Мелисанда

Глава 1

Мелисанду стерегли эти чужие люди. Привезли сюда и не давали ей отдохнуть. Она ничего не чувствовала, когда ее везли по мощенному булыжником двору. По обе стороны от нее шагали мужчины, готовые схватить ее, если она попытается бежать.

Напрасно они беспокоятся. Бежать у нее не было ни малейшего желания.

Поместили ее в комнату, где находились другие женщины; у одних лица были испуганные, у других – жестокие. Все с любопытством разглядывали новенькую, но ей это было безразлично.

Пол был устлан соломой; было холодно, пахло потом и немытым телом. В другое время ее бы от этого затошнило, но теперь она была способна думать лишь одно: «Это конец. Конец моим страданиям».

Мелисанда сидела на скамье, устремив взор на сложенные на коленях руки.

Кто-то сел рядом с ней:

– За что тебя, дорогуша?

Остальные обитательницы камеры столпились вокруг нее.

– Я убила человека, – сказала она.

Все с ужасом отпрянули от нее. Она убила человека. Она убийца.

Вскоре ее повели на допрос.

– Вы убили человека. Почему вы это сделали?

– Потому что хотела это сделать.

– Он был вашим любовником?

– Мы собирались пожениться.

– И он пытался… уклониться от обещания? Так было дело?

– Нет, он не собирался отказываться от меня.

– Но вы его убили?

– Да, я его убила.

– За что? По какой причине?

– Нужно было, чтобы он умер.

– Вы понимаете, что совершили преступление, наказуемое смертной казнью?

– Да.

– Вы можете что-нибудь сказать в свое оправдание?

– Нет.

– Но вы должны объяснить, почему это сделали.

– Я уже объяснила – он должен был умереть.

– Нельзя же убивать человека только потому, что вы считаете, будто он должен умереть.

Мелисанда молчала.

– Послушайте, я хочу вам помочь. Вам нужно подумать о защите.

– Никакой защиты быть не может. Я его застрелила и сделала бы это снова. Он должен был умереть.

Больше она не сказала ни слова. Она ждала… ждала конца, который наступит, когда ее шею затянет петля палача.

В камере ее никто не обижал. «Странная она, – говорили товарки по заключению. – Застрелила человека в Гайд-парке и ничего не говорит в свое оправдание. Она, видите ли, хотела видеть его мертвым. Разве это не странно?»

Мелисанда сидела неподвижно, погруженная в свои мысли, и лишь иногда улыбалась.

Ей казалось, что совсем недавно она была в монастыре. Как недолго она живет на свете. Всего восемнадцать лет. Слишком короткий промежуток времени, для того чтобы быть обманутой, разочароваться в жизни, убить человека.

То и дело она мысленно возвращалась к монахине, образ которой преследовал ее с детства. Теперь этот образ приобрел свое настоящее значение. С ней случится то же самое. Ее выведут к Ньюгейтской тюрьме и повесят. Соберется толпа, и люди будут смотреть, как ее вешают. Они будут говорить: «Это Мелисанда Сент-Мартин, девушка из монастыря, которая убила человека», будут смеяться и выкрикивать оскорбления.

Судьба ее все-таки не так жестока, как судьба той несчастной монахини. Ту замуровали в стене, обрекая на медленную мучительную смерть. А у нее на шее просто затянется петля, и она перейдет в другой мир.

К ней подошел один из тюремных надзирателей и тронул за плечо.

– Пойдем со мной, – сказал он. – Тебя вызывают.

Девушка машинально поднялась на ноги. Снова допросы? Но какое это имеет значение? Она не скажет им, почему убила Рендала, ведь иначе его смерть будет напрасной. Никто не должен знать, что она дочь сэра Чарльза Тревеннинга и убила человека ради того, чтобы сохранить это в тайне.

Вслед за тюремщиком она шла по коридорам, поднималась по лестницам. Ей было все равно, куда ее ведут, безразлично, о чем станут спрашивать. Она будет тверда в своем решении хранить молчание.

Мелисанду привели в какую-то комнату и заперли за ней дверь. Ей навстречу поднялся мужчина. И тут спокойствие покинуло ее. Она закрыла руками глаза, чтобы отогнать видение, которое не могла считать реальностью.

– Мелисанда! – Фермор подошел к ней, взял ее руки в свои и обнял.

Оцепенение вмиг ее покинуло. Она снова была жива. В этой комнате находились жизнь и смерть одновременно, и жизнь снова становилась желанной.

– Зачем?.. Зачем вы пришли?

– Как – зачем? Неужели вы думали, что я не приду? Как только я узнал… как только услышал. Я ведь вас искал… пытался найти. Почему вы убежали? Почему скрылись от всех?

Запрокинув голову, она посмотрела на него. Теперь она могла это сделать без страха. Для нее все кончено. Смерть уже протягивает к ней свои лапы, а он принадлежит жизни.

– Я рада… я так рада, что вы пришли, – сказала она.

– Конечно, я пришел. – Его глаза блестели. Она и забыла, какую они имеют власть. – Мы должны разобраться в истории, которая с вами случилась. Необходимо вызволить вас отсюда.

– Это тюрьма, – напомнила она. – Сюда сажают преступников. Как вы можете меня отсюда вызволить? Я убила человека.

– Но почему? Почему? Мы должны организовать защиту. Найдем лучших адвокатов, которые этим займутся. Неужели вы думаете, что мы допустим… допустим…

– Допустите, чтобы меня повесили? Вы не можете этому воспрепятствовать, Фермор. Я убила человека. Я убийца.

– Да что вы, Мелисанда! Вы и убийство! Это неслыханно. Я этому не верю. Вы сделали это в порядке самозащиты, а если это была самозащита, вас не могут повесить. Мы пригласим лучших защитников, что есть в Англии.

