Мелодия Джейн

Глава 1

На следующий день после похорон Джейн вернулась на кладбище их маленького островка и долго сидела в машине, глядя, как дождь кропит могилу ее дочери. Если верить синоптикам, дождь шел уже семнадцать дней кряду, но Джейн это мало заботило. Настроение у нее было под стать погоде.

Мотор глушить она не стала, но «дворники» работали в прерывистом режиме, и сквозь пелену дождя унылый пейзаж за окном был практически неразличим. Она твердила себе, что все это какая-то ошибка – ее Мелоди не могла умереть. А потом «дворники» в очередной раз оживали, нехотя сгоняя с лобового стекла потоки дождевой воды, и взгляду Джейн вновь представала свежая могила дочери.

Накануне Джейн стояла в окружении небольшой группки пришедших проводить Мелоди в последний путь, в том числе и ее мать с братом – обоих она не переваривала, – и смотрела, как гроб с телом дочери опускают в могилу, жалея, что на месте Мелоди не она сама. Приходский священник произнес скромную речь, и все было кончено. Никогда больше она не увидит свою дочь.

«Матери не должны хоронить дочерей», – заявила ее собственная мать, когда они возвращались к машине. И она была права, хотя сказано это было таким тоном, что у Джейн сразу возникло чувство, будто мать винит в смерти внучки ее.

Впрочем, это, наверное, и в самом деле ее вина.

Боль пронзила сердце с такой силой, что Джейн согнулась пополам, задохнувшись от неожиданности. На помощь пришла мантра ее куратора.

– Я не в ответе за то, что мне неподвластно. Я не в ответе за то, что мне неподвластно. Я не в ответе за то, что мне неподвластно, – несколько раз произнесла она нараспев.

Когда Джейн смогла разогнуться, она открыла бардачок и вытащила пачку «Вирджинии слимс», которую держала там на всякий случай. Дрожащими руками выудив из пачки сигарету, она прикурила от зажигалки и сделала ровно одну глубокую затяжку. Потом приоткрыла окошко и щелчком отправила недокуренную сигарету под дождь.

«Дворники» вновь проехались по стеклу, и Джейн едва не закричала при виде незнакомого мужчины, стоящего у могилы ее дочери. Что он здесь делает? Он стоял, склонив голову не то в знак скорби, не то в попытке разобрать свежевыбитую надпись на камне, и с его серого пальто и голубых джинсов текла вода.

Джейн вдруг стало неловко, как будто она подглядывала за чем-то глубоко интимным между ее дочерью и этим незнакомцем. Выскажи она нечто подобное вслух, сама бы сочла это глупостью, однако в собственной голове подобные мысли казались ей вполне логичными.

Мужчина наклонился и положил что-то на могилу.

Он принес цветы?

Джейн потянулась, чтобы переключить «дворники» в более частый режим, но, случайно зацепив соседний рычаг, ослепила незнакомца светом фар. В тот самый момент, когда резиновые скребки согнали с лобового стекла воду, мужчина обернулся и посмотрел на Джейн. Она вздрогнула, потрясенная и зачарованная одновременно. Он был молод – никак не старше тридцати, – но непроницаемое, почти застывшее выражение лица вкупе с отрешенным взглядом выдавало затаенную боль человека, умудренного жизнью. Мужчина стоял без зонта, с козырька его бейсболки капало, так что глаз было не разглядеть. Они какое-то время смотрели друг на друга: она на него из машины, он на нее – стоя над могилой ее дочери, а струи дождя все текли и текли по стеклу, медленно скрывая мужчину из виду, вскоре от него остался лишь размытый силуэт. А потом расплылся и он.

За то время, которое понадобилось Джейн, чтобы преодолеть двадцать футов от машины до могилы, она успела промокнуть до нитки. Джейн остановилась там, где только что стоял незнакомец, и принялась озираться по сторонам, но его нигде не было. Она опустила глаза и подумала: как странно, что поверх могилы уже уложили аккуратные полосы дерна, чуть заляпанные грязью по краям. Настанет весна, и прижившаяся трава зазеленеет и пойдет в рост, навеки замуровав Мелоди в безмолвном мире мертвых. На Джейн нахлынуло острое желание содрать этот дерн, погрузить руки в землю и разрывать ее, пока не доберется до своей дочери. Ей хотелось забраться в гроб и обнять Мелоди, как обнимала, когда та была маленькой девочкой, до того, как выпивка и наркотики стали для нее главным в жизни. Пусть бы пришли и закопали их обратно вместе, подумалось Джейн. Все равно внутри у нее все умерло.

В траве что-то блеснуло.

Джейн наклонилась и подняла монетку, которую оставил незнакомец. Это был самый обычный серебряный доллар, отчеканенный в 1973 году. В том самом году, когда Джейн появилась на свет. Она бережно держала его на ладони, как будто это была не монета, а яйцо малиновки, и гадала, какое значение она имеет и почему незнакомец оставил ее на могиле дочери. Последний год они почти не разговаривали, так что Джейн практически ничего не знала о ее жизни. Матери страстно хотелось получить хоть какое-то представление о том, чем жила Мелоди. Быть может, тогда ей удалось бы понять, что произошло, найти хоть какое-то объяснение необъяснимому.

Джейн долго стояла под дождем с серебряным долларом в руке, погруженная в воспоминания, пока монетка на ее ладони не оказалась в лужице воды. Она собиралась положить доллар обратно на могилу, но зачем-то сунула в карман и зашагала к своей машине.

Джейн завела машину в тесный гараж, примыкавший к ее одноэтажному домику, построенному еще в пятидесятые, и остановилась, но двигатель глушить не стала. Закрыв глаза, она подставила лицо под струю воздуха из обогревателя. Запах влажной одежды мешался с сосновым ароматом освежителя воздуха и следами сигаретного дыма. Вновь открыв глаза, она повернула к себе зеркало заднего вида машинальным движением женщины, тысячу раз проверявшей макияж перед тысячей никому не интересных встреч в кафе с тысячей покупателей никому не интересных страховок. Но впервые лицо, смотревшее из зеркального прямоугольника, показалось ей незнакомым. Не из-за отсутствия косметики. А из-за безысходности в глазах.

Джейн щелкнула пультом дистанционного управления, и дверь гаража поползла вниз, отсекая серый свет дня, пока отражение ее лица в зеркале не поглотила темнота. Лампочка в гараже давным-давно перегорела, а вкрутить новую времени у нее так и не нашлось, как не нашлось времени разыскать дочь и предложить ей помощь. Но сейчас Джейн только порадовалась отсутствию света и, чуть опустив стекло в дверце, откинула спинку водительского кресла.

Отсветы индикаторов на приборной панели пятнали потолок светлыми точками, и Джейн представила, что на самом деле это далекие звезды. Кажется, она где-то читала, что угарный газ не имеет запаха, но почему-то чувствовала едкий запах автомобильного выхлопа, просачивающегося сквозь приоткрытое окошко. Джейн сосредоточилась на своем дыхании, пожалуй, впервые с того времени, когда подруга затащила ее на курсы подготовки к родам, когда она была беременна Мелоди. Даже не верилось, что прошло уже двадцать лет. И куда только убегает время?

А ведь все говорят: жизнь проходит очень быстро.

Но никто не предупредил, что она промелькнет в мгновение ока.

Сознание начало уплывать куда-то в милосердный промежуток между мирами, где время не властно над ходом событий и воспоминания мешаются с утраченными надеждами и забытыми мечтами.

Джейн вспоминала, вспоминала, вспоминала…

Вот она держит на руках свою новорожденную дочь.

Малиновые щечки и носик-пуговка.

Требовательный голодный крик, вмиг умолкший, когда крохотный ротик жадно присосался к ее груди, радость от того, что она способна утолить голод этого идеального создания.

Эх, вернуть бы те времена!

Чтобы снова с головой окунуться в то ощущение теплоты.

Останься, останься, останься.

Мысли перескочили на пять лет вперед, на их первую ночь в этом доме. Вспомнилась улыбка дочери, когда они, проснувшись, увидели за окном снег. Вспомнилось, как она сжимала одетую в рукавичку руку дочери, выбравшись вместе с Мелоди на прогулку по их новому району. Странно думать о том, что розовые резиновые сапожки, которые были на Мелоди в тот день, до сих пор лежат где-то в коробке в этом самом гараже, где она сидела сейчас, предаваясь воспоминаниям.

Из блаженного состояния ее вырвал какой-то пронзительный звук.

В доме настойчиво трезвонил телефон.

Джейн неохотно открыла в темноте глаза и попыталась угадать, кто звонит. Телефон она провела только потому, что он шел в комплекте с интернет-связью, и никто, кроме ее куратора, даже не знал номера. Ну и пусть себе трезвонит, подумала она. Но потом поняла, что так нельзя. Если не взять трубку, Грейс явится ее искать. При мысли о том, как Грейс обнаружит ее труп, и это после всего, что она для Джейн сделала, груз вины, и без того отягощавший ее последние мысли, стал и вовсе неподъемным.

Пошатываясь, она выбралась из машины, но к тому времени, когда добралась до телефона, тот уже перестал звонить. Опершись о столешницу, Джейн стояла и ждала, когда Грейс перезвонит. Она знала Грейс. Через десять секунд телефон зазвонил снова, и Джейн, сняв трубку, с вымученной улыбкой произнесла:

– Слушаю.

– Привет, Джейн. Это я, Грейс.

– А, привет, Грейс.

– Я весь день пыталась дозвониться тебе на сотовый. Что-то случилось?

– Все нормально, – отозвалась Джейн. – Я в полном порядке.

– Брось, Джей. Мне можешь не рассказывать.

– Что не рассказывать?

– Ты же знаешь, как расшифровывается «в порядке»? «Ты взвинченная, психованная, одинокая, ранимая, яростная, депрессивная, колючая, ершистая».

Джейн против воли издала слабый смешок:

– Ну, в таком случае я более чем в порядке.

– Я сейчас приеду, – заявила Грейс.

Джейн окинула взглядом царящий вокруг разгром – смятое постельное белье, до сих пор не убранное с дивана, грязную посуду, громоздящуюся вокруг раковины, – и покачала головой. Мать с братом могли хотя бы прибрать за собой, раз уж настояли на том, чтобы приехать на похороны, но не пожелали раскошелиться на мотель. Но нет, они приехали, перетянули все внимание на себя и умудрились каким-то образом сделать самый кошмарный день ее жизни еще кошмарнее.

– Давай лучше я к тебе? – предложила Джейн. – Я как раз собиралась ехать по делам, даже двигатель не глушила.

К тому времени, когда она въехала на парковку жилого комплекса «Харбор», ее промокшая одежда успела практически высохнуть.

Джейн позвонила в домофон и, когда Грейс открыла, поднялась на лифте на третий этаж. Не успела она постучаться в квартиру, как Грейс распахнула дверь и обняла ее.

– Ох, боже мой, да на тебе сухой нитки нет! Проходи скорей и садись. Я сделаю нам кофе. У меня как раз есть пачка «Питса». Или ты будешь какао?

– Кофе пойдет. Спасибо.

Джейн опустилась в мягкое кресло и устремила взгляд за окно гостиной, на лодочную пристань. Мачты парусных шлюпок раскачивались туда-сюда в каком-то завораживающем ритме, а дождь продолжал лить, подсвеченный туманно-оранжевыми фонарями на пристани, которые уже горели, несмотря на то что часы на каминной полке показывали всего три часа дня.

Появившаяся Грейс протянула дымящуюся кружку.

– Две «Спленды»[1] и капелька сливок, – произнесла она, усаживаясь в кресло напротив Джейн. – Все как ты любишь.

Джейн обняла кружку ладонями, грея озябшие пальцы. Потом сделала глоток кофе и благодарно улыбнулась Грейс. Та со вздохом откинулась на спинку кресла и устремила взгляд на Джейн, но ничего не сказала. Они долго сидели молча, и лишь негромкое позвякивание оснастки, доносившееся из-за окна, нарушало тишину.

– Куда подевалась ваша лодка? – в конце концов спросила Джейн.

– О господи! – отозвалась Грейс. – Да мы продали ее. Это был самый счастливый день в нашей жизни. Я думала, что говорила тебе. Боб пытался сделать вид, будто всему виной кризис на рынке недвижимости. Но на самом деле моряк из него такой же никудышный, как и из меня. Я терпеть не могла эту посудину. – (Снова повисла тишина.) – Я тебе рассказывала, как мы ходили на острова? Не рассказывала? Боб взял с меня слово, но история уж больно хороша, грех не рассказать. Он встал на якорь, чтобы устроить мне романтический ужин на закате. Открыл бутылку сидра, все в таком роде. Даже красную розу где-то раздобыл. Сказал, что хочет внести свежую струю в нашу сексуальную жизнь. Разумеется, он захрапел еще до того, как дело дошло до секса. В общем, пока мы были в каюте, начался отлив и мы очутились на мели. Лодка упала набок, как игрушка. Мы проснулись, когда полетели с койки. Боб растянул себе запястье. И вдобавок ко всему пришлось вызвать береговой патруль, чтобы сняли нас с мели. Вот стыдоба-то была!

Джейн улыбнулась и сделала еще глоток кофе. Она и забыла, как уютно всегда чувствовала себя в компании Грейс. Но потом ее вновь пронзила боль при воспоминании о том, что ее дочери больше нет. Грейс, видимо, все поняла по выражению ее лица, потому что со вздохом произнесла:

– Я бы спросила тебя, как ты, но не представляю, что можно ответить на такой вопрос. – (Джейн проглотила подступившие слезы и покачала головой.) – Твои родные все еще у тебя?

– Вчера вечером уехали, – отозвалась Джейн.

– Опять пили?

– Брат пил. А мать уж лучше бы пила. Они так громко ругались, что соседка позвонила узнать, все ли у меня в порядке, представляешь? А до ее дома пол-акра. И накануне похорон то же самое. Я со стыда сгорела бы, если бы мне сейчас не было на все наплевать. Ох, Грейс, до чего же я ненавижу моих родственничков! Знаю, это неправильно, но ничего не могу с собой поделать.

– Ты пыталась за них молиться? – спросила Грейс.

– Я молилась, чтобы они получили по заслугам.

– Тоже неплохо, – ухмыльнулась Грейс.

Порыв ветра швырнул заряд дождя в окно, и мачты на фоне сизого неба закачались сильнее.

Чуть погодя Грейс поднялась со словами:

– Пойду постелю тебе в гостевой комнате. И не вздумай отнекиваться! Боб сегодня ночует в Далласе, а мне не помешает компания. Я слишком стара, чтобы оставаться ненастными ночами в одиночестве. Если ты не устала, можем взять зонтики и прогуляться до паба, поесть ухи.

Джейн знала, что возражать бесполезно, поэтому лишь кивнула и проводила Грейс взглядом. Когда та вышла, Джейн вновь отвернулась к окну, за которым бушевала непогода.

Она была уверена, что дождь когда-нибудь закончится. Что наступившая весна принесет с собой свежий ветер, который разгонит тучи. Что летнее солнце выглянет вновь и опять раскрасит мир в яркие цвета. Она знала это так же непреложно, как любой другой факт. У нее просто не было сил в это верить.

Глава 2

Из машины сзади требовательно загудели.

Джейн включила передачу и въехала на паром. В очереди машин она была первой, перед ней ехала группа промокших до нитки велосипедистов в желтых дождевиках, ежедневно добирающихся таким образом до работы. Вид у них был жалкий, однако они решительно оставили свои велосипеды и гуськом потянулись в кафе мимо ее машины на пассажирской палубе, громко цокая по металлическим ступенькам трапа велоботинками. Подошедший бородатый матрос закрепил колодками колеса машины Джейн. Краешки его губ дрогнули было в зарождающейся улыбке, но улыбка умерла, так и не родившись, при виде безнадежного выражения на ее лице.

Паром отчалил от пристани и начал набирать ход. Джейн сидела в машине и смотрела, как темные тучи ползут над бухтой Эллиотт. Палуба содрогалась в такт реву мощных двигателей, так что картонный ароматизатор в виде сосенки, подвешенный к зеркалу заднего вида, раскачивался на своей веревочке. Джейн проводила взглядом чайку, кувыркавшуюся в воздушном потоке над носом парома. Она давно не была в городе. Слишком давно. Если бы она отправилась на поиски дочери, предложила бы ей помощь, возможно, Мелоди была бы жива. Будь сейчас рядом Грейс, она напомнила бы Джейн, что та сделала все, что в ее силах, – все, что вообще в человеческих силах, – пять раз устраивала дочь в реабилитационные центры и всячески поддерживала, пока не пришло время отпустить ее с любовью.

Джейн вспомнились слова консультанта из последнего реабилитационного центра: «Вы можете бросить дочери веревку, но карабкаться ей все равно придется самой». И уж что-что, а веревку она Мелоди бросила, разве нет? Она предложила забрать дочь домой, с одним лишь железным условием: никакой выпивки и наркотиков. Но Мелоди отказалась от ее предложения и вновь отправилась на поиски сомнительных удовольствий, которым предавалась двадцать четыре часа в сутки, кочуя от одних приятелей к другим.

Паром загудел, и Джейн, вздрогнув, очнулась от своих мыслей. Она включила «дворники», чтобы стереть со стекла морось, занесенную на палубу ветром, и стала смотреть, как из молочно-белого тумана начинают выступать очертания Сиэтла. Когда-то в юности она жила в этом городе. Училась в Вашингтонском университете, собиралась получать степень бакалавра по феминологии. А потом познакомилась с Брюсом и влюбилась в него по уши, как ей тогда казалось. Брюс помахал ручкой, когда она была на пятом месяце беременности, предоставив готовиться к появлению младенца в одиночку. История старая как мир. Остров Бейнбридж тогда показался Джейн идеальным местом, чтобы растить Мелоди, – маленький тихий городок с отличными школами. И какое-то время так оно и было. Но похоже, ни одно место не застраховано от подросткового алкоголизма и наркомании, в особенности если у тебя врожденная к ним предрасположенность. Злоупотребление спиртным было бичом семьи Джейн. И она подозревала, что семьи отца Мелоди тоже.

