Медь в драгоценной шкатулке. Книга 2

Глава 1

Учитель сказал:

– О как велики были Шунь и Юй, владея Поднебесной, они не считали её своей.

Конфуций. Беседы и суждения

1.

Легки мои кони, цвет масти их сив...

И ровно ложатся все вожжи у грив,

И лошади мчатся, и хлещут бичи.

Учись, у мудрейших совета спросив!

Ши Цзин (II, I, 3)

Когда-то давным-давно в мире не было ничего – ни Земли, ни Неба, ни верха, ни низа, ни воды, ни тверди, один только первозданный хаос. Он простирался, сколько хватало глаз, огромный, неизмеримый, вмещающий в себе зачатки всех вещей, но не содержащий ни одной из них, округлый, как гигантское яйцо. Но однажды раздался страшный грохот, словно треснула гора – хуа-ла! – и хаос раскололся. Ну, всему бывает свой конец, и любому яйцу в конце концов приходит время разбиться, выпуская наружу птенца. Вот и яйцо-хаос разбилось на множество осколков, только вылупился из него не цыплёнок, а Первый человек. Оглянулся он по сторонам, и увидел, что взбаламученные осколки хаоса разделяются между собой: всё лёгкое, чистое и светлое поднимается вверх, а всё тяжёлое, грязное и тёмное опускается вниз. Так появились Небо и Земля, но ещё слишком неустойчивыми они были и могли слипнуться вновь. Тогда упёрся Первый человек ногами в Землю, а плечами в Небо, и так встал, не позволяя им соединиться. Каждый день Небо становилось выше на один жэн*, Земля толще на один жэн, а Первый человек подрастал на один жэн. Восемнадцать тысяч лет стоял этот огромный Атлант, удерживая Небо и Землю, не давая им вновь превратиться в хаос, а по истечении этого срока убедился, что стали они достаточно твёрдыми и прочными, и опасность миновала. Вздохнул тогда Первый человек – и умер. От облегчения, надо полагать. И вздох, вырвавшийся из его уст, стал ветром и облаками, голос – громом, левый глаз – солнцем, а правый глаз – луной, туловище – четырьмя сторонами света, руки и ноги знаменитыми горами, что выше всех прочих, кровь – реками, жилы – дорогами, плоть – почвой, волосы на голове – звёздами, волосы и кожа на теле – травами, цветами и деревьями, зубы и кости – блестящими металлами и крепкими камнями, сверкающими жемчугом и яшмой, и даже пот, выступивший на его теле, превратился в капельки дождя и росу. А потом богиня Нида заселила новорожденный мир зверями, птицами, рыбами и людьми, и он окончательно стал таким, каким мы знаем его сейчас. Правда, откуда взялась сама богиня со своими собратьями-богами, никак не объяснялось. Должно быть, сами собой завелись. Как плесень.

Таков был миф о сотворении этого мира в изложении принца Тайрена. Комментарий про плесень, понятно, принадлежал мне. Тайрен в ответ поперхнулся, после чего заметил, что я порой бываю слишком несдержанна на язык. С чем я с готовностью согласилась.

Наше путешествие продолжалось уже больше двух недель и проходило достаточно комфортно. В нашем распоряжении была просторная карета с мягкими подушками, а если надоедало трястись, всегда можно было проехаться верхом. Или пройтись пешком, благо наш поезд, куда кроме кареты входили несколько возков и отряд охраны, двигался чаще всего неторопливым шагом. На ночлег мы обычно останавливались на почтовых станциях или на куда более редких и многолюдных постоялых дворах. Станции мне нравились больше – они были чище, ухоженней, и в них не было толпы, которая гомонила за тонкой стенкой, мешая спать. Когда я спросила, почему так, оказалось, что пользоваться станциями простым путникам не разрешалось. Они предназначались для казённых надобностей, для государственных гонцов и правительственных чиновников, и чтобы воспользоваться их гостеприимством, нужно было иметь специальное разрешение. Но у принца-наследника с разрешением всё было в порядке, так что за всё время поездки случилось лишь несколько раз, когда мы ночевали не под крышей.

Так мы миновали заросшую очень красивым разноцветным осенним лесом горную гряду – невысокую по сравнению с той, что я уже видела, когда посольство везло меня в столицу полтора года назад. Неужели прошло уже столько времени? Иногда мне казалось, что это было очень давно, и я уже так привыкла к этому миру, словно жила тут всегда. А иногда мерещилось, что всё случилось вчера. Или даже не случилось, а просто я вижу очень яркий и красочный сон, но вот сейчас зазвонит будильник, я открою глаза, и Гришка бодрым голосом скажет, что если соня не встанет в ближайшие четверть часа, то опоздает на работу. Он всегда просыпался куда быстрее и раньше меня, и потому завтрак обычно тоже готовил он.

