Маша без медведя-2

04. КОГДА ПРОРЫВАЕТСЯ СИЛА

НОВОЯВЛЕННЫЙ МАГ

В полном молчании мы прошли по неприветливо-мокрым дорожкам, обрамлённым вдоль бордюров тоненьким молодым снежком, добрались до входных ворот, проскользнули в калитку, и тут я уменьшила кокон тени, замкнув его на нас с Марусей. Для её дядьки с тёткой мы просто исчезли. Стива на остатках внушения побрёл по улице, забрался в стоящий у обочины автомобиль, с визгом набравший скорость и умчавшийся вдаль по улице. На заднее сиденье залезли, между прочим.

— Как жалко, что это сон, — сказала Маруся. — С каким бы удовольствием я наказала этих мерзавцев! Всю жизнь он папе завидовал. Мот, бездарь и тупица. Белый билет купил себе, чтобы не служить «по здоровью»! И жена ему под стать, прошмандовка.

Я вытаращила глаза:

— Я думала, ты таких слов и не знаешь!

— Да я много чего знаю. Только не говорю. А во сне-то что… Можно.

Боже, как бы я тоже хотела, чтобы это был сон! Но оставить необученного мага, у которого произошёл первый стихийный выплеск, бродить среди абсолютно незащищённых людей, не научившись управлять своими способностями… Да ещё такого специфического…

— Марусь…

— М?

— У меня для тебя сложные новости.

— Какие? — она беспечно топала по тоненькой снежной кромке, оставшейся вдоль бордюра, рисуя следами туфель «ёлочки» и «ромашки».

— Мы не спим.

Она посмотрела на меня, сложив брови домиком, и засмеялась.

— Ну, ты даёшь! Или я даю? Если сон, значит, все мысли мои, правильно?

— Кроме тех, которые мои, — мрачно пошутила я.

Она оглянулась:

— Нет, не может быть не сон. Мы в домашних платьях. Снег лежит, — она многозначительно посмотрела на меня.

— И нам тепло, — согласилась я, — потому что я держу согревающий щит вокруг нас.

— Щит?

— Ну, или кокон. Или облако. Как тебе удобнее, так и называй, хоть одеялом.

— И нас никто не видит.

— Да, и это требует от меня некоторых дополнительных усилий.

Маруся походила по дорожке туда-сюда.

— Да не может быть! Я бы всё равно чувствовала температуру…

— Снег возьми. Он холодный.

Она недоверчиво посмотрела на меня, взяла комочек.

— Действительно, холодный…

Брови её сдвинулись к переносице, лицо посерьёзнело. Она вытащила из кармашка перочинный ножик, раскрыла и полоснула себя по пальцу.

— А у!

На дорожку закапала кровь.

— Главное, живот по-самурайски не вскрывай.

Я взяла её за руку и остановила кровь, заживила порез.

— Занятно, — Маруся осмотрела палец.

— А тот якутский маг, про которого ты рассказывала, разве так не мог?

— Не так быстро, — покачала она головой.

— Возможно, он использовал архаичную механику потока.

Маруся посмотрела на меня внимательно:

— А вот это — точно не мои мысли. Какую механику?

— Потока маны. Магической энергии. И вторая, кстати, новость, ещё более сложная, чем первая. Ты — маг. Причём, кажется, маг-инквизитор.

Маруся смотрела на меня и молчала.

— Что, сложно поверить?

— Извини, но да. И что ещё за инквизитор такой?

— На самом деле, — я снова потёрла лоб, — я не совсем уверена в переводе. Но это единственное слово, которое мне кажется подходящим. Возможно, подошло бы ещё «генеральный инспектор» или, допустим, «ревизор», но, видишь ли, инквизитор — он может быть одновременно и исполнителем наказания.

— То есть… — Маруся изобразила петлю вокруг шеи.

— Вроде того. Но… не руками, как ты понимаешь. Это нечто похожее на то, что ты сделала со своими… распорядителями наследства.

Она резко обернулась и посмотрела запертые на въездные ворота, потом на меня:

— Погоди, так я что — в самом деле?..

— Да!!! И меня до крайности беспокоит, что ты бродишь по двору в странном состоянии! И что делать, если ты вдруг начнёшь сбрасывать магию, а вокруг люди, которые не умеют защищаться⁈ Ты же как ребёнок с ружьём!

Маруся вдруг задышала часто-часто:

— Маш, почему у меня ноги так трясутся?

— Ну, всё, адреналин откатил, а формула эта очень ресурсоёмкая. Стой… Дай руку!