Паром пристал к берегу, велосипедисты оседлали своих железных коней и выкатили под дождь. Джейн съехала с парома следом за ними и направилась через город к Кэпитол-Хилл.

Проезжая знакомые места, она гадала, успела ли их открыть для себя ее дочь. Быть может, Мелоди даже почувствовала незримое присутствие матери в старом кафе, ее призрак, склоненный над учебниками. А может, дочь видела следы ее пальцев на пыльных полках местного книжного магазинчика, который ни капли не изменился с рождения Мелоди, и, похоже, пыль там в последний раз вытирали примерно тогда же. Или их взгляды встретились над двадцатилетним слоем воска на барной стойке в «Стимпайп лаундж», где в пятницу вечером симпатичная девчонка всегда могла пропустить стаканчик-другой горячительного, если, конечно, у нее имелось при себе липовое удостоверение личности. Господи, до чего же я была молодая и глупая, подумала Джейн. Впрочем, нельзя не признать, что это было весело.

Подъехав к обшарпанной многоэтажке, Джейн на всякий случай перепроверила адрес. Это было старое промышленное здание, давным-давно переделанное в жилой дом. Но, несмотря на облупившуюся штукатурку и просевшую крышу, номер дома был написан на асфальте свежей краской. Значит, вот где жила ее дочь. И где она умерла.

Дождь превратился в морось, и Джейн какое-то время сидела в машине, глядя в залитое водой окно. Ее взгляд скользнул по внешней лестнице к красной двери третьего этажа, в которую всего десять дней назад в последний раз вошла ее девочка. Догадывалась ли она об этом? Остановилась ли, чтобы в последний раз полюбоваться видом на город? Выглянуло ли сквозь тучи солнышко, чтобы порадовать ее прощальным закатом? Терзали ли ее сомнения? Или Мелоди слишком спешила получить свою дозу и не думала ни о чем, кроме желанного забвения? Джейн не была уверена, что хочет это знать.

Никогда еще подъем по лестнице не был для нее таким мучительным.

Она постучала в дверь и стала ждать.

Потом постучала еще раз.

– Сколько можно барабанить! – рявкнул из-за двери женский голос. – Иду я уже, иду!

Один за другим щелкнули несколько замков, и дверь приоткрылась на цепочке ровно настолько, чтобы Джейн смогла разглядеть за ней бледное женское лицо.

– Я ведь уже сказала по телефону, что на порог не пущу никакую инспекцию, – буркнула бледная девица. – И вообще, я с декабря не видела ребенка – по милости этого козла, его папаши.

– Прошу прощения, – произнесла Джейн. – По-моему, вы меня с кем-то спутали.

Девица пригляделась повнимательнее и выругалась:

– Черт! Вы же мама Мелоди. Прошу прощения.

– Я решила наконец-то заехать за ее вещами.

Девица оглянулась через плечо на квартиру. Когда она повернулась обратно, Джейн решила, что та сейчас снимет цепочку и пригласит ее войти, но ошиблась.

– Подождите здесь, – бросила девица. – Я сейчас все соберу. Минуту. – С этими словами она захлопнула дверь и снова заперла ее.

Джейн стояла на лестнице и ждала. Глядя на улицу внизу, она думала о том, какой дорогой пришла сюда в тот день ее дочь и откуда. Район напоминал ей места, в которых жила она сама, когда в свои семнадцать уехала из дому и стала жить самостоятельно. Помойный кот рылся в содержимом перевернутого мусорного бачка; какой-то парнишка гонял по переулку мячик, ловко огибая лужи; мимо медленно проползла машина с темными тонированными стеклами, из-за которых грохотала музыка. В открытом окне квартиры напротив громко переругивалась парочка.

Джейн уже готова была спуститься в машину за сигаретой – всего одну, чтобы успокоить нервы, – когда дверь распахнулась и бледная девица сунула ей в руки картонную коробку.

– Что, это все? – удивилась Джейн.

Девица пожала плечами. Она наскоро причесалась, а изо рта у нее, когда она заговорила, пахнуло микстурой от кашля.

– Были еще кое-какие вещички, но мы пользовались ими вместе. Вы же знаете, как это бывает. – (Джейн кивнула. Она все понимала.) – Когда вы позвонили, я прямо удивилась, ведь Мелоди никогда не упоминала, что у нее где-то поблизости есть родные.

Джейн почувствовала, как на глазах у нее выступили слезы. Она стояла, держа на весу коробку, и одна слезинка скатилась у нее по щеке.

– Черт! – спохватилась девица. – Я не это имела в виду. Простите.

– Это вы ее нашли? – спросила Джейн.

Девица покачала головой:

– Не-а. Я все выходные тусовалась у своего парня. Ее нашла Кэндис. – Она помолчала, опустив глаза, и негромко добавила: – Иногда я думаю… если бы я осталась дома… ну… понимаете?

Джейн слишком хорошо были знакомы эти мысли, но она не стала в том признаваться, а сменила тему:

– Вы можете мне что-нибудь рассказать о Мелоди? Ну, чем она жила? О чем мечтала?

– Если б знала, то рассказала бы. – Девица вздохнула и развела руками. – Но мы с ней не особенно общались. Она всего несколько месяцев как сюда переехала.

– Не знаете, где Мелоди проводила свободное время?

– Без понятия, – покачала головой девица. – Попробуйте заглянуть в «Девилз кап». Они звонили, сказали, чтобы кто-нибудь подъехал забрать ее последнюю зарплату.

– Мелоди где-то работала?

– Ну да, – кивнула девица. – Примерно через неделю после того, как переехала, в «Девилз кап» и устроилась. А, вспомнила: вроде бы она говорила, что хочет записаться на курсы визажистов. Даже все анкеты распечатала. Не думайте про нее плохо. У Мелоди просто была черная полоса в жизни. Наверное, иногда этого достаточно. Ладно, заболталась я с вами. Мне уже бежать надо.

Джейн поблагодарила девицу и двинулась по лестнице вниз. Однако не успела она преодолеть и двух ступенек с коробкой наперевес, как та окликнула ее:

– Эй! Послушайте, мне очень неудобно… После всего, что произошло… Ну, сами понимаете… Но Мелоди задолжала мне за квартиру.

Джейн остановилась, поставила коробку на ступеньку и принялась рыться в сумочке в поисках чековой книжки.

– Сколько она вам должна?

– Полторы сотни.

– На чье имя выписать чек?

– А налика у вас не найдется?

Джейн открыла бумажник и пересчитала наличные:

– У меня всего восемьдесят пять долларов.

– Давайте, и будем считать, что мы в расчете, – сказала девица.

Джейн протянула деньги, но подниматься на площадку не стала, и девице пришлось выйти на свет, чтобы взять их. При виде обведенных темными кругами глаз и исколотых вен на руках первым побуждением Джейн было забрать деньги назад, но она сдержалась. Девица схватила банкноты, торопливо поблагодарила и, вернувшись в квартиру, быстро захлопнула дверь.

Джейн отыскала «Девилз кап» и трижды объехала вокруг квартала, пока не нашла, где припарковаться. Кафе было маленькое и тесное, состоявшее всего из нескольких табуретов, приставленных к стойке у окна, и заполненное разношерстной местной молодежью, уткнувшейся в свои айфоны. Джейн заняла очередь и стала терпеливо дожидаться, пока те, кто стоит перед ней, закажут свою дозу кофеина навынос: кофе бреве, американо, латте макиато.

Когда подошла ее очередь, девушка за стойкой вытащила изо рта розовый леденец на палочке и кивнула:

– Что брать будете?

У нее были рыжие волосы и колечко в брови. Видимо, это сейчас модно, подумала Джейн. Когда ее дочь привезли в морг, у нее в ноздре поблескивала бриллиантовая сережка-гвоздик. Джейн до сих пор не была уверена в том, что приняла правильное решение, позволив похоронить дочь вместе с сережкой, несмотря на то что в глубине души была против. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения.

– Я мать Мелоди Маккинни, – произнесла Джейн.

– Она наверняка очень счастлива, – отозвалась девица и сунула леденец обратно за щеку. – Пить что будете?

– Вы не были знакомы с Мелоди?

– А должна была?

– Мне сказали, она здесь работала.

– А-а… – протянула девица, внезапно изменившись в лице. – Вы имеете в виду ту Мелоди. Прошу прощения. Меня перекинули сюда на замену из нашей точки в Беллтауне. Подождите секундочку. – Она исчезла в подсобке и минуту спустя появилась с конвертом. – Это чек на ее последнюю зарплату, – сказала она и, опустив глаза, поспешно добавила: – Простите. Я неудачно выразилась.

Джейн спрятала конверт в сумочку.

– Вообще-то, я надеялась, что смогу поговорить с кем-нибудь, кто работал с Мелоди. Кто знал ее.

– Приезжайте на неделе, – посоветовала девушка. – Тогда будет работать Льюис. С ним и поговорите.

– Льюис?

– Угу. Он менеджер. Вы его узнаете. Он выглядит как помесь маленького пони со cтатуей Свободы.

Джейн вышла на улицу и полной грудью вдохнула прохладный влажный воздух. В маленьком кафе у нее было такое чувство, будто стены давят на нее, – наверное, потому, что на месте этой развязной рыжеволосой девицы она все время представляла Мелоди. Если бы только она приехала сюда две недели назад! Какая жестокая лотерея – жизнь. Кто выбирает, кому умереть молодым, а кому жить дальше?

Когда Джейн шла к машине, ветерок донес до нее одинокий гитарный перебор, под который еще более одинокий голос пел какую-то песню. Джейн никогда не слышала ее раньше. Мелодия была очень красивая и как нельзя лучше соответствовала тому, что творилось у нее в душе.

Она пошла на звук и, завернув за угол, обнаружила его источник на пороге одного из домов. На нем была грязная бейсболка, козырек которой скрывал склоненное над гитарой лицо. На тротуаре перед певцом лежал раскрытый гитарный чехол, там валялись немногочисленные долларовые бумажки и поблескивала скудная мелочь. Джейн настолько взяла за душу эта песня, что она остановилась и стала рыться в сумочке в поисках чего-нибудь, что можно было бы ему дать, но все деньги она оставила соседке Мелоди. Все, что ей удалось отыскать, – это серебряный доллар, который незнакомец оставил на могиле Мелоди, а с ним расстаться у нее не поднималась рука.

Джейн стала ждать, когда певец допоет, чтобы спросить, долго ли еще он будет здесь стоять, чтобы вернуться с деньгами, но когда он сыграл последний аккорд и вскинул голову, она лишилась дара речи при виде его глаз. Это был он – тот самый мужчина с кладбища, незнакомец под дождем. Мимолетный взгляд, который он бросил тогда на нее сквозь залитое дождем лобовое стекло, намертво отпечатался в ее памяти. Она узнала бы эти глаза где угодно и когда угодно.

Джейн показалось, что он тоже ее узнал, но это выражение быстро исчезло из его глаз, сменившись широкой улыбкой.

– Хотите что-то заказать? – поинтересовался певец.

– Это было очень здорово, – ответила Джейн, решив не упоминать о том, что уже видела его раньше. – Честное слово.

– Благодарю вас, мэм. – Он опустил подбородок.

– Вы сами ее написали?

– Ну, – отозвался певец, и вид у него вдруг стал застенчивый, – вообще-то, я пока нигде ее не записывал, поскольку она еще недоработана, но мелодия и слова мои, если вы это имеете в виду.

– Просто потрясающе! – воскликнула Джейн.

– Рад, что вам понравилось. Обычно народ предпочитает слушать старые песни, которые хорошо знает. Наверное, это все ностальгия. Но даже самая хорошая песня в конце концов осточертеет, если петь ее по сто раз на дню.

Пока мужчина говорил, она пристально вглядывалась в его лицо.

– Простите за нескромный вопрос, сколько вам лет?

Он снял бейсболку и запустил пальцы в свои длинные темные волосы. Потом вздохнул:

– Ну, если мне сказали правду насчет того, когда я родился, и если я не умру, то в июле мне исполнится двадцать пять.

– Вам нет еще двадцати пяти, а вы пишете такие песни? Вы всю жизнь сочиняете музыку?

– С полной уверенностью сказать не могу, – пожал плечами певец. – Я еще не прожил всю свою жизнь. – Он снова улыбнулся и переменил тему: – Может, вы хотите послушать что-то конкретное?

Джейн так и влекли зеленоватые искорки, поблескивавшие в его печальных глазах, она подалась вперед, чтобы взглянуть на них поближе:

– Как вас зовут?

– Не хочу быть невежливым, леди, но пением я зарабатываю себе на жизнь. Так вы бы хотели услышать что-то конкретное? Потому что в противном случае я пойду дальше.

– Но я хочу поговорить с вами.

– С этим лучше к кому-нибудь другому.

Певец поднял гитару над головой, присел на корточки, чтобы выгрести мелочь из чехла, потом убрал в него гитару.

– Я всего лишь хотела задать вам несколько вопросов.

– На Пайн-стрит и Первой авеню вы с легкостью найдете полсотни чуваков, готовых за пинту пива слушать вас до посинения. Я к ним не отношусь. – Он взялся двумя пальцами за козырек бейсболки, давая понять, что разговор окончен, и, подхватив гитару, зашагал прочь.

– Я видела вас на кладбище, – бросила Джейн ему в спину. Мужчина остановился как вкопанный и медленно обернулся. – Я сидела в машине и наблюдала за вами. Мелоди, должно быть, много для вас значила, если вы пришли навестить ее в такой дождь. – Джейн открыла сумочку. – Вот. Вы оставили эту монетку.

– Она была вашей сестрой? – спросил он.

– Нет, я ее мать.

Его лицо на миг омрачилось, точно солнце заслонила грозовая туча, а в глазах промелькнула боль. Джейн показалось, что он сейчас заплачет. Но вместо этого мужчина опустил глаза и произнес:

– Сочувствую вашему горю. – И, круто развернувшись, зашагал прочь.

Без объяснений, не сказав даже «до свидания».

Джейн стояла и смотрела ему вслед.

Едва певец скрылся за углом, как на тротуар перед ней упала дождевая капля, в том самом месте, где он только что находился, как будто его тень осталась там, оплакивая Мелоди.

Джейн в одиночестве стояла посреди тротуара и чувствовала, как ее душат слезы.

А потом дождь вдруг без предупреждения хлынул стеной, и Джейн съежилась в комочек под козырьком двери, перед которой он играл, обхватила колени руками и стала смотреть, как дождь барабанит по мостовой, заглушаемый безотрадным плеском воды под колесами безымянных автомобилей, проносящихся мимо.

Глава 3

– Тебе нужно поесть. – Грейс кивнула на тарелку с густым супом, стоявшую на столе перед Джейн. Лицо ее выражало материнскую озабоченность.

– Знаю, – отозвалась Джейн. – Но я не голодна.

– Вот, возьми булочку. – Грейс придвинула к Джейн тарелку с хлебом и знаком подозвала официанта, который протирал столики, освободившиеся после обеденного наплыва посетителей.

– Вам принести что-нибудь еще? – спросил тот.

– Две бутылки «Мак энд Джек», пожалуйста.

– Янтарного или светлого?

– Янтарного, будьте добры, – отозвалась Грейс.

Как только официант отошел от столика, Грейс, заметив изумленное выражение на лице Джейн, устремила на нее взгляд и спросила:

– А что такое?

– Просто я никогда раньше не видела, чтобы ты пила, – ответила Джейн.

– Слушай, мы же состоим в «Ал-Аноне»[2], а не в «Анонимных алкоголиках». Если мой непутевый муженек в завязке, а твоим родственничкам тоже не помешало бы завязать, это еще не значит, что мы не имеем права время от времени позволить себе пропустить по бутылочке пива. И потом, каким еще образом мы сможем их вынести?

– Логично! – засмеялась Джейн.

Чтобы не пить на пустой желудок, Джейн заставила себя проглотить несколько ложек супа, прежде чем появившийся официант поставил перед каждой из них по большому бокалу пива. Оно было терпкое и горькое, но приятно обжигало пищевод, уже после нескольких глотков Джейн откинулась на спинку стула и почувствовала, что ее действительно слегка отпустило. Ей вспомнилось, как они с Грейс впервые пришли в этот паб. Это случилось примерно через неделю после того, как Джейн продала ей страховку жизни. Джейн с трудом верилось, что было это целых пятнадцать лет назад и Грейс тогда было столько же, сколько ей сейчас.

– Ты еще не вернулась к работе? – поинтересовалась Грейс.

– Я уже почти месяц никому не звонила, – покачала головой Джейн.

– Что ж, никакой спешки нет, – рассудила Грейс. – В конце концов, после похорон прошло всего несколько недель. А как у тебя с деньгами?

– Все в порядке, – отозвалась Джейн. – У меня было кое-что отложено. – Она принялась крутить в руке бокал с пивом, разглядывая янтарные отблески, которые заиграли на шероховатой поверхности стола в лучах солнца, бившего в окна паба. – Знаешь, чем я в последнее время занимаюсь каждую ночь?

– И чем же? – поинтересовалась Грейс.

– Включаю ноутбук и пасусь на страничке Мелоди на «Фейсбуке».

– Ох, Джейн, – вздохнула Грейс. – Это, должно быть, настоящая пытка.

– И так и не так, – отозвалась та. – Мелоди не закрыла свою стену, и я прокручиваю ее, пытаясь восстановить ее жизнь. Такое чувство, что я совершенно не знала свою дочь. Я прочла последнюю запись, которую она оставила. За два дня до того, как… в общем, до того, как она умерла, Мелоди написала: «Жизнь есть жизнь, и она хороша». Можешь себе такое представить?

– Ты ни с кем из ее друзей не разговаривала?

– Нет. Не знаю даже, как подступиться к такому разговору. Но почти каждый день кто-нибудь пишет на ее стене очередное «Прощай». А некоторые даже вывешивают фотографии. В основном, конечно, с выпивкой в руке.

– А что с ее приятелем? С тем музыкантом?