– Вот тебе кофе в постель, – говорил он, протягивая мне кружку. – А остальное ждёт на кухне.

Теперь завтрак нам готовила прислуга, а о кофе приходилось лишь мечтать. Впрочем, к этому напитку я дышала ровно, и отказ от него дался мне куда легче, чем отказ от нормального хлеба и картошки. Каковая, как выяснилась, считалась слишком грубой для утончённых аристократических желудков, и потому в пищу её употребляли только крестьяне да солдаты, и те норовили при первой же возможности перейти на рис или хотя бы просо, а картофель превратить в кормовую культуру для скота.

Что они понимают, эти местные.

Прошлое, моё происхождение не отпускало так просто, то и дело напоминая о себе не только разницей менталитетов, моими странными для слушателей рассуждениями и замечаниями, так удивлявшими и то раздражавшими, то веселившими Тайрена. В последние месяцы мне почему-то чаще стали сниться сны, в которых я видела себя на Земле, в моей обычной жизни. Как это водится у снов, они были путаными, мешавшими времена и места, людей и события, в них происходили странные вещи, но просыпалась я после них с острым чувством ностальгии по оставленной жизни. Иногда даже не сразу могла понять, где нахожусь, и почему надо мной не привычный побеленный потолок квартиры, а какие-то балки и занавески. Вот и в тот день, когда на горизонте показалась ещё одна горная цепь, мне приснился слегка фантасмагоричный сон, в котором я была у кого-то в гостях, и там присутствовал мой покойный дедушка, причём я отлично помнила, что он покойный, но совершенно как должное воспринимала то, что он сидит рядом со мной за столом. И то, что дом, в котором мы собрались, выглядит точной копией Хризантемового павильона, тоже не смущало меня ни в малейшей степени – я знала, мы находимся на Земле, и ждала, что вот сейчас застолье закончится, и мы с мамой пойдём к нам домой… Хотя в реальности не жила вместе с ней уже пару лет до того столкновения с грузовиком. И когда я проснулась, первой мыслью было – а вот привезти бы родителей в Таюнь, показать им моё нынешнее житьё, познакомить с Тайреном! Что они сказали бы, увидев, условия, в которых я теперь живу? Ой, нет, блин, о чём я думаю? Вот уж чего бы я точно не хотела, так это показывать моим близким гаремный гадюшник.

Глава 2

Что сыщешь ты там, у чжуннаньских высот?

Там слива с катальпою горной вдвоём.

Муж доблести прибыл на этот хребет,

Он в шубе из лис, под узорным плащом,

И лик, точно киноварь, ал у него!

Его мы своим государем зовём.

Ши Цзин (I, XI, 5)

Как и обещал Тайрен, в приграничную крепость, предназначенную ему для пребывания, мы прибыли к празднику Любования Луной. Правда, успели совсем впритык, за два дня, потратив на дорогу около двух местных месяцев. После того, как мы покинули тот городок, крепость Анта оказалась первым населённым пунктом по другую сторону гор, который мы вообще увидели. Даже почтовые станции стали редкостью, и потому последние две ночи пришлось ночевать в шатрах. К счастью, погода после выпавшего и стаявшего снега потеплела, и потому ночевки под меховыми одеялами рядом с жаровней вышли достаточно комфортными. Даже пошедшие наконец дожди не помешали нашему путешествию – дорогу просто не успело развезти настолько, чтобы кареты и повозки начали в ней застревать, как мы уже и приехали.

Дальше Анты не было ничего, только пограничные заставы. А потом начиналась степь, южнее переходящая в пустыню. Вотчина кочевников, иногда дружественных, но чаще вовсе даже наоборот.

Но пока мы ещё находились в лесостепной полосе – ровные пространства и холмы, покрытые густой, хотя и пожухлой травой, перемежались рощами. Несколько раз мы видели огромные овечьи отары, однажды, проезжая по берегу озера, увидели пасущихся на другой стороне лошадей, а также чей-то шатёр, но ни одного человека я так и не разглядела. По словам Тайрена, неплохо знавшего географию родной страны, многие жители здесь по происхождению были степняками, но уже давно приняли подданство Северной империи. Кое-кто их них поселился в крепостях, подобных Анте, и вёл вполне оседлый образ жизни, но многие продолжали жить скотоводством, перегоняя стада и сами кочуя с пастбища на пастбище, как и их варварские предки. Говорили даже, что они не слишком озабочены ненарушением государственных границ и вполне могут пересечь их, не соблюдая принятых формальностей, вроде обязательных пропускных бирок, докладов и досмотров, но начальники застав и крепостей, как правило, закрывают на это глаза. Но это всё на уровне слухов, официальных докладов такого рода из приграничья в столицу уже давно не поступало. Раньше случалось, вот только жалобщики надолго в этих местах не задерживались. Кто сам просил о переводе, а кто просто помирал от болезней и несчастных случаев.

