Глава 23

Северный ветер дыханьем пахнул ледяным,

Снежные хлопья упали покровом густым…

Если ты любишь, если жалеешь меня,

Руку подай мне — вместе отсюда бежим.

Можем ли ныне медлить с тобою, когда,

Всё приближаясь, надвинулась грозно беда?

Ши Цзин (I, III, 16)

— Плыли как-то на одном корабле чиновник, торговец и монах. Вдруг корабль налетел на скалу и разбился. Кое-как эти трое выбрались на маленький безлюдный островок. Ходили они по островку, осматривались и нашли запечатанный сосуд. Сломали печать, открыли крышку, а оттуда вылез могущественный дух. Вы, говорит, освободили меня из тысячелетнего заточения, и в благодарность я выполню каждому из вас по два желания. Ну, торговец сразу сказал — хочу мешок золотых слитков и домой. Чиновник тоже недолго думал: хочу красивых наложниц и домой. Остался монах в одиночестве. Посидел, поразмышлял и говорит: «Хорошие были люди, жаль с ними расставаться! Кувшин вина и обоих обратно».

Все рассмеялись. Я улыбнулась веселящемуся императору и подумала, что в только в искренности его смеха и могу быть уверена.

Следствие, слава богу уже закончилось, приговоры были вынесены и приведены в исполнение. Оказалось, что вырезание до девятого колена грозило не только семье Эльм, и я порой малодушно радовалась тому, что не знала об этом раньше. Потому что если шурин и его семейство для императора всё же были не совсем чужие, и пощаду для них удалось вымолить достаточно легко, то кто знает, что бы было, вздумай я просить за семьи врачей и приближённых императрицы. А иногда я казнила себя, что не додумалась до очевидного и хотя бы не попыталась спасти ещё хоть кого-нибудь. Но дело было сделано. Казни шли целый месяц, немногие уцелевшие отправились на Скрытый двор или в лучшем случае в пожизненную ссылку. Ван Лэй с сыновьями и дядей сидел в тюрьме, и, похоже, император до сих пор не придумал, что же с ними делать дальше, если уж не казнить. Остальное семейство Эльм также отправилось куда-то в приграничную область. Как ни странно, смерти избежала и императрица: её отправили в какой-то дальний горный монастырь, замаливать грехи, видимо.

Какой смертью умерла Усин, я так и не решилась спросить.

Кто выиграл от всего происшедшего, так это Гань Лу. Бывший рядовой лекарь, со сроком за спиной, как сказали бы в нашем мире, в один миг оказался удостоен высочайшего доверия и милости. Фактически он возглавил почти начисто уничтоженную гаремную Службу врачевания, и теперь энергично поднимал её из руин, подбирая новых лекарей, служителей и аптекарей. И никто не сомневался, что закрепление за ним новой должности и нового ранга вопрос лишь времени. Второй, кому гаремные перестановки оказались скорее на пользу, была Благородная супруга. С момента ареста её величества и по сей день госпожа Тань естественным образом взялась рулить всеми делами Внутреннего дворца, как, собственно, ей, заместительнице императрицы, и надлежало. И, хотя многие ждали, что я попытаюсь отодвинуть её от ведения дел, когда достаточно оправлюсь, и такая возможность у меня, несомненно, была, я не стала и пытаться. Чем сломала шаблон, по крайней мере, своим людям. Они, поглядывая на меня со смесью страха и восхищения, уже начали судачить меж собой о том, что мне надлежит сделать, став хозяйкой гарема, и были, кажется, изрядно разочарованы, поняв, что я ни во что не собираюсь вмешиваться. Во всяком случае, больше, чем это совершенно необходимо.

А вот третьим, кого можно было поздравить, стал его величество. Успешно оправившись от пережитого потрясения, вызванного осознанием, что, оказывается, окружающие могут ставить свои интересы выше, чем его, император вдруг расцвёл и скинул добрый десяток лет. Причина выяснилась достаточно быстро — он ждал нового сына. И почему-то непременно от меня. Теперь, когда стало ясно, что проклятие Небес тут не при чём, казалось бы, в его распоряжении был целый гарем — размножайся не хочу. Но нет. Император терпеливо дожидался, пока я достаточно окрепну, чтобы снова начать со мной супружескую жизнь.