– У нее в друзьях его нет. Но Мелоди оставила несколько записей о том, что влюблена. Жаль, что он отказался со мной говорить, когда я наткнулась на него тогда. Я до сих пор храню монетку, которую он оставил у дочери на могиле.

– Может, еще раз попробовать? – посоветовала Грейс. – Найди его и попытайся зайти с другой стороны.

– Думаешь?

– А что ты теряешь? Джей, не можешь же ты до конца жизни ломать себе голову.

– Не знаю.

– Ты должна найти способ жить дальше.

Джейн взяла ложку и рассеянно поболтала ею в супе, хотя есть больше не собиралась.

– Думаешь, стоит? – спросила она. – Я имею в виду, пытаться его разыскать?

Грейс придвинула тарелку с хлебом поближе к Джейн:

– Съешь булочку, милая. Ты слишком худенькая.

– Но что я ему скажу?

– Может быть, стоит для начала получше его узнать. Поговорить с ним о музыке или еще о чем-нибудь. Если и есть какая-то тема, о которой большинство людей не прочь поболтать, то это они сами.

По пути из паба домой Джейн размышляла над тем, что сказала Грейс. И впрямь, что ей терять? Нечего, ведь она и так уже все потеряла. Джейн знала, что ей не станет лучше, пока она не поймет, чем жила ее дочь в последние месяцы перед смертью от передозировки. К тому же что-то в лице того парня не давало ей покоя: какая-то затаенная боль, точно он нес в душе какое-то бремя, которым не смел ни с кем поделиться. Джейн затормозила и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, поехала к парому.

Сквозь просвет в облаках пробивались золотистые лучи солнца. Паром подошел к городской пристани и пришвартовался. Джейн подъехала к «Девилз кап» и припарковала машину. Она вернулась к той двери, перед которой тот парень тогда играл на гитаре, но не обнаружила там ничего, кроме переполненных мусорных бачков да полустертых рисунков мелом, которые предрекали наступление Судного дня.

Едва Джейн переступила порог «Девилз кап», как немедленно поняла, что за кофе-машиной стоит тот самый Льюис, потому что по окружности головы у него торчали розовые шипы из волос, а остальная голова была выбрита. Это и в самом деле придавало ему сходство с карикатурной cтатуей Свободы. Джейн заказала латте у новой девушки за стойкой, потом подошла к Льюису, который молол кофе, и поймала его взгляд.

– Привет, – произнесла она с вымученной улыбкой.

– Привет, – отозвался тот.

– Меня зовут Джейн. Я мать Мелоди.

Льюис кивнул, как будто ожидал ее появления.

– Беки сказала, что вы заходили, – произнес он. – Мне очень жаль, что все так произошло. Мелоди была клевая девчонка.

– Вы хорошо ее знали?

– Нет, я познакомился с ней, когда она пришла сюда работать, – ответил он. – Но пару раз мы тусовались вместе.

– Тусовались?

Щеки Льюиса залились румянцем точно такого же цвета, как и его прическа.

– Не в том смысле, – пробормотал он. Потом снова поднял глаза и добавил: – Хотя я был бы не против. Мелоди была симпатичная девочка. На вас похожа. – (Джейн не знала, что на это ответить, поэтому лишь улыбнулась.) – Мы лишь пару раз ходили с общими друзьями попить пива в «Гараж». Короче, ничего сверхъестественного.

– Не знаете, у нее был парень? – спросила Джейн.

– Не могу сказать наверняка, – отозвался Льюис и принялся крутить какие-то ручки. Машина выпустила струю пара, от которой он уклонился.

– А гитарист? – спросила Джейн. – Который торчит на углу?

– Возможно, – пожал плечами Льюис. – Он часто приходил сюда в ее смену. Они немного флиртовали.

– Не знаете, где его можно найти?

Льюис влил в чашку с кофе вскипевшее молоко и изобразил из пенки цветочек.

– Попробуйте заглянуть на Пайк-Плейс-маркет, – сказал он, придвигая к ней кофе. – Он иногда там играет. Или на Пайонир-сквер.

Место для парковки нашлось только примерно в полумиле от рынка, и Джейн порадовалась, что надела туфли без каблука. Городской рынок кишел туристами и местными, решившими воспользоваться долгожданным просветом в дожде, и Джейн пробиралась сквозь толпы, слушая одинаковые во все времена смешки ребятишек и призывы их родителей утихомириться. Парочки неторопливо прогуливались рука об руку, откусывая от общего пирожка или свежего фрукта, купленного с одного из многочисленных лотков. Тут и там яркими разноцветными пятнами пестрели охапки свежесрезанных на продажу цветов.

Джейн остановилась посмотреть, как торговец рыбой уговаривает маленького мальчика потрогать голову страшенного морского черта, специально ради таких случаев выложенного на гору колотого льда. Добившись своего, он украдкой потянул за неприметную веревку, привязанную к хвосту, и рыба разинула зубастую пасть. Малыш, завизжав, отдернул руку и бросился к родителям. А потом засмеялся, и толпа зааплодировала.

Джейн пошла дальше по вымощенной красным булыжником улице, подставляя лицо солнечным лучам, и на несколько блаженных мгновений совсем забыла, что привело ее сюда. Она просто впитывала в себя этот город с улыбкой беззаботной женщины, которой была когда-то. Ведь была же? Джейн и сама уже не помнила точно. Потом воспоминание о том, что ее дочери больше нет, мучительной болью пронзило сердце, и Джейн, грубо выдернутая из грез, вернулась к своему насущному делу.

Она вглядывалась в лица людей на тротуарах, но все было тщетно. Перед «Старбаксом» несколько соул-музыкантов во все горло распевали госпелы в обмен на монетки, которые бросали им в перевернутые шляпы. На другом углу Джейн наткнулась на долговязого субъекта, облаченного в комбинезон, который был на пару размеров ему велик. Он играл на банджо и губной гармошке одновременно, не переставая при этом вращать на талии несколько разноцветных обручей. Неудивительно, что того, кого она ищет, здесь нет, подумалось Джейн. Кто в здравом уме станет тягаться с таким уникумом?

Она вышла с рынка и двинулась дальше по Первой авеню. Туристы уступили место более спокойным толпам горожан, спешащих по своим делам или направляющихся домой из офисов. Джейн долго шла, растворившись в ритме собственных шагов, пока не увидела перед собой старые кирпичные здания Пайонир-сквер. Она двинулась дальше по пустынным улицам: мимо художественных галерей, мимо неоновых вывесок религиозных миссий и приютов, мимо теней опустившихся людей, сидящих на асфальте прямо у домов, с коричневыми пакетами между колен. На улицах валялись разбитые бутылки, след прошлой ночи. В одном месте на глаза ей попалась бесхозная пара ботинок, перевернутых подошвами вверх, как будто их хозяина засосало в асфальт.

Солнце уже успело закатиться за крыши, и тротуары погрузились в густую тень. Джейн поежилась, жалея, что не оделась потеплее. В воздухе пахло мокрым кирпичом и близким дождем. Она уже собиралась развернуться и отправиться в долгий путь обратно к машине, когда увидела лежащего на скамейке мужчину. Он заряжал свой мобильник от общественной розетки в ее основании. Его лицо было прикрыто знакомой бейсболкой.

– Привет, – произнесла Джейн, глядя на него.

– Это уже попахивает преследованием, – отозвался он, не удосужившись даже приподнять бейсболку.

Неужели у меня такой характерный голос, удивилась Джейн.

– Да ладно вам, – сказала она. – Я просто хотела немного поговорить. – Мужчина ничего не ответил, и она добавила: – Не важно о чем, о чем хотите.

– Зачем? – поинтересовался он из-под бейсболки.

– Не знаю, – призналась она честно.

Джейн и в самом деле не знала, зачем приехала сюда, зачем его разыскивала. Наверное, ради того, чтобы пообщаться с кем-нибудь, кто знал ее дочь.

Мужчина громко вздохнул. Потом сел, подхватив слетевшую с лица бейсболку.

– О господи! – вырвалось у Джейн, и она присела на корточки, чтобы получше разглядеть его обезображенное синяками и ссадинами лицо. – Что с вами случилось?

– Жизнь на улице случилась, – ответил он.

– Это нельзя так оставлять, – настойчиво произнесла Джейн. – Рану на лбу нужно зашить.

– Ничего, переживу как-нибудь, – отозвался он. – Бывало и хуже.

– Нос цел? – спросила Джейн.

– Без понятия, – пожал плечами мужчина. – Вроде бы да.

– Он у вас от рождения с горбинкой?

– Ну да, наверное.

– У вас еще что-то болит?

Джейн заметила, что у него разбита рука, и взяла его за кисть, чтобы получше разглядеть. Рука была худая и мускулистая, подушечки пальцев загрубели от многих лет игры на гитаре. Костяшки посинели и опухли.

– Надеюсь, вы хотя бы хорошенько их отделали? – поинтересовалась она.

– Ага, – ухмыльнулся он, хотя его разбитая губа от этой ухмылки тут же снова треснула. – Но все равно лишился всех своих пожиток.

Джейн сжала его руку в ладонях.

– Вставайте-ка, только аккуратно, – распорядилась она. – Я отвезу вас в больницу.

– Ни в какую больницу я не поеду. – Мужчина попытался выдернуть руку, но Джейн не отпустила. – Бросьте, леди. Это всего лишь пара ссадин и «фонарь» под глазом. Мне доставалось и хуже. До свадьбы заживет.

– Никуда я вас не отпущу, – решительно заявила она, усилив хватку. – Во всяком случае, пока вы не позволите мне хотя бы проводить вас до дома и промыть ваши ссадины. Не хватало вам только заполучить еще и заражение.

– Что ж, тогда вам повезло, – отозвался он и свободной рукой обвел площадь, – потому что мы уже там.

– Там – это где?

– У меня дома.

– Вы живете на улице?

Джейн оглянулась по сторонам, как будто внезапно осознала, что в сгущающихся сумерках может таиться опасность.

– Это временно, – сказал он. – Я еду в Остин.

– И что будет в Остине?

– А вам какая разница?

– Вставайте. – Джейн потянула его за руку. – Вы едете со мной.

– Куда? – спросил мужчина, приподнявшись со скамьи, но все еще колеблясь.

– А вам какая разница? – передразнила она его. – Вам же все равно некуда больше идти. Поехали. Судя по вашему виду, вам совсем не помешало бы немного подкормиться и ради разнообразия поспать в чистой постели.

Когда мужчина с ее помощью поднялся со скамьи, Джейн с удивлением отметила, что он намного выше, чем она ожидала. Он наклонился и, выдернув телефон из розетки, сунул его в карман вместе с зарядкой. Потом двинулся следом за Джейн к машине.

– Странно, что у вас есть мобильный телефон, притом что вам негде спать, – произнесла она, нарушая молчание.

– Это единственное, что мне удалось сохранить, – ответил он. – Его давным-давно отключили за неуплату, но я знаю места, где есть бесплатный вай-фай, так что можно хотя бы проверить почту. Когда живешь на улице, быстро учишься всяким полезным штукам. Разумеется, – добавил он, по-мальчишески улыбнувшись, – я использую его в основном для того, чтобы быть в курсе, как там поживает мой инвестиционный портфель.

Джейн рассмеялась, и они зашагали дальше в молчании.

От нее не укрылось, что он прихрамывает.

– Наверное, мне стоило бы узнать, как вас зовут, – произнесла она. – Раз уж я решила привести вас к себе в дом.

Он с озорной ухмылкой покосился на нее:

– Только не говорите, что ни разу не приводили домой мужчину, имени которого не знали.

– Те, кого я приводила, предварительно угощали меня выпивкой. И не были в два раза меня моложе.

Еще с минуту помолчав, он сказал:

– Меня зовут Калеб.

– Приятно познакомиться, Калеб. А я Джейн.

– Где, вы сказали, оставили машину, Джейн?

– Хотите, подождите меня здесь, а я подъеду за вами.

– Не нужно, – ответил он. – Я дойду.

Полчаса спустя Калеб спал рядом с Джейн на пассажирском сиденье машины, откинув назад спинку, а паром уносил их в закатную даль, к острову и к ее дому.

Лицо Калеба было отвернуто в другую сторону, но Джейн видела, как мерно вздымается и опадает его грудь. Интересно, ему что-нибудь снилось? И если снилось, то что? На нем была вытертая джинсовая куртка, на рваном воротнике запеклась кровь. На джинсах живого места не осталось от дыр, а в ботинках отсутствовали шнурки. Похоже, из всей одежды, которая была на нем, когда он играл на гитаре неподалеку от «Девилз кап», уцелела лишь бейсболка. Джейн задумалась о том, каково это – жить на улице. Она представить себе не могла, насколько уязвимым должен чувствовать себя человек, не имеющий безопасного места, которое можно назвать домом.

Потом ее мысли перескочили на Грейс – как бы она прореагировала, узнав, что ее подруга решила приютить подобранного на улице незнакомого парня. Наверное, промолчала бы или предостерегла Джейн, чтобы та не слишком усердствовала в спасении человечества – в ее устах это означало: «впадение в созависимость». Впрочем, разве плохо помочь человеку, если ему действительно нужна помощь? При условии, что это ничем не повредит тебе самому.

Когда они причалили к пристани, солнце уже зашло, и Джейн следом за другими возвращающимися на остров съехала с парома, стараясь вести машину как можно аккуратней, чтобы не разбудить Калеба. Добравшись до дома, она заехала в гараж и, обойдя машину, открыла дверцу с его стороны. Калеб пошевелился и открыл глаза, и по его лицу промелькнуло выражение боли, от которого ее и без того разбитое сердце едва не разбилось еще раз.

– Приехали, – сказала Джейн. – Идемте внутрь.

Она отвела его в дом и проводила в старую комнату Мелоди, единственную в доме спальню, кроме ее собственной. Калебу не помешало бы сейчас принять ванну, но вид у него был слишком измученный, поэтому Джейн просто усадила его на кровать и помогла снять куртку. Потом стащила с него ботинки и уложила на кровать. Она попыталась снять с него бейсболку, но он вцепился в нее, и Джейн оставила его в покое.

Затем она отправилась в ванную и заглянула в аптечку, но во время последнего визита Мелоди – в промежутке между реабилитационными центрами, разумеется, – она избавилась от всего сильнее адвила. Джейн налила в стакан воды, потом намочила полотенце и вернулась со всем этим в комнату. Когда она зажгла лампу, ей показалось, что опухоль у Калеба стала еще сильнее. Но возможно, это была лишь игра света и тени. Однако даже это не лишило парня привлекательности, а в его глазах сквозила какая-то отрешенность, которая, учитывая его молодость, была ей непонятна.

– Вот. Примите.

Заставив Калеба проглотить таблетку адвила, Джейн взяла полотенце и осторожно стерла с его лица запекшуюся кровь. Когда она закончила, Калеб откинулся на подушку и закрыл глаза.

Джейн немного постояла с полотенцем в руках, глядя на него. Наконец она нарушила молчание, спросив, не хочет ли он поесть, но Калеб ничего не ответил, и Джейн поняла, что ее неожиданный гость уснул. Она выключила лампу и направилась к выходу, на миг остановившись на пороге, чтобы прислушаться к его тихому дыханию, прежде чем выйти в коридор и закрыть дверь.

Остаток вечера Джейн провела перед телевизором в спальне, время от времени заглядывая к нему в комнату. Когда она выключила свет, было уже очень поздно, но Джейн еще долго лежала без сна, думая о разном. Ее память была точно комод с выдвинутыми ящиками, которые она никак не могла задвинуть. Одно за другим Джейн извлекала оттуда воспоминания и рассматривала их, прежде чем снова сложить в дальний угол.

Присутствие другого человека в комнате Мелоди пробудило воспоминания о других бессонных ночах, в которые она не находила себе места, гадая, застанет ли утро ее дочь дома или нет. Ей вспомнилась ночь, когда она проснулась оттого, что в дверь барабанили полицейские. Они вручили ей пьяную в стельку Мелоди, которая должна была в это время мирно спать в своей постели. И это было только начало. С того дня ее маленькая девочка замкнулась в себе, скрылась от нее за полным муки взглядом – взглядом, дальше которого Джейн не могла проникнуть, как ни старалась найти за ним свою дочь. Чего она только не делала. И к психологам вместе с Мелоди обращалась. И в Общество анонимных алкоголиков для подростков пыталась ее устроить. Лечила дочь амбулаторно и в стационаре. Пыталась даже хорошенько ее напугать, оставив в полицейском изоляторе на выходные, после того как Мелоди разбила машину Джейн, тайком от матери отправившись со своими дружками через мост за выпивкой. Но все было тщетно. И чем старше девочка становилась, тем больше шла вразнос, а Джейн оставалось лишь смотреть на все это. Смотреть и плакать от собственного бессилия.

А потом однажды вечером Мелоди не пришла ночевать совсем. Местная полиция отказалась принимать заявление о пропаже, раз не прошло еще три дня, и Джейн обзвонила всех, кого могла, пока не добилась, чтобы полиция штата объявила ее в розыск. Два дня спустя Мелоди прислала ей сообщение, что она у какой-то подружки в городе и дома в ближайшее время не появится. И не появилась – до первого передоза. Джейн забрала тогда дочь из наркологической клиники и привезла домой в ожидании, когда освободится место в одном из многочисленных реабилитационных центров.

К тому времени они с Грейс уже давно были подругами, но именно тогда Джейн попросила ту быть ее куратором в «Ал-Аноне». Ей необходимо было найти способ как-то сосуществовать с болью, и она нашла его в обществе мужчин и женщин, которые пережили то же самое, что переживала сейчас она. На собраниях некоторые из них говорили о том, что потеряли своих близких от наркомании, и хотя Джейн тогда полагала, что понимает их горе, на самом деле не подозревала даже, что это такое, пока в ее собственном доме не раздался роковой звонок коронера.

Все, достаточно, подумала она. На сегодня хватит.