– Когда-нибудь я и тут наведу порядок, – мечтательно сказал Тайрен. – Ведь они наверняка не только за травой и водой кочуют. Перетряхнуть бы их мешки, наверняка найдётся немало интересного!

Я промолчала, хотя меня так и тянуло иронично пожелать ему удачи.

Сама крепость вполне отвечала канонам средневекового замка – главное укрепление на скалистом холме и обнесённое стеной поселение под ним. Только облик укрепления вовсе не напоминал классические европейские крепости. Если впечатляющие, расширяющиеся книзу стены с зубцами и башнями вокруг всего посёлка ещё можно было представить где-нибудь на холмах Франции или Англии, то при виде комплекса из нескольких пузатых зданий над ними, внешне похожих на стены арены или амфитеатра, я испытала немалое удивление. Я-то ожидала узреть что-то вроде японских замков, фото которых в окружении цветущей сакуры так любят помещать на календари – словно несколько лёгких белоснежных домиков, составленных друг на друга, так что из-под верхнего этажа торчат края черепичного ската нижнего. Но здесь предпочитали строиться проще. Одно или несколько сообщающихся круглых или квадратных в плане строений с внутренним двором, так, чтобы внешняя стена здания служила заодно и внешней стеной укрепления, с одним входом и либо полным отсутствием внешних окон, либо с небольшими окошками на уровне второго-третьего этажа. Однако внутри, как я убедилась, было достаточно комфортно и просторно.

Командующий гарнизоном Анты явно был не слишком рад высокому гостю, хотя все необходимые церемонии соблюл (ну а посмел бы он не…) На этот раз я не стала сразу же мешать мужским беседам, а отправилась приводить себя в порядок и отдыхать после дороги. Так что как следует рассмотрела я господина командующего Хо Бая во время пресловутого праздника Любования Луной, который мы провели на одной из террас, опоясывающих центральный двор крепости.

Впрочем, внешне этот человек оказался на удивление невзрачен, что называется – глянуть не на что. Этому же способствовала его манера поведения: в присутствии принца, равно как и в моём присутствии, он неизменно и старательно притворялся шлангом, явно предпочитая как можно меньше открывать рот и вообще производить какие-либо телодвижения. Его жена запоминалась куда больше. Госпожа Мий Нуо была довольно красива, приветлива и очень хорошо воспитана. Рядом с ней как-то забывалось, что мы находимся в медвежьем углу, где всех развлечений и событий – разве что ярмарка пару раз в год да военные учения, проводимые её мужем. Она вполне могла бы быть хозяйкой какого-нибудь столичного салона. Если в этом мире есть салоны. Меня так и подмывало спросить, какие превратности судьбы закинули сюда эту даму, явно выросшую в очень хорошем доме, но я так и не решилась.

Порой учтивость возводит между людьми куда более неприступные стены, чем грубость и неприязнь.

В этот раз с собственно любованием оказалось всё в порядке – небо было чистым, и луна висела над крышами во всей красе, действительно очень большая и яркая. Мы ели собственноручно испечённые госпожой Мий лунные пряники, показавшиеся мне даже более вкусными, чем те, что готовились на императорской кухне («Вы меня перехваливаете», – вежливо улыбнулась хозяйка, когда я поделилась этим соображением), мужчины играли в шашки, а мы с госпожой Мий – в облегчённый вариант одной из местных угадаек. Нужно было опознать по одной строчке стихи из самого знаменитого сборника, но, поскольку я ещё не успела выучить наизусть их все, мне милостиво разрешили подглядывать в хозяйский экземпляр.

Глава 3

А каково же потомство твоё?

Милость небес навсегда над тобой,

Тысячи лет да живи, государь,

Ты, одарённый великой судьбой!

Как одарён ты судьбой навсегда?

Ты удостоен преславной жены,

Ты удостоен преславной жены —

Внуков отцами да будут сыны!

Ши Цзин (III, II, 3)

Вождь Даваа Рэнгэн Суа-Адор приехал, как и обещал, точно утром девятого числа месяца Больших снегов, в день рождения императора. С ним, как и положено, заявилась свита, состоящая из двух-трёх ближних людей, целого отряда воинов, а также любимой жены и трёх её служанок. Именно с женой, носившей длинное имя Иоюнгэрэл, я познакомилась раньше, чем со всеми остальными чжаэнами, вместе с госпожой Мий встретив её на женской половине. Общение затруднялось тем, что госпожа Иоюнгэрэл не знала ни слова на языке империй, а мы, соответственно, не говорили на её языке. Я, правда, попыталась вспомнить те слова, что выучила за месяц, который провела в обществе степных послов на пути в Таюнь, но за прошедшие полтора года они практически выветрились из памяти. И я даже не знала, на этом ли языке говорят наши гости, или на каком-то другом. Я напряжённо вслушивалась, когда госпожа общалась со своими служанками или пыталась что-то объяснить нам, но они все тараторили так быстро, что если в их речи и мелькало что-то знакомое, я этого не улавливала.