Она устало улыбнулась:

– Значит, вы действительно меня любите, Фермор? Он обхватил руками ее голову и стал целовать лицо – не так, как она ожидала, но нежно и осторожно, так, как раз или два делал раньше.

– Мелисанда… Мелисанда… почему это должно было случиться с нами? Как это произошло? Зачем вы убежали? Я искал вас повсюду. Я был вне себя от беспокойства. Все эти месяцы я продолжал вас искать. И вот, наконец, нашел, хотя и случился этот ужас.

– Мы нашли друг друга слишком поздно, Фермор. Знай мы, к чему это приведет, с самого начала устроили нашу жизнь иначе. Но что толку говорить об этом сейчас? Я рада, что вы пришли. До последней минуты буду об этом помнить… Когда буду стоять на помосте, а вокруг соберется толпа поглазеть на меня… когда настанет мой последний час, я скажу себе: «Он все-таки пришел ко мне. Он любил меня и потому пришел».

– Ради Бога, перестаньте! – встряхнул ее Фермор. – До этого никогда не дойдет. Вас освободят.

– Это невозможно. Я виновна. Я убийца… Я уже думала так однажды, когда видела, как уносили Каролину, но потом встретила ее в парке. Я не знала, что совсем скоро это случится по-настоящему…

– Перестаньте! – велел Фермор. – У вас просто истерика. Послушайте, нам не дадут долго видеться. Я хочу все знать и тогда пошлю к вам лучших адвокатов. Я непременно вытащу вас из петли.

– Но как вы сможете это сделать?

– С помощью денег можно сделать многое.

– Но не это… не это.

– Я не пожалею никаких денег, если понадобится, истрачу все, что у меня есть… А потом… найду способ раздобыть еще.

– О Фермор, – сказала она. – Вы лучше всех на свете! А я этого не знала. Вы высмеивали порядочность, добродетель. Я считала вас дурным человеком, но теперь уже ни в чем не уверена.

– Сейчас не время об этом говорить. Достаточно того, что я вас нашел. Я вытащу вас отсюда. Непременно. Клянусь, что сделаю это, и никто меня не оста овит.

– Фермор, вы заставляете меня желать… снова хотеть жить, тогда как я уже примирилась со смертью.

– Запрещаю вам говорить такие глупости. Вы не умрете. Это была самозащита, только так вы и должны говорить. Он угрожал вам пистолетом, и пистолет неожиданно выстрелил.

– Но все было не так, Фермор. Не могу вам сказать всю правду, но я его убила. Умышленно. Пистолет взяла из ящика моей хозяйки. Я выстрелила и убила его, потому что… потому что хотела, чтобы он умер.

– Он вам угрожал. Он угрожал, что убьет вас! Это была самозащита!

– Нет, Фермор, нет!

– Послушайте, Мелисанда. Состоится суд. Все возможное будет сделано. Есть разные способы, я уверен, что найду их.

– Фермор, – сказала она, – зачем все это? Будет лучше, если я останусь здесь. Что хорошего ждет меня в жизни?

– Это безумие! Как – что хорошего? Вы будете со мной – вот что хорошего, и мне не придется бесконечно вас разыскивать.

– А Каролина… ваша жена?

– Она очень огорчена. И считает себя отчасти виноватой.

– Она… она себя винит! Откуда она знает? Что она знает?

– То, что написано в газетах.

– Значит, история попала в газеты?

– Газеты пишут о таинственном убийстве в Гайд-парке. Утверждают, что он был вашим любовником, обещал жениться, а потом обманул.

Мелисанда засмеялась.

– Все так и было? Это правда?

– На этот вопрос я могу ответить. Это неправда.

– Что же было на самом деле, Мелисанда? Скажите мне, дорогая, я должен знать правду. Нужно подготовиться к перекрестному допросу. Ничего не бойтесь. Мы найдем лучших адвокатов. Я сделаю все, что в моих силах, а я, уж вы мне поверьте, способен на многое. Мелисанда, не бойтесь. Расскажите мне все. Уверяю, я смогу спасти вас.

– Мне многое нужно узнать, – сказала она. – Я и не предполагала, что все это имеет для меня такое значение. А оказывается, имеет. Что Каролина… она очень больна?

– Она сильно пострадала. Едва может ходить.

– О, это моя вина… Я это сделала.

– Глупости! Она сделала это сама.

– А вы, Фермор… вы и Каролина? Как обстоят дела между вами?

– Как они могут обстоять? Как обычно…

– Мне очень жаль.

– Не жалейте других. Подумайте о себе, вы в ужасном положении, моя дорогая. Вы должны действовать, но действовать разумно. Нам понадобятся все силы разума, чтобы выпутаться из этой истории. Но мы это сделаем, не бойтесь, хотя придется нелегко.

– Вы так сильны, – вздохнула она.

– А теперь особенно, потому что должен вас защитить… должен воздать вам за все… показать, что я всегда буду рядом, всегда, когда понадоблюсь вам. Не бойтесь, Мелисанда, но будьте благоразумны… рассудительны.

– Благоразумной… рассудительной! Мне все время это говорят. А я не могу понять, уразуметь, как со мной могло такое случиться?

– Послушайте меня, дорогая. Вам пришлось пережить потрясение, я понимаю, но в любой момент дверь может открыться, и вас уведут в камеру. Я все улажу, однако, ради всего святого, не будем терять времени. Мы должны придумать, что говорить… и так, чтобы никто не мог ни к чему придраться.

Мелисанда снова засмеялась, и этот истерический смех больше походил на рыдания.

– О Фермор, – сказала она, – вы нехороший человек. Вы были способны обманывать жену… Вы готовы обмануть правосудие, и все-таки… я жалею, что жизнь моя кончена… Мне бы хотелось жить и быть рядом с вами.