Но мысли по-прежнему лезли в голову, и Джейн перестала сопротивляться и отдалась им полностью, погрузившись в водоворот образов и пытаясь сосредоточиться на незнакомце, который сейчас спал в постели ее дочери.

Она снова была на кладбище, и Калеб стоял перед ее машиной в своей бейсболке, с которой текла вода, с выражением муки на лице. Потом она снова очутилась на тротуаре, слушая его прекрасную песню. А теперь стояла у кровати Мелоди, глядя, как Калеб спит. Джейн сама еще толком не понимала, каким образом, но он был единственной ниточкой, связывавшей ее с дочерью. И она была исполнена решимости ни в коем случае не отпускать его раньше времени.

Глава 4

Утром Джейн разбудил вой пожарной сигнализации. Она выскочила из кровати, накинула халат и бросилась к выходу из комнаты, где немедленно налетела на Калеба, который стоял в коридоре, размахивая кухонным полотенцем перед датчиком дыма на потолке. На мгновение Джейн потеряла равновесие, и он подхватил ее под локти. Она вскинула голову и увидела на его лице улыбку. Вой прекратился, и Джейн, высвободившись, отступила на шаг и сделала глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями.

– Прошу прощения за переполох, – извинился он. – Я пытался приготовить вам завтрак, но, похоже, на кухню меня пускать нельзя.

– Это все мой дурацкий древний тостер, – ответила Джейн. – Он все время выкидывает такие штучки, если зазеваться.

– Я вас, похоже, разбудил. – Калеб кивнул на ее халат.

– Все равно мне пора было вставать. – Она запахнула полы халата поплотнее. – Ну, как вы? Хорошо спали?

– Как младенец, – ухмыльнулся он, снова забыв о разбитой губе.

– Да, выглядите вы отлично, – вырвалось у нее.

– Спасибо, – пожал плечами Калеб. – Вы тоже ничего.

Джейн залилась краской:

– Я имела в виду, что у вас отдохнувший вид. И опухоль спала.

Они стояли в коридоре, глядя друг на друга, как показалось Джейн, целую вечность.

Наконец Калеб произнес:

– Думаю, яичница покажется вам вполне съедобной, если вы проголодались.

– Умираю с голоду, – ответила Джейн, радуясь, что неловкий момент миновал.

Она двинулась за ним на кухню, пожалев, что не подумала взглянуть в зеркало и хоть немного подкраситься. Если не считать родственников, гостей у Джейн в доме не было давным-давно, а уж мужчин так и вовсе целую вечность, пусть даже Калеб по сравнению с ней совсем мальчишка.

Солнечные лучи били в окно, подсвечивая не успевший рассеяться дым. Пахло горелым тостом. На столе стояли яичница, оладьи и бутылочка с сиропом на основе подсластителя. В кофеварке булькал кофе. Это было впечатляюще.

Джейн потянулась к буфету за приборами, но Калеб преградил ей дорогу и выдвинул стул. Она села. Он достал ножи и вилки и вместе с салфетками положил на стол.

– Вы всегда готовите незнакомым людям завтраки у них дома? – поинтересовалась Джейн, наслаждаясь редкой возможностью отдаться чьим-то заботам.

Калеб положил ей на тарелку яичницу.

– Мне пришлось немало кочевать по чужим диванам, – ответил он. – В таких условиях быстро учишься отрабатывать гостеприимство.

Джейн взяла себе оладью и сбрызнула ее сиропом. Потом, дождавшись, чтобы Калеб тоже сел за стол, попробовала яичницу. Она оказалась очень вкусной. Не слишком пересушенной и не слишком влажной. И оладьи были золотисто-коричневые, в точности как она любила. Джейн давно уже толком ничего не ела, но этим утром она смела с тарелки все подчистую, а потом еще взяла добавки. Дзынькнула кофеварка, оповещая о том, что кофе готов, и Калеб поднялся, не дав Джейн даже возможности встать, и налил ей и себе по чашке ароматного напитка. Кофе они пили в молчании, украдкой бросая друг на друга взгляды и наслаждаясь покоем.

– Это был очень приятный сюрприз, – произнесла Джейн спустя несколько минут молчания. – Спасибо.

– Это самое малое, чем я мог отплатить вам за гостеприимство, мэм.

– Ох, ради всего святого, не называй меня «мэм». У меня немедленно появляется такое чувство, будто я тебе в бабушки гожусь, когда на самом деле всего лишь в матери. Зови меня просто Джейн. И на «ты».

– Ладно, просто Джейн так просто Джейн, – согласился он.

Джейн потягивала кофе и изучала Калеба поверх кружки. Она вполне понимала, что́ могла найти в нем ее дочь. Несмотря на опухоль, его лицо не утратило привлекательности, но взгляд Джейн против воли притягивал его рот. У него был волевой, слегка квадратный подбородок, синеватый от утренней щетины. И губы. Справа они были рассечены, но, за исключением этого, казались совершенно идеальными, в особенности когда изгибались в улыбке, обнажая белые зубы. А глаза? Бездонные и зеленые – да они словно омуты, способные затянуть любую женщину, стоило той утратить осторожность. Джейн напомнила себе, что осторожность терять нельзя. А еще, что к нему была неравнодушна Мелоди.

– Ты когда-нибудь снимаешь свою бейсболку? – спросила она, когда Калеб перехватил ее пристальный взгляд. – Смотри, так и облысеть недолго.

– Ну… – протянул он, – тогда она тем более мне понадобится.

– Ты не позволил мне снять ее с тебя вчера ночью.

Калеб стащил бейсболку и уставился на Джейн, свободной рукой проведя по своим густым непокорным волосам.

– Она принадлежала моему отцу, – сказал он. – Это единственное, что досталось мне от него в наследство, если не считать характера.

– А что, у тебя скверный характер? – поинтересовалась Джейн.

– Я держу его в узде.

– И каким же образом?

– С помощью музыки.

Джейн кивнула. Она понимала, что он имеет в виду. Собственные эмоции она держала в узде, решая судоку.

– И что ты будешь делать теперь? – спросила Джейн.

– Что буду делать?

– Ну да, без гитары?

– Понятия не имею. – Калеб опустил глаза и вздохнул. – Попрошу у кого-нибудь другую, пока не заработаю достаточно денег, чтобы выкупить ее. У вас… у тебя, случайно, не завалялось где-нибудь ненужной? – (Джейн покачала головой.) – Ладно, что-нибудь придумаю. Когда тебе что-то по-настоящему нужно, оно обязательно вскоре подворачивается.

– В самом деле?

– Для меня это так.

– А потом что?

– А потом скоплю денег и уеду.

– В Остин?

– Откуда ты знаешь, что я еду в Остин?

– Ты сам мне вчера это сказал.

– А-а… – протянул он. – Я был немного не в себе.

– Почему именно в Остин? – поинтересовалась она.

– Во-первых, потому, что там нет дождя.

– По мне, одного этого уже достаточно, – улыбнулась Джейн.

– Это еще не все, – добавил он с горящими от возбуждения глазами. – Остин – мировая столица музыки. Там куча исполнителей. Звукозаписывающих компаний. Скаутов, которые ищут новых исполнителей. Студий. И куча работы, так что на жизнь заработать нет никаких проблем, даже если ты и не добьешься известности. Он как Нашвилл, только без всех этих дурацких церемоний награждения и прочей ерунды.

– И почему же ты не отправляешься прямо туда?

– Как? Пешком?

– Не прямо сейчас. Я имею в виду, почему ты не поехал прямо туда до того, как тебя ограбили.

– Ну, я копил деньги. В этом году фестиваль я все равно уже пропустил. Но надеюсь, что доберусь туда до лета. Мне нужно заработать достаточно, чтобы пробиться и завоевать настоящий успех. Никто не будет относиться серьезно к человеку, который играет на улицах за деньги. Так что я собираюсь заработать достаточную сумму здесь, а потом начать с чистого листа в Остине, где меня никто не знает.

Джейн видела, какой надеждой загорелся взгляд Калеба, когда он заговорил об Остине. Боль, которая, казалось, постоянно жила в его глазах, на время исчезла, но немедленно вернулась вновь, едва он закончил свою речь.

– Я могла бы тебе помочь, – сказала она.

– В каком смысле?

– Помочь тебе добраться до Остина. Встать на ноги.

Калеб перехватил ее взгляд – его глаза горели огнем, который она не привыкла видеть у других людей. Потом он допил свой кофе, снова натянул на голову бейсболку и, поднявшись, принялся убирать со стола.

– Спасибо, но нет, спасибо, – ответил Калеб. – Ты и так уже более чем достаточно для меня сделала.

Джейн поднялась и двинулась следом за ним к раковине с тарелками в руках.

– Ты меня даже не выслушаешь? – спросила она.

– Тебе очень хочется кого-нибудь облагодетельствовать? С этим, пожалуйста, не ко мне.

– Помочь кому-то вовсе не значит его облагодетельствовать.

Он забрал у нее тарелки:

– В моих глазах это выглядит именно так.

– Вообще-то, я говорила вовсе не о безвозмездной помощи. Я намеревалась самым что ни на есть корыстным образом запрячь тебя в работу.

– Запрячь меня в работу? Где?

– Здесь.

– И что я должен буду делать?

– Оставь пока в покое посуду, я покажу.

Джейн отвела его в гостиную и, отдернув шторы, за которыми обнаружилось больше окно, продемонстрировала донельзя запущенный задний двор. По участку протекал небольшой ручей, и его берега заросли кустами ежевики, такими густыми, что сторонний наблюдатель нипочем не догадался бы о существовании ручья, если бы не деревянный мостик, проглядывавший сквозь колючую поросль. Остальной участок заполонил буйно разросшийся ракитник и высокий бурьян. Единственным красивым растением был одинокий розовый куст, который сорняки пока еще не успели задушить.

– Ну и джунгли, – покачал головой Калеб.

– Знаю, – отозвалась Джейн. – У меня много лет не доходили до этого руки.

– Через несколько месяцев ты сможешь печь пироги с ежевикой.

– Терпеть не могу ежевику, – усмехнулась Джейн.

– Ее все любят.

– Только не я. Она заполоняет все вокруг. Я хочу, чтобы ты ее изничтожил. Только выдергивать надо с корнями, иначе она вырастет снова.

– Что ж, у тебя там хотя бы розовый куст есть.

– Я хочу, чтобы ты и его тоже выкорчевал, – заявила она.

– Розу?! – удивился Калеб. – Но почему?

– Ты что, не видел, какие у нее шипы? Роза – та же ежевика, только вместо ягод у нее цветы. Мне не нужны растения, которые могут от меня защититься. И потом, этот куст моя мать подарила мне на новоселье, и от этого я ненавижу его еще больше. Тебе, наверное, будет сложно в это поверить, но когда-то на месте этих зарослей была симпатичная лужайка и огород. Я готова заплатить тебе, если ты возьмешься привести все это в божеский вид.

– Из города сюда не наездишься, – покачал головой Калеб.

– Поэтому ты будешь жить здесь, – кивнула она. – Кров и стол включены в цену.

– Даже и не знаю, – с сомнением произнес он, закусив распухшую губу.

– У тебя есть предложения получше?

– Мне кажется, проще будет нанять бригаду озеленителей, которые справятся куда лучше моего.

– Я пыталась. Все заламывают бешеную цену. Честное слово, ты окажешь мне огромную услугу.

Калеб окинул двор взглядом, что-то прикидывая в уме. Потом перевел глаза на Джейн и спросил:

– Сколько ты мне заплатишь?

– А сколько тебе нужно, чтобы устроиться в Остине?

Он склонил голову набок и наставил на нее палец:

– Я же сказал, что не потерплю никакой благотворительности. Просто назови сумму, в которую оцениваешь эту работу, а потом вычти из нее за проживание. И за кормежку тоже.

– Ладно, – ответила Джейн. – Сколько, по-твоему, времени это займет?

– Смотря, что делать. Нужно засеивать лужайку после того, как я тут все расчищу?

– Обязательно. И еще я хочу сад.

– Еще и сад?

– И фонтан.

Калеб снова поглядел в окно.

– Даже и не знаю… – протянул он. – Месяц. Может, два.

– Так, восемь недель при полной занятости – это триста двадцать часов чистого времени, – принялась подсчитывать вслух Джейн. – Пусть будет двадцать баксов в час. Думаю, это справедливая цена, так ведь? Плата за проживание пусть будет двести баксов в месяц.

– Всего две сотни?

– У меня низкий процент по кредиту. Ты мешаешь мне считать.

– Ладно, – согласился он, – давай дальше.

– Итого получается шесть тысяч долларов за два месяца работы.

– Шесть тысяч долларов?

– Что, этого недостаточно?

– Нет. В смысле, достаточно. Даже многовато.

– Так и работа тяжелая. И потом, ты еще не видел, какого размера у меня задний двор. У меня один из последних участков в пол-акра на нашей улице.

– Я не боюсь тяжелой работы, – заверил ее Калеб.

– Вот и славно. Красивый музыкант с твердыми понятиями о трудовой этике. Думаю, в Остине такую комбинацию оценят.

Калеб посмотрел Джейн в глаза, явно изучая ее, пытаясь решить, можно ей доверять или нет. Джейн вдруг неожиданно застеснялась своего вида. Интересно, как выглядит ее лицо в естественном свете? Кажется ли оно ему таким же старым, как ее отражение в зеркале кажется по утрам ей самой? Потом Джейн вспомнила, что этот парень был возлюбленным ее дочери, и выругала себя за то, что ей не все равно.

– Ты уверена, что это с твоей стороны не благотворительность? – уточнил он.

– Абсолютно, – заверила она. – Ты окажешь мне большую услугу.

– И ты не станешь донимать меня вопросами?

– В каком смысле?

– Ну, вдруг ты это все специально придумала, чтобы запереть тут и выудить всякие подробности о твоей дочери?

– Я не стану ни о чем тебя спрашивать, – пообещала Джейн.

– Тогда ладно. Договорились. У тебя будет самый лучший задний двор в мире. Прямо со страниц модных интерьерных журналов.

– Отлично. – Джейн хлопнула в ладоши и улыбнулась. – А теперь прими душ и приведи себя в порядок. Когда будешь готов, поедем в город, купим тебе какую-нибудь одежду и инструменты.

– Одежду?

– Ну да, – подтвердила Джейн. – Одежду.

Она оттянула ткань рваной футболки у него на груди и вдруг почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки. Она и сама не понимала толком почему.

– Не могу же я позволить тебе разгуливать по двору в этом драном тряпье, правда? Что скажут соседи?

– Мы так не договаривались! – возмутился Калеб.

– Просто расслабься и получай удовольствие, – посоветовала Джейн. – Ты что, никогда раньше не делал маникюр?

– Нет, и надеюсь, что никогда больше не буду. У тебя разве нет подруг, с которыми можно заниматься подобными делами?

Джейн только улыбнулась Калебу, глядя, как он кривится и хмурится, пока маникюрша обрабатывает ему кутикулу. В новом наряде – грубых ботинках, мешковатых брюках и рубахе в клетку – он был невероятно хорош. Пожалуй, он все-таки впишется в их островную жизнь, подумалось Джейн. Если бы только ей удалось заставить его выбросить эту бейсболку.

Тащиться обратно в город ей не хотелось, а на острове единственным местом, где можно купить мужские вещи, был магазин туристической одежды и снаряжения. Они набили небольшую тележку таким количеством одежды, которого хватило бы на несколько месяцев. Калеб, впрочем, настоял на том, чтобы отдать деньги из своего заработка. А вот за маникюр платила Джейн. Против этого Калеб ничего не имел, поскольку, по его собственному заявлению, ни за что в жизни не стал бы платить за то, чтобы кто-нибудь подстриг ему ногти.

– Педикюр тоже делать? – спросила маникюрша, миниатюрная азиатка с сильным вьетнамским акцентом.

– Какой еще педикюр? – покосился на Джейн Калеб.

Джейн против воли расхохоталась.

– Да, – кивнула она маникюрше. – Педикюр делать обязательно. И еще парафиновую ванночку, пожалуйста.

К тому времени, когда они вышли из салона красоты, оба успели проголодаться, но Калеб заявил, что не горит желанием идти в модное место для девочек, и Джейн повела его в «Айленд барбекю хаус». Они сидели за столиком на улице и ели ребрышки с хлебом из кукурузы. Было по-прежнему прохладно, но появившееся солнце внесло приятное разнообразие в многодневную череду беспрерывных дождей. Поливая медом второй кусок кукурузного хлеба, Джейн задумалась, когда в последний раз была так голодна. Пожалуй, несколько недель назад, до новости о Мелоди. Джейн не хотелось омрачать такой замечательный день мыслями о смерти дочери, поэтому усилием воли она отодвинула их на задворки сознания и обратилась к Калебу:

– Признайся, что тебе понравилось.

– Ты про поход в этот дурацкий салон?

– Ага! Ну давай. Ведь понравилось же, правда? Хотя бы немножко.

– Разве что массажное кресло. Только не говори никому, а то от моей репутации на улице в два счета ничего не останется.

– Да ладно, кому я могу сказать? – пожала плечами Джейн. – Я же вообще ничего о тебе не знаю.

Калеб подозрительно сощурился:

– Значит, ты все-таки намерена устроить мне допрос с пристрастием, хотя обещала этого не делать?

– Нет, – с невинным видом ответила Джейн. – Мне просто любопытно узнать о тебе больше, вот и все. Разве это преступление?

– Там нечего узнавать, – отозвался он.

– Не верю.

Калеб снял бейсболку и положил ее на стол:

– Меня растила тетка, после того как у отца из-за пьянства отказала печень. Мама погибла в автомобильной аварии, когда я был совсем маленьким. Она тоже пила. Влетела в машину развозчика пиццы, который тоже погиб. Говорят, я был с ней в машине, но я этого не помню. С тех пор у меня шрам на подбородке. Тетка увезла меня к себе в Спокан. Летом жара, зимой холодина. Одинокие вечера у себя в комнате. Школьный психолог обнаружила, что я синестетик[3]. С музыкой меня познакомил один старик на улице. Я стал разносить газеты, чтобы заработать, скопил денег и купил себе гитару. Выучил шесть аккордов. Написал тысячу песен. С тех пор не мыслю жизни без музыки. Когда мне было шестнадцать, тетка умерла. Меня пытались устроить в приемную семью, но я сбежал. Бродил по горам, пока не пришел в город. С тех пор вся моя жизнь – сплошные горки. То вверх, то вниз. То находил работу, то терял ее. Но так и не бросил музыку. И вот я здесь. Одетый, как работяга из какого-нибудь фильма, подрядился работать у женщины, которая хочет помочь мне без видимых причин.