— Я назову его Шэйрен — Слава мира, — говорил он, поглядывая на мой живот так, словно вожделенный мальчик уже был в нём. И я с улыбкой кивала, даже не пытаясь напомнить, что это может оказаться и девочка, и дивясь, насколько похожи мои отношения с отцом и сыном. Та же невесть откуда взявшаяся страсть, те же, чуть ли не слово в слово повторявшиеся упрёки в холодности и недостатке любви, которую я обязана предоставлять по первому требованию, та же святая убеждённость, что вот сейчас-то я, ух, нарожаю!.. Для полной симметрии оставалось только родить ему вторую дочь.

Гарем выжидательно притих. Его обитательницы льстили мне в глаза и при этом старались избегать. Единственной, кто как ни в чём не бывало поддерживала со мной отношения, оставалась Тань Мэйли. Отчасти поэтому я не стремилась взять на себя груз забот о гареме. Предпочитала наблюдать, что и как она делает, и мотать на ус. Просто на всякий случай, далеко в будущее я не загадывала.

— Я должна поблагодарить вас за ваши письма, — сказала я ей, когда она пришла меня навестить после моего возвращения в Таюнь. — Благодаря вам моя Лиутар словно бы всё это время была со мной.

— Не стоит благодарности, — с грустной улыбкой отозвалась госпожа Тань. — Мне ли не знать чувств матери, разлучённой со своим ребёнком?

Я сочувственно вздохнула. Переписка с Благородной супругой действительно изрядно скрасила мне месяцы моего добровольного затворничества во дворце Успокоения Души. Конечно, из дворца Полночь мне тоже слали отчёты, но они были в основном о состоянии здоровья и развития маленькой госпожи, а Тань Мэйли писала о повседневных, но таких дорогих сердцу матери мелочах: как Лиутар непочтительно разорвала свиток с охранными молитвами, как она залезает на диван, а потом смело шагает с края, так что еле успевают ловить, как внезапно возлюбила игрушку — меховую собачку, и спать теперь соглашается только с ней. И после, окрепнув достаточно, чтобы снова начать навещать дочь, я частенько заставала Благородную супругу во дворце Полночь. Так что вскоре мы уже просто начали ходить к Лиутар вдвоём, и я не испытывала никакой ревности, глядя, с каким удовольствием она возится с малышкой.

Вот и сегодня мы собрались в её дворце Небесного Спокойствия: хозяйка, его величество, я и ещё несколько приглашённых дам. Его величество, впрочем, говорил почти исключительно со мной и немного — с Благородной супругой, несмотря на все старания остальных вовлечь его в беседу. Мы глубокомысленно обсудили, какой тёплой в этом году была осень, какие прекрасные хризантемы расцвели в цветнике Благородной супруги, какими пышными и весёлыми были праздники, несмотря на выступления негодяев-смутьянов, недовольных летним наводнением и вздумавших роптать против воли пославшего его Неба…

— Так значит, всё же дошло до выступлений? — уточнила я.

— Да, в одной из провинций на северо-западе, — отмахнулся Иочжун. — Я уже послал туда войско. Скоро эта проблема будет решена.

— И велико ли выступление, ваше величество? Сколько там мятежников?

— А вот когда вернутся и отчитаются, тогда и узнаем…

Я не нашлась, что ответить. И в самом деле, императорское ли это дело — мятежников считать? Особенно если осталась всего лишь неделя до обозначенного врачом срока, когда спальня любимой жены снова станет доступной.

— К счастью, ни у кого во Внутреннем дворце в тех местах нет родных и друзей, — с улыбкой вмешалась Благородная супруга. — Мы можем быть спокойны и служить вашему величеству, ни на что не отвлекаясь.

Я вспомнила одну из своих служанок, у которой, я точно знала, родня на северо-западе есть. Правда, не могу сказать, в той ли провинции, надо будет уточнить и при необходимости предложить помощь. Однако благородные дамы и господа, говоря слова «все» или «никого», всегда имели в виду лишь ровню, не вспоминая про слуг. Так что я удержалась от уточнения.

— Не сомневаюсь в вашем рвении, — благосклонно кивнул его величество.

— Если тревога мешает служить его величеству, следует отринуть тревогу, — заметила одна из дам. — Вся империя — одна семья, и его величество — отец всем отцам. Верность ему превыше всего остального.

— Так нас учат святые учителя, — поддакнула вторая. — Принимать все вещи такими, какие они есть, и не быть вещью для вещей. И тогда никто не сможет навязать нам своё бремя.