– Не смейтесь так. Конечно же, вы будете жить. Я не медленно пошлю к вам нашего человека, и он научит вас, как себя вести и что говорить. Мелисанда, вам понадобится все ваше спокойствие, весь ваш ум; и когда вас станут допрашивать ваши враги, помните, что я жду. Я буду там, где вы сможете меня видеть, моя дорогая, вы будете знать, что я вас жду.

– О Фермор! – воскликнула она, и неожиданно разразилась рыданиями, ибо жизнь больше не казалась ей непереносимой, она не хотела умирать.

Теперь она понимала, как ей следовало поступить. Нужно было оставить пистолет дома, пойти к Фермору и рассказать ему о своих страхах и опасениях. В этом случае она не была бы сейчас здесь.

Мелисанда лежала в объятиях Фермора. Она была не в силах думать, могла только рыдать от жалости к себе. Тем временем пришел тюремщик и объявил Фермору, что свидание окончено и ему нужно уходить.

Навестить Мелисанду пришел Эндрю Беддоуз, чему она несказанно удивилась. Выглядел он, как всегда, чистенько и аккуратно. Но такого выражения тревоги и озабоченности девушке не приходилось раньше видеть на его лице.

Беддоуз сообщил ей, что женился и сделал отличную партию, однако ее не забыл. Он пришел, чтобы сказать, что готов взять на себя ее защиту.

– Но почему вы так решили? – спросила она. – Зачем это вам?

– Потому что хочу что-нибудь для вас сделать. С момента нашей последней встречи я не переставал о вас думать. И теперь, когда вы попали в беду, я готов предложить вам свои услуги.

– Я неверно о вас судила, – сказала Мелисанда, протягивая ему руку. – Я наделала много ошибок, но вам ошибаться не следует. Вы ничем мне не поможете. Я виновна – убила человека – и должна понести наказание, смириться с последствиями моего поступка.

– Если вы сделали это в порядке самозащиты, вас осудят на какой-то срок, но ваша молодость, ваша красота, я уверен, произведут впечатление на суд и присяжных. Никто не поверит, что вы ни с того, ни с сего совершили преступление. Поверьте, мы вполне можем рассчитывать на снисхождение. И на симпатию публики. Вы себе не представляете, как много значит мнение публики. Не бойтесь. Мы станем действовать сообща.

– Никогда не забуду, что вы ко мне пришли. Надеюсь, вы простили те жестокие слова, которые я вам говорила.

– Мне нечего прощать. Ваши понятия о чести были выше, чем мои.

– Я была так неопытна и считала, что мужчины и женщины – это все равно, что волки и овцы. Теперь я понимаю, что это не так. Как жаль, что мне довелось узнать эту скромную истину таким жестоким способом. Мне придется заплатить за это своей жизнью. Но больше не будет никаких судов, никаких жизненных уроков.

– Ах, пожалуйста, не говорите так. Вы не должны унывать. Ваш случай далеко не безнадежен. Поверьте, у такой девушки, как вы, всегда есть шансы. Я наводил справки. Похоже, этот Рендал был авантюристом, и мы сможем найти кое-что против него.

– Благодарю вас. Но ведь я его убила.

– Скажите мне правду, и мы решим, как лучше представить дело суду.

– Послушайте, мистер Беддоуз. Я благодарю вас за то, что вы пришли. Никогда этого не забуду. Но вы ничего не можете сделать. У меня были причины для того, чтобы убить этого человека. Я сделала это намеренно, но никому не скажу, что послужило причиной.

– Мы сделаем все…

– Нет, мы ничего не будем делать. Я буду сидеть на скамье подсудимых и, когда меня спросят, виновна я или нет, скажу, что виновна. Я убила Торольда Рендала, у меня были на то причины, но я никому их не открою.

– Вы не должны так поступать.

– Такова правда, и именно это я им и скажу.

– Причины у вас, должно быть, достаточно веские. Назовите мне их. Он вам угрожал? Обманул вас?

– Нет. Все не так просто. Прощайте, мистер Беддоуз. Я понимаю, почему вы пришли. Вы решили, что в какой-то мере ответственны за то положение, в котором я оказалась. Вы хотели на мне жениться, но только из-за моего приданого…

– Не только поэтому. Вы мне нравились. Я приходил в восторг при мысли о том, что вы выйдете за меня замуж.

– Я верю вам, мистер Беддоуз. И все-таки бы испытываете чувство неловкости, быть может, вину за то, что со мною произошло. Пожалуйста, не думайте так. К вам это не имеет никакого отношения, поверьте. Вы ни в чем не виноваты. Вы кое-чему меня научили… Боюсь, что мне потребовалось слишком много времени, чтобы научиться. Благодарю вас за то, что вы пришли, и поверьте мне, вы ничего не можете для меня сделать.

Эндрю Беддоуз неохотно удалился, пребывая в недоумении.

У нее был и еще один посетитель.

Теперь уже ничего нельзя было скрыть от света. Весь Лондон… вся Англия знали, что Мелисанда Сент-Мартин находится в тюрьме и должна предстать перед судом за убийство Торольда Рендала.

Итак… что же удивительного, что и Леон ее разыскал?

Он пришел сказать ей, что не мог ее забыть, что просил сэра Чарльза и других обитателей Тревеннинга сообщить, где она находится. Он поместил объявление в газетах, прося ее дать о себе знать.

– Сначала меня обидело то, что вы меня покинули, – сказал он, – и мне казалось, что, поскольку вы мне не доверяете, нам лучше расстаться, ведь я никак не мог убедить вас в том, что говорю правду. Но прошло время, и больше всего на свете мне захотелось, чтобы вы поняли.

– Вы сказали правду, Леон?