Впрочем, множество косичек, в которые женщины чжаэнов заплетали свои смоляные волосы, наводили на мысль, что они всё же вполне могут принадлежать если не к тому племени, с которым я была уже знакома, то к родственному. Так же как и две соединявшиеся косы у мужчин. У служанок косички свободно рассыпались по плечам и спине, госпожа поднимала их вверх, скрепляя вышитой бисером повязкой. Причёску госпожи Мий со шпильками и заколками и куда более скромную мою они рассматривали с нескрываемым любопытством.

Я с некоторым даже страхом думала о том, как нам придётся общаться буквально на пальцах, но госпожа Мий, наверное, нашла бы общий язык и с инопланетным разумом. Сперва она попотчевала гостью чаем со сладостями, которые та, не смущаясь, уплетала за обе щеки, потом жестами и улыбками дала понять, что восхищается тонкостью бисерной вышивке на повязке госпожи Иоюнгэрэл, потом достала свои вышивки шёлком… Высокая гостья щёлкнула пальцами, служанки притащили её ларец с нитками, иголками и булавками, и вот уже дамы вовсю принялись обмениваться опытом, с лёгкостью преодолевая языковой барьер. Мне оставалось только сидеть рядом, кивать на редкие обращения, жевать сладкие пирожки или дремать. Что было кстати, потому что меня весь день одолевала сонливость. Должно быть, виной была погода – если предыдущие несколько дней сияло солнце, то сегодня небо обложили низкие тучи, и уже пару раз шёл снег.

Я даже вздремнула перед ужином, и это помогло мне не уснуть на пиру, куда мы, дамы, были приглашены, пусть и сидели, как это водится, за отдельным столом. Вождь, к которому обращались «господин Рэнгэн», язык империй всё же знал, хоть и говорил с грубоватым акцентом. Говорил, кстати, довольно громко, заливисто хохотал и вообще вёл себя заметно раскованней, чем все остальные, но совсем уж правил приличия всё же не нарушал. С Тайреном они вполне мило общались, вовсю травили охотничьи байки, пили за здоровье друг друга, и кончилось всё тем, что что Рэнгэн пригласил принца отпраздновать зимнее солнцестояние у него в стойбище. Коммендант Хо проблеял было что-то про трудности и опасности зимней дороги, и что его высочеству невместно подвергать себя тяготам пути, но Тайрен лишь отмахнулся, а вождь и вовсе расхохотался, словно хорошей шутке. В общем, ясно было, что принц поедет.

Увидев же меня, Рэнгэн сперва уставился в упор, даже несколько смутив – хоть я уже успела привыкнуть к постоянным разглядываниям, но всё же так меня обычно взглядом не сверлили – после чего в полный голос вопросил:

– И где же высокий принц добыл такое чудо?

– Да твои же послы привезли, – невозмутимо ответил Тайрен.

О как. Мои брови невольно подпрыгнули. Вождь тоже выглядел озадаченным:

– Я такую точно не посылал. Я б запомнил.

– Соньши спасли, когда проезжали через пустыню. Она убежала от разбойников и потерялась в песках. И, пользуясь случаем, – Тайрен поднял руки и сложил ладони перед грудью, но не как в молитве, а наложив одну на другую – традиционный здешний жест почтения и благодарности, – хочу поблагодарить тебя, вождь, за спасение жизни моей любимой наложницы и за дар, который твои послы преподнесли моей матушке-императрице, а она – мне.

– А-а, да, вспомнил, – закивал чжаэн. – Они рассказали. Но я не думал, что она такая… такая…

Он прищёлкнул пальцами, не находя слов. Хотелось, конечно, думать, что слов восхищения.

– Так значит, тогда это было посольство чжаэнов, ваше высочество? – спросила я, когда пир закончился, мы вернулись в отведённые Тайрену комнаты, Усин помогла мне раздеться, и мы остались одни. Хотелось добавить «что ж ты раньше не сказал?», но я сдержалась.

– Оно самое, – кивнул Тайрен. – Надо будет подобрать Рэнгэну хороший подарок от меня лично. Одного «спасибо» тут явно не достаточно. Жаль, что я не подумал об этом раньше. Я получил тебя от матушки и как-то привык думать, что это её дар.

