Мгновения любви

Глава 4

Всю дорогу домой Симонетту не оставляло чувство, будто она избавилась не только от графа, но и от чего-то еще более зловещего и грозного. Ни с чем подобным она никогда раньше в своей жизни не сталкивалась. Девушка до конца так и не поняла, что, в сущности, означало странное предложение графа. Симонетта только чувствовала, что оно было дурным и безнравственным.

Пьер Валери оказался прав, когда предостерегал ее от «волков в овечьих шкурах».

Как только отец появился в дверях салона, она подбежала к нему и взяла его под руку со словами:

— Я хотела бы посмотреть картины вместе с вами. Вы так хорошо умеете схватить самую суть. Сама я могу оставить без внимания какие-то важные нюансы.

Она не сомневалась, что отец все понял, поскольку он внимательно посмотрел сначала на нее, а потом на графа.

Не произнося ни слова, он увлек ее в ту комнату, из которой только что вышел.

Там герцог водил ее от картины к картине, объясняя, какими приемами пользовались художники, чтобы передать игру света и тени, обращая ее внимание на индивидуальную манеру письма каждого автора.

При этом вид у него был столь авторитетным, что даже графиня не решилась прервать его.

Граф следовал за ними, оглядывая Симонетту с каким-то особым выражением во взгляде, которое страшило и настораживало девушку.

Она боялась, что этот человек может сказать что-то, из чего герцог сразу поймет, какого рода предложение граф осмелился сделать его дочери.

К счастью, граф хранил молчание. Но все равно время до отъезда для Симонетты тянулось томительно медленно.

Словно она двигалась по краю обрыва, где неверное движение грозило гибелью.

И хотя первым ее порывом было рассказать обо всем отцу, она подумала, что он придет в ярость и скорее всего поспешит отправить ее в Англию.

«Ни отцу, ни мне и в голову не приходило, что граф, едва познакомившись, поведет себя столь странным образом», — размышляла Симонетта по дороге домой.

В замке она старалась больше не отходить от отца. Ей не хотелось снова дать графу возможность заговорить с ней, не опасаясь быть услышанным другими.

— Когда мы снова увидим вас, мсье? — спросила графиня у герцога при прощании.

Симонетта догадалась по ее тону, что, если граф увлекся «юной художницей», его сестрица пленилась «наставником».

Это не удивило Симонетту. Она привыкла, что дамы, ласково воркуя, вились вокруг отца, стремясь завладеть его вниманием. При этом они становились льстивыми, кокетливыми и дерзкими одновременно.

Она допускала, что отца подобная ситуация могла забавлять. Но в нее граф вселил ужас, Она стремилась поскорее покинуть замок и снова оказаться вдвоем с отцом в маленьком домике из красного кирпича.

Наконец они распрощались с хозяевами, но граф, произнося по-французски «до свидания», к ее ужасу, дал понять, что намерен снова увидеться с нею.

Откинувшись на подушки в карете, увозившей их прочь от замка, герцог сказал:

— Слава Богу, все позади! Хорошо, что по крайней мере картины у него стоящие!

Симонетта колебалась: открыться отцу или не стоит? Затем приняла решение ничего не говорить и поспешила поддержать разговор:

— Картины изумительные, папа. Я в восторге от них.

— Полагаю, «Лето» — одна из лучших работ Моне на сегодня, — проговорил герцог, словно размышляя вслух.

— Я и не представляла, что картины Сислея так красивы.

— Мы с ним встречались в Париже, но мимолетно. В следующий раз, когда я поеду туда, надо будет обязательно познакомиться с ним поближе.

Всю дорогу домой они проговорили о живописи импрессионистов, но на этот раз Симонетте требовалось прилагать усилие, чтобы сосредоточиться на разговоре и выбросить из головы столкновение с графом. Звезды уже высыпали на небосвод, взошел молодой месяц, а девушка, прижавшись к отцу, чтобы почувствовать себя в безопасности, изо всех сил старалась внимательно слушать его рассуждения.