– Произошел несчастный случай, Мелисанда. Клянусь, несчастный случай. Мальчик был упрям и непременно хотел настоять на своем. Я предупреждал его, уговаривал не ходить на мол. Но вы же знаете, он всегда помнил, что он господин, а я – компаньон, получающим за это деньги. Никогда не забуду этот ужасный момент, сознание того, что я бессилен, что, даже если брошусь в воду, ничего не смогу сделать. Единственное, что мне оставалось, – это бежать за помощью… Так я и сделал. А потом понял, что мне не будет покоя, пока не научусь плавать. Я хотел быть готовым, если выпадет случай оказаться в подобном положении. Мне казалось, что, если мне когда-нибудь посчастливится спасти тонущего человека, я избавлюсь от ужасного чувства вины, которое надо мной тяготеет. Вот я и стал учиться плавать… не откладывая в долгий ящик. Я не мог заставить себя попросить кого-нибудь меня учить и, отправившись в уединенную бухточку, бросился в море. Я твердо решил, что поплыву… Оказывается, это достаточно просто. Я ходил туда каждый день. Кто-то меня увидел, обо мне заговорили, стали подозревать. До чего они любят разные драматические истории, даже если в них нет правды.

– Леон, Леон, я так в вас ошибалась! Как вы должны меня презирать.

– С вашей стороны было очень естественно не верить. А потом… вы ведь меня не любили, Мелисанда, разве не так? Возможно, если бы любили, все сложилось иначе.

– Не знаю. Так трудно разобраться в себе. Леон, какие мы несчастные люди, вы и я!

– А я еще говорю о своих бедах! Вы знаете, почему я к вам пришел? Хочу вас спасти. Это, наверное, возможно. Я найму лучших адвокатов. И буду ждать вас, Мелисанда, столько, сколько понадобится. Знайте об этом. – Он взял ее руки и стал осыпать их поцелуями. – Кто знает, может быть, это то самое счастье, которое пришло благодаря несчастью.

– Леон, я буду помнить о том, что вы сказали в то утро, когда мне придется умереть.

– Не говорите так о смерти.

– А как я говорю?

– Уверенно, словно о решенном деле.

– Леон, я твердо знаю, что это решено.

– Нет, нет! Посмотрев на вас, никто не скажет, что вы убийца.

– Но я действительно убийца. Я его убила.

– Он, наверное, очень плохо с вами обошелся. Я уже разговаривал с юристом. Мы можем воззвать к жалости суда, присяжных и публики. Он плохо с вами обращался.

Мелисанда молчала.

– Я это знаю, – продолжал Леон. – Он заслужил смерть. Присяжным нужно представить ваше дело со всем сочувствием, которого вы заслуживаете. Вы так молоды, так красивы, что всякий скажет – вы не способны на злодейство. А этот человек заслуживал смерти. Мелисанда, единственное, что вам нужно сделать, – это только сказать, почему вы стреляли, – в этом спасение. О, моя дорогая, как чудесно, что я снова вас нашел! Мне придется ждать… может быть, несколько лет… но я готов ждать. Ваше пребывание там… я сделаю как можно более комфортабельным. Я снова к вам приду, буду писать, мы станем строить планы. Вы помните, что мы собирались поехать в Новый Орлеан? Мы непременно туда поедем, Мелисанда. Время пробежит быстро; а потом мы поженимся, и начнется новая жизнь.

– Вы начнете ее без меня, Леон.

– Без вас! Разве это возможно? Я всегда считал, что мы будем вместе.

– Вы верите в меня! Верите в меня, хотя я в вас не верила!

– Я люблю вас, помните об этом. Встреча с вами изменила всю мою жизнь. Я не знал, что такое счастье, пока не встретил вас, а когда вы исчезли, потеряв веру в меня… я понял, что никогда раньше не знал, что та кое быть по-настоящему несчастным.

– И я в этом виновата! Я виновата во всем! Я была глупа и не заслуживаю вашей доброты, Леон. Уходите и забудьте меня.

– Это теперь, когда я вас отыскал! Я больше никогда от вас не уйду.

– Уезжайте в Новый Орлеан. Стройте там новую жизнь. Я не могу вам помочь, Леон, потому что убила человека и должна за это расплачиваться.

– Нет, нет, вы слишком легко отчаиваетесь. Скажи те мне правду. Скажите, что он сделал, чем вынудил вас его убить? Вам достаточно мне это рассказать, и я уверен, вы будете спасены.

«Неужели это правда, – думала она. – Неужели люди поймут, если я им скажу: „Он собирался шантажировать моего отца, и я не могла этого вынести, потому что сама дала ему возможность это сделать?“

Обмани ее Рендал, они бы ее пожалели. А что они скажут, узнав, что она его убила ради спасения доброго имени своего отца? Возможно, тоже пожалеют. Накажут, но не слишком сурово, потому, что ее будут защищать лучшие адвокаты, которых наймут Фермор и Леон. Но как ей это сделать, не открыв имени отца? А если она его откроет, то окажется, что она напрасно убила Торольда Рендала.

– Мелисанда, – говорил Леон, – вы не должны отчаиваться. Я буду вас ждать… сколько бы ни пришлось.

Мелисанда хотела жить, отчаянно хотела жить и, тем не менее, оставалась тверда в своем намерении. Она не скажет правды. Не станет называть имени своего отца. Но как же эти адвокаты – лучшие юристы, которые только есть в стране, – смогут чего-нибудь добиться, если она им не поможет? Как они смогут вызвать жалость и сочувствие публики, чего станут просить у присяжных, как смогут повлиять на судью, если она не скажет, почему она убила Торольда Рендала?

Мелисанда лежала в своей камере – в отдельной камере, Фермор об этом позаботился. Это же хотел сделать Леон, однако Фермор его опередил.

Девушка получала письма от Фермора и Леона. Время от времени они ее навещали – с помощью денег можно было сделать многое.

Они уговаривали ее, ругали, умоляли, приходили в отчаяние.

– Это ваше молчание – настоящее безумие! – кричал Фермор.

Он пришел с адвокатом – лучшим, которого только можно было найти.

– Мы должны повернуть дело так, чтобы возбудить сочувствие, – сказал адвокат. – Если вы признаете себя виновной и не станете защищаться, то вердикт можно предсказать наверняка.

