Миленький ты мой...

13

Сознание медленно возвращалось к Марселю вместе с воспоминаниями о том, как закончился вчерашний вечер. Ему не хотелось просыпаться, — он боялся взглянуть в глаза Тане. Тем не менее, он заставил себя перевернуться на живот, протянуть руку туда, где обычно спала она, свернувшись клубочком, натянув одеяло до самого подбородка.

Его рука нащупала пустоту. Он раскрыл глаза и рывком сел, испуганно оглядываясь вокруг. Он прошелся по комнате, спустился в гостиную, забежал на кухню, исходил вдоль и поперек парк, крича ее имя. Тани нигде не было, и никто не знал, куда она исчезла. Все ее вещи оставались на своих местах, и Марсель пытался обмануть самого себя надеждой на то, что она скоро вернется, хотя чувствовал, что это не так.

Старый барон тоже бродил по дому, как неприкаянный. По молчаливому согласию они не обсуждали случившееся, но Марселю становилось еще невыносимее при виде опущенных плеч отца.

К вечеру, так и не дождавшись Таню, он заперся в своей комнате, прихватив с собой бутылку коньяка. — Господи, какой же я дурак! — самобичевание не приносило ему облегчения, но было хоть каким-то занятием. — Ну зачем мне понадобилось таскать ее на эти ритуальные сборища? Как я мог выпустить из головы неуемную похотливость старого Версенжака? Надо же было додуматься усадить его рядом с нею!

Марсель обхватил голову руками и, раскачиваясь, как маятник, из стороны в сторону, тоскливо запел, почти завыл:

У него перехватило дыхание, и он рухнул в постель, зарывшись лицом в подушку.

На следующий день, встретившись за завтраком с Марселем, лицо которого носило следы бессонницы и злоупотребления коньяком, старый барон сообщил ему о том, что после обеда ждет появления частного детектива. Сначала эта идея показалась Марселю столь же фантастичной, сколь и нелепой. Он залился истерическим смехом, скоро перешедшим в конвульсивные всхлипывания. Однако, взяв себя в руки и поразмыслив, он решил, что хуже не будет, хотя и поймал себя на том, что предпочитает оставаться в неведении, так как боялся узнать самое худшее.

Старый барон сам встретился с человеком в длинном плаще, занимавшимся частным сыском. Уже к вечеру стало известно, что если Тани не было в живых, то об этом ничего не знали в парижских моргах или комиссариатах. Проверка отелей и пансионов должна была занять несколько дней; на результаты можно было рассчитывать только в том случае, если Таня остановилась в одном из них под своим собственным именем.

В эти дни Марсель понял, что не умеет ждать. Он бесцельно слонялся из угла в угол, то и дело снимая трубку мертво молчавшего телефона, сам не зная зачем. Он неистово раздирал себе душу, обвиняя себя во всем происшедшем.

Алкоголь не приносил ему облегчения, но он пил без конца, словно поддавшись инстинкту саморазрушения. Марсель давно потерял счет времени. Единственной вехой стали для него телефонные звонки детектива, который давал знать о себе утром и вечером, ради того, чтобы сообщить, что расследование пока не принесло результатов, но он безусловно находится на верном пути.

Все это не могло продолжаться бесконечно, и вряд ли закончилось бы благополучным образом, но однажды под вечер, когда Марсель тупо сидел в своей комнате, уже изрядно нагрузившись и монотонно напевая Танину песню, которая стала лейтмотивом его существования, в его замутненное сознание ворвался звук автомобильного гудка, раздавшийся под окном.

Марсель рывком поднялся, покачнулся, но, с трудом удержав равновесие, кубарем, скатился с лестницы, в надежде встретить в вестибюле Таню. Вместо нее он увидел совсем другую женщину, которую сразу не смог узнать. Он практически забыл о ее существовании.

Франсуаз замерла на пороге при виде ввалившихся глаз, опущенных плеч, отросшей полуседой щетины на щеках Марселя. Шесть лет назад она рассталась с самоуверенным, идеально ухоженным молодым человеком, теперь на нижней ступеньке лестницы стоял, привалившись к перилам, чтобы не упасть, мужчина, возраст которого нелегко было бы определить. В первый момент ей показалось, что ей навстречу вышел старый барон, с которым час назад она говорила по телефону.

