В кабинете Эдварда, отделанном деревянными панелями, было тихо, лишь весело потрескивали дрова в камине, негромко звучала чарующая музыка Дебюсси.
Оливия, подобрав под себя ноги, сидела в низком черном кресле у огня и перебирала квитанции и счета, ворохом сваленные у нее на коленях. Ей хватало нескольких секунд, чтобы разделаться с очередной бумагой и сбросить ее на пол в растущую груду ненужных документов.
В камине резко треснуло полено, и она, вздрогнув, подняла голову. Ее взгляд упал на сидящего рядом Эдварда: он откинул голову на покатую спинку стула, закрыл глаза и расслабленно опустил руки на подлокотники.
Каким же он выглядел усталым! Под его глазами проступили синяки, щеки впали. Рот скорбно искривился.
Да и сама Оливия тоже устала, — день был трудным. Она вздохнула, взглянув на бумаги, которые валялись на полу рядом с ней. Но все это ни к чему. Она проглядела каждую гостиничную квитанцию, каждый счет из ресторана, но так и не нашла ничего, что могло бы ей подсказать, куда делась Риа.
— Не везет.
Она подняла голову. Эдвард наблюдал за ней, но лицо его было безучастным. Она покачала головой:
— Ничего. Я дважды просмотрела весь этот хлам, но не могу вспомнить, чтобы Риа упоминала хоть одно из этих мест.
— И ни одно название ни о чем не говорит?
— Ни одно. — Девушка увидела, как Эдвард встал и подошел к камину. — Что с вами, Эдвард? Неужели вы думаете, что я лгу?
Он пожал плечами, вороша кочергой поленья.
— Я этого не говорил.
— Нет. Не говорили. Но, судя по выражению вашего лица…
— Куда же в таком случае он вас водил?
— Не понимаю.
— Это простой вопрос, Оливия. Были же у вас какие-то местечки, куда вы ходили вместе? Какие-нибудь гостиницы или тайные гнездышки… Что ты делаешь?
— Я собираюсь домой, — холодно сказала Оливия. — Это был длинный день, и я страшно устала.
— Я не собирался совать нос…
— Нет. Но вы собирались оскорбить меня, — она пристально посмотрела на него. — И вам это удалось.
Эдвард сделал руками виноватый жест.
— Я только имел в виду, что, может быть, он и Риа водил туда, куда водил тебя.
— Уверена, что так и было, — ответила Оливия уже совсем ледяным тоном. Она одарила его сухой улыбкой. — К примеру, тот ресторан в Вилладже, на который указывал «Чаттербокс», был постоянным местом наших многочисленных встреч. Там подавали жуткую сицилийскую пиццу, а Риа обожает пиццу.
Оливия поднялась.
— Так что держу пари, что именно туда он ее и водил.
Эдвард встретил ее взгляд абсолютно невозмутимо:
— Несомненно. Значит, ты предполагаешь, что Риа прячется в бочке с острым соусом.
— Нет. Я… — Оливия посмотрела на него. Его глаза смеялись, и она невольно улыбнулась в ответ. — Пожалуй, это идея. Во всяком случае, теперь понятно, как мог человек вот так запросто раствориться в воздухе.
Арчер опустился на высокий бордюр камина и вытянул перед собой длинные ноги.
— Ладно. Я попрошу сыскное агентство проверить эти заведения. Но нам стоит еще раз попробовать.
Оливия устало вздохнула.
— Чем она увлекается? Любит ли она спорт? Зимний спорт? Лыжи, коньки, что-нибудь в этом роде?
Оливия задумалась.
— Нет, — медленно проговорила она. — В детстве, во всяком случае, не любила.
— А как насчет искусства? — Он потянулся к софе и взял в руки брошюру со скрипкой на обложке. — Это о музыкальном фестивале в Аспине. Может она интересоваться такими вещами?
— Риа? — Оливия усмехнулась. — Сомневаюсь.
— Но она работает в галерее?..
— Ну, сейчас модно… — Тут она осеклась. В глубине души она знала, что это правда. Риа гналась за модой. Но Оливии и самой-то трудно было смириться с этой мыслью, а делиться ей с посторонними и подавно не было нужды. — То есть она… она училась на каких-то искусствоведческих курсах в колледже.
Лицо Эдварда ничего не выражало.