Джейн так заслушалась, что не донесла до рта кусок хлеба. Струйка меда стекала на стол.

– Ух ты! – произнесла она, когда он закончил. – Кто бы мог подумать.

– Я подумал, лучше прояснить этот вопрос раз и навсегда. – Калеб снова нахлобучил на голову свою бейсболку. – Чтобы ты могла удовлетворить свое любопытство.

Джейн положила недоеденный хлеб на тарелку:

– Мне жаль, что так вышло с твоими родными.

Калеб отвел взгляд:

– Какие ноты тебе выдали, по тем и играть приходится, так ведь?

– Значит, у тебя никого нет? – Он кивнул. Джейн не хотелось причинять ему боль, и она быстро сменила тему: – Ты сказал, что ты синестетик. Что это значит?

– Это значит, что я слышу звуки, как цвета.

– Правда?

– Да. Не все подряд, только часть. Всю музыку. И большинство голосов.

– И какого же цвета мой голос?

– Синего, – ответил он. – Очень красивого синего цвета.

– Так вот каким образом ты узнал меня по голосу, когда я тебя нашла?

Калеб кивнул и ожесточенно вгрызся в кость.

Джейн сделала глоток диетической колы и покосилась на вывеску с рекламой пива в витрине.

– Судя по всему, у тебя наследственная предрасположенность к алкоголю. Как и у меня. Ты когда-нибудь увлекался выпивкой?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Немного, наверное. В юности. Но теперь я спиртного в рот не беру, потому что не хочу кончить как отец.

– Вообще ни капли?

– Я дал себе слово никогда не пить.

– Я тоже пью не слишком часто. Моя мать – алкоголичка в завязке, а брат – самый что ни на есть запойный пьяница. Я долгое время не употребляла алкоголь вообще. Даже вступила в мормонскую церковь, когда узнала, что им нельзя пить.

Калеб улыбнулся. Губы у него были перемазаны мясным соусом.

– А я в детстве пытался податься в Свидетели Иеговы, но тетка меня не пустила.

– Не знала, что Свидетелям тоже нельзя пить! – расхохоталась Джейн.

– Я не в курсе, можно им пить или нет, – ответил Калеб. – Я хотел присоединиться к ним потому, что тот чувак, который пришел к нам проповедовать, сказал, будто в их раю животные умеют разговаривать.

– Ты меня разыгрываешь! Говорящие животные!

– Так сказал тот чувак. Я тогда подобрал бездомную кошку, но она вскоре умерла. Вот я и подумал, как было бы здорово снова ее увидеть. А может, даже и поговорить с ней. В общем, тетка сказала, что они все еретики. Впрочем, думаю, она не слишком хорошо разбиралась в таких вопросах, ведь, заболев, она сказала, что это Божья кара за то, что она атеистка.

– Божья кара за то, что она атеистка?

– Ну да. Слышала когда-нибудь такую глупость?

– Нет! – прыснула Джейн. – Если не веришь в Бога, как можно считать, что Он наказывает тебя за то, что ты в Него не веришь?

– Я тогда так и сказал ей. Но люди верят в самое невероятное.

– Я уже вообще не знаю, во что верю. – Джейн отодвинула от себя тарелку.

– Я тоже, – кивнул Калеб. – За исключением музыки. В музыку я верю.

Когда с обедом было покончено, Джейн повезла Калеба в местный хозяйственный магазин. Они двинулись вдоль стеллажей, складывая в тележку все, что могло понадобиться Калебу для работы: секаторы, прочные кожаные перчатки, лопату. Когда он поинтересовался, почему у нее нет всего этого в хозяйстве, Джейн лишь пожала плечами и ответила, что раньше платила соседскому пареньку за то, чтобы он время от времени приходил и приводил ее лужайку в божеский вид, но парень вырос и пять лет назад уехал в колледж.

– Значит, ты плюнула на двор и позволила ему зарасти? – спросил он.

– Наверное, – кивнула она. – У меня было столько хлопот с дочерью, что двор отошел на второй план.

Калеб промолчал.

Когда они подкатили тележку к прилавку, продавец, сидевший за кассой, поднял глаза от журнала «Оружие и боеприпасы», который читал, и его усы дрогнули в нервной улыбке.

– А, Джейн, привет! – затараторил он. – Бекка все никак не соберется позвонить тебе насчет страховки. Дел в последнее время невпроворот. Но она помнит, что обещала позвонить.

Джейн только рукой взмахнула:

– В любое время, Ральф.

– Никак собралась взяться за джунгли у себя за домом? – заглянул в их тележку Ральф. – А что это с тобой за красавчик? Будет у тебя в саду работать? Ой, а с лицом-то что у тебя случилось, приятель?

– Ничего не случилось! – отрезал Калеб. – Это родимое пятно, и, когда меня о нем спрашивают, это задевает мои чувства.

При виде смущенного выражения, промелькнувшего на лице Ральфа, Джейн с трудом удержалась, чтобы не фыркнуть.

Продавец неловко поерзал на своем табурете.

– Ладно, давайте пробивать, что у вас там, – наконец произнес он. – У вас наверняка есть дела поважнее, чем точить лясы с глупым стариком.

Он пробил все покупки и повернул экранчик кассы к Джейн, чтобы та могла видеть итог. Джейн провела картой по считывающему устройству и вбила пин-код. Ральф протянул ей чек.

– Ты, наверное, решила наконец-то выставить дом на продажу? – закинул удочку продавец, явно рассчитывая первым узнать новость. Джейн лишь скупо улыбнулась в ответ. – Я слышал, братья Петерс спят и видят, как бы заполучить твой участок. Передать им, чтобы заехали?

– Спасибо, не нужно, – отозвалась Джейн.

– Знаешь, они отвалили миссис Снайдер кругленькую сумму за ее пол-акра. Потом отгрохали там три дома и за месяц все продали. Три! Причем в одном из них над гаражом еще отдельная квартира. Да, наш остров уже не тот, что был когда-то.

– Тут я с тобой соглашусь, – ответила Джейн, – но не знаю, хорошо это или плохо.

– Трудно сказать, – вздохнул Ральф, – трудно сказать.

Калеб подхватил покупки, и они, оставив тележку, двинулись к выходу. Однако не успели они выйти за порог, как Ральф окликнул Джейн, и та обернулась.

– Нам очень жаль, что все так случилось с Мелоди, – произнес он полным неподдельного сочувствия голосом. – Очень жаль.

Джейн выдавила улыбку и вышла следом за Калебом.

– У вас тут на острове что, все такие? – поинтересовался Калеб, когда они уже ехали обратно к дому.

– Ральф неплохой малый, – отозвалась она. – И люди у нас тут вполне ничего. Как везде.

– Прости, если я повел себя невежливо, – сказал Калеб. – Наверное, этот его журнальчик просто напомнил мне всех тех людей, от которых мне очень хотелось оказаться подальше, когда я еще жил в Спокане.

– Ты не любишь оружие? – спросила Джейн.

– Не то чтобы не люблю, – ответил он. – Просто чувствую себя уверенней, когда его нет поблизости.

– И с такими взглядами ты собрался переезжать в Техас? – засмеялась Джейн.

– В Остин, – поправил ее Калеб. – Остин – совсем не то что весь остальной Техас.

– Пожалуй, лучше тебе держать при себе свое мнение по этому вопросу, когда переберешься туда, ковбой, – пошутила она. – Тамошние ребята наверняка гордятся своим штатом.

– Может, и так, – согласился он, глядя в окно.

Когда несколько минут спустя они свернули на улицу Джейн, Калеб покачал головой и сказал:

– Ну вот, снова я смотрю на людей свысока, валяясь в канаве.

– Что? – не поняла Джейн.

– Просто поговорка, которую я где-то слышал. Кем же это надо быть, чтобы высказывать мнение о людях, которых совсем не знаешь, когда сам при этом бездомный музыкантишка без гитары. Я порой веду себя как настоящая скотина.

Джейн с улыбкой свернула на подъездную дорожку, ведущую к ее дому, и остановилась.

– Знаешь, я не собиралась тебе этого говорить… – начала она, – но я очень рада, что ты его высказал. Свое мнение.

Глава 5

Заседание уже началось, когда Джейн вошла в комнату и заняла свое обычное место рядом с Грейс.

Та улыбнулась ей и вновь взялась за вязание, которое держала на коленях. Обыкновенно Джейн приходила пораньше, но сейчас не была уверена, как старшая подруга отреагирует на новость о ее уговоре с Калебом, поэтому нарочно выехала из дома с опозданием, чтобы избежать традиционной встречи, на которой они обменивались новостями. Утренние заседания «Ал-Анона» по субботам за без малого шесть лет успели стать их с Грейс ритуалом, затишьем в буре будней, как они называли эти встречи между собой. Грейс несколько лет уговаривала подругу прийти из-за проблем с алкоголем у ее родных, но Джейн дозрела лишь после того, как начала пить Мелоди.

Джейн обвела взглядом комнату – завсегдатаи терпеливо слушали новенькую. Женщина улыбалась, но улыбка была нерешительная, готовая в любой миг исчезнуть с лица.

Джейн сосредоточилась на ее рассказе.

– …Стоит ему напиться, как его словно подменяют. У меня такое чувство, что я его вообще не знаю. А иногда он вытворяет совсем странное. В четверг явился домой таким пьяным, что выдвинул ящик комода и туда помочился. Как вы думаете, что он сделал потом? Отправился в туалет и спустил воду. Как вам это нравится? – Женщина издала нервный смешок. Более умудренные слушательницы вокруг закивали и ободряюще улыбнулись. Когда новенькая заговорила снова, голос у нее срывался. – По правде говоря, я не знаю, как мне быть. Я чувствую себя в доме пленницей. И все вокруг одна сплошная ложь. Абсолютно все. Мы только и делаем, что вывешиваем на «Фейсбуке» милые семейные фотографии, чтобы все думали, будто у нас все хорошо. Хотя на самом деле это совсем не так. А я не могу сказать ни слова, потому что это увидят его друзья и его начальник. Иногда мне очень хочется уйти от него. Но нашему сыну всего три года, и нам некуда идти. И не на что жить. В общем, я просто рада, что попала сюда и, по крайней мере, получила поддержку.

Закончив, женщина утерла слезинку, а ближайшая соседка обняла ее за плечи и прижала к себе, но никто ничего не сказал. Критиковать здесь было не принято.

– Джейн, ты хочешь нам что-нибудь рассказать?

– Кто? Я?

Председательствующая дама, которая задавала вопрос, кивнула.

– Нет, – покачала головой Джейн. – Не хочу, но все равно расскажу.

Она немного помолчала и перевела дух, чтобы собраться с мыслями. Грейс ободряюще похлопала ее по колену.

– Как большинству из вас известно, несколько недель назад я похоронила свою дочь Мелоди. Я хочу поблагодарить тех из вас, кто организовал панихиду. Это очень много для меня значило. – У нее перехватило горло, и она умолкла. Кто-то на всякий случай передал ей коробку с бумажными носовыми платками. – Я по-прежнему не могу поверить, что все это произошло на самом деле, – продолжала Джейн. – На меня время от времени накатывает. Я вдруг словно вспоминаю, что ее больше нет. Как будто об этом можно забыть. Это все равно что лишиться руки или ноги, только хуже. На днях я открыла дверцу холодильника и стояла перед ним, пока он не разморозился. Понятия не имею, зачем я вообще туда полезла. И так постоянно. А еще мне не дают покоя обстоятельства ее смерти. О чем думала моя дочь, что делала. В похоронном бюро сказали, что в свидетельстве о смерти в графе «причина» указано: «несчастный случай». Но это неправда. Это было самоубийство. Я не хочу сказать, будто точно знаю, что в тот день она намеренно приняла слишком большую дозу наркотиков. Но Мелоди методично убивала себя с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать. – Джейн прервалась, чтобы вытащить из коробки бумажный платок, и промокнула слезинку. – Господи, до чего же я ненавижу эту дрянь! Ненавижу всеми фибрами души. Если я даже до конца жизни не увижу больше ни одного алкоголика или наркомана – а я твердо намерена не иметь с ними никаких дел и с моей собственной родней тоже, – все равно я буду считать, что достаточно навидалась, как они все вокруг себя превращают в дерьмо.

Джейн вздохнула, наконец-то она нашла силы высказать вслух то, что носила в себе со дня смерти дочери. Однако облегчение быстро сменилось беспокойством. Джейн понимала, что придется упомянуть при группе и о Калебе. Она вдруг хихикнула. Но ее смешок, похоже, не показался никому из женщин странным.

– А теперь я по уши погрузилась в новый проект. Я притащила домой бойфренда моей дочери. Во всяком случае, я полагаю, что он был ее бойфрендом. Он музыкант и временно на мели. – (Некоторые из собравшихся не смогли удержаться от ухмылок.) – Да я сама все понимаю. Идеальный кандидат для такой безнадежно созависимой особы, как я. К тому же он страшно обаятельный. Но я обещаю быть умницей. Я занимаюсь спасением самой себя, а не его. К тому же я приютила его всего на несколько месяцев. Он будет делать для меня кое-какую работу, пока не встанет на ноги. А еще он идейный противник алкоголя. Так что все хорошо.

Когда Джейн договорила, она посмотрела на Грейс, ожидая увидеть на лице подруги неодобрение, но та лишь улыбнулась и продолжила вязать свой шарф.

После того как закончилось собрание, а следом и неофициальные посиделки, где все обменивались новостями друг с другом, Грейс двинулась за Джейн к машине, которую та оставила на парковке клуба.

– Похоже, весна уже не за горами, – заметила Грейс.

Джейн запрокинула голову. По голубому небу плыли пушистые белые облака.

– Да, похоже на то, – согласилась она. – Я уже и не надеялась, что дождь когда-нибудь закончится. – Потом она перевела взгляд на Грейс. – Надеюсь, ты не обиделась, что я не рассказывала тебе о Калебе? Он всего пару дней как у меня живет. Просто я не знала, как подступиться к этому разговору.

– Ох, Джейн, ты вовсе не обязана спрашивать у меня разрешения. Ни на что. Ты же знаешь.

– Знаю. Но ты всегда была для меня опорой. Что бы я вообще без тебя делала? У меня такое чувство, что я должна была тебе все рассказать.

Грейс протянула руку и погладила ее локоть:

– Ты и рассказала, милая.

– Думаешь, я зря взяла его к себе?

– Ну, на этот вопрос можешь ответить только ты сама.

– Ты считаешь, что я сама умная?

– Не знаю, умная ты или нет, зато знаю, что ум далеко не всегда делает человека счастливым. А я лично предпочитаю быть счастливой.

– Да ну, Грейс, парень всего лишь работает у меня, и ничего больше. У нас сугубо деловые отношения.

Грейс вскинула бровь, и Джейн рассмеялась:

– Ладно-ладно. Я считаю, что он очень привлекателен.

– Вот теперь ты говоришь правду, – заметила Грейс.

– Но я не собираюсь позволять себе ничего такого.

– В том, чтобы восхищаться шедевром великого Творца, нет ничего предосудительного.

– Думаешь, я могу не чувствовать себя виноватой за то, что смотрю?

– Думаю, ты можешь чувствовать себя живым человеком.

– Спасибо, Грейс. Ты лучше всех! – Джейн открыла дверцу машины и села на сиденье. Прежде чем закрыть дверь, она повернулась к Грейс. – Пожалуй, когда он закончит приводить в божеский вид мой задний двор, я отправлю его к тебе. Раз уж ты все равно думаешь о всяких непристойностях.

Грейс ничего не ответила, но, отъезжая, Джейн заметила в зеркало заднего вида, что та улыбается.

По пути домой Джейн заехала в магазин и закупила для себя и своего голодного гостя еды на неделю вперед. В кухне, разгружая покупки, она то и дело бросала за окно взгляд на Калеба, который уже приступил к работе в саду. Он был без рубашки, и солнечный свет играл на его блестящей от пота спине. Под гладкой кожей, когда он, напрягаясь, рубил и выкорчевывал заросли колючих кустов рядом с домом, перекатывались мускулы. Новые штаны сидели низко на бедрах, открывая пару ямочек чуть пониже спины, и Джейн вдруг охватила дрожь возбуждения. Она поймала себя на том, что то и дело засматривается на парня, и закончилось дело тем, что молоко она сунула в шкаф для посуды, а кукурузные хлопья в холодильник.

– Ты ведешь себя, как глупая малолетка, – пробормотала она себе под нос, с трудом удерживаясь от смеха.

Джейн чувствовала себя виноватой. А все Грейс, которая заронила ей в голову эту идею. Джейн заставила себя отвернуться от окна и закончить раскладывать покупки. Потом отнесла в гостевую ванную туалетные принадлежности, купленные для Калеба: зубную щетку, бритву и мыло. Она даже купила ему тюбик с гелем для волос – на тот случай, если он все-таки решит расстаться со своей бейсболкой.

На обратном пути в гостиную Джейн заглянула в спальню и улыбнулась. Калеб привел постель в первозданный вид, даже вернул на место розовые простыни Мелоди. Джейн подошла к шкафу, достала запасной комплект белого белья и перестелила постель, надеясь, что ему будет комфортнее спать на белье не девчачьей расцветки. Она собралась было отнести розовое белье в стирку, но передумала и, захватив его с собой в кухню, выбросила в мусорное ведро. Розовый был любимым цветом Мелоди, и Джейн много лет упорно застилала ее кровать этим бельем, снимая его лишь для того, чтобы раз в месяц постирать, в надежде, что Мелоди когда-нибудь вернется домой.