Я быстренько добавила ей маны — хотя бы до такой степени, чтобы избежать обморока. Потом повязала на руку один из моих шерстяных браслетиков.

— Полегчало?

— Кажется.

— Кажется или точно?

— Я… не знаю.

В первый раз я видела её настолько растерянной.

— Так. Марусь, я сейчас посмотрю твоё состояние — как доктор, ладно?

— Давай.

— Спокойно, спокойно… — если честно, уговаривала я в большей степени себя. Доктором для мага мне выступать ещё не приходилось. В смысле — для энергетического контура мага. — Так. Сейчас мы предпримем небольшое, но насыщенное путешествие.

РЕКА ЛЕЧИТ

Я вытащила из кармана свою сетку-леталку, расстелила её на скамейке, села. Противные лямки путались, видать от страха. Руки у меня тряслись, натурально.

— На колени ко мне садись.

— З-зач-чем?

— Вот, ещё и холодно да? Садись живее, мана стремится к нулю. Дело паршивое.

С моей точки зрения, Маруся этой формулой немножко надорвалась. Нет, не немножко, сильно надорвалась — в прямом смысле слова. Вся энергетическая оболочка покрылась страшными трещинами, сквозь которые, совершенно беспрепятственно, уходила поступающая мана. Жутковато, если честно.

Я обняла её покрепче и с усилием подняла нас вверх, выше ограды, металлические пики которой меня несколько пугали, к прекрасной, столько раз уже помогавшей мне реке.

— Ой! — пискнула Маруся.

— Тише, услышат! — за качество звуковой маскировки я, если честно, опасаюсь.

С двойным весом летелось довольно тяжело, периодически меня то кренило набок, то норовило раньше времени приземлить (благо, место здесь малолюдное), но добрались мы очень быстро — тут же рукой подать. Я дотянула до симпатичного островка посередине реки, ссадила Марусю и слегка отдышалась:

— Легче тут?

— Да, гораздо!

— Река и море — самые мощные источники. Ещё хороша земля, но когда она не спит. В холода всё не так.

— И это тоже не сон, — обнимая себя за плечи дрожащими руками, отметила она.

И это не от холода.

— Нет. Слушай, подруга. У тебя энергетическая травма.

Маруся поёжилась:

— Это опасно?

— На вид — очень, — честно ответила я. — Я не особо знаю, что делать в таких случаях. Ты разом израсходовала весь объём маны, который копился в тебе… считай, всю жизнь! Это как пластом тридцать лет пролежать, а потом вскочить и поднять штангу втрое тяжелее себя.

— Так я, получается, как Илья Муромец? — Маруся засмеялась.

Смех — хороший знак!

— Вроде того. Теперь нам надо научить тебя кушать ману с ложечки. У моего приёмного отца на это полгода ушло. Правда, я была маленьким испуганным заморышем, а ты у нас девушка взрослая, умная, сейчас я тебе как объясню-объясню, а ты как поймёшь-поймёшь…

На объяснения ушло довольно много времени. На упражнения по собиранию маны — ещё больше. Я с тревогой следила за её контуром. Как будто меньше утекает? Или нет? Что будет, если уйти с этого островка?

И вдруг меня осенила такая мысль, я аж в лоб себя треснула!

— Что? — заинтересовалась Маруся.

— Пенёчек я, вот что! А ну, расстёгивай ворот!

Я вытащила из-под платья свою оправу и отщелкнула застёжку. Маруся удивлённо уставилась на риталид:

— Это что — это ты всё время в этом ходишь? А зачем?

— Это оправа накопителя. Возможно, лучшего в этом мире. А вот камешки выгорели, тоже от чрезмерной разовой траты. Ну и… ещё потому, что меня в тот момент пыталась убить целая команда магов высшего класса, и защита сработала на пределе. Но даже пустая, она очень сильная. И сейчас мы слегка настроим её на тебя и на лечение… Давай, я тебе застегну. И быстро валим отсюда, у меня без неё башню рвёт.

Рисковая это была операция, честно скажем. Я потом уж подумала, что надо было не суетиться и переодеть оправу на берегу. Спасли меня мои же браслетики, привязанные для подзарядки в количестве аж двадцати штук. Когда мы опустились (честно скажем, практически рухнули) во дворе гимназии, все они были залиты энергией по самую крышечку.

— У-у-у-ух! — я сложила свою леталку в карман. — Ну-ка, дай посмотрим…

Всё-таки, риталид — это вещь! А риталид с камнями — вообще бомба! Но вот этих ужасных дырок в контуре всё ещё было более чем достаточно. Уменьшатся они вообще? Или Маруся так и будет, маг-инвалид?

