3

На премьере оперы «Чудесное избавление» Лиза страшно волновалась. Как-никак, первая роль, выученная Лизой в ранге солистки. Партия трудная, изматывающая — героиня переживает трагическую любовь.

Едва закрылся занавес после первого акта, прямо в кулисах девушку встретил суетливый помощник режиссера Захар Суслов. Как всегда, он был пьян. Ухватил Лизу за рукав, едва не порвав казенный костюм, да и зашептал злобно, обдав юную певицу застарелым перегаром:

— Думаешь, примадонной стала? Как же — из грязи в князи!

Лиза потянула рукав. Вырвать-то не осмелилась — а ну как ткань порвется, театральное начальство стоимость костюма из жалованья вычтет. А сценические наряды-то дороги — глядишь, на полгода без денег останешься. На что тогда жить?

Лиза только взглянула умоляюще и попросила:

— Пустите, господин Суслов!

Но Захар уже вошел в раж:

— Ишь чего! Мне плевать на то, что ты теперь певица Невская. Лизка была — Лизкой и останешься! Мне его сиятельство князь Голобородко велели за тобой следить-наблюдать — кабы ты чего не учудила. А ну как я скажу, что ты офицерам из первого ряда кресел глазки строила? Смекни, похвалит тебя князь?

У Лизы тревожно забилось сердце. А ведь скажет, пьяная скотина! За «несанкционированные флирты» особая статья наказания для актерок предусмотрена — на пару дней в холодную. Только Лизе туда нельзя — в том погребе можно и голос потерять. Тогда вообще путь один — на улицу…

— Не правда ваша! — попыталась оправдаться девушка.

— А кто поверит? — смачно сплюнул Суслов. — Мое слово против твоего. А твое-то, подкидышное, ничего не значит. Но я же не зверь. Поцелуй меня, Лизка, и я никому ничего не скажу! — И пьяненький Суслов потянулся к девушке липкими губами.

— Вы не смеете! — попыталась отстраниться девушка и, охнув от брезгливости, отпихнула помощника режиссера.

Тот, не ожидая отпора, упал. Глаза налились кровью, и он заорал:

— Ах ты, дрянь! Погодь — изувечу!

Суслов вскочил, шатаясь на пьяных ногах, и пошел на строптивицу. Лиза съежилась. Господи, что же будет?! Теперь и поцелуев не избежать, и в холодную упечет, подлец пьяный!

Суслов занес руку в ударе. Лиза зажмурила глаза. Господь милосердный!.. Кого еще звать на помощь беззащитной девушке? Она же хоть и на императорской сцене, а все равно что в крепости. Только не у помещика какого, а у самой матушки-императрицы.

Но вдруг чья-то сильная рука перехватила занесенную для пощечины ладонь Суслова. Захар крякнул — то ли от удивления, то ли от боли. Лиза открыла глаза. За спиной Суслова стоял, скрутив ему руку, рослый певец Александр Горюнов.

— Ах ты, защитник! — завизжал Захар. — Пусти! Узнаю кто, со свету сживу!

— Попробуй!

Голос Александра прозвучал глухо, но совсем не испуганно, будто угрозы всесильного Суслова его не касались. Он развернул Суслова к себе и гневно спросил:

— Узнаешь, кто я?

Суслов как-то сник. Пихнул юношу, не горячо, а, скорее, для проформы, и пробурчал:

— Ну и дурак, что вмешиваешься! Думаешь, и на тебя не найдется управа? Найдется! Я его сиятельству пожалуюсь.

И Суслов, еле перебирая ногами, поплелся по коридору. Но в конце остановился и крикнул хрипло:

— Думаешь, эта недотрога тебя отблагодарит? И тебе не обломится!

— Пьянчуга! — хмыкнул Горюнов и повернулся к Лизе: — Суслов, конечно, приставала, но не из самых страшных. Да не дрожите вы так, барышня Невская!

Лиза прижала к груди дрожащие руки и задохнулась от неожиданности. Как он назвал ее — «барышня Невская»? Будто она не подкидыш, не актерка, а и вправду, барышня из благородных… Девушка пересилила страх и подняла на Александра свои темные серо-синие глаза.

В них, как в Неве, отражались и темная глубина завораживающих вод, и серый отсвет призрачных петербургских небес. И теперь уже в восхищении изумился Александр.

— Позвольте отвезти вас домой после спектакля? — хрипло проговорил он.