Но когда они приехали домой и герцог, зевая, направился к себе в комнату, Симонетта остановила его, пытаясь успокоить себя:

— Нам… ведь нет… никакой необходимости… еще раз… встречаться с графом, да, папа?

— Само собой разумеется, никакой! Я видел, как он бесцеремонно пытался заигрывать с тобой во время обеда, но, полагаю, его супруга привыкла к подобному поведению.

Симонетта вздрогнула.

— Его супруга, — машинально повторила она. — Так граф… женат?

— Ну да! Женат. Я смутно припоминаю, что она происходит из очень богатой семьи. Именно на ее деньги он и приобретает картины, которые гордо называет «своей коллекцией».

Симонетта сжала губы. Теперь поведение графа показалось ей еще отвратительнее.

Значит, его предложение означало прямое оскорбление.

Оскорбление, которое в прежнее время могло быть смыто только кровью.

Впрочем, убеждала она себя, скорее всего кто-нибудь из молодых художниц согласился бы поехать с ним, поскольку они жили, как говорил отец, на грани нищеты.

Она все еще не до конца понимала, чего хотел от нее граф, но даже его прикосновения были ей неприятны. Ну а если бы он попытался поцеловать ее… Ничего отвратительнее она не могла себе представить.

— Я больше никогда его не увижу! — воскликнула она, оставшись одна у себя комнате, но почему-то полной уверенности в этом у нее не было. — Я сама выдумываю себе страхи, — вслух произнесла Симонетта, но страх не оставлял ее. Она не сомневалась, что графа не так легко перехитрить, а его тщеславие не позволит ему смириться с поражением.

«Он ничего не сможет мне сделать, пока я с папой», — убеждала себя девушка.

К тому же у нее есть и еще один защитник, Пьер Валери. Из его слов явно следовало, что он недолюбливал графа, будучи, по всей видимости, наслышан о его «подвигах». Симонетта решила, что, хотя она не может признаться отцу во всем, она, возможно, расскажет все Пьеру.

Она лежала в темноте, и ее одолевали невеселые мысли.

Как бесчестно со стороны мужчины так унижать девушку, даже если она обыкновенная начинающая художница. Неужели, будь она бедной, она сама не заслуживала бы уважения? Не могут же все художницы вести себя дурно.

Она вспоминала, как Пьер Валери предостерегал ее. Но Симонетте раньше и в голову не приходило, что девушке опасно находиться рядом с мужчиной, который восторгается ее красотой.

«И все-таки я не могу испортить отцу его „каникулы“, заставив тревожиться за меня», — решила она. Каким бесполезным и грустным станет ее пребывание дома в его отсутствие, пусть даже с ее любимой тетушкой Гарриет! Как тяжело ей будет сознавать, что отец находится в Ле-Бо или в каком-нибудь еще живописном уголке Франции без нее.

Еще раз все обдумав, Симонетта решила, что ей нечего — бояться и нельзя рассказывать отцу о мерзком поведении графа.

Наутро, спустившись к завтраку, Симонетта нашла отца в прекрасном расположении духа.

— Похоже, сегодня превосходный день! И для живописи, и для всего остального. Я чувствую себя лет на двадцать моложе! Не то что вчера. Может, все дело в великолепном вине, которым нас угощали вчера вечером?

Симонетта рассмеялась.

— Смотри, папа! Как бы тебе не оказаться слишком юным для такой взрослой дочери, как я.

Герцог улыбнулся ее шутке.

— Ты выглядишь сегодня очаровательно, дорогая моя дочурка. Только осторожнее, не обожги кожу. Мне нравится ее белизна. Да и твои любимые трубадуры особо восхваляли белизну кожи своих Прекрасных дам.

— Хорошо бы разузнать побольше о трубадурах, пока мы здесь, — заметила Симонетта.