Я поджала губы. Но что толку протестовать, ведь как бы мне ни претили рассуждения обо мне как о вещи, они соответствовали действительности: императрица меня действительно подарила. И любая другая на моём месте не нашла бы в этом абсолютно ничего унизительного. Но всё же я не удержалась, чтобы не заметить:

– Надеюсь, ваше высочество, что вы хорошо отдарили её величество за меня.

Глава 4

Всюду циновки — бамбук и камыш,

В спальне покой и глубокая тишь.

Встанешь поутру от сна тишины,

Скажешь: «Раскройте мне вещие сны!

Те ль это сны, что нам счастье сулят?

Снились мне серый и чёрный медведь,

Змей мне во сне доводилось узреть».

Главный гадатель ответствует так:

«Серый и черный приснился медведь —

То сыновей предвещающий знак;

Если же змей доводилось узреть —

То дочерей предвещающий знак!»

Ши Цзин (II, IV, 5)

– Зелёные закаты, – сказала Мудрая Цаганцэл, – бывают раз в столетие или два.

Она подкинула хворосту в очаг. Тот выбросил в воздух сноп искр. Интересно, это в честь нас запаслись, или в здешней лесостепи им действительно хватает дерева на отопление?

– Однажды закат наливается багровым и зелёным, как молодая трава, цветом. Старики говорили – это раскрывается само Небо. И тогда с запада приходит необычный человек.

За пологом юрты завывал ветер. К вечеру пошёл снежок, после наступления темноты перешедший в самую настоящую метель. Когда я попыталась выглянуть за полог, то едва разглядела соседнюю юрту. Ночевать я, видимо, останусь в гостях у шаманки, но меня это не огорчило – всё равно мужчины сейчас пьют в главном шатре, а находиться среди не знающих языка женщин мне было тоскливо. Я не госпожа Мий, чтобы мериться с ними рукоделием.

Снаружи взвыло как-то особенно яростно, войлочные стены задрожали, и я невольно поёжилась, поправляя меховую накидку. Самое время сидеть у огня, пить чего-нибудь горячее и слушать страшные сказки. Или не страшные.

– И что в нём необычного? – спросила я, чтобы не молчать.

Мудрая остро глянула на меня и усмехнулась.

– Что необычного… Он вершит великие дела. Само Небо посылает его к нам на спасение или погибель. Две империи стоят, потому что пришедший из зелёного заката военачальник не дал Северу поглотить Юг. Люди плавают через Южное и Восточное моря на острова, потому что пришедший из зелёного заката корабел построил первый корабль. Император Гай-ди был разбит и погиб у Небесных гор, потому что против него выступил пришедший из зелёного заката колдун.

Она помолчала.

– К нам тоже однажды пришёл такой человек, – с ноткой гордости произнесла она. – Великий шаман и целитель, он спас наш народ от страшной болезни, что гуляла тогда по степи. Меня учила его внучка. Жаль, что его род оказался недолговечен, но мы каждую луну приносим жертвы ему и его родным.

Она встала, отошла стоящему на столике ларцу и вынула из него какой-то предмет. Вернулась к очагу и тщательно развернула предохраняющую его ткань.

– Вот что мне осталось в наследство от моей наставницы. А она получила эту книгу от своего деда, Нэйкэла-целителя. Здесь записаны все его рецепты и заклинания, но после смерти Мудрой Хоргонзул никто не может прочесть эти письмена.

Я молча смотрела на лежащий передо мной том из пожелтевшей бумаги в тёмном потёртом переплёте. Я могла прочесть эти письмена. «Учебник частной патологии и терапии внутренних болезней. Том второй» было вытеснено выцветшей золотой кириллицей на обложке. С «ятем», «ерами» и «и» с точкой. Протянув руку, я молча открыла верхнюю крышку переплёта. «Для студентов и врачей» гласила надпись мелкими буквами на титульном листе под заглавием, а ниже уточнялось, что это уже десятое издание. Год издания был 1916-й, издательство – «Практическая медицина», адрес – Петроград, Сампсоньевский переулок, 61. Автор – некий Адольф Штрюмпель, переводчик – доктор Серебренников.

Я поняла, что ладони у меня вспотели, и подавила желание вытереть их об одежду. Сердце глухо бухало в груди, отдаваясь в ушах.

– Расскажите мне о нём, – попросила я. – О Нэйкэле-целителе.

Увы, рассказать Мудрая могла немного. Вернее, как раз много, его жизнь хранилась в памяти племени чуть ли не по дням, но перипетии шаманского пути моего соотечественника меня не слишком интересовали. А о его происхождении Цаганцэл знала лишь то, что он рассказывал о себе сам. И говорил он примерно то же, что и я – мол, из далёкой западной земли, где чудес столько, что плюнуть некуда, превратностями судьбы заброшенный на восток. А кому ж прийти из страны чудес, как не великому шаману.