– Не будьте идиоткой! – бушевал Фермор. – Скажите… скажите, наконец, в чем дело, дурочка вы этакая! Что он сделал? Почему вы его убили?

Часто она думала о клочках бумаги, которые разлетелись на ветру. Если бы кто-нибудь мог их собрать и составить из них то письмо, они получили бы ответ, тайна была бы раскрыта.

Но она им ответа не даст. Никогда.

Наконец наступил день, которого Мелисанда так боялась и которого, тем не менее, ожидала с нетерпением. Это было начало конца.

В суде она увидела Фермора и Леона; были там Женевра с Клотильдой, Полли, и даже сама Фенелла!

Все они казались такими далекими; она их почти не замечала. Они принадлежали к другой жизни, к той, которая была до появления Торольда Рендала.

На судью и присяжных она смотрела равнодушно. Судебное разбирательство не заняло много времени, оно и должно было быть коротким, поскольку защиты не было.

К ней обратились со следующими словами: «Подсудимая, вы обвиняете в убийстве Торольда Рендала. Виновны вы или не виновны?»

И она произнесла ясно и четко, как и собиралась: «Виновна».

Она не слышала, что говорилось после этого. Воспоминания теснились перед ее глазами, одна картина сменяла другую. Вот сэр Чарльз возле гостиницы, их встреча в монастыре. Париж и модная лавка. Тревеннинг – там Фермор и Леон. Салон Фенеллы. Фермор в маленьком домике, который он для нее снял. Фермор любящий, нежный, Фермор сердитый, Фермор насмешливый. Она видела мистера Лавендера, который над ней насмехался, вспомнила момент, когда ее пальцы в первый раз сомкнулись на перламутровой рукоятке пистолета. Видела друга, который спас ее от мистера Лавендера и обрек на смерть. Она видела себя в парке, лицом к лицу с Торольдом. И вот наступил конец, конец истории, которая началась в Воксхолл-Гарденс.

Временами она казалась комедией, однако все решил последний акт.

Судья надевал черную шапочку. Она едва расслышала ужасные слова: «Суд повелевает вам вернуться в то место, откуда вы пришли, а оттуда вы будете доставлены на место казни, где будете повешены. И да упокоит Господь вашу душу».

В здания суда царила мертвая тишина. Она взглянула на Фермора. Сначала его лицо было бесстрастно, но потом на нем появилось гневное и решительное выражение. «Мелисанда не умрет», – говорило это лицо. Она поняла это, и сердце наполнилось радостью.

Леон закрыл лицо руками.

А потом пришла тюремщица и увела ее.

Глава 2

Фенелла полулежала, откинувшись на спинку шезлонга. Рядом с ней сидела Полли. Обе они молчали. У Полли покраснели от слез глаза, а Фенелла не могла говорить, зная, что, если произнесет хоть слово, ей уже с собой не справиться.

Никогда больше она не сможет быть по-настоящему счастливой. Казалось бы, именно сейчас и наступало счастливое время, потому что Женевра должна была выйти замуж за своего лорда – предстояли поздравления, празднества, всевозможные развлечения. Но как Фенелла могла радоваться, когда одну из ее девочек приговорили к повешению за убийство?

«И я в какой-то мере виновата, – думала Фенелла. – Я совсем ее не знала, не понимала. Впрочем, многие из нас виновны в том, что это прелестное дитя должно теперь поплатиться жизнью. Я не смогу найти себе места».

Полли зарылась головой в шаль, которой укутывала ноги Фенеллы, и снова зарыдала. Фенелла погладила ее по голове:

– Не плачь, Полли. Это так меня расстраивает. Ну почему она это допустила? Почему не могла себя защитить? Ей, по крайней мере, могли бы сохранить жизнь. Но почему, Полли, почему?

Полли подняла голову и посмотрела на свою госпожу:

– У нее были на то причины, мадам.

– Да, какая-то причина была. Фермор ничего не смог от нее добиться… Даже Фермор. Полли, она будет преследовать меня до конца моих дней. Я никогда не смогу ее забыть. Я была к ней недостаточно внимательна.

– Вы в этом не виноваты, мадам. Вы были к ней добры, как никто на свете. Она убежала, но ведь это из-за молодого человека и его жены. Вам не в чем себя упрекать.

– Но, Полли, мы допустили, чтобы она сбежала.

– Мы пытались ее найти, – быстро отозвалась Полли.

– Недостаточно старались. Просто пожали плечами, не так ли? Мы говорили: «Она не хочет выходить за Беддоуза, и тут ничего не поделаешь». Мы же знали, Полли, что она встречается с Фермором. Этого не следовало допускать, но он такой милый, и нам было интересно наблюдать за происходящим, гадая, чем все кончится. Ну, вот и увидели. У одного навеки искалечена жена, а другую должны повесить за убийство.

– Нет, мадам, не говорите так. Это невозможно. Кто-нибудь должен вмешаться…

Раздался стук в дверь. Это была Женевра, глаза у нее тоже опухли.

– Вас хочет видеть один джентльмен, – сказала она. – Настаивает на том, чтобы его приняли немедленно.

– Но я не могу никого видеть.

– Он говорит, что вы должны его принять. Дело очень срочное. Касается… касается Мелисанды.

Тем временем посетитель уже вошел в комнату. У него был такой измученный вид, и он так постарел, что Фенелла едва его узнала.

Она встала с кресла и сказала:

– Хорошо. Полли, Женевра, оставьте нас одних.

– Итак, Чарльз, вы пришли, – произнесла она, дождавшись, когда закроется дверь.

– Я узнал о решении суда.

– Ну и что?

– Фенелла, нельзя допустить, чтобы это случилось. Нужно что-то предпринять.

– Несколько человек пытались – те, кто любит ее.

– Но… что произошло?