— А ещё они учат, — не выдержала я, — что царство для правителя — что пышная шкура для лисы: источник опасностей и тревог, и лучше сбросить его и вольно странствовать на безлюдном просторе. Но разве его величество может себе это позволить?

— И правда, — тут же кивнул император, не дав воцариться неловкой паузе, — мы здесь не монахи и не священники и не можем полностью встать на путь очищения. Только наши предки были просты и безыскусны, они следовали превращениям мира и хранили в себе подлинное. Ныне же мир не таков, и нам до них далеко.

Все присутствующие тут же хором согласились, что да, мир испортился и люди измельчали, после чего оседлали одного из любимых коньков местных интеллектуальных бесед — принялись рассуждать о совершенном человеке. Выходило, что совершенный человек — это тот, про которого вообще ничего нельзя сказать: что он есть, что его нет, разницы никакой. Лишённый свойств, совсем обыкновенный, не ищет ни заслуг, ни славы, не оставляет следов, и о нём ничего не слышно. Прямое дерево срубают первым, колодец со сладкой водой осушают быстрее других, а значит, лучше всего ничем не выделяться, не испытывать ни ненависти, ни сострадания, ничего не знать и не пытаться себя проявлять, а следовать природе, в которой всё устраивается само собой. Мне оставалось только диву даваться, каким образом они ухитряются сочетать такие представления о совершенстве с искреннем почтением к учёности и искусствам.

— Даже всю жизнь практикующие духовные практики отшельники не всегда могут достичь совершенства, — вздохнул император, явно настроившийся на философский лад. — Что уж говорить о простых смертных?

— В общем, для того, чтобы ничего не знать, надо много этому учиться, — подытожила я. Уж не знаю, что такого забавного было в моих словах, но смеялся его величество долго.

Супружескую жизнь император возобновил точно по расписанию, выдержав ровно шесть местных месяцев. Я всё же опасалась, несмотря на все уверения Гань Лу, не повредил ли выкидыш моему здоровью, однако опасения оказались напрасными. Моё тело, вспомнив о своей фертильности, не желало останавливаться на достигнутом. Наступила зима, и незадолго до Нового года всё тот же Гань Лу подтвердил, что вожделенное для Иочжуна зачатие таки свершилось. Все придворные гадатели в один голос сулили нам мальчика.

Следующие несколько месяцев я чувствовала себя мухой, тонущей в меду. Убедившись наконец, что он снова может стать отцом, император затрясся надо мной, матерью его будущего ребёнка, как курица над яйцом, и принялся носиться, как дурак с писаной торбой. Меня днём и ночью окружал целый сонм служанок и дам, готовых не то что уловить — предугадать любое моё желание, или хотя бы намёк на него. Меня закармливали вкусностями, заваливали подарками, окружали всяческой заботой. Количество принадлежащих мне дворов уже перевалило за две тысячи, дорогими тканями можно было выстлать весь Внутренний дворец и обтянуть все стены, а драгоценностями — посыпать садовые дорожки вместо гальки. Император являлся ко мне почти каждый день, а если прийти не мог, то подарки удваивались. Все полы и поверхности моих покоев застелили мягкими коврами, на всех ступеньках положили пандусы из прочных досок, тоже покрытых коврами — а ну как я споткнусь и упаду? Будь воля императора, меня вообще не выпускали бы из постели, но мне удалось отстоять своё право на прогулки, хотя для этого пришлось воззвать к врачебному авторитету Гань Лу, чтобы тот подтвердил, что свежий воздух полезен для здоровья. Авторитет лекаря был непоколебим, но водили меня по саду исключительно под руки, и сопровождающие поминутно доставали меня вопросами, не устала ли я и не хочу ли вернуться. О прогулках верхом, разумеется, пришлось забыть, и даже о том, чтобы просто подойти к пруду, не могло быть и речи — все тут же начинали кудахтать так, словно я собиралась утопиться. Я зверела, рычала, пыталась даже истерить, но ничего не помогало. Однажды я дошла до того, что в первый и, надеюсь, в последний раз дала пощёчину особо настырной служанке. Спустя десять минут мне стало стыдно, и я загладила вину щедрым подарком, но осадочек остался. У меня, не у неё, она-то, кажется, была скорее довольна.

Иногда я думала о Тайрене и о том, что рождение брата вполне может похоронить его надежды на престол. Но старалась утешить себя мыслью, что пройдёт ещё немало времени, прежде чем мой ребёнок станет ему реальным соперником. Всё ещё может не один раз измениться. В любом случае, от меня сейчас в этом деле ничего не зависело, и оставалось только положиться на пресловутую волю Неба.