— Непременно!

Но она знала, что поэзия мало интересует отца, и он уже весь ушел в мысли о предстоящей работе.

Сразу же после завтрака они принялись за дело и усердно трудились до самого ленча.

По дороге к дому герцог неожиданно спросил:

— Ты ведь хочешь познакомиться с Полем Сезанном? И вот какой у меня родился план. Я отправлюсь в гостиницу, где скорее всего найду его среди друзей, и приглашу поужинать с нами сегодня вечером.

— Это было бы замечательно, папа, — покорно проговорила Симонетта, хотя сердце у нее защемило.

Да, она очень хотела познакомиться с Сезанном. Но если отец приведет Сезанна к ним сегодня, она опять не сможет сдержать обещание, которое дала Пьеру Валери.

Однако у нее не было повода возражать отцу.

После отличного ленча герцог объявил:

— Итак, я отправляюсь в гостиницу. Лучше будет, если ты дождешься моего возвращения. Займись своей работой.

Как раз успеешь закончить вид из сада.

— Да, конечно, папа, — согласилась Симонетта.

Герцог отправился в сторону гостиницы, радостно улыбаясь и предвкушая встречу с еще одним из своих кумиров.

Симонетта подождала, пока он скроется из виду, и поспешила по той же дороге к Храму любви.

Она надеялась, нет, она молилась, чтобы Пьер Валери оказался там.

Ее мольбы были услышаны. Она различила его фигуру, склоненную над мольбертом, на том же самом месте среди деревьев. Девушка побежала к нему. Художник поднялся ей навстречу, и она почувствовала, как он рад ее появлению.

— Мне… необходимо… Я пришла рассказать вам, что… происходит, — начала Симонетта, не успев отдышаться.

— Что же произошло опять? — спросил Пьер.

— Мой учитель отправился в гостиницу пригласить на ужин Поля Сезанна. Его приезд ожидался сегодня.

— И вы полагаете, это помешает вам прийти позировать мне, не так ли?

— Боюсь… да.

— Похоже, слишком много препятствий на пути к завершению моей работы!

— Простите меня… и, пожалуйста, не сердитесь, мне и самой очень жаль.

— В том нет вашей вины. Но я не могу не чувствовать себя обделенным.

— Да, да, вы правы. Надеюсь, у нас все получится. Только вот я вряд ли могу сказать сейчас точно, когда именно.

— Кстати, как вы провели время у графа?

— Отвратительно! — Симонетта опустила голову, но еще раньше Пьер Валери прочитал ответ на ее лице и замер.

— Что произошло? — резко спросил он.

Симонетта подумала, что, пожалуй, не стоило рассказывать ничего, тем более совершенно незнакомому человеку.

— Ничего… серьезного, — поспешно проговорила она. — Можно мне взглянуть на вашу картину?

— Расскажите мне, что все-таки произошло. Я хочу знать.

Симонетта отрицательно покачала головой.

— Нет… об этом лучше не говорить.

— Но я настаиваю! Посмотрите мне в глаза, Симонетта!

Девушка не шелохнулась. Она не сводила глаз с Храма любви. Его древние камни в лучах солнца, казалось, сверкали, как драгоценные.

Взяв себя в руки и немного помолчав, Пьер тихо заговорил:

— Мне кажется, то, что произошло вчера в доме графа, сильно потрясло вас;

Его наблюдательность поразила Симонетту, но ей показалось унизительным рассказывать ему о предложении, которого «удостоил» ее граф.

— ..Мне… не хочется говорить на эту тему.

— Я ведь предупреждал вас, что красивая женщина должна остерегаться волков в овечьих шкурах!

— Да, я и думала… как вы были правы… после того, как… все… случилось, — прошептала Симонетта.

— Случилось что? — почти крикнул Пьер.

Поскольку девушка продолжала молчать, молодой художник взял ее за плечи и повернул лицом к себе.