Не говоря ей ни слова, Марсель медленно развернулся и побрел назад, с явным трудом преодолевая ступени. Франсуаз догнала его и взяла за руку. Казалось, он не заметил этого, двигаясь с методичностью автомата.

Они вошли в его комнату, и она усадила его на кровать, села рядом и решительно налила коньяка в единственный стакан, стоявший на столике у изголовья.

Марсель тут же протянул к нему руку, но Франсуаз сжала его пальцы, и одним махом проглотила сама пахучую обжигающую жидкость. Только после этого она снова наполнила стакан и поднесла его к губам Марселя.

Они проговорили всю ночь, точнее, говорил Марсель, а Франсуаз молча слушала его, не перебивая вопросами и только мерно покачивая головой и забывая стереть бесконечно лившиеся из глаз слезы.

За окном занимался рассвет, и Марсель наконец умолк; он не чувствовал ничего, кроме полной опустошенности и одиночества. Франсуаз повернулась к нему и притянула его голову к себе на грудь.

Она гладила его по плечу с тоской узнавания этого сильного, мускулистого тела. Ее рука скользнула в широкий рукав его шелкового халата, нежно гладила мягкие волоски, ощущая нежную упругость кожи. Ей нечего было предложить ему взамен утраченного счастья, кроме себя самой, и она осторожно опрокинулась на спину, не разжимая объятий и всем телом ощущая навалившуюся на нее тяжесть тоскующего по другой женщине мужского тела.

В налетевшем на них страстном порыве была дерзость отчаянья, мука нежности и признательность. Это было скорее похоже на рыдание, чем на ликование двух мятущихся душ и тел. Полностью раскрепостившись, забыв о всякой стыдливости, Франсуаз отдавала ему себя, стоная от горя и наслаждения. Нежнейшие ласки Марселя были густо замешаны на звериной страсти, почти жестокости; он не замечал того, что делал ей больно. Франсуаз была благодарна ему за эту боль, — никогда в жизни ей не приходилось испытывать столь острого наслаждения. Это ощущение не имело ничего общего с тем, что происходило с ними в другой жизни, шесть лет назад.

Жизнь и время предъявляли свои права. Спустя несколько дней после появления Франсуаз, Марсель, несколько осунувшийся, но тщательно выбритый и безупречно одетый, появился на службе, где был принят сослуживцами с теплой сдержанностью прекрасно воспитанных людей. Все его вечера теперь были расписаны, — светская жизнь в Париже била ключом. Он был в моде, — феноменальный скандал, одним из главных героев которого он являлся, не мог не способствовать его популярности.

Ореол мученика, чудом избежавшего последствий собственной экстравагантности, весьма украшал его с точки зрения дам высшего круга. Мужчины втайне завидовали его фантастическому приключению.

Уже на следующий день после визита Франсуаз в замок Бовилей, детектив сообщил о результатах своих поисков, — Таня жила в дешевом отеле в Латинском квартале, работала в вечерней газете и всюду появлялась в обществе своего коллеги, который ежевечерне провожал ее домой, иногда поднимаясь в ее номер.

Сначала это открытие потрясло Марселя, вызвало бурю бессильного гнева, но, взяв себя в руки и сравнив полученные сведения с тем, что произошло с ним самим накануне, он впал в размягченно-печальное расположение духа. Его сердце сковал холодный ледок, обычно именуемый бесстрастием. Ему казалось, что он заглянул в замочную скважину.

Вечером, к концу первого рабочего дня, он без колебаний снял телефонную трубку, набрал номер Франсуаз и пригласил ее на премьеру в Гранд Опера.

Теперь они стали вместе появляться на светских приемах и вскоре считались сложившейся парой. Спустя несколько недель Марсель переехал в огромную квартиру Франсуаз, оставленную ей мужем — хозяином сталелитейных заводов, после недавнего развода.