Гань Лу навещал меня каждый день, но чувствовала я себя превосходно, не было даже токсикоза, изрядно помучившего меня в первую беременность. Тем обиднее был этот постоянный надзор, не дававший насладиться жизнью. Быть любимой женой — тяжкая ноша… Даже других обитательниц гарема я теперь видела, только когда кто-нибудь приходил меня навестить. Что, впрочем, случалось не так уж редко, хотя бы по разу перебывали у меня все. Что бы там обо мне ни думали, но этикет, да и просто здравый смысл приказывал поддерживать добрые отношения с будущей матерью принца, имевшего все шансы стать любимым сыном. Многие при этом старались подгадать так, чтобы император застал их у меня, но нехитрая уловка не срабатывала. Иочжун первым делом безжалостно выгонял всех посторонних.

— Ваше величество, пощадите! — взмолилась я однажды, глядя на очередную шкатулку с набором украшений и ещё одно новое платье. — Даже будь у меня десять тел, мне за всю жизнь не надеть всё это и по одному разу!

Император добродушно посмеялся, но поток подарков не иссяк. Оставалось лишь смириться. Я пыталась отвлечься на дела, с помощью Шэн Мия разбираясь с новыми земельными приобретениями хотя бы на бумаге, а когда он уезжал по делам дворца Успокоения Души, управителем которого оставался, учила вязать Мейхи, окончательно заменившую Усин. Девушка схватывала науку на лету, и вскоре мы в четыре руки исполнили мой давний план и связали мне первый тёплый свитер. Получилось, правда, кривовато, к тому же он был мне немного велик, ну да лиха беда начало. Жаль только, что к этому времени уже потеплело, и пришлось отложить его до следующей осени.

Ещё одно развлечение внезапно предложил сам император. Как-то в разговоре, когда он расспрашивал об обычаях моей родины, связанных с детьми, я упомянула, что люди, обладающие средствами, могли в благодарность за дарование потомства построить храм. Иочжун тут же загорелся идеей и предложил мне самой поучаствовать в планировании будущего строительства. Кому именно будет посвящён храм, вопроса не возникло — конечно же, Нагши-И-Бу-Чадоподательнице! Вопрос был только в размерах и отделке и, соответственно, в объёме потребных средств. И надо было видеть, с какой нежностью император посмотрел на меня, когда я осторожно поинтересовалась, а не слишком ли накладным для казны выйдет понравившийся мне вариант. Похоже, я была первой из жён, которая при оказании высочайшей милости задалась ценой вопроса.

Всё рухнуло в один день. То есть, это для меня был один день, но за стенами дворца шла своя жизнь, в которую я и раньше-то была не слишком посвящена, и которую теперь неусыпной заботой от меня отрезали окончательно. А она шла, и оказалось, что как ни отгораживайся от неё, она найдёт способ дотянуться даже за крепкие дворцовые стены, нимало не интересуясь мнением обителей дворца на сей счёт.

В тот день император пришёл ко мне днём, и я несколько удивилась — обычно он навещал меня вечером, закончив с дневными делами, чтобы ничего не отвлекало. Я в тот момент как раз зевала над религиозно-философским трактатом. Он был чрезвычайно популярен, на него то и дело ссылались в беседах, и я решила, что раз так, то мне тоже надо его знать, но это чтение неизменно нагоняло на меня сон. Когда его величество вошёл, я даже с некоторым облегчением встала и поприветствовала его. И тут же увидела, что что-то не так. Вид у императора был озабоченный и виноватый.

— Соньши, — сказал он, — вели слугам сейчас же собираться. Мы должны уехать сегодня же. Или не позднее завтрашнего утра.

— Уехать? — изумилась я. — Куда? Зачем?

Уж если меня в сад выпускали со скрипом, то что должно было произойти, чтобы отправить меня в дальнюю дорогу?..

— В один из монастырей в горах Белых Облаков. Там нас не достанут.

— Кто?! — ещё больше изумилась я.

— Враги, Соньши. Они подошли к столице. И у нас больше нет войск, способных преградить им путь.

— Враги? — я, чувствуя, что ничего не понимаю, опустилась на диванчик. Император продолжал стоять, и нарушение этикета его никак не взволновало. — Откуда? Неужели… это те повстанцы?

— Нет, не они, — император покачал головой ещё смущённее. — Это племена степных варваров. Целые орды вторглись через наши заставы на границе степи, разбили две наши армии и идут прямо сюда.