— А вы? Не по той же причине вы увлеклись отделкой интерьеров? Потому что модно?
Ее глаза гневно сверкнули:
— Вовсе не модно.
— Неужели? — Он схватил оставшиеся бумаги, подошел к столу в дальнем конце комнаты и сунул их в открытый ящик. — Покупательницы, которые ходят в «Мечту Оливии», вряд ли заглянут в заштатный магазинчик.
— То же можно сказать о покупателях, которые ходят к Эдварду Арчеру. Что вы там продаете, Эдвард? Акции и облигации? Потому что это модно в вашем кругу?
Он поднял брови.
— Я арбитр, — резко ответил он. — Причем чертовски хороший арбитр. Я не торговец… — Эдвард взглянул на нее, и в воздухе повисла долгая пауза.
— Ну все? — пробормотала Оливия. — На сегодня кончилась игра в вопросы и ответы?
— Похоже, что да, — сказал он. — Уже поздно. Я здорово загонял вас за сегодня.
— В таком случае, — произнесла она, вставая, — не позвоните ли вы вниз, чтобы мне вызвали такси? И если вам что-нибудь придет в голову насчет Риа…
— К черту Риа! — в голосе Арчера прозвучала такая злость, что Оливия онемела от удивления. — Я больше не могу слышать ее имя, больше не могу думать об этом подонке Райте и его грязных делишках, не могу… — Он сжал губы и вытер рукой лоб. — Вы правы, — сказал он после короткой паузы, — этот день действительно был слишком длинным.
Оливия кивнула:
— Поэтому мне пора ухо…
— Что нам сейчас нужно, так это выпить. Выпить.
В ту ночь в этой же комнате он тоже предложил ей выпить, а потом обнял и поцеловал так, что у нее закружилась голова…
— Оливия? Что вам налить?
— Ничего, — поспешно ответила она. — Меня развезет, если я позволю себе что-нибудь крепче, чем чашечка кофе, и…
— Тогда сварите для нас кофе. — Эдвард чуть заметно улыбнулся.
Оливия пристально смотрела на него. Ну, что может случиться от чашечки кофе?
— У меня есть зерна любых сортов, — добавил он с надеждой.
— Может быть, у вас и кофемолка есть?
Эдвард улыбнулся:
— Электрическая или ручная? Выбор за вами.
На этот раз она позволила себе слегка улыбнуться в ответ.
— То есть за вами. Вы мелете, я варю. Пойдет?
— Пойдет.
Как она и думала, кухня оказалась довольно милой и хорошо оборудованной, и Эдвард не лукавил, когда говорил, что у него есть все сорта кофе. Половина полки в холодильнике была забита пакетиками из фольги, на которых красовались названия разных экзотических стран.
— Бразилия, — шептала Оливия, — Кения, Колумбия, Ява…
— Вы когда-нибудь пробовали гавайский кофе? — спросил Эдвард. Она отрицательно покачала головой, и он потянулся за пачкой.
— А где кофейник?
— Вот, — важно сказал он. — Ну а если я сделаю еще что-нибудь, то все испорчу. С этого момента, мадам, весь процесс в ваших руках.
Она улыбнулась.
— Тогда отойдите и дайте поработать настоящему мастеру.
Засыпав кофе, Оливия обернулась и увидела, что Эдвард сидит верхом на стуле в конце длинной стойки, положив подбородок на загорелые переплетенные руки.
— Это то, кем вы хотели стать, когда вырастете? Мастером?
Она опешила на секунду, но потом рассмеялась.
— Я мечтала о скульптуре, — ответила она, не задумываясь. Откашлялась и посмотрела на него. — Действительно мечтала, много лет назад. Но…
— Но?
Она пожала плечами.
— Но у меня нет таланта. Я могу неплохо делать небольшие фигурки, — щенков, спящих кошечек, что-нибудь в этом роде, но у меня никогда не получались настоящие вещи.
— Понимаю. Вы сдались, потому что не смогли создать такого же Давида, как Микеланджело. Ну что же, на это способны немногие.
— Конечно, немногие. Я не то имела в виду. Я хотела сказать, что не могу делать хорошие скульптуры, которые взволновали бы людей, такие… такие…
Оливия умолкла. Ни один человек, даже Риа или ее тетушка, не интересовался, думала ли она всерьез об искусстве. Почему незнакомец, который без спроса ворвался в ее жизнь, решил задать такой вопрос? И она ответила — она, которая не привыкла раскрывать душу кому бы то ни было.