И Лиза отчего-то смутилась. Отчего? Разве она не знала, что многих певиц и актрис развозят по домам богатые поклонники. Но это так пошло! Все они говорят о пылкой любви, а у самих есть жены и дети. Но театральное начальство никогда не делает выговоров тем актрисам, чьи поклонники богаты и влиятельны. Напротив, поощряет, когда какой-нибудь сиятельный ловелас берет актрису на содержание. Но Лиза на такое никогда не согласится. Она дождется простого и порядочного человека, который предложит ей руку и сердце. Пусть даже и без пылких чувств. Любовь не для таких, как она…

Лиза снова подняла на Александра свои огромные глаза. А он красив… Высокий, черноволосый. Лицо с какими-то необычными чертами. Глаза тоже черные, но насмешливые, хотя в глубине — добрые. Очень необычный молодой человек. Сколько же ему лет? Вряд ли он намного старше Лизы. Но выглядит он куда взрослее. Может, оттого, что смотрит уверенно и держится со спокойным достоинством — не то что она, Лиза, которая вечно всего боится.

— У меня своя коляска, — прозвучал тихий голос. — Я довезу вас. Хорошо?

Лиза хотела возразить. В голове сразу же завертелись страшные мысли: что скажет театральное начальство? Флирт среди актеров не очень одобряли, не то что поощряемые ухаживания богатых поклонников. Правда, часто на сценические романы смотрели сквозь пальцы. Но, в случае чего, могли и припомнить. Впрочем, какие «романы»?! Человек всего-то и хочет отвезти ее домой в своей коляске. Правда, лучше не рисковать. Мало ли что может случиться. Лиза набрала побольше воздуха, чтобы отказать порезче, и вдруг пискнула, как мышка:

— Хорошо!

Во втором антракте она осталась в гримерной. Раньше, пока училась в Театральной школе, приходилось гримироваться всем вместе, но теперь в гримерке с Лизой только ее подружка, Дуня Волкова. Она поет партию служанки, ну а в перерывах отвечает на вопросы Лизы.

— Откуда у Горюнова своя коляска? — интересуется девушка. — Он разве не воспитанник театральной школы? И почему Суслов при нем вроде как стушевался? Кто он такой, этот Александр Горюнов?

Дуня удивляется:

— Да ты, Лиза, точно не в нашем мире живешь — ни слухов, ни разговоров не слышишь!

— Когда же мне, Дуня, разговорами заниматься? Сама знаешь, у меня с 8 утра занятия да репетиции. Потом спектакли. Ну а после опять занятия с маэстро Меризи. До слухов ли тут? Мне бы свои партии без запинки выучить!

— Чудная ты, Лиза. Ну да ладно, расскажу про твоего Горюнова.

— Так уж сразу и моего… Не мой он вовсе!

— Все равно — слушай. Александр в нашей школе не учился. Он вообще не из актерской братии.

— Тогда как же на сцену попал?

— В театр влюбился. Его сам Дмитревский индивидуально к сцене подготовил по просьбе горюновского опекуна.

— А кто ж его опекун? Кто-то из старых актеров?

— Поднимай выше! Александр — воспитанник графа Шувалова, но только не канцлера, а его троюродного брата — Алексея Шувалова. Этот Алексей Михайлович — сын прежнего заведующего императорской библиотекой. После смерти батюшки он и сам стал заниматься государевыми книгами и чин статского советника получил. Говорят, Александр — его незаконный сын.

У Лизы от таких известий глаза округлились.

— Не может быть? Как же статский советник своего сына-воспитанника в актерство отпустил? Актеры ведь все одно что крепостные, любому начальству подвластные. Да и откуда у графа Шувалова сей воспитанник выискался?

— Откуда воспитанник, не скажу. Того никто не знает. А вот, что Шувалов был весьма против, чтобы воспитанник на сцену пошел, это знают все. Алексей Михайлович хотел, чтобы Александр семейную службу продолжил. Он ведь на его образование никаких денег не пожалел. Говорят, из Франции, Италии да Германии учителей выписывал. Так что Горюнов на всех европейских языках говорит, манерам обучен, на дворцовых балах бывал. И вот надо же — объявился у него голос и заупрямился парень: хочу, говорит, стать певцом! Шувалов поначалу ни в какую: нет и точка. Так Александр Горюнов самой императрице петицию подал: имею голос, хочу во славу вашу петь. Ну Екатерина и разрешила.

Лиза вздохнула — трудно не петь, коль голос прямо из сердца льется. Кажется, все отдашь, чтобы на сцене выступать. Бедный Александр! И его путь в театр был не прост. К тому же теперь ему, наверно, тяжеловато. Маэстро Меризи не находит у него особенных способностей, на ведущие партии пока не назначает. Александр то слугу поет, то второго героя. До первого ему еще расти и расти. Но ведь трудно быть певцом на вторых ролях-то! Впрочем, если любишь сцену, без нее вообще жить невозможно.