— Но разве в столице нет гвардии, нет гарнизона, способного её защищать?

— Я не могу рисковать. И тем более я не могу рисковать тобой и ребёнком. Двор уезжает в место, в котором мы сможем переждать, пока опасность не минует. Степняки всегда рано или поздно уходят.

Я молча смотрела на него. Двор бежит, император бежит, бросая столицу на произвол судьбы. Когда дерево падает, обезьяны разбегаются — здешний аналог наших крыс, бегущих с тонущего корабля. Через границу со степями произошло вторжение, вполне возможно, прокатившееся через тот самый городок Анта, где мы с Тайреном коротали ссылку. Госпожа Мий Нуо, её муж, остальные, которых я успела узнать там — живы ли они? В стране, где я живу, уже бог знает сколько времени идёт не просто мятеж, а война, и хоть бы одна собака мне сказала! Но нет, нужно беречь драгоценное спокойствие не менее Драгоценной супруги. И вот уже сама столица под угрозой, а я ничего, ничего не знала!!!

Но набрасываться с упрёками на дражайшего супруга было, по ещё одному местному выражению, всё равно, что искать сбежавшую лошадь на опустевшем рынке — поздно и бесполезно. Я встала и обвела взглядом свой замерший курятник:

— Вы слышали, что сказал его величество? Живо собираться!

В глазах его величества мелькнуло что-то, похожее на уважение. Тишина разбилась, служанки с причитаниями заметались, плач стоял такой, словно враги уже ворвались во дворец и готовились всех резать. Собирались они тем не менее довольно споро, но выехать в тот же день всё равно не получилось. Лично я взяла бы только необходимую одежду да деньги, но бежать собирался весь гарем, попытавшийся увезти с собой только что не стены. И как ни подгоняли дам приставленные следить за порядком евнухи, более-менее готовности удалось достичь только вечером, когда стало ясно, что императорский обоз успеет выехать разве что за ворота, а там всё равно придётся остановиться на ночёвку. А раз так, что уж лучше переночевать в своих постелях.

Выехали рано утром, и как же это путешествие отличалось от всех остальных, что мне уже пришлось пережить! Если вчера опасность ещё можно было счесть надуманной, то сегодня было видно, что и весь наш обоз, и город, что мы покидаем, пропитаны страхом. Я, как и положено приличной даме, сидела в карете за занавесками, но время от времени приподнимала их и видела, какими угрюмыми взглядами провожают нас горожане, как мрачны лица сопровождающих нас воинов, как много на улицах закрытых домов и лавок. Я даже успела увидеть, как какой-то мужчина на перекрёстке плюнул вслед украшенной драконом и тигром императорской карете. Стража угрожающе двинулась в его сторону, и мужчина мгновенно исчез в переулке.

После первого привала его величество пригласил меня в свою карету, и там я всё же расспросила, как империя дошла до жизни такой. Оказалось, что всё началось с того самого внутреннего восстания, заполыхавшего прошлой осенью из-за последствий наводнения. Восставшие громили государственные амбары, присваивая заготовленные для государственных нужд запасы зерна, и устраивали самосуды над чиновниками. Когда же против них были посланы воинские отряды, люди, вопреки ожиданиям, не разбежались, а схватились за оружие. Которого оказалось неожиданно много, и обращались с ним неожиданно умело. Я, снова вспомнив свои разговоры с Тайреном, спросила, не та ли это провинция, где чиновников уже несколько лет убивала какая-то банда? Оказалось, та самая, и не только убивала, но и грабила правительственные обозы и учреждения, так и оставшись безнаказанной. Так что, вполне возможно, именно эта самая банда и стала ядром повстанческой армии. Зимой военные действия приостановились, но весной вспыхнули с новой силой, да так, что пришлось снимать со своих мест приграничные заставы и гарнизоны, чтобы не выпустить мятежников из провинции, ибо из других частей страны войска подойти просто не успевали. И вот тут-то через оголившуюся границу в империю хлынули степняки.

— Говорят, их передовые отряды составляют чжаэны, — хмуро добавил император. — Ты должна их помнить, ты ведь вошла во дворец вместе с их посольством, когда я согласился взять их под свою руку. Неблагодарные скоты!