– Вы долго не приходили. Я ждала вас гораздо раньше.

– Я никак не думал, что… что это случится. Я надеялся… она так молода.

Фенелла слегка отвернулась от него и сказала:

– Я частично принимаю вину на себя, но мне не хотелось бы оказаться на вашем месте.

– Она моя дочь, – произнес он, – мое дитя.

– Ваше дитя… которому суждено кончить жизнь на виселице!

– Но почему она это сделала? Что заставило ее?

– Мы не знаем, а она молчит. Но я уверена, что мы все виноваты, все вместе довели ее до этого. Я своим невниманием… Не заботилась о ней так, как следовало бы. Я со своим салоном, – а это нечто среднее между светской гостиной и борделем, где я наполовину мать, наполовину сводня, – приложила к этому руку. Фермор, воспылавший к ней любовью… Этот дурак Беддоуз… Француз, который доводит меня до сумасшествия своей болтовней… Каждый сыграл свою роль. Но вы… вы, кто скорбит больше других, – на вас лежит главная вина.

– Все началось с нашей с Милли встречи в Воксхолл-Гарденс. Этого нельзя было делать, я поступил дурно. И вот мое наказание.

– Ваше наказание! Встретился с Милли! Какой вздор! Ваша дочь могла быть счастлива. Бедная крошка, бедная Мелисанда! Сначала она была сиротой; потом узнала, что у нее есть отец, который так ценил свою безупречную репутацию и свое положение в обществе, что отправил дочь к такой женщине, как я, потому что не мог найти другого способа от нее избавиться.

– Прекратите! Прекратите! Я пытался сделать для нее то, что мог. Хотел выдать ее замуж.

– Да, да. Но она узнала, что молодому человеку заплатили за то, чтобы он на ней женился. А тут подвернулся Фермор. Неудивительно, что ей все опостылело в жизни. Неудивительно, что она ничего не хочет говорить. О, Чарльз! Я видела ее на скамье подсудимых. Она, казалось, и не слышала слов судьи. Сидела тихо и спокойно, словно мысли ее были далеко, точно она ждет смерти чуть ли не с радостью. Ужасное зрелище! Такая молодая… ведь ей не больше восемнадцати! О, Чарльз, как это трагично умереть такой молодой! И как трагично хотеть умереть!

– Фенелла, наверное, что-нибудь можно сделать?..

– Чарльз, отправляйтесь к ней. Это ее утешит. Я уверена, что ей хочется вас увидеть.

Сэр Чарльз отпрянул от Фенеллы.

– Это было бы ужасно, не так ли, – зло улыбаясь, спросила она. – Ведь вас могут увидеть. С какой стати сэр Чарльз Тревеннинг навещает в тюрьме девицу, виновную в убийстве и приговоренную к смертной казни? О нет, нельзя допустить, чтобы вас там увидели. Это вызвало бы сплетни. Вашу дочь могут повесить, но это не имеет большого значения, поскольку никто не знает, что она ваша дочь.

– Фенелла, умоляю вас, замолчите. Я пойду. Конечно, пойду.

Девушка стояла и смотрела на него.

Сэр Чарльз сделал несколько шагов по направлению к ней, протягивая руки. Она подбежала и бросилась в его объятия.

– Мелисанда… Мелисанда… – только и мог выговорить он. – Дочь моя… милое мое дитя.

Она с улыбкой смотрела на него.

– Мы как будто в Париже. Вы помните? Тогда я делала вид… что вы мой отец. Вы приехали забрать меня из монастыря, и мы притворялись, чтобы люди не подумали плохого и не стали болтать.

– Мы не просто притворялись, – сказал он.

– Верно, не притворялись.

– Я старался сделать для тебя как можно больше. Все то, что мне казалось необходимым… и для тебя и для меня.

– Вы хотели, найти мне мужа… дать приданое, – кивнула Мелисанда.

– Ты вся дрожишь.

– Было бы гораздо лучше, если бы вы ничего не говорили о приданом, – с горечью произнесла она.

И тут она заметила, как он постарел. Тревога и волнения избороздили морщинами лицо, сгустили тени под глазами.

– Вам не следовало сюда приходить. Слухи просачиваются так легко… Обо мне ведь пишут в газетах.

– Это не имеет значения. Теперь уже не имеет.

– Но они ведь будут интересоваться, почему вы… человек, занимающий такое положение, вдруг явились ко мне в тюрьму.

– Пусть себе интересуются.

– Нет, вы не должны были приходить.

– Я бы хотел никогда с тобой не расставаться.

– О нет, нет! Это ничему не поможет. Я счастлива, что вы меня навестили. Мне всегда хотелось, чтобы у меня были родители. Мать и отец… Или даже кто-нибудь один, не важно кто. В монастыре все дети об этом грезили. Дом! Как нам хотелось, чтобы у нас был дом. Монахини прекрасно к нам относились, но дом… отец… мать… братья и сестры… Об этом в монастыре мечтали словно о воде в пустыне, как голодный мечтает о хлебе. Вы понимаете?

– Да, я понимаю. И мне ужасно жаль, выразить не могу, как жаль.

– Но почему же? Вам не следует ни о чем сожалеть. Я была одной из счастливиц. Там у нас была одна девочка, Анн-Мари. За ней приехала богатая тетушка. А за мной… за мной приехал родной отец. Это было лучше, чем богатая тетушка. И все-таки я не хотела, чтобы вы сюда приходили.

– Но почему же, Мелисанда?

– Потому что люди стали бы говорить: «С какой стати он ее навещает? Какие между ними существуют отношения?» И тогда окажется, что все было напрасно.

– Что ты хочешь сказать? Что напрасно?

– Люди не должны ничего знать. Будет скандал. Подумайте о Тревеннинге, о вашей жизни там. Подумайте о своих друзьях… о вашем положении… о родственниках… обо всем том, что имеет для вас такое громадное значение. Именно поэтому я здесь и нахожусь. Именно поэтому я убила того человека.