Единственное, что меня заинтересовало, так это то, что Нэйкэл-целитель отправил своего подросшего сына путешествовать из степи по более цивилизованным землям – учиться и набираться ума-разума. Что характерно – на восток, а не на запад. В частности, собирать сведения о зелёных закатах и необыкновенных людях.

– Но никого больше Хортун не встретил, – поведала мне Цаганцэл, – лишь слышал рассказы стариков.

Я покивала. Глупо было думать, что попаданцы вроде меня ходят тут табунами. То, что я наткнулась на следы хотя бы одного – уже большая удача. И всё же, видимо, разочарование отразилось на моём лице.

– Тебя ждёт непростая судьба, – сообщила внимательно наблюдавшая за мной Мудрая. – И ты должна будешь сделать то, что за тебя никто не сделает.

– Да уж конечно, – усмехнулась я. Великий колдун и столь же великий шаман, великий генерал, великий корабел – и я. Ничем не примечательная секретарша. На Жанну д’Арк не тяну, на прогрессора – тоже. Разве что всё-таки научу местных вязать варежки. Странная логика у этих перемещений.

А, впрочем, кто сказал, что в них есть вообще какая-то логика? Кто решил, что попаданцы творят исключительно великие дела? Те, кому повезло обладать подходящими знаниями, пробивным характером и оказаться в нужное время в нужном месте, те прославились. А сколько их было на самом деле, сколько из них просто сгинули или прожили ничем не примечательную жизнь, не оставив следа в памяти народной – бог весть.

Глава 5

Южные горы возвысились в той стороне,

Лис только бродит за самкой один в вышине.

В княжество Лу вся дорога проходит ровна.

Циская наша княжна в дом проедет по ней,

Наша княжна в дом супруга уж едет по ней —

Вам для чего неустанно грустить в тишине?

Ши Цзин (I, VIII, 6)

– Ты точно хорошо себя чувствуешь? – в который раз спросил Тайрен.

– Ваше высочество, – улыбнулась я, – беременность – это не болезнь. Со мной всё в порядке.

Я и в самом деле чувствовала себя неплохо. Тошнота после еды прошла, как не бывала, наступившая летняя жара делала ненужным обогрев жаровнями в шатре, так что я могла нанюхаться дыма лишь от кухонного костра, но от него просто надо было держаться подальше. Приступы сонливости тоже прошли, так что единственное, от чего я чувствовала дискомфорт, была постоянная тряска в карете. Да ещё тяжесть в животе, но поскольку ходила я мало, то переносилось это относительно легко. Живот уже вырос настолько, что выделялся даже под здешними, довольно свободными одеяниями, но госпожа Мий со служанками на совершенно добровольных началах перешили мне всё нижнее бельё, так что проблем с одеждой у меня не было. К счастью, духоты удавалось избегать – я держала занавески кареты откинутыми, пользуясь тем, что мы были не в городе, и в округе не было моралистов, способных мне запретить.

А если бы и нашлись, то я послала бы их лесом. Я беременна и должна думать о своём здоровье и здоровье будущего ребёнка, между прочим, внука императора по прямой линии. Вот вам!

Хотя мужчин, от нескромных взглядов которых порядочная женщина должна прятаться, вокруг хватало. Наша охрана пополнилась отрядом, прибывшим из столицы под предводительством старого знакомого Гюэ Кея. Похоже, он выехал сразу за гонцом и гнал как мог, потому что явился в Анту всего через неделю после прибытия послания, когда мы уже закончили приготовления и собирались в путь. Я представляла себе, как матерились стражники, узнав, что у них не будет даже пары дней на отдых, но их мнением господа, как всегда, не интересовались. Впрочем, и этого могло не быть, Кей признался, что рассчитывал встретить нас уже в дороге.

Встреча друзей вышла радостной, даже ко мне офицер Гюэ заметно помягчел, видимо, будущий ребёнок примирил его с моим существованием. Ведь я, что ни говори, готовилась выполнить основное женское предназначение. А Тайрен со смешком признался мне, что друг однажды спросил его с детской непосредственностью: а не боится ли принц меня разлюбить? Ведь тому же императору, как оказалось, не принято было видеть забеременевшую от него наложницу до самых её родов, чтобы её подурневшая внешность не отбила у него охоты впредь иметь с ней дело.

– Что бы они все понимали! – сказал Тайрен. – Ты стала ещё красивее, чем была.

Я едва не поперхнулась, вспомнив, как его высочество охарактеризовал меня, увидев в первый раз. Но напоминать ему об этом сочла неразумным. Тем более что я и правда выглядела неплохо. Ничего не отекало, никаких пятен на лице не выступало, а таких пышных волос у меня отродясь не было. И такой бархатистой кожи.