И я опять промолчала, не став напоминать, что у чжаэнов была весьма веская причина обидеться на империю. Первую встретившую их армию, измотанную боями с мятежниками, степняки разбили сразу. Потом пришёл черёд второй, посланной первой на подмогу: она-то шла громить бунтовщиков и не ожидала наткнуться на степную орду, опустошающую всё на своём пути. Плохому танцору известно что мешает… Одно хорошо — восстание после всего этого как-то само собой заглохло. Видать, режущие всё, что движется, уносящие с собой всё, что плохо лежит и жгущие то, что унести не получалось, варвары оказались всё же страшнее своего, пусть и несправедливого правительства. Вот только лекарство было значительно хуже болезни.

Императорский обоз ехал вперёд, держа путь на юг и постепенно сворачивая к западу. Было начало лета, и в другое время можно было бы наслаждаться всеобщим цветением и отличной погодой, но путь проходил в угрюмом безмолвии. Служанки молчали, испуганно и умоляюще поглядывая на меня, но мне нечем было их утешить, я сама невольно задавалась вопросом, а не слишком ли медленно мы едем, и действительно ли враги захотят тратить время на осаду и взятие столицы, когда совсем рядом куда более беззащитная, медлительная добыча. К городу, в конце концов, можно будет вернуться и позже. Окрестности стремительно пустели, на полях не было видно работников, над крышами придорожных деревень не поднимались дымки. Жители бежали — на юг, как и мы, или под защиту столичных стен, трудно было сказать. Постоялые дворы и станции стояли закрытыми, и лишь однажды мы заночевали в полупустом городке. Градоначальник, встретивший его величество у ворот, всячески извинялся, что не получил уведомления о высочайшем визите и потому не смог встретить императора как должно, и в то же время пытался выспросить, что ему делать и точно ли враги дойдут сюда. Но ему так никто ничего толком и не ответил.

Люди вокруг становились всё мрачнее и испуганней, и даже вставшие на горизонте горы, в которых мы по идее должны были найти приют, казалось, никого не успокаивали. Дамы шептались между собой, сбиваясь в группки во время привалов, и снова начали поглядывать на меня, быстро замолкая при моём приближении. И это уже начинало нервировать. И если бы только дамы! Однажды я, в очередной раз выглянув в пути из кареты, поймала взгляд одного из гвардейцев, и очень мне этот взгляд не понравился. В другой раз, когда все остановились на ночёвку, и я пошла со своей свитой размять ноги, пока ставили шатры, то увидела издалека, как к императору пристают несколько чиновников из свиты, а он явно злится и отмахивается, и все при этом тоже то и дело смотрят на меня. Но стоило мне подойти, как его величество сделал всем знак молчать и фальшиво заулыбался, а на мой вопрос, что случилось, только и ответил:

— Ничего, дорогая, не обращай внимания.

Я пошла навестить Лиутар. Когда я ехала в своей карете, то брала дочку к себе, но если садилась в императорскую, то приходилось оставлять её на нянь: внучку император явно недолюбливал и решительно возражал против её присутствия. Группку женщин с ребёнком я увидела издалека, вокруг стояла охрана. Но когда я приблизилась, охранники, вместо того, чтобы с поклонами расступиться, как обычно, остались стоять, глядя на меня с таким видом, словно я была не матерью ребёнка, а разбойником Бармалеем.

— Дайте пройти, — сказала я, взглянув в глаза начальнику караула и стараясь не показать своей нервозности. Реакции было ноль.

— Как вы смеете не пускать госпожу Драгоценную супругу! — голосок стоявшей за моим плечом Мейхи подрагивал не то от возмущения, не то от страха. — Если его величество узнает, быть вам битыми палками, толстым концом!

Стражник перевёл взгляд на мою служанку, двинул челюстью, потом сплюнул, едва не попав мне на подол, и всё же сделал шаг в сторону. Я двинулась вперёд, прикладывая все силы к тому, чтобы не обернуться. К счастью, Лиутар увидела меня и кинулась ко мне, путаясь в длинном платьице и лепеча «мама!», так что отвлечься мне труда не составило. Вернувшись, я рассказала Иочжуну о происшедшем, и он пообещал примерно наказать наглецов, но было ли это сделано, я так и не узнала.

Ночь прошла спокойно, так же как и очередной день пути. Карету трясло немилосердно, здешние дороги были даже хуже тех, по которым я уже ездила на север, и малыш внутри меня, словно чувствуя, начал шевелиться, но никаких других неудобств я не испытывала. Вечером мы достигли очередной станции. Она не пустовала — всё же мы уже уехали довольно далеко от столицы, и люди здесь были не так напуганы. Вся свита и гарем, конечно, в доме не поместились, но император, приближённые и старшие жёны расположились под крышей, в то время как лагерь для остальных разбили на лугу в метрах трёхстах от станции.