А Мелоди так и не вернулась.

Пора взглянуть правде в лицо.

Чувствуя странную смесь свободы и вины за то, что выкинула постельное белье дочери, Джейн принялась оглядываться по сторонам, отмечая хлам, скопившийся за много лет в ее жизни. Книги, которые она никогда не станет перечитывать, настольные игры, в которые много лет уже никто не играл, решенные судоку, старые фотографии матери и брата, проходя мимо которых она всякий раз внутренне съеживалась. Джейн держала их на видном месте из какого-то извращенного чувства семейного долга. Она вдруг осознала, что задыхается в собственной гостиной. И в собственной жизни.

Джейн отправилась в гараж, принесла оттуда упаковку черных мусорных мешков и принялась запихивать туда вещи. Когда один мешок заполнился доверху, она взяла другой. Она работала несколько часов подряд, опустошая серванты и шкафы, пока на полу перед входной дверью не выросли две кучи туго набитых пластиковых мешков: одной предстояло отправиться на местную свалку, другой – в пункт приема вещей на благотворительные цели.

– У тебя тут, похоже, работа идет побыстрее, чем у меня.

Джейн оторвалась от кучи дисков, которые разбирала, сидя на полу, и вскинула голову. Над ней стоял Калеб. К счастью для нее, он был в рубашке. Джейн оглядела кучу мешков у двери.

– Да вот, решила прибраться к весне. Не поможешь мне перевезти все это добро на свалку?

– Тебе повезло, – отозвался Калеб. – У меня как раз образовался небольшой просвет в моем напряженном графике.

– Какая удача для меня. – Джейн ухватилась за протянутую руку и поднялась на ноги. – Пожалуй, лучше нам поспешить, пока они не закрылись. На этом островке жизнь замирает в пять вечера.

Когда они закончили грузить мешки в машину, она оказалась так забита, что всю дорогу до свалки Калеб был вынужден удерживать эти мешки, так как в любую минуту они могли обрушиться на голову Джейн. На свалку они приехали за пятнадцать минут до закрытия, въехали на весы и получили талончик. Стая чаек с криками разлетелась в разные стороны, когда Джейн дала задний ход, чтобы подъехать к разгрузочному люку, но прежде чем она успела заглушить двигатель, птицы вернулись на свои места. Выбравшись из машины, Джейн посмотрела на горы мусора. Пахло гнилью и птичьим пометом.

Калеб принялся разгружать машину, один за другим вынимая мешки из багажника и с заднего сиденья. Потом подошел и остановился рядом с Джейн.

– Ты точно хочешь все это выкинуть? – спросил он.

Она со вдохом закрыла глаза и кивнула:

– Пожалуй, мне давно пора избавиться от того, чему в моей жизни не место. И потом, нам сюда еще раз десять ездить, чтобы избавиться от всего хлама.

– Вот что мне нравится в моем образе жизни, – проговорил Калеб.

– И что же? – поинтересовалась она.

– Отсутствие ответственности. Свобода от барахла, которое связывало бы меня по рукам и ногам. Когда вынужден умещать все свои пожитки в рюкзак и чехол от гитары, волей-неволей научишься выбирать, что тебе важно, а что нет.

Джейн взглянула на него. Калеб стоял, положив руки на бедра, и смотрел на кучи бесполезного хлама, простирающиеся перед ним.

– И от такой кочевой жизни тебе никогда не становится одиноко? – поинтересовалась она.

– Иногда становится, – признался он. – Но, думаю, одиночество – такая штука, которая находит человека, даже если он поселился где-то надолго. А может, даже тем надежнее к нему пристает.

– Так ты, оказывается, не только музыкант, но еще и философ?

Он с улыбкой обернулся к ней:

– Я и не думал, что это разные понятия.

– Знаешь что, Калеб?

– Нет, не знаю.

– Кажется, ты начинаешь по-настоящему мне нравиться.

Он поднял с земли мешок с мусором и, размахнувшись, зашвырнул на гору других таких же мешков. Приземлившись, мешок лопнул, оттуда выкатилась музыкальная шкатулка в виде стеклянного шара со снежными хлопьями внутри, которую Джейн привезла Мелоди в подарок из поездки в канадскую Викторию. Шкатулка вдруг начала играть – должно быть, включилась от удара. Они стояли и слушали, пока завод не закончился и музыка не умолкла навсегда, оставив после себя лишь бесприютные крики чаек. Тогда Джейн принялась бросать остальные мешки, один за другим, пока все они не оказались свалены в груду поверх горы мусора.

Едва она закончила, как прозвучал сигнал, и гигантский пресс смял гору мусора и подтолкнул ее к краю желоба, по которому она съехала вниз, в подставленный контейнер мусоровоза. Мусоровоз поехал прочь, увозя с собой ее спрессованные воспоминания, которым предстоял далекий путь до какой-нибудь свалки на материке, а на его место подъехал новый.

– А что ты думаешь насчет китайцев? – поинтересовалась Джейн.

– У меня не было случая составить о них какое-то определенное мнение, – отозвался Калеб.

– Да я не народ имею в виду, балда. – Джейн шутливо ткнула его локтем в бок. – Я про китайскую еду. На ужин. Ты есть хочешь?

– Да, пожалуй, я бы чего-нибудь съел.

– Тогда поехали.

Глава 6

Джейн переступила порог музыкального магазина в Сиэтле. Колокольчик над дверью звякнул. Внутри пахло политурой и воском. Джейн медленно двинулась между стеллажами, разглядывая развешанные по стенам гитары. Откуда-то из глубины магазина доносилось нестройное треньканье: кто-то настраивал инструмент. Потом треньканье прекратилось, и из подсобки вышел парнишка. С виду ему было слишком мало лет, чтобы работать, но его руки и шею уже сплошь покрывали татуировки.

– Чем могу вам помочь?

– Мне нужна гитара.

– Что ж, мэм, тогда вы пришли в правильное место. У нас отличный выбор.

– Просто – Джейн.

– В смысле?

– Называйте меня просто Джейн. Терпеть не могу, когда ко мне обращаются «мэм».

– Простите, – сказал парнишка. – Это требование хозяина. Он говорит, поколению «некст» нужно учиться быть более вежливыми и менее самовлюбленными. Но я буду называть вас Джейн. Какая вам нужна гитара, Джейн? Акустическая или электро?

– Даже и не знаю. Это в подарок.

– Тогда, наверное, лучше взять электроакустику. У нее это будет первая гитара?

– Подарок предназначается мужчине, если это имеет значение. И нет, он не новичок. Он умеет играть, но его собственную гитару у него украли.

– Вы знаете, какая у него была раньше?

– Не совсем, – отозвалась Джейн, обводя взглядом стены. – Я не слишком хорошо разбираюсь в гитарах, но выглядела она примерно как вот эта.

Парнишка снял со стены крутобокую гитару цвета темного меда, плавно переходящего по краям в черный, и продемонстрировал ее Джейн.

– Это одна из лучших, – порекомендовал он. – «Гибсон Ж-45».

– Красивая, – заметила Джейн. Потом перевернула ценник и увидела написанные на нем цифры: 2950 долларов.

– А нет ли у вас чего-нибудь подешевле?

Парнишка повесил «Гибсон» обратно и двинулся вдоль ряда.

– У «Ямахи» есть неплохие гитары по приемлемым ценам. Но если вы хотите получить самое лучшее качество и при этом не разориться, я бы посоветовал «Дэйв Наварро». Что самое забавное, эта гитара ваша тезка. Ее тоже зовут «Джейн». – Он протянул ей красивую черную гитару с рисунком на деке в виде белой ветви дерева и сидящей на ней птицей. – Вот. Эта малышка умеет делать все, что ему нужно. И стоит чуть меньше шести сотен.

– Шестьсот долларов?

– Плюс еще налог, разумеется. Государству тоже надо отстегивать.

– И она в самом деле называется «Джейн»?

– Да, мэм.

Совершенно завороженная красотой инструмента, Джейн даже не обратила внимания, что продавец назвал ее «мэм».

– Я беру ее, – заявила она. – Только мне еще понадобится чехол.

Когда Джейн вышла из магазина с гитарой, западный ветер успел нагнать туч и в воздухе запахло дождем. Паром не преодолел и половину пути до острова, а взметаемые ветром буруны уже яростно бились о его борта, окропляя открытую часть машинной палубы соленой взвесью. Их остров, похоже, находился в самом эпицентре бури. Спеша к дому, Джейн включила «дворники» на максимальную частоту и крепко вцепилась в руль, чувствуя, как порывы ветра пытаются сдуть машину с дороги.

Въехав наконец в спасительный гараж, она закрыла ворота и облегченно вздохнула. Потом, пытаясь в темноте пронести гитару в дом, в очередной раз сделала себе мысленную зарубку сменить-таки перегоревшую лампочку.

К ее удивлению, Калеб все еще работал во дворе, несмотря на непогоду. Джейн остановилась перед окном в гостиной и стала смотреть, как он тащит очередную охапку обрезанных колючих веток в общую кучу. Сквозь заросли ежевики уже начинал проглядывать ручей, да и борьба с ракитником тоже успела изрядно продвинуться. Калеб взгромоздил охапку обрезанных веток поверх остальной кучи, снял бейсболку и, запрокинув голову, стал смотреть в ненастное небо. На нем не осталось ни единой сухой нитки. Мокрая рубаха липла к груди, длинные волосы сосульками облепили голову, придавая ему сходство с каким-то древнегреческим воином, бросающим вызов богам в вышине. Джейн побарабанила костяшками пальцев по стеклу.

Калеб обернулся на звук, и лицо его озарила улыбка.

Джейн махнула ему, чтобы шел в дом, и поспешила к себе в комнату – спрятать гитару, пока не будет готова преподнести ее Калебу.

Когда она вернулась в гостиную, он стоял на крыльце под козырьком.

– Ты не кинешь мне полотенце? – попросил он. – Не хочу залить тебе водой весь пол.

Джейн сходила за полотенцем.

Калеб сбросил ботинки и поставил их в сторону, положив поверх промокшую бейсболку. Потом через голову стянул рубаху и тоже бросил ее на крыльцо. Джейн протянула ему полотенце, но Калеб проигнорировал его и стал расстегивать штаны. Джейн успела увидеть полоску его бедер и резинку боксеров, прежде чем инстинктивно отвернуться.

– Ты что, в первый раз видишь мужчину в трусах? – рассмеялся Калеб.

Джейн сунула ему полотенце:

– В первый раз за долгое время.

– Ну, тогда я, пожалуй, проявлю гуманизм. – Он взял полотенце и обернул его вокруг бедер. Потом переступил через порог и закрыл за собой дверь.

Калеб стоял так близко, что Джейн чувствовала запах дождевой воды, исходивший от его кожи. Когда спустя некоторое время она подняла глаза, то обнаружила, что он улыбается. Опухоль уже сошла с его лица, и лишь побледневший синяк под глазом напоминал о том, что с ним случилось. Сквозь избитую маску паренька, которого она взяла к себе домой, проступило лицо потрясающего мужчины. У него оказались длинные и густые ресницы, и когда он хлопал ими, в его зеленых глазах, казалось, загорались искорки. Он был красив суровой мужской красотой: безупречно изогнутые брови, прямой нос. Но больше всего Джейн влекли его губы, нежные, почти женственные. Она с усилием отвела взгляд от его лица. И немедленно заметила его ободранные руки.

– Почему ты не надел перчатки, которые я тебе купила? – напустилась она на него и, взяв его за руки, принялась осматривать ладони.

Калеб поднял ее руку и закружил на месте:

– Если тебе хочется потанцевать, так прямо и скажи.

Сделав полный круг, Джейн вновь очутилась с ним лицом к лицу и, выдернув руку, уткнула ее в бок.

– Это тебе не шуточки, Калеб. Эти шипы вполне способны покалечить твои руки. Не смей больше работать без перчаток.

– Ладно-ладно, не буду.

– Вот и славно. А теперь иди прими душ и оденься. У меня для тебя сюрприз.

– Какой?

– Если я расскажу, это будет уже не сюрприз, верно?

– Ну тогда хотя бы намекни, что там такое.

Джейн подтолкнула его в направлении ванной:

– Марш в душ. А я пока просушу твои вещи.

– Только бейсболку не бери, – бросил он, уже удаляясь в сторону ванной.

Отправив вещи Калеба в сушилку, Джейн открыла заслонку и растопила камин в гостиной. Поленья, шипя и потрескивая, занялись, вскинулись разноцветные язычки пламени. К тому времени, когда Калеб вышел из душа, огонь уже весело пылал, разгоняя ненастную мглу за окном. Благоухающий мылом, в чистых штанах и рубашке, он плюхнулся в кресло напротив Джейн.

– О, огонь? – обрадовался он. – Класс!

– Спасибо. Надеюсь, ты проголодался, потому что я заказала пиццу.

– Пицца – это здорово, – сказал Калеб. – Только я ума не приложу, каким образом тебе удается сохранять такую потрясающую фигуру? Я имею в виду, в тот раз ты здорово оттянулась у китайцев, а теперь вот пицца.

Джейн ухмыльнулась:

– Буду считать, что это комплимент.

– Это хорошо. Потому что я и хотел сделать тебе комплимент.

– В таком случае у тебя очень своеобразные представления о том, как говорить приятное женщинам.

Калеб с широкой улыбкой откинулся на спинку кресла:

– Значит, пицца и есть тот самый сюрприз?

– Нет, – покачала головой Джейн. – Это не он. Подожди здесь.

Она поднялась и скрылась у себя в комнате. Едва стоило ей появиться на пороге гостиной с гитарой в руках, как он вскочил на ноги:

– Ты с ума сошла!

– Вовсе нет. – Джейн протянула ему чехол.

Калеб вскинул руки и замотал головой:

– Я не могу это принять.

– Ты даже не заглянул внутрь. А вдруг там секаторы или триммер для газона?

Он рассмеялся и, взяв у нее чехол, сел обратно в кресло. Потом расстегнул его и приподнял крышку:

– Боже мой, это настоящее чудо!

– По странному совпадению, ее тоже зовут «Джейн».

– Ну, – произнес Калеб, извлекая гитару из чехла, – тогда ничего удивительного, что она такая красивая.

Он положил чехол на пол рядом с креслом и ласково погладил гитару, в черном лаке которой отражались язычки пламени.

– Я не уверена, что она не хуже той, к которой ты привык, – сказала она, – но продавец в магазине расхваливал ее. А у него на шее были вытатуированы ноты, так что я решила, он знает, о чем говорит.

– Это отличная гитара. Даже лучше той, что у меня была. Но я никак не могу ее принять, Джейн. Это слишком для меня.

– У тебя нет выбора. Это подарок.

– За что?

– Ни за что. Как может быть подарок за что-то, глупенький? Подарки дарят просто так.

– Хорошо, тогда я заплачу за нее из моего заработка.

– Ну уж нет! – отрезала Джейн. – Не смей пытаться лишить меня радости. Это подарок, и больше мы с тобой этот вопрос не обсуждаем. Если хочешь чем-то отблагодарить меня, можешь сыграть мне какую-нибудь песню.

Калеб взглянул на нее, и его лицо озарила такая улыбка, что у Джейн, несмотря на ненастье, стало тепло на душе.

– Спасибо, Джейн, – произнес он растроганно. – Мне еще никто и никогда не делал такого подарка.

Джейн почувствовала, что краснеет.

– Сыграй что-нибудь, – предложила она.

Калеб склонился над гитарой и принялся наигрывать мелодию, которую Джейн никогда раньше не слышала, однако она почему-то навела ее на мысль о грустном ноябрьском дне. Калеб долго перебирал струны, приноравливаясь к новому инструменту. Время от времени он вскидывал голову, но взгляд у него при этом был отсутствующий, устремленный куда-то вдаль, далеко за пределы стен гостиной Джейн. Потом он запел.

Закончив петь, Калеб некоторое время сидел неподвижно, склонившись над гитарой. А когда наконец поднял глаза, в них стояли слезы.

– Это было прекрасно, – подала голос Джейн, растроганная до глубины души.

– Спасибо. Рад, что тебе понравилось.

– Кто ее написал?

Он положил гитару в чехол:

– Я.

На мгновение Джейн лишилась дара речи, одновременно пораженная тем, что этот мальчик написал такую песню, и охваченная смутной завистью к чувствам, которыми проникнуты эти стихи. Интересно, кому они посвящены?

– Похоже, та, про кого написана эта песня, разбила тебе сердце.

– Я был совсем юным. В юности сердца разбиваются легко.

Джейн сидела в кресле и смотрела, как на лице Калеба играют отблески огня. Ей хотелось узнать побольше про песню и про его первую любовь, но тут в дверь позвонили.

– А вот и пицца! – провозгласила она, поднимаясь. – Надеюсь, ты любишь пеперони с грибами.

Джейн выдала разносчику десять долларов на чай за то, что не испугался грозы, и с коробкой вернулась в гостиную. Они принялись за еду, сидя перед камином. Порывы ветра бросали струи дождя в окно, время от времени сизое небо озаряла вспышка молнии, а следом за ней доносился отдаленный раскат грома. В камине потрескивали поленья.

Калеб принялся выковыривать из своей пиццы шампиньоны.

– Это только потому, что я выразила надежду, что ты их любишь? – расхохоталась Джейн.

– Я терпеть не могу грибы, – покачал головой Калеб. – С самого детства.

– Как можно не любить грибы?

– Очень просто. Они склизкие и противные. Ты лучше скажи мне, как можно не любить ежевику?

– Ну, лично я пока не видела, чтобы кто-то ободрал себе руки о грибы так, как ты сегодня ободрался о ежевичные ветки. И это тебе еще повезло, что они сейчас не цветут, иначе тебя в придачу покусали бы пчелы, а все ладони были бы в ежевичном соке. Я не шутила, когда говорила про перчатки. Я хочу, чтобы ты их надевал.

– Да, мамочка.

– Не смешно.

– Я просто пошутил. Можно мне еще кусочек, пожалуйста?