— В чем дело?
— Ни в чем, — сказала она и отвернулась. — Мне… мне показалось, что вода закипает.
— Он обычно свистит.
— Кто?
— Чайник. Он свистит, когда готов. Скрипнул стул, и она услышала, как Эдвард приближается к ней мягкой походкой. Вот он подошел — и у нее по спине пробежал легкий озноб.
— Я сам, — сказал он и задел ее плечом, когда потянулся к чайнику. — Значит, вы никогда не собирались делать карьеру на поприще мелких скульптурных безделушек?
Почему так трудно дышать? Оливия прокашлялась.
— Каких… каких мелких безделушек?
— Щенков и спящих кошечек. — Эдвард прислонился спиной к стойке, скрестив руки и глядя ей в глаза. — В конце концов их кто-то должен делать.
Почему она согласилась варить кофе? Почему не свистит этот чертов чайник? Почему он стоит так близко?
— Вы… вы кладете молоко и сахар?
— Предпочитаю черный.
— И еще нужны салфетки. Где они?
— Сейчас схожу.
Она облегченно вздохнула, когда он вышел.
— Разве не могли бы вы зарабатывать на жизнь этими щекастыми малышами, кошечками и прочей ерундой? — спросил он, вернувшись.
— Наверное, да, — ответила Оливия, — но это не для меня. Нет ничего плохого в том, что человек занимается таким ремеслом. Просто, по-моему, тому, кто изучал искусство в колледже, неприлично опускаться до мещанских поделок.
Она смущенно рассмеялась:
— Это звучит претенциозно, да? Я не хотела…
— Это звучит честно.
Девушка обернулась и посмотрела на него. То, что она увидела в его глазах, заставило заколотиться ее сердце.
— Оливия, — мягко произнес он, и именно в этот момент чайник издал пронзительный свист. От неожиданности у нее перехватило дыхание.
— Так можно и мертвого разбудить, — сказала она, заставив себя усмехнуться, и с усердием занялась приготовлением кофе.
Сделав глоток, Эдвард признал, что кофе отменный.
— Существует какая-нибудь школа, где учат варить кофе? — спросил он, одарив ее поощрительной улыбкой. — Какая-нибудь школа, о которой я не имел понятия все эти годы?
Оливия тоже улыбнулась, поднеся чашечку ко рту.
— Не представляю. Лично я научилась всему, что умею, у миссис Фэннинг.
— Она кто, учитель домашнего хозяйства в высшей школе?
— Повар у Боскомов, — ответила Оливия и уточнила. — Простите. Шеф повар. Она была — и остается — настоящей леди.
Эдвард поставил чашку.
— Наверное, работать в доме Боскомов не слишком сладко, — сказал он, прямо глядя ей в глаза.
— Не слишком.
— У вас с тетушкой были близкие отношения?
— Нет, мы были почти незнакомы, когда погибли мои родители…
Оливия замолчала. Почему она рассказывала ему все это? Арчеру вовсе не интересно выслушивать историю ее жизни. Она взглянула на него:
— Почему вы мне задаете такие вопросы, Эдвард?
Он чуть заметно улыбнулся и ответил вопросом на вопрос:
— А вы как думаете?
Ну, конечно. Он выяснял детали, которые могли бы привести его к Риа, зная, что прошлое Риа и прошлое Оливии тесно связаны. Она отставила свою чашечку.
— Уже поздно, Эдвард, — сказала она вежливо. — Спасибо за кофе. А теперь…
— Не уходите.
Он коснулся ладонью ее щеки. Его рука была горячей, как огонь. Ей вдруг представилось, как его тело прижимается к ее. И его губы. Они тоже будут жаркими? И зажжет ли его поцелуй ее губы, обдаст ли огонь желания всю ее — грудь, живот, бедра…
Оливия стремительно поднялась.
— Мне пора, — заявила она, и Эдвард тоже встал.
— Оливия. — Его хриплый голос звучал настойчиво. Он запустил пальцы в шелковистую копну волос.
— Останься со мной в эту ночь.
— Нет, — прошептала она, но это слово замерло в воздухе, как замерло ее дыхание.
