Только бы не промахнуться…

Рука с плеча барона скользнула ему на щеку, и большой палец сразу же утонул в ямочке на подбородке. Губы на два сантиметра к центру — это я точно знаю. Носки на вытяжку, как у балерины. И…

Меня обдало ледяным воздухом. Барон резко отвернулся и стиснул запястье своевольной руки. Мой бешеный пульс ударил ему в палец.

— Какая же вы нетерпеливая, Вера! Как все женщины! Я пообещал зажечь свечу. Зачем же сейчас ощупывать мое несчастное лицо?!

Барон отпустил мою руку, вложив в брезгливый жест столько силы, что я пошатнулась. Господи… Он не понял, что это было началом поцелуя… Он не допускал даже мысли, что я хочу и могу его поцеловать… Как объяснить теперь мое истинное желание? И не разверзнется ли после моего признания между нами еще большая пропасть, чем та, которую я создала своей дурацкой попыткой поцеловать барона?

— Ваше вино!

Карлик вынырнул из темноты прямо между нами, будто подбирался по-пластунски. Возможно, он предотвратил ссору. От стыда мне вдруг безумно захотелось пить, и я еле дождалась от барона тоста:

— За ваше здоровье и долгую счастливую жизнь, — произнес он слишком сухо, отчего-то не добавив — с Яном.

Буду думать, что его тоже мучила жажда. И правда, барон осушил бокал чуть ли не залпом и звякнул им о поднос так громко, будто жаждал разбить на счастье. Карлик виртуоз: не расплескать вино по дороге уже искусство, а пробираться с подносом во тьме — вообще высший пилотаж! Я справилась с вином за два глотка и с благодарностью вернула карлику пустой бокал.

— Хотите еще?

В голосе барона издевка? Принял меня за алкоголичку? Сам-то он явно закладывает в одиночестве и не по одной, судя по сноровке слуги.

 — Я подожду до ужина со вторым тостом, — отозвалась я предельно нейтрально и вежливо.

— Как вам будет угодно, — в голосе чувствовались остатки гнева, которые барон даже не попытался скрыть. — А мне пока угодно взглянуть на ваши сегодняшние рисунки.

Только не это! Да еще в приказной форме. Нет уж — сначала трудовой договор, а потом уже требования.

— Я не хочу вам их показывать, — ответила я и, чтобы не казаться слишком уж грубой, тут же добавила: — Если уж вы хотите оценить мое искусство, то я покажу вам перчаточную куклу. Если, конечно, одной свечи будет достаточно для того, чтобы разглядеть мое искусство…

Ну кто же за язык меня тянул! Я даже услышала скрежет, с которым растянулись в саркастической усмешке губы барона:

— А я справлюсь на ощупь!

Теперь понятно, в кого слуга такой злой на язык. В хозяина!

— Тогда я сейчас на ощупь поднимусь к себе за куклой.

— Пятнадцать шагов, затем двадцать и потом тридцать ступенек, — выдал все так же сухо барон. — А дальше будет трудно заблудиться…

Как малые дети, право! И я решила быть взрослой и первой протянуть руку. Со словами:

— Это ваш последний шанс, пан барон. Завтра я не подойду к вам и на пушечный выстрел.

Барон молниеносно стиснул мои пальцы и сделал шаг вперед. Темнота рука об руку с таким проводником не казалась уже слишком плотной. Я даже начала различать очертания предметов и профиль барона, в котором не нашла ни одного несоответствия моей марионетке. Милан принялся считать шаги, и я присоединилась к нему, но на пяти шагах от лестницы он вдруг оборвал счет и встал, как вкопанный.

— Да что же это в самом деле, Вера! — барон до хруста стиснул мне пальцы. — Неужели вы ничего не чувствуете подле меня?

Кислый комок подпрыгнул к горлу и, перекрыв его, спас меня от необдуманного ответа. Нет, барон говорит вовсе не про влечение. Его тревожит он сам, не более того.

— А что именно я должна чувствовать подле вас? — спросила я, намеренно отступая от барона на крохотный шаг, чтобы выпрямить руку, не разбивая рукопожатия.

— Страх, — выдохнул Милан неестественно низким голосом. — Страх, Вера, нечеловеческий страх… Я чудовище. И пусть между нами сейчас темнота, но вы, женщины, слишком чуткие создания, чтобы обмануться, просто закрыв глаза…