— Скоро будем на месте, — ободряюще сказал император, когда мы расположились в самой большой комнате, и служанки помогали нам раздеться перед сном. — Тут совсем рядом монастырь Яшмового цветка, он высоко на горе, и можно было бы остановиться в нём, будь он хоть чуть побольше. Но придётся проехать подальше, до монастыря Цветущего Леса, это ещё несколько дней.

— Хорошо, ваше величество, — рассеянно отозвалась я. Уютно потрескивала свеча в бумажном фонарике, на столе стояли остатки довольно-таки скудного ужина. Всё же много продуктов с собой свитские увезти не смогли, а вынужденно принимавшие нас хозяева к визиту такой оравы не готовились. Я подошла к широкой постели, намереваясь улечься, когда в дверь постучали.

— Ваше величество, — в комнату заглянул Кан Гуанли, — офицер охраны со срочным донесением.

— Каким ещё донесением? — недовольно спросил его величество.

— Очень срочным, — и в дверь, отстранив растерявшегося от такой наглости евнуха, протиснулся человек в доспехах. — Ваше величество.

Он упал на колени, поклонился до земли, и, ещё не успев разогнуться, объявил:

— Подданный докладывает — в гвардии бунт!

— Что? — опешил Иочжун. Гвардеец выпрямился, и тут я его узнала:

— Гюэ Кей!

— Ты его знаешь? — император посмотрел на меня. — Впрочем, да, конечно…

— Ваше величество, — настойчиво сказал друг Тайрена, — гвардейцы сейчас собираются с оружием и факелами и хотят идти к вам с требованием предать казни госпожу Драгоценную супругу. Они кричат, что её подослали к нам чжаэны, и это она открыла им доступ в империю и одурманила разум вашего величества колдовством. И теперь нужно убить её, чтобы она не навлекла на всех нас ещё больших бед.

— Что ты несёшь? Как ты смеешь?!

Я посмотрела на окно. Потом шагнула к нему и толкнула раму. Нет, не показалось — от лагеря действительно доносился шум. Луг, где выстроились палатки, от станции отделял ряд деревьев и кустов, и сквозь листву было видно, что огней там становится всё больше и больше, они метались, мерцая между стволами рыжими злыми звёздами.

— Ваше величество, если мои слова не подтвердятся, предайте подданного любой казни, — сказал Кей у меня за спиной. — Но теперь надо спасать госпожу Драгоценную супругу. Я уже приказал запрячь карету. Если выехать прямо сейчас, до рассвета можно достигнуть ближайшего монастыря.

— Они идут, — сказала я, отворачиваясь от окна. Шум за ним становился сильнее, он накатывался, как волна. — Мейхи, подай мне платье.

— Они не посмеют, — император поднялся и подошёл ко мне. — Я их государь!

— Ваше величество, я не буду рисковать вашим ребёнком, — я сама удивилась стальным ноткам, прозвучавшим в моём голосе. Таким тоном я с ним ещё не разговаривала, и, кажется, император несколько опешил. Тем временем бледная Мейхи метнулась ко мне с ворохом ткани. Две другие девушки застыли как статуэтки.

— У вас нет времени одеваться, — Кей поднялся на ноги. — Накиньте верхний халат, сейчас тепло.

Я кивнула — и застыла, пронзённая внезапной мыслью:

— Лиутар!

— Областной госпоже ничего не угрожает, — тон Гюэ был спокойным и уверенным. — О ней никто не вспомнил, им нужны только вы.

Его слова звучали насколько веско, что я почти против воли кивнула и натянула халат.

— Соньши… — император отмер и схватил меня за руку. — Ты же не думаешь… они не… Они не посмеют, ведь ты моя супруга!

— Уже посмели, ваше величество, — сказал Кей. Шум всё нарастал, и я физически чувствовала, как одна за другой утекают драгоценные секунды.

— Ваше величество, — тихо проговорил господин Кан. — Боюсь, что он прав.

— Ваше величество, — добавила я, — мы скоро встретимся. Когда всё успокоится, вы вернётесь за мной.

Иочжун сглотнул — и молча кивнул, разжимая руку.