О сомнениях я ничего говорить не стала, а наоборот — бодро улыбнулась:

— Доктор советует эмоциональный покой и соблюдение режима дня. Без моего разрешения оправу не снимать, последствия могут случиться непредсказуемые.

— А ты говорила — нужно научиться управлять…

— Правильно! — я наставительно подняла палец. — Первая ступень — уметь видеть ману и принимать её в должном количестве: не больше, и не меньше, чем тебе требуется. Если вдруг почувствуешь, что волосы как будто наэлектризовались или за шёлк, мех берёшься — и щёлкает, тогда сразу зови меня. Срочно!

— Ясно.

В нынешней ситуации подобная перспектива представлялась крайне маловероятной, но предупредить на будущее стоило. Боже, надеюсь, оно у нас будет, это будущее. И надеюсь, оно сложится благополучно…

— Пошли. Как бы не потеряли нас.

С этим я прямо угадала. Мы вошли в цветочную гостиную (через тот же пожарный вход, что и вышли), когда горничная Тома заглянула (видимо уже не первый раз) и спросила сидящих у входа:

— Не приходила?

— Кажется, это меня, — я аккуратно сняла тень и пошла через гостиную к выходу.

— Так вот она, — воскликнул кто-то. — Маша! Тебя два раза уже спрашивали.

Я вышла в коридор, и Тома сказала мне:

— Вы уж простите, барышня, однако имеем строгое указание в гостиную пускать не всех.

— Да я понимаю, Тома, не переживайте.

Везде свои условности. А тут, вроде как, заведение для пусть не высшего, но почти верхнего слоя общества. Ясное дело, что каждого желающего не пропустят.

— Сказалась троюродной сестрой вашей кумы. Выйдете?

Я смотрела сквозь зеркальную стену на очень неброско одетую женщину, стоящую у стенки возле самого входа и прижимающую к себе мальчишку лет восьми. Мальчишка был взъерошен, комкал в руках шапку и с любопытством озирался во все стороны, вытягивая шею, кажущуюся очень тонкой в вороте серенького пальто. Удивительные всё-таки существа — дети. Сколько силы жизни в них! Только появляется лишняя капелька — и вот они уже скачут, как кузнечики, и всё им интересно. А мамы, наверное, многие будут похожи на эту. Очень скромно одетые, очень уставшие…

— Так выйдете? — снова спросила Тома. — Или отправить?

Я встряхнулась, отгоняя меланхоличные рассуждения:

— Да выйду, конечно! Зачем же отправлять.

Тем более, что браслеты у меня заряжены от всей души.

Я довольно скоро вернулась в гостиную и обнаружила Марусю на том же месте, задумчиво сидящую над фортепиано. Что уж видела она в полированной крышке? Она почувствовала мой приход и спросила, не поднимая глаз:

— Слушай, а что будет со… Стивой?

— Я не знаю, — честно сказала я. — В том мире его не пришлось бы убеждать в подлинности происходящего. Он и сам бы знал, что магическое воздействие такого уровня предполагает определённые реакции. Одну — в том случае, если хочешь спасти жизнь. Или разные — во всех остальных.

— В остальных?

— Бывает, что человек предпочитает самоубиться, а способы для этого существуют очень разнообразные. Или он может бездействовать, пока печать инквизитора не придёт в завершающую фазу.

Маруся передёрнулась.

— Я как-то не думала…

— Я вот тоже не думала, что ты их запечатать сможешь! Обалдела до онемения, если честно.

— А я когда начала орать и никто не подошёл… да никто даже внимания на нас не обратил!..

— Правильно, потому что я купол поставила!

— А я-то решила, что всё сон! — Маруся распахнула огромные глаза и тут же сощурилась: — И так мне ясно вспомнился тот день в столовой, прямо до мельчайших подробностей. Ты знаешь, оно как будто само…

— Так иногда бывает. Магия ищет выход. Хорошо, что рядом я была, а то после такого… Не знаю даже, чем бы всё кончилось. И прошу тебя — ничего, слышишь, ничего из случайно увиденного или услышанного за мной пока не повторяй. Только то, что я скажу, ясно? Здесь нет никого из старших, кто мог бы поправить наши косяки. Не хотелось бы случайно уничтожить полгорода, например.

Маруся посмотрела на меня и очень серьёзно кивнула. Кажется, проняло.

Тем же вечером я достала пряжу и довязала к своей леталке длинный прямоугольный хвост, который можно было выставлять в качестве заднего сидения, иначе очень уж неудобно рулить, с пассажиром-то на руках. А летать на остров, я чувствую, нам придётся много.