— Посмотрите на меня! — попросил он. — И расскажите мне все. Поверьте, мне очень важно знать, почему вы так расстроены.

— Но мне… мне не хочется, чтобы вы об этом знали.

— Он посмел тронуть вас? Если да, клянусь, я убью его!

Его пылкость так поразила девушку, что она взглянула ему в глаза. И больше уже не могла отвести взгляда.

— Это так, да?

— Нет, нет! Но он… граф предложил мне… его предложение было дурно… безнравственно. Я не знала… не думала, что мужчины… такие…

— Какие… такие? — Пьер Валери, казалось, силился понять сбивчивый рассказ девушки.

— Граф… предложил мне… поехать… в Париж… вместе с ним, он обещал… мне… наряды, украшения!.. — едва слышно пыталась Симонетта объяснить суть случившегося. Потом добавила:

— Ведь он… граф… и видел-то меня… всего лишь раз… в жизни.

— И что же вы ответили? — Валери по-прежнему сжимал ее плечи. Она ощущала силу его рук и вдруг подумала, что он сумеет защитить ее и от графа с его притязаниями, и от всего страшного в этой жизни.

Но Пьер Валери ждал ответа, и, переведя дыхание, Симонетта стала объяснять:

— Мне ничего не пришлось… отвечать ему… в салон вернулся мой учитель вместе с сестрой графа… Она тоже была там.

Пьер Валери заговорил не сразу. Чувствовалось, насколько он зол.

— Вы не должны с ним никогда больше встречаться!

— Я очень на это надеюсь! — пылко произнесла Симонетта. — Мой учитель тоже не хочет больше с ним видеться, и я постараюсь забыть… какое оскорбление он мне нанес.

Оба замолчали. Потом заговорил Пьер.

— Я не могу взять в толк две вещи. Почему ваши родители, если, конечно, они у вас есть, позволили вам учиться живописи, не позаботясь о должном за вами присмотре? И как они могли разрешить вам отправиться во Францию вдвоем с мужчиной, пусть и много старше вас? Ведь таким образом они позволили людям получить о вас ложное представление.

— Ложное представление? — с недоумением повторила Симонетта. — Почему ложное? Ведь я же поехала со своим учителем?

Пьер Валери ответил не сразу.

— Вспомните графа. Он явно предположил, будто вы ведете совсем иную жизнь, чем есть на самом деле, — сказал, осторожно подбирая слова, художник.

Симонетта присела на траву подле мольберта. Казалось, ноги отказались ее держать.

— Не понимаю… о чем вы…

Пьер Валери улыбнулся и сел рядом с ней на свой стульчик.

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — предложил он. — Думаю, вам неприятно разговаривать об этом мерзавце, да и мне, признаться, тоже.

— Не хочу больше никогда о нем вспоминать! — горячо откликнулась Симонетта.

— Тогда давайте найдем тему, которая интересует нас обоих. Например, замок или храм, который я пытаюсь запечатлеть на картине. Вместе с вами.

Симонетта взглянула на развалины и улыбнулась.

— Какой же он красивый! Как раз сегодня за ленчем я говорила своему учителю, что, пока мы с ним здесь, хорошо было бы узнать побольше о поэзии трубадуров.

— К сожалению, в те времена было записано немногое из их творчества. Поэтому не так-то много дошло до нас.

О, как жаль! Самым интересным мне представляется то, что именно трубадуры Прованса, по сути, открыли любовь миру.

Симонетта с удивлением посмотрела на своего собеседника:

— Что вы имеете в виду?

— На заре средневековья любовь не играла слишком важной роли в обществе. А трубадуры Прованса своими стихами и песнями о любви подарили Франции это чувство.

— Очаровательно! — воскликнула Симонетта. — Мне и в голову это не приходило!

— С тех пор искусство любви — это та область, в которой никому не придет в голову оспаривать первенство Франции.