* * *

Едва закончилось третье действие и занавес закрылся, Лиза, не глядя на партнеров, кинулась в свою гримерную. Но, видно, то был день тяжелых испытаний. В темном проходе коридора перед ней, как из-под земли, вырос сам князь Голобородко. Заулыбался во весь пухлый рот, протянул к Лизе жирные пальцы и легонько ущипнул за щечку:

— Не торопись, девица!

Лиза замерла. Кровь прилила к лицу, зато спина похолодела — нажаловался, видно, проклятый пьяница Суслов своему благодетелю! Князь — главный надзиратель за всей петербургской сценой, он в театре — царь и Бог. От него любая актерская судьба зависит.

Девушка присела в самом нижайшем реверансе:

— Что угодно вашему сиятельству?

Голос дрогнул. Господи, что за судьба?! Только что блистала на сцене в царских одеждах, пела о самозабвенной любви, которой подвластны и земля и Небо. А шагнула со сцены — и вновь стала холопкой. То Суслов пристает, то его покровитель руки распускает. Господи, как тошно… А еще говорят, что люди преклоняются перед актерами да певцами! Может, где-то в далекой Италии или Франции и преклоняются, а у нас, в России, только унижают…

Притворно-ласковый голос князя ударил по юной певице похлеще бича:

— Иди за мной, девица!

Лиза стиснула пальцы и опять беспомощно повторила:

— Что угодно вашему сиятельству?

— Ах, мне все угодно, прелестница… — многозначительно протянул Голобородко. Его округлое и уже морщинистое лицо приобрело умильное выражение. — Но не обо мне, грешном, сейчас речь. Мы с тобой потом наедине пообщаемся. А сейчас иди в императорскую ложу — сама государыня тебя требует!

— Неужто она оперу слушала? — изумилась Лиза. — Вроде штандарта не вывешивали…

Действительно, когда Екатерина жаловала в театр, над ее ложей вывешивали императорский штандарт. А во всем театре возникала особая суетящаяся и льстивая атмосфера. На сцену мало, кто смотрел — все пялились на царскую ложу. Но ведь в этот вечер ничего подобного не было…

— Иди, Лизанька! — князь подтолкнул певицу. — Государыня ныне тайно в ложу пожаловала. Никому говорить про то не велела, только тебя позвать наказала. Вот я и расстарался. Каков за то плезир от тебя будет?

И Голобородко заулыбался еще умильнее.

Лиза опять опустила очи, хотя на самом деле ей хотелось бежать, куда глаза глядят, от этих умильных княжеских улыбочек. Прав был Александр: Суслов — еще не самый страшный развратник. Князь Голобородко пострашнее будет…

* * *

В императорской ложе царила тишина и темнота. Шагнув со света, Лиза прищурилась и только спустя несколько секунд разглядела в углу венценосную особу. Матушка-императрица сидела совсем не царственно на дальней кушетке, обложенная подушками. За ней, в темноте, едва угадывалась рослая фигура ее очередного молоденького фаворита. Он замер, боясь пошевелиться и нарушить тишину дум своей царицы-обожательницы.

Екатерина сидела, закрыв глаза. Видно, задумалась так глубоко, что даже не слышала, как вошла Лиза. Внезапно глаза императрицы раскрылись и сфокусировались. Казалось, что она витала где-то далеко-далеко и вдруг вернулась на грешную землю.

— Хорошо любить, Лизанька? — спросила вдруг императрица.

Лиза смутилась, заалела как маков цвет.

— Не знаю, матушка…

— Неужто ты не любила еще? — Екатерина вскинула на девушку уже выцветающие, но все еще проницательные глаза.

— Нет еще, матушка… Не привелось…

— Но как же ты пела про любовь столь трепетно, просто за душу брала?

— Я же играла, матушка… Это же опера. А чувства в музыку вложены…

— Да, мелодия счастья… — вздохнула императрица. — Видно, ты и вправду настоящий талант. Певица от Бога, как говорит твой учитель Меризи. — Императрица снова вздохнула. — А я вот любила — много чувств имела. Теперь все не то! — Екатерина недовольно обернулась в сторону своего молодого фаворита. Тот замер и вжался еще больше в темноту угла. — У нынешних-то молодых чувств мало. Все больше о выгоде собственной думают. Вот я и хочу, Лиза, тебе наказ дать: не гонись за деньгами, гонись за любовью. Подарю я тебе брошь бриллиантовую со своим портретом на эмали. Будет она тебе наградой за пение. Но еще хочу пожелать, пусть она для тебя волшебной станет — и в беде поможет, и любовь отыщет. Но только, чур, никому ее, кроме своего будущего жениха, не отдавай. Береги, как честь свою. Тогда и дар мой тебя сбережет.