Если бы ещё зуб не выкрошился… Нет, пока он не болел, но ведь мог начать в любой момент.

Отёки тоже ещё вполне могли появиться – жара уже угрожающе нависала над империей, и хотя пока была терпимой, но пить хотелось всё больше и чаще. На юг мы из-за моего состояния ехали медленнее, чем на север, чаще делали остановки, так что в Таюнь, по моим подсчётам, должны были прибыть дай бог к середине лета. То есть в самый-самый разгар.

Однако пока крыша кареты или шатра, сквознячок из окон и веер меня вполне спасали. Так мы перевалили через первую горную цепь, на этот раз задержавшись в гостеприимном городке на три дня, и двинулись дальше. На ночь здесь к нашим услугам, как и прежде, были почтовые станции, а в полдень мы всегда останавливались на дневку. Вот и теперь Тайрен сам помог мне вылезти из кареты и отвёл в тень от деревьев, пока прислуга суетилась, расставляя шатёр и готовя обед.

Как же хорошо всё-таки сидеть в сторонке, пока остальные работают, и ничего не делать! А то как вспомню путешествие в Светлый дворец с императрицей…

Пока я лениво размышляла о своей лени, сидя на заботливо принесённой мне подушке, Тайрен обошёл поляну, на которой расположился наш обоз, перебросился парой слов с Кеем, и вернулся ко мне.

– Скоро сделают чай, – сказал он. – А пока хочешь водички из ручья?

– Здесь есть ручей?

– Ага, вон там.

– Давайте, ваше высочество, – мелькнули мысли о холере, дизентерии и прочих радостях, могущих проистекать от сырой воды, но я их прогнала. В конце концов, пила же я на родине воду из родников и колодцев, и ничего. И из ручьёв пила, хотя и редко.

– Держи, – Тайрен протянул мне металлическую флягу. Вода в ней отдавала металлом, но я всё равно сделала большой глоток.

– Спасибо. Интересно, откуда этот ручей течёт?

Мы остановились в рощице между холмов, выглядевших довольно сухими и голыми. Должно быть, потому тут и выросли деревья, подумалось мне, что вода близко.

– Не знаю. Но едва ли исток далеко. Ручей совсем маленький.

– Ваше высочество, а давайте его поищем! – загорелась я. Оставаться на месте мне уже наскучило, хотелось размять ноги.

– А ты не устала?

– Я устала сидеть.

– Ну, ладно, – Тайрен легко поднялся и протянул мне руку. – Но если устанешь, то сразу скажи.

– А мы тихонечко…

Ручеёк бежал в небольшой ложбинке, поросшей травой и кустами, так что пробираться через них иногда было непросто. Тайрен шёл первым, находя дорогу и иногда помогая мне в трудных местах. Лагерь скоро скрылся из глаз, людские голоса стихли, и могло показаться, что мы в роще совсем одни. Только иногда шелестел ветерок в листве, да щебетали птицы. Птицы всегда что-нибудь щебечут, кроме разве что зимы.

Глава 6

Коль сыновья народятся, то спать

Пусть их с почетом кладут на кровать,

Каждого в пышный оденут наряд,

Яшмовый жезл как игрушку дарят.

Громок их плач... Заблестит наконец

Их наколенников яркий багрец —

Примут уделы и царский дворец!

Если ж тебе народят дочерей,

Спать на земле уложи их скорей,

Пусть их в пелёнки закутает мать,

В руки им даст черепицу играть!

Зла и добра им вершить не дано,

Пищу варить им да квасить вино,

Мать и отца не заставить страдать.

Ши Цзин (II, IV, 5)

Я стояла рядом с колыбелькой, с непреходящими нежностью и удивлением разглядывая крохотное существо, что мирно посапывало сейчас на белоснежных простынках с вышитыми на них тигриными мордочками – оберегами от сглаза. Как будто бы не этот ангелочек сегодня устроил бессонную ночь мне и своим нянькам. Я так и не поняла, в чём была причина ночного концерта: может, животик болел? Няньки хором уверяли меня, что для маленького ребёнка плакать по ночам – вполне нормально, но сами волновались не меньше моего. Не то переживали за маленькую принцессу, не то за моё настроение и расположение к ним.

Впрочем, до принцессы малышка ещё не доросла – так звались только дочери и сёстры императора, а внучка носила странный для моего слуха титул «областная госпожа». Госпожа, кстати, так официально и оставалась безымянной. Имя ей должен был выбрать глава семьи, то есть лично его величество, а он что-то не торопился. Шёл уже второй здешний месяц, а император всё раздумывал и ждал, когда гадатели укажут благоприятный день для именования своей единственной пока внучки. Меня уверили, что это тоже нормально, между рождением и наречением имени может пройти и несколько месяцев. Сама же я звала её местным словом Ксиши – Радость. И потому, что она действительно была моей маленькой радостью, и потому что похоже на «Ксюшу». А что, Ксения – хорошее имя.