Симонетта стиснула руки, охваченная волнением.

— Как интересно! Пожалуйста, расскажите мне об этом еще! — Но тут же оглянулась, опасаясь, что отец уже может возвращаться из гостиницы.

Она поднялась.

— Нет, сегодня я не могу больше оставаться с вами, но я обязательно приду еще, и вы мне все расскажете.

— Если вы этого не сделаете, я буду просто в отчаянии.

И не забывайте, без вас моя картина пропадет.

— Не говорите так, — взмолилась Симонетта. — Обещаю, я все сделаю, чтобы прийти сюда. Как только смогу, я приду.

Поколебавшись, девушка спросила:

— Если вы перейдете куда-нибудь еще… вы… дадите мне об этом знать?

— Обязательно.

— Я приду, как только смогу. — Она уже повернулась, чтобы уйти, но Валери остановил ее.

— Подождите минутку!

Девушка остановилась и посмотрела на него.

— Я хочу предложить вам присоединиться ко мне сегодня ночью или, может быть, завтра. Тогда я смогу, как обещал, показать вам Ле-Бо при свете луны.

— Но как мне это сделать? — спросила Симонетта, словно предоставляя ему решить за нее.

Молодой художник задумался.

— Возможно, ваш наставник вместе с Сезанном после обеда вернется в гостиницу. А если нет, вы сможете выйти ко мне, когда он уснет.

— Это будет сложно. Но мне очень хочется увидеть скалы Ле-Бо в лунном свете.

— Так я буду ждать вас здесь, пока не станет совсем поздно и я пойму, что вы уже не придете.

— Спасибо вам. Вы очень… очень добры ко мне, — улыбнулась ему Симонетта и быстро побежала по траве вниз по склону, легко перепрыгнула через лавандовую изгородь и исчезла за деревьями.

Пьер Валери, не двигаясь, следил за ней взглядом, потом с легким вздохом уселся за мольберт и принялся за работу.

Сидя за столом напротив Поля Сезанна, Симонетта думала, что у художника чрезвычайно интересное лицо. Высокий лоб, который открывали откинутые назад волосы, говорил о незаурядном уме этого человека. Хотя лицо его скрывала борода, глаза, темные и таинственные, заставляли думать, что этот человек живет в своем собственном мире.

Голос его казался странным из-за того, что он особенно тщательно произносил слова. И все-таки в его говоре отчетливо слышался диалект Экса, странно контрастируя с изысканными манерами.

Он был из числа тех, кого герцог считал «настоящими людьми».

Взгляды, идеи Поля Сезанна были именно тем, чего ожидал отец Симонетты от встреч с настоящими художниками, которые, по его убеждению, жили в совершенно ином измерении, в ином, нежели он сам, мире.

Сезанн имел собственное мнение обо всем, и Симонетта старалась не пропустить ни единой его мысли. Она не сомневалась, что этот вечер навсегда останется у нее в памяти.

Из беседы за столом девушка поняла, насколько сильно художник презирает современное общество, не исключая и компанию живописцев. Их гость был необыкновенным, непредсказуемым, необычайно странным человеком, но она понимала, почему ее отец так ценил их дружеские отношения. Он был очень польщен, когда Сезанн сказал ему:

— Я приехал только для того, чтобы повидать вас. Завтра же я должен вернуться в Экс. Я нахожу несносными всех этих пустоголовых болванов с их бесконечными претензиями.

Обед закончился, Симонетта старалась не думать о Пьере Валери, который ожидал ее. Но тут Сезанн обратился к герцогу:

— Полагаю, мне надо вернуться в гостиницу. Интересно, нашли ли мне мои так называемые друзья место, где я смогу переночевать.

— Жаль, что я не могу предложить вам свое гостеприимство, — с сожалением произнес герцог. — Увы, у нас только две спальни.