— Будет лучше, если ваше величество останется здесь и постарается их задержать, — добавил Кей. — Чтобы мы могли отъехать подальше. Госпожа, возьмите с собой одну служанку, в карете мало места.

Я кивнула Мейхи, и мы втроём быстро вышли. У порога я невольно оглянулась. Император стоял посреди комнаты — одинокий, несмотря на прислугу вокруг, растерянный старик, в котором не осталось совершенно ничего царственного. Все было сброшенные им годы вернулись в один миг, и привели с собой новые, сделав его ещё старше.

Когда мы вышли, в ворота уже колотили, но Кей повёл нас чёрным ходом. К задним дверям бунтовщики, к счастью, ещё не добрались, и карета предусмотрительно стояла у самой калитки, а возница уже сидел на козлах. Для самого Кея тоже была готова лошадь, он помог нам взобраться в кузов и вскочил в седло сам. Карета тронулась, стук колёс и копыт показался оглушительным. К счастью, дорога почти сразу ныряла в лес. Я несколько раз оглядывалась, выглядывая из окошка, но лесные заросли почти сразу скрыли станцию из вида. Было так темно, что я почти не видела сидевшую рядом Мейхи. Я зачем-то нашарила её руку, и её пальцы сжали мои. Так мы и ехали, крепко держать за руки. Не знаю, сколько прошло времени, минут двадцать, или полчаса, а потом Кей, ехавший позади, вдруг прибавил ходу, пронёсся мимо окна и возгласом остановил карету. После чего поравнялся с окном и заглянул внутрь.

— Госпожа, — его лица в темноте видно не было, — за нами погоня. Они верхами и, боюсь, в карете мы от них не уйдём. Но я могу взять вас в седло и попытаться проехать лесом.

Я снова высунулась из окна, но ничего не увидела и не услышала. Тем не менее мысли, что он шутит, у меня не возникло.

— А Мейхи? И возница?

— Если Небо будет к ним милостиво, они уйдут. Но больше двоих конь не унесёт.

«Боливар не вынесет двоих», — вспомнила я.

— Мы можем пойти через лес пешком…

— Нет. Они могут начать обшаривать округу. Их много, они на конях, пешком мы не уйдём далеко. Вылезайте, у нас нет времени препираться.

— Давайте, госпожа Драгоценная супруга, — Мейхи уже сосредоточенно возилась у меня за спиной. — Только дайте мне ваш халат. И возьмите мой.

В первый миг я не сообразила, о чём это она.

— Так все же знают… Волосы, и вообще… — только и смогла выдавить я, когда до меня дошло.

— Я закрою лицо и голову. Вас мало кто видел из мужчин, на самом деле. Может, это даст вам несколько лишних минут, — она уже избавилась от своего халата и теперь настойчиво тянула с меня мой. Кей отодвинулся от окошка, видимо, щадя мою скромность.

Мне до сих пор стыдно вспоминать об этом, но я уступила, в качестве оправдания думая о ребёнке. И только сказала:

— Если вас всё же догонят, бегите через лес.

— Да. Госпожа Луй, на Скрытом дворе живёт мой брат. Его зовут Яо Фань, ему только шесть лет. Позаботьтесь о нём.

Я закивала, сглатывая и не находя слов, после чего Кей решительно вытащил меня из кареты, посадил перед собой и крикнул «Гони!». Возница щёлкнул кнутом, и карета сорвалась с места, а конь, на котором мы сидели, сошёл с дороги и рысью углубился в лес. Кусты и деревья казались тенями и призраками, но Кей ехал уверенно, у меня создалось впечатление, что он видит в темноте куда лучше меня. И он не ошибся, когда остановил нас — спустя некоторое время позади появились быстро движущиеся огни. Едва ли маскировка Мейхи кого-то обманет, подумала я и снова пожалела, что не настояла на том, чтоб слуги бежали сразу, пусть и на своих двоих. Огней было много, я напряжённо прислушивалась, даже когда они скрылись из глаз. Показалось — или действительно слышны крики? И среди них — женский? Должно быть, я издала какой-то звук, потому что жёсткая ладонь зажала мне рот:

— Тихо!

Несмотря на обманчивую низкорослость, Кей был силён как Тайрен. Воины… Вдалеке снова замерцали редкие рыжие искры, и конь под нами прибавил хода.

— Умереть за своего господина — долг слуги, — тихо сказал княжич. — Помолитесь, госпожа Драгоценная супруга. Если ничто не помешает и нас не догонят, скоро мы будем на месте.

Загрузка...