– Ты убила его из-за этого… из-за меня?.. Я не понимаю, Мелисанда.

– Какая теперь разница, верно? Со всем этим покончено. Я знаю теперь, как много вы для меня сделали. Знаю, чего вам стоило приехать в монастырь, сидеть возле гостиницы… Вам, который так высоко ценит свое положение. И все-таки вы приехали за мной, подвергаясь ради меня риску. Я никогда этого не забуду. Мне было больно, когда вы отослали меня из Тревеннинга. Боль но, потому что мнение слуг оказалось для вас важнее моего там пребывания. Но теперь я понимаю. Я ведь была только незаконнорожденной дочерью, верно? Совсем не то, что Каролина. А вы слишком много для меня делали. Заботились обо мне. Пытались найти мне мужа, дали приданое, так многим при этом рискуя. Мне до сих пор тяжело и неприятно, что вам пришлось идти на риск. Я ведь потому его и убила. Ради вас… а может быть, и ради себя самой… во имя самоуважения. Да, мне кажется, это было главной причиной. Я вас предала. Я назвала ваше имя, сказала о нашем родстве, и он стал угрожать, собирался требовать денег… вымогать у вас деньги до конца вашей жизни.

Сэр Чарльз молчал, пристально глядя на дочь. А Мелисанда продолжала тихим ласковым голосом:

– Вы не должны огорчаться. Все кончено. Мне кажется, я не боюсь смерти. Ведь говорят, что все происходит быстро. А они не станут грубо со мной обращаться. О нет, умоляю вас… Я не вынесу вида ваших слез. Вы, такой почтенный, такой гордый человек. Пожалуйста… пожалуйста… не надо, умоляю вас.

Однако он не мог сдержать слез. Обнял ее, сокрушенно шептал:

– Мелисанда… Мелисанда… дочь моя.

Вокруг стола у Фенеллы собрались Фермор, сэр Чарльз, Леон и Эндрю Беддоуз. Фенелла настороженно переводила взгляд с одного на другого. Чарльз явился к ней после встречи с Мелисандой, и Фенелла, не теряя времени, созвала остальных.

– Итак, – воскликнула она, – мы знаем причину! Мы знаем, почему она его убила. Мистер Беддоуз, вы юрист. Что нам делать дальше?

– Ах, знать бы раньше! – воскликнул Эндрю. – Если бы она сказала… Но ведь ее приговорили к смерти…

– Что толку твердить о том, что уже случилось! – резко перебил его Фермор. – Нужно думать о том, какие меры можно предпринять.

– Если бы мы могли спасти ее от смерти… – начал Леон.

– Если мы можем ее спасти! – воскликнул Фермор. – Разумеется, можем и должны это сделать. Если понадобится…

Фенелла положила руку ему на плечо:

– Фермор, успокойтесь, дорогой. Вы, наверное, собираетесь взять тюрьму штурмом, а потом посадить Мелисанду на лошадь и ускакать с ней. Сейчас не те времена, и такие вещи невозможны. Давайте все обсудим – спокойно, разумно и не теряя ни минуты. Мы должны рассуждать исходя из современных условий. Нужно думать не о том, чтобы врываться в тюрьму, а о том, как обойти правила и законы. Нашим оружием будут не лестницы и веревки, а влияние нужных нам облеченных властью людей. Так обстоят дела в современном мире. Поэтому давайте обсудим ситуацию спокойно и здраво.

– Он был шантажистом, – сказал Эндрю. – Все порядочные люди презирают шантажистов и склонны быть снисходительными по отношению к их жертвам. К тому же она убила этого человека даже не ради себя, а думая о своем отце. Если бы она это сказала… О, если бы только она рассказала об этом в суде… почти наверняка никакого смертного приговора бы не было.

– Но что толку все время твердить «если»?! – вскричал Фермор. – Теперь она рассказала. И что дальше? Что нам делать? Мы сидим и повторяем: если… если… если! Разве это ей поможет? Мы должны вызволить ее оттуда.

– Ей, конечно, будет назначен какой-то срок заключения, – сказал Эндрю, – независимо от мотивов, толкнувших ее на убийство. Преступление не может оставаться безнаказанным.

– Сколько она получит?.. – спросил Леон. – Сколько?

– Думаю, лет десять. Но кто знает?..

– Десять лет! – воскликнули Фермор и Леон одно временно.

– Ну, об этом говорить рано, – заявила Фенелла. – Нужно сначала думать о первостепенных вопросах. Прежде всего, необходимо получить отсрочку. За последние двадцать – тридцать лет я приобрела много друзей. Я всегда считала, что словечко, сказанное в нужном месте… какой-нибудь осторожный совет, исходящий от высоко поставленного лица…

Все присутствующие смотрели на нее в нетерпеливом ожидании.

– Пожалуйста, не возлагайте слишком больших надежд, – предостерегла она. – Я не могу ничего обещать, но попытаюсь. Сейчас же отправлюсь к… своему старому другу. Он мне поможет, если это в его силах. Я буду просить его… умолять… паду перед ним на колени. Я объясню ему, что сама в какой-то степени замешана в этом деле. Расскажу ему всю историю. Заставлю сделать все, что можно… Чарльз, я хочу, чтобы вы поехали со мной. Вы будете ждать меня в карете, можете мне понадобиться. Ему придется сказать, чья она дочь. От него я ничего не намерена скрывать.

Чарльз поднялся со стула, и Фенелла, стоя рядом, положила руку ему на плечо:

– Все те, кто находится в этой комнате, любят Мелисанду и готовы сделать для ее спасения все возможное.

– Все, что у меня есть… – проговорил Чарльз.

Фенелла взглянула на него и подумала: «Ваше состояние… ваше имя… все, что угодно. И так же скажут остальные. В повседневной жизни мы мелкие люди, но, когда случается трагедия, когда возникает необходимость, проявляем все лучшее, что в нас есть».