— Я не пропаду, — ответил Сезанн. — Пойдемте, Колверт, пройдемся до гостиницы при лунном свете и выпьем, наслаждаясь его красотой, прежде чем снова придется слушать бредни тех, кто полагает, будто знает все о природе.

Герцог со смехом поднялся.

Сезанн пожелал Симонетте доброй ночи и направился к выходу. Герцог немного задержался.

— Иди спать, дитя мое. Я постараюсь не разбудить тебя, когда вернусь. Думаю, я буду поздно.

— Желаю тебе повеселиться, папа.

Герцог поспешил за Сезанном, который уже выходил на дорогу.

Симонетта подождала немного, пока они не скрылись из виду. Теперь она могла встретиться с Пьером Валери. Она не сомневалась, что вернется до прихода отца, но на всякий случай припрятала ключ от черного хода. Если отец вернется первым, он закроет, как обычно, дверь на задвижку.

«Учитывая отсутствие всякого опыта, я весьма успешно справляюсь», — решила девушка. Ей бы хотелось кому-нибудь похвастаться своей сообразительностью, но она знала, что никогда не сможет рассказать о том, как сыграла свою роль в этой пьесе.

«Я начинающая художница, берущая уроки живописи, — уговаривала она себя. — Я приехала сюда самостоятельно. В моем желании полюбоваться красотой здешних мест при лунном свете вместе с другим живописцем нет ничего предосудительного».

И все-таки девушка не могла не ощущать уколы совести. Как бы она себя ни оправдывала, но своего отца она обманывала, потому что он скорее всего помещай бы ей осуществить ее желание. «Он отнесся бы неодобрительно к Пьеру Валери, впрочем, и к графу тоже, узнай он, как этот человек повел себя со мной», — размышляла Симонетта.

Опасаясь, как бы ее воспитание не возобладало над ее желанием, Симонетта побежала по дороге к условленному месту так, как если бы убегала не из дома, а от самой себя.

Пьер Валери уже ждал ее.

Он вышел из тени деревьев ей навстречу, и от неожиданности Симонетта слегка вскрикнула.

— Я не хотел напугать вас, простите, — поспешил извиниться Пьер. — Просто я увидел, как двое мужчин прошли по направлению к гостинице, и понадеялся на вашу смелость. Ведь вы обещали присоединиться ко мне.

— Как видите… я здесь, — тихо ответила Симонетта.

— И я вам очень благодарен. Пойдемте же скорее! Нам многое надо успеть посмотреть и на многое полюбоваться, прежде чем вам пора будет возвращаться.

Молодой человек взял ее под руку. Со стороны его жест выглядел совершенно непринужденно.

Они прошли немного по дороге, затем свернули на узкую извилистую тропу, которая становилась все круче и круче, пока Симонетта не почувствовала под ногой ступени.

Она догадалась, что они взбираются наверх, где когда-то возвышался замок. Подъем был крутой, в тени деревьев, которые росли по обе ее стороны, тропа была еле различима, и, если бы Пьер не направлял ее, девушка сбилась бы с дороги.

Они взбирались все выше и выше, и неожиданно перед ними открылся весь Ле-Бо, залитый лунным сиянием. Каменные уступы поблескивали, отражая лунный свет. Красота, не поддающаяся описанию, красота совершенная и таинственная.

Над скалистыми уступами поднимались развалины замка, словно распространявшие вокруг непостижимую магию.

Симонетте почудилось, будто она, как по волшебству, перенеслась в далекое прошлое.

Она видела замок и его обитателей, феодальных князей, страстных, гордых, своенравных, которые полагали, что ведут свой род от самого Валтасара6, и на их гербах красовалась Звезда Востока.

Прекрасные дамы в платьях с пышными рукавами, с волосами, перевитыми нитями жемчуга, внимали серенадам трубадуров.