– Вот, держи, тут как раз побольше грибов, как ты любишь.

Когда с пиццей было покончено, Джейн вскипятила воду и сделала им по чашке какао, а Калеб тем временем подкинул в камин поленьев. Вернувшись в гостиную, Джейн обнаружила, что Калеб перебрался с кресла на диван. Она протянула ему кружку с какао и двинулась к своему месту, но он похлопал ладонью по дивану рядом с собой:

– Посиди со мной.

Джейн присела рядом.

Прошло несколько минут. Какао все никак не хотело остывать, поленья в камине шипели и потрескивали, не спеша разгораться.

– Если хочешь, можно включить телевизор, – предложила Джейн.

– Мне не особенно хочется, – отозвался Калеб. – Давай лучше поговорим.

– Ладно. О чем ты хочешь поговорить?

– О тебе.

– О господи… Давай лучше посмотрим телевизор.

– Нет, в самом деле! – рассмеялся Калеб. – Мне любопытно узнать про тебя. Ведь тогда в ресторане я выложил тебе всю свою подноготную, а ты пока ничего о себе не рассказала.

– Да мне практически нечего и рассказывать.

– Я пытался сказать тебе ровно то же самое, но ты мне не поверила. Давай не стесняйся.

– Ладно, что ты хочешь знать?

– Ну, например, давно ли ты здесь живешь? – пожал плечами Калеб. – И почему не замужем или, по крайней мере, не ходишь по свиданиям, разбивая сердца, как на твоем месте делала бы любая женщина с такой внешностью. И почему ты всегда так мило улыбаешься и опускаешь глаза, когда кто-то делает тебе комплимент?

Джейн, продолжая улыбаться, вскинула на Калеба глаза. Потом подула на свое какао, чтобы выиграть время.

– Давай для начала я отвечу на первый вопрос, ладно? Я живу в этом доме чуть больше пятнадцати лет.

– Значит, он твой?

– Да, – ответила она. – Когда родилась Мелоди, мы жили на съемной квартире, но я неплохо зарабатывала, а потом объявили льготную программу для тех, кто покупает свой первый дом, со сниженным первым взносом, вот я его и купила. Дочери было пять, когда мы сюда переехали. – Джейн ощутила знакомую боль в сердце, и на нее нахлынули воспоминания. Она умолкла, чтобы собраться с духом, исполненная решимости ни в коем случае не расплакаться. – В самую первую ночь мы спали на надувном матрасе. Грузовик с нашими вещами должен был прийти на следующее утро. Но за ночь навалило почти фут снега, и нам пришлось куковать здесь на надувном матрасе целых три дня. Но знаешь что? Это одно из лучших воспоминаний в моей жизни.

– А куда делся ее отец? – спросил Калеб и поспешно добавил: – Если ты, конечно, не против, что я спрашиваю.

– Все нормально, – покачала головой Джейн. – Рассказывать особенно нечего. Он бросил нас, когда я была беременна. И Мелоди даже никогда в жизни не видел, можешь себе представить? Свою родную дочь. Денег мы от него тоже, разумеется, ни цента не получили.

– Сочувствую.

– В общем, насколько мне известно, сейчас его тоже нет в живых.

Едва она произнесла эти слова вслух, как сердце снова защемило от горя. Боль была настолько невыносима, что Джейн едва не расплескала свое какао.

– О господи, ну вот, я опять плачу. Прости, Калеб. Просто мне порой так ее не хватает.

Калеб забрал у нее кружку и поставил на столик рядом со своей. Потом обнял Джейн за плечи и привлек к себе. В его объятиях было так уютно, что она перестала сдерживаться и позволила себе разрыдаться. В каком-то смысле она сейчас оплакивала скорее ту пятилетнюю девочку, которая умерла давным-давно, нежели свою двадцатилетнюю дочь, которую только что похоронила.

Выплакавшись, Джейн повернула голову и вскинула на Калеба глаза:

– Можешь что-нибудь мне о ней рассказать?

В глазах Калеба промелькнула боль.

– Я предпочел бы не говорить об этом.

– Так нечестно, Калеб.

– Брось, Джейн. Ты же обещала не донимать меня вопросами.

Джейн вывернулась из его объятий и уселась лицом к нему:

– Я не донимаю тебя, Калеб. Но неужели я хочу слишком многого, когда прошу тебя рассказать мне что-нибудь о моей дочери, которую ты знал? Хоть что угодно.

– Я не просил подбирать меня из жалости, – ответил он. – И не хотел, чтобы ты держала меня тут в качестве источника информации о твоей дочери.

– Неужели ты настолько черствый? – поразилась Джейн. – Так ничего мне и не расскажешь? Совсем ничего?

– Думаю, нам лучше поговорить о чем-нибудь другом.

– Нет, черт побери! Я не хочу говорить о чем-нибудь другом. Я хочу говорить о Мелоди!

Джейн поняла, что перешла на крик, лишь когда умолкла. В гостиной вновь повисло молчание, нарушаемое только треском поленьев. Калеб долго сидел, глядя на нее, с искаженным от муки лицом, но его мысли были для нее загадкой. Потом, когда ей показалось, что он вот-вот что-то скажет, Калеб молча поднялся и вышел из гостиной.

Джейн услышала, как хлопнула дверь его комнаты, и долго еще сидела в одиночестве на диване, глядя на язычки пламени, отражающиеся в лакированной поверхности его новой гитары, которая так и осталась лежать в раскрытом чехле у камина.

Глава 7

– Как же хорошо весной, правда? – Грейс наклонилась сорвать нарцисс, потом, глядя на Джейн поверх цветка, поинтересовалась: – Как продвигаются дела во дворе?

После традиционного субботнего заседания они решили прогуляться по их излюбленному островному маршруту. До сих пор Грейс ни разу не упомянула имени Калеба, и Джейн поняла, что это ее способ спросить о нем.

– Дела продвигаются неплохо, – ответила она, когда они вновь двинулись по дорожке. – Калеб уже расчистил бо́льшую часть ручья. Но работы там еще уйма. Боюсь, он не совсем понял, на что подписался.

– А как все остальное?

– Все остальное?

– Угу.

– Ну, это очень общий вопрос.

– В этом-то и весь смысл, – улыбнулась Грейс.

– Не знаю, – вздохнула Джейн. – У меня такое чувство, что пора возвращаться к работе. Как думаешь? На следующей неделе в Портленде будет конференция, и я хочу поехать. Просто ради того, чтобы недельку побыть где-нибудь подальше.

– Подальше от чего? – поинтересовалась Грейс.

– От острова. От дома. От Калеба.

– Ага, вот в чем дело. Вы что, плохо ладите?

– Нет-нет. Мы хорошо ладим, честное слово. Пожалуй, даже слишком хорошо. И он идеальный гость.

– Это как?

– Почти каждое утро Калеб готовит завтрак. И даже моет потом посуду. Сам стирает свою одежду, когда я ему позволяю. А по вечерам иногда балует меня живой музыкой в моей собственной гостиной. К тому же он очень неглуп и приятный собеседник.

– Действительно, практически идеал, – согласилась Грейс. – Плюс на него приятно посмотреть.

– Вот именно. – Джейн слегка покраснела. – В этом-то и беда. По-моему, меня к нему тянет, Грейс.

– И кто мог бы тебя обвинить? – пожала плечами та. – Он молодой привлекательный мужчина, который работает в твоем доме.

– Но я чувствую себя виноватой каждый раз, когда смотрю на него. – (Грейс покрутила цветок в пальцах и кивнула.) – И потом, – добавила Джейн, – это было бы неправильно, так ведь?

– Только тебе решать, что правильно, а что нет.

– Есть люди, которых в этом смысле нельзя даже рассматривать.

– Раз ты так считаешь, значит так оно и есть.

– Ну почему ты вечно говоришь загадками? – протянула Джейн.

– Я достаточно пожила на этом свете, чтобы понимать, что жизнь – одна большая загадка с вопросительным знаком вместо ответа.

– Наверное, ты права, – вздохнула Джейн. – Впрочем, ты всегда права. Но Калеб по-прежнему отказывается говорить о Мелоди. Стоит мне поднять эту тему, как он тут же закрывается. Тебе не кажется это странным?

– Всему свое время, – отозвалась Грейс. – Это как с нарциссами. Весной они появляются первыми, но к тому моменту, когда распускаются розы, нарциссы успевают давным-давно отцвести.

– Не знаю, – снова вздохнула Джейн. – Но у меня такое чувство, что эта конференция – хороший способ на время сбежать от проблем.

– Возможно, так оно и есть. Иногда смена обстановки – это отдых.

– Очень надеюсь, потому что у меня большие проблемы со сном. Или терзаю себя воспоминаниями о Мелоди, или ворочаюсь и думаю о том, что за стенкой спит Калеб. Это настоящая пытка, честное слово. Даже и не помню, когда я хорошо спала в последние… ну, если честно, то в последние несколько лет.

– У меня дома где-то есть снотворное, могу тебе дать, если нужно, – предложила Грейс. – Мне очень помогает, когда я не могу уснуть.

– Не знала, что у тебя тоже проблемы со сном.

– Раньше не было. Но в последнее время у меня часто бывают ужасные головные боли, которые не дают мне заснуть. Снотворное помогает.

– Пожалуй, нужно попробовать, – согласилась Джейн.

Некоторое время они шли в молчании, но вдруг Грейс остановилась как вкопанная. Джейн проследила за ее взглядом, который был устремлен на исполинский кедр. На одной из верхних веток в огромном гнезде сидел белоголовый орлан, неотрывно глядя куда-то поверх древесных крон.

– Нам отпущено совсем не так много вёсен, – произнесла она, словно разговаривая сама с собой.

– Это еще что такое? – спросила Джейн.

Грейс отвела взгляд от орлана и посмотрела Джейн в глаза:

– Просто все кажется таким эфемерным. Все. Жизнь. Мир. Знаешь, я помню свое детство так, будто оно было вчера. Тогда мне казалось, ничему нет предела. И жизнь будет длиться бесконечно. Но с каждым годом все вокруг кажется более значимым. Жаль, что я раньше всего этого не ценила. Очень жаль.

– Ты плохо себя чувствуешь? – встревожилась Джейн.

– Думаю, я просто чувствую, – отозвалась Грейс. – Жизнь такая короткая, Джей. И шанса прожить ее заново не будет.

– Звучит не слишком жизнеутверждающе.

– Не знаю, милая, не знаю…

Они снова зашагали по дорожке.

Грейс молчала. Потом подняла голову и произнесла:

– Не позволяй страху занять место в твоей жизни, Джей. Даже самое крохотное. Гони его изо всех углов. Борись с ним правдой и делай то, чего тебе хочется, пока еще можешь.

– Это совет? – спросила Джейн. – По-моему, за все время ты ни разу не дала мне ни одного конкретного совета.

– Наверное, это потому, что раньше я никогда и ни в чем не была твердо уверена.

Дело уже шло к вечеру, когда Джейн вернулась домой и обнаружила, что дверь в сад распахнута настежь, а Калеб работает во дворе. Он приспособил к делу портативный радиоприемник, который Джейн выкопала для него из коробки на чердаке, и дом оглашала рок-музыка, которую передавала одна из местных радиостанций. Остановившись на пороге, Джейн стала смотреть, как он работает.

Рубаха на Калебе промокла от пота и облепила спину, подчеркивая широкие плечи и узкие бедра. Движения у него были плавные и уверенные, доведенные практически до автоматизма. Он подрубал ежевичный куст, отрывал ветви от корней и бросал в сторону, на расстеленный кусок брезента. Потом рукой в перчатке брался за остатки стеблей и выдирал их из земли вместе с корнями. Затем вновь заносил изогнутый серп и подрубал следующий куст. За последнюю неделю Калеб расчистил приличный участок за ручьем. Джейн уже могла различить очертания того сада, каким он был когда-то.

Она вдруг поняла, что рано или поздно работы во дворе больше не останется и всему придет конец. Калеб уедет в Остин, как и собирался. Эта мысль наполнила ее печалью, которую она и сама не могла объяснить. Она ведь едва его знает.

Решив, что ей, наверное, просто нужно немного отдохнуть, Джейн закрылась в своей комнате, включила телевизор и приняла таблетку снотворного, которую дала ей Грейс. На канале «History» шла какая-то передача про Библию. Поначалу передача показалась Джейн интересной, но потом снотворное начало действовать, и сцены древних битв, разворачивающихся на фоне пустынных пейзажей, начали путаться и сливаться у нее в мозгу, так что очень скоро она совершенно потеряла нить повествования. Тогда Джейн принялась щелкать пультом, пока не наткнулась на какой-то канал, по которому весь день гоняли одну за другой серии последнего сезона реалити-шоу «Холостяк». Она поставила воспроизведение на паузу и отправилась на поиски съестного.

На подходе к кухне Джейн услышала писк сушилки, сигнализирующий о том, что сухое белье можно вынимать. Со двора по-прежнему неслась музыка. Джейн, пожалуй, еще не встречала мужчин, способных одновременно запустить стирку и делать работу на заднем дворе. Вот повезет же какой-то счастливице, подумала она, заглядывая в хозяйственную комнату, чтобы выключить сушилку. Пока она складывала белье, в голове вдруг образовалась странная легкость, а веки, наоборот, отяжелели. Джейн отнесла вещи в комнату Калеба, но уже на обратном пути к двери остановилась и схватила одну из его футболок. Потом зашла на кухню и взяла упаковку чипсов.

Снова очутившись у себя в комнате, Джейн разделась и натянула футболку Калеба. Ткань была еще теплой после сушки, и это было приятно. Потом Джейн забралась в постель с упаковкой чипсов и снова включила телевизор на воспроизведение. Снотворное, похоже, куда больше подействовало на ее аппетит и эмоциональное состояние, нежели на способность спать, и Джейн принялась один за другим поглощать чипсы, наблюдая за церемонией исключения потенциальных невест и размазывая по лицу слезы пополам с тушью для ресниц.

Несколько раз она машинально вытирала жирные руки о футболку. Вскоре весь перед был в рыжих следах пальцев, а Джейн все никак не могла остановиться. Охваченная каким-то полунаркотическим трансом, она бездумно поглощала чипсы и лила слезы, глядя, как счастливицы, которым предстояло остаться на шоу, одна за другой подходят к симпатичному блондину, чтобы получить из его рук заветную розу, и как вытягивается лицо неудачницы, которой предстояло уйти. Разочарование на лице отвергнутой женщины казалось Джейн отражением ее собственной судьбы. Ей вспомнилось, как Калеб, склонившись над гитарой, играл ту грустную песню в гостиной перед камином. Потом как он стоял перед ней без рубашки, мокрый до нитки, и с улыбкой смотрел ей в глаза, медленно расстегивая брюки.

Джейн потянулась взять еще чипсов, но пачка оказалась пуста. Она ведь только что ее открыла? Джейн запрокинула голову и перевернула пакет, и ей в рот посыпалась лавина рыжих крошек, половина которых в итоге оказалась на уже и без того перемазанной футболке Калеба. Именно в такой позе Джейн и сидела, когда послышался стук в дверь и она приоткрылась. Джейн застыла с пустым пакетом из-под чипсов в руках, глядя на стоящего на пороге Калеба. Того, похоже, открывшееся ему зрелище скорее позабавило, нежели возмутило, но Джейн готова была провалиться сквозь землю от стыда. Прежде чем она успела что-либо произнести или хотя бы опустить пустую пачку, Калеб хмыкнул, вышел в коридор и аккуратно прикрыл за собой дверь. Джейн сгорела бы со стыда, если бы не снотворное, которое наконец начало действовать. Перед глазами у нее все поплыло, и она провалилась в милосердный сон.

Разбудил Джейн солнечный луч, который проник в окно спальни и медленно переполз по стене на ее лицо. Зевая и потягиваясь, она села на постели. Такой выспавшейся она не чувствовала себя очень давно. Однако едва ее взгляд упал на закрытую дверь спальни, как в мозгу вспыхнул образ Калеба, который появился на пороге и застал ее в его собственной футболке, усыпанной крошками. Джейн опустила глаза и увидела свои рыжие пальцы и жирные разводы на груди.

– О господи! – ужаснулась она вслух.

Джейн вскочила с кровати и поспешила в ванную к зеркалу, наступив босой ногой на пустой пакет из-под чипсов. Весь перед белой футболки был в рыжих отпечатках пальцев вперемежку с черными потеками туши. На лице тоже темнели разводы. Волосы были всклокочены. Но ужаснее всего выглядели губы, обведенные вокруг рыжим крошевом. Она походила на ополоумевшего циркового клоуна.

– Господи, неужели он видел меня в таком виде, – простонала она вслух, стягивая с себя футболку и включая воду.

Джейн приняла душ, переоделась, привела в порядок лицо и, собравшись с духом, распрямила плечи и отправилась на кухню. К счастью, Калеба там не оказалось. Рядом с кофеваркой обнаружилась записка, в которой говорилось, что ее завтрак в микроволновке. Сквозь приоткрытую дверь со двора доносилась музыка. Джейн налила себе кофе и села за стол, поглощенная своими мыслями.

Ты ведешь себя как последняя дура, сказала она себе. Боишься лишний раз вздохнуть в собственном доме, потому что тебя влечет к приятелю твоей покойной дочери. Это неправильно. Некоторых людей в принципе нельзя рассматривать в таком свете. Так ведь? Она понимала, что так нельзя, и все равно постоянно о нем думала. И футболку его именно поэтому вчера напялила. Чтобы почувствовать себя хотя бы чуточку к нему ближе.

Джейн допила кофе, сходила в ванную за футболкой, обработала ткань пятновыводителем, сунула в стиральную машину и запустила стирку. Проходя мимо открытой двери в комнату Калеба, она заметила на комоде детский альбом Мелоди. Джейн вошла в комнату и, взяв альбом в руки, присела на краешек кровати. Провела пальцами по шелковистой плюшевой обложке розового цвета, погладила кружевную ленточку, пришитую к корешку. Ей вспомнилось, как она выбирала этот альбом – в тот самый день, когда врач сказал ей, что у нее будет девочка. Вспомнилось, что, листая альбом в магазине для беременных, она представляла, как начнет вести на этих чистых страницах дневник их с дочерью будущей жизни. Мелоди, толкавшаяся у нее в животе, уже была ее лучшей подругой. С какой радостью и надеждой Джейн предвкушала, как будет заполнять альбом!