– Если речь зайдет о деньгах… – начал Фермор.

Леон тут же подхватил:

– Я получил в наследство целое состояние и могу…

Фенелла жестом велела ему замолчать.

– Деньги у нас есть, – сказала она, посмотрев на Фермора и Леона. – Есть и умение вести дела. – Она перевела взгляд на Эндрю. – И есть твердое намерение отца спасти свою дочь, чего бы это ни стоило. А моя доля – мои друзья и их влияние. О, у меня масса друзей. Некоторые говорят, что их даже слишком много. Но разве друзей бывает слишком много? Пойдемте, Чарльз.

Обернувшись с обычной своей грацией, она взглянула на трех мужчин, которые стояли перед ней и Чарльзом:

– Ждите здесь. Мы вернемся и сообщим вам о результатах.

И они остались ждать – Фермор, Леон и Эндрю. Стояли у окна, наблюдая за тем, как отъехала карета. А потом сидели или нетерпеливо шагали по комнате, томясь бесконечным ожиданием.

Новость мгновенно распространилась по Лондону, а потом и за его пределами:

«Мисс Сент-Мартин убила того человека, потому что он намеревался шантажировать ее отца».

Трагическая история обросла подробностями – вся страна была охвачена возмущением, все требовали справедливости по отношению к молодой девушке, которая пошла на преступление, защищая честь отца.

К министру внутренних дел отправилась депутация. Многие влиятельные люди обращались к нему, взывая к милосердию. Друзья Фенеллы действовали с ней заодно, сэр Чарльз тоже делал все возможное, чтобы спасти дочь.

Люди богатые и влиятельные, бедные и сентиментальные – все в один голос требовали, чтобы смертный приговор был отменен.

И, наконец, пришло известие: Мелисанда Сент-Мартин получила отсрочку. Ее дело будет рассмотрено вновь, в свете открывшихся данных. Она убила, однако при смягчающих вину обстоятельствах.

Новость сообщили Мелисанде.

Она не умрет. Конечно, несколько лет ей придется провести в тюрьме, ибо никто не может убить и остаться безнаказанным. Жизнь человека священна, даже жизнь шантажиста.

Итак, она будет жить.

– Время пройдет, – сказала ей тюремщица, – вы привыкнете. А при хорошем поведении срок будет сокращен. У вас столько друзей, и они так энергично занимаются вашими делами, что вы просидите каких-нибудь шесть-семь лет, а может, и того меньше.

Шесть или семь лет! В восемнадцать лет они кажутся вечностью. Пять лет назад она жила в монастыре, и однажды, проходя мимо гостиницы, уронила свой деревянный башмак у ног англичанина. С этого все и началось.

А теперь ее уведут из камеры, наденут на нее тюремную одежду, она будет есть тюремную пищу – и так целую вечность.

«Все пройдет, – говорили ей. – Вам повезло. Разве это не так? Еще совсем недавно вас бы увезли из страны на корабле для преступников. Кроме того, на воле у вас есть друзья, и они позаботятся о том, чтобы облегчить вашу жизнь в тюрьме. Эти друзья будут дожидаться того времени, когда вы выйдете на волю».

У нее было несколько лет для того, чтобы думать о будущем.

Сэр Чарльз ей сказал: «Тебе больше нечего бояться. Я позабочусь о том, чтобы сделать твое пребывание в тюрьме как можно более удобным. А когда выйдет срок, буду рядом, буду ждать тебя… ждать, чтобы вознаградить за все… ждать, чтобы отвести в твой дом».

У нее был отец, который станет ее дожидаться! Она счастливица.

Леон вторил ему: «Я буду ждать вас. Время пройдет быстро. Мы поженимся. Поедем в Америку, как и собирались. Когда кончится срок, я буду на месте… буду ждать».

Не многих людей так любят, не у многих есть дом, в который можно прийти по возвращении.

Фермор пообещал: «Не думайте, что я на этом успокоюсь. Я сделаю все, чтобы вас освободили. И… я буду ждать».

Как приятно было о них думать.

Но сидеть взаперти, оторванной от мира на много лет… Это все равно, что быть похороненной заживо… но все-таки не в каменном гробу. Она будет есть, пить, сможет думать. Оставит позади детство и юность, станет женщиной. В ее распоряжении годы для того, чтобы думать, попытаться понять всех этих людей, которые сыграли такую важную роль в ее жизни.

– Пойдемте, – сказала тюремщица.

Их шаги громким эхом отдавались в каменном коридоре.

Впереди у нее темный тоннель, и понадобится несколько лет, чтобы дойти до конца. Но у выхода будут ждать те, кто ее любит.

Мелисанда не знала, что случится с ней в течение этих лет, но, когда она окажется на свободе, перед ней откроется один из трех жизненных путей. Какой из них она выберет?

Теперь она чувствовала себя спокойнее: не было нужды совершать какие-либо действия, повинуясь минутному импульсу. Оказывается, во всем есть хорошая сторона. Благодаря тому, что ей предстоит провести в тюрьме эти годы, она сможет как следует подумать о будущем.

Казалось, в каменных коридорах раздаются голоса тех, кто ее любит, кто, каждый по-своему, сыграл роль в том, что она оказалась в тюрьме и в том, что ей была спасена жизнь.

Чарльз, ее отец, пообещавший дочери, что у нее будет дом. Леон, который хочет стать ее мужем. Фермор, ее возлюбленный.

Тюремщица открыла дверь камеры.

Это новый дом Мелисанды. Здесь она будет находиться, будет мечтать, думать о прошлом, настоящем и будущем.

Дверь с лязгом закрылась, в замке повернулся ключ.

Девушка закрыла глаза и, казалось, слышала голоса близких: «Мелисанда! Мы ждем тебя, Мелисанда!»