Чудными звуками песни любви, казалось, был напоен воздух, и Симонетта не знала, слышит ли она песнь трубадура, или это Пьер читает ей страстные строки, обращаясь к ней самой:

Я так часто думаю о ней,

Любовь моя так преданна,

Что ночью и днем

Мысль о ней заставляет меня трепетать.

Голос Пьера звучал негромко и проникновенно, словно в призрачном свете луны заговорили тени, обступившие их.

Он замолчал, и все стихло, только где-то далеко-далеко, в долине, лягушки продолжали свой нескончаемый концерт.

Так продолжалось долго, потом Пьер заговорил снова:

И если Любовь наградила меня,

Позволив носить ваш образ в сердце моем,

Умоляю вас, сберегите это сердце от пламени,

Ибо я боюсь за вас

Гораздо больше, чем за себя самого.

Они подошли к развалинам крепостного вала и постояли, глядя на открытую всем ветрам долину Авиньона. Вдали поблескивали, словно серебряные нити, соленые марши Комарга.

А позади них вздымались вершины Альп, серебристо-голубые в лунном свете. Их зыбкие силуэты уходили вдаль, сливаясь с небом.

Немного постояв, Пьер осторожно взял Симонетту под руку и повел обратно. В темноте девушку не покидало ощущение, будто он уводил ее из рая в мир, о котором она совсем не хотела вспоминать. Они шли молча, но им были не нужны слова, чтобы продолжать разговор друг с другом.

Только когда прямо перед ними показался домик под красной черепичной крышей, Пьер произнес:

— Ну, вот вы и увидели Ле-Бо при лунном свете.

— Никогда… этого не забуду.

— Конечно. Это будет моим вам подарком. Никто и ничто не сможет отнять у вас воспоминание о нем.

— Как вам удается… понять, что я чувствую?

— Видимо, я и сам чувствую то же самое. Я всегда буду помнить эту лунную ночь, которую мы провели вместе.

— И я тоже.

Так они стояли, и луна освещала их. Симонетта посмотрела в лицо Пьеру, их взгляды встретились, и девушке показалось, что ее спутник хочет поцеловать ее. И вдруг она поняла, что хочет того же! Это было бы великолепным завершением такого удивительного вечера! Никогда раньше Симонетта не испытывала такого иступленного восторга, и, возможно, ей никогда в жизни не удастся испытать ничего похожего.

Они стояли, не сводя друг с друга глаз, и Симонетта не дыша ждала.

Но неожиданно резко, словно стремясь разрушить колдовские чары, которые невидимо связали их, Валери сказал:

— Пожелаем теперь друг другу доброй ночи. Вам пора спать, Симонетта.

Это было словно он плеснул холодной водой ей в лицо!

Девушка подняла руки, как будто защищаясь от удара.

Ей хотелось выкрикнуть ему обвинение в том, что он посмел разрушить нечто драгоценное, исполненное ощущения смутного восторга. Как он мог поступить так жестоко!

Но молодой художник уже шел к дому, и ей ничего не оставалось, как последовать за ним.

— Пожалуйста, Пьер… подождите меня, — крикнула она, испугавшись, что он может исчезнуть, и она никогда больше не испытает ничего подобного. Неожиданно она сообразила, что впервые назвала его по имени.

Он остановился, и Симонетта заметила, как изменилось выражение его лица. Глаза потемнели и хмуро смотрели на нее из-под сдвинутых бровей.

Девушка вдруг почувствовала себя совсем маленькой и беззащитной.

— Почему?.. Что такого… я сделала? Почему вы… так переменились?

— Вам пора домой, — был ответ. — Для вас время уже позднее.

И он снова повернулся и пошел прочь от нее. Симонетта была в отчаянии, не в силах понять, чем же она обидела художника. Так они и прошли — он впереди, она следом за ним — через открытую калитку в сад и по узкой тропинке к Двери в домик.

Пьер остановился, дожидаясь, пока она подойдет, чтобы пожелать ей спокойной ночи.