— Останься, — повторил Эдвард. — Ты же сама этого хочешь!
В том-то и беда, что это действительно так и было. Она хотела его, человека, который считал ее чуть ли не проституткой, хотела, как никого на свете. Неужели она, избежав соблазнов в юности, теперь попадет в лапы такого человека, как Эдвард Арчер? Он был умнее всех прежних обольстителей и пускал в ход не обещания, а нежные поцелуи и тихий шепот.
— Нет. Нет. — Что бы он там ни думал, она не такая дура. — Вы слишком высокого мнения о себе, — холодно сказала Оливия, — если уверены, что знаете мои мысли.
Он застыл, глядя на нее.
— Останься, — чуть слышно произнес Эдвард.
— Я спешу домой. — Оливия посмотрела ему в глаза. — Вы вызовете такси? Или мне позвонить самой?
Несколько секунд они глядели друг на друга, а потом взгляд Эдварда стал таким же холодным, как ее голос.
— В этом нет необходимости. Я довезу вас.
— Спасибо, — сухо поблагодарила она.
Казалось, они бесконечно долго добирались до ее дома, хотя было поздно и движение на улицах заметно уменьшилось. В салоне автомобиля Арчера стало словно теснее, чем днем: когда они наконец попали на ее улицу, Оливия готова была сорваться со своего кресла. Эдвард еще не подъехал к тротуару, как она уже потянулась к дверце, но он успел перехватить ее руку.
— Подождите.
Эдвард внимательно оглядел тротуар и темные уголки у дома, и тут она поняла, что он прекрасно владел собой и помнил о том, о чем забыла она: поблизости может скрываться кто-нибудь с камерой или блокнотом.
— О’кей, — наконец сказал он. — Путь свободен.
Оливия распахнула дверцу.
— Жаль, что я не смогла вам помочь найти Риа, — произнесла она, в спешке выбираясь из автомобиля. — Если мне что-нибудь придет в голову, я…
Но от него оказалось невозможно отделаться. Эдвард настиг ее, когда она пыталась ускользнуть в свое убежище, схватил за руку и повернул к себе.
— Я заеду за вами в семь утра.
— Зачем? Я просмотрела абсолютно все бумаги Чарлза.
— Но там осталось много другого. Фотоснимки, записные книжки.
— Послушайте, Эдвард, я ничего не знаю об отношениях Риа с вашим отчимом. Мы с ней уже не такие близкие подруги, и вообще давно не виделись.
— Как давно?
Его тон стал неожиданно грубым, и Оливия испуганно подняла глаза.
— Как давно вы не виделись? — повторил он, потом крепко сжал ее и подтолкнул в тень козырька над дверью. — Дни? Недели? Месяцы?
— Не понимаю.
Он схватил ее за плечи.
— Когда вы оговорили дележку? — зловеще прошептал он. — До того, как вы представили ее Райту, или после?
Не успела она ответить, как его губы приникли к ее. Его вопрос был жестким, а поцелуй нежным, и это совершенно обезоружило ее. Оливия почувствовала, как часто бьется его сердце, и вместо того, чтобы оттолкнуть Эдварда, тихо застонала и не смогла больше противиться сладости его поцелуя.
Арчер кончиком языка он коснулся ее губ. Оливия приоткрыла рот, и он принялся ласкать и щекотать его языком, пока она совсем не захмелела от наслаждения. Его руки проникли к ней под куртку и ухватились за ягодицы, прижимая ее к крепкому телу, и поползли вверх, подбираясь к груди. Большими пальцами он прикоснулся к соскам и стал гладить их. Еще немного, и Оливия потеряла бы сознание.
Он сам оторвался от ее губ и отстранил от себя, наблюдая, как она пытается отдышаться. Потом протянул руку.
— Дай мне твои ключи, — тихо попросил он.
Она хотела отказать, но он нежно прошептал ее имя, поцеловал в волосы, и тогда она дрожащими руками раскрыла сумочку и вытащила ключи. Эдвард смотрел на нее страстным взглядом, наощупь вставляя ключ в замок.
— Дай руку, — снова шепнул он и положил ключи ей на ладонь, сжав ее пальцы в кулак.
— Запри за мной, — сказал Эдвард и поцеловал ее в последний раз яростным, жадным поцелуем. Она знала, этот жар будет согревать ее всю ночь.
А потом он уехал.