Императрица откинулась на подушки. Видно, сегодня она чувствовала себя нехорошо, и речь ее утомила. Она только махнула рукой, и Лиза вышла из ложи. В голове у девушки стоял какой-то туман, она так и не поняла: то ли матушка-императрица говорила с ней, то ли сама с собой. Лиза вдруг осознала, что молодость императрицы давно прошла, а молодой быть все еще хочется — любить, радоваться, чувствовать все остро, как в юности. Может, потому так растрогали Екатерину арии любви, которые пела сегодня Лиза? Девушке стало жаль государыню, она стиснула пальцы, и тут вдруг ощутила, что сжимает бархатную коробочку, которую протянула ей Екатерина. Но, только вбежав в свою гримерку, девушка осмелилась открыть футлярчик.

На темно-синем бархате лежала золотая брошь, в центре которой красовался портрет Екатерины, изображенный на эмали. Сама же брошь была осыпана небольшими бриллиантиками, переливающимися всеми цветами радуги. Лиза ахнула — да сколько же она может стоить? Небось целое состояние! Но тут же одернула себя — не в деньгах счастье, как сказала государыня, а в любви. Вот и Лизино счастье — не в стоимости броши, а в том, что это подарок, напоминающий о любви. Вот это и есть истинное счастье! Кто ж еще когда-либо любил подкидыша Лизку?!

Уж как спела последний акт оперы, Лиза от волнения и не запомнила. Зато когда вошла к себе в гримерную — обомлела: весь стол был усыпан подношениями. И как только публика прознала, что сама императрица преподнесла юной певице драгоценный подарок? Но вот богатенькие поклонники тотчас успели достать подарки, верно, слуг порассылали за покупками во время последнего оперного действия.

Все постарались отметиться подношениями у новой фаворитки. Сам господин Соймонов, директор императорских театров, презентовал «прим-певице Невской» черепаховый гребень. Офицеры лейб-гвардейского полка нижайше просили «госпожу Невскую» принять страусиновый веер, усыпанный блестками, и посетить их завтрашнюю вечеринку. Это надо же! Пару часов назад Суслов, дыша перегаром, обзывал ее дрянью, а теперь сам директор Соймонов величает прим-певицей. Неужто такое возможно — и только потому, что императрица пожаловала ее подарком?! Вот что значит фавор!..

* * *

Лиза выскочила из театра, прижимая к груди подарки, завернутые в старенькую шаль. Дома посмотрит! А пока надо успеть занять место в казенной карете, которая после спектакля развозит актеров по домам. Не займешь место, можно всю дорогу на полусогнутых ногах простоять. Тогда все тело будет ныть до утра. Но вот чудеса — несколько карет распахнули перед ней свои дверцы. Господа поклонники, кланяясь, закричали наперебой:

— Пожалуйте, госпожа Невская!

Лиза остановилась в изумлении. Неужели они обращаются к ней?!

И тут двое каких-то подвыпивших франтов протиснулись вперед и, подхватив девушку под локотки, насильно потащили за собой, распихивая толпу:

— Мамзель поедет с нами!

Лиза вскрикнула, попыталась отбиться. Один из франтов прогнусавил:

— Она еще и сопротивляется! Не видит, кто оказал ей честь. А ведь мы, милочка, — братья Нащокины!

Лиза взвизгнула. Этого еще не хватало — весь Петербург был наслышан про буйных братцев. Они вечно попадали в какие-то эпатажные истории, но чаще всего о них говорили, как о юных развратниках.

И тут рядом прозвучал знакомый голос:

— Отпустите девушку!

Нащокины оторвались от Лизы и развернулись на голос. Прямо на них смотрел Александр Горюнов. Скулы на его щеках побелели от гнева, глаза же, напротив, зажглись каким-то странным и жестким светом. Его высокая, крепкая фигура возвышалась над щуплыми братьями на целую голову, сильные руки сжались в огромные кулаки.

— Кто это? — подслеповато прогнусавил один из братьев.

Но второй, как-то быстро сжавшись, потянул его за рукав:

— Да ну ее, эту певичку! Пойдем, Гришка. Не связывайся. Это же шуваловский выкормыш!

И братья быстро скрылись в темноте.

Александр повернулся к Лизе:

— Прошу вас, барышня Невская, карета подана!

Загрузка...