Тут Симонетта заметила, что дверь открыта, хотя она заперла ее за собой, когда уходила из дома. Сердце ее сжалось от страха. Должно быть, это вернулся отец. «Он будет сильно гневаться», — мельком подумала девушка и глубоко вздохнула, словно стараясь набраться храбрости.

В этот момент кто-то в доме поднялся со стула и направился к ней. И тут она увидела…

Граф!

Минуту или две Симонетта не могла поверить своим глазам.

Граф протянул руку и распахнул дверь.

— Я ждал вас. Где же вы были? И кто это с вами? — проговорил граф, неприязненно посмотрев на Пьера Валери.

— Это вас надо спросить, почему вы здесь и кто дал вам право ждать мадемуазель, — отозвался художник, — Я не знаю, кто вы, — разозлился граф. — У меня дело к мадемуазель, предлагаю вам уйти! Чем скорее, тем лучше!

Симонетта вскрикнула.

— Нет… Прошу вас… Он никуда не уйдет. А вы… а вас, мсье… я не могу… принимать в отсутствие моего… учителя.

В смятении она чуть было не произнесла «отца», но вовремя опомнилась и не выдала себя.

Граф вернулся в гостиную, где горели свечи.

— Входите же, Симонетта! — проговорил он властным тоном. — И я захлопну дверь перед этим дерзким субъектом, который привел вас.

Симонетта умоляюще посмотрела на Пьера Валери, и он, пройдя в гостиную, остановился перед графом.

Он был выше ростом, и девушка с облегчением подумала, что Пьер сумеет ее защитить.

Медленно, волнуясь, она последовала за мужчинами и замерла. Эти двое разглядывали друг друга, как бойцовские петухи. Оба молчали, казалось, выжидая, кто из них сделает первый шаг.

Граф заговорил первым:

— Я сказал, чтобы вы убирались!

— Я не намерен уходить, пока не уйдете вы.

— Это мне решать. Всякие проходимцы не смеют мне приказывать, равно как и общаться с мадемуазель в отсутствие ее учителя.

— Нет смысла вступать в перебранку. Вы уйдете сами, мсье граф, или мне вышвырнуть вас отсюда?

Лицо графа исказила гримаса ярости.

— Вам, видно, известно, кто я. В таком случае вы знаете и о том, каким влиянием я пользуюсь не только здесь, но и в Париже. Или вы сейчас уйдете, или, обещаю вам, я позабочусь, чтобы вы не смогли продать больше ни одной своей картины!

— Вы пытаетесь меня шантажировать, но меня это совсем не удивляет. Это только подтверждает мое мнение, что вы не тот человек, которого можно оставить наедине с молодой девушкой!

— Ты, мерзавец! Помоечная крыса! Думаешь, я буду сносить твои оскорбления! — прорычал граф, угрожающе подняв руку.

Валери, казалось, этого и ждал. Он схватил поднятую руку графа и, зажав ее, как тисками, вытолкал беспомощного противника в сад.

Граф сопротивлялся, выкрикивая проклятия. Он был так поражен, что, когда Валери отпустил его, споткнулся и упал.

Какое-то время он лежал на дорожке сада, оскорбленный, вне себя от ярости, тяжело дыша.

Дверь в домик захлопнулась, лязгнул засов.

Пьер Валери стоял, прижавшись спиной к двери, глядя на Симонетту. Девушка судорожно сжимала руки и вся дрожала.

««

Но глаза ее сияли.

Она могла думать только о Пьере, который спас ее от графа. Если бы не это, ей грозило бы оказаться наедине с Лавалем.

Тут она осознала весь ужас того, что могло произойти.

Крик замер у нее на губах, и она бросилась к своему спасителю. Симонетта почувствовала, как он обнял ее.

Девушка взглянула на Пьера, желая поблагодарить его за избавление, и в этот миг его губы коснулись ее губ…