Джейн открыла обложку и посмотрела на свидетельство о рождении, приклеенное к первой странице. Отпечатки ножек новорожденной Мелоди казались следами крошечного ангела, на мгновение посетившего мир простых смертных. Перед глазами у нее все поплыло, и она сморгнула слезы.

Потом принялась переворачивать страницы, читая записи, сделанные ее собственной рукой много лет назад…

Первые десять дней жизни Мелоди.

Первый зуб, первое слово, первый шажок.

Чем дальше Джейн продвигалась, тем реже становились записи, пока не оборвались совсем на пятом году. Почему она перестала вести дневник? Растить ребенка в одиночку было нелегко, она крутилась как белка в колесе. Времени ни на что не хватало. У Джейн защемило сердце, все внутри ухнуло в черную бездну отчаяния. Господи, как бы ей хотелось повернуть время вспять и начать все сначала, попробовать изменить что-нибудь.

Одинокая слезинка упала на альбомный лист, бумага размокла и вспухла, чернила начали расплываться, размывая последнюю запись.

Закончив читать, Джейн подняла глаза и увидела, что на пороге стоит Калеб и смотрит на нее. Он прижимал бейсболку к груди, точно в знак почтения к ее горю.

– Надеюсь, ты не сердишься, – сказал он. – Я искал пустой ящик, в который можно было бы сложить мои вещи, и наткнулся на него.

Джейн закрыла альбом и утерла глаза.

– Все в порядке, – проговорила она.

Калеб надел бейсболку, вошел в комнату и присел на кровать рядом с ней. Матрас просел под его тяжестью, и Джейн слегка качнуло в его сторону.

– Очень трогательные записи. – Он кивнул на альбом у нее на коленях.

– Спасибо. Не знаю, почему я не стала продолжать дальше.

– Теперь у меня такое чувство, как будто я знал ее.

– Ты имеешь в виду, узнал ее лучше?

– Я должен кое в чем тебе признаться, Джейн, – вздохнул Калеб. – Мне просто ужасно стыдно перед тобой.

Джейн отложила альбом в сторону и облокотилась на спинку кровати. Калеб сидел, опустив голову, и смотрел в пол.

– Я не был знаком с Мелоди, – произнес он.

– То есть как это – не был знаком? – переспросила Джейн. – Это бред какой-то…

– Мы не были с ней знакомы, – покачал головой Калеб. – Я даже не знал, как ее зовут, пока… В общем, я узнал имя Мелоди уже после того, как ее не стало.

– Но я же видела тебя на кладбище. Ты оставил у нее на могиле серебряный доллар. Он до сих пор где-то у меня в сумке.

Калеб повернулся к ней. Лицо у него было печальное.

– Мне очень жаль, что я так и не успел с ней познакомиться. Действительно жаль.

– Ничего не понимаю.

– Сейчас объясню. В общем, я играл на углу у «Девилз кап», и однажды Мелоди проходила мимо и остановилась послушать. Она была очень красивая и в то же время очень несчастная. Я почувствовал в ней родственную душу. Я сыграл ей песню, а она бросила мне в чехол серебряный доллар. На следующее утро я пришел в «Девилз кап» и заказал у нее кофе. А этот доллар опустил в ее банку с чаевыми. Но в тот же день Мелоди снова проходила мимо меня и бросила доллар обратно мне в чехол. Это превратилось в нашу с ней маленькую ежедневную игру. Наверное, это был в некотором роде флирт. Но мы с ней не сказали друг другу ни слова.

Джейн окончательно ослабела и запуталась.

– Ты ни разу с ней не разговаривал?

Калеб печально покачал головой:

– Но я с самого утра начинал ждать, когда она появится. Это был лучший миг моего дня. Потом однажды утром я зашел в кафе, а ее там не оказалось. И на следующий день тоже. Когда прошла примерно неделя, я наконец спросил про нее, и мне рассказали, что произошло. Тогда я и узнал ее имя. Я отправился в библиотеку и нашел в газете объявление о похоронах. Они уже прошли, но я все равно пошел на кладбище. Хотел попрощаться с ней. И вернуть ей серебряный доллар.

Калеб умолк, и повисло долгое молчание. Из коридора слышалось жужжание стиральной машины. Джейн не знала, как реагировать. Она чувствовала себя опустошенной и какой-то потерянной.

– Почему ты мне не сказал?

– Честно? Потому что я эгоист. Когда ты предложила мне работу и кров, мне было необходимо и то и другое. Я боялся, что, если скажу правду, ты не станешь держать меня у себя. И мне ужасно стыдно за это, Джейн. Я же вижу, как ты терзаешься, пытаясь хоть что-то узнать о ней. Я больше не мог держать это в себе. Прости меня. Мне очень стыдно.

Джейн долго сидела молча, глядя в лицо Калеба, в его печальные глаза. Она видела, что ему не по себе от ее молчания, но не знала, что сказать.

– Она тебе нравилась?

– Нравилась.

– Тебя к ней тянуло?

– Меня тянет к тебе.

– Что?!

– Все, что нравилось мне в ней, я люблю в тебе.

У Джейн голова шла кругом, радость боролась с разочарованием и горем.

– Что ты такое говоришь?

– Джейн, я говорю, что меня тянет к тебе с тех пор, как я впервые тебя увидел. Я все время думаю о тебе. Каждую ночь. Я лежу в этой кровати и думаю, спишь ты или нет. Я не в состоянии выбросить тебя из головы и, если честно, не хочу даже и пытаться.

– Я не понима…

Калеб наклонился и закрыл ей рот поцелуем.

Джейн замерла, неподвижно держа руки на коленях. Сильные загрубевшие пальцы осторожно скользнули по нежной коже ее шеи, и она почувствовала мягкие губы на своих губах. От Калеба пахло мылом и потом. Где-то глубоко внутри ее вдруг воскресло давно забытое тепло и, разбежавшись по всему телу, достигло губ. Они слегка разомкнулись, впуская его внутрь. На вкус Калеб оказался восхитительным, как любой запретный плод. Выйдя из оцепенения, Джейн стянула с него бейсболку и, отбросив ее на пол, запустила пальцы в его густые волосы, притянула ближе и ответила на его поцелуй. Сила собственного желания ошеломила ее. Ей хотелось ощущать его вкус, чувствовать его целиком. Хотелось позволить ему овладеть ею. Здесь и сейчас.

Но тут пробившийся сквозь занавески солнечный луч коснулся ее сомкнутых век, и в душе закопошился крошечный червячок вины: Джейн не могла больше думать ни о чем, кроме как о том, что она целуется с парнем, который нравился ее дочери, на собственной постели Мелоди. Но хуже всего было то, что она не могла остановиться.

Джейн отстранилась от Калеба и поднялась на ноги.

Он вскинул на нее умоляющие глаза.

Джейн развернулась и, ни слова не говоря, бросилась из комнаты прочь. Она вбежала в кухню и, налив себе стакан холодной воды, залпом осушила его. Потом заперлась в ванной, зажгла свет и принялась рассматривать себя в зеркале. Губы у нее были красные и припухшие от желания. Джейн включила горячую воду, умылась и тщательно вытерла лицо, чтобы избавиться от чувства вины. Она почистила зубы, сплюнула и прополоскала рот лосьоном – не потому, что поцелуй Калеба был ей противен, а потому, что он был восхитителен. Закончив, она пошла в спальню, опустилась на край кровати и зарыдала, закрыв лицо руками. Джейн плакала, потому что скучала по дочери. Ведь сама она была жива, а ее дочь умерла. Джейн плакала, потому что ее жизнь не удалась, и доказательство этого было похоронено вместе с ее надеждами на их тихом кладбище, покоилось под мраморным надгробием, которое стоило ей бешеных денег.

Из комнаты Джейн вышла почти через час. Калеб сидел на кровати в той же позе, в которой она его оставила, и смотрел в пол. Джейн присела рядом и вздохнула. Прошло несколько минут. Никто из них не произнес ни слова.

– Ты что, так и сидел тут все это время?

Калеб кивнул.

– Прости, – сказал он. – Я идиот. Прости меня, пожалуйста. Это практически все, что я могу сказать.

– Дело не в тебе, – возразила Джейн. – Мне понравилось. Мне очень понравилось.

– Так в чем же тогда дело?

От переполнявших чувств у нее перехватило горло. Она лишь покачала головой и негромко произнесла:

– В моей дочери.

– Господи, прости меня, пожалуйста, Джейн. Я настоящий осел. Просто… мне было так одиноко и так тянуло к тебе, что я не сдержался. Я просто болван. Я могу дойти до пристани пешком, если тебе не хочется везти меня на паром.

– Не говори глупости, – ответила она. – Никуда ты не пойдешь.

– Правда?

– Правда. – Джейн взглянула на его лицо и почувствовала, что против воли улыбается, несмотря на горе. – Если ты уедешь, кто будет корчевать эту дурацкую ежевику?

Его лицо просияло. Калеб наклонился к Джейн, и на миг ей показалось, что он собирается ее обнять, но потом он, похоже, передумал и похлопал ее по коленке:

– Спасибо, Джейн.

– Только давай не будем делать из этого трагедию, ладно? – сказала она, привлекая его к себе и обвивая руками. – Мы оба взрослые люди и много чего пережили.

До чего же уютно было в его объятиях! Джейн подняла руку и смахнула слезинку, чтобы Калеб не заметил. Потом вздохнула и, отстранившись, отпустила его.

– И постарайся завтра утром не сжечь тост.

– Значит, завтра я снова готовлю тебе завтрак?

– Ну разумеется, – отозвалась она с улыбкой. – Уговор есть уговор.

В ту ночь Джейн долго лежала в постели без сна и думала.

Думала о безмолвной игре, в которую ее дочь играла с Калебом. О том, как каждый день она проходила мимо и бросала ему серебряный доллар, который накануне он оставлял в ее банке для чаевых. Интересно, в той записи, которую Мелоди сделала у себя на стене в «Фейсбуке», о том, что влюблена, она имела в виду Калеба? Или кого-то еще? И как бы могла повернуться жизнь, если бы они заговорили друг с другом? Быть может, у Мелоди появилась бы причина жить, надежда, которая помогла бы ей вырваться из вязкой трясины депрессии? Джейн слабо в это верилось. И все-таки она жалела о том, что этого не произошло.

При мысли о дочери, гниющей в деревянном ящике в земле, ей захотелось закричать. Закричать и сделать с собой что-нибудь ужасное. Но спустя столько лет переживаний у Джейн не осталось голоса кричать. И она не могла представить себе боль ужаснее.

В какой момент все пошло наперекосяк?

На каком перекрестке она свернула не туда?

На какие тревожные звоночки не обратила внимания?

Джейн лежала в постели, смотрела в темный потолок и жалела, что нельзя изменить прошлое. Время не хотело выпускать прошлое из своих цепких объятий. Мир продолжал вертеться, стрелки часов равнодушно бежали вперед.

Джейн знала, что Мелоди родилась с печалью в душе, подобно тому как другие дети появляются на свет с родимыми пятнами. Она и сама наверняка несла где-то внутри тайную склонность к этой тоске. Это было чем-то вроде генетического проклятия, которое разобщило мать с дочерью, проклятия, которое вынуждало ее лежать в темноте и терзать душу воспоминаниями.

Вынырнув из омута полуночных размышлений, ее мысли перескочили на Калеба. Джейн не могла выбросить из головы его поцелуй – ту решительность, с которой он сделал первый шаг. Сила его рук, мягкость губ – эта смесь опьяняла, и при одном воспоминании Джейн остро захотелось снова очутиться в его объятиях. Она попыталась вспомнить, что он ей сказал. Что он ее любит? Нет. Калеб сказал так: что нравилось ему в Мелоди, он любит в ней. А это совсем не то же самое. А еще он сказал, что лежит без сна ночами напролет, думая о ней. Интересно, спит ли он сейчас?

Если он ни разу даже не разговаривал с ее дочерью, значит ли это, что он все равно для нее, Джейн, табу? Разве так уж грешно с ее стороны попытаться найти хоть какое-то утешение в мужских объятиях? Кто ее осудит?

Джейн отбросила одеяло и встала с постели. Не успела она опомниться, как уже стояла перед дверью в комнату Калеба, положив руку на дверную ручку. Давай сделай это, подтолкнула она себя. Мы оба взрослые люди. Почему нет? Потому что он нравился Мелоди. Значит, это будет неправильно? Да. Нет. Может быть.

Джейн слегка повернула дверную ручку, заколебалась, потом осторожно вернула ручку на место и убрала руку.

На следующее утро она надела свой лучший деловой костюм и собрала чемодан на неделю. Калеб в кухне пил кофе и читал вчерашнюю газету. При виде нее он отложил газету на стол.

– Что такое? – спросила Джейн, наливая себе кофе.

– Просто я ни разу еще не видел тебя в таком виде.

– Тебе не нравится?

– Ну почему сразу «не нравится». Очень нравится.

– Правда?

– Ты сразу стала похожей на начальницу.

– Ну, – фыркнула она, – я ведь твой босс, так что, наверное, пора вести себя соответственно.

Джейн села за стол напротив Калеба. Он был без своей бейсболки, и волосы падали на лицо. Вид у него был немного усталый. Неужели он тоже вчера не мог уснуть, думая о ней, как и она, думая о нем?

– У тебя сегодня какая-то встреча? – спросил он.

– Нет, я уезжаю, – покачала головой Джейн.

– Уезжаешь?

– Да. Еду в Портленд, на конференцию по проблемам медицинского страхования. На всю неделю.

Джейн никогда не видела, чтобы мужское лицо в одно мгновение стало таким печальным. Калеб уставился в газету на столе.

– А-а, – протянул он. – Ясно.

Джейн порылась в сумочке и выложила на стол конверт.

– Что это? – спросил он, придвигая его к себе.

– Половина твоего заработка. Я сняла их со счета на прошлой неделе.

– Не обязательно было это делать. – Калеб отодвинул конверт.

– Обязательно! – отрезала Джейн. – Мне не нужно, чтобы ты оставался здесь только потому, что у тебя нет другого выхода. Только если ты сам этого хочешь. Нечестно держать друг друга в заложниках.

Калеб сглотнул и отвел глаза.

– Ты хочешь, чтобы я остался? – спросил он.

– Разумеется. – Джейн показалось, она увидела, как его губы слабо дрогнули в улыбке, но улыбка сползла с его лица, когда она добавила: – Мне же нужно, чтобы кто-нибудь привел мой двор в порядок.

– Ну да, – кивнул он. – Тогда ладно.

– Кроме того, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя здесь на привязи. В конверте ключ от дома и немного денег на еду и такси. В гараже есть велосипед, можешь ездить в город на нем, если тебе так больше нравится. В прошлом году я сменила на нем шины.

– Когда ты приедешь?

– Конференция продлится до пятницы. Но я могу остаться там и на выходные, посмотрим, как пойдет. Дома я буду самое позднее в воскресенье.

В глазах Калеба промелькнула боль. Джейн очень хотелось бы изгнать ее из его глаз. Хотелось взять его за руку и сказать, что все в порядке, что ей просто нужно время побыть наедине с собой и подумать. Но теперь в их отношениях появилась какая-то неловкость, которая не давала ей сделать даже столь крохотный интимный жест. Они как будто вновь стали незнакомцами.

– Мне будет тебя не хватать, – сказал Калеб.

Джейн с вымученной улыбкой кивнула.

Она знала, что тоже будет по нему скучать, но не могла позволить себе произнести это вслух. Она посмотрела на часы и поднялась:

– Думаю, мне пора, если я не хочу опоздать на восьмичасовой паром.

Калеб встал из-за стола:

– Я отнесу твой чемодан в машину.

Не обращая никакого внимания на ее возражения, он донес чемодан до машины и положил в багажник, а потом повернулся, чтобы попрощаться. Джейн видела, что ему хочется ее обнять, поэтому плюхнулась на водительское сиденье и поспешно захлопнула дверцу машины. Потом завела двигатель и опустила стекло. Калеб положил руку на крышу и посмотрел на нее. Вид у него был безмерно печальный.

– Я же не на Марс улетаю, – пошутила она.

– Знаю, – вздохнул он. – Мне просто не нравится, что между нами все стало так по-дурацки. Неправильно оставлять так.

– Все в полном порядке, – заверила его Джейн.

– Ну а мне так не кажется.

– Давай поговорим, когда я вернусь, ладно? – Джейн протянула руку и погладила его по щеке.

Калеб перехватил ее руку и прижал к губам. Когда он наконец выпустил ее, она почувствовала, что сердце у нее готово разорваться от нежности. Ей хотелось поцеловать его. Хотелось заглушить машину, затащить его обратно в дом и заняться с ним любовью. Узнать, каково это – лежать обнаженной в его объятиях и просыпаться, глядя в эти зеленые глаза.

Вместо этого Джейн дала задний ход и выехала из гаража. Калеб вышел за ней на подъездную дорожку. Она остановилась и, не снимая ноги с тормоза, посмотрела ему в глаза. У Джейн было такое чувство, будто она вот-вот заплачет, и она решила разрядить обстановку:

– Если окажешься в городе, будь другом, купи мне еще чипсов. А то я, похоже, все подъела.

Лицо Калеба на миг озарила улыбка. Джейн сохранила ее у себя в памяти и, переключив передачу, тронулась с места.

Но все же не удержалась и бросила один-единственный взгляд в зеркало заднего вида. Калеб стоял на дорожке и смотрел ей вслед. Он вскинул руку, как будто хотел помахать на прощание, потом опустил ее, и вскоре его уже нельзя было различить среди домов и деревьев. Джейн утерла слезинку и подумала, что, возможно, больше никогда его не увидит.