Тайрен к именованию дочери никакого интереса не проявил.

Девочка шевельнулась, приоткрыв глазки – пока ещё бессмысленные, несфокусированные. Звякнули привязанные к ножкам бубенчики, всё от того же сглаза и прочих злых сил. Я наклонилась ниже и легонько дотронулась до тёплой щёчки. Она такая маленькая! И всё у неё как настоящее – и реснички, и пальчики, и ноготки на пальчиках… Тьфу ты, что я несу – конечно, у неё всё настоящее! И я всё никак не могла перестать этому удивляться. Неужели вот это крошечное существо совсем недавно было частью моего тела? Неужели оно вышло из меня? Я создала её, пусть не руками, не разумом, но самой своей плотью и кровью. И вот она лежит в колыбели передо мной, совсем отдельный маленький человечек. Однако, сознавая разумом отдельность дочки, я всё никак не могла его прочувствовать. Когда она плакала сегодня ночью, я постоянно ловила себя на недоумении: почему я не понимаю, отчего? Если ей больно или неприятно, разве у меня не должно болеть вместе с ней?

– Кто это тут у нас такой маленький? – подчиняясь инстинктивной потребности всех матерей, заворковала я. – Кто это у нас такой хорошенький? А чьи у нас глазки? Папины. А чей у нас носик? Папин. А чей у нас ротик? Тоже папин!

Конечно, насчёт ротика и носика это я загнула – невозможно у такого маленького ребёнка с уверенностью сказать, на кого похожи его черты. Но вот глазками она совершенно точно пошла в отца – передо мной лежала маленькая азиаточка. И хорошо, не придётся всю жизнь выслушивать шипение насчёт «круглых» глаз.

– Опять сюсюкаешь?

Я выпрямилась, подавив раздражённый вздох – в комнату вошёл Тайрен. Его отношение к дочери было для меня источником постоянных огорчений. Кажется, он настолько уверился, что нашим первенцем непременно будет сын, что девочку просто отказывался принимать. Вплоть до того, что как-то назвал её «твоя дочь». Пришлось напомнить, что и ему она вообще-то тоже не чужая. Порой мне казалось, что он просто ревнует меня, когда высказывает недовольство тем, что я слишком много времени провожу с ребёнком. Мы даже ссорились из-за этого. Я напоминала, как он обвинял меня в отсутствии сердца из-за того, что я отношусь без энтузиазма к идее продолжения рода. А вот теперь, когда ребёнок родился, кто из нас ведёт себя как бессердечный? «Так девочка же!» – отмахивался он, а я агрессивно спрашивала, не считает ли он, будто девочки меньше нуждаются в родительской любви и заботе, чем мальчики. «Соньши! – Тайрен закатывал глаза к потолку. – О ней есть кому позаботиться! Ты ведёшь себя так, словно во дворце не осталось ни одной служанки».

Словно уловив моё состояние, Ксиши тихонько хныкнула, и Тайрен сразу же поморщился.

– Опять будет реветь? – спросил он.

– Думается мне, что ваше высочество, когда только родились, ревели ничуть не меньше, – я взяла девочку на руки.

– Я ревел даже больше, – Тайрен неожиданно улыбнулся. – Говорят, я был непочтителен ещё в материнской утробе.

– Это как? – я вскинула глаза в лёгком обалдении.

– Толкался сильно.

Я только и смогла, что покачать головой, не находя слов. Вспомнилась замечание Кея: «А, сразу видно, что твой ребёнок…» Нет, конечно, у местных всегда были довольно странные представления об окружающем мире. Но обвинить в непочтительности нерождённого ещё младенца, это… это сильно.

– О, – пока я укачивала малышку, Тайрен оглядел комнату и остановил взгляд на книгах на столе. – Решила изучить правила поведения?

– Ну… да, – раз уж вместе с повышением ранга мне вменилось в обязанность наблюдать за поведением своих товарок по гарему, надо же знать, что это за добродетели, в которых я должна их наставлять. Так что я проштудировала пресловутое «Поведение женщин» госпожи Пэн, и ещё принесённую мне вместе с ней из библиотеки «Книгу о женской почтительности» госпожи Вейс, а теперь готовилась приступить к сборнику биографий знаменитых женщин, которых местные моралисты сочли достойными подражания. Уже успела заглянуть в первую главу, и поняла, что основная заслуга прославляемой там дамы состояла в том, что она, будучи любимой наложницей императора, отказалась сесть с ним в одни носилки, дабы не отвлекать его от размышлений о государственных делах. Надо же, какая жертва!