ГДЕ-ТО

Оперативный отдел тайного городского магоуправления

— Иван Семёнович, тут материалы пришли по той девице. Прелюбопытные, хотелось бы сказать.

— Я гляжу, не больно канцелярия торопилась. Три недели уж прошло!

— Обстоятельства оказались несколько более сложными, чем изначально предполагалось.

— Ну-ну, давай, кем там у нам наследник заинтересовался?

— По документам барышня Мария Мухина. Обнаружена около месяца назад в шоковом состоянии и в наряде, не соответствующем погоде на Амурском проспекте, одежда и волосы ощутимо пахли гарью. По собственному заявлению, даже имя своё она забыла, однако после проведённого больничным доктором успешного сеанса гипноза, — оба синхронно поморщились, — произошли заметные подвижки, девица показала, что проживала с отцом в Афанасьевской слободе, в доходном доме купца Манфёрова. Возможно, вы помните, страшный пожар был, множество жертв.

— М-м. Дальше.

— Девицу освидетельствовали, четверо жителей и работников слободы признали её, описали отца — стандартная процедура, как вы понимаете. Запрос на подтверждение для краевой канцелярии был подготовлен, но вмешалась графиня Строганова и ускорила процесс.

— Каким образом?

— Велела срочно паспорт выписать. Как вы понимаете, спорить с ней околоточные не посмели. Да там кроме этой Маши столько проблем всплыло, хоть двумя руками черпай.

— Ясно. А теперь давай вишенку, приготовил же, вижу.

— Вишенка, Иван Семёнович, состоит в том, что ни в одном архиве никаких упоминаний ни о Марии Мухиной, ни о её отце со странным именем Баграр не обнаружено. И кроме тех четверых свидетелей, ни один житель Афанасьевской слободы об отце и дочери Мухиных ничего сказать не могут.

— Из этого мы можем сделать вывод…

— Моё личное предположение: все четыре воспоминания наведённые. Свидетели очарованы.

Начальник потёр подбородок:

— Выходит, свидетелей обработали до начала очной ставки? Она? Сговор?

— Я проверил. Она до начала освидетельствования видеть их точно не могла. Версию сговора также проверили — нет. Не исключено, что у девушки был сообщник, который обработал всех четверых свидетелей до её приезда. Тогда после пожара в Афанасьевской управе такая сумятица творилась, кого там только не было. Для наведения ложных воспоминаний ситуация благоприятнейшая.

— А если кто-то из сотрудников?

— Скрытное наблюдение установлено за всеми. Пока склонности к магии никто не обнаружил.

— Хм. Рассмотри-ка ещё вот какой вариант: она вполне может быть не участником процесса, а просто инструментом. Выбрали девчушку с мордашкой посимпатичнее, воспоминания навели…

— Но в таком случае маг должен быть рядом, если не всё время, то периодически.

— Ищи. Может среди сотрудников заговорщик и есть.

— Будет сделано!

— Да не тянись ты, дальше рассказывай! Поместили её в гимназию, и что же?

— Учится. Многие предметы даются ей тяжело, словно никогда в жизни она о них и слыхом не слыхивала. Другие — наоборот. Однако, проявляет усердие. При этом, согласно записям гимназического врача, девушка всё ещё довольно болезненна, вплоть до рецидивов амнезии. Лечится. Завела подруг. Близко сошлась с дочерью погибшего инспектора Рокотова.

— Интересно.

— На первый взгляд, всё рассчитано на внедрение и длительное пребывание в среде. Непонятно в этом случае, для чего ей приходящие к забору болящие. Были бы единичные приходы — можно было предположить связных. Так ведь их много! И идут ежедневно, а это, по большому счёту, демаскирует внедрённую.

— Болящие? — начальник сложил брови домиком.

— Болящие, Иван Семёнович. Самые обыкновенные. Чахоточные, сердечные, параличные. Детей помирающих тащат.

— И она что же — лечит?

— Как сказать… Верят, что лечит. Молитвы поёт. По Заранску уже слушок пополз, что явлена миру новая святая.

— Значит, есть толк? Последи-ка, да повнимательнее. Истории болезней почитай. Были ли они — те болячки? Или, может это длинная игра, рассчитанная гражданам головы заморочить? А ну как эта девочка полечит-полечит, да пророчествовать начнёт? Нам народные беспокойства тоже не нужны. И, возьми-ка на заметку: связному в толпе как раз и легче спрятаться. Или магу, для подновления внушений.